Рус второй раз услышал недобрый свист. Он поспешно
подхватил с земли чей-то щит, едва успел выставить чуть сверху
и перед собой. Треск, руку рвануло, щит сразу потяжелел.
Проломив доски в самой середине, булыжник застрял в прокладке
из бычьей кожи. Закругленные края блестели, оцарапавшись о
доски с медными бляхами, и Рус передернул плечами, представив,
как бы этот камень торчал из его разбитого черепа.
Со всех сторон раздавались крики, ругань. На этот раз на
землю опустилось бойцов меньше, но все равно многие были без
щитов, да и щиты укрыли далеко не всех.
Подбежал Сова, кровь текла по плечу, капала с разорванного
уха.
-- Они перебьют нас как муравьев!
-- Сколько наших ранено?
Сова зло оскалил зубы:
-- Ранено? Треть уже убиты!
Он кивнул на наступающих, и Рус ощутил, как на плечи
обрушилась снежная лавина. Раненых и оглушенных русов не успели
поднять с земли, а иудеи, наступая почти бегом, добивали их как
скот, переступали и шли дальше.
В третий раз он услышал свист летящих камней. Сова
закричал бешено:
-- Они перебьют нас издали, не потеряв и человека!
А сбоку вскрикнул в страхе Твердая Рука:
-- Откуда у них столько камней?
Только третий раз, подумал Рус смятенно. У них могут быть
полные сумки. Недаром же задний ряд тащит за спинами мешки. Уже
треть русов корчится на земле, а сколько еще лягут...
-- Стоять! -- закричал он, чувствуя себя униженным и
опозоренным. -- Стоять!.. За други своя!
-- Не отдавать раненых! -- закричал и Сова.
Они встали над сбитыми на землю, оглушенными и
покалеченными. Топоры в их руках блистали грозно, и сами русы
были велики и грозны своей мощью. Раненые с трудом поднимались
за их спинами, ковыляли в сторону, оглядывались по сторонам,
отряхивали кровь с глаз, снова подбирали оружие.
Щетина длинных копий надвинулась, и Русу свои воины уже не
показались грозными великанами. Их руки, даже удлиненные
топорами, оказались намного короче копий. Били ими из второго и
даже третьего ряда, а передние иудеи лишь держали перед собой
щиты и подставляли плечи для длинных копий. Едва русы делали
движение броситься на них, те тут же опускали край щита оземь,
прятались за ними, как черепахи за панцирем, а задние ловко и
умело тыкали острыми концами в голое тело великанов русов.
Рус отбросил уже третий щит, расколотый копьем, топором
срубил три наконечника копий, но из задних рядов с готовностью
выдвигались еще, такие же смертоносные. Иудеи наступали,
напирали, выдавливали русов, и те под ударами копий в голые
тела, даже не прикрытые безрукавками, отступали, пятная землю
своей кровью.
Раненые, оглушенные, ослабевшие от потери крови, пытались
подняться и падали под ударами топоров, которыми добивали русов
уже в третьем ряду. Рус оглянулся и похолодел от ужаса: едва ли
половина его людей оставалась на ногах, но и те отступали шаг
за шагом, угрюмые и уже потерявшие боевой задор, обагренные
кровью. А у иудеев не потеряно ни одного человека!
Внезапно гул голосов прорвался в сознание. Краем глаза
увидел лица людей за близкой чертой белых камней, это были
женщины и дети скифов. Они стояли всего в десятке шагов, но
воины уже отступали к ним, пятились под ударами! На лицах
женщин был ужас.
-- Стоять! -- закричал он. -- Лучше смерть!.. Стоять!
И Сова вскрикнул во весь голос:
-- Нас вытесняют с поля!
В грохоте ударов металла по металлу, криков ярости и боли
его вопль если и был услышан, то сделать уже ничего не могли.
Неуязвимая стена медленно и упорно выдавливала металлической
щетиной отважных воинов с поля боя. Вот уже один, отступая,
наступил на линию, другой перешагнул, отбиваясь топором и
обломком щита, их тут же подхватили под руки и оттащили, еще
непонимающих, но тут стало не до вылавливания одиночек, ибо
один за другим воины переступали, пятясь, линию, которую
клялись переступить только мертвыми.
