мира! Но если... проиграет и мусульманский мир?.. Как проиграл Советский
Союз?
Кречет развел руками:
- Ну, многое зависит от нас. Мы уже будем стоять во главе
мусульманского мира. Но если предположить худшее... и мусульмане проиграют
тоже, то это случится нескоро. Очень нескоро. Все это время Россия будет,
как вы верно сказали, стоять во главе исламского мира. Она будет тем мечом
аллаха, которым последние романтики этого подлого прагматичного мира
попытаются защитить вечные ценности человека: честь, любовь, достоинство,
верность слову...
Генерал подумав, наклонил голову:
- Да, это будет нескоро. Да и баба надвое сказала. Мне кажется, если
не дети, то внуки этого обожравшегося скота, именуемого современным
человечеством, затоскуют о настоящей любви, о чести, верности... Если к
тому времени еще продержимся, то мы победим.
- А мы продержимся, - сказал Кречет серьезно.
- Должны, - сказал Пивнев медленно. Мне почудилось, что уже мысленно
примеряет если не чалму, то видит в зеркале свое отражение с папахой и
бородой мюрида. И еще не может определить, нравится ему это или нет.
Пока подготавливали вертолет для перелета обратно, массмедики уже
оккупировали его со своей громоздкой аппаратурой, а я осматривался,
чувствуя себя совсем в чужом мире, более чуждом, чем если бы оказался на
Марсе.
Рядом со мной офицер жаловался другому, низкорослому, но у которого
низенький рост компенсировался объемистым животом, а фуражка была побольше
мексиканского сомбреро:
- У меня вчера среди ночи малыш расхныкался: папа, хочу, чтобы
слоники бегали! Чертыхнулся, полночь, а тот уже ревет: хочу, чтобы слоники
бегали!!! И так попробовал уговорить, и по-другому, уже вопит, спать сам
не хочет и мне не дает. Хочу, чтобы слоники бегали, и все тут!.. Ну,
пришлось встать, поднял всю казарму: в полной выкладке и в противогазах по
кругу бегом марш!
Офицер заржал, я стиснул кулаки. Только за это я перестрелял бы все
это тупое быдло, что носит офицерские фуражки. А в газетах еще ломают
голову: почему из интеллигентных семей не рвутся, отпихивая друг друга
локтями, в армию? Тысячу раз прав тот газетчик, что отмазал сына от армии.
Вот только жаль, что сотни тысяч других не могут...
Появилась толпа генералов, но Кречет выделялся как ростом, так и той
властной уверенностью, что в конце-концов привела к президентскому креслу,
Увидев меня, кивнул, приглашая, генералы тут же взяли меня в почтительное
кольцо, я двигался по правую руку от Кречета.
Взгляды, которые я ловил на себе, были несколько странные. То ли их
смущало мое поврежденное лицо, хотя Марина с военными медиками сделали
все, что могли, чтобы затушевать ссадины, то ли злопамятный Яузов расписал
мои похождения на военной базе, и генералы еще не могли сориентироваться,
хорошо это или плохо, что военная база уничтожена, построят ли им
поновее.... Но он мог рассказать и о способе добывать информацию...
Я уже начал жалеть, что пошел, можно бы на машинах, я ж не военный,
мне эти марш-броски ни к чему, футурология говорит, что в будущем армий не
будет вовсе, но впереди наконец показалось вытоптанное поле, на котором
занимались десантники.
Все они стояли в шахматном порядке, каждый на своем квадратике, все
одновременно делали резкие движения то правой, то левой конечностью,
изредка сменяя верхнюю на нижнюю.
Кречет придирчиво понаблюдал, обронил благосклонно:
- Неплохо. Как вижу, нет и следа этих модных штучек с каратэ, кун фу?
Сопровождающий полковник, весь в пятнистом с головы до ног,
оскорблено дернулся:
- Профессионалы знают, что самбист-перворазрядник легко бьет любого
мастера каратэ или кун фу. А у меня здесь не перворазрядники!
