- Зачем? - не понял Пивнев.
- Да потому, что если не удалось...
- ... то надо застрелиться, - закончил Пивнев убежденно. - Наши деды
стрелялись, предпочитая геройскую смерть позорному плену.
Голос в мембране всхлипнул, почти прошептал:
- Что за дикость?.. Наши никогда не стрелялись!..
- Но есть же правила чести, - возразил Пивнев. Он кивнул танкистам,
чтобы не обращали внимание на его переговоры, делали свое дело. - У вас
как по этой части?
- Какая честь? - закричал американский майор. - О чем вы?.. Господи,
да слышит ли меня кто-нибудь, как говорю с маньяком, неизвестно как
ухватившим в руки телефон...
Пивнев обиделся:
- Как это неизвестно?.. По нашей территории шла группа бандитов. Их
уничтожили. С трупов и сняли эти штуки. Сейчас бандиты везде вооружены
лучше нас, армейских...
- С трупа? Что с ними?
- Трупы как трупы, - ответил Пивнев с неудовольствием.
- Они... погибли? - спросил голос неверяще.
- Трупы? - не понял Пивнев. - Как могут трупы погибнуть? Ты, бандит,
плохо русский язык выучил!.. Ты чеченец аль кто?
Голос простонал в ярости и страхе:
- Я Крис Джонсон, майор подразделения зеленых беретов! Мы направлены
вам на помощь...
- Международная мафия, - протянул Пивнев понимающе. - Ты продолжай,
продолжай!.. Да это не тебе, бандит, танкисту. Дурак, то ли снаряды
бережет, то ли лень лишний раз стрельнуть... Что за молодежь ныне? У вас,
американцев, набрались!
Из трубки слышен был грохот, словно рушились стены, крики. Голос
Джонсона прервался, затем там завизжало:
- Мы сдаемся! Прекратите стрельбу, мы уже выходим с поднятыми руками!
Пивнев поинтересовался:
- А сколько вас?
- Осталось всего семнадцать и пятеро раненых!
Пивнев подумал, сказал сокрушенно:
- Многовато. Для суда довольно и одного-двух. Когда останется
столько, перезвони.
Он отключил телефон, знаком велел долбить, чтобы камня на камне. У
древних воинов, что дрались на этой земле, это, кажется, звалось тризной.
Когда хоронили павших воинов, в жертву резали скот и пленников.
- Это по вам тризна, ребята, - сказал он. В горле был комок. С трудом
сглотнул, прошептал, - И по всей танковой бригаде... по всем-всем... кто
сложил головы так доблестно.
Оглянувшись на горящий КП, бросил сотовый телефон на землю, наступил.
Под каблуком хрустнуло. Вообще-то для суда и одного не надобно. И так все
ясно.
- Усилить огонь, - велел он лейтенанту. - Не понимаешь?.. Если хоть
один бандит уцелеет, то найдутся сволочи, оправдают. Адвокаты на бандитах
как раз и зашибают! А там, глядишь, снова кого зарежут...
Я содрогался вместе с землей, что тряслась под ногами, как при
землетрясении, которому не было конца. Во рту был песок, щепки, соленый
привкус. А потом вдруг навалилась оглушающая тишина.
Мне показалось, что я оглох, но вон и другие вертят головами, глаза
очумелые, еще не верят, что все кончилось. Внезапно из одинокого здания
мелко и жалко застрочил автомат. Умолк, выпустил еще одну куцую очередь,
словно кто-то отчаянно берег патроны. После тяжелого буханья танков, после
массированной стрельбы из гранатометов, такая стрельба показалась жалкой и
нелепой, словно комар пытался заесть омоновца в полном снаряжении.
Кречет поморщился:
- Кто там еще?
Чеканов вытянулся:
- Разрешите доложить! Там закрылся этот, как его... ну, который
правозащитник! С фамилией как хвост у динозавра! Он к вам часто приходил.
Разрешите подогнать танк и... прямой наводкой?
Кречет поинтересовался:
- А что не выходит?
