мне плескали жидкость, и я задыхался. Вода была хороша для моих пересохших
губ, и я облизывал их горящим языком. Меня схватили за волосы, чуть не
вырвав их с корнем, подняли голову, и мне в рот полилась вода, чуть не
задушившая меня. Но я ухитрился сделать несколько глотков.
Этого было мало, но все же мне стало легче. Рука, державшая мои
волосы, оттащила меня, я ударился головой об пол и снова впал в
беспамятство.
Когда я пришел в себя после обморока или сна, или того и другого
вместе, кругом была пугающая тьма. Я моргал и моргал, пытаясь прояснить
зрение, пока не сообразил, что виноваты не глаза, а то место, где я
находился. С бесконечными усилиями я приподнялся на локте, чтобы лучше
видеть место моего заключения.
Тут не было ничего, кроме грубо сколоченной скамьи. Пол был покрыт
вонючей соломой. В сущности, здесь кругом воняло, и тем сильнее, чем
больше я принюхивался. В одной стене на высоте моего роста было прорезано
узкое окно, не шире двух пядей, через него проходил сероватый свет, не
достигающий темных углов. На скамье я увидел кувшин, и он сразу сделался
для меня самой интересной вещью.
Я не мог встать на ноги. Даже попытка сесть вызвала такое
головокружение, что я закрыл глаза и унесся куда-то в пространство.
Наконец, я все-таки добрался до сосуда, обещавшего воду, дополз на животе,
извиваясь, как червяк.
Пока я полз, во мне боролись надежда и страх, но в кувшине
действительно оказалась жидкость - не просто вода, а с чем-то смешанная,
поскольку у нее был кислый вкус, сводивший рот, но я пил, ведь приходилось
лакать и хуже, и представлял себе, что это вино. Я пытался разумно
ограничить себя, но как только вода попала мне на язык, облегчая
мучительно пересохшее горло, разлетелись мои намерения отставить кувшин,
пока жидкость еще плещется в нем. В голове прояснилось, и вскоре я уже мог
двигаться без приступов головокружения. Возможно, странный привкус воде
придал какой-то наркотик или стимулятор. Наконец я доковылял до оконной
щели - посмотреть, что там, снаружи.
Там еще светило солнце, но его лучи доходили до меня только
отраженным светом. Поле зрения было исключительно узким. На некотором
расстоянии возвышалась крепкая серая стена, похожая на крепости Йиктора.
Больше ничего не было видно, кроме мостовой, которая, видимо шла от
основания здания, в котором я находился, до той стены.
Затем мимо моей щели прошел человек. Он не задержался, но мне хватило
одного взгляда, чтобы понять, что это вассал какого-то Лорда - он был в
кольчуге и шлеме, на плаще желтая нашивка с черным гербом. Я не успел
рассмотреть герб, да и не смог бы узнать его, поскольку геральдика на
Йикторе не касалась Торговцев.
Желтое с черным - я ведь видел эту комбинацию! Но когда и где? Я
прислонился к стене и старался вспомнить. Цвет... В последнее время я
думал о цветах, о серебряном и рубиновом костюме Майлин, гвоздично-розовом
и сером ее вывески, оказывающей странное влияние, вывесках других мест
развлечений... тускло-красная с зеленым вывеска игорного дома, которая не
просто зазывала - она кричала!
Игорная палатка! Обрывки памяти сложились в мысленную картину... Гек
Слэфид за столом, столбики фишек, как башни удачи, и слева от него -
молодой дворянин, который так пристально вглядывался в меня, когда мы с
Майлин проходили мимо. На нем тоже был плащ, блестящий, полушелковый,
ярко-желтый с вышитым на груди черным знаком орла. Но из этих обрывков я
не мог пока сложить приемлемую модель.
У меня была ссора с одним йикторианцем, с Отхельмом, но не с молодым
человеком в желтом и черном. Я не мог найти логической связи между двумя
так далеко отстоящими друг от друга людьми. Продавец животных никак не мог
быть под протекцией Лорда. Мое знание йикторианских обычаев было полным
настолько, насколько пленки Торговцев могли их описать, но для того, чтобы
изучить все нюансы социальной жизни и обычаи, потребовались бы многие
годы. И вполне могло быть, что ссора с Отхельмом привела меня к
теперешнему неприятному положению.
