мошенничестве, дочь соседского помещика сбежала с гусаром и т.п. Поначалу
мне было любопытно послушать эти фантазии, но постепенно внимание мое
рассеялось, и я почувствовал, что после сытного обеда меня клонит в сон.
Оболенский, очевидно, заметил это.
- Вы, верно, сударь, желаете отдохнуть? Так я распоряжусь, - сказал
он. Один из его слуг, высокий конопатый парень по имени Васька, проводил
меня в комнату для гостей. Она ничем не отличалась от остального имения;
на полке даже стояло несколько печатных книг - разумеется, это были не
старинные раритеты, а их современные копии. Я, не снимая комбинезона,
прилег на широкую кровать и, глядя на расписанный порхающими амурами
потолок, принялся размышлять о своем приключении. Прежде мне никогда не
доводилось гостить у эскапистов, и теперь я даже жалел, что не могу
подыграть Хитроу - до того старательно он воссоздал атмосферу давно
минувшего прошлого исчезнувшей империи. Все это стоит не так уж мало;
удивительно, на что люди порой тратят деньги. И он год за годом живет
здесь совсем один, в обществе своих биороботов... Я подумал, почему
эскаписты практически никогда не наделяют своих любовниц-гиноидов ролью с
равным социальным статусом, а почти всегда - рабынь, наложниц, служанок...
Одна причина очевидна: машина есть машина. Секс, физическая работа,
несложная беседа - это ей по силам, но сложное межличностное общение
требует самостоятельного интеллекта. Но, думается, главная причина не в
этом - ведь даже сейчас, а тем более в прошлом, общение супругов или
любовников отнюдь не всегда было высокоинтеллектуальным. Видимо, все дело
в том, что человек, бегущий от реальности - в особенности от такой, как
наша - непременно личность закомплексованная, ощущающая свою ущербность в
настоящем мире и потому особенно жаждущая роли всемогущего властелина в
своем искусственном мирке. Размышляя на эти темы, я задремал.
Разбудил меня сигнал вызова. Центральный компьютер доложил, что
ремонт закончен и мой звездолет готов к старту. За окнами уже темнело; я
пожалел, что не захватил с собой фонарик - ведь здесь в моем распоряжении
были только свечи, которые я не знал как зажечь. Я стряхнул остатки сна,
вышел в темный коридор и позвал прислугу; однако на зов никто не явился.
Неужели Хитроу забыл распорядиться, чтобы его биороботы слушались меня?
Непохоже на столь гостеприимного хозяина. Я двинулся по коридору и едва не
споткнулся о Ваську; он сидел, прислонясь к стене, и никак на меня не
реагировал. Я нагнулся и заглянул в его пустые глаза. Отключение! Выходит,
некому будет подвезти меня к звездолету - если, конечно, этим не займется
сам хозяин. В любом случае, следовало его найти хотя бы для того, чтобы
попрощаться.
Я шел по погружающемуся во мрак дому, периодически натыкаясь на
застывшую прислугу. Было очень тихо; лишь иногда деревянные половицы
скрипели у меня под ногами. Я с удивлением отметил, что чувствую себя
неуютно, словно во мне пробуждаются древние страхи, порождавшие в старину
легенды о домах с привидениями. Впервые я усомнился в полезности для
психики хозяина этих регулярных отключений; не слишком-то приятно вот так
проснуться и осознать, что ты совершенно один на планете. Я отворил
очередную дверь и увидел Оболенского.
Он сидел в высоком кресле вполоборота ко мне, но, похоже, меня не
видел. Воображение, уже настроившееся на "готический" лад, живо нарисовало
мне картину: грудь хозяина имения проткнута кинжалом, в углу мертвого рта
засохла струйка крови, а вокруг - только застывшие фигуры биороботов и ни
одного человека на миллиарды миль вокруг...
- Граф! - окликнул я его, чтобы рассеять наваждение. Он не
шевельнулся. Я быстро подошел вплотную. Свет восходящей луны озарял
застывшее лицо и открытые глаза, бессмысленно уставившиеся в пространство.