Чеканов пожаловался:
- Ему предлагали! Крикнул, что будет отстреливаться до последнего
патрона, а последний приберег для себя.
Кречет усмехнулся:
- Гордый!.. Не понимает еще, что мы на одной стороне. Бросьте гранату
с какой-нибудь дрянью. Чтобы отрубился. Потом связать и в Москву. Таких
надо беречь, даже если кусаются.
Чеканов сказал с сомнением:
- А кусается здорово... Как определяете, кто ваш, кто нет?
- Кто готов отдать жизнь за Родину, - ответил Кречет зло, - или кто
готов отдать против... кто за честь и достоинство, до последнего вздоха
защищает власть, или кто так же яро бьется против нее... это все моя
партия. А на той стороне все под лозунгом "Не будь героем!". Неважно:
коммунисты, нацисты, либералы, консерваторы... Иные времена, иные правы!..
Что скажете, Виктор Александрович?
Я развел руками:
- Вообще-то мы спасаем Америку от позора. Нет пленных, нет и
вмешательства. Они скажут, что никого не посылали, что в наши внутренние
дела не вмешиваются.
Кречет сказал сожалеюще:
- Вообще-то надо было парочку оставить для суда на растерзание
журналистам.
Я проговорил медленно:
- На самом же деле... об этом пока никто не догадывается, но сейчас
происходит величайший из переворотов. Не в политике! И не в выборе особого
русского пути, русской идеи, не в исламе даже...
- А в чем?
- С России начинается возрождение... можно даже с прописной буквы,
Возрождение всего человечества. Возрождение! Возрождение чести,
достоинства, без которых человечеству не выжить. Возрождение необходимо
миру, необходимо самой Америке. Но началось оно с России...
Чеканов напряженно прислушивался, все чаще задирал голову к небу,
всматривался в бездонную синь. Я видел, как он темнел лицом, хмурился.
Взгляд его все чаще останавливался на Кречете, Яузове. Когда он был шагах
в пяти от них, внезапно выхватил пистолет, молниеносно вскинул и
по углам зала. Кабинет преобразился, компьютеры появились во множестве,
ухватить за руку не успел, только ударил под локоть.
Грохот ударил по ушам, Кречет отшатнулся. Чеканов выстрелил еще
дважды, я повис на его руке, пригнув к земле. Он коротко дернул локтем, у
меня во рту словно взорвалась граната. Хрустнули зубы, во рту стало горячо
и солено, но я повис на руке... и тогда он коротко и сильно ударил локтем.
Я отлетел в сторону, он повернулся и снова выстрелил в незащищенную
грудь Кречета. Мелькнуло зеленое, пули ударили в грудь Яузова. Массивный,
как слон, он заслонил Кречета, в руке министра обороны был пистолет, и
этот пистолет плевался огнем.
Чеканов дернулся, даже бронежилет не спасает от болезненных ударов,
он все никак не мог поймать в прицел Кречета, из груди Яузова брызнула
кровь, и тут Чеканов содрогнулся всем телом: во лбу над глазами возникла
красно-коричневая дыра, куда поместился бы грецкий орех.
Я с трудом поднялся, кровь текла из разбитого рта, я даже не
выплевывал, больно, доковылял к Яузову. Кречет поддержал с другой стороны,
усадил прямо на пол:
- Павел Викторович, зачем же ты...
- Вот уж не знал, - прошептал Яузов, - не знал... что и он...
Кровь текла из его широкой медвежьей груди из двух пулевых отверстий.
Маленькие глазки из-под нависших бровей впервые не увильнули от встречи с
моими:
- Ты... подозревал... верно... Я был с ними.
Мне почудился неуместный стрекот, словно верещал счастливый кузнечик,
подзывая самку, затем стрекот усилился, я вскинул голову, из синего неба к
нам спускался нелепый вертолет, легкий, который ребенок проткнет пальцем.
Когда колеса коснулись земли, винт еще вращался, а по трапу тяжело
сошел Забайкалов, весь начищенный, в строгом костюме, от него за километр
несло дорогими духами.
