крепкие ребята, но медлительные, сидели с раскрытыми ртами,
смотрели непонимающе.
-- Что с ней? -- спросил он быстро.
-- Только что!.. Я видела, как она лезла через забор!
Иисус ринулся через комнату, прогрохотали сапоги по
крыльцу. Сыновьям успел только взмахнуть рукой, но они послушно
бежали следом, еще не понимая, только начиная вспоминать
странные взгляды, которыми обменивались отец и мать, когда
заходила речь о скифах, покрасневшие от слез глаза Генды, ее
упрямо сжатый рот, а также сдержанные разговоры родителей о
могучем молодом гое...
Иисус ворвался на конюшню. Конюх не успел расседлать
коней, и сейчас Иисус был счастлив, что до сих пор не выгнал
ленивого работника.
-- Быстрее! -- крикнул он сыновьям. -- Они могли перелезть
только через городскую стену у второго колодца. Оттуда пойдут
по широкой дуге, а мы помчимся прямо через ворота! Да не через
главные, а те, что выходят к реке. Перехватим.
Уже когда был в седле, в спину как стрела из лука ударил
вопрос Переца:
-- Отец, насколько это серьезно?
-- Генда убежала со скифом, -- прорычал он, вне себя от
стыда и горя. -- С грязным диким скифом!.. Что еще может быть
серьезнее?
-- Да-да, отец...
-- Мы должны догнать и убить его, иначе на нас останется
пятно позора до скончания дней!
Конь под ним стрелой сорвался с места, и, когда летели
вдоль домов по узкой улочке, впервые мелькнула опасливая мысль:
послушаются ли сыновья? Слишком долго в головы иудеев
вдалбливалась мысль о выживаемости, о покорности, о
непротивлении злу силой, а в это время сильные и свирепые
народы захватывают мир, завоевывают земли, истребляют мирные
народы, либо превращают в рабов, после чего все равно
истребляют, только медленно...
Но сзади догонял грохот копыт, и на сердце легло гордое
чувство. Он сумел воспитать сыновей сильными и гордыми. Они
умеют обращаться с оружием, они скачут на конях как степняки,
они не страшатся проливать кровь зверей и не бледнеют от вида
собственной крови. Он им часто рассказывал о подвиге древних
воителей, о поединке Давида с Голиафом, о Самсоне, о завоевании
Иисусом земли обетованной... И эти рассказы они слушали с
горящими восторгом лицами, он видел, как в их глазах
разгорается гордость за пращуров, которые, оказывается, умели
воевать, и еще как умели!
Еще издали он заорал, чтобы открывали ворота. Стражи
поняли с полуслова, его коня узнавали издали. Разом вытащили
засовы и вместе навалились на тяжелые створки. Он лишь
придержал коня чуть, а когда ворота распахнулись, снова погнал
галопом. Сыновья мчались следом, не отставали. Он оглянулся,
пересчитал. Все семеро, даже самый младший, которому едва
четырнадцать, все пригнулись к конским гривам и скачут как
заправские дикие люди, что рождаются, живут и умирают на конях.
Они понеслись вдоль городской стены, постепенно
вытягиваясь на узкой тропе в длинную цепочку. Со стены им
кричали, махали руками, но затем дорога ушла в сторону, и они
видели в багровом зареве заката далекие костры стана скифов, а
также дым пожарища.
Иисус вытянул руку:
-- Вон они!..
Перец скакал уже рядом.
-- Что будем делать, отец?
Он свирепо проскрежетал зубами:
-- Что делать? Просто убьем. Он опозорил нас, опозорил наш
народ! Никто нас так еще не оскорблял!..
Перец крикнул в ответ:
-- Он нас позорит, а мы -- не позоримся. Может быть, лучше
так?
Иисус крикнул яростно:
-- Много тебя научили в школе! Ты мужчина или трус? Зачем
у тебя меч?
-- Ты велел, -- ответил Перец. Добавил торопливо: -- Отец,
не сердись. Мы сделаем все, что скажешь. Мы перехватим Шатуна,
каким бы бойцом он ни был.
Иисус вскрикнул в ярости:
-- Кого?