Лицо его дышало гневом и обидой. Кречет усмехнулся, а я едва ли не
впервые с сочувствием посмотрел на человека в военной форме, да еще такого
накачанного со зверской тупой мордой кадрового военного. Все эти восточные
единоборства популярны из-за картинности, диких воплей, загадочных жестов,
непонятных и потому столь привлекательных. А в реальности это все равно,
что средневекового мушкетера, пусть даже лучшую шпагу мира, картинно
размахивающего шпагой, поставить в поединке с современным шпажистом.
Смотреть на поединки нынешних бойцов на шпагах неинтересно: молниеносные
скупые движения в течении долей секунды, и вот один убит, а кто - не
успеваешь заметить. То ли дело средневековый мушкетер, картинно
подпрыгивающий, размахивающий шпагой и еще успевающий насмешничать над
противником! Но понятно же, что у него нет шансов против современного
шпажиста.
- Неплохо, - повторил Кречет. Он покосился на мое равнодушное лицо,
неожиданно усмехнулся: - Понимаю, понимаю... Вы таких десятками, одной
левой!.. Господа, вы будете смеяться, но вот этот человек... из
соображений высшей секретности я не назову его имени, вчера вечером проник
на военную базу противника, все разведал и полностью ее уничтожил.
Генералы смотрели почтительно, серьезно. Один сказал осторожно:
- Это достойно восторгов... Но почему смеяться?
- Потому, - ответил Кречет, - что всю эту операцию, на которую
понадобился бы не один батальон "Альфы", он провел без единой царапины! Но
разбил лоб и скулу, когда затаскивал в машину одну очень-очень красивую
женщину.
Я толстокож, но ощутил, как под прожекторами десятков пар глаз
тяжелая кровь прилила к лицу, а ушам стало жарко. Но они все еще не
смеялись, а только смотрели с жадным восторгом, а улыбаться шире и шире
начали только тогда, когда я покраснел, как рак в кипятке.
У счастью, подбежал тот молоденький офицер, что приносил портативный
телевизор, прокричал звонким мальчишечьим голосом:
- Гоподин президент, все выполнено!
Кречет вскинул брови:
- Что, все?
Лейтенантик вытянулся, как я понял, во фрунт, хотя я не знаю, что
это, но очень похоже, что тянется именно во фрунт и вот-вот от усердия
перервется, как амеба при делении:
- По вашему приказанию... по вашему приказанию сформирована отдельная
часть!
Кречет вскинул брови:
- По моему приказанию?
Пивнев вмешался:
- Это я велел. От вашего имени.
Кречет смерил его коротким испытующим взором. Поинтересовался
холодновато:
- И что же я приказал?
- Сформировать часть из мусульман, - ответил Пивнев, чуть смешавшись.
Он отводил взгляд, всячески старался не смотреть в наливающиеся гневом
глаза взбешенного президента. - Вас не было, а идея показалась неплохая.
Но кто я, чтобы меня послушали...
Кречет задержал дыхание, мы ожидали вспышки гнева, но он выпустил из
груди воздух, сказал с тяжелым, как бронетранспортер, спокойствием:
- Вот именно, кто вы. Я пока еще не Брежнев. За меня не надо ни
писать речи, ни отдавать приказы.
Стушевавшись, Пивнев отступил и заспешил затеряться среди
сопровождающих Кречета. Кречет бросил лейтенанту:
- Где они?
- Построены вон в том ангаре!
Кречет кивнул, пошел быстрым размашистым шагом, как Петр Первый на
картинах, а генералы потянулись за ним, как гуси на водопой, никто не
решался забежать вперед или хотя бы пойти рядом.
Солдат, обыкновенную десантную роту или батальон, выстроили под
крышей, что в свою очередь была разрисовала желтыми пятнами и накрыта
маскировочной сеткой. Яузов тащился за Кречетом, неодобрительно покачивал
головой:
- Придумал же такое...
Мы так и двигались вдоль строя, всматриваясь в суровые лица. Как на
подбор все русые, светлоглазые, половина с курносыми рязанскими лицами, в
ком-то чувствуется та добротность, по которой отличаешь сибиряков из самой
что ни есть глубинки, из тайги.
Кречет наконец остановился. Глаза его впились в одного солдата,
рослого, ничем не примечательного, разве что над виском белел шрамик:
- Ты в самом деле мусульманин?
