месяца. Порой забирались в чащу джунглей, порой
оказывались высоко в горах, карабкаясь через ледники и
заснеженные перевалы, и большей частью ходили по
местам, где никогда еще не бывал человек. На одном из
ледников я перенес снежную слепоту27, единственный раз
за всю мою жизнь. Каким-то образом я потерял свои
темные очки и, проходя по льду, ощутил резь в глазах. Я
тер их, мыл, пытался идти зажмурившись, причем
остальные всячески старались мне помочь - все
бесполезно. Резь непрерывно усиливалась, пока не стала
почти невыносимой. Словно кто-то колол мне глаза
пиками, длинными блестящими пиками - они слепили
меня, впивались в глазное яблоко и поворачивались там
так, что, казалось, глаза сейчас выскочат из орбит. Так
продолжалось, пока мы не миновали ледник, и даже еще
некоторое время спустя. К счастью, снежная слепота
проходит быстро, без тяжелых последствий, но с тех пор я
неизменно ношу с собой в экспедициях запасные очки.
В джунглях тоже не обошлось без приключений. Нам не
раз случалось заблудиться, чаще всего не очень сильно, так
что бояться было нечего, но бывало и так, что я начинал
опасаться, выберемся ли мы когда-либо вообще.
Запомнился особенно один случай, когда Тильман, шерп
Дава Намгиа и я сам отбились от остальных и потом целый
день были заняты их поисками. Под вечер мы запутались
так, как еще ни разу не приходилось. Мы не могли найти ни
своих спутников, ни деревни, ни тропы; похоже было, что
придется провести ночь без пищи и без крыши над головой;
Вдруг впереди послышался шум, и мы увидели
представителя местного племени, которое в Непале
называется лимбу. Мы с Дава Намгиа заговорили с ним и
дали пять рупий, чтобы он довел нас до деревни. Непалец
уже было согласился, но тут нас догнал Тильман. Я уже
говорил, что Тильман в экспедициях отращивал бороду и
ходил такой косматый, что мы называли его Балу, медведь.
У него были такие густые брови, что в горах на них
собирался иней, и они напоминали заснеженные карнизы!
Правда, в джунглях снега не было, но и здесь Тильман
выглядел достаточно устрашающе - длинные волосы и
борода, да еще из ворота на груди торчали волосы.
Подобно многим жителям Азии, лимбу почти лишены
волос на лице и на теле. Наш проводник, конечно, никогда
не видал ничего подобного. Не успели мы опомниться, как
он издал дикий вопль и исчез, унося с собой наши пять
рупий, а мы остались ни с чем.
Стемнело, мы сели под деревом, решив переночевать
здесь. Откуда-то неподалеку доносилось журчание ручейка,
и мне захотелось напиться. Однако Тильмаа остановил
меня: он боялся, что это водопой диких животных.
Непальские леса полны зверья, особенно онасны тигры и
медведи, а ручей - самое подходящее место, где их можно
встретить ночью. Я послушно остался под деревом,
промокший насквозь и тем не менее изнывающий от
жажды, а утром, подойдя к ручью, мы убедились, что
Тильман был прав - на иле виднелось множество
звериных следов.
В конце концов мы отыскали своих товарищей и
продолжали путь. Однако нам еще не раз случалось
заблудиться; Мы прокладывали себе дорогу сквозь
тропические лианы нашими кхукри, вырубали ступени на
ледовых склонах; Тильман делал все новые пометки на
картах, а наши ноши становились все тяжелее от
коллекций. Иногда мы заходили в деревни, и каждый раз
вид Тильмана производил переполох среди местных
жителей. Лимбу либо убегали в лес, либо, одолеваемые
любопытством, толпились вокруг нас, показывали на него
пальцами и смеялись. Часто, когда нам нужно было достать
в деревне продовольствие или питьевую воду, мы, шерпы,
шли вперед, а англичане, особенно же Тильман, оставались
в укрытии.
Впрочем, серьезных осложнений с населением у нас не
было. Не было и столкновений с дикими животными.