-- За мной! -- заорал Рус. -- Мы должны прорваться!
Он бросился вправо, увлекая за собой Сову. Им пытались
преградить путь копьями, но Рус остервенело рубил толстые
древки, стоял сухой треск, даже дважды достал чьи-то руки,
наконец вырвался вдоль самой линии, забежал сбоку, а затем и
вовсе отбежал от линии подальше. Его трясло от ужаса, могли вот
так выдавить за черту, а это позор -- хуже гибели.
Часть русов, поняв, что их уже вытесняют за линию поля,
остановились и дрались отчаянно и мужественно. Другие бросились
за Русом, их почти не задерживали, добивали прижатых к позорной
черте.
Когда пал последний рус, отряд начал медленно
поворачиваться в обратную сторону. Рус, хрипло дыша, поспешно
оглядел остатки своего отряда.
Всего двенадцать! За линию оттеснили примерно столько же,
так что погибло семьдесят--восемьдесят человек, а пал ли хоть
один иудей?
Рус смотрел на могучий отряд иудеев налитыми кровью
глазами. Ярость берсерка начала закипать в душе, он дышал
хрипло, чувствовал, как разум начинает мутиться.
-- Мы опозорены, -- прохрипел он. -- Теперь ничто не смоет
с нас позор!
-- Мы умрем, -- сказал Сова рядом. Он был бледен, щека
дергалась. -- И кровь наша смоет наш стыд...
-- Смотря как умрем, -- бросил с другого конца Твердая
Рука.
Рус шагнул к иудейскому отряду и понял, что опоздал. Те
уже перестроили ряды, теперь длинные копья смотрели в их
сторону. В передних рядах стояли воины с квадратными щитами.
Пращники не метали камни: то ли кончились, то ли русы были уже
не страшны. Но, скорее всего, русы стояли чересчур близко.
Иудеи, как понимал теперь Рус в бессильной ярости, не сделают
ни одного неосторожного шага. И даже палец не оцарапают, если
могут обойтись без царапины.
Иудеи, закрывшись щитами, ставили ногу как один человек.
На русов давила стена щитов, ровная и непробиваемая. Ему
показалось, что квадратные щиты, соприкасаясь краями, даже
сцепляются, чтобы держать единую линию. Иудеи давили, теснили,
наступали, но ни один не вырвался вперед, как ни один и не
отступил.
Рус увидел прямо перед собой блестящие черные глаза в
узкой щели над краем щита и под железным краем шлема. Глаза
блестели черным, как у Ис, в них была ненависть. Он содрогнулся
при мысли, что однажды может увидеть такое же и в ее глазах.
На миг ему показалось, что, если поднырнуть под копье, а
второе ухватить рукой и поднять кверху, он сможет навалиться на
этого иудея и вдавить его вовнутрь их отряда... Но тогда хоть
правый, хоть левый иудей просто всадят ему короткий меч в
незащищенный бок... даже понятно, что всадит иудей справа в
левый бок, прямо в сердце: наверняка это испробовали на
учениях... он сам им дал целых десять дней!..
А если ухватить за копье и с силой дернуть на себя?
Удастся выдернуть заднего копейщика вместе с передним
щитоносцем. Опять не получится, брешь тут же затянется, как
вода в омуте: вперед ступит щитоносец из второго ряда, а его,
упавшего навзничь, тут же добьют в живот и грудь наступающие...
Он отступал шаг за шагом, с ужасом подумал, что стряслось
бы, не выровняй они с иудеями тогда все поле, не убери коряги и
камни. Тогда либо падали бы навзничь, подставляя голые животы
этим страшным длинным копьям с широкими наконечниками, похожими
на длинные ножи, либо вынуждены были бы поворачиваться спиной к
этим же копьям. Иудеи отчаянно ждут этого мига, добиваются его,
ибо тогда начнется уже не бой, а бойня скифов...
Уже бойня, подумал он с отчаянием. Расплата за десять дней
пьянки. За то, что разрешили им сновать по всему стану,
вызнавая наше вооружение, наши воинские обычаи, привычки. За
то, что сами даже не подумали узнать, как и чем будут воевать
иудеи!
