Нестеренко Юрий
Рассказы
ДИКТАТОР
ОШИБКА РИЛЛЕНА ЛИ
ДОМ
ИСКУШЕНИЕ
СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
СПАСИТЕЛИ
ПРИНЕСЕННЫЕ В ЖЕРТВУ
ДИКАРИ
ВОПЛОЩЕНИЕ МЕЧТЫ
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
АЛЬТРУИСТЫ
ТУПИКОВАЯ ВЕТВЬ
БОЛЕЗНЬ КАРЕЛА НОВАКА
КАМЕРА СМЕРТНИКОВ
МОНОЛОГ
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
НАМЕСТНИК ИМПЕРАТОРА
К ВОПРОСУ ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ ВО ВСЕЛЕННОЙ
ЭНТРОПИЯ
ДИКТАТОР
Это произведение окончено в феврале 1989 года.
Всякое сходство с дальнейшими событиями и реальными
лицами следует считать случайным совпадением. Или
гениальным предвидением.
Мобиль плавно опустился у подножия небоскреба. Джедсон поднялся по
мигающим всеми цветами радуги ступеням мимо гигантских букв "TTT:
Transport - Travelling - Tourism" и вошел в просторный холл.
- Что вам угодно? - спросил мягкий женский голос с потолка.
- Туристско-эмиграционное агентство, - ответил Джедсон, сдерживая
легкое волнение.
- Третий лифт, 48 этаж, направо, пожалуйста, - посоветовал голос.
Под аккомпанемент вкрадчивого голоса, рекламировавшего услуги
компании, Джедсон поднялся на лифте и вышел в коридор. Комната, куда он
вошел, никак не сходилась с его представлениями о туристско-эмиграционном
центре. Помимо красочных плакатов на стенах, здесь был всего один стол,
заваленный проспектами, слева на столе стоял компьютер, справа от стола -
сейф, а за столом сидел человек не в комбинезоне компании, а в обычном
костюме. Он привстал и вежливо поздоровался с клиентом. Джедсон что-то
промямлил в ответ и встал у стола в нерешительности.
- Итак, вы, вероятно, устали от блеска и суеты нашего мира и ищете
планету поспокойнее? Вы садитесь, что вы стоите?
- Благодарю. Честно говоря, я сам не знаю, что я ищу. Но в этом мире
мне и впрямь чего-то не хватает.
- Я могу предложить вам тестирование на компьютере.
- Я лучше сперва посмотрю проспекты.
Джедсон вытащил первый попавшийся. "Посетите Лэсту - мир сексуальных
свобод!" - призывали яркие буквы. "Официальная абсолютная полигамия -
многомужество и многоженство. Государство создает все условия. Никаких
болезней. Все местные жители - гуманоиды, неотличимые от землян. Убедитесь
сами!" Голографические фото демонстрировали прекрасных лэстианок и лэстиан
в полу- и совершенно обнаженном виде. В конце указывалась весьма
внушительная цена. Джедсон повертел проспект и взял следующий.
"Ролинг - рай, доступный всем! Широкий ассортимент психостимулирующих
средств. Любое блаженство в стакане коктейля. Отличаются от земных
наркотиков абсолютной безвредностью и отсутствием привыкания при
значительно большем эффекте." Одна из голограмм изображала председателя
земной медкомиссии, известного медика, с удовольствием пьющего
ролингийский коктейль. "Никакого вреда, кроме наслаждения!" - гласила
подпись. Джедсон взял следующий проспект.
Проспекты были рассчитаны на разные вкусы: предлагались планеты для
любителей охоты, альпинизма, планеты с патриархальными поселениями в духе
первых колонистов, даже планета, где можно было по желанию менять форму
тела. Предлагалось и осваивать новые, еще не освоенные миры - за это уже
компания платила клиентам. Ни один из проспектов не привлек внимания
Джедсона. Он уже подумывал о Лэсте, но вдруг наткнулся на нечто совершенно
особенное.
Обложку проспекта украшали портреты Наполеона и еще каких-то
внушительных личностей в гривастых шлемах - вероятно, Александра
Македонского и Юлия Цезаря. "В наше время, когда миром правят компьютерные
парламенты, а государства образовали союзный конгломерат, когда роль
политики свелась практически к нулю, уже не может раскрыться талант
государственного деятеля. Но кто может поручиться, что среди нас нет
Наполеонов и Александров? Вы имеете редкую возможность получить всю
полноту власти и раскрыть свои государственные способности в одном из
государств планеты Вирт! Не упустите свой шанс на величие!"
- Это что, серьезно? - спросил Джедсон, протягивая проспект.
- Розыгрышами мы не занимаемся, - ответил служащий. - Наша
специальность - транспорт, туризм, путешествия.
- Но ведь Земля не ведет войн и не имеет колоний!
- Вы, конечно, слышали о пирамиде Симонса? - вместо ответа спросил
служащий.
- Ну да. Чем выше уровень организации планеты, тем меньше таких
планет в Галактике, - ответил Джедсон.
- Правильно. У подножия пирамиды - мертвые планеты, вершина - Земля и
еще две цивилизации нашего уровня - Три Мира. Цивилизации более высокого
уровня либо не существуют, либо не дают о себе знать. А развивающихся
цивилизаций несколько десятков - и возникшие самостоятельно, и выросшие из
земных поселений, получивших автономию. И если они хотят, чтобы мы
оказывали им помощь, они должны изворачиваться, предлагать такие услуги,
которые мы примем именно от них, а не от других. Что только не сдается в
концессию! Виртианцы сдали свою независимость. Весьма неплохой выход.
Согласно договору, присылаемые с Земли правители не имеют права,
возвращаясь на Землю, увозить с собой что-либо из богатств государства.
Так что расходы на правителя идут только во время его правления. Сами
посудите, много ли съест один, пусть самый прожорливый, диктатор? А Вирт
имеет доход с каждого из них.
- Стало быть, эта власть не пожизненна?
- Вы платите за каждый день правления. В принципе можете платить всю
жизнь, если имеете надежный источник дохода.
- И каков порядок оплаты?
- За первоначальный срок желательно все сразу - так нам легче
планировать вакансии. Впрочем, если захотите продлить контракт, можно и
оттуда переводить нам деньги из любого банка Земли.
- А размер платы?
- Зависит от государства. Вы кем хотите быть?
- Императором, - сказал Джедсон, подумав. Служащий запросил компьютер
и ответил:
- К сожалению, все империи сейчас заняты. Могу предложить довольно
дешевый пост президента Лантрийской республики - сто долларов в день плюс
доставка туда и обратно. К вашему прилету там как раз освободится
вакансия. Ну что, согласны?
- Давайте контракт.
Служащий нажал кнопку, и часть крышки стола вместе с проспектами ушла
вниз. Когда она вновь поднялась, на ней лежал текст контракта.
- На сколько дней?
- На три месяца.
- Сто дней? - улыбнулся служащий.
- Зачем повторяться? Три месяца, девяносто два дня.
Джедсон пробежал глазами текст и размашисто подмахнул внизу.
- Корабль вылетает семнадцатого. Получите билет. Приятного вам
правления, - пожелал служащий и обаятельно улыбнулся.
Звездолет второго класса "Вирджиния" выглядел не менее внушительно,
чем небоскреб компании. Джедсон расположился в двухместной каюте,
оборудованной в стиле ретро. Стены были отделаны под черное дерево;
старинный стол и большие кресла казались неуклюжими и массивными; круглый
иллюминатор в тяжелой раме задергивался шторкой. И хотя Джедсон понимал,
что "черное дерево" - пластиковая пленка, мебель сделана из сверхлегких
полимеров, а иллюминатор - обычный телеэкран, все равно создавалось
ощущение тяжеловесной роскоши минувших веков. Соседом Джедсона по каюте
оказался благообразный пожилой джентльмен, с первого дня зарекомендовавший
себя общительным собеседником. Звали его Самуэль Уильямс.
- Куда вы летите, молодой человек? - полюбопытствовал он сразу после
процедуры знакомства. Узнав, что на Вирт, Уильямс оживился:
- И в каком же качестве, позвольте узнать?
- В качестве президента Республики Лантри, - ответил Джедсон со
скромным достоинством.
- Значит, еще один наш клиент?
- Стало быть, вы тоже работаете в ТТТ?
- Работал, молодой человек, 35 лет. А теперь пора и на покой. Я решил
провести остаток жизни на Вертере - тихая колониальная старина... Компания
за безупречную службу предоставила мне контракт на льготных условиях. И
надолго, простите за любопытство, вы заключили контракт?
- На три месяца.
- О! Удержаться в Лантри три месяца не так просто.
- Удержаться? Что вы хотите этим сказать? Ведь компания
гарантирует...
- Компания гарантирует вам приход к власти, но не ее удержание. Разве
вас не предупредили? Через три месяца вас заберет звездолет, а что с вами
сделают аборигены за этот срок - ваши проблемы.
- А если меня убьют?
- Заплатят огромный штраф, если не докажут, что это самоубийство,
естественная смерть или несчастный случай. Но у них такие адвокаты...
Джедсону стало не по себе. Однако он постарался состроить
безразличную гримасу и спросил:
- А внешние конфликты там бывают?
- Вы имеете в виду войны? Их никто не запрещал, но их не бывает.
Видите ли, компании в принципе все равно, кто будет платить за правление,
так что завоевавшему вас государю придется платить ТТТ за двоих, за власть
в двух странах. Как правило, на это не хватает средств даже у самых
честолюбивых правителей. Кроме того, сознание недолговечности завоеваний:
сразу по окончании правления завоевателя будут восстановлены прежние
границы.
- Ну, а все-таки? Вдруг завоевателем окажется миллиардер?
- Миллиардеры почти не бывают нашими клиентами. Им, как правило, и на
Земле неплохо живется. Какой смысл менять власть реальную, приносящую
доход, на власть призрачную, доходы отнимающую?
- Скажите, а эти аборигены могут... взбунтоваться и объявить себя
независимыми?
- Даже если какое-нибудь государство пойдет на это, его быстро
урезонят соседи. Они уже тридцать лет строят экономику на наших дотациях,
остаться без нашей помощи для них - смерть, не говоря уже об уплате
неустойки.
- А если они сочтут, что могут дальше развиваться самостоятельно?
- Что вы, Вирт - совершенно варварская планета. У них со странами
раннего капитализма соседствуют рабовладельческие империи. Мы не слишком
стремимся продавать им технологии. Там есть современные заводы с земными
специалистами, производящие на дешевом местном сырье продукцию на экспорт,
но эти заводы принадлежат земным компаниям. Контракт с Виртом заключен на
пятьдесят лет, и, полагаю, они будут просить продления.
Услышанное несколько успокоило Джедсона, и он сообщил Уильямсу, что
пойдет в ресторан. Там он просидел полчаса над одним бокалом, убеждая
себя, что все не так плохо. Весь вечер в этот день он курсировал между
рестораном, видеосалоном и бильярдной и в общем недурно провел время.
Вернувшись в каюту, Джедсон дал себе зарок более о Вирте Уильямса не
расспрашивать. Но на другой день он вспомнил слова Уильямса о том, что
удержаться на посту президента Лантри непросто, и не утерпел.
- Беспокойное государство, - пояснил Уильямс в ответ на вопрос
Джедсона, в чем опасность республики. - Военные, промышленники,
финансисты, латифундисты, крестьяне, горожане, разные национальности,
левые и правые террористы - и у всех со всеми противоречия. Собственно,
развитие всей планеты идет ускоренными темпами, до появления землян в
Лантри и не помышляли о капитализме. Поэтому сейчас у них помесь всех
укладов и строев. Угодить всем невозможно, а лавировать не всегда
получается. Помнится, был там президент из европейцев, Берг или Браун, не
помню точно. Решил устроить в Лантри демократию, плюрализм, гражданские
свободы и так далее. Ну и что? В государстве, где накануне не было ни
одной оппозиционной партии, их оказалось пятнадцать. Предприятия встали, в
деревнях пошли погромы, двое генералов в один день решили совершить
государственный переворот и три дня дрались друг с другом в столице.
Сражение кипело и вокруг президентского дворца. Незадачливый демократ
воспользовался общей неразберихой и бежал. Этим он себя и погубил. Ну,
взяли бы дворец, посидел бы месяц в тюрьме до прилета звездолета, никто бы
его убивать не стал - тут уж не спишешь на несчастный случай. А он бежал и
пропал без вести - очевидно, прибили в общей неразберихе, даже не признав
в нем президента. И ведь даже штраф, подлецы, не заплатили. Несчастный
случай, и все тут.
- Стало быть, нужна жесткая диктатура?
- Почти все лантрийские президенты были диктаторами, только не всем
это помогало. Помню, я оформлял контракт некому Сеано. Так вот он устроил
там режим государственного террора. Для этого он все время повышал льготы
военным и сотрудникам госбезопасности. Одного не учел: недолговечности
своей власти (контракт на четыре месяца был подписан). Вышло так: те, кого
он одаривал привилегиями, не хотели иметь их четыре месяца, а затем вражду
с народом. Народ же и четыре месяца его терпеть не пожелал. Ну, он,
правда, умнее оказался, убегать не стал, да не помогло. Уж больно он всем
надоел...
- Короче, что с ним сделали?
- Затоптали в парадной зале дворца. Да и совсем разум потеряли от
вида крови. Ох, и резня у них началась! Зато штраф нам уплатили весь, до
последнего цента. Что с вами? Вам нехорошо?
- Черт меня дернул заключить этот контракт! Да это просто подлость со
стороны вашей компании!
- Послушайте, а что вы хотите? Вам и так создали тепличные условия.
Наполеону и Юлию Цезарю пришлось приложить немало усилий, чтобы только
захватить власть, а вам ее преподносят готовенькой.
Джедсон был подавлен, однако нашел в себе силы продолжить разговор:
- Но там хоть есть какие-нибудь земные представительства, кроме
заводов?
- Есть, но они ни во что не вмешиваются, это нейтральные наблюдатели.
- Но они хоть пользуются неприкосновенностью?
- Они - да, но никакое третье лицо укрывать не имеют права. Когда с
Виртом подписывали контракт, нам удалось на этом пункте неплохо сбить
цену. Видите ли, возможность расправы над неугодными создает им хоть
какую-то видимость независимости...
- Да оставьте вы свои коммерческие подробности! Чертовы обманщики!
Уильямс почувствовал что-то вроде жалости к Джедсону. Он придвинулся
к лантрийскому президенту и положил руку ему на плечо.
- Напрасно вы так! Вам просто не повезло с государством. В той же
Байро-Байре, если не задевать интересы духовенства, можно жить припеваючи.
- Но мне-то подсунули Лантри!
- Да и, в конце концов, в проспекте ясно сказано: раскрыть свои
государственные способности. Для их раскрытия лучшего места, чем Лантри,
не придумаешь. Ну а если у вас их нет, то нечего было и соваться.
Остаток недели полета Джедсон провел дурно. С Уильямсом он больше не
разговаривал. Один лишь раз спросил, сколько землян погибло на Вирте за
все время действия концессии. Но едва Уильямс открыл рот, как Джедсон
закричал: - Нет, не надо!
В систему прибыли на шестой день. Джедсон еще спал. Его не мучили
кошмары, как две ночи перед этим; ему снился героический сон. Он стоял на
балконе в каком-то допотопном мундире и, кажется, треуголке с плюмажем, о
чем-то вещая восторженной толпе внизу. Сон оборвал Уильямс.
- Вставайте, президент, вы проспите свое государство.
- Разве мы не будем садиться?
- "Вирджиния" - слишком большой корабль, чтобы менять курс из-за
одного пассажира. Вас отвезет планетарный катер. Багаж уже там.
Вскоре Джедсон занял место в катере. Его мягко вдавило в кресло.
Джедсон взглянул в иллюминатор. Катер быстро удалялся от "Вирджинии".
Мелькнули буквы "ТТТ" на корме, мигнули пару раз сигнальные огни, и
звездолет пропал среди звезд. Зато впереди росла планета Вирт.
Катер приземлился в единственном лантрийском космопорту недалеко от
столицы, города Сильдорга. Джедсон нерешительно направился к выходу. Люк
ушел вниз, увлекая за собой трап. Джедсон постоял, прислушался - стояла
мертвая тишина - и шагнул на первую ступень.
Над космопортом взревело "Ура!" Бетонное поле было заполнено
встречающими. Оркестр фальшиво грянул "Старз энд страйпс", встречающие
размахивали американскими флагами, на которых, как Джедсон заметил, не
хватало нижнего ряда звезд. Стараясь не морщиться от звуков оркестра и
широко улыбаясь присутствующим, новый президент спустился спустился по
трапу на ковровую дорожку, уходившую на край поля. Тут же он увидел, что
навстречу ему идут двое: один в синем костюме с желтой лентой через плечо
и свитком в руках, другой в черном мундире с галунами и эполетами, с
красной лентой и шпагой на поясе. В руках у него был горящий факел.
Подойдя, штатский протянул свиток, а военный - факел и шпагу. Джедсон
оказался в замешательстве, не зная, что брать. Он вспомнил, что вместе с
билетом на звездолет получил какую-то инструкцию, но так и не удосужился
ее прочитать. Но тут Джедсон увидел за спинами исполняющих церемониал
невзрачного человека в сером скромном костюме, жестами объяснявшего ему,
что надо делать. Повинуясь ему, новый президент взял обеими руками шпагу,
приложился к ней губами и отдал военному; затем взял факел правой рукой, а
свиток - левой, и поднял их над головой; в это время военный ловко
прицепил шпагу к его поясу. Таким образом, церемония ничем не была
нарушена, и Джедсон в сопровождении бравых ребят в золотых касках -
видимо, национальных гвардейцев - проследовал к ожидавшей его машине. Это
был древнего вида - впрочем, для этой планеты вполне современный - лимузин
с двигателем внутреннего сгорания, черный, громоздкий и, кажется,
бронированный. В нем не было ничего от изящества плавных линий земных
мобилей; он походил на катафалк, однажды виденный Джедсоном в музее. У
машины вновь произошло замешательство - Джедсон не знал, куда девать факел
- и вновь на помощь пришел человек в сером костюме. Унеся куда-то
президентские регалии, оставив, впрочем, Джедсону шпагу, он сел в машину
на заднее сиденье. Джедсон сел рядом с ним; переднее сиденье занимали двое
мускулистых гигантов. При виде их Джедсону стало несколько не по себе.
- Кто это? - спросил он шепотом своего соседа.
- Справа ваш главный телохранитель, слева второй телохранитель, он же
шофер.
- Это люди? - спросил Джедсон, понимая всю бессмысленность подобного
вопроса _з_д_е_с_ь_.
- О чем вы? А... конечно. Роботов вы нам не продаете, а своих у нас
нет.
В этих словах Джедсону послышался упрек. Он что-то буркнул и
замолчал.
Президентский кортеж мчался по улицам Сильдорга. Здесь не было толп и
приветствий: прибытие новой власти стало здесь столь частым и привычным
явлением, что не находилось даже любопытных. Необходимый приветственный
минимум был выполнен, а требовать большего считалось уже дурным тоном.
Город Джедсону не понравился. После уносящихся ввысь земных мегаполисов с
парками на двухсотметровой высоте и ресторанами на полукилометровой
Сильдорг производил впечатление гнусного гибрида деревни и города,
лишенного как городских удобств, так и деревенской прелести. Наконец
машина влетела в ворота президентского дворца. Трехэтажный особняк с
колоннами, балконами, эффектными фронтонами и бьющими фонтанами,
бельведером на крыше и мраморной лестницей внизу произвел на Джедсона
благоприятное впечатление. Гвардейцы салютовали ему; человек в сером
провел его в президентские покои на втором этаже; и, уже приняв ванну и
сидя на террасе, обдуваемый теплым ветерком, Джедсон подумал, что
президентское существование в сущности не так уж плохо. Неожиданно он
почувствовал, что он не один на террасе. Сзади стоял все тот же человек в
сером костюме; бог его знает, когда он успел он появиться.
- Не будет ли у вас каких-либо распоряжений? - поинтересовался он.
- Пока нет... а вы, собственно, кто такой?
- Я ваш первый советник Роэс Эрайде.
Подобное уверенное заявление покоробило Джедсона.
- Не кажется ли вам, что я сам имею право назначать себе советников?
- О, разумеется! Но пока вы здесь никого не знаете, и, пока вы
освоитесь, я, с вашего разрешения, останусь в своей должности. Я служил
пятнадцати президентам, и ни один из них не пожелал меня отстранить.
- Откуда у вас такое чистое произношение? Никогда бы не подумал, что
вы не землянин.
- Я получил образование на Земле, в Гарвардском университете. Знаете,
я и правда почти землянин. Варварство собственных соотечественников порою
угнетает меня, и я часто провожу досуг в обществе землян.
- И много их здесь?
- Господин Крэбс, управляющий заводами Би-Би-Ай, Рестон и Теллис -
инженеры, Нортон, Саймонс и Хард - представители ТТТ, Сильвер и Додсон -
дипломатические представители, а также доктор Коффин - вот, собственно, и
все земное общество столицы. Они, а также местные тузы Оэрд, Перейтос,
Дотт, Вохепс и, конечно, генералы Крэг и Зимонс-Дель составляют столичный
высший свет.
- А правительство?
- Каждый президент формирует его своих приближение, это уже не высший
свет, а двор, пользуясь земной терминологией.
- Вы меня поражаете своей эрудицией, на Земле уже столетия нет этих
понятий...
- Благодарю за комплимент, ваше превосходительство.
- Кстати, какова здешняя официальная структура? Должности, обращения
и т.д.
- Все это зависит от конкретного президента. Вот наиболее
распространенный вариант такой структуры: президент, глава государства,
может быть и главой армии, официальное обращение - ваше превосходительство
или гражданин президент; военное министерство, министерства внутренних дел
и госбезопасности во главе с триумвиратом - генералами, которые
назначаются президентом или парламентом; Парламент или Совет - либо
существует либо нет, депутаты либо назначаются президентом, либо
избираются народом, либо имеет право наложить вето на решение президента,
либо нет, подконтролен триумвирату; политические партии партии - почти
всегда запрещены; дополнительные государственные органы, если президент
таковых пожелает; полиция и различные виды войск, подконтрольны
триумвирату; народ - подконтролен всем вышеперечисленным, имеет те
свободы, которые дает президент, называет его отцом и учителем, а
триумвират - стражами и блюстителями; обращение к народу - граждане.
Конституция официально есть, но каждый президент пишет ее заново, а потому
никто ее не знает и не выполняет. Уголовный кодекс заново не
переписывается, но постоянно расширяется, имеется широкая система тюрем и
лагерей. Официальная религия - нилатизм, основной народ - лантрийцы, есть
и нацменьшинства, денежная единица - соллер, неконвертируемая валюта,
примерно полтора ваших доллара по официальному курсу. Герб, гимн, флаг
зависят от конкретного президента.
- Кстати, к вопросу о флаге... Сегодня, во время приветствия... не
надо американских флагов и гимнов! Я не посол Соединенных Штатов, я ваш
президент! Я представляю не Америку, а себя лично!
- Конечно, учтем. Кстати, вопрос о флаге и гербе желательно решить
поскорее.
- Тогда принесите мне те, что были здесь до меня.
- Видите ли, - сказал Эрайде извиняющимся тоном, - за последние
тридцать лет здесь сменилось более ста президентов, так что это довольно
большой ворох - я имею в виду флаги.
- Ничего, тащите их сюда.
Эрайде подошел к столику, снял трубку с музейного для Джедсона вида
телефонного аппарата и распорядился о флагах. Через несколько минут
секретарь принес обещанный ворох, действительно довольно внушительный -
кроме флагов, в него входили гербы и тексты гимнов. Джедсон принялся
разбирать наследие предшественников. Большинство из них стремилось
"увековечить" в государственных символах свои имена, фамилии или профили,
некоторые - собственную страну (клиентами ТТТ были люди разных
национальностей). Одни полагались на собственное воображение, другие
использовали старинные геральдические символы. Часто встречалось
английское название государства - Separated Republic Lantry. И вдруг
Джедсон наткнулся на довольно странный герб. Он имел вид вытянутого
пятиугольного щита, верхнюю часть которого, как и нижнюю, треугольную,
обвивали ленты с надписями на непонятном языке. На прямоугольной части
щита была изображена змея, обвивающая меч, расположенный вертикально
острием вверх. Рукоять была обвита двумя витками, лезвие семью. Над
острием и по бокам были изображены три четырехлучевые звезды. Коварный вид
змеи с открытой пастью и высунутым жалом вызвал у Джедсона нехорошее
предчувствие.
- Что за дурацкий герб! - воскликнул он в раздражении. - Какой
шизофреник его выдумал?
- Это национальный герб Лантри, - ответил первый советник. - Надпись
на нем - название государства на нашем родном языке. Вообще-то я
рекомендовал бы вам по крайней мере на людях проявлять больше уважения к
нашим национальным символам. Вы понимаете, у народов, лишенных
независимости, особенно сильны национальные чувства...
- Все равно, зачем надо было помещать в герб змею? - пробурчал
несколько сконфуженный Джедсон.
- Змея издавна считалась у нас символом мудрости и благородства.
- Ну уж змея-то - благородства? Жалит исподтишка...
- Змеи первыми на человека не нападают, - ответил с достоинством
Эрайде.
Джедсон еще некоторое время осматривал флаги, затем, когда ему это
наскучило, откинулся в кресле.
- Ладно, я решу этот вопрос до вечера. Если будут какие дела -
сообщите.
Президент повернулся лицом к дворцовому скверу и, глядя на буйство
зеленой растительность и колючую проволоку над окружающей дворец стеной,
предался сиесте. Разбудил его голос того же Эрайде:
- Если гражданин президент не занят... Члены триумвирата.
Джедсон с неохотой обернулся. Распахнулись двери, послышалось
звяканье и бряцание, и вошли трое военных. Первого из них президент узнал:
он встречал Джедсона на космодроме. Теперь на нем не было ленты, зато
шпага в золоченых ножнах была на своем месте, ничуть не хуже отданной
Джедсону - или, может быть, та же самая? Черный мундир был еще
великолепнее: к золотым галунам и эполетам прибавились золотые
аксельбанты, количество которых делало генерала похожим на парусник в
полной оснастке; обе стороны груди генерала были увешаны орденами. Все это
вздрагивало, колыхалось и звякало при каждом его шаге. Второй военный был
в белом мундире с серебряной шпагой и эполетами без бахромы, его ордена
умещались на одной стороне груди. Наконец, третий выглядел совсем не
внушительно: он был не в парадном мундире, а в зеленом френче, вместо
эполетов довольствовался погонами, не имел шпаги, но имел пистолет в
кобуре, а вместо орденов грудь его украшали перенятые у землян орденские
планки. На рукаве у него был черный угловой шеврон. Эрайде представил
прибывших:
- Верховный главнокомандующий и военный министр генерал Зимонс-Дель,
- он указал на черного, тот звякнул, вытягиваясь, - министр внутренних дел
генерал Бин, - им оказался белый, - и министр госбезопасности и шеф
Черного Легиона генерал Морт.
Не открывая своего незнания о Черном Легионе в присутствии генералов,
президент обменялся с ними демократичными рукопожатиями. После нескольких
малозначительных фраз президент не стал их задерживать.
- С государственными делами покончено, - сказал Джедсон. - А нет ли у
вас чего-нибудь... - он сделал популярный на Земле жест. Эрайде тоже его
понял.
- Сейчас принесут отличного земного коньяку.
За коньяком беседа оживилась.
- А что такое Черный Легион? - спросил Джедсон.
- Ваша личная гвардия, - ответил Эрайде, наполняя рюмочку.
- И этот... как его... Морт - командир?
- Шеф. Командир - Килт. Сейчас я его вызову.
Килт оказался рослым детиной; форма его весьма походила на
мортовскую, но шеврон был в два раза тоньше, погон был один и черный, а
орденов не было вовсе. Спросив, все ли благополучно, Эрайде отпустил
Килта.
- Тогда почему бы шефом не быть мне? - поинтересовался Джедсон.
- Президент не должен заниматься такими мелочами. К тому же они все
прекрасно справляются со своими обязанностями. Вот, взгляните, схема
постов.
Первый советник протянул президенту схему дворца и сквера и принялся
тыкать в нее пальцем.
- У главных ворот, у задних ворот, здесь, здесь и здесь... в сквере
тут и там... парадный вход, черные входы... лестничные площадки... Вы
защищены надежно.
- Да, верно, - согласился Джедсон, думая, что, в случае чего улизнуть
из дворца будет затруднительно.
- А могу я изменить посты?
- Да, но лучше согласовать это с командиром - Легион подчиняется
непосредственному начальнику.
- А могу я сменить командира?
- Да, но поставьте в известность шефа...
- А если и шефа, и весь триумвират... того? - Джедсон засмеялся
пьяным смешком.
- Разумеется. Ведь это самые обычные министерства, только обладающие
особыми полномочиями.
- Значит, я всех могу сменить?
- Вплоть до самого себя!
Глаза президента мигом потускнели. Он навалился на столик:
- Нехорошо шутите, мистер советник.
- Простите, ваше превосходительство...
Пьяное превосходительство откинулось назад в кресло.
- А как эти генералы называются по-вашему? - спросил он.
- Генералами и называются. За тридцать лет Контракта у нас произошло
полное оземнение. Все государственные должности имеют земные названия,
большинство населения знает английский.
Президент быстро хмелел - в отличие от Эрайде, который, как и все
виртианцы, был мало восприимчив к алкоголю. Своего обещания относительно
государственной символики Джедсон в этот вечер, разумеется, не выполнил.
Меж тем у дворца столпились любопытные, ожидая поднятия нового флага.
Эрайде вызвал первого секретаря и приказал поднять национальный флаг,
столь непонравившийся Джедсону.
На другой день Джедсон, увидев флаг, вызвал к себе Эрайде.
- Почему подняли флаг без согласования со мной?
- Видите ли, вчера было трудно провести согласование с вами.
- Попрошу без намеков! Флаг сменить.
- Ваше превосходительство, это национальная традиция... Президент
поднимает свой флаг в первый день правления. Дальнейшее изменение флага -
подрыв авторитета президента...
- Что вы ко мне прицепились со своими традициями? Ну хорошо, пусть
будет незначительное изменение... Выкиньте змею, пусть меч держит леопард,
стоящий на задних лапах. Что у вас обозначает леопард?
- Ваше превосходительство, на Вирте нет леопардов.
- Вот и отлично, исполняйте!
- В полдень должен быть исполнен гимн.
Джедсон поморщился. Сочинять гимны он не умел.
- Есть хороший английский перевод национального?
- Пожалуйста.
Президент прочитал и нахмурился:
- Тут есть странные места... "Вставайте на бой за освобождение", "мы
не подчиняемся тирании" - что это за намеки?
- Вы, наверное, обратили внимание, что наша республика называется
сепаратной. В свое время мы отделились от соседней Дрольфийской империи -
не без борьбы, разумеется. Тогда и создан гимн.
- Что это за империя?
- Одна из рабовладельческих империй Вирта, пожалуй, сильнейшая. В то
время находилась в упадке, ее ждала участь вашего Рима. Но земляне резко
преобразили империю. Теперь она весьма развита, хотя отсталый общественный
строй сказывается - их технические достижения куда скромнее наших.
- Кто император?
- Сейчас некий Александр Хилс, прилетел в один день с вами.
Джедсон вспомнил, что в списке пассажиров "Вирджинии" ему попадалась
фамилия Хилс, но он тогда не обратил на нее внимания.
Исполнение гимна Джедсон разрешил. Таким образом, за несколько минут
он совершил две ошибки: во-первых, изменив национальный герб и флаг на
свой, несуразный, ибо и без того вытянутый щит увеличился еще на длину
леопарда, и нарушились все пропорции; во-вторых, разрешив национальный
гимн, он уверил народ в будущем демократическом правлении. Опасно бывает
не оправдать ожидания народа. Для диктатора самый опасный момент тогда,
когда он заделается вдруг либералом: те, кто одобрял его за сильную
власть, отшатнутся от него, оппозиция же немедленно устроит революцию.
Сходная судьба может ждать и либерала, решившего сделаться диктатором.
Джедсон пожелал осмотреть дворец. Из президентских покоев он и Эрайде
вышли в парадную залу. Блестел паркет, сияли зеркала. В дальнем конце
стояло золоченое кресло, которое можно было бы принять за трон, если бы не
находившийся перед ним стол, совершенно не вписывавшийся в окружающую
обстановку.
- Стол убрать, - распорядился Джедсон.
- Но в парадной зале проходят деловые приемы... Стол может
понадобиться...
- Убрать.
- Хорошо, - поклонился Эрайде.
- Скажите, - спросил Джедсон самым непринужденным тоном, - это в этой
зале президента Сеано...
- Да, - ответил Эрайде, - на этом самом месте, где мы стоим.
- Это при вас было? - спросил Джедсон неприязненно, делая шаг в
сторону.
- Да, я был его первым советником. Но беда в том, что президент Сеано
не желал слушать ничьих советов... Вам что говорили о причинах переворота?
- Что Сеано сделал ставку на силы госбезопасности, а те не пожелали
ссориться с народом...
- Чушь, как и всякая официальная версия, - отрезал первый советник. -
Силы госбезопасности никогда не боятся поссориться с народом, потому что
это народ смертельно боится поссориться с силами госбезопасности. А Сеано
вздумалось вдруг менять триумвират... Если вы захотите менять состава
триумвирата, лучше всего замените Зимонс-Деля на его заместителя Крэга, а
Зимонс-Деля назначьте его заместителем... Но это еще полбеды: Сеано решил
лишить триумвират какой бы то ни было власти и всю власть взять себе.
Более того: ему вздумалось судить прежних членов триумвирата и приговорить
их к казни как врагов и изменников...
- Тут-то и произошел переворот?
- Нет, сперва новый триумвират утвердил приговор и привел его в
исполнение, а потом уже произошел переворот.
- А какие у вас тут казни?
- В зависимости от тяжести преступления четырех типов: расстрел,
повешение, повешение вниз головой и погребение заживо.
Джедсон немного помолчал и произнес задумчиво:
- А вчера вы говорили, что каждый президент сам формирует свое
правительство, свой "двор"...
- Разве я что-нибудь говорил при этом о триумвирате? Я имел в виду
кабинет, парламент, в крайнем случае министерства. Кстати, тут есть еще
одно правило: вы можете ликвидировать целые государственные учреждения, но
при этом неплохо бы позаботиться об их руководителях. Их нельзя
выбрасывать на улицу, чиновники - опора государства.
Однако Джедсон не слишком прислушивался к советам Эрайде. Он
загорелся жаждой преобразований. Чтобы иметь время обдумать детали своей
программы, он объявил выборы в Национальный Парламент. Это событие
произвело фурор, хотя и вызвало опасения, вполне естественные после того,
как последний лантрийский парламент был расстрелян по обвинению в
антигосударственной деятельности. Прошел было слух, что новый президент
собирается разрешить политические партии. Однако так далеко замыслы
Джедсона не простирались. Он сидел в своем кабинете и изучал сложную
структуру государственных учреждений. Первый советник, почтительно
склонившись, стоял рядом и давал пояснения. По ходу дела Джедсон устранял
одно министерство за другим. Наконец Эрайде не выдержал.
- Ваше превосходительство, - он достал калькулятор. - Вы оставили без
работы уже 5673 чиновника.
- А сколько у нас безработных?
Советник полистал блокнот.
- Официально зарегистрировано 4694237 человек.
- Значит, будет?
- 4700000.
- Ну вот, как раз круглая цифра. Мои предшественники наплодили у вас
кучу ведомств, как будто не понимали, что чем больше министерств, тем
меньше власти остается президенту! Кстати, когда здесь была последняя
война?
- Тридцать шесть лет назад - Война за независимость с Дрольфийской
империей.
- И все это время вы содержите армию, да еще платите ей? Зачем Лантри
армия?
- Ваше превосходительство, армия служит в Лантри для двух целей: для
парадов и для государственных переворотов.
- Гм... Ладно. Займемся выборами в парламент.
Джедсон понимал, что в борьбе за власть ему придется столкнуться с
бюрократией и полагал, что парламент поможет ему на первом этапе.
Через несколько дней, когда Джедсон дремал в кресле на веранде, он
вдруг услышал сквозь сон слово "революция".
- Что? Когда? - мигом пробудился Джедсон.
- Император Александр Хилс выступил перед народом с речью, в которой
провозгласил промышленную революцию, - услышал он голос Эрайде.
- А, ну это не опасно, - зевнул президент.
- Речь с восторгом встречена в стране.
- Что вы хотите, он же император!
Таким образом закончился первый в Лантри разговор об императоре Хилсе
и его политике. Джедсону еще предстояло пожалеть о своем легкомыслии в
этом вопросе.
На другой день советник вошел в президентские апартаменты
озабоченным.
- В городе демонстрация, ваше превосходительство. Переселенцы.
- Какие еще переселенцы?
- Почти вся земля в стране принадлежит латифундистам. Беднейшее
крестьянство устремляется в город, а там слишком мало предприятий, чтобы
вместить всех. Отсюда высокий уровень преступности и эпидемий в городах.
- И чего же они хотят?
- Они требуют решить их проблему. Прикажете разогнать демонстрацию?
- Ну зачем же? Куда они направляются?
- К дворцу.
- Ну, к дворцу не пускайте, а по городу пусть походят, черт с ними.
Однако не пустить переселенцев к дворцу оказалось не простым делом.
После столкновения с полицией переселенцы, избежавшие ареста, рассеялись
по городу.
В тот же день Джедсон занялся аграрным вопросом. Выслушав доклад
Эрайде о невозможности в исторически обозримые сроки форсировать развитие
промышленности, он вскользь заявил первому советнику о возможности
насильственного отчуждения части земель латифундистов за выкуп.
На следующий день Джедсон принимал представителей землевладельцев.
- Вы совершенно правы, гражданин президент, - говорил Вохепс, лысый
толстяк с масляными глазами. - Ситуация кризисная. Крестьяне не желают
трудиться на нашей земле и уходят в город. За последние пять лет наши
доходы упали вдвое. Значительные площади не обрабатываются. Стране грозит
голод. Уходящие крестьяне превращаются в бедствие для и без того
перенаселенных городов. Они ведут нищенское существование. А меж тем
решение проблемы лежит на поверхности.
- Какое же? - живо спросил Джедсон.
