неподдельном страхе, глаза расширились, а рот открылся для крика, но так и
остался. Мне в таком случае сказали бы, чтобы закрыл рот, а то трусы
видно, но я ей не сказал, не думаю, что у нее такие же отвратительные
трусы, подмигнул и прибавил газ.
- Кто вы? - вскрикнула она. - Джеймс Бонд на пенсии?
- Дед майора Пронина, - ответил я.
Машина двигалась в черной тени вдоль высокого бетонного забора,
подсвеченного по вершине багровым заревом. Небо тоже стало багровым. Все
прожекторы теперь лихорадочно шарили по территории базы, я видел, как по
ту сторону ограды к небу рвутся багровые языки пламени. Явно приходя в
себя, Стелла красиво смерила меня взглядом:
- На деда не тянете. По крайней мере, на деда майора.
- Я замаскировался, - объяснил я. - Вас куда подбросить: в органы или
сразу в тюрьму?
- А другого варианта, - спросила она тихо, - у вас нет?
Я подумал, поколебался, я все же не на государственной службе, а
советник - это как бы даже не работник, а так, сегодня пришел, а завтра
могу не являться, и потому из меня вырвалось как бы само по себе:
- По-моему, ваша квартира по дороге.
- Да, - ответила она тихо.
- Вот и прекрасно, - решил я. - Я чувствую слюни этих мерзавцев у
себя на спине. У вас горячую воду еще не отключили?
Она искоса посмотрела в мою сторону, еще не совсем веря:
- У меня и шампунь есть.
- Не собачий?
- Почему собачий?
- Когда кончилось мыло, а выйти в магазин было лень, я два дня мылся
собачим.
- Не собачий, - ответила она уже живее. - И щетка есть.
- Мочалка?
- Мочалки давно не выпускают, - ответила она, ее носик забавно
морщился. - Теперь особые массажные щетки. Ну, не совсем такие, какими
коней скребли ваши чапаевцы... хотя, как мне кажется, вам привычнее была
бы такая... Я покажу...
Наконец показалась дорога, по которой мы приехали из города. Сзади
через стекла по нашим головам все еще метались багровые зловещие отблески.
Я пожал плечами:
- Кто теперь верит рекламе? Все брехня. Я с Украины, а хохол не
поверит, пока не пощупает.
Машина резко затормозила. Стелла вскинула прекрасные глаза:
- Вы что, такой романтик, что вам надо на дороге?.. Или стрельба и
кровь так возбуждают?
- Еще как, - заверил я. - Водить умеете? Это легче, чем красиво
ездить верхом. Садитесь за руль. Через минут двадцать будет развилка...
простите, я думал про вас, дорогу запомнил плохо. Езжайте потихоньку,
встретите людей президента. Я присоединюсь к вам позже.
Дверца распахнулась легко, хотя по ней палили черт знает из чего,
могли повредить. Меня догнал возмущенный вопль:
- А сейчас ты куда?
- Ты правильно поняла, - крикнул я уже из темноты, - хочу возбудиться
еще... В моем возрасте это не помешает.
Горящие столбы на месте ворот были хорошим ориентиром. К тому же
дальше полыхали еще два здания, к небу рвались багровые столбы огня,
странно сплетенные в канат или девичью косу, тугие и быстрые, верх терялся
к черном небе. Видны были человеческие фигурки. Даже отсюда различил, что
пожарная машина подъехала только одна, а остальной народ бестолково
суетился с крохотными огнетушителями, которыми не загасить и носовые
платки. К тому же, похоже, от старости даже не шипели.
Глава 43
Часовой, громадный парень в зеленом маскировочном комбинезоне, теперь
красно-зеленый, как мексиканская ящерица на задних лапах, повернулся к
пожару и напряженно всматривался в бушующее пламя.
Я вынырнул у него за спиной, гаркнул рассерженно:
- Стоишь? А там ловят диверсантов! Может, они мимо тебя пробегали?..
Трое в черном?
Часовой побелел, затрясся:
- Нет!.. Клянусь!
- Тогда быстрее! - крикнул я еще нетерпеливее. - Беги вон к тому
зданию, перекрой дорогу. Кто чужой - стреляй, потом спрашивай!.. Да
автомат не забудь!!!