Где бы я сейчас ни был, это место не в районе ярмарки. Это было
более, чем странно. Я мог вспомнить только часть своего пути на спине
каза, меня схватили в Ырджаре, и я был насильно выведен из-под юрисдикции
суда ярмарки, и это настолько противоречило всему, что мы знали об
обычаях, что трудно было поверить в случившееся. Те, кто захватил меня, а
также тот, кто отдал такой приказ, и тот, кто договаривался об этом деле,
могут быть поставлены вне закона, как только станет известно о моем
исчезновении.
Какую ценность я представлял, чтобы похитить меня такой ценой? Только
время и мои похитители могут ответить на этот вопрос. Но, похоже, это
будет не скоро, потому что время идет, а ко мне никто не приходит. Я
проголодался и, как ни старался растянуть запас воды, все-таки выпил ее и
опять почувствовал жажду.
Тусклый свет ушел, когда кончился день, и ночь окутала меня темными
волнами. Я сидел, прислонившись к стене напротив двери и прислушивался,
чтобы собрать какую-нибудь информацию. Время от времени до меня доходили
искаженные и приглушенные звуки. Прозвучал горн, видимо, возвещавший о
чьем-то прибытии. Я снова встал и поплелся к окну. На серой стене плясал
луч фонаря, я услышал голоса. Потом промелькнули человеческие фигуры, одна
в дворянском плаще, шага на два впереди трех других. Вскоре я услышал
звякание металла на лестнице. Что-то толкнуло меня вернуться на старое
место - к стене против двери.
Блеснул свет, достаточно сильный, чтобы ослепить меня и скрыть
стоящих в дверях. Только когда они вошли в мою камеру, я немного разглядел
их.
Это были те, что прошли мимо окна. Теперь я узнал в дворянине юношу
из игорной палатки.
Есть один трюк, старый, как мир, и я применил его: молчи, чтобы твой
противник заговорил первым. Так что я не стал обращаться с просьбой о
разъяснении, а просто спокойно изучал их.
Двое поспешно отодвинули скамью от стены, и Лорд сел с видом
человека, которому обязаны предоставлять удобства. Третий сопровождающий
повесил фонарь на крючок в стене, так что вся камера была освещена.
- Эй, ты! - не знаю, удивило лорда мое молчание или нет, но в его
тоне слышалось раздражение. - Ты знаешь, кто я?
Это было классическое начало разговора между йикторианскими
соперниками - хвалиться именем и титулами, дабы подавить возможного врага
грузом своей репутации.
Я не ответил. Он нахмурился и наклонился вперед, положив руки на
колени и расставив локти.
- Это Лорд Озокан, старший сын Лорда Осколда, Щит Йенледа и Юксесома,
- пропел человек, стоящий возле фонаря, голосом профессионального
герольда.
Имена сына и отца мне ничего не говорили, и земли, которые они
представляли, были мне незнакомы. Я продолжал молчать. Я не видел, чтобы
Озокан сделал какой-нибудь жест, отдал приказ, но один из его
первоклассных ребят шагнул ко мне и так хлестнул меня по лицу ладонью, что
я стукнулся головой о стену и чуть не потерял сознание от боли. Усилием
воли я поднялся на ноги, стараясь, насколько возможно, сохранить ясность
ума. Но будет ли это возможно? Они собирались силой отнять у меня что-то,
нужное им. И Озокан грубо объяснил, чего они желают.
- У вас есть оружие и знания, инопланетный бездельник, и я получу их
от тебя тем или иным способом.
Тут я в первый раз ответил, с трудом шевеля распухшими от удара
губами:
- А ты нашел на мне оружие? - я не стал титуловать его.
- Нет, - он засмеялся. - Ваш капитан весьма умен. Но ЗНАНИЕ при тебе.
