Восхождение должно было происходить в Гархвале, но
один из членов отряда, знаменитый швейцарский
альпинист Андре Рох, приехал в Дарджилинг заранее,
чтобы набрать шерпов. Не успел я опомниться, как уже
подписал соглашение. Вместе с Рохом и другими шерпами
я отправился на место старта экспедиции - в Гархвал, где
встретил ее прочих участников. Здесь были Альфред
Саттер, состоятельный делец и опытный альпинист и
охотник, Рене Диттерт, с которым я позднее ходил на
Эверест, миссис Аннелис Лонер, молодая альпинистка, и
Алекс Гравен, один из наиболее известных проводников в
Альпах. Все они были швейцарцы; я впервые встретился с
этим народом, с которым позднее так тесно сдружился.
Мы собирались штурмовать не одну какую-то большую
вершину, а несколько второстепенных, хотя их, наверное,
не назвали бы так где-либо в другом месте, не в Гималаях.
Все они превышали 6000 метров и не были еще никем
взяты. Мы начали со снежной вершины Кедернатх. После
долгого перехода подошли к подножию горы и стали
разбивать лагеря. Мы поднимались все выше и выше,
высматривая наилучший путь к вершине, пока не
уверились, что нашли нужное; затем приготовились к
штурму. Я не попал в штурмовую группу, потому что мне
поручили помогать госпоже Лонер, а она, хотя и была
хорошим альпинистом для женщины, в решающем броске
не участвовала. Верный своим обязанностям, я остался в
верхнем лагере. Конечно, я был разочарован, но зато более
приятного общества не мог и пожелать. Утром в день
завершающего штурма мы помахали вслед уходящим и
стали ждать их возвращения.
И они вернулись, но не так, как мы надеялись. Уже
издали, видя их на снежном склоне над нами, я почуял
беду. Подойдя, они сообщили, что произошло большое
несчастье. Высоко на горе, поблизости от вершины,
восходители шли связками по двое, как вдруг на узком
крутом снежном гребне одна двойка поскользнулась. Это
были Саттер и Вангди Норбу, старший над шерпами. Не
сумев удержаться, они покатились кубарем под гору и
остановились только в трехстах метрах ниже. Остальные
были глубоко потрясены. Глядя вниз, они не могли понять
с такого расстояния, жив ли ктонибудь из упавших. Прямо
спуститься было, конечно невозможно, пришлось
возвращаться по гребню и идти в обход; на это ушло
несколько часов. К их удивлению и облегчению, Саттер
отделался легкими ушибами. Он смог даже вернуться с
ними, царапины и ушибы позволяли ему идти самому. Зато
с Вангди Норбу дело обстояло хуже. Он сломал ногу, а
вторая была сильно повреждена кошками Саттера. После
тяжелого восхождения и последующего спуска восходители
слишком устали, чтобы нести его в лагерь. Единственное,
что они могли сделать, - поставить аварийную палатку,
устроить возможно более удобное ложе и пойти самим в
лагерь.
Вернулись они в лагерь уже вечером. В темноте ничего
нельзя было предпринять. Но на рассвете вышла
спасательная группа, и на этот раз я, конечно, шел с ними.
Я считал, что на меня ложится главная ответственность,
потому что остальные сильно утомились накануне, а я
хорошо отдохнул и был полон сил. К тому же Вангди
Норбу был моим давнишним другом и товарищем по
восхождениям, он получил звание Тигра на Эвересте еще в
1938 году. Я чувствовал себя обязанным любой ценой
спасти его и доставить вниз.
К счастью, погода держалась хорошая, и за несколько
часов мы добрались до палатки, маленького коричневого
пятнышка на белом горном склоне. Мы откинули полу; не
помню точно, что мы ожидали увидеть, но, во всяком
случае, не то, что предстало нашим глазам. Вангди Норбу
лежал на месте, живой, но помимо поврежденных ног у
него был кровавый надрез на горле. Позднее он рассказал
нам, что произошло. Накануне, когда все остальные
уходили, он был еще совершенно ошеломлен падением и не
расслышал их обещания вернуться завтра. Вангди решил,
что его бросили одного. Замерзать. Умирать. В полном
отчаянии, испытывая страшные мучения, он схватил нож и
попытался зарезаться. Два обстоятельства спасли его. Во-
первых, он был слишком слаб, чтобы резать сильно и
покончить с собой разом, во-вторых, уже истекая кровью,
вдруг подумал о семье и решил жить ради нее. Поэтому
остаток ночи он пролежал совершенно неподвижно. Кровь
засохла и перестала течь. Таким образом, на следующий
день он был жив, хотя страшно ослаб и очень страдал.