-- Шатуна, -- ответил Перец на скаку. -- Этот тот скиф,
что встретил нас первым... Он еще довел Генду до самых ворот
Иерусалима. Ну, и я дошел целым.
Ветер свистел в ушах, врывался в рот и раздувал грудь.
Иисус вскричал в злом горе:
-- И ты знал?
-- Отец, -- вскрикнул Перец, -- многие ходили в стан
скифов вызнавать их тайны! Я думал...
-- Перец, -- рявкнул Иисус таким страшным голосом,
которого все семеро еще никогда от него не слышали, -- вы
сейчас догоните грязного гоя и... убьете!
-- И убьем, -- подтвердил Перец нехотя, но с твердостью в
голосе.
Иисус слышал, как за спиной конский топот стал шириться,
расходиться в стороны. Впереди скачущий всадник был уже виден
хорошо, он держал перед собой девушку, ее черные волосы были
туго заплетены в толстую косу. Иисус проскрежетал зубами,
представив, как этот дикий гой будет ее расплетать, как повалит
его дочь на расстеленные звериные шкуры...
Его сыновья рассыпались широкой цепью, у каждого в руке
теперь блестел либо меч, либо топор, а двое захватили с собой
еще и дротики. Иисус выдернул из ножен меч, узкий и острый как
бритва, ударил коня каблуками под бока, вырвался вперед с
криком:
-- Не уйдешь, похититель!
Он видел, как скиф остановил коня, ссадил девушку, его
дочь Генду. Она отступила, там была груда камней и
раскоряченное дерево, она присела, прижимая к груди платок.
Бесстыдница, подумал он с бессильной любовью и ненавистью.
А Шатун торопливо кричал ей:
-- Только не высовывай голову! Они будут метать стрелы, я
не переживу, если хоть одна тебя заденет!
-- О, Яхве! -- вскричала она пронзительно. -- Не
допусти!.. Только останови их!
Шатун с поднятым топором бросился навстречу погоне. Он не
успел разогнать коня, когда Сим, средний сын, который обогнал
отца, размахнулся мечом. Шатун даже не уклонялся от удара: его
топор обрушился навстречу, послышался короткий удар металла о
металл, скрежет, и вот уже всадники проскакали в разные
стороны, но Шатун остался в седле, а Сим лег на гриву коня.
Позади на землю упала срубленная вместе с плечом рука с зажатым
в кулаке обломком меча.
Иисус взревел страшно, но прежде чем успел повернуть коня,
на скифа налетели сразу три его сына: Бейлах, Иона и Пейсах.
Заблистали их мечи, послышались крики, дикое ржание коней, туда
спешили все, но успели подскакать только Давид и Енох, когда
скиф вырвался из кольца. Во вскинутой руке потрясал
окровавленным топором, голос его гремел как раскаты грома, а
смех был подобен сатанинскому:
-- И это воины?.. Давайте еще...
Он не успел закончить похвальбу, когда налетели другие
сыновья, но в сутолоке мешали друг другу, скиф умело подавал
коня назад, не давая себя окружить, а его удары всякий раз
выбивали из седел его сыновей. Иисус наконец протолкался
вперед, все кричали и размахивали мечами, их умение куда-то
улетучилось, это были просто разъяренные братья, видевшие
падавших в крови своих родных, а скиф хоть и был в воинской
ярости, но рубил умело, сильно, держал взглядом сразу всех, и
Иисус перехватил его взгляд: злобный, прицельный, мгновенно
выбирающий самые уязвимые места.
И это всего лишь мальчишка, мелькнуло яростное. Он не
старше его детей! Но уже жаждущий крови убийца, и он уже
убивает его детей, убивает...
Внезапно скиф повернул коня, братья загалдели, бросились в
погоню. Скиф помчался по короткой дуге, Иисус не успел
закричать, чуя что-то неладное, как скиф внезапно повернулся и
двумя сильными ударами выбил из седел еще двоих. Тут же конь
под ним остановился, скиф приподнялся в стременах, руки у него
были длинные, топор на удлиненной рукояти доставал далеко, и
еще услышал Иисус новые удары, крики, стоны, кровь уже не
брызгала, а плескала струями, смешиваясь с кровью заката.