- Запретить крестьянам уходить в город. Тогда сразу упадут
перенаселенность и безработица в городах, возрастет объем
сельскохозяйственной продукции, и, наконец, сами крестьяне перестанут
умирать с голоду в городах. Да и мы сможем вкладывать наши доходы в рост
промышленности.
Идея понравилась президенту. Он решил предложить законопроект
парламенту.
Тем временем выборы в парламент подходили к концу. Близилась первая
сессия. Надо сказать, сам факт воскрешения парламента составил о
президенте мнение как о великом демократе, и потому многие левые
отважились на выход из подполья. Надо ли говорить, что на всех
баллотировавшихся в парламент были заведены особые досье вторым отделом
министерства госбезопасности (досье на политически благонадежных
находились в ведении Третьего отдела).
На первую сессию Джедсон, кроме законопроекта о закреплении крестьян,
вынес также проекты о погашении внешнего долга, копившегося еще со времен
независимости, за счет увеличения налогов, а также о провозглашении Лантри
беспартийным государством. Парламент, в свою очередь, предложил
экспроприацию земель, количество которых превышает определенный ценз, в
пользу крестьян, форсирование промышленности, увеличение налогов лишь с
доходов опять-таки выше некоторого ценза, половинное сокращение армии и
многопартийность.
Ни одно предложение парламента не было принято Джедсоном.
Ни одно предложение Джедсона не было принято парламентом.
Вечером во дворец явился генерал Морт. Он убедительно растолковал
президенту, что парламент ведет политику на подрыв авторитета президента,
продемонстрировал копии досье нескольких парламентариев, из которых была
видна их принадлежность к различным террористическим организациям, и
намекнул, что парламент не допустит ни малейшего усиления президента. Но
Джедсон еще медлил.
На другой день по стране прошли выступления переселенцев, возмущенных
угрозой закрепления. В тот же день начались беспорядки в армии.
Зимонс-Дель потребовал от Джедсона гарантии того, что армия не будет
сокращена, ибо лишь это, по его словам, могло прекратить беспорядки.
Парламент требовал от Джедсона решительных действий. Джедсон ни на что не
решался.
На следующий день, когда президент ехал в парламент, его машину
обстреляли. Естественно, пули оставили на бронированном стекле только
царапины. Террорист был схвачен на месте и через час признался, что
подослан левым крылом парламента.
На вечернее заседание ни президент, ни советник не явились. На
трибуну вышел полковник госбезопасности и предложил парламенту резолюцию о
самороспуске. Большинство отказалось принять резолюцию. Тогда в зал
ворвались легионеры. Избежать ареста удалось только некоторым правым.
Несколько человек было убито на месте "при попытке оказать сопротивление".
На следующий день в столице прошла демонстрация протеста; напуганный
Джедсон велел демонстрацию разогнать. Он пришел к твердому убеждению, что
с демократией пора кончать. В это же время в нескольких свободных газетах
правого толка (свободные газеты левого толка в Лантри были запрещены еще
со времен получения независимости, и лишь несколько раз с тех пор это
правило нарушалось), так вот, в этих газетах промелькнули сведения о
какой-то грандиозной Стратегии Развития, претворяемой в жизнь дрольфийским
императором Александром. План промышленной революции оказался не пустыми
словами. Пока реальных результатов, правда, не было видно, но для этого
прошло еще слишком мало времени, однако Александр ездил по стране,
регулярно обращался к народу, организовал Министерство Пропаганды и сумел
достаточно разжечь страсти в империи. Дрольфийские события вызвали
резонанс в Лантри. В нескольких городах, в том числе Сильдорге, прошли
манифестации под лозунгами "Латифундистам - нет, промышленной революции -
да!", "Пора бы и нам по примеру Дрольфа". В середине дня начались
беспорядки и столкновения демонстрантов с националистами. Когда Джедсон
велел разогнать манифестантов с помощью полиции, Эрайде ответил, что их
уже разгоняют.
- Кто же это? Я не давал распоряжения!
- Силовцы, ваше превосходительство.
- Кто?
- СИЛ - Союз Истинных Лантрийцев. Они борются за искоренение в Лантри
всего чужеземного и всех инородцев.
- За депортацию, что ли?
- Причем тут депортация? - искренне удивился советник. - Я же сказал
- за искоренение.
- Ладно, не разгоняйте. Сами управятся.
Избиения и погромы продолжались до поздней ночи. Полиция не
вмешивалась. Наутро в городе были возмущены буквально все. Мирные жители
возмущались тем, что не был наведен порядок, домовладельцы и промышленники
требовали возмещения ущерба от погрома, каждая из политических организаций
возмущалась, что не были разогнаны ее противники, латифундисты настаивали
на скорейшем введении в действие закона о закреплении. Генерал Бин явился
явился к президенту и прочитал ему нотацию о необходимости разгона не
только шествий, но и любых собраний, и о том, что он, Бин, два раза
отдавал должный приказ, но его не исполняли, ссылаясь на личное указание
президента, и как он, Бин, глубоко возмущен подобным подходом. В конце
концов Джедсон, нервы которого были и без того взвинчены, наорал на Бина и
потребовал к себе Эрайде с бумагами. Тут же он подписал закон о
закреплении крестьян и закон о запрещении партий и политических
организаций.
В нескольких деревнях начались крестьянские выступления. Вопреки
протестам Зимонс-Деля Джедсон направил на их подавление армию.
Почувствовав, что ситуация накаляется, он выступил по национальному
телевидению. Он обосновал, как сумел, необходимость закрепления как
единственного способа получения средств для промышленности, ругнулся по
поводу политических партий как явления для Лантри глубоко чуждого, в двух
словах разнес Александра за авантюризм, призвал всех к спокойствию и
лояльности и заверил напоследок в великом будущем лантрийского народа. Тут
вышла досадная накладка: исказился звук. Поскольку не все население
достаточно знало английский, речь сопровождалась субтитрами на
лантрийском. Из-за искажения звука дурак-переводчик принял great за grave
[great - великий, grave - могила (англ.)]. Телезрители были введены в
сомнение появившимся титром: то ли президент говорит о возможности счастья
лишь в загробной жизни, то ли намекает на скорую гибель нации. Не прошло и
получаса, как переводчик был арестован, и сделано было официальное
исправление. Но, поскольку сообщил это не президент, а первый
подвернувшийся диктор, не все ему поверили.
На другой день с утра аудиенции попросили представители СИЛа. Они
настаивали на разрешении их организации, как не занимающейся политикой.
Однако Джедсон, зная от Эрайде, что СИЛ не очень популярен в народе,
отказал. Когда делегаты ушли, он сообразил, что, если СИЛ против
инородцев, то как же он должен смотреть на инородца, тем более
инопланетянина, у власти? СИЛовцы - наиболее последовательные его враги:
другим он может угодить той или иной политикой, но для СИЛа он враг уже
потому, что не лантриец. Джедсон пожалел о своем отказе: возможно, этих
следовало задобрить. Но менять свое решение не стал, дабы не подрывать
авторитет президента.
Вечером явился Эрайде с докладом.
- Как дела в республике? - поинтересовался президент.
- На юге крестьянские выступления.
- Послушайте, чего им не сидится? Все равно через два с небольшим
месяца я улечу, и указ отменят.
- В том-то и дело, что вряд ли. Латифундистам он очень выгоден,
промышленникам на данном этапе тоже: рабочей силой они обеспечены сверх
меры, а богатые латифундисты - это крупные вкладчики, в отличие от нищих
переселенцев. К тому же искусственно создаваемые крестьянские хозяйства -
перспектива расширения внутреннего рынка. Я уж не говорю о простых
горожанах: падение уровня безработицы, преступности и т.п. Словом, указ
выгоден всем, кроме самих крестьян.
- Ну, раз так, мы их усмирим. Пошлите больше войск на юг.
- Но...
- Без всяких "но"! Что еще?
- В Дрольфийской империи настоящая истерия. Александр проводит
индустриальную мобилизацию. Из рабов и вольнонаемных формируется настоящая
промышленная армия. Весь свободный капитал вкладывается в промышленность.
Заключены крупные подряды. Виднейшие специалисты занимаются планированием.
Со всего Вирта в империю съезжаются лучшие ученые, экономисты и инженеры,
привлеченные баснословными заработками.
- Послушайте, Эрайде, чего не хватает этим дрольфийцам? Зачем им все
это?
- Последнее время темпы роста Дрольфа отставали от темпов роста
других, не рабовладельческих государств. Национальный доход ниже, чем во
многих странах. А Хилс - прекрасный оратор, он рисует им
головокружительные перспективы. И потом дрольфийцы, как всякая великая
нация, очень горды и самолюбивы.
- Впрочем, меня это не касается. Что сделает Хилс за два месяца?
- Ну нет. Империя имеет большой промышленный и финансовый потенциал.
За тридцать лет Контракта империя совершила колоссальный скачок, это в
последнее время темпы замедлились. По сути, бочки с порохом уже наполнены
или почти наполнены, нужен энергичный и решительный человек, который
сумеет их поджечь. Император Хилс, по-моему, именно такой человек.
- Как бы там ни было, это внутренние дела Дрольфа. Нам нет до них
дела. У вас все?
- Да.
- Вы свободны, Эрайде.
Странные события происходили в Лантри на следующей неделе.
Выступления крестьян все шире охватывали юг и юго-запад страны. Туда была
стянута большая часть лантрийских войск, но сколь-нибудь крупных
столкновений не происходило. Латифундисты терпели вместо ожидаемой прибыли
убытки и несколько раз требовали от Джедсона навести порядок. Джедсон
вызвал Зимонс-Деля.
- Почему до сих не навели порядок в деревнях?
- Ваше превосходительство, крестьяне озлоблены, а армия не хочет
воевать с мирным населением.
- Скажите уж - ни с кем не хочет и не может воевать! Дармоеды!
- Ваше превосходительство, при такой оплате...
- Вы предлагаете повысить им оплату? Мне и так нечем заткнуть дыры в
экономике! Вот что, Зимонс-Дель. С этого момента вы отстранены от
командования. Министром назначаю Крэга, главнокомандующим буду сам.
Генерал поклонился и вышел. В тот же день Джедсон отдал приказ
войскам о немедленном наступлении. Приказ выполнен не был. К президенту
явился Морт. Прежде чем президент успел открыть рот, он услышал от
министра госбезопасности все, что хотел сказать сам: в стране черт знает
что творится, и это безобразие.
- Я хочу бросить на юг войска госбезопасности, - сказал несколько
обескураженный Джедсон.
- Я считаю это лишним, - отрезал Морт. - В стране необходимо ввести
чрезвычайное положение.
- Вы гарантируете мне, что это поможет?
- Безусловно.
- Хорошо, готовьте приказ.
Морт спокойно извлек из папки экземпляр приказа и указал Джедсону,
где расписаться. Министерство использовало приказ весьма остроумно:
начались аресты всех, кто имел хоть какое-то отношение к политической
деятельности - как левых, так и правых. Каждое дело рассматривал один из
офицеров госбезопасности в течение суток. Приговоров было два: расстрел и
повешение. На юге войска по-прежнему топтались на месте. Так прошло еще
две недели. В один из этих дней Эрайде ворвался в кабинет Джедсона.
- Чрезвычайное происшествие! Александр Хилс купил дрольфийские заводы
Би-Би-Ай!
- Не смешите меня, Эрайде, - ответил Джедсон. - На это на всем Вирте
конвертируемой валюты не хватит. А ваши соллеры - или что там у Дрольфа -
на Земле не нужны.
- Хилс купил на свои деньги, - ответил советник. - Он и прежде был
держателем большого числа акций Би-Би-Ай, а теперь решил приобрести
предприятие.
- Зачем? Разве ему не спокойней было получать доход с акций?
- Откуда я знаю, зачем? Мы ничего о нем не знаем! Он, вероятно,
миллиардер.
- Как у него дела с промышленной революцией?
- Прекрасно! - отрезал Эрайде. - Сейчас он скупает оборудование и
технологии у виртианских представителей земных компаний. Используя
рабовладельческий строй, он заставляет рабов работать на износ.
- Чепуха, подневольный труд - самый непроизводительный.
- Но он обещал рабам, что каждый из них сможет выкупиться! Вот они и
торопятся - успеть до конца его правления.
- А как на это смотрят их хозяева?
- А им он обещал, что дешевая и надежная техника заменит
низкопроизводительных рабов, которых надо кормить и одевать. Кроме того,
уже сейчас по всей империи созданы комиссии, в которые может обратится
любой раб - и его хозяин не вправе воспрепятствовать ему! - и сдать
экзамен по той или иной дисциплине. Если комиссия подтверждает его
квалификацию, он тут же получает свободу, а хозяин компенсацию. А среди
дрольфийских рабов немало людей с высшим образованием.
- Ладно, к черту Дрольф! Что у нас?
- У нас по-прежнему. Министерство госбезопасности делает свое дело,
но войска на юге и юго-западе не продвинулись, хотя уже не отступают.
- Куда уж дальше! Вызовите ко мне Крэга!
Крэг явился и в ультимативной форме потребовал повышения платы
офицерам и армии. Джедсон отказал. Тогда Крэг заявил, что война портит
армию и что без должной компенсации войска немедленно оставят позиции.
Джедсон тут же уволил Крэга в отставку. Часом позже он уволил в отставку
Зимонс-Деля. По триумвирату был нанесен сильный удар. Эрайде осторожно
намекнул президенту, что это безумие. Тогда Джедсон вызвал к себе Килта и
повысил ставку легионерам до пятьдесят соллеров в день.
На другой день Джедсон направил-таки на юг комиссию госбезопасности.
Несколько офицеров было арестовано по обвинению в саботаже и
государственной измене. Войска двинулись вперед. Захваченные деревни
разорялись начисто. Крестьяне разбегались по лесам. Деревни, до сих пор
сохранявшие лояльность, охватила паника. В городах начинался голод.
Несмотря на продолжавшиеся репрессии сил госбезопасности, в Сильдорге
прошли демонстрации рабочих. На третий день демонстраций Джедсон узнал,
что их уже не разгоняют. Он потребовал к себе генерала Морта.
- Черт побери, что творится в республике? - начал Джедсон без
обиняков.
- В республике творится политический кризис, и виной ему - ваша игра
в демократию в начале правления.
"Если он так прямо обвиняет меня... дело далеко зашло!" - подумал
Джедсон.
- Силы госбезопасности делают все, что могут, - продолжал Морт.
- Они не могут даже прекратить демонстрации в столице!
- Силы госбезопасности должны бороться с политической оппозицией, -
ответил Морт своим всегда спокойным голосом, - но они не должны и не могут
бороться с естественными человеческими потребностями. Эти люди хотят есть,
гражданин президент.
- Но ваша армия разоряет деревни!
- Наша армия? Это ваша армия, гражданин президент. Вы ею командуете.
Кстати, о командовании. Вы обезглавили военное министерство. В армии
разброд.
- А этим уже вы занимайтесь. Кстати, в сегодняшней "Утренней газете"
содержатся непростительные намеки. С сегодняшнего дня все свободные газеты
запрещены. Арестуйте их редакторов, Морт.
- У вас есть еще распоряжения?
- Нет. Вы свободны.
После ухода Морта Джедсон принялся лихорадочно соображать. "Это
заговор. Я окружен врагами. На кого я могу сделать ставку? На крестьян?
Экспроприировать латифундистов? Это бред. Здесь, похоже, народом вертят,
как хотят. Может, на армию? Нет, триумвират неоднороден. Морт и Бин этого
не одобрят. Армия служит для парадов и государственных переворотов... но
для защиты власти она одна, сама по себе, вряд ли пригодна. В этой
чертовой стране все наоборот... У Зимонс-Деля самый пышный мундир, и он
самое незначащее лицо в триумвирате. А Эрайде в его неприметном сером
костюме? Нет, за ним не стоит реальной силы. Он, несомненно, связан с
триумвиратом, но лишь на правах совещательного голоса. Или, может, он
связан с мафией? Но здесь несколько враждующих кланов, и ни с одним у меня
нет контакта. Может, Бин? Но тот не решится на самостоятельную игру,
потому что Морт сильнее и сумеет перетянуть армию на свою сторону. Тогда
сам Морт. Но он мой первый враг, он первый желает захватить власть.
Как-нибудь поддержать его, а значит, усилить - безумие. В то же время силы
госбезопасности - единственное действенное оружие... Черт побери, как все
запуталось! Надо продержаться еще месяц!" В конце концов Джедсон повысил
легионерам ставку до семидесяти соллеров в день.
Время шло. Обстановка продолжала накаляться. Джедсон отозвал армию с
юга и юго-запада. Но та сделала свое дело: деревни были разорены. В стране
разразился голод. Репрессии выкосили всех, кто мог оказать противодействие
триумвирату и лично Морту, а значит, в том числе и тех, кто мог прямо или
косвенно поддержать Джедсона. В городах не прекращались демонстрации и
забастовки. Резко упал уровень промышленного производства. Возросла
инфляция.
Дрольфийская империя развивалась с поразительной быстротой.
Александр, понимая, что в короткие сроки невозможно развить собственную
промышленность и технологию, скупил все лучшее со всего Вирта - у виртиан
за дрольфийскую валюту, у земных компаний - на свои средства (он
действительно был очень богат, и вложенные капиталы приносили ему высокий
доход). Но наступил момент, когда империя столкнулась с финансовыми
трудностями. И Александр сделал следующий ход. Он обратил взоры
дрольфийцев на север, на небольшую торгово-финансовую республику Горр.
Когда-то республика эта была самостоятельным государством, где особо
процветала торговля; потом она была завоевана Дрольфийской империей. Во
время упадка империи горрийский наместник отказался повиноваться
императорской власти, объявил себя самостоятельным государем, а Горр -
независимым государством. Ослабленная империя, теснимая агрессивными
соседями с юга и терзаемая войной с Лантри на востоке, вынуждена была
примириться с потерей. Впрочем, вскоре империя получила передышку, а
бывший наместник оказался жестоким тираном и потерял популярность в
народе. Благодаря этому его армия была разбита дрольфийскими войсками, а
сам он убит. Но у империи не было былой мощи, и, дойдя до горрийской
столицы, дрольфийский полководец вступил в переговоры. В результате Горр
сохранила фактическую независимость, получив формально статус
протектората. Контракт с Землей сделал Горр совершенно независимым
государством, и республика превратилась в финансовый центр Вирта. Хилс
бросил лозунг: "Нас окружают более развитые экономически страны. Лучший
способ догнать их - присоединить их."
Захват Горр занял двое суток. Уже тридцать лет на Вирте не было войн,
и у горрийцев не было армии. Проведенная операция застала виртиан
врасплох, но, когда они пришли в себя, империя уже могла диктовать
финансовую политику всему Вирту.
Джедсон в ярости расхаживал по кабинету, описывая круги вокруг
неподвижно стоящего Эрайде.
- Горрийцы обещали мне крупную ссуду! Я строил на этом все расчеты! А
теперь? Что отвечает Александр?
- Отказ, - ответил советник.
- До сих пор события в Дрольфе были делами одного Дрольфа! А теперь
что творится? Война! Кто бы мог подумать!
- Они применили в этой войне лучевое оружие.
- Откуда они его взяли? Тридцать лет назад у них огнестрельное было
редкостью.
- Что значит - откуда? Естественно, купили у землян!
- Торговля оружием запрещена межпланетными соглашениями.
- Не будьте так наивны, гражданин президент! Они докажут любой
межпланетной комиссии, что оружие разработали сами на базе мирного
оборудования и технологий, купленных у землян.
- На Вирте есть еще такое оружие?
- Нет. Ведь Александр покупал его на собственные деньги.
- Значит, никто не сможет его остановить?
- Не сможет и не захочет. Все равно после окончания правления
Александра границы будут восстановлены.
- Так на кой черт ему все это надо?!
Эрайде развел руками.
Следующий молниеносный поход Александр совершил на запад. Империя
вернула себе еще две бывшие провинции с весьма высоким промышленным
уровнем. Джедсон понял, что следующим шагом будет захват последней бывшей
провинции - Лантри. Тогда он направил Александру письмо с просьбой прибыть
в Сильдорг для переговоров. Вскоре пришел ответ. Александр писал, что
лично он никакой надобности в переговорах не имеет, но если Джедсон
настаивает, то пусть прибудет в Таудор, столицу Дрольфа.
Джедсон, излив Эрайде свое возмущение подобным хамством, оставил его
своим заместителем и на бронированной машине в сопровождении эскорта
легионеров отправился на аэродром.
На аэродроме под Таудором его встретили два человека. Один холодно
приветствовал Джедсона и сообщил, что проводит его во дворец. Но внимание
Джедсона сразу привлек второй. Застывшие черты лица, быстрые четкие
движения... "Боже мой! Это же робот! У них уже есть боевые роботы!"
Машина, в которую они сели, не походила на лантрийский бронированный
катафалк. Это был почти земной мобиль.
Джедсона заставили полтора часа ждать аудиенции. Наконец, секретарь
впустил его в обширный кабинет. Ничего похожего на роскошь собственного
дворца Джедсон не увидел. Обстановка была простой и деловой. Кроме
императора, в кабинете находились два секретаря. Император, сидевший за
столом, поднялся навстречу Джедсону.
- Я решил - это даже хорошо, что вы прибыли. Решим вопрос сейчас же.
Подпишите вот это, - и Александр подвинул в сторону Джедсона лежавшую на
столе папку.
- Что это? - спросил Джедсон, несколько ошарашенный.
- Договор о добровольном вхождении Лантри в состав Дрольфийской
империи.
Джедсон в первый момент ничего не мог вымолвить.
- Вы не волнуйтесь, все формальности соблюдены. По вашей конституции,
вы имеете на это право, а я тем более.
Джедсон подумал, что так и не удосужился ознакомиться с лантрийской
конституцией.
- Вы не хотите подписывать, не читая? А какая вам разница? Для вас
важно, что с этого момента вы перестаете платить ТТТ. А прочтете потом, в
самолете, я распоряжусь выдать дубликат. А сейчас у меня нет времени, -
император открыл договор на нужной странице.
- А если я не подпишу?
- Придется вас завоевывать. Лишняя морока и вам, и нам.
- Послушайте! - воскликнул Джедсон. - Какая вам польза от этого? Ведь
платить придется лично вам! Вы и так уже вложили в свою империю сотни
миллионов!
- Я никого не информирую о своих финансовых делах, но вам скажу,
чтобы не терять зря времени. Мое состояние исчисляется несколькими
миллиардами. Недавно я получил наследство. Мои деньги вложены в акции Трех
Миров. Сейчас каждый вложенный доллар приносит мне в среднем три-четыре, в
пересчете на галактическую валюту. Я могу оплатить ТТТ весь Вирт.
Подписывайте.
- Я не согласен, - воскликнул Джедсон.
- Подумайте.
- Это мое окончательное решение, - сказал Джедсон.
Александр поскучнел.
- Аудиенция окончена, - сказал он и словно забыл о существовании
Джедсона. Тот, не пытаясь возражать, вышел из кабинета.
Вечером он прибыл в Сильдорг. В кармане его лежала дрольфийская
газета. Весь выпуск был посвящен экономике. "Дрольф выходит на
галактический рынок!" - писала газета. "Прежде мы торговали только в
пределах Вирта. Теперь мы получаем галактическую валюту. Заключены
торговые договоры со всеми Тремя Мирами. Для них мы являемся пока
преимущественно поставщиками сырья, зато в развивающиеся миры мы
экспортируем технику и изделия легкой и химической промышленности. Наши
экономисты предсказывают резкое увеличение национального дохода уже в
будущем году..." "Какой примитивный слог! - думал Джедсон, сидя у себя в
кабинете с газетой в руках. - Впрочем, естественно, трудно совместить
понятия "рабовладельческая империя" и "галактическая валюта". И тут же его
обожгла иная мысль: "В будущем году! На какой же срок он купил себе
власть? Миллиардер! Кто бы мог подумать еще два месяца назад! Интересно,
как его настоящая фамилия?" Джедсон вызвал Эрайде. Советник, вопреки
обыкновению, заставил себя долго ждать.
- Где вы шляетесь, черт побери! - закричал на него Джедсон.
- В стране катастрофическое положение, - раздраженно ответил Эрайде,
- я пытаюсь его стабилизировать. На востоке вспыхнуло восстание.
- А на западе будет война с империей, - ответил Джедсон совершенно
спокойно.
- Этого следовало ожидать. Он предлагал вам мир?
- Он предлагал добровольное вхождение в империю.
- Надо было соглашаться! Вы же понимаете, что нам против них не
устоять.
- Да, - Джедсон указал на газету. - Сейчас это богатейшая и
сильнейшая нация.
- Богатейшее государство, - поправил Эрайде. - Дрольфийский народ
живет в нищете, все средства вкладываются в промышленную революцию и
вооружение. Но Хилсу удалось воодушевить народ. Они верят в великое
будущее, даже рабы. И работают все, как рабы, даже свободные.
- А как в Лантри относятся к возможности экспансии?
- Черт его знает! - воскликнул Эрайде. - Между нами говоря, один
известный нам государственный деятель переиграл. Ситуация начинает
выходить из-под его контроля.
- Вы имеете в виду Морта?
Эрайде ничего не ответил. "Раз уж он так откровенен, дело зашло
далеко. Очевидно, в мое отсутствие они делили Лантри, и Эрайде оказался
обделенным", - подумал Джедсон.
- Мы можем еще контролировать ситуацию? - спросил он.
- Не знаю. Поступающие донесения противоречат друг другу.
- Может быть, отменить указ о закреплении?
- Бессмысленно. Деревни разорены. Это приведет только к новому
переселенческому буму.
- Тогда решить вопрос силой! Пусть армия, полиция отлавливают
крестьян по лесам и насильственно объединяют их в коллективы для работы!
Обнести деревни колючей проволокой, выставить часовых по типу лагерей для
политзаключенных!
- У нас практически нет лагерей для политзаключенных.
- Как нет? - обескуражено переспросил Джедсон.
- Нет, потому что они не нужны. В соответствии с указом о
чрезвычайном положении, для политических у нас только одна мера наказания
- высшая.
- Тем лучше. Значит, войска безопасности бросим на восток, полицию -
на крестьян, а армию - на западную границу.
- Дрольфийцы сомнут ее тут же.
- Возможно, наша закрытая граница даст нам отсрочку - дрольфийцы
пойдут в те страны, где границы еще открыты.
- А если триумвират не утвердит ваш план?
- А мне на это плевать! Я еще президент. Исполняйте.
Когда Эрайде вышел, Джедсон вызвал Килта и повысил ставку легионерам
до восьмидесяти соллеров в день.
Прошло еще несколько дней. Силы госбезопасности остановили мятежников
- видимо, мятеж не входил в планы Морта, - но в наступление не переходили.
Полиция без толку прочесывала леса, но с большей охотой грабила
оставленные деревни. Армия медленно перебазировалась к границе.
Тем временем Александр провел показательные учения. Приглашены были
почти все правители планеты. Демонстрация лучевого, ядерного и химического
оружия имела своей целью убедить виртианских правителей присоединиться к
империи добровольно. Джедсон приглашения не получил. С ним вопрос был
решен. Через три дня после парада пять виртианских государств добровольно
вошли в состав империи. На четвертый день войска Дрольфа вторглись в
Лантри. Джедсон был в отчаянии. Мятеж на востоке разгорелся с новой силой.
Связь со многими населенными пунктами была потеряна. В полной
беспомощности Джедсон поднял солдатам и легионерам жалование до ста
соллеров в день. Несколько раз он вызывал Эрайде. Того нигде не было.
Наконец президент вызвал Морта, Бина и Зимонс-Деля, которому объявил о
восстановлении в должности как министра, так и командующего.
- Делайте, что хотите, - сказал он им. - Вышлите дрольфийцам
парламентеров. Затяните переговоры. Стабилизируйте хоть как-то положение
на востоке. Я даю вам неограниченные полномочия.
Получив с запада известие, что войска отступают, Джедсон издал еще
один указ. Он гласил, что ввиду явной опасности для лантрийской нации
патриотическая организация СИЛ объявляется законной и ее члены должны
явиться на сборные пункты для получения оружия и отправки на фронт. В
течение последующих двух дней дрольфийцы по-прежнему наступали,
практически не встречая сопротивления. Они уже подошли к столице с запада,
повстанцы же подходили к ней с востока. На юге полыхали пожары. Полностью
прекратилось снабжение столицы продовольствием. Закрылись предприятия и
магазины. Улицы обезлюдели. Силовцы быстро вооружались. Но вместо того,
чтобы ехать на фронт, занялись своей программой искоренения инородцев.
Впрочем, погромы на националистической почве были не единственными. Город
захлестнула волна мародерства. Связь со страной была потеряна.
Джедсон метался по кабинету, как зверь по клетке. С утра он не мог
найти ни одного секретаря, ни одного служащего. Лишь легионеры еще
охраняли опустевший дворец. "Я фактически отдал триумвирату всю полноту
власти, - думал оно, - но они ничего не сделали! Они намеренно хотят все
погубить! Их надо арестовать немедленно!"
Он объявил общий сбор Черного Легиона.
К приходу легионеров внешний облик Джедсона изрядно преобразился. На
нем были каска и бронежилет, в каждой руке он держал по пистолету, на
поясе висела граната. В кармане брюк лежали полицейские наручники -
неизвестно, что заставило его их взять. Легионеры насмешливо глядели на
его вооружение. Впереди всех стоял Килт.
- Вот что, - сказал Джедсон, прерывисто дыша. - Триумвират - Морт,
Бин, Зимонс-Дель - и заодно с ними Крэг - являются государственными
преступниками. Приказываю их арестовать... немедленно. В операции
участвуют все. Каждому по окончании по пять тысяч соллеров.
- Кому они теперь нужны? - хмыкнул какой-то рослый детина. -
Долларов, и не пять, а десять.
- Хорошо. Арестовать... и расстрелять на месте. Исполняйте. Килт!
Останьтесь. - Джедсон выждал время, чтобы дать легионерам уйти. Он
вглядывался в лицо Килта, в его холодные, тусклые глаза. "Предаст, - думал
Джедсон, - сейчас же позвонит Морту."
- Килт, - сказал он, - вам я особо заплачу за эту операцию. Что вы
скажете о тридцати тысячах?
Килт усмехнулся.
- Спрячьте пистолеты, - сказал он. - Я не люблю подобной манеры
разговора.
- Да, разумеется, - ответил Джедсон, опустил пистолет, что держал в
руке, в кобуру, поиграл другим и вдруг, чуть присев, вскинул руку и
выстрелил в Килта. Но на том тоже был бронежилет. От удара командир
легиона отлетел назад, одновременно выхватывая пистолет. Джедсон, ничего
не соображая, бросился к выходу, то есть прямо на Килта. Тот вскинул
оружие и наверняка разнес бы землянину голову, если бы Джедсон не
споткнулся и не рухнул легионеру под ноги. Килт, сбитый с ног, перелетел
через Джедсона и выронил пистолет. Джедсон вскочил и ринулся к двери. Он
выскочил в коридор, сорвал с пояса гранату, швырнул ее в кабинет,
захлопнул дверь и прижался к стене. Взрывом вышибло дверь. Джедсон
пустился бежать по коридору.
"Теперь все кончено, - думал он. - Даже если легионеры уже далеко и
не слышали взрыва, они не исполнят приказ. Триумвират все равно сильнее.
Они не решатся ни за какую сумму."
Джедсон понимал, что триумвират не простит ему покушения. Надо было
спешить. Джедсон знал, где находится потайной гараж и как добраться до
спрятанного в пригороде вертолета. Но, прежде чем бежать, он намеревался
сделать еще кое-что.
В конце коридора он зашел в один из опустевших кабинетов. Вышел он
оттуда с кейсом в руке. Подойдя к лифту, он несколько раз в условном
порядке нажал кнопку вызова. Панель с кнопкой ушла в сторону. За ней
оказалась другая, с десятью кнопками. Джедсон торопливо вытащил из кармана
записную книжку и, сверяясь с ней, набрал шестизначный код. Панель
вернулась на свое место. Вскоре подошел лифт, но не тот, каким
пользовались ежедневно все во дворце, а другой, о котором знали лишь
некоторые (кабина его располагалась под кабиной обычного). Джедсон вошел.
Здесь ему опять пришлось набирать код. Лифт быстро пошел вниз. Шахта его
прорезала подвал и уходила в глубину. Там находилась личная сокровищница
президентов - доллары, галактическая валюта, драгоценности. Как правило,
ею не пользовались - ведь по условию Контракта ничего из этого нельзя было
увезти с Вирта. Но Джедсон, собираясь бежать в какую-нибудь нейтральную
страну, не хотел прибыть туда нищим.
Лифт остановился. Джедсон вышел и оказался в каменном каземате без
какого-либо намека на выход. Долго нащупывал он нужный кирпич, за которым
находилась третья панель с кодом. Наконец, тяжелая каменная стена ушла в
сторону, и Джедсон вышел в коридор.
Его сразу поразило то, что, когда стена еще только начала
отодвигаться, в коридоре уже горели тусклые дежурные лампы. Теперь же он
увидел, что в самом конце коридора дверь в Главную сокровищницу
приоткрыта, и из нее на пол падает полоска яркого света. Первым желанием
Джедсона было немедленно развернуться и бежать. Но мысль о сокровищах
заставила его достать пистолет и крадучись направиться к двери. Сердце его
бешено колотилось.
Наконец он добрался до приоткрытой двери и осторожно заглянул внутрь.
Он увидел обширную комнату, залитую светом плафонов, льющимся с
потолка. Вся комната была заставлена сейфами. Ближе всех к входу находился
самый крупный. Дверца его была открыта, и перед ним сидел на корточках
спиной к Джедсону какой-то мужчина и что-то быстро перекладывал из сейфа в
большой открытый чемодан, лежавший рядом. Было видно, что он очень
нервничает и очень спешит. Убедившись, что непрошенный гость в
сокровищнице один и вовсе не чувствует себя здесь хозяином, Джедсон
вскинул пистолет и сказал:
- Руки вверх!
Человек вздрогнул и дернулся было к лежавшему на полу
короткоствольному автомату, но Джедсон крикнул: - Пристрелю!
Человек отвел руку и медленно обернулся.
- Здравствуйте, гражданин президент.
- Здравствуйте, гражданин советник, - Джедсон пытался придать своему
голосу как можно больше ехидства. - А что это вы тут делаете?
- То же, что и вы, - раздраженно ответил Эрайде.
- Вот как? А какое вы на это имеете право?
- А вы какое имеете на это право?! - визгливо закричал вдруг
советник. - Вы, землянин! Я всегда ненавидел Три Мира, поработителей
Галактики! Эти сокровища принадлежат лантрийскому народу!
- Бросьте паясничать, последний лантрийский патриот! Выпускник
Гарвардского университета, презирающий сограждан за невежество! Что-то я
сомневаюсь, что вы хотели употребить все это на народные нужды! Встать!
Руки за голову, лицом вон к тому сейфу!
Эрайде вынужден был повиноваться. Джедсон подошел к большому сейфу,
поднял автомат советника, заглянул в чемодан - тот был почти полон,
скомандовал Эрайде: - Руки за спину! - и защелкнул на его руках наручники
с ловкостью истого полицейского.
Некоторое время он набивал чемодан и кейс. Затем захлопнул сейф.
- Гражданин президент! - Эрайде повернулся к нему. - Послушайте,
здесь хватит драгоценностей на сотню человек. Того, что вы положили в
кейс, вам хватит не то что на две недели, что вам остались здесь, а на на
несколько лет роскошной жизни. Остальное вам просто не нужно. Ничего
увезти на Землю вы не имеете права. Отдайте мне чемодан.
Глаза Джедсона налились злобой.
- Вот я тебя сейчас пристрелю тут, как собаку, - пообещал он,
поднимая пистолет.
- Не пристрелите. Без меня вам не выбраться.
- Думаешь, я не знаю, как добраться до вертолета?
- А вы умеете им управлять?
Вопрос озадачил Джедсона. Он опустил оружие.
- Ладно. Полетим вместе.
- Отдайте мне чемодан.
- Что ты прицепился к этому чемодану? У тебя что, раньше не было
времени здесь побывать?
- Да я здесь бывал постоянно! Я не клал эти деньги в банк, потому что
это - самое надежное хранилище. А теперь я здесь уже не хозяин! Ведь я
тоже потерпел политический крах! В первый раз триумвирату удалось меня
переиграть, и теперь они не успокоятся, пока не прикончат меня. Я должен
бежать.
- Ну, значит, у нас общие интересы. А деньги поделим потом. Сейчас
главное - улизнуть из Лантри.
- Хотя бы наручники снимите!
- Еще чего! Чтобы вы меня прикончили, гражданин советник? Это вы мне
нужны, а я вам - только помеха.
- А вы поумнели, жаль, что поздно! Куда вы?
- К выходу.
- Не надо, к гаражу есть выход прямо отсюда.
Подойдя к дальней стене сокровищницы, Эрайде громко назвал десять
цифр. В стене открылась потайная дверь. Джедсон и советник вышли в
коридор. Долгое время они шли под землей почти в полной темноте. Джедсон,
тяжело отдуваясь, тащил полный чемодан и кейс, не спуская глаз с едва
различимого впереди силуэта советника. Наконец Эрайде остановился и снова
назвал код. В глаза ударил яркий электрический свет. Они находились в
потайной гараже. Здесь стоял автомобиль - не большой президентский, а
маленький, двухместный, по виду - самая дешевая в Лантри модель. На самом
деле он мог развивать скорость до двухсот километров в час и тоже был
бронированным. Джедсон уложил сокровища в багажник, затем он и советник
сели внутрь. Джедсон просигналил условным образом. Дверь гаража открылась.
Машина выехала на поверхность и оказалась в каком-то глухом переулке, куда
выходили только лишенные окон стены и бетонные заборы. Джедсон вырулил на
улицу и дал газ. Кое-как управлять машиной он умел.
Автомобиль несся по пустым улицам к окраине. Сильдорг словно вымер.
На улицах валялись бумаги, доски и прочий мусор. Во многих окнах были
выбиты стекла. Два раза автомобиль проезжал мимо лежавших прямо на
мостовой трупов. Несколько раз попадались брошенные машины. Один раз, уже
на окраине, на улицу выскочил какой-то человек и, встав на пути
автомобиля, открыл по нему огонь из автомата. По бронированному стеклу
брызнули трещины, но оно выдержало. В следующий момент бампер машины
ударил злоумышленника. Хрустнули кости. Автомобиль мчался дальше.