Единственными нашими настоящими врагами оказались
пиявки; обитающие здесь, в Западном Непале,
разновидности превосходили по своей кровожадности все,
что я знал до тех пор. В теплых низинах они таились
повсюду: в грязи под ногами, в траве, на которую мы
садились, на листьях деревьев, откуда валились нам на
головы. Пиявки не ядовиты, укус их безболезнен. Но
именно поэтому вы их совершенно не чувствуете и не
подозреваете об их присутствии, пока не начнете
осматривать тело или не разденетесь - вот они,
присосались, большие, отвратительные, раздувшиеся от
вашей крови. Излюбленное место пиявок - ноги, причем
первоначально паразиты настолько малы, что могут
пробраться сквозь носки, сквозь дырочки для шнурков
обуви. Лучший способ предохраниться - натереть кожу
солью, которую они очень не любят. Еще помогает смочить
носки керосином. Правда, тогда неизвестно, что хуже -
запах керосина или пиявки. Присосавшись, они сидят так
крепко, что рукой не снимешь; приходится прижигать их
или соскребать ножом. К счастью, в Непале было
достаточно кхукри, и к концу нашего путешествия я
настолько набил себе руку в обращении с ними, что без
труда мог бы занять место цирюльника.
Многое узнал я о жизни в джунглях и о стране, в
которой родился... Тибет - Кулу - Кашмир - Непал - я
перебирал в памяти, возвращаясь обратно в Дарджилинг.
"Немало пришлось мне повидать за это время", - говорил
я себе. И думал: куда приведет меня следующий маршрут?
Он привел меня в Гархвал. Снова на Бандар Пунч, Дун-
Скул-гору вместе со старым другом мистером Гибсоном.
Мы списались с ним в течение зимы, и весной 1950 года
я опять двинулся по столь знакомому теперь пути. К нам
присоединились три альпиниста, которым предстояло
впервые увидеть Бандар Пунч: начальник инженерных
войск индийской армии генерал-майор Уильяме, сержант
Рой Гринвуд и Гурдиал Сингх, молодой индиец,
преподаватель Дун Скул. После нашей экспедиции в 1946
году с мистером Гибсоном было сделано еще пять попыток
взять вершину; Однако никому не удалось штурмовать
Бандар Пунч. "Может быть, в этом ГОДУ удастся", - сказал
мне с улыбкой Гибсон. Я надеялся не менее горячо, чем он.
Я знал эту гору лучше, чем другие, исключая Эверест, и
считал, что пора уже схватить обезьяну за хвост.
Мои последние две экспедиции - в Тибет и Непал - не
были связаны с настоящими восхождениями; Теперь я
радовался, что снова делаю работу, которую люблю больше
всего. Мы поднимались все выше по горам и долинам
Гархвала, вдоль бурных рек, через высокие перевалы, пока
не очутились у подножия горы - здесь я стоял четыре года
и тринадцать лет назад. Мы разбили базовый лагерь, затем
верхние лагеря, идя тем же путем, что в 1946 году. Но, как
это часто случается со снеговыми вершинами, местность
заметно изменилась. Гребень между лагерями 1 и 2
оказался значительно более сложным препятствием: он
стал уже, появились многочисленные карнизы, требующие
большой осторожности. Зато погода на этот раз была
лучше, а поскольку именно это обстоятельство играет
решающую роль в Гималаях, мы смогли добиться
серьезного успеха и разбили лагерь 3 на высоте около 5500
метров. Теперь вершина была уже в пределах досягаемости.
Генералу Уильямсу было уже за пятьдесят, но он
находился в отличной форме и без труда поднялся до
верхнего лагеря. Хороший товарищ, заботливый и
доброжелательный, он не уставал повторять, чтобы я не
беспокоился за него.
- Я старая крыса, Тенцинг, - говорил он. - Не так уж
важно, попаду ли я на вершину. Помогай лучше тем, кто
помоложе.
Мы надеялись пойти все вместе на штурм из лагеря 3,
однако Гурдиал Сингх начал, к сожалению, страдать от
горной болезни. Стало очевидно, что ему надо уходить
вниз, и мистер Гибсон самоотверженно вызвался проводить
его.
Между тем погода держалась такая хорошая, что мы
решили не ждать возвращения Гибсона. Генерал Уильяме
остался с несколькими шерпами в лагере 3 в качестве
вспомогательного отряда, а сержант Гринвуд, шерп Кинг
Чок Церинг и я выступили на следующее утро к вершине.