Он вихрем выбежал, на ходу передергивал затвор. Лицо было испуганное
настолько, что сейчас ему даже сам Терещенко покажется чужим и
подозрительным.
Рабы, подумал я с отвращением. Семьдесят лет... нет, тысячу, считая
от принятия христианства, уже привыкли, что на нас накричат. Это чувство в
крови. Кто кричит, тот и прав. В смысле, что у него больше прав.
Часть военных спешно занималась пожаром, погрузчики деловито
растаскивали обломки. Я подивился сколько за пять минут можно набить
техники - ломать, не строить! - сам перебегал от тени к тени, сейчас даже
охрана носится с огнетушителями, не до бдения, наконец из темноты
выступило массивное здание, в котором я угадал штаб-квартиру заговорщиков.
На ней ничего не написано, только цифры, угадал и все, но голову даю
наотрез, что именно здесь центр, здесь сейчас глаза заговора.
Окна зарешечены, но по случаю летней жары распахнуты настежь. Я
пригнулся, послушал, но мешал треск раздираемого металла в двух десятках
шагов. Там резали и растаскивали остатки бронетранспортера. Возле другого
окна голоса грубые, просто охрана. Слышно каждое слово, но опять слова не
те, эти я знаю, только нехорошо, что по моему адресу такие грубости...
Послышались крики, я увидел огромный грузовик с брезентовым тентом,
длинный и страшноватый, злобномордый, как все военные грузовики с
усиленными моторами и шасси.
Солдаты быстро откинули задний борт, грузовик задом подали к воротам
склада поблизости, оттуда начали таскать длинные ящики. Длинные яркие лучи
время от времени выхватывали из тьмы зеленые фигуры, снова теряли, словно
смахивали с экрана, я зыркал во все стороны, вовремя заметил, как из
штаб-квартиры вышли двое высших, судя по наглому виду, офицеров.
Беседовали тихо, я слышал только мат и сопение солдат, таскающих
ящики, но хуже того - из здания вывалилось пятеро дюжих с автоматами,
настороженные и бдящие, явно охрана.
Офицеры беседовали неспешно, двигались в мою сторону. Я оглянулся
прежде чем пятиться, там полыхало, погрузчик оттаскивал длинную железную
штуку, раму бронетранспортера, загородил дорогу, к тому же огонь
разбрызгивался, освещая пусть не так ярко, как прожектора, зато не
порциями.
В одном из офицеров я наконец узнал Терещнко, он ухитрился напялить
на белый кочан зеленую каску. Оба приближались, приближались, а меньше
всего я хотел бы попасть в руки Терещенко: пристрелит со злости, потом
будет оправдываться. Второй вышагивал молча, Терещенко перед ним явно
прогибался. Шансов остаться незамеченным не было, я быстро подошел к
машине, прорычал, подражая Кречету:
- Долго копаетесь!.. Побыстрее!
С трудом задрал ногу на железную ступеньку, влез в машину и начал
принимать ящики. Плечи сразу заныли, в ящиках будто гранатометы, а скорее
всего так и есть, а эти усердные идиоты с готовностью начали подавать
справа и слева, заторопились, накричал на свою голову, пришлось торопливо
хватать и бегом относить вглубь кузова.
Когда подошли Терещенко и тот, второй, я как раз схватил ящик,
опустив голову пониже, чтобы лицо оставалось в тени, пробежал в темень,
там погромыхал ящиками, будто укладывая поудобнее. Это был критический
миг, ибо кто-нибудь из солдат мог вскочить в кузов, выслуживаясь перед
подошедшим начальством, начать складывать ящики самому, а мне посоветовать
перевести дух на свежем воздухе.
Спасло наше непочтение к старшим, расхлябанность вообще, и особенно -
в армии. Даже в виду подошедших офицеров солдаты не торопились влезать в
кузов, где надо таскать ящики, согнувшись в три погибели.
Я краем глаза наблюдал из темноты. Терещенко с другим военным
задержались, обсуждая количество боеприпасов, поглядывали в кузов,
стараясь в полутьме сосчитать ящики, я стискивал зубы и стонал от
бессилия, но затем они сдвинулись за кузов, я тут же подбежал к краю и,
хотя мышцы стонали от натуги, бодренько ухватил ящик и бегом отнес к
стопке, словно спеша наверстать упущенный темп. Мол, сам же его и задал...