Сквозь завесу соленого пота, выедающего глаза, он увидел,
как набросили веревки на беснующегося Бугая, свалили, стоптали,
били по голове дубинами и вязали накрепко. В трех шагах от
бугая Моряна в отчаянии раскачивает столб. Даже отсюда Рус
видел, как блестит ее лицо, то ли от усилий, то ли слез, хотя
никто ранее не видел, чтобы богатырка плакала. Приставленный к
ней мальчишка в страхе привел двух мужей, но те, вместо того
чтобы смотреть за Моряной, не отрывали глаз от поля и не
замечали, что путы богатырь-девицы слабеют.
Он видел, как Моряна высвободила руку. Красную, видно,
содрала всю кожу. Хотел крикнуть, чтобы не смела, но в
пересохшем горле был только сип. Сквозь красную завесу в глазах
с трудом различил приближающиеся фигуры.
Стену из щитов.
Глава 50
Иудейский отряд надвигался ровно и уверенно. Рус слышал,
как за стеной щитов, нарушив молчание, переговариваются быстро
и возбужденно. Копья все так же лежали на плечах передних, а
острые концы, с которых обильно капала кровь, смотрели в русов.
Двигались иудеи быстрее и слаженнее, чем в начале схватки. Они
обретали присутствие духа и умение прямо на глазах.
Рус перевел взгляд с иудеев на своих людей и впервые
понял, что у иудеев целое войско, а у него -- горстка
растерянных и упавших духом людей, половина из которых уже
ранена. Отчаяние нахлынуло с такой силой, что боль взорвала
что-то в груди. Он внезапно ощутил освобождение: он уже не
князь, ибо не может быть князем тот, кто так позорно привел
русов к страшному разгрому, а он свободен... свободен умереть.
То ли смывая позор, то ли просто уйти от укоряющих глаз русов,
что остались за чертой и которых он теперь обрек на гибель.
-- Мы не будем ждать, -- крикнул он звучным, как боевая
труба, голосом, -- когда они придут и зарежут как баранов!
Вперед!
Они все ощутили в нем перемену. Рус видел, как их плечи
расправились, как в потухших глазах вспыхнули звезды. Уже
нельзя ничего придумать, поздно. Но можно умереть, как и жили,
красиво.
-- Вперед! -- крикнул Сова.
-- Убивай!!! -- закричал страшно Твердая Рука. Самый
быстроногий из русов, он побежал на стену, а когда был в трех
шагах от смертоносной щетины, внезапно отшвырнул топор и щит, с
силой оттолкнулся от земли и прыгнул поверх копий, красиво
раскинув руки, будто взлетел. Из задних рядов навстречу
вскинулись копья. Массивное тело напоролось на тонкие жала, все
услышали треск распарываемой плоти. Твердая Рука захохотал,
раскинул руки и ухватил еще копья рядом, подтянул к себе, сразу
сломал, ухватил еще два, в то время как железные острия вышли у
него из спины, одно из-под лопатки, другое в пояснице.
Рус ощутил, что и он несется на стену щитов и копий с
диким криком, в священном безумии богов. Его обогнали
быстроногие Бусель и Черновил, прыгнули вслед за Твердой Рукой,
один правее, а другой левее, повисли на копьях, хватая их
голыми руками и нагибая к земле, в то время как в них спешно
втыкали ножи и били топорами, но в стене из щитов и копий на
миг возникла широкая брешь. Рус прыгнул уже на чьи-то головы,
руки были на древках длинных копий. Красная пелена ярости
застилала глаза, он слышал только шум крови, все тело сотрясала
чудовищная мощь, и он радостно отдался ей, руки со скоростью
молнии повергали наземь этих смуглолицых врагов, железо
скрежетало на панцирях, металлических шапках, и всякий раз
фонтанами брызгала кровь, он рубил, рассекал, сносил головы,
разваливал людей от плеча до пояса, везде был крик, треск,
лязг, отчаянные стоны умирающих.
Громовой Камень звериным чутьем уловил, что еще шаг назад,
и нога опустится за чертой боевого поля. И никто не обвинит в
трусости, все видят и понимают, но он сам будет чувствовать