Кречет рявкнул зло:
- А вы какого черта? Не видите, здесь стреляют!
Забайкалов прислушался:
- Надо чистить уши, господин президент. Уже не стреляют. Я думал, вам
будет любопытственно... хотя бы отчасти. Потому и спешил. Но если я зря,
то сейчас поворотим самолету оглобли.
Кречет оскалил зубы:
- Это вертолет! Раз уж дотащил свою толстую задницу, телись!
- Да так, пустяки, - сказал Забайкалов. Он с сомнением посмотрел на
Кречета, который больше походил на старшину сверхсрочной службы после
долгой драки, чем на президента. - Сам зря поспешил. Не надо было так
нестись, сломя голову. Новости-то ерундовые...
-Ну-ну!
- Да так... Пакистан готов предоставить свою территорию под наши
военные базы. Еще Арабские эмираты хотят купить у нас танки, новейшие
самолеты и прочую военную технику на пятнадцать миллиардов долларов. Ну,
еще Иран открывает границы для наших товаров. Еще какие-то мелочи... ну,
вроде беспроцентных кредитов... так это в пять-семь миллиардиков... Кувейт
просит наших инженеров, пришло время менять нефтяное оборудование по всей
стране, подумывают о нашем... Стоило ли мчаться, не выпив чашечку кофе?..
Кречет уставился на него бешеными глазами:
- А, черт... Я сам вам заварю. В гильзе из-под снаряда.
Военные медики расступились, глаза Забайкалова расширились. Яузов
хрипел, на широкой груди, заросшей черными мохнатыми волосами, белые бинты
выглядели странно и пугающе.
Забайкалов виновато развел руками:
- Рад, что вы с нами. Честно говоря, уж простите великодушно, но,
старая школа, подозревал вас, подозревал... А наш футуролог даже
организовывал для вас утечку информации...
Яузов прохрипел:
- Ничего себе, утечка!... Но я в самом деле был с ними.
Кречет вскинул брови:
- И что же ты? Повязал бы нас, пряник бы дали. А от меня хрен что
получишь...
Забайкалов спросил непонимающе:
- Но почему? Ты о попах такое плел...
- Струсил, - шепнул Яузов. Он сглотнул кровь, прошептал, - Я из тех,
полупорядочных... полуреволюционеров, полуреформаторов... Мы согласились
убрать православие, но хотели заменить тем, что ближе... католицизмом...
Он уронил голову на грудь, откуда кровь сочилась, несмотря на
перевязку и уколы. Кречет сказал сочувствующе:
- Ладно, лежи... Ты здоровый, заживет как на собаке.
- Сперва ждал, - заговорил Яузов снова, - как договорено, десанта...
Потом этот чертов афганец! Когда бросился под танк с воплем "За Русь!", не
только у меня сердце оборвалось. У Иваницкого пистолет вырвали, когда к
виску... Ни один православный, ни один коммунист... А этот, мусульманин
чертов, отдал жизнь сам, добровольно, без приказа.
Его лошадиные зубы заскрежетали, будто пробовал разгрызть булыжник.
Кречет быстро взглянул на меня:
- Что скажете? Ладно, вижу. Это была военная хитрость.
- А страна увидит, - добавил я, - что армия и правительство едины.
Правда, Яузову за такую хитрость все-таки пряник полагается.
Яузов переводил непонимающий взгляд с меня на Кречета. А тот вдруг
чисто славянским жестом почесал в затылке, предложил беспечно:
- Может, наконец-то сказать всем?.. Мол, Россия приняла ислам вовсе
не из-за НАТО, не из-за воссоединения, разрухи...
Я выплюнул кровь и крошево двух зубов. Ладно, не жалко, пломба на
пломбе, а президент раскошелится на голливудовскую металлокерамику.
- Шутите? К полной правде страна не готова. Пусть думают, что
настоящий мокко пришел так же просто, как и сникерсы.
Забайкалов вытаращил глаза, но мы хохотали и хохотали, и он с
неуверенностью заулыбался во весь свой огромный жабий рот.