Нам по-прежнему сопутствовала удача; Стояла прекрасная
погода, подъем не представлял особых затруднений. Вдруг
после нескольких часов восхождения, вступив на
очередной горб, мы остановились и заулыбались друг другу
- дальше вверх идти было некуда. Мы стояли на вершине
Бандар Пунча на высоте 6315 метров. Наконец-то после
стольких лет я добрался до "Обезьяньего хвоста".
Вернувшись в лагерь, мы обнаружили, что мистер
Гибсон уже проводил Гурдиала Сингха на базу и поднялся
обратно. Вечером состоялось большое празднество,
насколько позволяли наши палаточки. Гибсон все еще
надеялся осуществить многолетнюю мечту, и на
следующий день он, генерал Уильяме и несколько шерпов
попытались взять вершину. Однако погода внезапно
ухудшилась: подул сильный ветер, пошел густой снег.
Пришлось альпинистам возвратиться. На следующее утро
снова прояснилось, но тут подошло к концу
продовольствие. Надо было спускаться... Мистер Гибсон
очень расстроился - сколько попыток он совершил,
сколько приложил усилий, чтобы взять Бандар Пунч!
Однако Гибсон не жаловался. Товарищ попал в беду, он
счел себя обязанным помочь и тем самым упустил
возможность достигнуть желанной цели. Так уж принято в
горах среди альпинистов. Мистер Гибсон был настоящий
джентльмен, и я горжусь тем, что вместе с ним совершал
восхождения.
На обратном пути с Бандар Пунча случилось
происшествие, которое я не скоро забуду. Мы устроили
привал на берегу озера Дути Тал. Я вытянулся на солнышке
и задремал, прикрыв лицо шляпой. И вдруг сквозь дремоту
я ощутил, что шляпа стала как будто тяжелее. Я протянул
руку - проверить, в чем дело. Мои пальцы нащупали не
шляпу, а что-то холодное и скользкое. Пока я спал, на
полях шляпы пристроилась змея и тоже вздремнула на
солнышке! Я сразу проснулся, завопил что есть мочи и
отбросил шляпу как можно дальше. Другие шерпы,
которые тоже спали, вскочили на ноги. Увидев, в чем дело,
они бросились к змее и убили ее. Однако местные
носильщики стали качать головами и объяснили нам, что
мы совершили большой промах, потому что, когда змея
сама приходит к человеку, она приносит ему счастье. Они
были уверены, что человек со змеей на голове может
твердо рассчитывать стать королем.
Возможно... только мне кажется, что лучше быть
простым смертным с обыкновенной лентой на шляпе.
ГОЛАЯ ГОРА
Далеко в Западных Гималаях, более полутора тысяч
километров от Эвереста и Дарджилинга, высится гора, одно
упоминание о которой заставляет меня думать об
опасностях и смерти. Это гора - Нанга Парбат; на ней
одной погибло столько же людей, сколько на всех
остальных великих вершинах, вместе взятых.
Теперь Нанга Парбат уже покорена. В 1953 году
немецко-австрийская экспедиция предприняла
завершающую попытку, и в начале июля, пять недель
спустя после взятия Эвереста, австриец Герман Буль один
совершил невероятно трудное восхождение от верхнего
лагеря к вершине. Но когда я поехал туда в 1950 году,
Нанга Парбат еще не была взята, и казалось, что ее никогда
не удастся покорить. Шесть экспедиций пытались
штурмовать эту вершину, но единственный поставленный
ими рекорд был самого трагического свойства.
Первая попытка состоялась еще в 1895 году, когда
знаменитый английский альпинист Маммери28 совершил
свое первое и единственное путешествие в Гималаи. Вместе
с двумя английскими друзьями, двумя гуркхами и
несколькими местными носильщиками он добрался до
подножия горы и стал искать путь к вершине. Поначалу все
шло хорошо, и они достигли высоты примерно 6600
метров. Отсюда Маммери и двое гуркхов выступили
дальше, чтобы перейти высокий снежный перевал. Они не
вернулись. Никто не знает точно почему, однако
предполагается, что их застигла лавина.
Тридцать семь лет протекло до следующей экспедиции, в
которую выступил в 1932 году смешанный отряд из немцев
и американцев. Они решили попытать счастье с другой
стороны горы и разработали маршрут, которым
впоследствии шли все экспедиции. Им удалось подняться
почти до 7000 метров, но бури и глубокий снег вынудили
их повернуть назад. Правда, они смогли спуститься без
происшествий.
Далее следуют две попытки немцев - в 1934 и 1937