Мы снесли Вангди Норбу в лагерь на собственных
спинах и самодельных носилках, потом постепенно до-
заказ 1964 ставили в нижние лагеря и на равнину. Затем с
помощью местных носильщиков отправили его в Массури,
на станцию в Гархвале, откуда начинали свой путь.
Пролежав некоторое время в больнице, он немного
оправился и смог уехать домой, но так никогда и не
поправился совершенно. Позднее, когда я встретил его в
Дарджилинге, убедился, что пережитое наложило сильный
отпечаток не только на его тело, но и на душу. Старый
"Тигр" Вангди никогда больше не ходил в горы и умер в
своем доме несколько лет спустя.
Хотя мы не могли тогда предусмотреть такого конца,
несчастье с Вангди сильно опечалило нас. Однако
прекращение экспедиции все равно не помогло бы ему, и
мы вернулись к нашим горам. Как уже говорилось, Вангди
был старшим над шерпами; теперь предстояло назначить
другого, и назначили меня. Это была высокая честь.
Каждый шерп стремится стать сирдаром, это большое
достижение в его жизни. Я был очень доволен. Но и
опечален, потому что достиг этого ценой несчастья друга.
Мы снова вернулись в верхний лагерь и приготовились к
штурму. Как обычно после аварии, шерпы нервничали и
отказывались идти на большие высоты. Теперь мне
представился желанный случай, которого я никак не хотел
упустить. В состав штурмовой группы вошли четыре
швейцарца - Рох, Диттерт, Саттер, Гравен - и я. Мы
вышли из верхнего лагеря, поднялись по длинному
снежному склону, затем по гребню, где произошла беда с
Вангди, и ступили наконец на плоскую белую площадку -
вершину Кедернатха. Высота ее 6600 метров - ниже
Северного седла на Эвересте, которое служит всего лишь
базой для восхождений. Но мы радовались и гордились
победой. А для меня это было особенно великое мгновение.
Ведь, несмотря на многолетний опыт высокогорных
восхождений, я еще никогда не ступал на вершину большой
горы. Задание выполнено, как говорят летчики. Это было
чудесное ощущение.
Однако Кедернатхом дело не ограничилось. Оттуда мы
перешли на несколько более высокого соседа, Сатопант, и
там тоже совершили успешный штурм, хотя должен, к
сожалению, признаться, что я сам в нем не участвовал, так
как заболел животом и оставался в верхнем лагере. Затем
мы направились в сторону тибетской границы, где все,
включая госпожу Лонер, взяли вершину поменьше,
Балбала. Наконец мы взошли на Калинди, которая совсем
не похожа на большинство Гималайских гор, так как полти
свободна от снега наподобие увиденных мною позже
швейцарских вершин. Четыре девственные вершины -
четыре первовосхождения. Рекорд, который вряд ли побит
какой-либо другой экспедицией.
Между восхождениями мы успели осмотреть многое в
Северном Гархвале, включая священные города Бадринат и
Ганготри и ряд меньших поселений, которых я не видал
раньше. Питались мы хорошо: господин Саттер был не
только альпинист, но и прекрасный охотник, и мы редко
оставались без свежего мяса. Совсем не то, что мое
путешествие в Гархвал годом раньше, когда экспедиция
Дун Скул почти все время ходила с пустыми желудками.
После несчастья с Вангди Норбу у нас не было никаких
неприятностей почти до самого конца; да и то, что
случилось, не имело отношения к горам. Летом 1947 года
как раз кончилось правление англичан; Индия и Пакистан
стали двумя самостоятельными государствами, и повсюду
происходили кровавые столкновения между индуистами и
мусульманами. Когда мы спустились с гор в Массури, город
находился на военном положении, везде стояли войска.