Никакого кинжала, конечно, не было. Внезапная смерть? Не может быть,
медицинская техника, которой напичкан организм каждого современного
человека, даже эскаписта, подняла бы тревогу... И тут я осознал истину.
Оболенский не был мертв. Он был отключен - так же, как и все остальные
биороботы. Но кто же тогда?...
В коридоре скрипнула половица, и я обернулся как раз в тот момент,
когда дверь отворилась. На пороге стояла Маша со свечой в руке; лицо ее
выражало испуг и растерянность - она не ожидала увидеть меня здесь.
Впрочем, я ожидал увидеть ее еще меньше.
- М.Хитроу?! - изумленно воскликнул я.
- Мария Хитрова, - вынуждена была признаться она.
Я отвел взгляд, чувствуя, что он ей неприятен. Не знаю, что смущало
ее больше: ее внешний вид - на ней была одна полотняная рубашка - или то,
что посторонний узнал о том положении, которое она здесь добровольно
занимала.
- Мне нужно вернуться на корабль, - сказал я. - Когда они включатся?
- Через четыре часа. Вы умеете ездить верхом?
- Разумеется, нет.
- В таком случае... я вас отвезу. Подождите, я только оденусь.
Однако я чувствовал, что теперь ей крайне тягостно мое общество, и,
поблагодарив за предложение, сказал, что с удовольствием прогуляюсь
пешком, тем более что это получится не намного медленнее. Она не стала
настаивать.
Я шагал по залитой лунным светом дороге и думал о странностях
человеческой психики. Ведь эта женщина достаточно богата, раз смогла себе
позволить такое поместье. Один только Оболенский, многофункциональный
андроид с интеллектуальным интерфейсом третьего уровня, обошелся ей в
весьма круглую сумму. Она могла бы найти себе неплохого мужа в реальном
мире; да и в эскапистском поселении перед ней были открыты любые роли. Она
могла сделаться жрицей, почитаемой подданными, амазонкой -
предводительницей племени или, если ей так уж нравится русская старина,
той же помещицей, хозяйкой имения. Но она предпочла участь крепостной
наложницы, фактически рабыни, которую хозяин может высечь, продать,
проиграть в карты. Разумеется, на самом деле андроид-Оболенский не может
этого сделать, но кто ей мешает воображать, что такая возможность
существует? Если бы она этого не воображала, вряд ли избрала бы эту роль.
Наверное, время от времени он грозит ей чем-то подобным - это не считается
прямым вредом, и такое программирование биороботов допускается. И во всем
поместье ни одного симпатичного гиноида - ей не нужны поводы для ревности.
До чего забавно, она, похоже, подсознательно воспринимает Оболенского как
человека. Впрочем, как же иначе - бежать от мира машин, чтобы стать
собственностью машины? Я вспомнил, как недавно рассуждал о комплексах
эскапистов. Да, жизнь подкидывает сюрпризы. Вместо желания повелевать -
страсть подчиняться, бежать от свободы и ответственности, чтобы переложить
весь груз на плечи мужчины и полностью принадлежать ему, в прямом смысле
этого слова. Чего больше в этом мазохизме? Чисто женского? Или чисто
русского? Или того и другого поровну?
Центральный компьютер приветственно мигнул мне сигнальными огнями
корабля и открыл внешний люк. Я шагнул в освещенный отсек, возвращаясь в
простой и понятный мир.
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Теперь, когда утихла газетная шумиха вокруг "дела Мак-Райдена", я
наконец-то решился поведать широкой публике подлинные обстоятельства этой
трагичной истории. Не то чтобы я пытался предостеречь человечество - даже
если бы я и был уверен в правоте Мак-Райдена, человечество вряд ли
прислушается ко мне. А если бы оно и прислушалось - смогло бы оно
что-нибудь изменить? Судя по последним поступкам моего несчастного друга,
это более чем сомнительно. Итак, я отнюдь не выдвигаю себя на роль
Кассандры, а просто излагаю факты - в том виде, в каком они мне известны,
ибо больше их изложить теперь уже некому. Хочу сразу предупредить, что я
ничего не смыслю в нейрофизиологии и вообще в медицине. Моя специальность
- компьютеры. Поэтому суть эксперимента Мак-Райдена я могу изложить лишь в
самых общих чертах - впрочем, он и сам изложил ее нам именно в таком виде.