Наконец, отъехав уже достаточно от города, Джедсон свернул на
проселочную дорогу, потом поехал вовсе по бездорожью. Наконец машина
въехала в рощу и остановилась на большой поляне. Джедсон вновь условно
просигналил. В центре поляны разверзлась громадная дыра. Оттуда поднялась
металлическая платформа с вертолетом на ней.
- Снимите наручники, - потребовал Эрайде. - Ничего я вам не сделаю,
вы же не вооружены!
Джедсон освободил руки советника. Тот бросился к вертолету. Джедсон
тем временем открыл багажник и принялся выгружать сокровища.
- Проклятье! - раздался вдруг голос Эрайде, - меня и здесь
перехитрили! Они не оставили ни капли горючего! Видимо, сами хотели
воспользоваться вертолетом. Но они не учли одного. Наш автомобиль работает
практически на любом топливе, и я, готовясь к бегству, заправил его
авиационным горючим.
Пока Джедсон перетаскивал в вертолет сокровища, Эрайде заправил бак.
Но обоим им было ясно, что этого слишком мало, чтобы добраться до
нейтральных стран.
- На востоке мятеж, - сказал советник. - На юге разорение и хаос. На
севере море. Остается лететь на запад.
- Но там дрольфийцы!
- С деньгами они нас примут. Какого дьявола вы им сопротивлялись?!
Согласились бы войти добровольно - вам же выгоднее было бы!
- Вы думаете, у меня совсем нет честолюбия? Стал бы я тогда покупать
свой пост! Кстати, почему при завоевании за власть платит завоеватель, а
при государственном перевороте ТТТ продолжает снимать деньги со счета
свергнутого президента?
- Очень просто: вы платите ТТТ за власть в _г_о_с_у_д_а_р_с_т_в_е_.
При завоевании же оно теряет свой суверенитет, то есть перестает
существовать. Это, конечно, бюрократическая формальность, но компания
заострила на ней внимания - ей не выгодна международная напряженность на
Вирте, это отобьет немало клиентов.
Говоря это, Эрайде запустил двигатель. Он сидел в кресле пилота,
Джедсон же сзади него, с сокровищами и пистолетом наготове. Вертолет
поднялся в воздух.
Не прошло и часа, как двигатель стал чихать.
- Это даже раньше, чем я думал, - проворчал Эрайде.
- Придется идти на посадку.
- Прежде отдайте мне один пистолет, - потребовал советник.
- Что?!
- Отдайте пистолет, если хотите, чтобы я посадил машину. Я вам больше
не нужен, и вовсе не хочу, чтобы вы пристрелили меня после посадки.
Джедсон выругался, но пистолет советнику отдал. Двигатель проработал
еще несколько минут и заглох. Вертолет быстро пошел вниз. Винт, вращаясь
под напором встречного воздуха, тормозил спуск, но все же приземление
оказалось достаточно жестким. Шасси с треском сломались, и вертолет тяжело
ударился о землю. Джедсон вылетел из кресла и упал на чемодан с
сокровищами, но пистолета не выпустил. Эрайде отстегнул ремни. Вдвоем они
с трудом открыли заклинившую дверцу и выбрались наружу. Вокруг
простиралась холмистая равнина. Не было видно никаких следов цивилизации.
- Хотелось бы узнать, где мы оказались, - сказал Джедсон.
- Главное - на чьей территории, - ответил советник. - С воздуха я не
видел отступающих лантрийских войск, но они могли просто разбежаться. Эта
территория вполне может быть занята дрольфийцами. Как бы то ни было,
необходимо спрятать сокровища.
Осмотрев подножие ближайшего холма, Джедсон и Эрайде быстро нашли то,
что искали - углубление в земле между двумя валунами. Уложив туда чемодан
и кейс, они засыпали яму и завалили ее валуном.
- Это гарантия, - сказал Эрайде, - что никто не попытается присвоить
себе все: в одиночку этот камешек не отвалить.
Покончив с этим, они вернулись к вертолету.
- Я схожу на разведку, - объявил Эрайде, - а вы оставайтесь здесь.
Джедсон не имел ничего против.
Прошло около получаса. Джедсону надоело сидеть на камне, и он решил
пройтись. Пройдя метров тридцать, он вдруг нос к носу столкнулся с тремя
солдатами, вышедшими из-за холма. Это были не лантрийцы. Одежда их
напоминала одежду римских легионеров, но вместо древних доспехов на них
были бронежилеты и пуленепробиваемые шлемы. В руках двое из них держали
автоматы, а один - бластер.
- Бросай оружие! - сказал тот, что с бластером, на плохом английском.
Джедсон вскинул автомат и нажал на спуск. Выстрелов не последовало.
Солдаты тоже почему-то не стреляли. Они бросились на него. Джедсон
перехватил автомат за ствол и попытался использовать его, как дубинку.
Оружие сразу же вырвали у него из рук. Сильный удар заставил его
согнуться. Тут же ему закрутили руки за спину и связали ремнем. Солдат с
бластером осматривал его автомат.
- Этот болван даже не спустил предохранитель, - сказал он
по-дрольфийски. Двое других сняли с пояса Джедсона кобуру и обыскали его.
- Вы не имеете права! - закричал Джедсон. - Я - президент Лантри! Я
должен видеть императора!
Дружный хохот был ему ответом. Джедсона отвели за холм. Там стоял
большой автовездеход: в кузове сидели три солдата и Эрайде.
- Ну вот, - проворчал при виде Джедсона советник, - а вы мне не
верили.
- Сволочь! - заорал Джедсон. - Ты меня предал!
- А что мне оставалось делать? - невозмутимо ответил Эрайде. - Должен
же я завоевать расположение оккупационных властей!
Джедсона посадили в кузов и отвезли в какое-то селение. Над одной из
хижин был водружен дрольфийский флаг. Джедсона отвели туда и оставили в
маленькой комнате под присмотром двух солдат. Там он провел часа два. За
это время он несколько раз просил, чтобы ему развязали руки, но солдаты не
знали английского или не желали слушать Джедсона. Наконец в комнату
просунулась голова и что-то сказала охранникам. Джедсона ввели в другую
комнату. Там сидел за столом маленький толстый офицер, поминутно отиравший
пот со лба (жара стояла изрядная).
- Это ты нарушил воздушную границу? - спросил он по-английски, со
скучающим видом глядя в окно. Видно было, что Джедсон в этот момент
занимает его меньше всего.
- Я - лантрийский президент! - сказал Джедсон.
- Может, ты и президент, - ответил офицер, - а может, и шпион. Хотя
какие теперь шпионы? От самой границы ни одного серьезного сражения. Враги
бегут от одного нашего вида. Срам один! - офицер, как видно, собирался
пуститься в рассуждения, но вспомнил о пленнике, и лицо его исказила
досадливая гримаса. - Документы-то у тебя есть?
Один из солдат положил на стол отобранные у Джедсона документы.
- Ну, такие я и сам рисовать могу, - пробурчал офицер. - Отправьте в
центр депешу, может, там заинтересуются. Самолет, что боеприпасы привез,
назад пустой летит?
- Пустой.
- Ну и отправьте на нем пленных, его в том числе, - офицер отвернулся
к окну.
- А со вторым что делать? Он сам к нам пришел и на этого вывел.
- Пусть проваливает на все четыре стороны, не медаль же ему давать!
Проклятая жара!...
Джедсона отвели на другой конец селения. Там на поле стоял небольшой
транспортный самолет. Джедсону развязали руки и втолкнули его в грузовой
люк. Затем подвели еще несколько человек, проделали с ними то же самое, и
самолет поднялся в воздух. Пленные, судя по внешнему виду, были
крестьянами, и Джедсон не решился заговаривать с ними по-английски. "Еще
придушат", - подумал он.
В дрольфийском аэропорту пленных посадили в грузовик и повезли в
город. Машина остановилась у серого мрачного здания, обнесенного высоким
забором с колючей проволокой. Это было нечто вроде пересыльной тюрьмы.
Здесь Джедсона лишили его шикарного, хотя уже и изрядно потрепанного,
костюма и облекли в серую робу с нашитым номером, после чего отвели в
большую камеру. На нарах вдоль стен и просто на полу размещалось человек
сорок. На Джедсона никто не обратил внимания. Тот осторожно присел в
уголке и обвел глазами соседей. Один из них выглядел человеком
интеллигентным.
- Скажите, - спросил его Джедсон, - что с нами будет?
- Продадут, разумеется, - ответил тот по-английски, явно удивленный
вопросом. - Или император издал новый закон?
- Не знаю я никаких законов! Я землянин.
- Тише! - воскликнул шепотом собеседник Джедсона. - В последнее время
в империи идет шовинистическая кампания. Особенно культивируются
антиземлянские настроения. Запомните: для всех вы горриец. Здесь никто не
знает горрийского языка, и потому никому не покажется странным, что вы
можете изъяснятся только по английски.
- Но ведь за убийство землянина полагается большой штраф!
- Штраф платит государство, а находящиеся здесь особой любовью к нему
не пылают, иначе не попали бы сюда. Вы понимаете, национальное и
государственное самосознание - не одно и то же.
- Так это все дрольфийцы?
- В основном да, политические и уголовные. У нас преступников не
кормят даром, содержа в тюрьмах; у нас они работают в рабстве, принося
пользу обществу.
- А сами вы?
- Тоже дрольфиец. Попал за свои демократические убеждения, - узник
понизил голос. - Хилс думает, что ему удастся поднять страну за счет
заключенных. За последние триста лет до Контракта ни разу не было таких
репрессий. Но я еще не спросил, как вы попали сюда?
Джедсон на минуту задумался и решился.
- Я - лантрийский президент, - сказал он. - Мой вертолет потерпел
аварию над захваченной территорией, а мой советник предал меня.
- А, так вы есть тот самый бездарный политик? Нечего обижаться, я
называю вещи своими именами. Небось, оказали сопротивление солдатам? Вы
вели себя, как последний идиот. Сколько вам осталось править?
- Почти две недели.
- Ваше счастье.
- Но за эти две недели с меня же сдерут деньги!
- Однако это лучше, чем пожизненное рабство, к которому приговорен я!
- взорвался узник. Некоторое время он молчал, затем спросил примирительно:
- Ваша фамилия Джедсон?
- Да.
- Моя Корг. Впрочем, возможно, когда-нибудь мне удастся выкупиться.
Ваше счастье, что вы землянин! В соответствии с дрольфийскими традициями
плененные правители обращаются в пожизненное рабство без права выкупа.
Джедсон подумал почти с благодарностью о ТТТ, гарантировавшей
возвращение по окончании срока контракта.
- Когда нас продадут? - спросил он.
- Завтра. Вы кто на Земле?
- Служащий.
- Значит и вас ждет моя судьба. Ведь вы ничего не умеете?
- Как это - ничего?
- Технического образования у вас нет, за станком вы стоять не умеете,
да и для физической работы не приспособлены. Ни один предприниматель на
нас не позарится. Нас купит государство. А оно, в отличие от
предпринимателей, о своих рабах совершенно не заботится.
- А вы, значит, тоже ничего не умеете?
- Почти что так, - усмехнулся Корг. - Я - доктор исторических наук,
профессор Таудорского университета. Но империи не нужны гуманитарии,
особенно такие, как я.
- Почему?
- Потому что я, как историк, вижу всю бессмысленность хилсовской
затеи. Он думает создать сверхдержаву без материальной базы, без
последовательного развития, только на подневольном труде, военной силе и
энтузиазме.
- И своем богатстве.
- Да, этот авантюрист ни перед чем не останавливается. Он считает,
что его личный вклад дает ему право ставить эксперименты над целым
народом. Что ж, путем колоссальных усилий и народных страданий ему удастся
временно достигнуть успеха. Но затем наступит неминуемая остановка,
регресс, развал и катастрофа.
- Как вы смело говорите! А если я провокатор?
- Во-первых, я навидался этой мрази достаточно, чтобы быстро
распознавать. А во-вторых, мне фактически уже нечего терять. Я ведь ООПП -
особо опасный политический преступник. Хуже этой статьи только ПТ -
политический террорист, но это уже расстрел без апелляций, и если меня
сразу не подвели под эту статью, значит, и не собираются подводить. И
вообще, давайте спать. Скоро вы будете лишены этого удовольствия на две
недели, а я... - доктор махнул рукой.
На следующий день состоялась распродажа. Как и предсказывал Корг,
Джедсона купило государственное предприятие. В тот же день его отправили
на какой-то карьер, расположенный довольно далеко от столицы. Потянулись
ужасные дни. Работать приходилось без всякой механизации, под кнутом
надсмотрщика, еду отбирали рабы из уголовников - каждый политический был
обложен таким "налогом". Первые два дня Джедсон платил "налог" почти с
удовольствием, так как привык к президентской кухне, но потом даже местная
баланда стала возбуждать в нем аппетит. Спать приходилось на полу - все
нары в бараке были заняты. Однако государство, лишив рабов элементарных
условий существования, продолжало заботиться об их идейно-политическом
воспитании, периодически поставляя им газеты. Из этих газет Джедсон узнал,
что экспансия империи превратилась в настоящее триумфальное шествие,
государства сдаются без боя, президенты один за другим подписывают
документы, подобные предложенному некогда Джедсону, и живут до конца срока
хоть и не в роскоши, но на свободе. Много раз проклинал себя Джедсон за
свое тщеславие, но однажды газетная статья довела его до безумия. Он рычал
от ярости и молотил кулаками по полу. Статья сообщала, что губернатором
обширной области, в которой находился и карьер - каторга Джедсона,
назначен некто Роэс Эрайде, оказавший большие услуги империи в деле
обнаружения лантрийского золотого запаса и валютного фонда.
В первый же день работы на карьере Джедсон начертил на стене
двенадцать полос - число оставшихся до конца срока дней - и каждый день
зачеркивал по одной. Наконец незачеркнутой осталась только одна полоса.
Джедсону вспомнилась сцена подписания контракта в офисе ТТТ.
"Зачем я подписывал его на 92 дня, - ругал себя Джедсона. - Три
месяца могли составить и 91 день! Тогда сейчас я уже был бы в звездолете!"
В этот день город отправили партию рабов для доставки на карьер
продуктов и оборудования. К этой партии присоединили и Джедсона. Поздно
вечером он уснул в какой-то городской казарме, совершенно уверенный, что
проснется уже свободным. Однако на утро ничего не изменилось. Его
разбудили ничуть не менее грубо, чем остальных рабов, и вывели на улицу в
сопровождении охранников. Проходя мимо здания представительства ТТТ,
Джедсон бросил на него полный ненависти взгляд... и застыл на месте от
ужаса.
Двое рослых дрольфийцев, стоя на лестницах на уровне второго этажа,
ломами сбивали с фасада гигантские буквы "ТТТ". Одна за другой они с
грохотом рухнули на асфальт и разлетелись на миллионы осколков.
Мимо пробежал мальчишка-газетчик.
- "Правительственный вестник"! "Правительственный вестник"! Конец
тридцатилетнему рабству! Император Александр выкупил планету из концессии!
Да здравствует Дрольфийская империя - суверенное всепланетное государство!
Последние представители ТТТ покидают Вирт! "Правительственный вестник"!
Чувствительный укол под лопаткой вывел Джедсона из оцепенения. Он
обернулся. За его спиной стоял ухмыляющийся дрольфийский легионер с копьем
в руке и бластером через плечо.
- Ну, чего стоишь? Кричи: "Да здравствует император Александр!"
ОШИБКА РИЛЛЕНА ЛИ
1
Я, Риллен Эр Ли, человек Проклятого Века, гражданин некогда
могущественного государства Соединенные Республики, пишу эти записки,
несмотря на смертельную опасность подобного занятия. Я пишу их, конечно,
не для современников и даже не в назидание потомкам. Просто я чувствую
необходимость поведать кому-нибудь о роковой ошибке, повлекшей за собой
катастрофу - поведать хотя бы листам бумаги, если, конечно, ту мерзость,
на которой мне приходится писать, можно назвать бумагой. Не знаю, прочтет
ли кто-нибудь когда-нибудь эту повесть; но если это так, то кто бы вы ни
были, неведомые читатели, заклинаю вас, не отнеситесь к ней как к мрачной
фантазии мрачных времен! Все, изложенное здесь - чистая правда о самом
трагическом периоде истории Лямеза.
События, которые я намереваюсь изложить, начались в 83 году
Проклятого Века - это название появилось уже тогда, но еще не было
официальным. Его употребляли некоторые писатели и журналисты. Это был
разгар глобального кризиса цивилизации. Разумеется, внутри- и
внешнеполитические, экологический, ресурсный и культурный кризисы не
обошли стороной и Соединенные Республики, одну из крупнейших держав
тогдашнего Лямеза. В год, о котором я веду повествование, у власти
находился Генерал-Президент Андего III. Сейчас это имя вряд ли кому-нибудь
много скажет, а между тем это был один из известнейших политиков
Проклятого Века. Он обладал твердой уверенностью, что все проблемы можно
решить силой, и режим его был, по существу, террором, плохо маскируемым
под демократию. Свой рассказ я начну с того дня, когда на Андего было
совершено покушение.
Собственно, официально о нем так и не было объявлено. Андего был
ранен легко и уже через два дня выступал по телевидео. О покушении я узнал
от Кройлеса Ди, моего старого школьного друга, а в то время чиновника
Министерства Государственной Безопасности. Вечером он зашел ко мне и
рассказал о случившемся. Не знаю, почему, но Кройлес доверял мне - это в
те-то времена, когда никто не доверял никому! Может быть он чувствовал
себя виноватым, поскольку пошел служить в учреждение, которое в юности мы
оба презирали? Не знаю.
Так или иначе, он сообщил мне подробности: в президента стрелял один
из охранников, один из самых проверенных людей в окружении Андего. Мы
некоторое время говорили о том, что это может означать. За окном начинало
темнеть; я взглянул на часы.
- Скоро начинается комендантский час, - напомнил я Ди. - Ты не
собираешься уходить?
- Пустяки, - отмахнулся он, - у меня спецпропуск.
- Все равно, твое начальство узнает, могут быть неприятности.
Ди неопределенно пожал плечами и принялся теребить подбородок;
казалось, он собирался что-то сказать и не мог решиться. Наконец он
придвинулся ко мне и глуховато произнес:
- Ты знаешь, готовится новый закон о перебежчиках.
- Ну и что?
- Так... правительство принимает все более жестокие меры, а число
перебежчиков растет. Только, будь я среди них, я бы поторопился с побегом,
пока не приняли новый закон. Даже если человек колеблется, он должен
решать немедленно, а то потом за это дело будут расстреливать.
- Что-то не пойму, куда ты клонишь... уж не думаешь ли ты, что я
состою в кружке перебежчиков?
- Не состоишь... но, зная твой характер, думаю, мог бы состоять...
Я посмотрел на него в упор.
- Сейчас ведь все это упростилось... - продолжал он. - Не нужно
проникать в секретные лаборатории. Самодельные машины вполне надежны.
- Ты предлагаешь мне!...
Он смотрел на меня недвижным горящим взглядом. Да, он был моим
другом, он сообщал мне служебные секреты, он делился со мной крамольными
мыслями. Но сейчас... сейчас он толкал меня на государственное
преступление. На то, что вот-вот должны были законодательно приравнять к
измене Родине.
Собственно, принцип передвижения во времени, как это случалось со
многими великими открытиями, был обнаружен совершенно случайно.
Исследования проводились на стыке физики с кибернетикой... что-то в
области новых, неполупроводниковых интегральных схем, очередного шага
микроминиатюризации вычислительной техники. Но на каком-то этапе работы
новые устройства функционировать отказались. Электрический импульс на
выходе схемы фиксировался совсем не тогда, когда должен был быть. Более
того, он появлялся на уже отключенной схеме. Сначала полагали, что
получился принципиально новый конденсатор большой емкости. Но эта теория
не подтверждалась опытами. Наконец, увеличили подаваемые мощности... и тут
убедились, что имеют дело с перемещением энергии, а затем и материальных
тел, во времени. Это открытие было сделано в Южной Федерации и,
разумеется, тут же глубоко засекречено. Но - не знаю, надо ли отдать честь
нашей разведке или нашей науке - вскоре подобные результаты были получены
и у нас. Впоследствии секретом завладели и другие ведущие страны Лямеза.
Несколько лет исследований показали, что изменить прошлое из настоящего
невозможно. Вместе с этим отпала заманчивая возможность отправить в
прошлое вооруженный десант и уничтожить державу противника, так сказать, в
зародыше или просто подредактировать историю. Требования к секретности
снизились, и открытие получило огласку. В конце концов правительствам
пришлось признать возможность путешествий во времени, и они сразу наложили
строжайшую монополию на эти путешествия. Попытки отправить в будущее
шпионов с целью выведать военные секреты у людей, живущих на
десять-двадцать лет позже, так же не увенчались успехом: зная о шпионах из
собственной истории, державы будущего выработали столь сложную систему
проверки всех граждан, что лишь нескольким агентам удалось вовремя бежать
в свое время, не узнав практически ничего; остальные были выявлены и,
вероятно, уничтожены. Посылали разведчиков и в более удаленные эпохи, но
ни один из них не вернулся. Таким образом, величайшее открытие не имело
стратегического значения. Тогда государства попытались извлечь из него
коммерческую выгоду. Будущее уничтожало разведчиков, но, возможно, оно
согласилось бы принять мирных туристов? Были предприняты многочисленные
попытки наладить подобную связь, нашлось немало добровольцев для засылки в
более и менее отдаленные времена. Вернулись лишь те из них, которые
отправились на несколько лет вперед - вернулись с вестями неутешительными:
все проблемы Лямеза только обострились в близком будущем. Более никто не
вернулся, и это охладило пыл правительств и многочисленных добровольцев.
Постепенно государственные наборы в хроноотряды прекратились, а для
частных лиц хронотехника была еще слишком сложна. Меж тем оправдывались
мрачные предсказания вернувшихся хронопутешественников: астрономические
суммы шли на вооружения, усугублялся экологический кризис, прежние
политические институты рушились на глазах: на смену конституционным
свободам приходили жестокие диктатуры и мафия. Гуманисты пытались спасать
гибнущую культуру, экономисты тщетно искали выход из мирового кризиса.
Наркомания и преступность все более распространялись в молодежной среде.
Вдобавок ко всему появилась новая загадочная болезнь, с длительным
инкубационным периодом, принимавшая различные формы и убивавшая наверняка.
В скором времени она получила название СИДА. Передаваясь преимущественно
половым путем, она приняла характер пандемии. Религиозные деятели
утверждали, что это - кара человечеству за разврат; политики обвиняли
своих противников в создании нового биологического оружия; в обществе
множились самые невероятные слухи. Пробовали вновь обратиться к будущему,
но ни через два, ни через три года еще не знали вакцины, а из более
отдаленного времени никто не возвращался. Пожалуй, как раз в это время и
возникла идея о том, что из будущего не возвращаются, поскольку все
проблемы там решены и жизнь прекрасна - никто не желает отправиться
обратно в Проклятый Век. Правда, одновременно существовала и
противоположная концепция: в будущем произошла ядерная война, и экспедиции
погибли в радиоактивной пустыне без средств к возвращению - ведь машины
сами не путешествовали во времени, они лишь "выстреливали" материю в
будущее или в прошлое. Однако эта гипотеза была опровергнута
Государственным Институтом хроноисследований Соединенных Республик,
отправившим в будущее возвращаемый зонд. Подобно космическому зонду, он
состоял из двигательного и приборного отсеков. Двигательный отсек
представлял собой небольшую машину времени, возвращавшую в прошлое
приборный отсек, который проводил примерно те же измерения, что и
космический аппарат на другой планете. Несколько таких зондов отправили в
близкое будущее, но ни один не вернулся - очевидно, люди будущего с
помощью хронодетекторов, появившихся уже в наше время, засекали прибывший
зонд и не давали ему вернуться. Наконец, ГИХИ отправил зонд сразу на сто
лет вперед... Результат был потрясающий. Зонд вернулся, обнаружив
нормальный радиационный фон, нормальную температуру, исключительно чистый
воздух и плодородную почву. Правительство имело глупость предать это
гласности, надеясь побороть в населении возрастающую апатию и
агрессивность в связи с угрозой ядерной войны. Но результат был вовсе не
таков, как ожидали политики...
Толпы людей осаждали институты, требуя включить их в состав
хроноэкспедиций. Ни сперва отказывали, потом стали разгонять. Демонстранты
лезли с плакатами на дубинки и пластиковые щиты. Демократические партии
включали в свои программы пункты об отмене государственной монополии на
хронопередвижения, а затем и о праве человека на выбор времени проживания.
Правительства отвечали репрессиями. Обстановка накалялась до тех пор, пока
дивизия генерала Дролла, над головой которого сгущались тучи, не взяла
штурмом один из центров хроноисследований. Пока выставленные на окраинах
городка части дрались с правительственными войсками, генерал, весь высший,
90% низшего офицерского состава, а также 60% рядовых бежали в будущее.
Волна побегов прокатилась по развитым странам. Бежали те, кто имел доступ
к машинам - сотрудники институтов и лабораторий. Их место занимали новые,
занимали с единственной целью - бежать вслед за своими предшественниками.
Перед Лямезом в целом встала проблема массового бегства в иное время.
Тогда-то и был оформлен юридически статус хронодезертирства, или
перебежничества. Законы против перебежчиков ужесточались с каждым годом,
но технический прогресс делал побеги все доступнее, и число перебежчиков
росло. Борьба с хронодезертирством явилась беспрецедентным случаем в
мировой юридической практике. Это было единственное преступление, за
которое _н_е_в_о_з_м_о_ж_н_о_ покарать _п_о_с_л_е_ его совершения. Нельзя
же было всерьез надеяться, что будущие правительства в течении сотен лет
будут выполнять какие бы то ни было решения нынешних властей, а даже если
бы это было и так, для перебежчиков осталось бы открытым прошлое, лишенные
удобств технической цивилизации, но манящее отсутствием экологического
кризиса, мафии, ядерной угрозы, СИДА, а также возможностью испытать себя в
опасном, но доходном амплуа предсказателя. И правосудие всего мира -
сперва тоталитарных, а потом и демократических государств - нашло выход:
перебежничество должно караться _д_о_ совершения. И, хотя населению
Соединенных Республик не привыкать было к обыскам, доносам и допросам,
теперь они особенно участились. Кройлес Ди, как работник госбезопасности,
не мог не знать всей трудности и опасности попыток к побегу... но он
решился... или?!
Видимо, уловив мелькнувшее в моем взгляде презрение, Ди вскочил.
- Как ты мог подумать! Я никогда не был провокатором! Да и к тому
же... если тебя арестуют, ты сможешь рассказать обо мне столько...
- Ты можешь ответить, что испытывал меня подобными разговорами.
- Да пойми ты, что цель государства не в том, чтобы избавиться от
колеблющихся, толкнув их на побег, а в том, чтобы всеми силами отвратить
колеблющихся от побега! Потому что сейчас, может, вся страна колеблется!
- Хорошо. Извини.
- Да мне грех обижаться... Нас все страна ненавидит.
- И боится.
- А что мне в этом? Власть? Эта власть призрачна! Завтра же начальник
напишет на меня рапорт или подчиненный - донос, и я отправлюсь вслед за
нашими "клиентами"! Я пошел в это проклятое учреждение потому, что мне
казалось, будто только служа в государственной безопасности, можно быть в
безопасности от государства! Боже, боже, как я ошибался! Именно здесь
опаснее всего! Но уйти я не могу, пытаться уйти...
- ...значит расписаться в собственной нелояльности. Ты говорил это
уже сотню раз.
Кройлес смолк, как-то весь съежился, отвернулся к окну. Затем сказал,
не оборачиваясь:
- Мне не звони - могут прослушивать телефон. Завтра я сам позвоню
тебе, спрошу, как насчет пикника. Если ты надумаешь, я назову тебе место
встречи.
- Почему не сейчас?
- Ты извини, но _м_ы_ тоже не можем безоговорочно верить тебе.
Ди собрался уходить.
- Подожди, - остановить я его, - насколько я понимаю, ты предложил
мне это не просто из дружеских побуждений.
- Разумеется. Даже если бы я захотел принять тебя бескорыстно, другие
не позволили бы мне. Ты должен будешь достать нам некоторые микросхемы.
- Я не имею никакого отношения к хронотехнике.
- Зато ты имеешь отношение к кибернетике. Ты бы удивился, узнав,
сколько разработок твоей отрасли применяется в хронотехнике.
- Но ведь это разработки военного профиля! Ты знаешь, что будет, если
меня поймают?
- Тебе еще не поздно отказаться. Подумай как следует и завтра дашь
мне ответ. А теперь прощай.
2
Трудно описать, как я провел ту ночь. Мысль о возможности вырваться
из лап полиции, госбезопасности, из тисков Проклятого Века не давала мне
покоя. Но, с другой стороны, что ждало меня в случае провала? Арест,
пытки, наркотики, психотропные средства... Восемь лет лагерей, это в
лучшем случае. Если не припаяют расстрел за кражу микросхем, подведя это
под шпионаж. Однако, чтобы избежать этого, просто отказаться от побега
недостаточно. Я должен был немедленно позвонить по одному из работающих
круглосуточно телефонов, которые в народе окрестили "телефонами доверия",
и сообщить все о своем разговоре с Кройлесом. Этого я сделать не мог.
К утру я так и не решил, согласиться или отказаться. Я сидел перед
телефоном, обмотав голову мокрым полотенцем, и ждал звонка. И звонок
раздался. Я медленно поднес трубку к уху.
- Вы еще не приобрели часы нашей марки? - раздался в трубке мягкий
женский голос. Я швырнул трубку на рычаг. Проклятая реклама! И тут телефон
зазвонил вновь.
- Салют, Риллен! Ну что ты решил насчет пикника?
В моем сознании всплыл обрывок одной из речей Генерала-Президента.
"Недоносительство, - вещал он, - есть большее преступление, чем простое
соучастие. Соучастник скрывает правду от властей потому, что в случае
раскрытия преступления будет наказан, то есть он прямо заинтересован в
нераскрытии преступления. Недоноситель же знает, что в случае
информирования властей его ждет не наказание, а награда, он прямо
заинтересован в раскрытии преступления, но не способствует ему. Ясно, что
так может поступать только сознательный враг государства. Соучастник может
быть просто уголовником; недоноситель же всегда политический преступник."
- Ты меня слышишь? Я спрашиваю насчет пикника!
- Я приму в нем участие, Кройлес.
- Тогда я жду тебя за углом третьего от твоего дома, налево.
Кройлес удачно выбрал место: даже если разговор прослушивался и
вызвал чьи-либо подозрения, агенты не успели бы добраться до места раньше
меня. Когда я свернул за угол, из переулка выехал Ди и распахнул дверцу
автомобиля. Я сел внутрь, и машина на большой скорости выехала на
магистраль.
- Прежде чем ты станешь членом кружка, - сказал мне Ди, - я должен
познакомить тебя с некоторыми пунктами устава. Приняв мое предложение, ты
автоматически согласился ему подчиняться.
- А если я откажусь?
- Я предложу тебе укол, после которого ты забудешь этот разговор и
многое другое, но останешься психически нормальным. Если ты будешь
сопротивляться, мне придется тебя убить.
Взглянув на Ди, я понял, что он совершенно серьезен.
- Пойми, я не могу поступить иначе. Итак, ты обязан выполнять решения
собрания кружка и непосредственно руководителя, даже если это противоречит
законам или твоим убеждениям.
Я медленно кивнул.
- Никого из членов кружка ты не будешь знать ни в лицо, ни по
фамилии. Сам ты тоже выберешь себе псевдоним.
- Я оставлю себе свое имя. Мне кажется, это, как наименее вероятное,
надежнее всего.
- Хорошо, ты будешь называться Рилленом. Если кружок безвозмездно
потребует от тебя денег, ты дашь их.
- Хорошо.
- Если ты знаешь человека, надежного и полезного для организации, ты
можешь рекомендовать его. До тех пор, пока он не согласится повиноваться
уставу, он не должен ничего знать о кружке. За рекомендованного тобой ты
отвечаешь жизнью.
- В данный момент ты рекомендуешь меня?
- Именно так. Итак, ты согласен подчиняться уставу?
- Да.
- Весь разговор записан на пленку. С этого момента ты - соучастник
хронодезертирства. Пленка будет предъявлена властям в случае твоего
предательства.
Машина остановилась перед трехэтажным коттеджем. Мы вышли и подошли к
дверям. Секунду установленная над входом телекамера изучала нас, потом
дверь открылась. В холле Ди достал две черные повязки, которые целиком
скрывали лицо, оставляя лишь щели для глаз и рта. Одну он надел сам,
другую дал мне.
- Меня отныне называй Лоут, - сказал он. - Сейчас тебе предстоит
безвредная проверка. Чтобы с тобой ни делали, не сопротивляйся.
Я вошел в небольшую комнату, где стояли два кресла и журнальный
столик. Ди закрыл дверь снаружи, и я остался один. Вскоре через дверь
напротив вошел высокий человек в черной повязке и с железным ящичком в
руке.
- Садитесь в кресло, - велел он мне и поставил ящичек на столик.
Открыв его, он достал оттуда моток какой-то ленты и привязал ею мои руки к
подлокотникам. Помня наставления Ди, я не сопротивлялся. Человек засучил
мне рукав на левой руке, достал из ящичка ампулу и шприц и сделал мне
укол. Напрягшись, я ждал чего-то неприятного, но ничего не происходило.
Боль от укола почти прошла, и я с недоумением смотрел на человека, севшего
в кресло напротив.
- Что вы чувствуете? - спросил он.
- Ничего.
- Вы всем довольны?
- Нет.
- Вы хотите жить?
- Конечно! - ответил я с некоторым испугом. Человек вновь замолчал.
Постепенно я почувствовал желание спать. По телу разлилась слабость,
сознанием овладела апатия.
- Вы готовы отвечать? - снова спросил мой странный собеседник.
- Да.
- Вы хотите жить?
- Мне все равно, - ответил я чистосердечно.
- Сколько будет дважды два?
- Четыре.
- На самом деле пять. Вы согласны?
- Да.
- Ударьтесь головой о спинку кресла.
Я исполнил. У меня не было ни сил, ни желания сопротивляться его
приказам.
- Еще раз.
Я повторил.
- Хорошо. Теперь отвечайте все, как есть. Вы - агент госбезопасности?
- Нет.
- Вы засланы к нам специально?
- Нет.
- Вы сторонник режима Андего?
- Нет.
- Вы собираетесь предать нашу организацию?
- Нет.
- Вы кому-нибудь говорили о своем вступлении?
- Да.
- Кому именно?
- Лоуту.
- Еще кому?
- Никому.
- Вы достанете необходимые нам детали?
- Да.
Те же вопросы он повторил еще несколько раз, все время меняя их
порядок. В глазах у меня двоилось, я едва слышал свои ответы. Наконец он
поднялся, и мне показалось, что громадная зыбкая тень нависла надо мной.
- Вы приняты в наш кружок, - отдалось у меня в мозгу, и я потерял
сознание.
Очнулся я все в том же кресле. Мои руки были свободны. Надо мной
стоял Лоут.
- Все в порядке, Риллен, - улыбнулся он. Мы были вдвоем, и на лице
его не было маски.
- Что это было? - спросил я.
- Препарат D, - отмахнулся он. - Один из применяемых
госбезопасностью. Разовая доза его действительно безвредна, но если это
повторять каждый день, через месяц человек превращается в полного кретина.
- Погоди, - я начал понимать. - Это что же, ты удружил мне этой
гадостью?!
- Всякий член организации вносит свой вклад. Я информирую кружок о
действиях и планах госбезопасности, а также достаю некоторые препараты. Ты
напрасно оскорбляешься. Как только я добыл эту штуку, все члены кружка, в
том числе и я, прошли эту проверку. Пойдем, тебя ждут.
Он снова надел маску и вышел. Я последовал за ним, стараясь
примириться с жестокостью законов кружка - жестокостью, вполне
обоснованной мерами против перебежчиков.
Мы поднялись на второй этаж. Следом за Лоутом я вошел в большую
полутемную комнату. Жалюзи на окнах были опущены. То, что я увидел,
напомнило мне тайные секты средневековья, как их описывают в романах. За
круглым столом сидело десять человек (Лоут был одиннадцатым, а я -
двенадцатым), все в похожих костюмах и черных масках, скрывавших лица.
Один из них поднялся при моем появлении.
- Приветствую нового члена общества, - сказал он. - Я руководитель
Эрэл. А это Коннол, Глэк, Лаус, Холлен, Ри, Делль, Саннэт, Зи и Дойлес.
Лоута вы уже знаете.
- Меня зовут Риллен, - представился я.
- Итак, Риллен, вы будете поддерживать непосредственный контакт с
тремя членами кружка: вы будете знать их телефоны и выработаете свой
условный язык, с помощью которого сможете обмениваться с ними любой
информацией, относящейся к кружку. С этими людьми вы можете общаться вне
этого здания, в обычной обстановке. Со всеми остальными вы будете
встречаться только здесь и ничего не будете о них знать, кроме их
псевдонимов. В случае, если один из ваших напарников будет арестован, вы
должны немедленно предупредить других, уехать из города и сделать укол.
- Какой укол?
- Сегодня вы получите шприц и ампулу амнезина. В случае опасности
ареста укол существенно промоет вам память, и госбезопасности придется
долго стараться, чтобы выудить из вас сведения о кружке.
- Значит, даже если меня не схватят, я забуду о кружке и потеряю
всякую возможность бежать с вами?
- Человек, напарник которого арестован, автоматически выбывает из
кружка. Это пункт устава, и вы обещали ему повиноваться. Таким образом мы
обрываем нити в руках госбезопасности.
Эрэл протянул мне коробочку со шприцем и ампулой. Я опустил ее во
внутренний карман.
- Садитесь, - сказал Эрэл и, указав мне на свободный стул у стола,
сел сам.
- Одним из ваших напарников является рекомендовавший. Другие - из
числа тех, которые имеют лишь одного или двух напарников - представятся
вам сегодня. Если вы сразу никому не приглянетесь, у вас тоже пока будет
один напарник. Запомните: ни один из ваших напарников ничего не должен
знать о других. Информацию, полученную от одного из них, вы передаете
остальным. Условный язык в общении с каждым из них должен быть разным. А
сейчас начнем заседание.
Эрэл проделал краткий анализ ситуации. Речь его сводилась к тому, что
необходимо спешить: утром бежал в будущее начальник госбезопасности и
полиции города. На его место назначен генерал Сторр, получивший за прежние
свои подвиги прозвище "Убийца".