Большинство магазинов и учреждений закрылось, был
введен комендантский час. Пути сообщения фактически не
работали, и одно время казалось, что мы застряли
безнадежно. В конце концов местные власти помогли
швейцарцам уехать в Дели в армейской теплушке, а нам,
десятерым шерпам, пришлось задержаться еще на две
недели. Мне вспомнились трудности, с которыми я
выбирался из Читрала в войну, только на этот раз было еще
сложнее, потому что мы скоро прожили свой заработок и
очутились на мели.
Впрочем, кое-что у нас еще оставалось. У меня было
пятнадцать рупий, с ними я пошел на полицейскую
станцию и попросил разрешения поговорить с
начальником. Разумеется, мне ответили отказом, но тут я
достал мои пятнадцать рупий, и один из полицейских сразу
же сказал, что, может быть, удастся что-нибудь сделать.
Войдя к начальнику, я прежде всего сообщил, что мы
члены экспедиции. Он хотел тут же бросить меня за
решетку - решил, что я имею в виду что-то политическое.
Когда же я объяснил все, он успокоился и раздобыл
наконец грузовик, который доставил нас в Дехра Дун. А
там начались новые осложнения, только на этот раз не из-
за политики, а из-за муссона. Дождь размыл все дороги, и
мы снова застряли. Однако теперь наши дела обстояли
лучше, потому что в Дехра Дуне находилась Дун Скул и нас
взял на свое попечение мой старый друг мистер Гибсон.
Как только дороги наладились, он помог нам выехать, и мы
наконец-то вернулись в Дарджилинг; правда, в пути было
еще немало неприятностей с полицией и
железнодорожными чиновниками. Я всегда недолюбливал
полицейских и железнодорожных контролеров; думаю, что
в этом я не одинок.
Так кончилась еще одна экспедиция. Случай с Вангди
Норбу был очень тяжелым. Возвращение оказалось
трудным. Зато все остальное сложилось благоприятно,
лучшего нельзя было и требовать от горной экспедиции;
мы не только совершили успешные восхождения, но и
испытали при этом большое удовольствие. Швейцарцы
пришлись мне очень по душе. Несмотря на языковые
трудности, я чувствовал к ним особую близость и думал о
них не как о господах и работодателях, а как о друзьях.
Такие взаимоотношения сохранились у меня со
швейцарцами и в дальнейшем.
Наша экспедиция положила начало не только дружбе, но
и одной романтической истории, которая шесть лет спустя
заставила меня испытать минутное замешательство. Когда я
попал в Швейцарию в 1953 году после взятия Эвереста,
друзья очень тепло встретили меня на аэродроме.
- Comment ca va? Wie gehts? - спросил я на своем
самом лучшем франко-немецком языке. - Как поживаете,
господин Рох, господин Диттерт, господин Гравен,
господин Саттер, госпожа Лон... - Здесь я замялся.
Возможно, даже покраснел. - Я хотел сказать, госпожа
Саттер, - поправился я.
Потому что теперь они были женаты.
В СВЯЩЕННУЮ СТРАНУ
1948 год не похож ни на один другой год в моей жизни.
Я не ходил в этом году в горы, не участвовал в
восхождениях, зато провел десять месяцев в Тибете,
побывал в Лхасе и еще дальше. Жителям Запада Тибет
известен как Запретная страна, для буддистов же это
священная страна, страна паломничества. Путешествие в
Тибет, как и битва за Эверест, навсегда останется у меня в
памяти.
Когда я вернулся из Гархвала, мои дела обстояли не
лучше, чем раньше. Весь заработок ушел на то, чтобы
добраться до Дарджилинга. С работой было очень туго.
Экспедиций больше не намечалось; близилась осень, а за
ней зима. Анг Ламу продолжала работать айя, но девочки
Пем-Пем и Нима росли, их нужно было кормить и одевать,
а у нас редко хватало продуктов и одежды. "Что же делать?
- думал я с горечью. - Съесть мою медаль?" Теще
становилось все хуже и хуже, и в конце концов она умерла
в возрасте семидесяти шести дет. Перед самой кончиной
она протянула руку и благословила меня, сказав, что я был
добр к ней и бог вознаградит меня, поможет исправить
дела. Ее слова оправдались. Вскоре после смерти тещи
наша жизнь стала понемногу налаживаться, и уже никогда
больше нам не приходилось так трудно.
Весной 1949 года я услышал, что в Дарджилинг приехал
интересный человек - профессор Джузеппе Туччи 15,