Укладывать тщательно не было ни времени, ни сил, ближе к кабине
образовалась дыра, я выбивался из сил, задыхался, соленый пот выедал
глаза, а сердце билось так, что вот-вот вылезет изо рта.
Наконец у входа в сарай стопка ящиков закончилась, солдаты побежали
вовнутрь. Я почти без сознания отковылял вглубь кузова, упал в щель между
кабиной и ящиками, грудь вздымалась, как земля при землетрясении. Слышно
было, как солдаты подтащили новые, кто-то стукнул днищем, один выругался,
не обнаруживая меня:
- Ага, смылся!.. Такие они все, начальники...
- Наверное, из депутатов. Вчера тут трое суетились...
- Давай-давай, - согласился второй.
- А этот "давай" в Москве... сам знаешь, чем подавился.
- Зато здесь новый народился. Ладно, я полезу, у тебя зад тяжеловат.
Слышно было, как он легко взапрыгнул на край, быстро и ловко
укладывал ящики, потом соскочил, звякнул борт, зашелестел брезент. Стало
темно, как в лисьей норе.
Черт с вами, подумал я обессиленно. Больше не могу и пальцем
шелохнуть. Я же не Пифагор, современные ученые спортом только в теннис...
Да и то фотографируются с ракетками в руках, а не играют.
Мотор гудел, я чувствовал покачивание, потом меня прижало ящиками,
ага, поворачивает, а вот сдает назад, пятится... Зад задирался, ящики
заскрежетали и угрожающе задвигались, грозя обрушиться.
- Руки поотбивать тем, кто так складывает, - пробурчал я, торопливо
уперся плечом, потом и спиной, ящики двигались и пытались защемить хотя бы
клок рубашки, желательно - с мясом.
Затем пол выровнялся, машина некоторое время ползла словно ощупью,
наконец остановилась. Сердце еще колотилось, я чувствовал желание
выглянуть, где мы, но сил не было шевельнуть и пальцем.
Очень неспешно меня начало прижимать к ящикам, одновременно я словно
бы слегка потяжелел. Будь мне восемнадцать, не заметил бы, но сейчас и
штаны тяжелые, ломал голову, что бы это значило, машина явно стоит, мотор
не гудит, кузов не потряхивает, колеса не стучат...
Дыхание никак не выравнивалось, я ощутил, что дышу даже словно бы
чаще, чем в разгар погрузки. В глазах потемнело, пульс участился. И когда
едва не потерял сознание, в мозгу промелькнула мысль: летим! Грузовик
загнали в грузовой самолет!
Я лег, кровь равномернее пошла по телу, Я старался дышать ровно,
только удивлялся, в самом ли деле самолет поднялся так высоко, не в
кислородных же масках сидят летчики, это ж не истребитель... либо я сдаю
совсем, скоро без палочки на ступеньку не взберусь.
Невольно вспомнил анекдот про мужика и ступеньки, но запекшиеся губы
лаже не дрогнули, зато тряхнуло всего, потом еще и еще. Наконец сообразил,
что еще и продрог так, что не выговорю четырехсложное слово, разве что
трех, да и то вряд ли. Грудь вздымалась чаще, а глаза закатились, я
задыхался, тело начало остывать так стремительно, что уже не продрог, а
замерз, заколел, превращаюсь в сосульку, остываю так быстро, что сердце
вот-вот остановится.
Сквозь грохот крови в ушах слышал надсадные хрипы. Во рту ощутил
теплое и соленое, сглотнул, но кровь пошла еще, больше, потекла по
подбородку. Похоже, лопаются легочные пузырьки, или что-то еще, меня
раздувает, как глубоководную рыбу на мелководье, лопну, как пузырь, куда
плеснули кружку крови...
Затем сквозь грохот в голове и треск в ушах ощутил, что чуть
полегчало. Одновременно пол слегка накренился. Самую малость, но явно
самолет неспешно идет на снижение.
Черт с вами, подумал озлобленно. Пусть снова в ваши руки, на миру и