- Это человек очень умный, очень энергичный, очень жестокий и
абсолютно беспринципный. Он подавлял восстания в Южных провинциях,
Республике Дру и секторе Би. В последнее время известен как истребитель
перебежчиков. Лаус, в каком состоянии ваши дела?
- Монтаж силовых установок в основном закончен. Осталась
хроноэлектроника, но здесь не хватает многих деталей.
- Будем надеяться, они скоро будут. Оружие, Саннэт?
- Будет на той неделе вместе с боеприпасами.
- Лоут, какая у вас информация?
- Пока все тихо, о нас никто не догадывается. Но, может быть,
Эрэл?...
- Да?
- Убрать этого Сторра?
- Ваше мнение, Ри?
- Это безрассудство. Сторра слишком хорошо охраняют. Даже если
покушение удастся, нашего человека наверняка схватят. Вы понимаете, чем
это грозит.
- Другие мнения есть?
Других мнений не было.
- У меня вопрос к Коннолу, - сказал один из молчавших до сих пор,
кажется, Зи. - Мы все еще не решили важный вопрос - о цели нашего
путешествия, точнее, о времени прибытия. Для этого нужны определенные
теоретические знания. Я хочу, Коннол, чтобы вы объяснили нам принцип
детерминизма и влияние настоящего на прошлое и будущее.
- Да, - сказал Коннол, - мы так увлеклись практической подготовкой к
побегу, что совершенно не уделяли внимания хронотеории. Что же, я восполню
этот пробел. Так вот, принцип исторического детерминизма заключается в
том, что хотя все события во времени взаимосвязаны, ни одно из них не
может быть изменено. Если некоторый факт существует во времени, то как бы
вы ни старались его изменить, результатом всех ваших усилий оказывается
именно этот факт. Простой пример: вы решили помочь Налу в покушении на
диктатора Уллена. Вы отправляетесь в прошлое и обнаруживаете, что там
никто не слыхал ни о каком Нале. Вы ищете его, и в результате имя Нала,
связанное с вашим обликом, остается в памяти у нескольких людей. Наконец,
никого не найдя, вы достаете такой же пистолет и отправляетесь на площадь,
надеясь помочь Налу во время самого покушения. Наступает соответствующая
минута... Никто не стреляет! Вы в растерянности делаете это сами...
диктатор ранен, вы в руках полиции и в отчаянии называетесь Налом. Вас
благополучно расстреливают, а в учебники истории входит факт покушения
Нала на Уллена.
- Вы что же, хотите сказать, что Нал - пришелец из будущего? -
спросил Зи.
- Разумеется, нет, это просто абстрактный пример.
- Значит, все жестко предопределено, и человек не свободен в своем
выборе?
- Вовсе нет. Каждый исторический факт является результатом
сознательных действий тех или иных людей. У них постоянно был выбор, они
непрерывно делали выбор, и именно в результате данного выбора в истории
возник данный факт. А уж возникнув, он не может быть изменен. Это не так
просто понять, но тогда это придется принимать на веру, как подтвержденную
исследованиями теорию.
После этого заседание закончилось. Никто не подошел ко мне и не
предложил себя в напарники.
3
Прошло несколько дней. Я постоянно обдумывал, каким образом достать
необходимые микросхемы. Конечно, вынести их с территории института не
составляло труда, но отчетность в моем отделе была на высоте, и пропажа
очень быстро бы обнаружилась. В этом случае - немедленное расследование,
возможно - допрос с применением психотропных средств, в эффективности
которых я уже убедился. Наконец я нашел выход. Я купил в магазине,
торгующем электроникой, несколько заурядных микросхем, внешне похожих на
необходимые мне секретные, и принес их в лабораторию. В обеденный перерыв
я вышел вместе со всеми, затем вернулся, убедился, что в коридоре никого
нет, набрал код и вошел. Облачившись в халат, маску и перчатки монтажника,
я выпаял из платы одного из блоков нужные мне детали и поставил на их
место свои, после чего отправился обедать. Когда после перерыва мы
включили блок, он моментально вышел из строя - я точно рассчитал, что и
куда ставить. Напряжение настолько превзошло номинал, что обуглившиеся
детали нельзя было отличить от украденных. Блок, в соответствии с
инструкцией, был искрошен в порошок (секретность прежде всего!), а отдел
потом еще долго искал ошибки в принципиальной схеме. В тот же день я
передал добычу Лоуту. На следующем общем собрании моим напарником стал
Делль.
На том же собрании Лоут доложил об аресте крупной организации
перебежчиков. Они уже смонтировали машину и были схвачены совершенно
случайно буквально перед самым побегом. Генерал Сторр ввел практику
внезапных облав и обысков в самых разных районах столицы. Жертвой такого
обыска и стали заговорщики.
- Надеюсь, нам такое не грозит? - спросил я, едва Лоут умолк.
- Разумеется, нет. Наша машина находится далеко отсюда и спрятана
весьма надежно. Даже если нас застукают здесь во время собрания, мы успеем
представить дело дружеской вечеринкой - в соседней комнате все
подготовлено, - ответил Эрэл.
- Пир во время чумы, - усмехнулся Глэк.
- Да, пожалуй, - кивнул Холлен. - Слышали новость? Сегодня в Северной
Империи армия правительства нанесла ядерный удар по войскам оппозиции.
Атомное оружие применено в гражданской войне.
- Кошмар! - воскликнул Зи. - Ядерное оружие - против своего народа!
- Вы думаете, Андего поступил бы иначе? - пожал плечами Холлен. -
Нет, в этом столетии нам терять нечего. Надо бежать.
- В этом никто не сомневается, - отрезал Саннэт.
- Вопрос в том, куда, - отметил Делль.
- Большинство перебежчиков выбирают срок порядка двухсот лет, -
заметил Зи. - Не слишком оторвано от современности, можно адаптироваться.
- Чепуха, - решительно заявил я. - Пусть эти болваны бегут на двести
лет вперед. Они унесут с собой туда все наши нынешние проблемы, и даже
законы против перебежчиков. Нет, мы уйдем в будущее на семь веков.
Тогда-то уж точно на Лямезе построят настоящий рай. В крайнем случае, если
нам не понравится, мы сможем перебраться в другое время. Представляю,
какие совершенные машины времени будут тогда.
- Ну, нет, - заявил Лаус. - Здесь я один из лучших инженеров, а там
буду дикарем, в принципе неспособным догнать науку. Двести лет - еще куда
ни шло...
- Лаус прав, - поддержал его Дойлес. - Мы и так бросаемся в
неизвестность очертя голову. Через двести лет мы, по крайней мере,
вынырнем среди своих современников, бежавших туда.
- Я полагаю, мы делим шкуру неубитого медведя, - вмешался Эрэл. -
Машина еще не готова. Вопрос о нашей цели еще не стоит на повестке дня.
После этого разговора прошло еще несколько дней. Был принят новый
закон о перебежчиках. Хронодезертирство приравняли к дезертирству из армии
в военное время. В то же время перебежчику, который выдаст своих
сообщников, в случае их ареста обещалась полная амнистия и даже денежная
премия. Облавы Сторра продолжались.
Однажды вечером я смотрел телевидео. Передавали последние новости. В
одной из демократических стран к власти пришла военная диктатура;
террористы взорвали здание Лиги Наций. В этот момент зазвонил телефон; я
снял трубку и услышал взволнованный голос Лоута.
- Риллен? Случилась беда. Дядюшка болен!
Я почувствовал, как холодеет в животе. Арестован руководитель Эрэл!
- Давно?
- Приступ случился сегодня. Приезжай!
- Но... уже поздно. Комендантский час...
- Риллен, поторопись, пока он в сознании!
- Понял!
Я швырнул трубку. Похоже, они взяли его внезапно, и он не успел
воспользоваться амнезином. Скорее всего, кто-то из наших предал. Теперь не
время рассуждать. Аресты, должно быть, уже начались. Я позвонил Деллю.
Никто не брал трубку. Похоже, дело далеко зашло! Собрать вещи? Некогда! Я
сбежал вниз по ступенькам, влетел в гараж и сел в машину. Машинально
ощупав карман, где лежал шприц с амнезином, я выехал на пустынную улицу и
сразу свернул в темный переулок. Комендантский час...
Когда после мировой войны возросла преступность, никто не
предполагал, к каким это приведет последствиям. И действительно, волну
обычной преступности вскоре удалось сбить, а шпану, отбиравшую мелочь у
детей и срывавшую шапки с прохожих, не принимали всерьез. Но время шло, и
шпана эволюционировала. В драках все чаще мелькали ножи, а потом и
огнестрельное оружие. Праздношатающиеся молодежные группы все более
напоминали боевые организации. Общий кризис культуры и рост наркомании
толкал в эти группировки все больше молодежи. И, наконец, горожане
убедились, что имеют дело уже не с примитивной шпаной, а с хорошо
организованными и вооруженными молодежными бандами, занимающимися рэкетом,
грабежами и убийствами и ведущими между собой кровавые войны за раздел
территории. Как всегда, мы спохватились слишком поздно... И вот -
комендантский час, бронированные автомобили, пуленепробиваемые жалюзи на
окнах...
В зеркале заднего вида мелькнули фары. Только этого не хватало! Я тут
же свернул в подворотню и некоторое время петлял по переулкам, так что сам
едва не потерял ориентацию. Наконец я почти успокоился и взял курс на дом,
где проходили наши собрания. Я уже подъезжал к нужной улице. Оставалось
миновать перекресток. И на этом-то перекрестке навстречу мне выскочил
полицейский автомобиль. Сворачивать было поздно, и я на полной скорости
проскочил мимо него. В зеркало я увидел, как машина разворачивается и
устремляется в погоню.
На шоссе у моей старушки, купленной на распродаже, не было никаких
шансов в состязании с мощным мотором полиции. Единственной надеждой были
переулки. Громоздкий бронированный полицейский лимузин обладает плохой
маневренностью.
На полной скорости я свернул в какую-то улочку. Машина встала на два
колеса, едва не врезавшись в стену, и я явственно ощутил запах горелой
резины. Затем колеса тяжело ударились о тротуар, и я помчался дальше.
Несколько раз мне казалось, что я оторвался от преследователей, но фары
полицейского автомобиля вновь возникали из-за очередного поворота - всякий
раз все ближе. Два раза меня обстреливали из автоматов. Я падал на
сиденье, на меня сыпалось разбитое стекло, я отчаянно рулил, почти не видя
дороги. Я понимал, что долго так продолжаться не может: я либо врежусь,
либо получу пулю в шину или бензобак. Наконец я нырнул в очередную
подворотню... и изо всех сил вдавил педаль тормоза. Лучи фар уперлись в
глухую стену. Тупик! Я сам себя загнал в ловушку.
Мозг работал с лихорадочной быстротой. Выскакивать из машины
бессмысленно: подъезды заперты, на окнах жалюзи, бежать некуда и
спрятаться негде. Если полицейские видели, куда я свернул, я погиб.
Выехать назад - значит попасть к ним в лапы. Но если они не видели... Я
выключил фары, отъехал в сторону, развернулся и встал у самого въезда во
двор. Снаружи меня теперь не увидеть, а если преследователи ворвутся во
двор на достаточной скорости, я успею выскочить у них за спиной. Я
протянул руку и пошарил в "бардачке". Газовый пистолет. Недурное средство
против полицейских автоматов...
Вдали послышался нарастающий шум мотора. Лучи фар ворвались в
подворотню, осветили стену, в которую я чуть не врезался, потом вдруг ушли
вбок и исчезли. Полиция проскочила мимо, не став заезжать во двор. Я
подождал, пока шум мотора стихнет, и выехал из подворотни. Тут меня ждал
очередной сюрприз. Очевидно, в охоте на меня участвовали уже несколько
машин. Одна из них ослепила меня фарами и рванулась вперед. Я еле успел
выбраться из тупика. Теперь положение было гораздо хуже: меня и
преследователей разделяло не более ста метров. Сзади ударила автоматная
очередь. Я вилял из стороны в сторону, чтобы не дать врагам прицелиться.
Теперь я уже боялся сворачивать в подворотни, но ясно было, что на
открытой улице мне не уйти. Держа руль одной рукой, я другой достал из
кармана шприц.
В этот момент какая-то длинная тень закрыла от меня преследователей.
Это был черный автомобиль без огней, выехавший из подворотни у меня за
спиной. Я успел увидеть в свете фар полицейской машины, что в кабине его
никого нет. Автомобиль ткнулся в стену дома и загородил улицу. В следующий
момент раздался оглушительный взрыв, пламя взметнулось над местом
катастрофы. С полицейскими было покончено. Очевидно, бандиты,
контролировавшие этот район, приняли меня за своего и пришли мне на
помощь. Не дожидаясь, пока они убедятся в своей ошибке, я помчался к своей
цели. В начале улицы я снизил скорость и выпрыгнул из машины на ходу.
Приземление было не слишком приятным, но вполне благополучным. Поднявшись,
я подбежал к дому и позвонил. Над дверью зажглась лампочка, освещая мое
лицо для телекамеры. Наконец, меня впустили. Уже в дверях комнаты я
вспомнил, что забыл надеть маску, но тут же заметил, что масок нет ни на
ком из присутствующих. Всего нас собралось восемь человек. Отсутствовали
Эрэл, Делль, Дойлес и Глэк.
- Больше ждать нельзя, - сказал Ри.
- Да, - кивнул Лаус. - Итак, все вы знаете, руководитель арестован, и
прежде всего мы должны избрать нового. В соответствии с уставом - жребий.
Лаус включил компьютер и загрузил программу, затем ввел псевдонимы
присутствующих. Все столпились у монитора. Экран очистился, и на нем
осталось одно имя: РИЛЛЕН. Все обернулись ко мне.
- Как я понимаю, для инаугурационной речи нет времени, - сказал я, -
поэтому к делу. Лоут, сколько времени у нас в запасе?
- Они могут быть здесь с минуты на минуту.
- Так... Есть ли у нас шансы добраться до машины времени?
- Сто процентов, - усмехнулся Лаус. - Она здесь, в подвале. Эрэл для
конспирации говорил, что она в другом месте.
Это известие приятно удивило всех.
- Она готова? - спросил я.
- В общем, да. Не оформлена должным образом, но работать будет. Надо
перенести ее сюда.
- Зачем? - поинтересовался Зи.
- Чтобы не материализоваться под землей, - пояснил Коннол
раздраженным тоном.
- Как у нас с оружием? - спросил я.
- Здесь шесть автоматов, пистолеты и гранаты, - ответил Саннэт.
- Ри и Саннэт, забаррикадируйте вход. Остальные в подвал. Машина
тяжелая?
- Блоки по отдельности можно тащить. Смонтируем их уже здесь, -
ответил Лаус.
Через несколько минут мы уже волокли вверх по лестнице тяжелые
металлические ящики, из которых свисали толстые жгуты кабелей и торчали
трубки и разъемы. Зи тащил на себе баллон с жидким азотом. Лаус показал
нам, как это все расставить, и нырнул в путаницу проводов.
- Вам кто-нибудь нужен в помощники? - спросил я.
- Сам справлюсь, - ответил Лаус и добавил: - Пусть кто-нибудь
принесет из подвала рюкзаки, там вода и продукты. На первое время нам
может понадобиться.
В этот момент на улице послышался шум машины. Я подошел к окну и
слегка приподнял жалюзи. У подъезда остановился длинный черный автомобиль.
С другой стороны улицы подъехал бронированный фургон. Следом за ним,
сверкая мигалками, подкатили две полицейские машины. Я опустил жалюзи,
обернулся и молча кивнул.
- Торопитесь. Лаус, они уже здесь, - сказал Зи. Я вышел на лестничную
площадку, окинул взглядом нагромождение мебели перед дверью и сделал знак
Саннэту и Ри. Через минуту они вошли в комнату, неся ящик с оружием. В
этот момент раздался звонок. Мы подошли к монитору телекамеры. Перед
входом стоял человек в серой форме.
- Госбезопасность, - сказал он и сунул в объектив удостоверение. -
Немедленно откройте.
- Разбирайте оружие, - скомандовал я.
- Не валяйте дурака, - продолжал гэбист. - Мы знаем, что вы дома.
Открывайте, или ломаем дверь.
Затем он вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в объектив. Экран
погас.
Я взял последний автомат. Все, кроме Лауса и Зи, который заявил, что
не умеет стрелять, уже вооружились. Холлен стоял у окна и докладывал
обстановку.
- Несколько человек держат дверь на прицеле, один возится у нее...
Кажется, подкладывает взрывчатку.
Саннэт рывком подскочил к окну, приподнял жалюзи и просунул между
ними ствол автомата. Раздалась длинная очередь. Внизу послышались крики и
проклятия, раздались ответные выстрелы. Пули защелкали по жалюзи.
- Трое есть, - удовлетворенно доложил Саннэт.
- Все к окнам! - скомандовал я. - Зи, в случае надобности будете
подавать магазины. Но патроны беречь! Лаус, долго еще?
- Сейчас, - буркнул тот.
Мы заняли места у окон. Полицейские еще раз пытались заминировать
дверь, но вынуждены были отступить, оттаскивая двух раненых. Преимущества
были на нашей стороне: мы стреляли сверху, а жалюзи худо-бедно защищали
нас от пуль. Полицейские отступили за бронированные машины и присели за
ними, стреляя по окнам. Позади послышалось низкое гудение. Я обернулся.
Лаус вылез из недр машины.
- Все готово. Осталось установить время прибытия.
- Семьсот лет вперед, - сказал я и подошел к Лаусу взглянуть, как он
это сделает.
Надо сказать, самодельная машина времени не внушала доверия. Мое
представление о величайшем достижении прогресса не вязалось с этим
хаотическим нагромождением неправильной формы блоков, кое-как соединенных
проводами и трубками. В центре всего помещались две параболические антенны
друг против друга, между которыми оставалось пустое пространство. Наиболее
удручающе выглядел пульт управления: свисающая на жгуте проводов панель, к
которой привинчены были рубильник, два стрелочных прибора и механический
счетчик, как в старых кассовых аппаратах. В окошечках этого счетчика Лаус
и выставил число 700.
- Отбываем по одному, - сказал Лаус, - в следующем порядке, - он
шагнул к компьютеру и что-то ввел. На экране возник список:
Коннол
Лоут
Зи
Холлен
Лаус
Риллен
Ри
Саннэт
В этот момент кто-то вскрикнул. Я обернулся. Коннол выронил автомат и
рухнул на пол. Одна из пуль достигла цели.
- Зи! - крикнул я, занимая место у окна. - Возьмите автомат и
стреляйте, это не сложно!
Тем временем из-за фургона высунулся человек с каким-то громоздким
оружием в руках. Гранатомет! Я пустил длинную очередь. Тот пошатнулся и
исчез за фургоном.
- Лоут! - командовал за моей спиной Лаус. - Становитесь туда! Жмите
кнопку!
Гудение стало нарастать и оборвалось громким щелчком. Мигнул свет,
запахло озоном.
- Теперь надо ждать, пока охладится и зарядится, - пояснил Лаус.
Меж тем полицейские и гэбисты наконец расположились так, что мы не
могли их достать. Снова показался ствол гранатомета. Раздался выстрел и
сразу же взрыв. Дом содрогнулся. Нападающие бросились к выбитой двери.
Снова раздались звуки хронопереброски.
- Я отправил рюкзаки, - пояснил Лаус. - Зи, теперь вы!
Зи отошел от окна. Под нашим огнем трое нападающих остались лежать,
но нескольким удалось прорваться к двери. Правда, баррикада еще
представляла серьезное препятствие.
- Ри, Саннэт! - скомандовал я. - На лестницу! Не позволяйте им
ворваться!
В этот момент я увидел ствол гранатомета, нацеленный на наши окна.
- Ложись! - крикнул я, и тут прогремел взрыв. Первое, что я увидел,
поднявшись, был изувеченный труп Холлена без головы. В стене на месте окна
зияла неправильной формы дыра. Оглянувшись на машину, я увидел, что Зи уже
исчез.
- Машина цела? - крикнул я.
- Порядок! Все досталось бедняге Холлену.
Снизу донеслись взрывы: штурмовали баррикаду. С лестничной площадки
им ответили автоматные очереди. Я схватил из ящика несколько гранат, одну
за другой швырнул их в пролом и упал на пол - как раз вовремя, чтобы не
угодить под шквальный огонь. На улице гремели взрывы. Две машины внизу
горели, возле фургона валялся убитый гранатометчик.
- Риллен! - крикнул Лаус. - Смотрите, как это делается!
Я отскочил от окна и посмотрел на него. Он стоял между антеннами -
или чем там эти штуки были на самом деле.
- Нажимаете кнопку, - Лаус протянул руку вбок. Нарастающее гудение,
щелчок - и он исчез.
В комнату вбежал Ри. Левый рукав его был весь мокрый от крови. Он
схватил правой рукой ящик, в котором осталось несколько гранат и два
магазина патронов, и потащил на лестницу. Я подбежал к машине. Ри, стоя в
дверном проеме, швырял гранаты вниз.
- Ри, смотрите! - я влез между антеннами. В этот момент в комнату
буквально вполз Саннэт.
- Риллен! Умоляю, пропустите меня вперед! Я ранен, не смогу их
сдерживать один!
Момент для благородства был не самый подходящий, но я помог Саннэту
влезть на свое место и нажал кнопку.
У Ри кончились гранаты, и он продолжал отстреливаться где-то на
лестничной площадке. Я опять залез на место и подождал, пока гудение снова
станет ровным. В этот момент в комнату, пятясь задом, вошел Ри. Он
пятился, припадая на правую ногу, и стрелял одиночными - видимо, экономил
патроны. С лестницы ему отвечали очереди. Я хотел окликнуть его, но в этот
момент он дернулся - на спине его расплывались три кровавых пятна - и
повалился на пол. Я нажал кнопку. Гудение стало нарастать.
В дверях возник полицейский с автоматом. Прежде, чем он успел
выстрелить, я всадил в него очередь. Полицейский рухнул, но за ним вбежал
следующий. Я нажал на спуск... раздался металлический щелчок. У меня
кончились патроны! В полном бессилии я смотрел, как палец полицейского
жмет на спусковой крючок. Дуло автомата смотрело мне прямо в лицо.
Но в этот момент гудение достигло высшей точки. Полицейский исчез,
исчезла комната, исчез Проклятый Век.
4
Несколько секунд ничего не было, кроме темноты и звона в ушах. Затем
вспыхнул свет, и я почувствовал, что падаю. Мгновение спустя я повалился в
густую зеленую траву. Некоторое время я приходил в себя, глядя в
безоблачное летнее небо. Затем на фоне неба возник Лаус и склонился надо
мной.
- Вот и вы, Риллен. Вы в порядке?
- Вполне.
- Как там Ри?
- Ри убит.
- Печально... Итак, нас пятеро.
Я поднялся и оглядел товарищей. Все были в порядке, кроме Саннэта,
которого перевязывал Зи. Заметив мой взгляд, Саннэт улыбнулся.
- Спасибо, Риллен. Если бы не вы, я бы остался там... где Ри...
Мы осмотрели наше вооружение. Пять автоматов, три пистолета и
примерно две сотни патронов.
- Надеюсь, нам это не понадобится, - сказал Зи.
- Как знать, - возразил я. - Надежда - штука хорошая, но пока нам
незачем торчать на открытом месте. Предлагаю перебазироваться в тот лесок.
Саннэт, вы сможете идти?
Тот кивнул утвердительно.
Собственно, "лесок" - это было мягко сказано. Мы направились к
настоящему вековому лесу, тянувшемуся в обе стороны до горизонта.
Остальное пространство представляло собой холмистую равнину, заросшую
буйной травой. Нигде не было следов цивилизации.
Довольно скоро мы набрели на дорогу - точнее, это была скорее тропа с
неглубокими колеями по бокам. По ней мы и вошли в лес. Внезапно Лоут
замер.
- Кажется, я слышал голоса, - произнес он шепотом.
Я не слышал ничего, кроме пения птиц, но тем не менее встал на колени
и приложил ухо к земле. Я явственно различил какие-то звуки, какие-то
удары в землю, слишком сильные для обычных шагов. Я вскочил и, сделав
своим спутникам знак молчать, соскочил с дороги. Мы спрятались в кустах и
затаились. Через несколько минут нашему взору предстал удивительный отряд.
Я сразу понял, что за звуки я слышал. Это был топот копыт; перед нами
были всадники.
Первым выехал коренастый чернобородый человек лет тридцати, в
железной кольчуге, кожаных штанах и тяжелых сапогах. На седле у него висел
свернутый аркан, за спиной - лук и колчан со стрелами, а правой рукой он
сжимал длинное копье. Он не спеша миновал наше убежище, поглядывая по
сторонам. За ним проехали еще шестеро, так же одетые и вооруженные. Затем
показались трое еще более необычного вида. Первый из них, как видно, был
лицом совсем незначительным: он ехал на низенькой тощей лошаденке и вовсе
не имел оружия, а одет был в какую-то мешковину. За ним, друг рядом с
другом, ехали двое важных персон на лошадях, покрытых богатыми попонами.
Первый из них с ног до головы был закован в латы и держал вытянутый щит.
На поясе его висел длинный меч в богато отделанных ножнах, над шлемом
горделиво развевались черные перья. Второй, ниже ростом и довольно полный,
был облачен в черный балахон, перепоясанный веревкой. Лицо его скрывал
низко надвинутый капюшон. Оружия не было видно, но под слишком уж твердыми
складками сутаны угадывалась кольчуга.
- Ну что, где твои Посланцы? - спросил латник.
- Тут где-нибудь, ваша милость, - ответил поспешно человек на тощей
лошаденке. - Сам видел, как они в поле попадали.
Говорили они на языке, весьма похожем на наш, только каком-то
упрощенном. Эта троица проехала мимо, за ней следовало еще около десятка
воинов в кольчугах. Оцепенев, мы ждали, пока они скроются.
Первым пришел в себя Лоут.
- Что все это значит? - воскликнул он.
- Может быть, фильм снимают, - неуверенно предположил Зи.
- Фильм? - усмехнулся я. - А где камеры? Где режиссер?
- Техника будущего...
- Зи, вы же сами в это не верите! Вы слышали, что они говорили? Они
же нас ищут!
- Тогда что же?... - пробормотал Лоут.
- Что? Я думаю, Лаус нам объяснит. Куда вы нас загнали, Лаус?
Лаус выглядел растерянным не меньше остальных.
- На семьсот лет...
- В _п_р_о_ш_л_о_е_, Лаус! В _п_р_о_ш_л_о_е_!!!
Волна горького бешенства захлестнула меня. Все, все пропало! Вместо
технократического рая будущего - дикость Средневековья, за семь столетий
до первой машины времени! Нам не выбраться отсюда! И все из-за... Я
схватил Лауса за ворот.
- Ну, признайся! Это же ты виноват! Где-нибудь перепутал полярность,
а?
- Пустите меня, Риллен, ничего я не перепутал! - отбивался он.
- Ааа, не перепутал?! - новая мысль осенила меня. - Значит, ты
нарочно? Ты же был против далекого будущего! "Здесь я инженер, там я буду
дикарем!" А теперь ты среди дикарей будешь величайшим техническим гением!
Но я тебе не доставлю этого удовольствия! - я вытащил пистолет. Но тут
Лоут схватил меня за руку и вырвал оружие.
- Не сходи с ума, Риллен! Нам теперь не счеты надо сводить, а думать,
как выжить.
- Вы идиот, Риллен, - сказал Лаус спокойно. - В том, что происходит,
я понимаю не больше вашего. Я настроил машину на будущее. Вероятно,
какой-то дефект... но не в конструкции, а в деталях... может, даже в ваших
микросхемах...
Минутная вспышка прошла.
- Все может быть, - сказал я. - Извините меня, Лаус.
- Нам нужно решить, что делать дальше, - сказал Зи.
- Очевидно, оставаться здесь нет смысла, идти напролом в чащу - тоже,
- сказал я. - Да и Саннэту необходима медицинская помощь. С другой
стороны, встречаться с этими всадниками не хочется...
- А почему вы уверены, что их намерения враждебны? - спросил Зи. -
Этот рыцарь назвал нас Посланцами. По-моему, это не означает ничего
плохого.
- Нет, идти к ним не стоит, - поддержал меня Лоут. - Лучше уж пойдем
по этой дороге в другую сторону. За лесом должен быть город, откуда они
приехали. Там разберемся на месте.
- Они не из города, - возразил я, - а если из города, то непохоже,
что он тут близко. Этот тип на своей тощей кляче не мог успеть доехать до
города, вызвать эту экспедицию и вернуться; скорее всего, он случайно
встретил отряд в лесу. Но я не думаю, что такие отряды здесь попадаются
часто, поэтому согласен с Лоутом. Пойдем через лес.
Остальные не возражали. Мы выбрались на дорогу и двинулись вглубь
леса.
Но не успели мы пройти и полумили, как вдруг в кустах затрубил рог, и
слева и справа засвистели стрелы. Я мгновенно оценил всю тяжесть
положения: на открытом месте мы представляли собой превосходную мишень для
стрел, а наши автоматы были малоэффективны против засевших за деревьями и
кустами врагов.
- Назад! - крикнул я, и мы бросились бежать, стреляя по кустам. Тут я
вспомнил о Саннэте и остановился. Саннэт и Зи лежали на дороге и
отстреливались.
- Ползите к нам! - крикнул я им. - Лоут, Лаус, прикройте их!
Мы обстреливали чащу слева и справа от дороги. Очевидно, автоматный
огонь произвел впечатление на жителей средневековья: поток стрел почти
иссяк. Саннэт и Зи были уже близко, как вдруг что-то чиркнуло мне по уху.
Я резко обернулся и понял все коварство наших врагов. Увлеченные боем, мы
забыли про первый отряд, который, очевидно, и оставил свой арьергард в
засаде, а теперь мчался прямо на нас, стреляя из луков. Я расстрелял в
упор первого воина, раскручивавшего над головой аркан, и отскочил на
обочину.
- В лес, в лес! - крикнул Лоут.
В течение нескольких минут творился кромешный ад. Стрелы свистели со
всех сторон. Я метался между деревьями, падал на землю, стрелял, слышал
выстрелы своих товарищей и только по этому догадывался, что они еще живы.
Наша стрельба, хотя и сразила немало врагов, все же не внушила им
суеверного ужаса, на который я надеялся, а в лесу стала почти бесполезной.
Поэтому я бежал, не разбирая дороги, и наконец, убедившись, что меня не
преследуют, повалился на землю, ловя ртом воздух.
Едва отдышавшись, я услышал, как треснула ветка. Я приподнялся на
локте, сжимая автомат.
- Риллен! - услышал я приглушенный голос Лоута. - Где ты?
Я окликнул его, и некоторое время мы сидели в ожидании Лауса. Наконец
он показался между деревьями.
- Вы не торопитесь, Лаус, - сказал Лоут. - Мы уже собрались вас
искать.
- Я, кажется, ранен, - сообщил он. - Посмотрите, что там с моим
плечом.
Я взглянул и почувствовал, как тошнота подступает к горлу. Из спины
Лауса торчала стрела. Все вокруг было в крови.
Лоут хотел вытащить стрелу, но я возразил: - Сначала нужно добраться
до места, где можно его уложить и перевязать.
Действительно, нам нужно было поискать убежище. В то же время
тревожило отсутствие Зи и Саннэта. В конце концов мы разделились: Лоут
пошел искать пристанище, а я - осмотреть место боя. Лауса мы оставили на
том же месте, договорившись встретиться там же.
Соблюдая все меры предосторожности, я подкрался к месту недавнего
сражения. Там уже не было ни одной живой души. В кустах и на дороге я
насчитал семнадцать трупов. Ни Зи, ни Саннэта среди них не было. Не было и
странной троицы из первого отряда: все убитые были простые воины. Я
подумал, что нам пригодится их одежда, и снял кольчуги и одежду троих, а
также взял три длинных ножа. Кольчуги оказались весьма тяжелой ношей, но
следовало подумать и о пропитании - наши рюкзаки, брошенные во время боя,
исчезли. Поэтому я подошел к одной из убитых лошадей и, преодолевая
отвращение, вырезал большой кусок мяса. Тяжело нагруженный, я отправился в
обратный путь.
Вскоре вернулся Лоут с хорошей вестью: он нашел в лесу вполне
пригодную землянку - вероятно, убежище дровосеков, а может, и
монаха-отшельника. Мы перенесли туда Лауса и мою добычу.
У Лоута нашлись спички, и мы развели костер. После этого, накалив на
огне один из ножей, решили вытаскивать стрелу. Несмотря на полное
отсутствие у нас медицинских навыков, рискованная операция прошла довольно
успешно: нам удалось остановить кровь и перевязать рану. На бинты пустили
рубашку Лоута, как самую чистую имевшуюся под рукой ткань. Увы, это было
все, что мы могли сделать для Лауса. Тот мужественно перенес всю
процедуру, лежа на деревянных нарах.
Мы с Лоутом сидели, обдумывая незавидное положение, и подбрасывали
ветки в костер. Я поднял и хотел уже бросить туда злополучную стрелу.
- Риллен! - окликнул вдруг меня Лаус. - Дайте ее сюда. Нет, сначала
ототрите наконечник от крови.
Я исполнил его просьбу. Он долго рассматривал стрелу.
- Что вы там увидели? - спросил я.
- Вы напрасно обвиняли меня, Риллен, - сказал он.
- Забудьте об этом, Лаус, я вел себя как последний...
- Не в этом дело. Взгляните. Вы ничего не видите?
- Деревянная стрела с железным наконечником...
- Это не железо, Риллен! Это легированная сталь очень высокого
качества. Получить такую в средневековой печи абсолютно невозможно. Самый
ранний срок изготовления - начало Проклятого Века. Но это не все. Подобный
сплав почти не поддается коррозии. Здесь же следы коррозии хорошо видны.
Вывод: прежде, чем из этой стали сделали наконечник стрелы, она где-то
валялась не одно столетие.
- Вы хотите сказать... - воскликнул пораженный Лоут.
- Мы в _б_у_д_у_щ_е_м_, господа. Через семьсот лет после Проклятого
Века, как того и хотели.
5
Садилось солнце. Лоут принялся жать кнопку на своих часах.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Перевожу часы. Ориентировочно. Завтра в полдень поставлю точно.
- Зачем тебе это? Выброси их. Они же электронные, что ты будешь
делать, когда сядут батарейки?
Он не ответил. Мы снова замолчали.
- В конце концов, все не так плохо, - подал вдруг голос Лаус. - Если
бы это было прошлое - тогда да. Как вы знаете, историю нельзя изменить.
Если в ней нет сведений о технической революции за семь столетий до
Проклятого Века, значит, этого не было и не могло быть. Но будущее -
другое дело. Цивилизация погибла - это ясно. Война, экологический кризис,
СИДА - пока мы не знаем, в чем причина, но причин было достаточно. Наше
счастье, что мы этого избежали. Теперь мы можем расшевелить это болото и
возродить цивилизацию хотя бы в локальном масштабе.
- Что вы понимаете под локальным масштабом? - спросил я.
- То, что необходимо для постройки машины времени.
- Разве это возможно? - недоверчиво пожал плечами я.
- Это чертовски трудно, но в принципе возможно. Главное - заручиться
поддержкой местного правителя, которому можно наобещать с три короба.
Конечно, моих знаний недостаточно, чтобы построить машину времени в мире,
где не знают электричества. Но если вооружить моими знаниями весь местный
народ, найдутся таланты, которые сделают необходимые открытия, ведь
открывать надо сравнительно простые вещи, самое сложное я как раз знаю.
Потом - от нашей цивилизации осталась какая-то техника, надо только
поискать...
- Нет, - покачал головой Лоут, - ничего не выйдет. А если и выйдет, я
в эти игры больше не играю. Опять в будущее?! А нас там встретят уже
каменными топорами? И их цивилизовывать? Пока не доберемся до динозавров,
которых уже нельзя обучить хронотехнике?
- Необязательно в будущее, - возразил я. - В конце концов, в прошлом
не так уж мало спокойных периодов, претендовавших на звание "золотого
века".
- Все это пустые фантазии, - огрызнулся Лоут. - О какой поддержке
правителей может идти речь? Вы убедились, как нас встретили. Нас прикончат
прежде, чем мы успеем распропагандировать прогресс.
- Прикончат, если полезем напролом. Действовать надо осторожно, -
сказал я. - Завтра утром я пойду на разведку. Нужно выяснить судьбу Зи и
Саннэта, кроме того, может быть, найду доктора для Лауса.
- Заложит нас твой доктор, - пробурчал Лоут.
- А чем ему платить? - осведомился Лаус.
- У одного из убитых нами воинов был кошель, - ответил я. - Там всего
несколько монет, но, может, хватит.
Наутро, вскоре после восхода, я отправился на разведку, облачившись в
одежду одного из воинов. С собой я взял пистолет, который засунул за пояс
и прикрыл сверху кольчугой, две обоймы патронов и пару монет.
На месте вчерашнего боя уже не было трупов. Путь через лес обошелся
без приключений. Через три часа, изрядно уставший - главным образом из-за
непривычки ходить в кольчуге - я добрался до города.
По нашим меркам, городок был крохотный, километра три в диаметре. Был
он обнесен крепостной стеной с башнями по углам, над которыми развевались
треугольные клетчатые флаги. К стенам города жались крестьянские лачуги;
вокруг зеленели поля. Дорога привела меня к воротам одной из башен. Двое
стражей дремали по обе стороны входа, опершись на алебарды. При моем
приближении один из них поднял голову, но тут же снова закрыл глаза. Я
беспрепятственно вошел в город.
Город произвел на меня отвратительное впечатление. Узкие кривые
улочки имели на редкость грязный и обшарпанный вид. Жители здесь лили
помои из окон прямо на улицу; сточные канавы и валявшиеся на мостовой
гниющие отбросы источали омерзительное зловоние. То тут, то там попадались
дохлые крысы; их живые собратья без страха шныряли под ногами прохожих.
Здесь же, в ужасающей грязи, возились оборванные дети. Фонарей на улицах
не было; стало быть, ночью город погружался в непроглядный мрак. На
мгновение меня охватил ужас при мысли о несчастных, всю жизнь живущих в
этой грязи и зловонии. Но затем я подумал, что сами они вовсе не считают
себя несчастными, и, напротив, задирают нос перед приезжающими в город
крестьянами.