- Так точно, господин президент!
- Гм, - сказал Кречет в задумчивости, - с виду ты молод даже для
Чечни. А уж для Афганистана... Как вдруг принял ислам?
Солдат отчеканил:
- Соседи были узбеки. Сперва я дрался с ними, а потом, когда
подружились, я постепенно узнал о Коране.
- Но почему принял? - допытывался Кречет. - Говори, не стесняйся. Я
президент, а не генерал. Президент - это отец.
Солдат в затруднении сдвинул плечами:
- Не знаю. Захотелось чего-то высокого!.. А его нет. Ни коммунизма,
ни Родины, ни бога... Когда сосед дал почитать Коран, я вдруг понял, что
готов стать мюридом. В сердце будто огонь, душа переродилась. Я всегда
хотел жить для чего-то высокого... и теперь знаю, для чего.
Кречет умолк, постоял в задумчивости. Сзади нарастал удивленный
ропот. Он наконец кивнул, двинулся вдоль строя, но уже не останавливался.
Я искоса присматривался к Яузову. Министр обороны во всем соглашается
с Кречетом, не спорит, а когда тот сказал, на мой взгляд, совсем уж что-то
дикое, для Яузова дикое, военный министр только сдвинул плечами и вежливо
улыбнулся. Возможно, не хотел отвлекать президента от важных маневров, но
на душе у меня стало гаже, чем на подмосковной военной базе. Там все ясно,
а здесь разберись, почему Яузов не спорит: то ли зуб ноет, то ли что-то
вскоре произойдет, что разом решит всех и все расставит: кого в шеренгу, а
кого и квадратно-гнездовым.
Когда вернулись на передвижной командный пункт, я протянул руку к
телефону:
- Разрешите?
Кречет посмотрел с удивлением. При нем я ни разу не звонил: ни домой,
ни жене на дачу, словно я так и жил бобылем. Яузов проворчал с
неудовольствием:
- Это военная связь! Маневры на дворе, а вы начнете о философии муть
разводить...
- Почему о философии? - удивился я.
- А о чем вы можете еще? - гаркнул он с невыразимым пренебрежением.
Кречет поморщился:
- Дай ему телефон. Виктор Александрович всегда держится очень
скромно.
Я набрал номер, отвернулся от них. Трубку подняли после второго
гудка, нежный волнующий голос произнес:
- Алло?
- Стелла, это я, - сказал я бодро. - Виктор Никольский!
- А-а, - сказала она чуть более сухим голосом, - кого на этот раз
бьете по голове?
У меня вертелось на языке, что могу не только бить по голове, но и
ставить носом вниз, но сказал очень скромно, чтобы мужское хвастовство
едва-едва проглядывало:
- Здесь только Кречет рядом, его не стукнешь. Сдачи даст, здоровый
бугай! Я тут, понимаешь, сейчас на правительственных маневрах. Показываем
зубы Западу. Мол, приблизятся к нашим границам со своим НАТО, мы долбанем,
такова наша русская натура, и пусть все летит в тартарары. Как ты себя
чувствуешь?
- Нормально.
- Правда?
- Да. А что?
- Да вот прикидываю. Надо было кое-что завершить, но теперь я горю
желанием... ну, сама понимаешь, твоя удивительная щетка, ванна с солями и
шампунями...
Краем глаза я увидел, как мясистое лицо Яузова начало наливаться
густой кровью. Голос в трубке поперхнулся, затем в нем прозвучала странная
нотка:
- Ты еще не передумал?
- Как можно!
- А когда вернешься?
- Да сразу после маневров.
Голос спросил осторожно:
- Ты пробудешь там до их конца?
- Что делать, - ответил я беспечно, - я ведь в какой-то мере член
правительства. Надо!
Она умолкла на время, словно укладывала в голове разбегающиеся мысли,
затем в голосе прозвучало довольство, в котором мои подозрительные уши
уловили намек на злое торжество:
- Хорошо.
- Ура, - сказал я счастливо. - Я прибуду с шампанским и цветами.
Чувствовалось, как на том конце провода она поморщилась, но голос