Иисус, крича, как будто его бросили в котел с кипящим
маслом, ворвался в сечу, распихивая сыновей, их осталось всего
двое, сам набросился на скифа. Тот умело рубился, его щит
погнулся от ударов, пошел трещинами, а под мечом Иисуса отлетел
сперва край, потом в руке скифа осталась половинка. Он стряхнул
небрежным движением, рот был в злом оскале, брови грозно
сведены в одну линию. Синие глаза сверкали обрекающе, и, когда
еще один упал под копыта коней, Иисус с оставшимся, это был
Перец, насели на врага с двух сторон.
Внезапно они услышали крик. Из-за камней, не выдержав
страшного зрелища, выскочила Генда. Лицо белее мела, волосы
растрепались, струились по спине. С отчаянным криком она
метнулась к схватке:
-- Не могу больше! Прекратите!..
Скиф оглянулся, Перец подкрался и занес над его головой
меч. Скиф, чуткий как зверь, успел пригнуться и ударил топором,
не глядя. Лезвие зацепило Переца по животу, Иисус закричал в
отчаянии, видя, как из распоротого живота сына вываливаются
окровавленные внутренности. Не помня себя он бросился на врага,
бил мечом, что-то кричал, в нем проснулась та ярость, что
заставляет кошку бросаться на огромного человека, он стремился
добраться до врага и вонзить острое лезвие в его лицо...
Над схваткой звенел пронзительный крик:
-- Шатун! Не убивай! Только не убивай отца!
Шатун пятился, отражал удары. Не оглядываясь, прохрипел:
-- Но что я могу? Он не отстанет от нас!
-- Не убивай!..
-- Тогда он убьет нас, -- крикнул он.
Она заплакала, закричала как раненая птица:
-- Я могла бы еще найти другого мужа, но где найду другого
отца?
Иисус подобрался вплотную, скиф вдруг отбросил топор и
перехватил его руку. Некоторое время они боролись, потом вдруг
лицо скифа неожиданно побледнело. В глазах появилась боль.
Иисус пытался вывернуться, некоторое время они боролись молча,
кони под ними пугливо переступали, и вдруг острая боль пронзила
грудь Иисуса. Он опустил глаза и увидел рукоять его
собственного меча, а лезвие погружалось в низ его живота.
-- Свободен, -- шепнул он облегченно. -- Дети мои, я
догоню вас...
Он упал бы с коня, но скиф удержал, сам соскочил и взял
его на руки. Иисус чувствовал, как жизнь утекает вместе с
горячим потоком крови. Его уложили на краю дороги. Он видел
склонившиеся над ним лица дочери и скифа. Дочь рыдала, царапала
лицо, а скиф хранил угрюмое молчание. Он весь был забрызган
кровью, алые струйки сбегали с рук, но боль не давала Иисусу
крикнуть, что это кровь его сыновей, она не даст им жить и
радоваться...
-- Отец, -- вскричала Генда, она упала ему на грудь. -- Я
люблю тебя!.. Я тебя всегда любила больше, чем маму! Я не смогу
без тебя, я пойду за тобой!
Он чувствовал, как холод смерти сковал его ноги,
подобрался к груди, и немеющими губами прошептал:
-- Раз уж так получилось... Ты живи. Пусть у тебя будут
дети.
Он обратил взгляд на скифа. Тот стоял молчаливый и
угрюмый, как придорожный столб. Иисус прошептал неожиданно для
себя:
-- Пусть она будет твоей женой... И пусть у меня будут
внуки... Да не прервется род...
Голова его откинулась. Последней его мыслью было, что дети
считаются лишь по матери. Дети все равно будут иудеями...
Сильными, отважными, его внуками. Он умер с улыбкой, потому что
все равно скиф побежден, только еще не знает.
Генда безутешно рыдала. Солнце опустилось за край, небо на
западе оставалось зловеще красным, а по земле пролегли кровавые
сумерки. Шатун шелохнулся, провел ладонью по лицу Иисуса,
закрывая глаза, сказал тяжело:
-- Не знаю... Ты поедешь со мной... или теперь вернешься к
своей родне?
Она прошептала мертвым голосом:
-- Твой меч лишил меня всей родни. Теперь только ты.
Он подсадил ее на коня ее отца, на его свист подбежал его