В городе царило какое-то оживление. Почти никто не шел мне навстречу:
все спешили к центру города. Двигаясь в том же направлении, я попал в
конце концов на площадь, запруженную сторону. Площадь, по нашим меркам,
была небольшая, но после удушливого лабиринта кривых улиц казалась
необыкновенно просторной. Вдобавок здания, выходившие на площадь, не
только не отличались безобразием и убожеством, характерными для остальных
построек, но, напротив, неплохо смотрелись. По-видимому, это были главные
здания города, средоточие духовной и светской власти.
Мое военное обмундирование сыграло свою роль: горожане почтительно
расступались, давая мне дорогу. Таким образом, я пробрался в первые ряды и
увидел, наконец, что готовилось на площади.
В центре ее возвышались два грубо отесанных столба, со всех сторон
обложенных большим количеством хвороста. В каждый столб были вбиты четыре
железных кольца; с них свешивались тяжелые цепи. Тут же прохаживался
рослый человек, голый по пояс, в черном колпаке, закрывавшем голову и лицо
и оставлявшем лишь прорези для глаз. Несколько стражников с алебардами
стояли вокруг. На противоположной мне стороне площади было сооружено нечто
вроде деревянных трибун в два яруса. Над серединой второго яруса нависал
тяжелый красный балдахин. Понемногу места на трибуне занимали хорошо
одетые люди, их появление толпа встречала шумом. Верхний ярус заняли почти
исключительно рыцари в доспехах, но без шлемов, и их дамы в нелепых
платьях и уродливых колпаках, которые, вероятно, считались здесь верхом
изящества. Наконец высшие властители заняли места под балдахином. Их было
двое: высокий мужчина средних лет, в расшитом золотом камзоле и красном
плаще, и молодая женщина в платье того же, что у прочих, нелепого покроя,
но без головного убора, если не считать изящной золотой - или золотистой -
диадемы. После того, как они уселись, от трибуны к столбам вышел
приземистый человек в черной сутане, лицо его почти совершенно скрывал
капюшон. Он поднял руку, и наступила тишина.
- Дети мои! - обратился он к присутствующим. - Сегодня славный день,
ибо мы одержали очередную победу над врагом человеческим. Диавол силен и
хитер, и многие средства применяет он, дабы погубить наши души. Однажды
род людской пошел за ним, прельстившись мишурным блеском науки, и постигла
наш мир Кара Господня. И ныне Посланцы Сатаны прибывают к нам и тщатся
смутить наши души диавольской прелестью. Но Священный Трибунал стоит на
страже дела Церкви! Сегодня еще двух Посланцев Сатаны мы предадим огню, из
которого они явились. Да возвратятся в геенну огненную! Да свершится
правосудие, к вящей славе Господней!
- К вящей славе Господней, - нестройно повторила толпа. Затем в толпе
образовался проход, и на площадь въехала окруженная стражниками телега,
влекомая тощей клячей. На телеге, в размалеванных балахонах, спиной друг к
другу сидели связанные Зи и Саннэт.
Я понемногу, стараясь не привлекать внимания, выбирался из толпы. На
одной из улиц, выходивших на площадь, стояло несколько телег, должно быть,
принадлежавших крестьянам, привезшим товары на рынок. Телеги были неплохим
укрытием и, в случае погони, затруднили бы путь преследователям. Туда я и
перебрался. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я достал пистолет.
Разумеется, у меня не было никаких шансов спасти товарищей. Как мы
уже убедились, местные жители не испытывали суеверного страха перед
огнестрельным оружием, хотя сами его не имели. Я мог бы перебить два
десятка стражников из своего пистолета, но что дальше? Их в городе было
гораздо больше, да и простые горожане, по-видимому, относились к Посланцам
Сатаны однозначно.
Приговоренных уже приковали к столбам. Саннэт был без сознания, его
тело безжизненно висело на цепях. Палач с зажженным факелом подошел к
столбам.
Я тщательно прицелился и выстрелил дважды. Я видел, как дернулось
тело Саннэта, как повисло на цепях тело Зи. Это было все, что я мог для
них сделать: избавить от мучений. В следующий момент пламя охватило
столбы, черный дым повалил к небу.
На площади произошел некоторый переполох, те, кто слышал выстрелы,
обернулись в мою сторону. Я повернулся и пошел по улице. Мышление этих
людей было столь ограниченным, что им в первый момент не пришло в голову
отождествить человека в воинской кольчуге - представителя власти - с
нарушением порядка казни. Правда, дойдя до первого поворота, я ускорил шаг
и поступил совершенно правильно. Переполох все-таки поднялся. По улицам
скакали конные патрули, торговцы запирали двери лавок. Какой-то военный,
судя по всему, офицер, отчитал меня за то, что я шляюсь без дела, и велел
идти за ним. Ничего хорошего это не сулило, но я решил, что проявить
открытое неповиновение прямо сейчас, посреди улицы, слишком опасно, и
подчинился. Офицер свернул в какую-то подворотню, и мы оказались на
мощеном дворе, где солдаты седлали лошадей. Офицер велел мне скакать к
Южным воротам с приказанием их закрыть. К счастью, в детстве, когда я
гостил у родственников в деревне, мне приходилось ездить верхом, и потому
я сумел сесть в седло и выехать со двора. Я добросовестно передал приказ,
однако выехал из города прежде, чем он был исполнен. Если бы я не передал
приказа, за мной послали бы погоню сразу же, как только обнаружили бы, что
ворота открыты. А так я избежал погони и добрался до нашего убежища почти
благополучно, если не считать, что детские навыки оказались недостаточно
прочными и уже в лесу проклятая лошадь скинула-таки меня и ускакала.
6
Заслышав мои шаги, Лоут выглянул из землянки с автоматом наготове.
Увидев, что это я, он успокоился.
- Как Лаус? - спросил я вполголоса.
- Ему хуже. Рана гноится, у него поднялась температура. Сейчас он
спит.
Чтобы не тревожить больного, мы отошли в сторону. Я рассказал Лоуту о
событиях в городе. Он стал еще мрачнее.
- Я вижу, ты не пытался найти врача, - сказал он.
- Да, не до этого было. Но я намерен...
- Ни в коем случае! Он выдаст нас обязательно.
- Но речь идет о жизни Лауса.
- И о наших жизнях тоже. К тому же, если врач выдаст нас, он выдаст и
Лауса.
- Но все-таки будет шанс, что он нас не выдаст. Мы не можем лишить
Лауса последней надежды. В конце концов, мы ему обязаны.
- Тем, что оказались здесь? Нечего сказать, много мы выиграли!
- Лоут, не забывай, наш мир постигла катастрофа. Нам, во всяком
случае, удалось ее избежать. Кроме того, Лаус - наша единственная надежда
построить новую машину.
- Я уже сказал: я в эти игры не играю.
- Хорошо. В таком случае, вопрос будет решен голосованием. Голос
Лауса станет решающим.
Не дожидаясь ответа Лоута, я вошел в землянку. Некоторое время я
стоял, не решаясь нарушить сон больного: ведь это было единственное
лекарство, которым мы располагали. Неожиданно Лаус открыл глаза.
- Как вы себя чувствуете? - спросил я.
- Скверно, Риллен. Чем окончилась экспедиция?
Я вкратце изложил ему события и в завершение спросил, желает ли он,
чтобы мы привели врача. Лаус подумал, затем ответил:
- Нет. Лучше умереть от раны, чем на костре.
К вечеру жар у Лауса увеличился. В окрестных лесах наверняка росли
целебные растения, но у нас не было никаких знаний в этой области. Два дня
мы просидели, как загнанные звери, не смея высунуть носа из норы. Затем у
нас кончилась провизия, и я отправился на охоту. Блуждая по лесу, я
наткнулся на весьма неприятное зрелище.
На ветвях старого раскидистого дерева висели четыре трупа. Тела уже
порядком разложились, от них шла омерзительная вонь. При моем приближении
несколько птиц тяжело взлетели из кроны дерева. Одежда покойников висела
грязными лохмотьями. Я повернулся и быстро пошел прочь. Поразмыслив, я
пришел к выводу, что эти люди - либо разбойники, либо их жертвы. Так или
иначе, мысль о наличии в лесу разбойников заставила меня удвоить
осторожность. Однако моя охота закончилась удачно: никто на меня не напал,
и мне удалось подстрелить двух зайцев.
Когда я вернулся, Лаус был уже без сознания.
- Как, по-твоему, у него есть шансы? - спросил я.
- Никаких, - покачал головой Лоут.
- Но, по-моему, рана неглубокая.
- Он умирает не от раны. Это заражение крови.
Вечером больной ненадолго пришел в себя. Он посмотрел на меня мутным
взглядом и шевельнул губами. Я наклонился к нему, чтобы лучше слышать.
- Какого... черта, Риллен? - прошептал он.
- Что?
- Какого черта... мы... бежали?
Это были его последние слова. Лаус умер на следующий день рано утром.
Целый день мы с Лоутом копали могилу недалеко от входа в землянку. В
качестве инструмента нам служили широкие ножи солдат. Работа продвигалась
медленно. Под вечер, когда могила была почти готова, нож Лоута уперся в
какое-то препятствие. Сперва он решил, что это камень, но вскоре убедился,
что неизвестный предмет плоский, прямоугольной формы. Лоут подозвал меня,
и мы выкопали загадочный предмет. Им оказался металлический кейс,
завернутый в полиэтилен, искромсанный нашими ножами. Находка привела нас в
необычайное волнение. Первая попытка открыть кейс не дала результатов:
проржавевшие, несмотря на полиэтилен, замки не поддавались нашим ножам.
- Может, там и нет ничего, - сказал Лоут. - Под нами развалины
города, мало ли что можно найти.
- Нет, недаром он был завернут, - возразил я. - И вообще, непохоже,
чтобы он пролежал в земле больше полувека.
Прежде чем возобновить попытки, мы отдали последний долг нашему
товарищу. Когда могила была засыпана, я вырезал ножом на коре ближайшего
дерева: "Здесь лежит Лаус". Увы! Мы не знали ни настоящего имени этого
человека, ни года его рождения, ни даже точной даты смерти. А что мы знали
о других членах кружка, заплативших жизнью за наш побег? Нас осталось двое
- двое из двенадцати. И чего мы достигли - одни в чужом и варварском
времени, всеми преследуемые, не знающие, как жить дальше? Кейс был для нас
тем же, чем соломинка для утопающего. Эта весточка из Проклятого Века
казалась последней надеждой на спасение. Проклятый Век, век торжества
самых чудовищных идей, век самого страшного террора и самых многочисленных
жертв, век мировых войн, век упадка культуры и кризиса цивилизации! Каким
привлекательным он вдруг показался! Гибель миллионов там казалась нам куда
предпочтительней нашей собственной гибели здесь! Наконец, сломав один из
ножей, мы открыли кейс.
Внутри оказался столь же тщательно завернутый в полиэтилен свиток, на
обратной стороне которого я и пишу теперь. Не знаю, что это - папирус,
пергамент, но, во всяком случае, не бумага. Свиток содержал историю
прежнего обитателя землянки.
Этот человек, Даллен Кри, бежал из прошлого через год после нас, но
прибыл в будущее на сорок лет раньше. Он быстро понял, какой прием здесь
оказывают перебежчикам, и нашел оригинальный способ обмануть Священный
Трибунал: сделался святым отшельником. В этом ему сильно помогли знания по
истории средневековья. Повесть его невероятно скучна: в самом деле, что
интересного могло быть в жизни человека, тридцать лет просидевшего в
землянке? Впрочем, иногда он наведывался в окрестные монастыри и там,
роясь в старинных документах, сделал удивительное открытие. Он выяснил,
какая катастрофа постигла нашу цивилизацию.
"Массовое хронодезертирство, - пишет Кри, - привело к тому, что
проблемы Лямеза стало просто некому решать. В будущее бежали ученые,
квалифицированные специалисты, просто честные люди, не желавшие мириться с
деградацией общества. В итоге во всем мире произошло падение производства,
разразился глобальный кризис, начался голод. Продолжала свирепствовать
СИДА, и ей уже не могли противостоять так же организованно, как раньше.
Правительства пытались бороться с перебежчиками террором, но он вызывал
ответный террор и новый рост числа побегов. Начался хаос. Повсюду к власти
приходили уголовные элементы. Вспыхивали войны и мятежи. По нескольким
городам были нанесены ядерные удары. Государства рухнули. Повсюду
воцарилась анархия. Власть перешла к враждующим вооруженным группировкам.
Клич "Наука довела нас до этого!" был подхвачен. Озверевшие толпы громили
оставшиеся научные центры, убивали ученых. В течение каких-нибудь двух
десятилетий цивилизация была уничтожена. Войны, террор, СИДА и
возродившиеся страшные болезни средневековья истребили большую часть
человечества.
Через несколько десятилетий после гибели цивилизации восстановилось
экологическое равновесие. Природа стала залечивать нанесенные людьми раны.
К этому времени начали прибывать перебежчики из прошлого. Но, растерянные,
неорганизованные, не умеющие найти общий язык с жителями этого времени,
они уже ничего не могли исправить. Последняя попытка возродить цивилизацию
была предпринята через двести лет после Проклятого Века. В этот период
количество прибывающих перебежчиков достигло максимума. Но большинство из
них захотели использовать имевшиеся у них знания для захвата власти. В
итоге все закончилось очередной вспышкой насилия, уничтожившей то, что еще
сохранялось.
В настоящее время Лямез переживает эпоху раннего средневековья.
Большая часть планеты представляет собой так называемые Дикие Земли -
никто не знает, что там творится. Мне ничего не известно о попытках
пересечь океан. На протяжении столетий то тут, то там взрываются склады
ядерного оружия; из-за этого на планете живут целые расы мутантов. СИДА
по-прежнему уносит человеческие жизни, укрепляя тем самым позиции церкви,
которая преследует разврат так же, как и науку."
Кроме того, мы узнали из манускрипта Кри некоторые географические
подробности. Мы узнали, что находимся в Королевстве Корринвальд, обширном,
но раздробленном. Наиболее населенные области находятся к северу от нас;
вольный город Линдерг, где нашли свою смерть Зи и Саннэту, служит им
своеобразной границей. К западу и северо-западу земли принадлежат крупным
и мелким феодалам; они по большей части населены мало, в основном
крестьянами. На юго-западе - соседнее королевство Грундорг. На востоке и
юго-востоке - владения герцога Раттельберского. Наконец, на юге - почти
незаселенные территории, переходящие в Дикие Земли. Кроме того, мы узнали,
что нынешняя религия имеет своей основой государственную религию
Соединенных Республик и что нынешнее летоисчисление ведется от конца
Проклятого Века - от Искупления, по теперешней терминологии.
Свою повесть Кри заканчивал так: "Я чувствую, что жить мне осталось
недолго. Сейчас я спрячу эту рукопись в кейс, закопаю его и пойду в город.
Тридцать лет я прожил в норе, как зверь; пусть хоть похоронят меня
по-человечески."
Мы обсудили наше положение. Лоут предложил податься к разбойникам, но
я отклонил эту идею.
- Разбойникам нужны не мы, а наше оружие. Нас прирежут в первую же
ночь, чтобы завладеть им.
Однако остаться в землянке, как Кри, нам тоже не хотелось. В конце
концов мы решили, что Лоут отправится в дальнюю разведку на юг, а я буду
ждать его в течение месяца.
Лоут отсутствует уже тридцать восьмой день. Все это время я жил в
землянке, охотился, в результате чего истратил почти весь оставленный мне
Лоутом боезапас, и писал эту повесть. Теперь она подошла к концу, и,
кажется, вовремя: паста в шариковой ручке Лауса кончается. Два дня назад
сели батарейки в часах Лоута. Рвутся последние ниточки, соединяющие меня с
моим временем.
Сегодня я отправлюсь в путь - куда-нибудь на юго-запад. Но прежде я,
как и мой предшественник, положу эту рукопись в кейс и зарою его перед
входом в землянку. Найдут ли его когда-нибудь? Кто прочтет эти строки?
Полуграмотный кладоискатель? Следующий собрат по несчастью - перебежчик?
Или, может быть, археолог будущей цивилизации? Если, конечно, человечеству
удастся возродиться после чудовищной ошибки, совершенной нашим
поколением...
ДОМ
- Мосье, к вам мосье де Монтре.
Жак Дюбуа брезгливо поморщился.
- Скажите, что я не могу его принять.
Однако посетитель, решительно отодвинув слугу, уже входил в кабинет.
Тонкие черты породистого лица, безупречный костюм, еле уловимый запах
дорогого лосьона - все в вошедшем говорило о принадлежности к старинному
дворянскому роду, не имеющему ничего общего с наскоро купленными
баронствами нуворишей; такие манеры формируются столетиями. Даже и теперь
де Монтре держался с достоинством, мало вязавшимся с целью его визита.
- Если вы пришли просить об отсрочке, граф, то напрасно теряете
время, - сказал Дюбуа. - Срок ваших закладных истек, деньги вами не
внесены, и дом становится моим по праву.
- Никто не оспаривает ваших прав, мосье, - ответил де Монтре, - я
лишь прошу вас войти в мое положение. Мои предки жили в этом доме на
протяжении трех столетий. Я понимаю ваше желание приобрести старинный
особняк; вы достаточно богаты, чтобы сделать это. Но ведь, помимо моей
усадьбы, существуют и другие...
- Мне нравится именно ваша, и покончим с этим.
- Мосье Дюбуа, я ведь не прошу вас аннулировать долговые
обязательства. Вы получите свои деньги, но чуть позже, как только мои
обстоятельства поправятся...
- Ваши обстоятельства никогда не поправятся, и если вы сами это не
понимаете, то вы еще больший глупец, чем я думал.
- Как вы смеете говорить со мной в таком тоне!
- Смею, мосье Арман Филипп граф де Монтре, еще как смею! Я, жалкий
ничтожный плебей, предков которого ваши предки могли просто ради забавы
травить собаками, теперь говорю с вами так, как мне вздумается, и вы
будете меня слушать! Вы правили Францией на протяжении столетий,
проигрывали от скуки огромные состояния, устраивали оргии, достойные
Калигулы, вам принадлежало все - власть, почет, женщины - но теперь ваше
время кончилось! Вы бездарно спустили капиталы, награбленные вашими
предками в крестовых походах и междоусобных войнах, отнятые у тех, кто всю
жизнь добывал свой хлеб в поте лица - и теперь власть перешла к тем, кто
ее действительно достоин. Третье сословие - это все, слышали такой лозунг?
В своей аристократической спеси вы не пожелали ударить палец о палец,
чтобы спасти положение; вы презирали коммерцию - ну конечно, торговать
куда менее достойно, чем насиловать крестьянок. Посмотрите на себя, граф
де Монтре! Даже теперь, дойдя до полного разорения, вы тратите последние
деньги на дорогие костюмы и лосьоны! Нет, я не испытываю ни малейших
угрызений совести, отнимая у вас дом. Я получаю его по справедливости,
приобретаю на деньги, которые честно заработал, а не унаследовал от
придворного лизоблюда или разбойника в доспехах.
Лицо графа побледнело, рука стиснула набалдашник трости, однако де
Монтре совладал с собой. Он резко повернулся и направился к двери. На
пороге он остановился и произнес почти безучастно:
- Вам не будет покоя в моем доме. Ни вам, ни вашей шлюхе, - после
чего стремительно вышел.
"Шлюха, - усмехнулся про себя Дюбуа, - ну и что, что шлюха? Можно
подумать, что его аристократки - непорочные девы. Во всей истории Франции
была только одна девственница, да и ту сожгли на костре..." - Дюбуа
полагал, что по части остроумия он тоже не уступит завсегдатаям
аристократических салонов. Мысли его обратились к Жаннет. Он действительно
подобрал ее на панели - в самом начале ее карьеры, прежде, чем очарование
молодости успело поблекнуть под бременем профессии. Жаннет жила у него уже
полгода - и жила весьма неплохо, так что всем этим разорившимся графиням
впору только завидовать; должно быть, она и сама теперь с удивлением
вспоминала о временах, когда была уличной проституткой. В последнее время
она, пожалуй, даже слишком избаловалась и стала позволять себе капризы, но
Дюбуа находил в этом даже особое удовольствие: человеку, который с
малолетства привык пробивать себе дорогу зубами и когтями, быстро
надоедает покорность.
Дюбуа вынул из кармана часы на золотой цепочке, бросил взгляд на
циферблат и поднялся из-за стола. Завтра в это время, подумал он, Жаннет
сможет почувствовать себя почти графиней де Монтре.
Карета въехала в ворота, украшенные гербом рода де Монтре; колеса
зашуршали по гравию подъездной аллеи. Откинув занавеску на окне, Жаннет с
любопытством разглядывала свое новое жилище, или, как выразился Дюбуа,
"загородную резиденцию". Старинный трехэтажный особняк больше походил на
крепость, чем на жилой дом; массивные стены, обросшие мхом у основания,
узкие, особенно в восточном крыле, словно прячущиеся в нишах окна, тяжелые
ставни и двери угрюмо контрастировали с веселым летним небом и ярким
солнцем. Даже в пышной зелени сада чудилось что-то зловещее, словно в
болотной траве, скрывающей гибельную трясину.
- Не очень-то здесь уютно, - произнесла с сомнением Жаннет.
- Здание построено в шестнадцатом веке, - с видом знатока ответил
Дюбуа, - а это были довольно смутные времена. С тех пор, конечно, дом не
раз ремонтировался и обновлялся. Но все же это самое настоящее старинное
родовое гнездо. Ты будешь жить здесь, как графиня.
Жаннет ничего не ответила; она не строила иллюзий относительно своего
будущего и понимала, что рано или поздно Дюбуа наскучит ею и возьмет новую
"графиню" - или даже вслед за настоящим дворянским особняком обзаведется
настоящей женой-аристократкой. Впрочем, за прошедшие полгода она кое-что
скопила и рассчитывала к тому же на щедрый подарок при расставании; а там,
конечно, сыщется еще какой-нибудь нувориш, для которого физические данные
женщины куда важнее ее репутации.
На крыльце их встретил Пьер Леруа, нанятый новым владельцем мажордом.
В холле ожидала прислуга. Дюбуа нетерпеливым жестом отпустил слуг и
обратился к Леруа:
- Покажите нам дом.
- Да, мосье, - поклонился тот, - но, может быть, мадам желает
отдохнуть с дороги?
Жаннет улыбнулась: ее назвали "мадам", словно она и впрямь была
законной супругой владельца поместья.
- Мадам отдохнет позже, - сказал Дюбуа. - Ведите нас.
- Как скажете, мосье.
Они прошли через сумрачный холл с потемневшими от времени портретами
на стенах и огромным камином, похожим на старинную башню, и поднялись по
скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Миновав несколько комнат,
меблировка которых, кажется, не менялась со времен Людовика XV, они
оказались перед массивной дубовой дверью.
- Кабинет графа, - объявил мажордом и взялся за тяжелую бронзовую
ручку. Однако дверь не открылась.
- Странно... - пробормотал Леруа, - я помню, что оставил дверь
отпертой.
- У вас ключ при себе? - спросил Дюбуа с ноткой раздражения в голосе.
- Да, конечно... - мажордом отпер дверь.
В последний момент в мозгу Дюбуа мелькнула мысль, что дело здесь
нечисто, и он почти грубо отодвинул Жаннет в сторону. В следующий миг
дверь беззвучно отворилась.
Посередине кабинета, лицом к вошедшим, сидел в кресле граф де Монтре.
Выстрел снес ему полчерепа; все вокруг было забрызгано кровью и сероватыми
каплями мозга. Рука с пистолетом бессильно свешивалась с подлокотника.
- Что там? - с испуганным любопытством спросила Жаннет, неуверенно
пытаясь заглянуть через плечо Дюбуа. Тот оттеснил ее от кабинета.
- Тебе ни к чему на это смотреть. Де Монтре... он застрелился, чтобы
досадить нам.
Жаннет тихо вскрикнула.
- Не волнуйся. Конечно, это неприятно, но ничего страшного не
произошло. Люди умирают каждый день тысячами, - Дюбуа повернулся к
мажордому. - Как, черт побери, он оказался в кабинете?
- Не знаю, мосье, - развел руками Леруа. - Конечно, у графа были
ключи от всех дверей, а главный вход - не единственный в доме. Он мог
войти еще до прибытия новых слуг и где-то прятаться...
- Неужели никто не слышал выстрела?
- Вы же сами видите, какие здесь двери и стены. Если никого не было
поблизости, то нет ничего удивительного.
- Черт побери, эти аристократы всегда были позерами... Ну уж передо
мной мог бы не устраивать представление, я ведь толстокожий буржуа,
бесчестный и бесчувственный денежный мешок - так, кажется, они нас
аттестуют? Этот человек прожил никчемную жизнь и умер никчемной смертью.
Ладно, Леруа, займитесь формальностями.
Формальности не отняли много времени. Прибыли полицейский инспектор
Леблан и врач по фамилии Клавье; осмотр места происшествия не оставил у
них никакого сомнения в факте самоубийства, и тело увезли.
- Сколько прежних слуг осталось в поместье? - спросил Дюбуа у
мажордома.
- Трое, мосье. Садовник, который слишком стар, чтобы искать новое
место, кухарка, надеющаяся, что новый хозяин будет платить исправней
прежнего, и конюх, он же кучер - этому малому вообще все безразлично.
- Значит, остальные пожелали покинуть дом, когда узнали, что он
перейдет ко мне? Хм... странная преданность, если учесть, что им
недоплачивали. Не хватало еще, чтобы из-за этого нелепого инцидента
разбежались и новые слуги. Соберите всех.
Дюбуа обратился к слугам с краткой речью, в которой сообщил, что
весьма сожалеет о случившемся печальном происшествии, однако в смерти
графа де Монтре не может быть обвинен никто.
- Ни я и никто другой не заставляли графа жить не по средствам и
залезать в долги. Когда человек прыгает с обрыва и разбивается о камни,
виноваты не камни, а человек. Я буду совсем иным хозяином, чем де Монтре;
ни один из моих людей не будет иметь оснований сетовать на мизерное или
задержанное жалование. Я всегда плачу по счетам.
Подействовали ли слова о жаловании, или слуги просто не обладали той
чувствительностью, которой так опасался Дюбуа, но ни один из них не
выразил желания уволиться. Новый хозяин совсем уже успокоился, как вдруг
Жаннет, окончательно убедившись в неизменности планов Дюбуа, набралась
смелости и заявила, что не может остаться жить "в этом ужасном доме".
- Вздор, Жаннет, что за глупости? - устало отмахнулся
предприниматель. - Де Монтре как раз и добивался, чтобы мы отказались
здесь жить. Ты же не хочешь, чтобы его безумная идея увенчалась успехом?
- Жак, не говори так... о мертвом...
- Мертвый он опасен еще менее, чем живой. Жаннет, мы живем в
просвещенное время в просвещенной стране, и не забивай свою хорошенькую
головку всяким суеверным вздором. Ну и что с того, что де Монтре
застрелился здесь? Всякий дом, построенный более полувека назад, был
свидетелем смертей своих хозяев.
- Но эта смерть... такая ужасная...
- Напротив, она была мгновенной и безболезненной. Меня вообще
удивляет ненормальный интерес людей к насильственной смерти. Так
называемая естественная смерть от какой-нибудь болезни часто куда более
мучительна, однако она никого не волнует; но стоит где-то прогреметь
выстрелу, как целая толпа сбегается потрепетать в ужасе.
Жаннет не отважилась настаивать и дальше, понимая, что только
разозлит Дюбуа; однако его разумные доводы не могли почему-то развеять ее
тоску и тяжелые предчувствия. Впрочем, горничная Жаннет (у нее теперь была
горничная, как у настоящей госпожи), разбитная и легкомысленная девица по
имени Мари, не разделяла тревог своей хозяйки и в конце концов даже сумела
рассмешить ее. Но к вечеру страх снова начал овладевать Жаннет. Последний
отблеск солнца истаял на западе; над домом опустилась хмурая ночь. Ветер
гулял в листве разросшегося сада; одинокая ветка скреблась в окно, словно
кто-то неведомый просил: "Впустите... впустите меня..." Из окон спален
открывался вид на ночной лес; ни единого огонька не было видно в той
стороне. Где-то в доме поскрипывали старые половицы.
Наконец отворилась дверь, и в спальню трясущейся от страха Жаннет
вошел Дюбуа.
- Милый, как я рада, что ты пришел!
- Я пришел не для того, чтобы разговаривать, - промурлыкал под нос
Дюбуа, развязывая пояс халата.
Внезапно из-за туч вышла луна, озарив комнату мертвенным светом; и в
ту же минуту откуда-то издалека донесся высокий и протяжный звук,
тоскливый, как плач неприкаянной души.
- Боже мой, Жак, что это?! - в ужасе воскликнула Жаннет.
- Собака воет, только и всего, - ответил Дюбуа с ноткой раздражения в
голосе, наваливаясь на нее всем телом. Но через несколько минут он с
отвращением убедился, что не может преуспеть в своем деле: проклятый вой
мешал ему, не давал сосредоточиться. Красный от злости и смущения, Дюбуа
вынужден был удалиться в свою спальню.
Наутро, выглянув в окно, Дюбуа заметил конюха, идущего через двор с
ведром в руке. Хозяин окликнул слугу и спросил, есть ли в имении собаки.
- Нет, мосье! - ответил тот, подходя ближе к окну.
- Нет? Но до деревни довольно далеко; что же за пес выл вчера ночью?
- Пес, мосье?
- Ну да, да; неужели ты не слышал вой?
- Это не пес, мосье. Это волк выл в лесу.
- Волк? - удивился Дюбуа. - В этих местах есть волки? - он вдруг
вспомнил, что волк изображен на гербе де Монтре, и, усмехнувшись про себя,
уже приготовился услышать деревенскую легенду о волке-оборотне, воющем
всякий раз, когда умирает кто-нибудь из графского рода. Но вместо этого
парень просто ответил:
- Есть, мосье, хотя и не очень много. Обычно они нам не докучают, тем
более в эту пору, в конце лета, когда в лесу еще достаточно корма.
- Ну что ж, будет на кого поохотится, - сказал Дюбуа. Доселе ему не
приходилось участвовать в этой забаве помещиков, но он намеревался
наверстать упущенное.
Прошло несколько дней. Жизнь в поместье вошла в нормальное русло;
никто не вспоминал, во всяком случае вслух, о трагическом происшествии,
омрачившем прибытие новых хозяев. Дюбуа получал по почте отчеты своих
управляющих, из коих следовало, что его финансовые дела обстоят
превосходно. Даже волчий вой не беспокоил больше обитателей дома. Правда,
чувство смутной тревоги не покинуло до конца Жаннет; она и сама
затруднялась объяснить его причину, Дюбуа же полагал причиной угрюмую
архитектуру старинного здания и велел лучше освещать его по вечерам,
однако не захотел вносить иных изменений в архаичное убранство помещений,
желая сохранить стиль "настоящего родового гнезда". Он был особенно ласков
с Жаннет в эти дни, и та, чтобы не выглядеть неблагодарной, скрывала от
него свое затаенное чувство дискомфорта.
Но вот однажды ранним утром Дюбуа проснулся от громкого стука в
дверь.
- Мосье, пренеприятное происшествие! - услышал он голос мажордома.
- Что еще такое?
- Садовник, мосье... Обычно по утрам он приходил на кухню, чтобы
выпить стакан молока и поболтать с кухаркой. Но сегодня он не пришел, и
кухарка встревожилась, не заболел ли он...
- Короче, что с ним стряслось?
- Похоже, что он мертв, мосье...
Дюбуа с проклятиями вылез из-под одеяла. Выйдя в коридор, он увидел
Жаннет, стоявшую в халатике на пороге своей спальни; лицо ее было бледно,
в глазах читался испуг.
- Надеюсь, на сей раз речь не идет о насильственной смерти? -
воскликнул Дюбуа.
- Не знаю, мосье, но признаков насилия незаметно. Вам лучше самому
взглянуть. За врачом и полицией уже послали.
Мысленно чертыхаясь по поводу подобных нелепых совпадений, Дюбуа
зашагал вслед за мажордомом через сад; его туфли и полы халата сразу
намокли от росы. На скамейке перед домиком садовника плакала и звучно
сморкалась старуха кухарка; одна из молодых горничных успокаивала ее.
Дюбуа вошел внутрь.
Старик в нижнем белье лежал на полу в метре от кровати, скорчившись и
вцепившись в грудь белыми костлявыми пальцами. Его посиневшее лицо было
искажено гримасой ужаса; на губах засохла пена. "Лучше ничего не трогать
до прихода полиции", - подумал Дюбуа.
Вскоре прибыл доктор Клавье. Поздоровавшись с хозяином поместья и
выразив подобающее сожаление по поводу очередного "печального
происшествия", он прошел в комнату садовника. Затем появился Леблан.
- Вряд ли для вас здесь найдется работа, инспектор, - приветствовал
его Клавье.
- Вы полагаете, это естественная смерть?
- Вне всякого сомнения. Сердечный приступ, что совсем неудивительно в
таком возрасте.
- Но слуга из поместья, примчавшийся ко мне, сказал, что старика
задушили.
- Нет, ничего подобного. Хотя такая ошибка вполне понятна, если
взглянуть на тело. В некотором роде он действительно умер от удушья, но
вызвано оно не внешними, а сугубо внутренними причинами.
- Ну что ж, доктор, я полагаюсь на вашу компетентность. Признаться,
менее всего мне хотелось бы распутывать дело об убийстве. Мосье Дюбуа,
весьма сожалею, что вынужден второй раз наносить вам визит по столь
неприятному поводу. Надеюсь, больше этого не случиться. Как говорил мой
знакомый, лейтенант артиллерии, снаряды не попадают дважды в одно место.
Разумеется, смерть садовника произвела удручающее впечатление на всех
в доме, и в первую очередь на Жаннет. Но Дюбуа даже не дал ей раскрыть
рта.
- Старик умер во сне от сердечного приступа; в этом нет абсолютно
ничего необычного, - сказал он тоном, не терпящим возражений. - Придется
нанять нового садовника, только и всего.
Жаннет печально вздохнула.
Миновало три дня. Утром четвертого почтальон доставил Дюбуа письмо.
Прочитав его, предприниматель объявил Жаннет, что дела требуют его
присутствия в Париже. Жаннет при этом известии отвернулась и закусила
губу; казалось, она вот-вот расплачется.
- Я вернусь сегодня же вечером, - сказал Дюбуа, - в крайнем случае -
завтра днем.
- И бросишь меня на все это время одну в этом ужасном доме!
- Одну? Что ты такое говоришь? В доме полно слуг. Разве эта хохотушка
Мари больше не развлекает тебя? И ничего ужасного в _м_о_е_м_ доме нет!
- Жак, пожалуйста, не оставляй меня! Мне плохо здесь... без тебя.
- Жаннет, но я должен ехать! От этого зависит исход важной сделки.
"Сделка тебе важнее, чем я!" - хотела воскликнуть Жаннет, но вовремя
прикусила язык. На подобную фразу Дюбуа наверняка ответил бы: "Конечно,
важнее." Он сказал бы такое даже своей жене, а ведь она - всего лишь
содержанка. Купленная за побрякушки, за дорогие наряды, за горничную
Мари... и теперь уже не мыслящая жизни без всего этого, а значит,
обязанная повиноваться своему господину.
Дюбуа велел запрягать, а сам прошел в кабинет, чтобы еще раз
просмотреть кое-какие бумаги. Через некоторое время, оторвавшись от этого
занятия, он с удивлением обнаружил, что лошади еще не готовы. "Что он там
копается", - недовольно пробурчал предприниматель, имея в виду кучера, и
направился к двери, чтобы лично выяснить этот вопрос. Из окна он видел,
что дверь конюшни полуоткрыта; когда на его громкий оклик никто не
отозвался, Дюбуа, повинуясь скорее инстинкту, чем рассудку, вернулся и
прихватил с собой пистолет. Впрочем, собственная тревога показалась ему
смешной: "Неужели я стал заражаться страхами Жаннет?" Однако всякое
желание смеяться у него пропало, когда он заглянул в приоткрытую дверь.
Кучер лежал у самого входа с проломленной головой; кажется, после
страшного удара он сумел еще отползти к дверям, прежде чем смерть настигла
его. Его убийца, вороной жеребец, не отличавшийся прежде буйным нравом,
всхрапывал, дико скашивал глаза, брыкался и бил землю окровавленным
копытом. В следующий момент он сорвался с привязи и бросился вон из
конюшни, прямо на опешившего Дюбуа. Тот, однако, успел вскинуть пистолет и
выстрелить почти в упор. Конь упал и забился в агонии; кровь толчками
выплескивалась из раны. Дюбуа с отвращением отвернулся.
На этот раз Леблан не удовольствовался утверждением доктора о явном
отсутствии следов злого умысла. Он окинул Дюбуа хмурым и подозрительным
взглядом и объявил, что проведет тщательное расследование и допросит всех,
находившихся в доме.
- Черт побери! - воскликнул владелец дома, - не хотите же вы сказать,
что это убийство!
- Я ничего не хочу сказать, мосье, - неприветливо ответил
полицейский, - я только знаю, что это уже третья внезапная смерть в вашем
поместье всего за несколько дней. Три снаряда, попавшие в одну воронку -
это, согласитесь, подозрительно.
- Но между этими смертями нет никакой связи... и в них нет никакого
смысла. Все они вполне объяснимы. Совершенно очевидно, что это просто
несчастливое совпадение.
- По роду своей службы я не должен верить в совпадения, - холодно
заметил Леблан.
Расследование затянулось на несколько часов. Инспектору так и не
удалось отыскать оснований, позволяющих квалифицировать происшествие
иначе, чем несчастный случай. Наконец он удалился явно недовольный, бросив
на прощание фразу: "Будьте осторожны, мосье Дюбуа". Фразу это можно было
понимать двояко: "опасайтесь неизвестного убийцы" или "берегитесь
разоблачения".
Когда все кончилось, ехать в Париж было уже поздно, да и нового
кучера надо было где-то искать. Дюбуа вынужден был отказаться от поездки,
с негодованием чувствуя, что выгодная сделка уплывает из рук. Но
неприятности этим не ограничились. Сразу несколько слуг потребовали
расчет. Дюбуа все же удалось отговорить их; он обещал им прибавку к
жалованию, понимая, что если из-за бегства слуг дурная слава дома
возрастет, платить придется еще больше. Конечно же, не обошлось без сцены
с Жаннет, заявившей о категорическом нежелании жить "под одной крышей со
смертью" (должно быть, это выражение она почерпнула из одного из
бульварных романов, которые читала в последнее время в больших
количествах). Дюбуа сначала уговаривал ее, потом накричал, потом все-таки
завершил дело миром, скрепив соглашение дорогим ожерельем, которое прежде
хотел преподнести в более подходящей обстановке. При этом он подумал, что,
будь на месте Жаннет самая добродетельная супруга, спор был бы решен таким
же образом, и презрительное отношение к проституткам совершенно не
оправдано: все женщины - одинаково продажные твари.