Надеюсь, его коллеги простят мне возможные ошибки и неточности.
С Грегори Мак-Райденом я познакомился еще в университете. Выше я
назвал его другом, но это не совсем точно. Скорее мы были с ним
приятелями, так же как и с другими невольными участниками описываемых
событий - Питером Хиггинсом и Джефом Брауни. Мы с Грегори учились на
разных факультетах, и нас не связывали общие профессиональные интересы; с
другой стороны, не было между нами и соперничества, неизбежно разделяющего
наиболее способных студентов. Уже тогда было ясно, что он далеко пойдет, и
действительно, объективно приходится признать, что он добился в науке
большего, чем каждый из нас - даже не принимая во внимание его последнего
открытия, не признанного официально. Возможно, Пит и Джеф не согласились
бы со мной; однако я не честолюбив. Все это, впрочем, не означает, что мы
прозябали в неудачниках; у каждого была хорошая работа, отнимавшая все
больше времени, так что в последний год мы очень мало общались, однако в
конце концов решили возродить давнюю традицию собираться каждую вторую
пятницу у Пита для игры в бридж. Бридж, в отличие от покера - игра сложная
и требующая сосредоточенности; но мы играли довольно рассеянно, ибо карты
были для нас лишь предлогом расслабиться и поболтать, что порой необходимо
интеллектуалам не меньше, чем провинциальным кумушкам. Естественно, наши
разговоры перемежались паузами и фразами, относящимися к игре, которые я
опускаю в дальнейшем изложении.
В тот вечер Грегори был как-то особенно невнимателен. Он не только
ходил, но и отвечал невпопад, что было совсем уж нетипично. Джеф отпустил
какую-то шутку по поводу возможности спустить за ночь состояние, на что
Мак-Райден ответил: "Ничего, Нобелевская покроет все мои расходы". Эта
была наша старая университетская поговорка - "отдам с первой Нобелевской
премии" - однако на этот раз я почувствовал, что он говорит серьезно.
- Грегори, - сказал я, - ты в самом нашел что-то интересное?
- Ну, можно сказать и так, - хмыкнул он, - хотя вообще-то это нашли
уже давно, только до сих пор не знали, что с ним делать.
Разумеется, мы заинтересовались; в нашей компании не было табу на
разговоры о работе, и мы, работая в разных областях и не будучи
конкурентами, нередко делились друг с другом профессиональными
достижениями, даже не доведенными до конца. Мак-Райден не заставил себя
упрашивать.
- Как вам, вероятно, известно, - начал он, - из ста миллиардов
нервных клеток мозга человек за свою жизнь использует лишь очень небольшую
часть, что-то около десяти процентов. До сих пор неясно, почему это
происходит и каково предназначение остальных. В основном сходятся на
маловразумительной гипотезе, что это некий резерв на случай экстремальной
ситуации. Однако подобное соотношение резервных мощностей к основным
слишком уж велико, а главное, не зафиксировано сколь-нибудь характерных
случаев использования этого резерва. Все выглядит так, как будто эта часть
мозга - совершенно лишняя.
- А почему ты уверен, что у всего должно быть предназначение? -
спросил Питер. - Человек - результат эволюции, то есть нагромождения
случайностей, прошедших через сито естественного отбора. Это сито отсеяло
вредные качества, но могло сохранить бесполезные.
- Бесполезное автоматически становится вредным, - покачал головой
Мак-Райден, - ибо оно тоже требует питания, иммунной защиты и т.д.
- Потребляет системные ресурсы, - кивнул я.
- Вот именно. Таким образом, организм, вынужденный тратиться на