А если твой капитан хочет увидеть тебя снова, то мы будем иметь также и
оружие, и очень скоро.
- Если ты хоть что-нибудь знаешь о Торговцах, ты должен знать, что у
нас поставлены мозговые ограничители против подобного разглашения на чужих
планетах.
- Да, я слышал, - его улыбка стала еще шире. - Но у каждого мира свои
секреты, ты это тоже знаешь. У нас есть несколько ключей к таким мозговым
щеколдам. Если они не сработают - очень жаль. Но твоему капитану будет о
чем поразмыслить, и он должен будет сделать это быстро. А что касается
знаний, - давай их сюда, - последний его приказ щелкнул, как кнут.
Я не хочу вспоминать о том, что было после в комнате с каменными
стенами. Те, кто принимал участие в допросе, были настоящими мастерами в
своем деле. Не знаю, то ли Озокан был действительно уверен в том, что я
смогу, если захочу, выдать ему знания, то ли занимался этой игрой для
собственного удовольствия. Большая часть всего этого совершенно исчезла из
моей памяти. Всякий эспер, даже самый слабый, может частично закрыть
сознание, чтобы сохранить равновесие мозга.
Они не смогли узнать ничего стоящего и были достаточно опытны в своем
грязном ремесле, чтобы не терзать меня беспрерывно. Но я довольно долгое
время не знал об их уходе и вообще о чем бы то ни было. И когда боль вновь
подняла меня, за окном был бледный день.
Скамья стояла у стены, и на ней снова был кувшин и еще блюдо с чем-то
вроде замороженного сала.
Я подполз к скамье, выпил горькой воды, и мне стало чуть-чуть лучше,
но прошло много времени, прежде чем я решился попробовать пищу. Только
сознание, что необходимо иметь силы, заставило меня двигаться и давиться
этой тошнотворной пищей.
Теперь я знал: Озокан похитил меня в надежде обменять на оружие и
информацию - без сомнения, для того, чтобы с их помощью захватить
королевский трон. Дерзость этого акта означала, что он либо имел сильную
поддержку и мог противостоять законам ярмарки, либо надеялся столь быстро
захватить трон, что власти не успеют выступить против него. Безрассудство
его поступка граничило с крайней глупостью, и я не мог поверить в такие
его надежды. Только позже я сообразил, что он уже настолько перешагнул
границы, что ему ничего больше не оставалось, как держаться этого опасного
пути. Он не мог повернуть обратно.
Нечего было и думать, что капитан Фосс заплатит за меня требуемый
выкуп. Хотя Торговцы были тесно связаны между собой, и начальство вело
себя честно со всеми, ни команда "Лидиса", ни вся добрая слава Свободных
Торговцев не может и не будет подвергаться риску ради жизни одного
человека. Эл Фосс может только пустить в ход машину йикторианского
правосудия.
Знает ли он, где я? Что сталось с Лалферном? Если ему удалось удрать,
то Фосс уже знает, что я похищен, и может принять контрмеры.
Но сейчас я должен рассчитывать не на пустые надежды, а на
собственные силы. Я думал и думал.
6
Как ни измучен я был, я пустил в ход мыслеуловитель. Сейчас как раз
было такое место и время, когда могут помочь только отчаянные методы.
Поскольку мыслеискатель по-разному действует у разных рас и народов, я не
надеялся на какое-то открытое сообщение, может, и вообще ничего не будет.
Получалось, будто я пытаюсь вести перехват радиопередачи в таком широком
диапазоне, что мой приемник ловит лишь смутный узор.
Я уловил не слова, не отчетливые мысли, а только ощущение страха. И
эта эмоция временами была такой острой, что было ясно: тот, кто излучал
ее, был в опасности.
Укол здесь, укол там - возможно, каждый из них сигнализировал об
эмоциях разных людей, защитников крепости. Я поднял голову к бледному
окошку и прислушался. Оттуда не доносилось никаких звуков. Я кое-как встал
и посмотрел. Да, уже день, узкая полоска солнечного света на той стороне.
Там царило полное спокойствие.