Вскоре почта известила Дюбуа, что его скверные предчувствия
оправдались: его несостоявшейся поездкой воспользовался конкурент, и то,
что должно было принести прибыль, теперь оборачивалось убытками. Казалось
бы, все подталкивало Дюбуа к отъезду в город; однако он был упрям и не
привык отступать перед препятствиями - напротив, чем серьезнее они
казались, тем больше крепла его решимость преодолеть их; не будь этого
качества, он не сделал бы карьеры от мальчишки-газетчика до преуспевающего
дельца.
Вечером того же дня, когда пришло огорчительное известие, хозяин дома
и его любовница сидели в столовой в ожидании ужина. Дюбуа машинально
перегибал и складывал салфетку: пополам, еще пополам... Он всегда
проделывал подобное, когда бывал раздражен. Неожиданно в столовую вбежал
запыхавшийся лакей, в обязанности которого входило прислуживать за столом.
- Мосье, мосье! Кухарка...
- Только не говори, что она мертва! - воскликнул Дюбуа.
- Еще нет, мосье... но, кажется, ей очень худо.
Старухе действительно было худо: она задыхалась, лицо ее посинело,
тело содрогалось в судорогах. На полу валялась большая ложка с остатками
пищи. Очевидно, кухарка поперхнулась, пробуя собственное блюдо; Дюбуа,
впрочем, понял это не сразу - сначала у него мелькнула мысль о яде. Одна
из служанок пыталась оказать помощь, другая побежала за доктором. Но к
тому времени, как прибыл Клавье, все было уже кончено. Список мертвецов
снова пополнился.
На этот раз Леблан был, кажется, полон решимости кого-то арестовать.
Он самым тщательным образом восстанавливал картину происшествия;
выяснилось, что на момент, когда произошло несчастье, лишь лакей и одна из
служанок не имели алиби. Инспектор, однако, не стал их задерживать, а
предложил хозяину и доктору обсудить положение.
Все трое прошли в кабинет Дюбуа, некогда ставший местом гибели де
Монтре; предпринимателя нимало не смущало последнее обстоятельство.
- Я убежден, что мы имеем дело с преступлением, - сказал без
предисловий Леблан. - Точнее, с серией преступлений.
- По-вашему, я убиваю собственных слуг? - взвился Дюбуа.
- Нет, вполне очевидно, что это не вы. В последнем случае вы просто
не могли этого сделать - если, конечно, весь дом не в сговоре и не
выгораживает вас специально. Но сговор между убийцей и жертвами - абсурд.
- Не меньший абсурд, чем убийство без мотива!
- Видите ли, - откашлялся доктор, - чисто теоретически у вас могла
быть причина... Я вообще-то не специалист по душевным болезням; у нас тут,
в сельской местности, с ума сходят редко. Но буквально на днях мне
попалась одна статья... Иногда человек, совершив некий поступок,
подсознательно сожалеет о нем и пытается исправить содеянное. При этом он
действует как сомнамбула, не осознавая своих поступков и не помня о них.
Ну и, поскольку вы косвенно причастны к смерти графа де Монтре...
- Чепуха, - отрезал Дюбуа. - По-вашему, я подсознательно пытаюсь
исполнить его проклятие и лишить себя покоя? Но я не испытываю никакой
вины, ни сознательной, ни подсознательной. Не вижу причин церемониться с
этими засохшими ветвями старинной аристократии.
- Так или иначе, у вас алиби, - вмешался инспектор, - и мы можем не
рассматривать экзотическую гипотезу доктора.
- Ваша гипотеза кажется мне не менее экзотичной, - заметил Дюбуа, -
вы говорите об убийствах, но ведь все произошедшее - несчастные случаи.
- Не так уж трудно было подстроить три последние смерти, - возразил
инспектор. - Чтобы вызвать ночью сердечный приступ у старика, достаточно
хорошо напугать его. То же относится и к поперхнувшейся старухе. А в питье
лошади можно было подмешать возбуждающий препарат.
- По-вашему, за всем этим стоит кто-то из слуг?
- Нет, не они. И не ваша... гм... подруга. Еще римляне, расследуя
преступление, первым делом задавались вопросом: кому выгодно? У вас,
очевидно, есть враги?
- Как и у всякого делового человека. Но никто из них не стал бы
сводить счеты способом, достойным готического романа. К тому же если
кто-то хочет разделаться со мной, причем тут мои слуги?
- Верно, дело здесь не в ваших конкурентах. Больше похоже на месть,
причем преследующую определенные цели. Такое впечатление, что кто-то
стремится выжить вас из этого дома, попутно сильно сбив его цену за счет
дурной славы. Для этого он убивает слуг, которые служили прежде роду де
Монтре, а затем, так сказать, предали его, перейдя к вам...
- Иными словами, кто-то из де Монтре хочет по дешевке выкупить
родовое гнездо? Но покойный граф был последним в роду, у него не осталось
родственников. Я выяснял это.
- В таких делах никогда нет полной уверенности. Родственник может
быть дальним и носить другую фамилию; это может быть просто друг и
наконец... даже сам граф Арман де Монтре.
- Покойник? Вы же сами видели тело.
- Теперь я не уверен, что мы видели тело графа. Вы же помните, лицо
было обезображено выстрелом. Конечно, тогда возникает вопрос, чей же труп
нам подсунули... но это уже отдельная тема. Зато смотрите, как сходится
все остальное. Граф знает свой дом лучше, чем кто бы то ни было, и у него
есть ключи от всех дверей; ему не составляет труда проникнуть куда угодно.
И, разумеется, одного его появления достаточно, чтобы смертельно, в
буквальном смысле этого слова, напугать садовника и кухарку.
- Слишком романтично, чтобы быть правдой, - скривился Дюбуа.
- На почве утраты дома у графа вполне могла развиться навязчивая
идея, - заметил Клавье. - И тогда, вполне возможно, он стал бы действовать
именно таким способом.
- Вы хотите сказать, что по моему дому разгуливает жаждущий мести
маньяк? В таком случае, почему он ограничивается слугами и не убьет меня?
- А кто вам сказал, что он этого не сделает? - с полицейской прямотой
спросил инспектор. - Прежде, чем убить вас, он хочет заставить вас дрожать
от страха, только и всего.
- И что же, по-вашему, мне следует делать?
- Я бы рекомендовал вам уехать... на некоторое время. Видите ли,
здесь я не могу гарантировать вашу безопасность. В сельской местности
штаты полиции отнюдь не раздуты... мы не можем приставить по жандарму к
каждому обитателю дома.
- Иными словами, вы снимаете с себя ответственность? - усмехнулся
Дюбуа.
- Нет, конечно, нет. Я сделаю все возможное... но ведь формально у
нас нет даже состава преступления. Есть лишь серия несчастных случаев - и
гипотеза, которая покажется моему начальству еще более фантастичной, чем
вам.
- Не трудитесь, я понял. Что ж, я вполне могу сам за себя постоять.
- Но вспомните, что опасность грозит не только вам.
- Если вы не способны нас защитить, так хотя бы воздержитесь от
нотаций. К тому же, как вы говорите, все это - только гипотезы, к которым
я по-прежнему не испытываю большого доверия. Но если этот неведомый
мститель, будь он де Монтре или кто-нибудь еще, снова сунется в _м_о_й
дом, я его застрелю.
- Во всяком случае, вы должны предупредить об опасности всех, живущих
в доме.
- Чтобы все разбежались? Суеверные сплетни - это одно, а реальная
угроза убийства - совсем другое. Нет, они и без того напуганы.
- В таком случае, мосье Дюбуа, мне придется самому предупредить их.
- Инспектор, у вас нет формальных оснований считать эти смерти
насильственными. А значит, вы не вправе сбивать с толку моих людей, нанося
тем самым ущерб...
В этот момент раздался стук в дверь. Это оказался Леруа.
- Простите, что прерываю вас, мосье, - сказал он, - но дело в том,
что слуги... они хотят получить расчет.
- Что, все? - раздраженно крикнул предприниматель. - Постарайтесь их
отговорить!
- Невозможно, мосье, я пробовал. Они хотят покинуть поместье
немедленно, до наступления ночи. Так вы позволите произвести расчет с
ними?
- А что, если нет?
- Они говорят, мосье, что все равно уйдут и вернутся за деньгами
позже.
- Черт побери! Видите, инспектор, ваши хлопоты уже не требуются. Ну
ладно, Леруа, рассчитайте этих суеверных идиотов, а потом ступайте в
деревню и наймите кого-нибудь на пару дней, пока не прибудут новые
постоянные слуги.
- Хорошо, мосье. Но боюсь, что никто из деревни не согласится
поступить в этот дом даже за тройную плату.
- Мне нужны слуги, а не ваши догадки! Ступайте!
- Видите, мосье Дюбуа, - сказал инспектор, когда мажордом вышел, -
сами обстоятельства подталкивают вас к отъезду.
- Черта с два! Если кому-то и нужно выжить меня из этого дома, то он
этого не добьется! - предприниматель встал из кресла, давая понять, что
разговор окончен.
Жаннет встретила его слезами.
- Жак! - воскликнула она, бросаясь к нему на шею. - Давай уедем из
этого проклятого места! Уедем прямо сейчас!
Некоторое время Дюбуа раздумывал, не сказать ли ей о предположениях
Леблана; он не знал, что для Жаннет хуже - суеверный страх или реальная
опасность, и наконец остановился на полуправде.
- Кое-кому из моих недругов очень бы понравилось мое бегство из дома.
И именно поэтому мы остаемся здесь. Ничего не бойся. Пока ты со мной, тебе
ничего не угрожает, - для пущей убедительности он продемонстрировал Жаннет
заряженный пистолет, чем, кажется еще более напугал ее.
Оказалось, что не все слуги покинули дом: неожиданно откуда-то
появилась Мари. Правда, радость Дюбуа по этому поводу моментально
улетучилась: обычная жизнерадостность горничной исчезла, и она, казалось,
могла теперь только ввергнуть свою хозяйку в еще большее уныние. Затем
вернулся Леруа - как он и ожидал, ни с чем: ни один житель деревни не
соглашался не только работать в доме де Монтре, но даже подходить к нему
после захода солнца. На ночь Дюбуа велел всем запереться на задвижки, а
сам, вопреки обыкновению, остался в спальне Жаннет до утра.
Этой ночью в лесу снова выл волк.
Утром, оставив Жаннет на попечение горничной и строго наказав
мажордому приглядывать за ними обоими, Дюбуа отправился в скобяную лавку и
приобрел там несколько несколько наиболее мощных висячих замков и засовов,
после чего, наняв за совершенно непомерную сумму временного работника,
возвратился с ним в поместье. Вместе с Леруа они обошли весь дом, меняя
замки и заколачивая двери; Дюбуа даже простукивал стены в поисках тайных
ходов - еще неделю назад одна мысль о подобном показалась бы ему чистейшей
паранойей. В конце концов дом стал походить на крепость не только снаружи,
но и изнутри; запертые и забитые двери придавали ему совсем мрачный и
нежилой вид. Работник получил свою плату и удалился с явным облегчением;
весь его вид словно говорил: "никакие запоры не спасут вас от проклятия де
Монтре".
Было ли тому виной естественное раздражение из-за того, что все
складывается так неудачно, или угрюмая атмосфера дома и произошедших в нем
событий начала действовать и на свободного от предрассудков
предпринимателя, однако Дюбуа впервые почувствовал себя в своих владениях
по-настоящему неуютно и все время до вечера провел в обществе Жаннет. Ему
удалось развеяться и, что, пожалуй, было еще важнее, развеселить свою
любовницу, так что та перестала просить об отъезде и как будто поверила,
что с прибытием новых слуг все пойдет по-другому. Наконец Жаннет удалилась
к себе; Дюбуа сидел, откинувшись, на диване, зажав сигару между своими
толстыми волосатыми пальцами, как вдруг тишину дома прорезал ужасающий
женский вопль. Хозяин злополучного поместья вскочил, как ужаленный,
вытащил из ящика стола пистолет и бросился в коридор.
Жаннет, смертельно бледная, лежала без движения на пороге своей
спальни. Склонившись к ней, Дюбуа с облегчением убедился, что она всего
лишь потеряла сознание. В это время в другом конце коридора показался
испуганный мажордом.
- Что случилось? - крикнул он.
- Она жива, - ответил Дюбуа и лишь в этот момент задумался о причине
крика и обморока. Он заглянул в спальню и почувствовал, как у него
холодеет внутри.
Хохотушка Мари, чей беспечный нрав, казалось, не могли смутить даже
зловещие события последних дней, висела под потолком комнаты. Опрокинутый
стул валялся на полу. Посмотрев на страшное лицо удавленницы, Дюбуа понял,
что смерть уже прочно вступила в свои права и бесполезно пытаться оказать
помощь.
- Чертов ублюдок! - заорал предприниматель. - Где ты прячешься?!
Выходи - или ты боишься встретиться со мной лицом к лицу?!
- Что вы, что вы, мосье, - произнес подошедший Леруа. Он старался
говорить спокойно, но голос его дрожал. - Здесь никого нет, кроме нас. Это
же самоубийство, вне всякого сомнения самоубийство...
Дюбуа повернулся к нему. Увидев выражение его лица, мажордом
отшатнулся.
- Самоубийство?! За каким дьяволом, по-вашему, ей вешаться?
- Кто же знает... Девушки в таком возрасте... Какие-нибудь амурные
неурядицы...
- Отправляйтесь за врачом, - Дюбуа взял себя в руки. - И если,
вернувшись, вы не застанете меня в живых, знайте, что это - не
самоубийство.
Вскоре после ухода Леруа Жаннет пришла в чувство.
- Это правда? - спросила она. - Мне не померещилось?
- Нет, - ответил Дюбуа, - к сожалению, нет.
- Бедняжка Мари... Ну теперь-то мы уедем отсюда. Уедем немедленно.
- Уедем... - рассеянно отвечал он, озираясь по сторонам, словно
затравленный зверь. Делец, проворачивавший миллионные операции,
управлявший жизнью многих людей, впервые за многие годы был напуган
по-настоящему. Все предыдущие смерти имели разумное объяснение; но гибель
Мари была настолько нелепой, иррациональной...
Доктор, однако, не проявил особенного удивления - равно как и
инспектор, с которым он, очевидно, уже поделился своими сведениями.
- Бедняжка Мари, - повторил Клавье слова Жаннет. - Если бы я знал,
что она пойдет на это...
- Что, что вы хотите сказать? - нетерпеливо воскликнул Дюбуа. - Это
самоубийство?
- Несомненно.
- Но мотив?
- Вчера Мари попросила осмотреть ее... Она была беременна.
Дюбуа вдруг почувствовал идиотское желание воскликнуть: "Я тут ни при
чем!" Вместо этого он обратился к Леблану:
- Но, инспектор, если ваша гипотеза о мстителе верна, то ему ничего
не стоило повесить служанку, инсценировав самоубийство.
- Я вполне согласен с доктором, - ответил Леблан, заканчивая осмотр
тела. - Видите ли, когда человека вешают против его воли, ему либо
связывают руки, либо предварительно приводят его в бесчувственное
состояние. Очевидно, в обоих случаях жертва не может схватиться за
веревку. Напротив, самоубийцы обычно рефлекторно делают это в последний
момент, отчего на руках остаются соответствующие следы, каковые и
присутствуют в данном случае... Конечно, в отсутствие мотива это не было
бы стопроцентным доказательством, однако информация доктора...
Жалость Дюбуа к Мари мгновенно улетучилась.
- Ей не следовало делать это в моем доме! - зло воскликнул он.
- Не думаю, что она специально хотела доставить вам неприятности, -
покачал головой доктор. - Вероятно, это было внезапное импульсивное
решение. Должно быть, гнетущая атмосфера дома послужила толчком...
- Оставьте мой дом в покое! "Гнетущая атмосфера", "дом смерти" - это
все идиотские выдумки, и я докажу вам всем, что здесь можно жить самым
прекрасным образом!
Как только посторонние удалились, Жаннет обеспокоенно спросила:
- Жак, ты ведь не собираешься здесь остаться?
- Разумеется, мы останемся.
- Но ты обещал!
- Я думал, что мы имеем дело с чертовски ловким и коварным убийцей.
Но оказалось, что Мари никто не убивал, а значит, и опасности нет.
- Нет опасности?! Пять смертей за две недели!
- Это всего лишь крайне неприятное совпадение. Ну и не совсем
совпадение... Каждый следующий несчастный случай взвинчивает нервы людей,
повышая тем самым вероятность новой трагедии...
- Ты можешь сколько угодно рассуждать с умным видом, но я здесь
больше не останусь.
- Жаннет, надо потерпеть еще какой-то день. А там прибудут новые
слуги, и жизнь войдет в нормальное русло. Нельзя сейчас бежать; надо
сломать эту традицию нарастающего страха...
- Я уезжаю, Жак, уезжаю немедленно. Если ты не хочешь ехать, я еду
одна.
Дюбуа потерял терпение.
- Можешь ехать куда угодно. Мне не нужны истерички. Если ты уедешь
сейчас, между нами все будет кончено.
- Жак, не говори так... Я хочу быть с тобой... но только не в этом
доме. Мне страшно, Жак... очень страшно...
- Ты под моей защитой!
- Есть вещи, над которыми даже ты не властен...
- Ну, хватит этой суеверной чепухи! Я прошу... я требую, чтобы ты
осталась. Нет? Ты хорошо подумала, чего лишаешься? Все еще нет?
Он подошел к ней и с размаху ударил по щеке. Ему и прежде, хотя
крайне редко, приходилось пользоваться этим средством, чтобы одернуть ее.
Тогда это помогало.
Жаннет отвернулась и заплакала.
- Прощайте, мосье Дюбуа, - сказала она.
- Леруа! Леруа! - закричал взбешенный предприниматель. Появился
встревоженный мажордом.
- Отправляйтесь в деревню и наймите кого-нибудь, кто отвезет
мадемуазель в город. Прямо сейчас.
- Бесполезно, мосье. Теперь, на ночь глядя, никто не согласится
оказывать вам услуги. Может быть, подождать до утра?
- Я сказал - сейчас! Если никого не сможете нанять, повезете ее сами!
Все, ступайте с глаз моих! Оба!
Дюбуа остался в огромном доме один. Черная безлунная ночь окутала
поместье, угрюмый лес, проходящую через лес дорогу... Затрещав, погасла
свеча, оставив владельца дома наедине с темнотой и безлюдьем. Снова
издалека донесся волчий вой; на этот раз, как почудилось Дюбуа, в нем
звучала не тоска, а торжество и одновременно мрачная угроза. Он представил
себе, каково слушать этот вой одинокому путнику там, в холодной и
неприветливой ночи, и содрогнулся.
Экипаж катился по ночному лесу. Слева и справа высились во мраке
стволы старых деревьев, помнивших, вероятно, еще первого графа де Монтре;
длинные корявые ветви кое-где переплетались над дорогой. Холодный ночной
ветерок шептался в листве, шевелился в кустах; где-то глухо заухал филин.
Леруа, правивший лошадьми, непроизвольно поежился. Казалось невероятным,
что где-то существует расцвеченный огнями Париж, что в кабаре и ресторанах
сейчас кипит веселье, что на дворе прагматичный девятнадцатый век; здесь,
в лесу, все было словно пропитано духом древности, духом давно миновавших
времен - или, скорее, вневременья, застывшей и окостеневшей вечности.
Леруа, наверное, не очень бы удивился, если бы навстречу из-за поворота
выехал рыцарь в латах или показался средневековый монах в остром клобуке.
Он уже сожалел, что взялся отвезти ночью в город любовницу хозяина - как
он подозревал, теперь уже бывшую любовницу; если бы он просто объявил
Дюбуа, что исполнить его поручение некому, тот, возможно, сказал бы
Жаннет: "Добирайся сама, как знаешь", и она, столкнувшись с подобной
перспективой, пошла бы на примирение - не на это ли рассчитывал хозяин?
Так или иначе, теперь уже поздно об этом думать; вот разве что Жаннет сама
попросит повернуть назад...
В этот момент сзади отчетливо донесся волчий вой. Здесь, в лесу, он
звучал куда более зловеще, чем в доме. Жаннет высунулась в окно.
- Скорее, Леруа! Вы слышите?
- Ничего страшного. В здешних местах обычно люди охотятся на волков,
а не наоборот, - ответил тот, однако подхлестнул лошадей.
Через несколько минут вой прозвучал снова, на этот раз уже гораздо
ближе. Леруа подивился: если это не обман слуха, то зверь перемещался с
потрясающей скоростью. Затем он решил, что это, скорее всего, выл другой
волк. Лошади стали проявлять заметное беспокойство.
Волк завыл в третий раз - теперь уже совсем рядом, буквально за
поворотом. "Быстрее, быстрее!" - кричала Жаннет, но лошади уже не
нуждались в понуканиях. Леруа почувствовал, что не может справиться с
ними. Подстегиваемые древним ужасом, кони помчались во весь опор; карета
стонала и раскачивалась на рессорах. Низко склонившаяся ветка царапнула по
верху кареты, словно рука, пытающаяся удержать ускользающую добычу.
- Что вы делаете, мы разобьемся! - закричала Жаннет. В следующий
момент спазм перехватил ей горло: оглянувшись назад, она увидела
преследователей.
Следом за каретой мчалось семь или восемь крупных волков;
перепуганной Жаннет они показались просто огромными. Самый большой бежал
впереди; это был великолепный зверь с шерстью редкого серебристого
оттенка. Его глаза светились в темноте, что вообще-то обычно для животных
этого вида, но Жаннет почудилось, что в них сверкает адский огонь.
Преследователи мчались совершенно бесшумно, как призраки, и расстояние
между ними и потенциальными жертвами, несмотря на бешеный бег коней, с
каждой минутой сокращалось. Леруа уже не пытался управлять лошадьми; он
сидел, вцепившись в поводья и уставясь в темноту вытаращенными от страха
глазами.
Раздался глухой треск, и карета, лишившаяся колеса, рывком завалилась
на бок. Дверца распахнулась, и Жаннет, не успев ни за что зацепиться,
вывалилась на дорогу. Обезумевшие лошади тащили опрокинувшийся экипаж
дальше.
Когда Жаннет пришла в себя после падения, она увидела волков,
обступивших ее полукругом. Вожак втянул носом воздух и обнажил клыки,
тускло блеснувшие в свете звезд. Жаннет почувствовала, как волосы
шевелятся у нее на голове; парализованная ужасом, она не могла
сопротивляться, не могла кричать - она лишь смотрела на медленно
приближавшегося зверя...
- Мне очень жаль, мосье Дюбуа, - говорил инспектор Леблан, - но вам
придется принять участие в опознании. Тело сильно обезображено...
- Да, - сказал Дюбуа, отрешенно глядя перед собой, - да, конечно.
Немного помолчав, он спросил: - А что, Леруа уцелел?
- Вряд ли это можно назвать так, - ответил инспектор. - Его нашли
возле обломков кареты. Хищники его не тронули, но пережитое пагубно
отразилось на нем... Он сидел, совершенно седой, тупо уставясь в одну
точку; в таком состоянии он пребывает и теперь. Бедняга лишился рассудка.
- Кажется, все это не очень согласуется с вашей гипотезой о мстителе,
- угрюмо заметил Дюбуа. - Не будете же вы утверждать, что это были
дрессированные волки?
- Да, это звучало бы нелепо... Волки вообще не поддаются дрессировке.
Хотя, с другой стороны, существуют породы собак, очень похожие на волков.
Да и нападение стаи на экипаж в это время года настолько необычно... И
вели они себя скорее по-собачьи: загрызли жертву, но не сожрали ее. К тому
же, колесо: почему оно вдруг отвалилось? Возможно, случайность... а
возможно, ось была подпилена. Осмотр не позволяет сказать однозначно.
- Значит, вы не отказываетесь от вашей идеи? - удивился Дюбуа.
- Не знаю, мосье Дюбуа; просто не знаю. Если это преступление, то
дьявольски, просто невероятно хитрое и сложное; если же нет, то это
невероятная цепь совпадений. Приходится выбирать между двумя
невероятностями. Ну, вы готовы? Доктор ждет нас.
Когда с тяжелыми формальностями было покончено, Клавье выразил
желание поговорить с Дюбуа. Тот отрешенно кивнул.
Некоторое время оба молчали.
- Она была очень дорога вам? - нарушил, наконец, тишину доктор.
- Да... наверное, да, - ответил предприниматель, - хотя раньше я
никогда не думал об этом.
- Теперь вы уедете?
- Нет! - скрипнул зубами Дюбуа. - Именно теперь я ни за что не уеду!
Никому на свете не удастся выгнать меня из моего дома!
- Извините меня, мосье, но это приобретает характер навязчивой идеи.
Разумеется, то, что вам пришлось пережить...
- Увольте меня, доктор, от этой чепухи! Я рассуждаю так же трезво,
как всегда. На моей стороне законы вероятности. Совпадения не могут
продолжаться вечно - значит, мне не грозит опасность; или вы, подобно
инспектору, видите во всем этом злой умысел?
- Леблан по-прежнему считает, что мы имеем дело с заурядным
преступником?
- Не с заурядным; впрочем, он ни в чем не уверен. Он допускает, что в
последней трагедии в роли убийц выступили собаки.
- Насколько я могу судить, это были волки.
- А почему... почему они ее не съели?
- Ну, тут возможно очень простое объяснение. У волков чувствительное
обоняние; запах духов мог отбить им аппетит. Извините меня за такие
подробности...
- Напротив, вы меня успокоили. Теперь я точно знаю, что мы имеем дело
только с совпадениями.
- Видите ли, мосье Дюбуа... как раз об этом я хотел с вами
поговорить. Как и Леблан, я не верю в слишком большое количество
совпадений... но в данном случае я сомневаюсь, что все это мог устроить
обычный человек.
- Тогда кто же? - усмехнулся Дюбуа. - Разгневанный призрак графа же
Монтре?
- Вы напрасно так несерьезно к этому относитесь.
- Доктор?! - Дюбуа в удивлении уставился на собеседника. - Не хотите
же вы сказать, что верите в подобную чушь?! Вы, человек науки!
- Да, разумеется, мы живем в девятнадцатом веке, когда кажется, что в
храме науки осталось уложить лишь несколько кирпичей... Но это
поверхностный взгляд. Боюсь, что выстроенное нами здание - всего лишь вход
в будущий храм. В сущности, мы еще почти ничего не знаем о фундаментальных
вещах: о жизни, о смерти. Принято считать, что человек - это машина:
сердце - мотор, желудок - топка, руки и ноги - рычаги, и так далее. Но
тогда почему мы не можем собрать эту машину из отдельных деталей? Почему,
раз остановившись, она не может быть запущена заново, хотя бы причина
остановки и была устранена?
- Очевидно, детали без работы мгновенно портятся, только и всего, -
раздраженно ответил Дюбуа.
- Но почему это происходит? Отчего сложные и многообразные химические
процессы жизни быстро и необратимо сменяются химическими процессами
разложения? Отчего повреждение мозга обращает в косную гниющую протоплазму
абсолютно здоровый организм? Сердце ведь обладает собственной нервной
системой; оно не нуждается в командах мозга. Теоретически тело могло бы
жить без головы, как живет оно без ноги или руки, однако этого не
происходит.
- Убежден, что наука отыщет ответы на эти вопросы.
- Я тоже убежден в этом; но откуда мы знаем, каковы будут эти ответы?
Почему не допустить, что существует некая субстанция, назовем ее душой или
разумом, которая связана с телом, но способна покинуть его? А если эта
субстанция взаимодействует с собственным телом, то она может
взаимодействовать и с другими объектами материального мира.
- Право, доктор, вы меня разочаровали. Вы думаете, что достаточно
вместо "привидение" сказать "субстанция", и средневековые бредни обратятся
в научную гипотезу? Нет, доктор. В своей жизни я не сталкивался ни с чем,
что нельзя было бы объяснить рационально, и не встречал достойных внимания
упоминаний о чем-нибудь подобном.
- Шесть смертей подряд, мосье.
- Каждая из которых имеет разумное объяснение! В конце концов, что вы
от меня хотите? Чтобы я уехал? Жаннет пыталась уехать, это ее и погубило.
Может, мне следует принести церковное покаяние? Окропить дом святой водой
и надеть на шею венок из чеснока? Нет уж, я сделал кое-что получше. Я
сменил замки и запер двери, и у меня под рукой оружие. Если за всем этим
действительно кто-то стоит, я с большим удовольствием всажу пулю в этого
ублюдка.
- Как знаете, мосье, как знаете; и все же я убежден, что здесь вам
грозит опасность.
- Вздор, завтра прибывают новые слуги, и все пойдет, как надо.
- На вашем месте я хотя бы сегодня не ночевал один в пустом доме.
- Я способен постоять за себя. Если это призрак, - усмехнулся Дюбуа,
- то он не может причинить мне вреда; а если живой человек, то я живо
сделаю его призраком.
К вечеру погода испортилась; наступившая осень заявила о своих
правах. Холодный ветер срывал мокрые листья с деревьев и швырял в окна
мелкие капли дождя. Дюбуа допоздна просидел в кабинете над бумагами; но
дела не шли ему на ум. Хотя он и не признался бы себе в этом, им овладевал
страх. Мысль о том, что в этом кабинете свел счеты с жизнью последний граф
де Монтре, теперь действовала на нервы нового владельца поместья; сознание
полного одиночества в пустом и холодном доме угнетало его. Дошло до того,
что, уловив краем глаза какое-то движение, он вздрогнул и дернулся к
оружию, лишь в следующий момент осознав, что испугался собственной тени на
стене. Дюбуа выругался. В это время налетел особенно сильный порыв ветра;
стекла вздрогнули, и где-то в доме с треском распахнулась ставня.
Несколько секунд Дюбуа сидел неподвижно, вслушиваясь с бьющимся сердцем в
звуки ночного дома, но слышал лишь завывание ветра в трубах. Затем он
встал и, с пистолетом в одной руке и фонарем в другой, отправился
проверить подозрительное окно.
Ничего необычного там не оказалось; очевидно, ставню в самом деле
распахнул ветер. Дюбуа снова закрыл ее и, не возвращаясь уже в кабинет,
отправился в спальню. Там он тщательно запер за собой дверь на два оборота
ключа и на задвижку, осмотрел окно, положил на столик рядом с кроватью
заряженные пистолеты и лишь после этого лег в постель, оставив зажженной
керосиновую лампу. Дюбуа долго не мог заснуть, ворочаясь под жалобный вой
ветра и шум дождя за окном, но, наконец, тяжелое забытье овладело им...
Около полуночи предприниматель внезапно, как от толчка, открыл глаза.
Буря кончилась; в доме было удивительно тихо. И в этой тишине внезапно
послышался отдаленный скрип половиц. Дюбуа попытался убедить себя, что в
этом нет ничего необычного: в старом доме всегда что-нибудь поскрипывает и
потрескивает. Однако звуки были слишком ритмичны и, похоже, источник их
приближался. С ужасом Дюбуа осознал, что слышит уверенные шаги; кто-то
бродил по дому. Вот скрипнула, открываясь, дверь кабинета; затем хлопнула
- неизвестный вышел оттуда. Шаги направились к спальне.
Дюбуа понимал, что надо взять пистолет, но не мог пошевелиться и
лежал в полной беспомощности. Шаги остановились перед дверью. Клацнул,
открываясь, новый замок. Затем сама собой сдвинулась задвижка. Дюбуа
почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове. Дверь беззвучно
отворилась. За ней никого не было.
Шаги приблизились к кровати и замерли. Дюбуа почувствовал
отвратительное зловоние гниющего трупа. Холодное дуновение воздуха
коснулось его лица, и в следующий миг осклизлые ледяные пальцы сомкнулись
на шее дельца. Дюбуа хотел закричать, но спазм перехватил его горло. Он
отчаянно, но по-прежнему безуспешно пытался шевельнуть руками; сердце его
бешено колотилось, он задыхался...
Дюбуа проснулся от собственного крика. Все еще во власти владевшего
им кошмара он вскочил на кровати, размахивая руками, и сбил со столика
лампу. Лампа упала и разбилась; горящий керосин растекся по полу, языки
пламени лизнули занавеску и свесившуюся на пол простыню. Дюбуа, наконец,
пришел в себя окончательно. В три прыжка он пересек спальню и, столкнув в
сторону задвижку, рванул дверную ручку. Но дверь, конечно, не открылась -
ведь замок был заперт на два оборота, а ключ лежал на столике. Осознав
этот факт, Дюбуа беспомощно обернулся: столик был уже в огне. Несколько
секунд делец беспомощно озирался в поисках предмета, который облегчил бы
его задачу, но затем понял, что придется выхватить ключ из пламени голыми
руками. В тот момент, когда он, наконец, решился и бросился к столику,
огонь добрался до лежавших там пистолетов. Раздался выстрел; сильный и
горячий удар в грудь отбросил Дюбуа обратно к запертой двери, и тот
медленно сполз на пол. Пламя с веселым треском пожирало убранство комнаты.
"Вчера в предместье Л. произошел сильный пожар, в результате которого
полностью выгорела родовая усадьба графов де Монтре. Единственной жертвой
пожара стал последний хозяин дома, парижский предприниматель Жак Дюбуа.
Как полагают, он погиб из-за собственной неосторожности."
ИСКУШЕНИЕ
На передней панели синтезатора пищи зажглась зеленая лампочка. Отец
Петр собирался уже прочесть молитву и приступить к трапезе, когда в
коридоре послышались шаги. Отшельник прислушался, не веря своим ушам.
Сомнений быть не могло: это была не игра воображения и не эхо далекого
обвала. Кто-то шел по направлению к келье.
Что ж, очевидно, это еще один несчастный. Отец Петр уже трижды
принимал подобных гостей, и всякий раз им уже ничем нельзя было помочь. Он
старался, как мог, облегчить их последние часы, а потом хоронил пришельцев
в дальних коридорах катакомб. Но вот уже много месяцев никто не появлялся,
и Петр окончательно утвердился в мысли, что на поверхности не осталось
живых людей. Выходит, он ошибался.
Отшельник встал, приготовившись встретить нежданного гостя. Шаги
замерли по ту сторону двери, закрепленной в каменном проеме. Некоторое
время пришелец медлил в нерешительности; затем дверь рывком отворилась.
Вошедший отнюдь не походил на тех, что приходили прежде. На нем был
костюм, напоминавший скафандры космонавтов или подводников; он дышал через
через фильтры, укрепленные в нижней части шлема. На шлеме горел фонарик;
на шее незнакомца болтался микрофон переговорного устройства, а на поясе
скафандра помещался целый арсенал: здесь были две револьверные кобуры, три
гранаты, патроны к револьверам и магазин к автоматической винтовке (ствол
ее торчал из-за плеча пришельца), хитроумный многофункциональный нож и
небольшая складная лопатка; кроме того, на поясе висело несколько
портативных приборов со стрелочными и цифровыми индикаторами. Моток троса
на плече довершал снаряжение вошедшего. Один из револьверов покоился в
кобуре, другой незнакомец держал наготове; но, увидев, что ему никто не
угрожает, опустил оружие, осматриваясь вокруг. Его удивленный взгляд
переходил с аккумуляторных батарей на большое деревянное распятие на
стене, с уставленных книгами полок на генератор с велосипедными педалями,
с жесткого ложа отшельника на синтезатор пищи и, наконец, остановился на
самом обитателе кельи.
- Простите, - сказал он, осознав, что его поведение выглядит
достаточно бесцеремонно, - но вы сами понимаете, что все это весьма...
необычно. Меня зовут Алекс, я разведчик. - Он поднес к лицу микрофон. -
Филипп, Макс! Идите скорее сюда! И прихватите запасной костюм! Это мои
товарищи, - пояснил он. - Мы - экспедиция из Колонии.
Отец Петр также назвал себя.
- Вы спасатели? - поинтересовался он.
- Гм... нет. Мы исследователи. Собственно, в Колонии никому и в
голову не приходило, что за ее пределами есть еще кого спасать. Правда, мы
слышали о монахе-отшельнике, живущем в заброшенных катакомбах где-то на
севере, но никто не думал, что такой человек, если он и существовал на
самом деле, мог выжить. Во-первых, обвалы...
- Здесь были обвалы, - подтвердил Петр. - Завалило несколько галерей.
К моей келье остался единственный проход.
- Ну и все остальное... Вы вообще-то знаете, что произошло?
- Разумеется. Я понял это, когда начались подземные толчки. А потом
сюда приходили беженцы... к сожалению, их физическое состояние было
безнадежным. Я могу показать вам их могилы.
- Не думаю, что это представляет для нас интерес, - возразил Алекс. -
Значит, все это время вы живете здесь? Откуда же вы берете все
необходимое?
- Неподалеку есть вода. Подземный источник. Запасы концентратов для
синтезатора у меня еще не кончились, а запасы энергии периодически
пополняю, - он указал на генератор.
Снова послышались шаги, и в келью вошли еще двое разведчиков. Их
костюмы и снаряжение были такими же, как у Алекса; у одного из ранца
выглядывал шлем запасного скафандра. Они тоже с удивлением оглядели жилище
отшельника.
- Потрясающе! - изрек тот, что принес костюм. - Конечно, катакомбы -
это своего рода убежище, и даже неплохое, но кто бы мог подумать, что
человек один, без регенераторов и фильтров... Мы, правда, извлекали людей
из подвалов и даже из обычных домов, но спустя пару месяцев, не больше. А
вы - вы ведь живете здесь почти три года?
- Двенадцать лет, - поправил священник.
- Нет, я имею в виду - после Войны... И вы ни разу не выходили на
поверхность?
- За эти три года - нет.
- Удивляюсь, как вы не потеряли счет времени, - заметил третий
разведчик.
- У меня есть часы. Я же должен отмечать христианские праздники.
- А, ну конечно, - согласился третий; очевидно, такая мысль не
приходила ему в голову. Он обошел келью, пробежал взглядом по корешкам
книг, остановился возле стола и потрогал провод, тянувшийся от генератора
к электрической лампе. - Ну что ж, - сказал он, словно подводя итог, - ваш
опыт, безусловно, пригодится в Колонии. Для нас ценно все, что повышает
шансы на выживание. Примите поздравления. Должен сказать, вам здорово
повезло, что мы сюда заглянули. Мы уже закончили исследования в этом
районе и отвезем вас в Колонию прямо сейчас.
- Нет, - сказал священник.
- Нет? - разведчик, как и его товарищи, уставился на Петра в
недоумении. - То есть в каком смысле?
- Я благодарю вас за предложение, но вынужден отказаться. Я удалился
в катакомбы по своей воле, приняв обет отшельничества; здесь я и останусь.
- Но... как вы не понимаете - теперь все изменилось! Война...
- Разве война, развязанная людьми, может отменить мой обет Господу
моему?
Разведчик раздраженно пожал плечами. Казалось, он собирается сказать
что-то весьма нелестное о тупоголовых фанатиках и их бредовых идеях.
- Подожди, Макс, - остановил его Алекс. - Но ведь вы не сможете жить
здесь все время, - обратился он к священнику. - Я вижу, пищевых
концентратов у вас осталось от силы на месяц. Что вы будете делать потом?
- На все воля Божья, - ответил Петр.
- Тогда почему бы вам не считать проявлением божьей воли наше здесь
появление? - воскликнул Макс. - Или вы ждете ангела со специальным
предписанием? Запомните, в этом мире не следует отказываться от помощи,
когда ее предлагают.
- Я буду очень признателен вам, если вы доставите мне новый запас
концентратов.
- Отсюда до Колонии, между прочим, тридцать миль, - заметил Макс. -
По-вашему, ради вас станут гонять машину без всякой отдачи для Колонии? Мы
боремся за выживание, а не занимаемся благотворительностью.
- Но кое за чем мы вполне можем отправить машину, - вмешался Филипп.
- Например, ваши книги. Сейчас мы не можем взять их с собой, но, если вы
поедете с нами, за ними обязательно пришлют позже. Мы ценим любую крупицу
опыта, накопленного человечеством.
- Книги... - задумчиво произнес отец Петр. - Что, в этой вашей
Колонии, видимо, мало религиозной литературы?
- Почти нет, - заверил его Филипп. - Конечно, Библия есть у многих,
но кроме нее... Наверное, в библиотеке Университета что-нибудь было, но ее
гуманитарная секция полностью сгорела.
- Что ж, в таком случае я готов передать вам свои книги. Вам они
нужнее, чем мне.
- Вы тоже нам нужны, - сказал Филипп. - В Колонии много верующих, но
практически нет священников.
- Вот как? - отец Петр задумался. - Что ж, это меняет дело. Я готов
ехать с вами.
- Наденьте это, - Филипп вытащил из ранца защитный костюм. -
Поверхность все еще небезопасна.
У выхода из катакомб их поджидал колесный бронетранспортер с радарной
антенной на башне. На пыльной броне вместо старой армейской символики
виднелась новая эмблема - стилизованная птица Феникс, восстающая из пепла.
Отец Петр, отвыкший от солнца, щурился и прикрывал глаза рукой.
Пока бронетранспортер мчался в облаке пыли по каменистой пустыне,
дробя армированными шинами мелкий щебень, Алекс рассказывал отшельнику о
Колонии.
- Наши ученые утверждают, что Колония - последняя крепость
человечества. Не знаю, последняя ли, но крепость - это точно. За три года
мы отстроили систему убежищ, вмещающую почти миллион человек - а ведь
начинали почти с нуля, с обычных подвалов, с уцелевших зданий города.
Многие, конечно, не дожили... Но немало к нам и прибыло. У нас в Колонии
теперь со всего света народ. На самолетах добирались, на машинах, на
кораблях до побережья, а там - через горы... Как только мы более-менее
окрепли - так, что могли уже не бояться опасных гостей - стали ежедневно
выходить в эфир, призывая всех, кто может, присоединяться к нам. У нас
благоприятная геоклиматическая ситуация: во-первых, первоначальная степень
поражения не слишком велика, а во-вторых, особый характер воздушных
течений и все такое... ну, словом, природа сама очищается, и быстрее, чем
в других местах. А главное - у нас с самого начала нужное оборудование
было: Университет и крупные разработки "Дженерал Майнинг" под боком, со
всей техникой... Повезло, одним словом. Во главе Колонии стоит
Координатор, он наверняка захочет с вами встретиться - у нас ведь уже
много месяцев нет новых поселенцев... У Координатора большой штат
советников по разным вопросам - он всегда с ними консультируется, но
последнее слово остается за ним - сами понимаете, экстремальные условия
требуют единоначалия. Но вообще-то жизнь уже налаживается, это в первое
время было тяжело, работали, как каторжные. А теперь, говорят, скоро уже
можно будет без костюмов жить на поверхности...
Бронетранспортер перевалил через пологий гребень и начал спускаться в
долину. Впереди показался город, ставший центром Колонии. Многие дома были
разрушены - не взрывной волной (ни одна ракета не упала достаточно близко
от не имевшего стратегического значения городка), а тектоническими
колебаниями, которые произошли в результате далеких взрывов. Даже теперь,
почти три года спустя, тут и там заметны были следы пожаров. Однако даже в
разрушенных домах уцелевшие этажи превращены были в герметизированные
убежища; когда-то хаотичные нагромождения завалов стали материалом для
защитных бункеров. Но большая часть жилищ размещалась теперь под землей, и
земля, вынутая при их строительстве, тоже пошла в дело и была употреблена
на сооружение временных складов и производственных помещений. В сторону
гор уходили кабели: там вращались лопасти ветродвигателей. Над бункером
радиостанции реял аэростат с подвешенной к нему антенной. Колония
выглядела торжеством рационализма в мире победившего безумия.
Машина остановилась на окраине города возле четырехэтажного здания -
когда-то оно было выше, и неровные обломки стен пятого этажа напоминали
зубцы средневековой башни. Часть окон была заложена камнями, другие
закрывали толстые металлические листы. Над дверью висела жестяная вывеска
с уже изрядно облупившимся красным крестом.
- Таков порядок, - объяснил Алекс, - вновь прибывшие должны пройти
полное медицинское обследование и карантин. Впрочем, теперь это уже в
значительной мере формальность; думаю, больше чем на сутки вы здесь не
задержитесь.
- Без этой меры Колония бы погибла, - сказал Макс, опасаясь, что
отшельник будет протестовать. Но его опасения были напрасны. Отец Петр без
возражений прошел через все предписанные процедуры; медики с хмурыми и
усталыми лицами - казалось, это выражение навсегда застыло на них в первые
дни после Войны - отрываясь от экранов бесчисленных приборов, нет-нет да и
кидали удивленные взгляды на человека, прожившего все это время вне
Колонии и при этом не стоящего на краю могилы. Наконец главный из них,
изобразив бескровными губами подобие улыбки, объявил утомленному
священнику:
- Похоже, что у вас все в порядке. Окончательных результатов надо еще
подождать пару дней, но выйти отсюда вы можете уже завтра. А пока
отдыхайте. Патрик, проводите нашего гостя в первый бокс.
На следующее утро в лазарет явился посланный от Координатора и
передал отшельнику приглашение посетить управляющего Колонией. Перед
выходом из здания отец Петр и его спутник облачились в длинные зеленые
плащи с глубокими капюшонами - облегченный вариант защитных костюмов;
такие плащи висели теперь на вешалках перед каждой дверью, ведущей наружу.
Впрочем, как объяснил отшельнику колонист, основные показатели уже входят
в норму и необходимость в плащах скоро совсем отпадет.
- Ирония судьбы, - усмехнулся он, - теперь, когда защитных костюмов
вдоволь, они становятся не нужны. А в первые дни, когда тут был настоящий
ад, люди таскали радиоактивные кирпичи чуть ли не голыми руками. И с
убежищами та же история...
Они спустились по узкой лестнице в подвал одного из зданий в центре;
посланец Координатора открыл тяжелый люк, и они оказались в бетонном
тамбуре. Стоявший там часовой кивнул колонисту и нажал какую-то кнопку;
пока вошедшие снимали и вешали плащи, открылась следующая дверь, и еще
один вооруженный охранник вышел проводить гостя вниз по лестнице. Кабинет
Координатора находился на десять метров ниже уровня земли.
Хозяин кабинета, высокий седеющий мужчина с лицом решительным и
волевым, словно у героя боевика, поднялся навстречу гостю из-за широкого
стола. На столе стояло несколько телефонов и компьютер, в углу кабинета -
сейф; справа от него висела карта с лампочками, какие бывают в полицейских
участках или пожарных частях - некоторые из лампочек светились; как
догадался Петр, это была схема Колонии. Противоположная стена, совершенно
голая и, естественно, лишенная окон, вызывала неуютное ощущение. На стене
за спиной Координатора изображен был все тот же герб Колонии - Феникс,
возрождающийся из пепла.
- Очень рад, - сказал Координатор, слегка наклоняя голову, но не
протягивая руки - не потому, что не знал, подают ли руку священникам, а
потому, что подобный обычай был отменен в Колонии, где многие жители
страдали кожными заболеваниями. - Приветствую вас от имени колонистов и
надеюсь на конструктивное сотрудничество. Нам очень нужны образованные
люди - мне доложили о ваших книгах... Но вы, вероятно, многое хотите
узнать? Присаживайтесь и спрашивайте, не стесняйтесь. Вас, конечно,
интересует, что произошло с нашим миром?
Отец Петр кивнул.
- Ситуация, в общем, такова. В Последней Войне человечество применило
все накопленное оружие массового поражения - ядерное, химическое,
биологическое - и, раз начав, уже не смогло остановиться. Насколько мы
можем судить, бойня продолжалась до последней ракеты - или до последнего
бункера, откуда ее можно было запустить. В первые часы ударами
обменивались исключительно сверхдержавы, но потом досталось уже всем, и
наша страна - не исключение. Удары наносились с воздуха, из-под воды, из
космоса... Не осталось ни одного не пострадавшего клочка земли. После
окончания Войны ветер и вода несли смерть в избежавшие прямых ударов
районы. Мир горел много дней, и тучи пепла поднялись в атмосферу, вызвав
резкое похолодание - вы, очевидно, помните его.
- Летом стало холодно, как зимой, - кивнул священник.
- Война вызвала гигантские геологические катаклизмы. Цунами
обрушились на побережья, огромные территории ушли под воду, через
образовавшиеся в земной коре трещины наружу хлынула лава. Среди колонистов
есть несколько человек с научного корабля, который держал связь с
космическими спутниками - так вот, эти люди смогли принимать сигналы
одного из спутников еще долгое время после Войны. Они рассказывали, во что
превратилась Земля. Рельеф существенно изменился. С орбиты видны новые
моря и новые острова, и бескрайние, усеянные кратерами равнины
стекловидной массы на месте индустриально развитых районов. Наше поселение
называется Колонией, и это не случайно. В известном смысле мы - колония
землян на чужой, враждебной, практически непригодной для жизни планете.
Нам неоткуда ждать помощи; на нас одних лежит колоссальная миссия - не
просто выжить, но и возродить культуру и цивилизацию.
- Вы уверены, что в других районах Земли нет подобных поселений?
- Наша официальная доктрина гласит, что мы - последний бастион
человечества, и можем надеяться только на себя. Так считают наши ученые;
хотелось бы, чтобы они ошибались, но похоже, что они правы. Видите ли, на
промышленные и административные центры обрушились удары такой силы, что
никакие убежища не могли никого спасти. Что же до менее цивилизованных и
совсем диких районов, то там, конечно, уцелели многие, но без специального
оборудования им не выжить; даже уцелевшие до сих пор погибнут в ближайшие
годы. Ведь уничтожен не один вид homo sapiens - погибла почти вся биосфера
суши. Полноценная жизнь сохранилась только в океане - это косвенно
подтверждает тот факт, что нам с вами есть чем дышать: основную часть
кислорода на Земле производят водоросли. Нашему городу просто сказочно
повезло, что Университет не оказался в списке стратегических целей. А
между тем именно благодаря Университету мы смогли создать жизнеспособную
Колонию - во многом воплотив проекты, которые они готовили для Луны и
Марса... Сейчас, оглядываясь на эти три года, я и сам с трудом верю, что
нам все это удалось. Пришлось противостоять не только смертоносной
окружающей среде, но и дикой человеческой природе. В первые дни в городе
царили хаос, анархия, мародерство... Полицейских сил не хватало для
наведения порядка; мне пришлось комплектовать боевые отряды людьми
сомнительной репутации. Только большой кровью удалось установить железную
дисциплину, и только за счет этой дисциплины мы сумели отстроить убежища в
немыслимо короткие сроки. У нас в Колонии все поставлено на рациональную
основу; никто не ест свой хлеб даром. Вам, разумеется, мы тоже подыщем
работу. Но теперь у нас уже нет нужды в грубой физической силе. Вы можете
занять пост заместителя Советника по культуре; религия находится в его
ведении.
- Позвольте узнать, каково вообще положение религии в Колонии?
- Ну, у нас тут есть представители самых разных конфессий. Есть
христиане, мусульмане, иудеи, горцы с их древними верованиями... У нас
официальная веротерпимость. Вообще запрещена любая рознь: религиозная,
национальная, социальная. Наш лозунг - "Довольно крови!" Человечество
слишком дорого заплатило за предрассудки. У нас даже запрещено спрашивать,
кто какой национальности: ведь среди колонистов - выходцы из многих стран,
в том числе и из сверхдержав, развязавших войну. И если кто-то поддастся
искушению мести... Официальных языков два: испанский и английский.
- А ваш Советник по культуре - он какого вероисповедания?
- Разумеется, он атеист. Назначить на этот пост верующего значило бы
отдать предпочтение одной конфессии перед остальными, не так ли?
- Но вы хотите, чтобы я стал его заместителем?
- Одним из заместителей; вы будете курировать христианство. Надеюсь,
вас не коробит моя светская терминология? Я знаю, что вы много лет были
отшельником, но теперь вам придется круто изменить образ жизни - в
интересах вашей же церкви. Ее фактически надо создавать заново - в городе
было не так уж много священников, и большинство из них уже умерли или
тяжело больны.
- А позвольте узнать, господин Координатор...
- Просто "Координатор". У нас нет никаких условностей, титулов и
этикета. К человеку обращаются по имени или по должности. Так что вы
хотели спросить?
- Вы сами веруете в Бога?
- Откровенно говоря - а мне хочется говорить с вами откровенно - я не
симпатизирую ни одной религии. Но я понимаю их полезность в экстремальных
обстоятельствах. Люди слишком слабы, чтобы смотреть в глаза жестокой
реальности; вера дает им надежду, а надежда - силы.
Зазвонил телефон. Координатор снял трубку и некоторое время слушал,
затем сказал "Да" и положил ее на рычаг.
- Извините, не могу уделить вам больше времени. Вот ваши новые
документы: удостоверение личности - ваш индивидуальный номер DZ8476,
общегражданский пропуск и двадцать кредитов. Вас проводят в отведенное для
вас помещение; там вы найдете стандартную мебель, Устав Колонии и краткий
справочник колониста. По закону вам положено двое суток на отдых и
ознакомление с Колонией, но вы, конечно, можете приступить к работе и
раньше. Мой телефон есть в справочнике, звоните, когда примете решение.
Координатор снял другую трубку и принялся нажимать кнопки, не глядя
больше на гостя. Дверь кабинета открылась, и охранник сделал приглашающий
жест.
Оказавшись в своем новом жилище (это была комната, по размеру
уступавшая его прежней келье), отец Петр внимательно изучил обе брошюры. В
Колонии действовали жесткие порядки, продиктованные суровой
необходимостью. За любое серьезное преступление полагалась смертная казнь,
за менее серьезное - высылка за пределы Колонии, что, очевидно, в конечном
счете означало то же самое. Мелкие нарушения наказывались переводом на
ниже оплачиваемую или более тяжелую работу. Работа полностью определяла
социальный статус колониста, от нее зависели права и привилегии -
служившие, впрочем, не для поощрения, а лишь для создания более
оптимальных условий работы. Так, интеллектуальный труд давал право на
отдельную комнату; занимавшиеся физическим трудом спали в общих бараках,
но зато получали более калорийную пищу. Компьютеры и средства связи
бесплатно устанавливались тем, кому они были необходимы по роду
деятельности. Деньги - колониальные кредиты - хотя и существовали, но
играли более скромную роль, чем в довоенном мире: коммерции как таковой не
было, банков и финансистов не существовало. Азартные игры были запрещены.
В тексте отшельнику периодически попадалось слово "эвтаназия". Неизлечимо
больной может ходатайствовать об эвтаназии. Приговоренный к изгнанию имеет
право на эвтаназию. Это общество не считало самоубийство грехом, если оно
совершается в соответствии с законом; впрочем, здесь вообще не было
понятия "грех". Отец Петр узнал также о сигналах тревоги и системах
безопасности, о показаниях приборов, контролирующих окружающую среду, о
правилах пользования средствами индивидуальной и групповой защиты, о
расположении административных и бытовых объектов и многое другое.
Отшельник поневоле начал испытывать уважение к идеально отлаженному
механизму Колонии, обеспечившему выживание сотен тысяч людей в
нечеловеческих условиях; но, чем дальше он читал, тем труднее казалась ему
его собственная миссия. Святой Франциск проповедовал птицам, но никто еще
не пытался нести слово Божие компьютеру.
На следующее утро за священником снова пришли от Координатора. Отец
Петр несколько удивился и сказал, что он и сам собирался через некоторое
время связаться с управляющим Колонией, но посланный настоял, чтобы
священник следовал за ним немедленно. Слегка обеспокоенный, отец Петр
снова переступил порог подземного кабинета.
- Простите, я не пойму, к чему эта спешка. Я еще не привел в порядок
свои мысли относительно возрождения церкви... - он вдруг замолк, заметив
выражение лица Координатора. - Что-то случилось?
- В некотором роде - да. Сегодня утром я получил свежую информацию...
Но сначала я должен вам кое-что объяснить.
В настоящее время численность Колонии составляет 843 тысячи человек.
Из них 59% - женщины; это вызвано тем, что во время Войны и сразу после
нее большее число женщин сидело в менее опасных местах, в квартирах и
подвалах, в то время как большинство мужчин вынуждено было в борьбе за
жизнь выйти на улицы. Впрочем, когда нам удалось подавить беспорядки и
взять город под контроль, на укрепление и строительство убежищ были
мобилизованы все, способные стоять на ногах. Самому старшему из колонистов
78 лет, самому младшему - три года. Около четверти жителей Колонии умрут в
течение ближайших пяти лет от вызванных Войной болезней и старости.
Остальные имеют шанс прожить еще довольно долго; их можно назвать
относительно здоровыми - конечно, по нынешним, а не по довоенным меркам.
Но Война все равно имела для них роковые последствия. Имеющаяся у нас
современная медицинская аппаратура установила это абсолютно точно: почти
все колонисты не в состоянии произвести на свет полноценное потомство. К
счастью, есть исключения. В Колонии сейчас имеется 12756 генетически
полноценных женщин (из них 3103 еще не достигли детородного возраста) и, -
Координатор сделал паузу, - только один мужчина.
- Должно быть, этот мужчина - католик, и вы хотите, чтобы я убедил
его...
- Этот мужчина - вы.
- Но... вы же понимаете... я... - только и смог пробормотать
ошарашенный священник.
- Я знаю, что монахи принимают обет безбрачия, - неожиданно жестко
произнес Координатор, - о браке, кстати, речь и не идет. Мы не можем
позволить вам роскошь ограничиться одной или даже десятью женщинами.
- Вы совершенно напрасно иронизируете. Мы приносим обет полного
воздержания, и я...
- Мне прекрасно известно, что такое целибат. И я с уважением отношусь
к принципиальным людям, даже если их принципы расходятся с моими. Но
поймите же наконец, речь идет о выживании человечества. Это достаточно
веская причина, чтобы пересмотреть свои убеждения.
- А вы поймите, что такое религиозный обет. Это не контракт, который
можно расторгнуть. Я мог бы еще подумать над вашим предложением - хотя оно
и противно всем нормам христианской морали - если бы получил на то
разрешение Ватикана...
- Какого Ватикана?! - Координатор начал злиться. - Вы что, не поняли,
что произошло в мире? На месте Рима сейчас радиоактивный кратер! Нет
больше ни папы, ни кардиналов, ни епископов! Если вам так необходима
санкция церковного руководства, можете сами считать себя таковым. Я могу
прямо сейчас подписать указ, объявляющий вас главой всех христиан Колонии,
а стало быть, и мира.
- Этот указ не имел бы никакой силы, - покачал головой Петр. -
Светская власть не может назначать церковных иерархов.
- Хорошо, хорошо, давайте соберем всех уцелевших христианских
священников и проведем выборы или как там это у вас называется. Если дело
только в этом...
- Нет, не в этом. Вы думаете, что все дело в каких-то формальностях,
и готовы разыграть любой фарс, извините за прямоту. Ошибка атеистов в том,
что они путают религиозность с обрядовостью. Мы не язычники, поклоняющиеся
идолам; мы служим не символам, а Господу, и именно он, а не церковные
иерархи, наша высшая инстанция.
- Так молитесь ему, чтобы он вас вразумил! - воскликнул в раздражении
Координатор.
- Я делаю это каждый день, - смиренно ответил священник.
- Послушайте, я не думал, что мне придется объяснять столь идейному
человеку, как вы, что такое долг. Здесь, в Колонии, каждый исполняет свой
долг. Только благодаря этому мы выжили. Каждый работает на благо общества,
независимо от того, нравится ли ему его работа.
- Вот как? Вы что же, заставили работать даже безнадежно больных?
- Разумеется. Те, кто уже не может ничего другого, надиктовывают на
магнитофоны все, что они знают. Слишком много бесценных знаний
человечества погибло. Мы дорожим каждой крупицей информации. Но вы-то не
больной! Вы, черт побери, самый здоровый из нас всех!
- Координатор, я попросил бы...
- Хорошо, не буду поминать черта в вашем присутствии. Но вы должны
понимать, что законы Колонии едины для всех, верующих и неверующих.
- Если вы считаете, что человек с моими взглядами не может жить в
Колонии, я готов вернуться в свои катакомбы.
- Не занимайтесь демагогией! В конце концов, разве не ваша религия
учит покоряться земным властям?
- Христос говорил: "Воздай кесарю кесарево, а Богу - Богово", -
возразил Петр. - В данном случае вы посягаете на то, что вам не
принадлежит, Координатор.
- Послушайте, я не искушен в религиозных диспутах, - Координатор
сплел пальцы и вновь расцепил их. - Впрочем, никакое богословие не помогло
бы вам справиться с озверевшей и обезумевшей толпой, идущей на штурм
Университета и громящей все на своем пути. Тогда мы справились. Но теперь
возрождение человечества снова под угрозой из-за вашего... - он чуть не
сказал "идиотского", но сдержался, - из-за вашего неуместного упрямства.
- Ситуация действительно так безнадежна? - спросил Петр. - За все
время в Колонии не родилось ни одного ребенка?
- Согласно закону дети-мутанты подлежат немедленной эвтаназии.
Человечеству лучше погибнуть, чем превратиться в стаю выродков! - повысил
голос Координатор, заметив возмущенный жест священника. - Но нам почти ни
разу не приходилось применять этот закон. Самим своим существованием он
удерживает людей от бессмысленных попыток. Разумеется, никто, кроме
руководства Колонии, не знает всей картины. Каждый колонист знает, что он
не годится для продолжения рода, но думает, что есть другие, которые
годятся. Если бы люди узнали правду, отчаяние погубило бы Колонию. Но
подумайте о нас, священник! - Координатор глядел в глаза собеседнику. -
Подумайте о тех, кто ценой величайших усилий создал Колонию, не щадя ни
себя, ни других - и оказался перед лицом тщетности всех этих усилий. Уже
многие месяцы мы жили без надежды на то, что носитель здоровых генов
явится извне. Основные силы нашей науки брошены на медицинские
исследования. Генная инженерия, даже партеногенез...
- Партеногенез?
- Размножение без оплодотворения. Непорочное зачатие, по вашей
терминологии. Правда, в отличие от евангельской истории, реальный
партеногенез приведет к тому, что на Земле будут жить одни женщины. Но
лучше уж это, чем полное исчезновение людей. И не смотрите на меня скорбно
и осуждающе! Я прекрасно знаю, что церковь всегда осуждала вторжение науки
в человеческую природу. Вы предпочитаете сочувствовать голодному, нежели
дать ему хлеба.
- Не хлебом единым...
- Да плевать я хотел на ваши цитаты! Наука не нуждается в церковном
благословении. Но мы не знаем, увенчаются ли успехом наши исследования. Мы
слишком ограничены в средствах и во времени.
- Я буду молиться за успех ваших опытов - в той мере, в какой они
послужат исправлению сделанного людьми зла, а не искажению творения
Божьего.
- Молиться... - Координатор невесело усмехнулся. - Когда я говорю об
ограниченности во времени, то имею в виду не продолжительность
человеческой жизни. Нам нужен успех гораздо скорее, ибо люди уже чуют
неладное. Советник по безопасности доносит о ползущих по Колонии слухах.
Необходимо как можно скорее предъявить колонистам здоровых детей, иначе на
нас снова обрушится хаос, и мы уже не сможем его сдержать.
- Я сделаю все, чтобы успокоить отчаявшихся. Если надо, я готов
пожертвовать жизнью. Но нарушить обет...
Досадливая гримаса исказила лицо Координатора, но в этот момент
загудел селектор.
- Советник по информации, - раздался в динамике голос охранника.
- Идите и подумайте, священник, - сказал Координатор. - Я не могу
тратить на вас все свое время. Но я пришлю Советника по культуре.
И в самом деле, через несколько часов после того, как отец Петр
вернулся в свое новое жилище, в его дверь постучали, и в комнату вошел
невысокий, совершенно лысый - как и многие в Колонии - человек лет
шестидесяти, некогда, вероятно, довольно полный, но сильно похудевший
впоследствии, отчего щеки его свисали, как у породистой собаки; и в глазах
его было что-то собачье, мудрое и безнадежно-печальное. Это и был Советник
по культуре.
- Вы тоже собираетесь уговаривать меня? - спросил священник. Кажется,
его вопрос прозвучал излишне резко, о чем он тут же пожалел, тем более что
гость почувствовал эту резкость.
- Не знаю, что наговорил вам Координатор, - поспешно сказал Советник,
- может, он даже угрожал вам, но вы должны его понять. Убеждение - это не
его ремесло. До Войны он был начальником городской полиции. И, надо
сказать, только такой человек и мог всех нас спасти. Именно такой, который
способен действовать быстро и решительно, без всех этих наших
интеллигентских рассусоливаний... Вам кажется странным, что я, полжизни
находившийся в оппозиции властям, теперь защищаю откровенно диктаторские
методы? - Советник печально улыбнулся. - Но вы не видели, что здесь
творилось. Это был ад, настоящий ад... Озверевшая толпа, перекошенные
лица, вопли... Повсюду огонь, пожары и факелы... Небо багрово-черное от
дыма и копоти, днем темно, как ночью. Клубится пыль, трещат выстрелы,
где-то осыпаются разбитые стекла. На главной улице баррикада из горящих
машин, на нее лезет какой-то полуголый тип, размахивающий оторванной
человеческой рукой. С крыш Университета по толпе бьют пулеметы. Штурм
библиотеки, кого-то вышвыривают из окон... - Советник сжал виски ладонями,
словно пытаясь выдавить, как гной, кошмарные воспоминания. Затем он вдруг
резко поднял голову. - Но мы прошли через это. Вы понимаете? Мы
справились. Мы обуздали анархию, отстроили убежища, наладили жизнь. Мы
завоевали человечеству еще один шанс. Но мы, к сожалению, слишком дорого
за это заплатили. И теперь только от вас зависит, воплотится ли этот шанс.
- Вы совершенно уверены, - спросил священник, - что из всех этих
сотен тысяч мужчин... ни один...
- Увы, - покачал головой Советник, - у нас слишком хорошая
медицинская аппаратура. Сомнений быть не может.
Отец Петр помолчал. - Я молился, - сказал он наконец. - Молился все
время, как пришел от Координатора, надеясь, что ясность и покой снизойдут
на меня, и я пойму, как должен поступить. Но Господь не даровал мне ни
ясности, ни покоя.
- Покой для всех нас теперь недоступная роскошь, - произнес Советник,
- но с ясностью все как раз в порядке. Война уничтожила вместе с
цивилизацией все ее химеры и ложные цели. Что вам неясно? На одной чаше
весов - ваш обет, данный тогда, когда в мире насчитывалось шесть
миллиардов человек, и целые континенты боролись с ростом населения. На
другой чаше - последняя возможность спасти то, что осталось от
человечества, спасти для будущего возрождения.
- Или для очередного самоубийства.
- Вы слишком пессимистично смотрите на вещи. Теперь, имея за спиной
такой опыт...
- У меня есть основания для пессимизма. Человечеству однажды уже
предоставляли шанс начать все сначала, и вот как оно им воспользовалось.
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду всемирный потоп.
- То есть... вы рассматриваете Войну как кару небесную? - озадаченно
спросил Советник. Такой поворот не приходил ему в голову.
- Люди не могут однозначно трактовать волю Божью, - ответил
священник, - но, во всяком случае, такая трактовка выглядит весьма
правдоподобно. Люди отвернулись от Бога, и он предоставил их собственной
участи.
- Ну хорошо, допустим, Война - это новый потоп. Но тогда вы - это
новый Ной, и должны исполнить свое предназначение.
- Аналогия слишком поверхностна, - покачал головой Петр. - Ной был
предупрежден заранее, ему была дана возможность спасти животных суши, сам
потоп не создал непригодных для жизни условий. И ни Ной, ни его дети не
были связаны обетом, подобным моему.
- Но разве сам факт вашего чудесного спасения не кажется вам
божественным указанием?
- Напротив. То, что единственный из спасшихся, способный продолжить
род, связан обетом воздержания, кажется мне указанием прямо
противоположным.
- Значит... - Советник на мгновение замолк, пораженный, - вы вообще
не считаете, что человечество следует возрождать?
- Я всего лишь человек, - развел руками священник, - и не вправе
судить людей. Я могу лишь ходатайствовать за них перед Высшим Судьей; но
пока у меня нет никаких оснований считать, что мое ходатайство принято.
- Но это все абстрактные рассуждения! Вы же сами признаете, что не
можете однозначно трактовать божью волю. Так почему бы не поступить по
заповедям, призывающим любить ближнего?
- Может, это и есть высшая любовь к людям - пресечь их род, вместо
того, чтобы плодить все новые поколения несчастных, обреченных на вечное
проклятие. Что же до заповедей, то как насчет запрета на прелюбодеяние?
Советник беспомощно пожал плечами.
- Я не знаю, как вас еще убеждать. Но не думаете же вы, в самом деле,
что вас оставят в покое и позволят соблюдать этот ваш обет?
- Вера подвергалась и не таким испытаниям, - ответил священник.
На следующий день снова явились посланные от Координатора. Их было
трое, и отец Петр понял, что они готовы доставить его силой, если он
откажется идти.
На этот раз правитель Колонии выглядел куда мрачнее, чем в предыдущую
встречу. Он, подчинивший сотни тысяч людей единому плану выживания,
впервые принужден был считаться с волей одного-единственного человека.
- Вы продолжаете упорствовать?
- Я не могу нарушить обет.
- Вы уже нарушили один, - напомнил Координатор, - когда переселились
из своей кельи сюда.
- Это другое дело. Я приехал в Колонию, чтобы исполнять обязанности
священника, это не противоречит моему сану и моим убеждениям. Мира, от
которого я удалился в катакомбы двенадцать лет назад, больше нет, и теперь
мой долг - вернуться и помочь страждущим.
- Ваш долг - спасти человечество!
- Вы думаете только о спасении тела, - покачал головой Петр, - а это,
в конце концов, задача заведомо невыполнимая.
- Да поймите же вы, что если не будет новых тел, не будет и душ, о
которых вы так печетесь!
- Может, в этом и есть промысел Божий? Почему вы думаете, что
количество душ должно умножаться бесконечно?
- Ну разумеется, ад переполнен, а у дьявола вышли все фонды
капитального строительства. Между прочем, знаете ли вы, почему в Колонии
так мало священников, особенно христианских? Так я вам объясню. Во время
послевоенного хаоса большинство ваши коллег было растерзано толпой. Люди
не простили Войны тем, кто регулярно твердил: "Бог добр, бог любит вас!"
- Бог, в своей любви к человеку, даровал ему великое благо - свободу
выбора. И если люди этой свободой дурно воспользовались, виноват отнюдь не
Бог.
- Ему следовало предвидеть последствия.
- Вы отказываетесь от свободы?
- Я - нет. Но право на свободу, как и право на ношение оружия, надо
заслужить. Вы разглагольствуете тут о свободе выбора, потому что не
видели, что такое толпа.
- Как я понимаю, вы угрожаете мне. Вы ведь не пытались спасти тех
священников?
- У меня были более важные задачи. И более ощутимые потери. Пришлось,
в частности, пожертвовать частью гуманитарных факультетов Университета.
Пока толпа грызла брошенную ей кость, нам удалось стянуть и
перегруппировать силы. Да, я не мог спасти всех ученых. Но мы отстояли
Университет, а потом взяли контроль над городом. Потому что мои люди
исполняли свой долг и шли, если надо, на смерть. Вам же предлагается нечто
совсем отличное от смерти.
- Я уже говорил вашему Советнику - я пришел не судить людей, а
разделить с ними их судьбу. Если надо, я готов умереть.
- Да никому, черт возьми, не нужна ваша смерть! И никого вы своим
геройством не потрясете! Шесть миллиардов уже умерли. Я только пытаюсь
донести до вас простую мысль, что необходимо жертвовать второстепенным
ради главного, и что этим главным является спасение человечества!
- Откуда вы знаете, что является главным? Возможно, в нынешней
ситуации есть и ваша вина. Если бы вы не выгнали на строительство убежищ
всех от мала до велика, то, возможно, сейчас у вас было бы больше
полноценных мужчин и женщин.
- Может быть, в какой-то степени вы и правы, - неожиданно спокойно
согласился Координатор. - Теоретически. Сейчас, когда известны все
последствия, когда мы знаем, каким именно поражающим воздействиям
подвергся город, можно рассуждать подобным образом. Но вы забываете, что,
во-первых, основную дозу люди получили в первые дни, когда мы еще не
контролировали город. Во-вторых, эти чертовы убежища кто-то должен был
строить. Если бы их строили не все, то и хватило бы их не на всех. Как вы
себе представляете эту процедуру отделения чистых от нечистых? По-вашему,
люди согласились бы строить убежища, зная, что сами они обречены на
смерть, а места в убежищах займут некие элитные производители?
- Я понимаю, все не так просто...
- Понимаете? Да что вы вообще понимаете?! Из-за каких-то эфемерных
абстракций вы присвоили себе право решать судьбу человечества. Это грех
гордыни, священник!
- Разве хранить верность данному слову - это гордыня?
- Да кого теперь волнует ваше слово? Мировая война - это форсмажорное
обстоятельство, отменяющее любые контракты!
- Я приносил обет не миру, а Богу.
Координатор тяжело выдохнул.
- Опять все сначала. Но ведь вы же не получили от бога пакет с
предписанием не допустить возрождения человечества! В таком случае почему
бы вам не поступить по принципу отказа от необратимых действий? Ведь если
ваш бог так непременно хочет истребить человечество, он легко сможет
сделать это и без вашей помощи.
- Он также легко может и спасти его, - возразил отец Петр.
- Черт подери! - Координатор грохнул кулаком по столу. - Да, черт,
черт, черт, и нечего морщиться, ханжа несчастный! В кои веки раз, после
инквизиции, после крестовых походов, после всех столетий мракобесия
служитель церкви может принести реальную пользу человечеству - и вот что
мы получаем! Все та же лицемерная демагогия! Но не думаете же вы, в конце
концов, что мы станем считаться с вашими бреднями! - правитель Колонии
нажал кнопку селектора. - Охрана!
- Вы намерены меня арестовать? - печально улыбнулся священник. Дверь
распахнулась, и в комнату ворвались трое вооруженных колонистов.
- По законам Колонии я должен был бы вас повесить за злостный
саботаж. Но вместо этого я вынужден беречь вас, как зеницу ока. Я начинаю
опасаться, как бы вы чего с собой не сделали, дабы проблема отпала сама
собой. Как там это у вас называется? Умерщвление плоти? Капрал, доставьте
этого субъекта в первый лазарет под полный контроль. Я передам доктору
инструкции.
Через два часа в подземной комнате по соседству с кабинетом
Координатора, служившей для заседаний администрации, собрались Советники.
Правитель Колонии занял свое кресло последним.
- Ситуация вам известна, - сказал он, - я слушаю ваши предложения.
- Насколько я понимаю, речь идет о том, как убедить этого монаха
оплодотворить наших женщин, - констатировал Советник по информации.
- Убедить, или заставить, или что-нибудь еще, - нетерпеливо произнес
Координатор. - Главное - достигнуть конечной цели.
- Вряд ли удастся его убедить - подал голос Советник по культуре. -
Если сначала он еще колебался, то теперь, столкнувшись с угрозами и
насилием, очевидно, окончательно утвердился в своем выборе. У человека с
религиозным сознанием другая шкала ценностей.
- Да уж, я знаю этих фанатиков, - подтвердил Советник по информации.
- Небось воображает себя новым христианским мучеником.
- По-вашему, не стоило на него давить? - пожал плечами Координатор. -
Что ж, я не привык упрашивать саботажников. Но ведь и у вас, Клод, ничего
не вышло.
- Боюсь, здесь бессильны любые формы убеждения, - ответил Советник по
культуре. - Философия - такая область, где истина в принципе неустановима.
Нельзя логически опровергнуть веру. Правда, ее может сломать сильное
потрясение, но вряд ли переживших гибель человечества можно еще чем-то
потрясти.
- Чертов фанатик, - пробурчал Советник по безопасности, - уж я бы ему
устроил потрясение...
- Луис, он нужен нам абсолютно здоровым! - поморщился Координатор.
- Может, следует объяснить ему, что речь идет в основном об
искусственном оплодотворении? - неуверенно предложил Советник по медицине.
- Думаю, он прекрасно понимает, что не сможет покрыть тринадцать
тысяч женщин обычным способом, - раздраженно возразил Советник по науке. -
Учитывая, что ему уже за сорок. Но, во-первых, при его строгом обете
неприемлемо никакое... гм... услаждение плоти. А во-вторых, эти церковники
на дух не выносят вмешательства науки в то, что они именуют таинством
рождения, жизни и смерти. Господь бог не велел перекраивать ДНК и делать
детей в пробирках, и все тут. Идиоты.
- Ну, между прочим, кое-какие достижения в области молекулярной
биологии были весьма эффективно применены в Последней Войне, - заметил
Советник по культуре.
- Черт возьми, если вы прыгаете со скалы и разбиваетесь, то виноваты
вы, а не Ньютон, открывший закон всемирного тяготения!
- Господа, не отвлекайтесь! - прервал их Координатор.
- А может, мы вообще ведем тут пустой разговор? - подал вдруг голос
Советник по экономике. - Всякий инструмент портится от долгого
неупотребления. Может, после стольких лет строжайшего воздержания этот
парень давно ни на что не годен?
- Физиологически он годен очень на многое, - возразил Советник по
медицине. - Психологически, конечно, он испытает большие трудности. Но у
нас есть средства ему помочь.
- Тогда почему не накачать его этими средствами прямо сейчас? -
удивился Советник по безопасности.
- Все не так просто. Да, конечно, в принципе возможно вызвать у него
семяизвержение и помимо его воли. Но он нужен нам не на один раз - нам
необходимо его постоянное сознательное сотрудничество. И, как верно
заметил Координатор, он нужен нам абсолютно здоровым. А вы представляете
себе, во что превращает человека постоянное воздействие тех же
психотропных средств?
- Еще бы не представлять, - кисло согласился Советник по
безопасности. - За время работы в контрразведке я навидался всякого
дерьма... Нет, но каков все-таки ублюдок! Любой мужик на его месте был бы
счастлив...
- Не скажите, - возразил Советник по науке.
- Что же получается, - вернулся к основной теме Координатор, - мы не
можем использовать ни убеждение, ни принуждение?
- Сейчас последует сакраментальное: "Но должен же быть какой-то
выход!" - пробормотал Советник по информации.
- Зря иронизируете, - ответил Координатор, - за три года мы все
насмотрелись безвыходных ситуаций.
- А что если попробовать гипноз? - подал голос до сих пор молчавший
Советник по строительству.
- Не получится, - покачал головой Советник по медицине. - Доказано,
что если некая нравственная парадигма глубоко укореняется в подсознании,
человек ведет себя в соответствии с ней даже под гипнозом.
В комнате повисло тягостное молчание.
- Думайте, господа, думайте, - нервно сказал Координатор, - от вас
зависит судьба человечества.
- Она каждый день от нас зависит, - пробурчал Советник по
безопасности.
- Есть идея, - спокойно произнес Советник по науке. - Программа D2.
В глазах Советника по безопасности зажегся интерес.
- А что, это мысль, - сказал он.
- Вы думаете, это поможет? - скептически хмыкнул Координатор. -
Напустить на него эротические сны?
- Что еще за программа D2? - нетерпеливо перебил Советник по
культуре. Советник по науке взглянул на правителя Колонии. Тот нехотя
кивнул.
- Программа D2 разрабатывалась в рамках проекта по контролю над
сознанием, - снизошел до объяснений Советник по науке.
- Опять эти ваши опыты по управлению сознанием!
- Вы прекрасно знаете, - раздраженно воскликнул Советник по науке, -
что, будь у нас в первые дни технология контроля над сознанием, мы
избежали бы хаоса и кровопролития! Небось, когда этот сброд выпускал кишки
вашим коллегам-гуманитариям, вы не очень-то ратовали за всеобщие права и
свободы!
- Клод, в самом деле, не занимайтесь демагогией, - поддержал его
Советник по строительству. - Так в чем суть программы, Мартин?
- Управление чужими снами, - пояснил Советник по науке. - Сознание
спящего практически изолировано от внешней реальности, поэтому управлять
им легче. Мы добились неплохих результатов - не то чтобы сон
программируется до мелочей, как фильм, но базовая идея усваивается с
вероятностью 90%. Однако дальнейшие работы в этом направлении не считаются
перспективными. Можно измучить человека кошмарами, а вот внушить ему
что-то полезное трудно. Дело в том, что, проснувшись, человек понимает,
что это был всего лишь сон.
- Так вы в самом деле хотите извести нашего отшельника эротическими
фантазиями? - осведомился Советник по экономике.
- Все куда проще и эффективнее. Он получит директиву от своего босса,
- Советник по науке с усмешкой ткнул пальцем в бетонный потолок. - Всякий
человек может отличить сон от действительности. За исключением
религиозного фанатика. Они верят в видения, - он замолчал и с довольным
видом оглядел присутствующих.
- Как я раньше об этом не подумал? - воскликнул Советник по
информации.
- Я сейчас же отдам нужные распоряжения, - Координатор снял
телефонную трубку.
На следующий день с утра Советники вновь собрались в бункере
Координатора, ожидая вестей из лазарета. Наконец нужный телефон зазвонил.
- Сработало! - Координатора давно не видели таким довольным. - Он дал
свое согласие!
Конец фразы утонул в радостных возгласах.
- Хо-хо! - веселился Советник по безопасности. - И сказал им Господь:
плодитесь и размножайтесь!
- И главное, мы обошлись без насилия и принуждения, - сказал Советник
по медицине.
- Главное - это то, что человечество возрождается, - сказал
Координатор, закидывая руки за голову и удовлетворенно потягиваясь.
- Возрождается в результате обмана, - заметил Советник по культуре.
- И отцом его будет фанатик, - добавил Советник по информации.
СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ
В двадцатых числах марта 1919 года передовые части Сибирской армии
адмирала Колчака при поддержке чехословацкого корпуса в результате
ожесточенных боев прорвали оборону красных и вышли к Волге. В это время с
юго-востока на соединение с ними пробивались отряды уральских казаков, а с
юго-запада - войска Добровольческой армии генерала Деникина и донские
казаки. 30 марта произошла историческая встреча белых армий Юга и Востока
в районе Вольска, охваченного антибольшевистским восстанием. Двумя днями
позже красные были выбиты из Саратова. Этот момент стал поворотным в ходе
войны. Красные, не считаясь с потерями, попытались оттеснить Колчака от
Волги, и действительно, им удалось это сделать севернее Сызрани, но на юге
уже развивалось мощное наступление Деникина. Хотя сопротивление Красной
армии на Московском направлении оставалось еще достаточно мощным, войска
Деникина успешно продвигались на западе, через Украину и Белоруссию.
Немалую роль, конечно, здесь сыграл успех на переговорах с Польшей, когда
лидеры белых решились, наконец, гарантировать полякам независимость и
получили от Пилсудского столь необходимую военную помощь. Аналогичные
переговоры увенчались успехом и в Финляндии. Большевики вынуждены были
оттянуть часть сил на запад, и началось активное продвижение объединенных
сил Деникина и Колчака в Центральной России. Красные ощутимо дрогнули. В
их частях, редко отличавшихся хорошей дисциплиной, все чаще отмечались
случаи дезертирства и даже перехода на сторону противника. К тому же
падение дисциплины привело к росту мародерства и самоуправства местных
командиров, что, в свою очередь, порождало восстания в красном тылу. Когда
в мае восточнее Риги объединенные силы добровольцев и поляков соединились
с Юденичем, практически всем стало ясно, что это конец. В рядах
большевиков нарастала паника. Из Москвы во все концы "Республики Советов"
летели сумасшедшие телеграммы: "Усилить террор... Выявить... Искоренить...
Мобилизовать... Взять заложников... Провести решительную чистку..."
Телеграммы летели и за границу. В Европе проходили демонстрации и
забастовки рабочих в поддержку российских коммунистов; именно этими
акциями оправдывали руководители Антанты бездействие экспедиционных армий,
по-прежнему стоявших в тылу у белых практически без всякой пользы. Но все
это уже не могло остановить неизбежное. 20 июня белые освободили Курск,
26-го - Орел. На востоке колчаковцы перешли в наступление по всему фронту.
Юденич замыкал кольцо вокруг Петрограда. Руководство большевистской партии
готовилось к бегству.
12 июля Деникин подошел к Рязани, где ждали его последние отборные
части Красной Гвардии. Хотя большевики продолжали лихорадочную мобилизацию
и формально у них оставалось еще значительно больше сил, чем было у белых
в начале войны, практически ни одна красная часть, за исключением особо
запятнавших себя террором, не была уже надежна. 14 июля после четырех дней
уличных боев пал Петроград. В это время на фронты начали прибывать,
наконец, войска Антанты. Но воевать им было уже практически не с кем:
красных охватила паника. В этих условиях руководство белого движения
смотрело на союзников весьма косо и старалось как можно скорее выпроводить
иностранные войска из Центральной России. Известна фраза Деникина:
"Господа, не мешайте русским освобождать свою столицу!"
15 июля красные были выбиты из Рязани, а Колчак почти без боя взял
Ярославль. Советская власть практически перестала существовать.
Деникинские аэропланы уже летали над Москвой, сбрасывая листовки с
обещанием награды за выдачу большевистских вождей и помилования рядовым
красноармейцам, сложившим оружие. В этих условиях и начался Западный Поход
- последняя авантюра, на которую могло толкнуть большевиков только их
отчаянное положение: остатки красных войск попытались пробиться через
западный фронт и Польшу в охваченную революционным брожением Германию. Как
ни удивительно, но авантюра эта в значительной мере увенчалась успехом:
помимо огромного числа неорганизованных беженцев, некоторые красные полки
прибыли в Германию в боеспособном состоянии, сохранив знамена, структуру и
оружие. Впрочем, злые языки утверждают, что причиной тому был не столько
героизм, вызванный отчаянием обреченных, сколько любовь польских офицеров
разных рангов к награбленному большевиками золоту.
21 июля 1919 года Деникин без боя вступил в Москву, чем, по слухам,
вызвал неудовольствие Колчака, не поспевшего к этому сроку. (Сам Александр
Васильевич, впрочем, эти слухи отрицал, утверждая, что в святом деле не
может быть зависти.) В городе царил хаос и безвластие. Повсюду попадались
неубранные трупы: они валялись на улицах, в домах, висели на фонарях. В
воздухе плыл дым пожаров. Трамваи стояли, заводы не работали. Во многих
местах на улицах были нагромождены баррикады; из-за некоторых из них, а
также с крыш и из окон, еще стреляли какие-то фанатики. Освобождение
столицы, впрочем, было омрачено еще одним обстоятельством: незадолго до
вступления в город белых черносотенцы устроили на радостях большой
еврейский погром, с негодованием пресеченный Деникиным. Но тогда, на фоне
общей радости об избавлении от большевизма, мало кто усмотрел в этом
погроме дурное предзнаменование.
Почти никто из большевистских вождей первого ранга не предстал перед
официальным судом. Ленин был найден повешенным в своем кабинете - по всей
видимости, не без посторонней помощи, хотя кто исполнил этот справедливый
приговор, так и осталось тайной. Дзержинский пытался бежать, переодевшись,
но был опознан и растерзан толпой. Троцкий вскоре объявился в Германии.
Некоторые большевистские лидеры покончили с собой - сразу или при попытке
захвата. Часть не столь заметных фигур попросту исчезли, словно
испарились. Так, без следа растворился в бескрайних просторах России
бывший семинарист-недоучка, грузинский уголовник Сосо Джугашвили, как и
многие, ему подобные. Однако далеко не все большевики оказались столь
удачливы, и работы для развернутых по всей России военно-полевых судов
хватало.
Не успели еще умолкнуть торжественные марши Парада Освободителей, а
на руководство белых армий уже навалился тяжелый груз новых проблем.
Хозяйство страны было разрушено, в обществе царили хаос и взаимное
озлобление, пышным цветом цвела преступность всех мастей, в уездах
хозяйничали банды, повсюду тлели очаги большевистского подполья. И, хотя
лидеры белого движения не раз заявляли, что Армия не собирается подменять
собой Государство, что она лишь инструмент для избавления России от
большевиков, однако было совершенно ясно, что в существующей ситуации
невозможен спокойный переход к гражданскому правлению. Нашлось,
разумеется, немало либеральных демагогов, которые требовали немедленно
восстановить полномочия разогнанного большевиками Учредительного Собрания
или, в крайнем случае, избрать новое; звучали также предложения о созыве
Земского Собора по образцу 1613 года. Однако преимущества военного
положения позволяли не очень-то прислушиваться к подобным голосам. К тому
же бесславное правление Временного правительства Львова-Керенского и
последовавшая за ним катастрофа надолго привили существенной части
общества иммунитет к западной демократии. С другой стороны, и рухнувшая
без сопротивления монархия дискредитировала себя как оплот
государственности, и недвусмысленные намеки Великого князя Владимира
Кирилловича на готовность исполнить предначертанный долг повисали в
воздухе. Итак, была образована временная Директория, куда вошли Деникин,
Колчак, Юденич, другие крупные фигуры Белого движения, а также ряд
гражданских лиц, в основном занимавших видные посты в белых
правительствах. В целом состав Директории оказался довольно пестрым; в нее
вошли люди разных политических взглядов, от крайне правых до
умеренно-либеральных, имевшие весьма различные идеи о дальнейшем пути
России. Естественно, подобное правительство не могло выработать единую
долговременную программу; впрочем, оно к этому и не стремилось,
провозгласив своей целью усмирение антигосударственных элементов и
восстановление твердого порядка, после чего должно было провести выборы и
сложить с себя полномочия.
Однако наведение порядка оказалось не таким простым делом. После
того, как перестали существовать фронты, четко разделявшие своих и врагов,
задача эта, казалось, еще более осложнилась. По всей России достаточно еще
было пробольшевистских настроений; не только рабочие, но и многие
либералы, которых ничему не научил красный террор, воспринимали победу
белых как очередное торжество реакции, призванной удушить в России всякую
свободу. С гневом и возмущением кричала левая интеллигенция о десятках
тысяч казненных по приговорам военно-полевых судов. Напрасно лидеры белых
возражали, что в случае победы красных счет жертв шел бы на миллионы,
напрасно демонстрировали обошедшие газеты всего мира снимки жертв
большевистских зверств - оседлавшие своего конька политические демагоги
продолжали мутить воду, радостно выпячивая каждый случай судебной ошибки
или злоупотребления властью офицеров и чиновников Директории. Естественно,
что в условиях политической нестабильности правительство вынуждено было
принимать меры, ограничивающие свободу слова и личную свободу особо рьяных
трибунов. Так, по приказу Директории некоторая часть интеллигенции была
выслана за границу без права возвращения на родину. Но основную проблему
представляла все-таки не интеллигенция, а продолжавшиеся выступления
рабочих, принимавшие характер от мирных демонстраций до забастовок,
саботажа и даже мятежей. К тому же в ряде губерний были предприняты
попытки возвратить землю законным хозяевам, то есть помещикам, что вызвало
крестьянские восстания. Но у Директории были противники не только слева,
но и справа: консерваторы требовали более радикальной реставрации всех
довоенных порядков, националисты возмущались "сговором", давшим
независимость Польше и Финляндии, а также требовали навести порядок в
Средней Азии, признававшей власть России чисто формально, и вывести из
страны все иностранные войска. Попытки неуклюжего лавирования между левыми
и правыми только сильнее раскачивали лодку, а переход к закручиванию гаек
не улучшил положения.
К марту 1921 года ситуация стала критической. Страна была охвачена
рабочими волнениями и бунтами измученных поборами крестьян. 1 марта
гарнизон Кронштадта поднял мятеж с требованием восстановить советскую
власть, хотя и без коммунистов. Мятеж был подавлен гвардейскими частями
только к 18 марта. Лишь самые узколобые консерваторы могли не сознавать,
что власть Директории накануне краха. В этих условиях под давлением
либералов было принято решение о переходе к так называемой Новой Политике.
Суть ее состояла в передаче основной части земель в собственность
крестьянам и принятии более прогрессивного рабочего законодательства, а
также улучшении положения с гражданскими правами и свободами и поощрении
многоукладной экономики (часть предприятий была выкуплена у хозяев и
передана в собственность рабочим коллективам; впоследствии, однако, почти
все они разорились). В идеологии упор больше не делался на возмездие за
преступления большевизма и борьбу с любыми его проявлениями - напротив,
было объявлено, что пора положить конец размежеванию между русскими и долг
всех честных людей, независимо от политических убеждений - сплотиться ради
возрождения Отечества. Иными словами, национальная идея была использована
в качестве объединительной. В результате принятых мер Директория
удержалась у власти; и хотя кое-где еще действовали красные партизанские
отряды и подпольные ревкомы, но в целом в обществе, уставшем от
многолетнего кровопролития, заметно поубавилось тяги к великим
потрясениям, и жизнь постепенно входила в мирное русло.
Тем временем на Западе происходили драматические события. Поток
красных иммигрантов, хлынувший летом 1919 в Германию, добавил хаоса в и
без того нестабильную ситуацию в этой стране, что привело в конечном итоге
к срыву созыва Веймарского Учредительного собрания. Большевики, прибывшие
в ореоле мучеников за дело мирового пролетариата, вели активную работу и
вместе с другими левыми способствовали усилению роли Советов рабочих и
солдатских депутатов. Германские коммунисты учли российский урок и пошли
на тесный союз с социал-демократами. В сентябре прошел всегерманский Съезд
Советов, объявивший целью построение социалистического государства. В
новом Учредительном собрании, собравшемся в ноябре, блок левых сил получил
абсолютное большинство; принятая конституция провозглашала Германию
Советской Социалистической Республикой. "Буржуазно-феодальная реакция
утопила в крови социалистическую революцию в России, но здесь, на родине
Маркса и Энгельса, пролетариат Германии крепко держит древко красного
знамени!" - провозгласил под аплодисменты делегатов Вильгельм Пик.
Конечно, нельзя сказать, что дело построения социализма в Германии не
встретило сопротивления, но, хотя и были отдельные вооруженные
выступления, до полномасштабной гражданской войны не дошло. Память о
бесславном поражении в кровопролитной войне, до которого довела страну
прежняя власть, была еще слишком жива, а германские коммунисты, опять-таки
учитывая российский опыт, не спешили с массовой экспроприацией и
национализацией. К тому же левые пришли к власти легитимно, через выборы,
вполне в духе законопослушных немцев. Антанта не вмешивалась, не имея ни
законного предлога, ни желания - вялая интервенция в России пока принесла
больше убытков, чем дивидендов. У России тоже хватало своих проблем, хотя
соседство красной Германии и не доставляло удовольствия белому
правительству.
Волна симпатий к левым, возникшая после победы октябрьского
переворота в 1917 и усилившаяся после разгрома большевиков, прокатившись
по многим странам Европы, затронула и переживавшую революционный подъем
Италию. Растущая смута и катастрофическая слабость власти позволила в 1922
году левому социалисту Муссолини в результате поистине авантюрного путча
захватить власть в стране. Впоследствии он упрочил свои позиции, пойдя на
альянс с коммунистами. Таким образом, к 1923 году на территории Европы
существовало уже два социалистических государства, и если режим Муссолини
еще не внушал больших опасений, оставаясь довольно "розовым", то Германия
"краснела" все больше и больше. Коммунисты оттесняли от власти своих
социал-демократических союзников, закрывались оппозиционные газеты,
национализировались крупные предприятия. Германия отказалась от уплаты
кайзеровских долгов, и все громче звучали голоса, призывавшие "забыть
позорные Версальские соглашения, навязанные немецкому народу мировой
буржуазией". Укоренялась идеология "осажденной крепости", для защиты
которой от "сил мировой реакции" необходимо наращивать военную мощь.
Тем временем Россия постепенно выбиралась из кризиса. Были
ликвидированы красные и анархистские банды, прекратились крестьянские
восстания. К концу 1922 года власть центрального правительства была
восстановлена на всей территории Российской империи, за исключением Польши
и Финляндии. Хотя отношения с бывшими союзниками по Антанте оставались
сложными - Директория не спешила урегулировать вопрос с выплатой
российских долгов, да и угроза новых потрясений отпугивала большинство
иностранных инвесторов - национальная экономика с каждым годом развивалась
все успешнее. Была принята и воплощалась в жизнь Государственная программа
по электрификации. Россия вновь вернулась в число главных экспортеров
зерна; вырученные средства вкладывались в рост промышленности. При этом
национальная идея обретала на фоне достигнутых успехов все большую
популярность (возможно, отчасти в противовес "пролетарскому
интернационализму" большевиков, приведших Россию на грань гибели); даже
одна из левых партий, вобравшая в себя остатки социал-демократических и
эсеровских объединений, носила теперь название Национал-Социалистической
Партии России. Все чаще звучало, что все беды России - от слепого
подражания Западу, в то время как у России свой, особый путь. Сторонники
этой точки зрения аргументировали ее событиями недавнего прошлого: ведь
марксизм пришел с Запада, по вине Запада началась Мировая война, и именно
попытка насадить на российской почве западную парламентскую демократию в
1917 окончилась большевистским переворотом. В то же время Запад крайне
неохотно помогал Белому движению в борьбе с красными - огромные корпуса
союзников стояли в тылу и ничего не делали (и это была правда, но, поступи
в свое время союзники наоборот, теперь те же люди обвиняли бы их в
пролитии русской крови), а теперь еще имеет наглость требовать уплаты
долгов, не давая России времени оправиться. Надо сказать, что и бывшие
страны Антанты смотрели теперь на Россию без большого восторга. Было ясно,
что эта огромная, непредсказуемая, полуазиатская страна наращивает свою
мощь - и, между прочим, не только экономическую, но и военную -
отказываясь в то же время установить у себя цивилизованные демократические
институты, живя без конституции, без парламента, даже без законного
монарха, а с каким-то странным полувоенным временным правительством. И
действительно, усмирение России как будто было достигнуто, а Директория не
спешила уходить от власти, игнорируя робкие требования либералов и словно
воплощая собой пресловутый особый путь. Робкими требования были потому,
что Директорию не в чем было особенно упрекнуть - конечно, ее правление
было не идеальным, но промышленность росла, рубль укреплялся, у крестьян
была земля, да и уровень гражданских свобод был близок к установленному
Манифестом 17 октября 1905 года. Со временем состав Директории менялся,
часть генералов ушла на покой, уступив место крупным промышленникам. Так,
в 1924 году Директорию покинул Колчак, заявив, что он устал от политики и
хочет вернутся к науке. Действительно, адмирал снова занялся полярными
исследованиями и погиб в 1929 при крушении ледокольного парохода
"Иркутск". Ротация членов Директории, при которой оставшиеся в меньшинстве
радикалы уходили, и их сменяли умеренные, привела к тому, что прежде
пестрый состав верховного органа обрел однородность, и прекратились
шарахания из стороны в сторону. Главным же секретом успеха правления
Директории в тот период, думается, было то, что она не столько руководила
и направляла, сколько создала необходимые начальные условия и, защитив
силой оружия порядок, предоставила национальному хозяйству развиваться
своим чередом. Краткая эпоха большевизма не успела уничтожить людей
предприимчивых и работящих, и едва таким людям были созданы условия для
работы, экономика пошла вверх. В то же время, на фоне естественной
гордости за выходящую из кризиса страну, все чаще звучали
националистические и даже черносотенные лозунги. Припоминали
национальность Маркса, высчитывали процент евреев и вообще инородцев в
рядах большевиков (забывая при этом, что активное участие некрещеных
евреев в революции вполне естественно при той дискриминации, какой они
подвергались в Российской империи). Масла в огонь подливали интересы
национального капитала, не желавшего мириться с еврейской и иностранной
конкуренцией. Все же в целом, после революционных потрясений, маятник
общественного мнения отклонился в сторону устойчивости и спокойствия, и
когда в 1925 году Директория наконец объявила выборы - правда, не в
Учредительное собрание, а только в Государственную Думу - избранные
делегаты оказались один умеренней другого. Ни сторонники монархии, ни
сторонники парламентской республики не набрали большинства; доминирующим
настроением стал страх перед любыми переменами, способными нарушить
хрупкое благополучие. Не раз цитировалась знаменитая фраза Столыпина: "Нам
нужны не великие потрясения, а великая Россия!" В конце концов прошло
предложение октябристов воздержаться от окончательных решений и принять
конституцию переходного периода, сохранявшую власть Директории еще на
четыре года, правда, под некоторым думским контролем. Члены Директории,
опасавшиеся конфронтации с Думой, вздохнули спокойно.
Меж тем в Германии кипели политические страсти. Сопротивление правых
было сломлено, но в рядах левых шла жестокая борьба коммунистов с
социал-демократами, немцев с иммигрантами, старых и новых лидеров и
всевозможных блоков и фракций. Как это нередко бывает, в этой свалке,
обойдя старых политических волков, неожиданно всплыл человек новый и почти
никому неизвестный. Звали его Рудольф Хильфе; прошлое его было темным, как
и происхождение. По крови он был наполовину австриец, на четверть венгр, о
последней же четверти биографы умалчивают, ибо метрических свидетельств не
сохранилось, но говорили, что была эта четверть не то еврейской, не то и
вовсе цыганской. Известно, что подобное смешение крови часто приводит к
рождению неординарных личностей, и в самом деле, Хильфе отличали
незаурядные организаторские способности, ораторское мастерство и
чрезвычайное честолюбие. В 1926 году, после странного покушения на
Тельмана (официальное расследование походило скорее на попытку скрыть
истину, нежели найти ее), Хильфе становится фактически (а после скорой
смерти Тельмана и юридически) первым лицом в Коммунистической партии
Германии. Под его руководством довершился разгром германской
социал-демократии и внутрипартийной оппозиции в КПГ; умело играя на
амбициях соратников и используя сегодняшних союзников против вчерашних, к
1930 году Хильфе сосредоточил в своих руках почти всю полноту власти в
стране. Несмотря на свое многонациональное происхождение, он оказался куда
большим поборником величия Германской Империи, чем неоднократно битые за
шовинизм социалисты; и хотя трескучие фразы о пролетарском
интернационализме и мировой революции еще звучали, в них все явственней
проступал иной оттенок: немцы - великий народ, избранный историей для
того, чтобы принести свет идей марксизма всему человечеству - принести,
если надо, силой оружия.
А в это время в России тоже происходил рост радикальных настроений.
Память людей коротка, а аппетиты ненасытны; нейтральную политику
Директории вновь начали критиковать и справа, и слева.
Национал-социалистическая партия, которую еще недавно никто не принимал
всерьез, неожиданно заявила о себе громкими акциями и ростом своих рядов.
Во главе НСПР стоял некто Игнат Салтин, тоже неизвестный прежде политик
(что было вполне естественно после того, как лидеры российских левых пали
жертвой белого и красного террора, эмигрировали или, разочаровавшись,
отошли от дел). На первый взгляд, Салтин представлял собой ничем не
примечательную посредственность. Выгнанный из реального училища (как
утверждали потом официальные биографы, за политическую деятельность, хотя
на самом деле за неуспеваемость), он не овладел толком никакой профессией.
Впоследствии был призван в армию и воевал на фронтах Мировой войны.
Дослужился до фельдфебеля. В 1916 был ранен в Галиции и остался на всю
жизнь хромым на левую ногу, вследствие чего избежал мобилизации в
Гражданскую войну. По официальным данным, при большевиках участвовал в
работе левого подполья, по неофициальным - был там провокатором ЧК. В
молодости писал плохие стихи, которые никогда не были опубликованы - в
отличие от его книг на политические темы, первая же из которых, "Моя
борьба", помимо шовинистической демагогии содержала в себе разумные мысли
о политике и о психологии толпы. Возглавленная им партия - кстати, он не
входил в число ее создателей и примкнул к НСПР позже - изначально включала
в себя немало эсеровского, т.е., по марксистской терминологии,
"мелкобуржуазного"; впоследствии в партийной идеологии оставалось все
меньше социалистического и ставка все явственней делалась на мелкий и
средний капитал. По мере того, как росло значение класса мелких
собственников, укреплялась и опора национал-социалистов (нацистов).
Шовинистическая "охотнорядская" идеология тоже оказалась здесь вполне
кстати. На выборах 1929 года НСПР, однако, получила не слишком большой
процент голосов (хотя и значительно больший, чем предсказывали
политологи). Несмотря на популярность национальной идеи, идеология
нацистов все еще казалась слишком грубой, а их лидеры - слишком
неотесанными. В целом, впрочем, новая Дума оказалась куда радикальней
предыдущей. Маятник общественного мнения снова отклонялся в сторону
"быстрых и простых решений"; темпы возрождения России казались слишком
низкими. Но общество еще не определилось, радикализм какого толка оно
предпочитает, поэтому депутаты, представлявшие весь спектр от крайних
монархистов до социал-демократов (коммунистические партии, естественно,
оставались под запретом) не могли договориться практически ни по одному
вопросу. Вообще Шестая Дума оказалась на редкость бездарным и бестолковым
парламентом, напомнив печально известные первые Думы; единственным
вопросом, по которому депутаты быстро пришли к соглашению, стало резкое
ограничение полномочий Директории. Фактически верховный орган превращался
в подобие английского монарха, который царствует, но не правит. И хотя
половина Директории призывала поступить с Думой по-столыпински, однако
остальные их коллеги на это не решились, ибо не было уже государя
императора с его вердиктом "быть по сему", не было и законных оснований
для роспуска Думы, и слишком велик был страх, что новое обострение
способно опять открыть дорогу хаосу. Однако формально Директория осталась
верховным органом еще на четыре года, ибо депутаты не могли договориться,
чем ее заменить.
Период 1929-1933 годов оказался для России тяжелым не только из-за
неудачного парламента. Общий кризис мирового хозяйства, который германские
и итальянские коммунисты злорадно именовали "вторым этапом необратимого
краха капитализма", особенно больно ударил по еще не вполне оправившейся
от потрясений России. К тому же международные отношения все более
ухудшались; кое-кто на Западе откровенно делал ставку на красную Германию
как противовес России, другие, напротив, хотели покончить с язвой
коммунизма чужими, то есть российскими, руками. Деятельность Думы,
получившей столь широкие полномочия и при этом склонной не к взвешенной
политике, а к демагогическим демаршам и радению за "величие державы",
отнюдь не способствовала разрядке напряженности. Так, выплата долгов
Антанте была окончательно заморожена, и в парламенте открыто звучали речи
о необходимости "восстановить Империю в границах 1913 года", т.е.
присоединить Польшу и Финляндию. Ответная резкая реакция Запада вызывала
еще большее раздражение. Сочетание внутреннего и внешнего кризиса породило
быстрый рост недовольства по всей стране. Помимо обвальной критики
правительства, звучали непременные фразы о всемирном заговоре против
России; упоминалось, разумеется, что заговор этот не какой-нибудь, а
жидо-масонский. До поры еще сдерживаемый антисемитизм прорвался, как гной,
и вольно хлынул наружу; возобновились еврейские погромы, довольно неохотно
подавлявшиеся силами правопорядка. По мере роста популярности
национал-социалистов к ним примыкало все больше интеллектуалов, помогавших
как в тактической борьбе, так и в выработке стратегических программ.
Идеология нацистов получила название "фашизм" - от латинского fascio, что
означает "связка, пучок", в более широком смысле - "объединение". Фашисты
всячески подчеркивали принцип единства, столь отвечавший, по их мнению,
истинно русскому духу коллективизма, общинности, соборности. В то же время
из программы партии ушло все левосоциалистическое, и в конце концов,
благодаря своим политическим успехам, нацисты привлекли благосклонное
внимание крупного капитала, обеспокоенного новой радикализацией рабочего
класса.
В Германии в это время тоже происходили весьма неблаговидные события.
Национализировав промышленно-финансовую сферу и уничтожив частное
предпринимательство, коммунисты добрались наконец до последнего класса
собственников - крестьянства. Началась кампания по лишению крестьян
собственной земли и объединению их в государственные коллективные
хозяйства. Естественно, подобная программа встретила сопротивление,
подавлявшееся беспощадными репрессиями. Множество крестьян было
расстреляно или отправлено в концентрационные лагеря. Когда же планы
партии были претворены в жизнь, социалистическое сельское хозяйство
продемонстрировало свою "эффективность": на страну обрушился голод
невиданных доселе масштабов. Положение можно было поправить закупками
продовольствия за границей, но коммунистические вожди не собирались
демонстрировать свои "временные трудности" буржуазному миру.
Социалистическая же Италия попросту не могла оказать масштабную помощь.
Естественно, что и в Германии активно муссировалась идея происков врагов и
всемирных заговоров.
На выборах 1933 года в России национал-социалисты одержали
впечатляющую победу. Было объявлено об окончании переходного периода и
начале строительства новой тысячелетней империи. Генерал Деникин от имени
Директории вынужден был передать Салтину бразды правления. Новая
конституция провозглашала Россию президентской республикой, возвращая ей
при этом звучный титул Империи. (Так и было записано: "Российская Империя
является республикой.") Равенство всех граждан перед законом было
упразднено; евреи официально ограничивались в правах. В скором времени
начались репрессии против свободной прессы, а также левых и либеральных
партий. Естественно, подобные действия еще более осложнили отношения с
демократическим Западом. В короткие сроки под лозунгом борьбы с
внутренними и внешними врагами нацисты установили в стране жесткую
диктатуру, которая, в отличие от диктатуры большевиков, не встретила
организованного сопротивления. Надо сказать, что нацисты умело
использовали страх перед большевиками, и если ужасы красного террора уже
успели подзабыться, то живой пример активно милитаризующейся
коммунистической Германии заставлял даже порядочных людей до поры
подыскивать оправдания методам фашистов. Вскоре в Сибирь, на Север и в
казахские степи уже тянулись нескончаемые эшелоны с политзаключенными.
Удивительное дело, но несмотря на весь яростный антагонизм между
фашистской Россией и коммунистической Германией, столь активно
используемый идеологами обеих стран, между этими режимами возникло и
постепенно укреплялось неафишируемое, но плодотворное сотрудничество.
Говорили, что и лидеры их, Салтин и Хильфе, испытывают немалое уважение
друг к другу. Немалую роль здесь, видимо, играло общее противостояние
либеральному миру Европы и Америки. Достоверно известно, что российские
военные инструкторы обучали германских красных командиров, а карательные
органы обоих государств нередко выдавали друг другу искавших убежища
противников соответствующих режимов. Поддерживались и экономические связи.
При этом и Россия, и Германия не переставали готовиться к войне.
В середине тридцатых волна политических репрессий в Германии
докатилась до верхушки правящей партии. Практически все основатели КПГ,
соратники Либкнехта и Тельмана, не успевшие к тому времени отправиться в
мир иной, предстали перед судом по обвинению в измене, заговорах,
организации покушений, подготовке мятежей, диверсиях, шпионаже в пользу
России и мировой буржуазии и т.д. и т.п. Обвинения были абсурдны, однако
сами спектакли политических процессов разыграны были с размахом.
Обвиняемые, сломленные пытками и обманутые лживыми посулами, показывали на
себя и друг на друга. Практически все они были расстреляны; их родных и
близких ждали концлагеря. Впрочем, вожди германских коммунистов лишь
разделили ту участь, которой прежде по их вине подверглись миллионы
простых людей. Русские большевики-иммигранты тоже в массе своей были
осуждены как шпионы. Из видных фигур уцелел один Троцкий, который еще в
конце двадцатых предусмотрительно бежал в Мексику. Однако и его в 1940
году достали длинные руки спецслужб - не выяснено только, германских или
российских.
В России в это время тоже шла охота на шпионов и врагов нации. К
последним, естественно, в первую очередь причислялись евреи. Их массовый
отток из страны поначалу только радовал нацистов, несмотря на то, что
Россия теряла таким образом немало видных ученых и деятелей культуры;
однако вскоре фашисты забеспокоились, что "проклятые жиды" уходят от
возмездия. Государственный антисемитизм обретал форму геноцида; на
закрытых заседаниях уже звучали слова "окончательное решение еврейского
вопроса". Впрочем, к этому времени официальная пропаганда уже не
ограничивала список врагов евреями и коммунистами - весь "растленный
Запад" считался их пособником. Постоянно звучали слова о
"всемирно-исторической миссии России"; был принят новый гимн "Россия,
Россия превыше всего". Любопытно, что главный ревнитель национальной идеи
Салтин не был чисто русским: мать его происходила с Украины, и, хуже того,
не миновало его проклятие всех выдающихся антисемитов, а именно -
недоказанное, но и не опровергнутое подозрение в еврейских корнях. В
условиях развернувшейся националистической вакханалии покинули страну
многие честные люди, имевшие такую возможность; в их числе и генерал
Деникин, уехавший в США в 1937 и заклейменный после этого на родине как
предатель.
Первое, пока еще заочное столкновение вооруженных сил России и
Германии произошло в 1936. Тогда в Испании вспыхнула гражданская война;
военные под командованием генерала Франко выступили против
левосоциалистического республиканского правительства. Официальной реакцией
Запада был нейтралитет, но левые многих стран посылали добровольцев в
помощь испанским республиканцам. Особенно активное участие в войне приняли
германские и итальянские бригады; в свою очередь Россия направила свою
поддержку франкистам. Немало бывших противников - белогвардейцев и
красноэмигрантов - снова сошлись в бою. Война продолжалась три года и
окончилась победой франкистов, которая, впрочем, никак не была победой
русского оружия. Однако нацисты судили иначе; пропаганда кричала о
несокрушимой мощи русского кулака, звучали призывы к "великому походу на
Запад", к "освобождению Европы от жидо-коммунизма и гнилого либерализма".
Тем временем в Германии от слов уже перешли к делу: 12 марта 1938 года в
ходе молниеносной операции была захвачена Австрия. Официально это
называлось "социалистическая революция в Австрии и оказание помощи
братскому австрийскому народу". Европа не решилась вмешаться, как не
решилась она и позже, в августе, когда аналогичная "братская помощь" была
оказана Чехословакии. Вообще этот период характеризовался бурной
дипломатической активностью, не давшей либеральному миру никаких
положительных результатов. Попытки создания антикоммунистического блока
провалились, поскольку Великобритания и Франция не смогли договориться с
Россией. Трудно сказать, чья вина была больше - Россия выдвигала
чрезмерные требования, но и политики Запада не слишком стремились к
честной игре, предпочитая стравить фашистов с коммунистами, а самим
остаться в стороне. В свою очередь Германия и Италия вели успешные
переговоры с равно далекой от социализма и демократии Японией, у которой
был свой интерес в Тихом океане и на Дальнем Востоке. Японские генералы с
интересом прислушивались к звучавшим в фашистском парламенте речам о
необходимости вернуть утраченное по Портсмутскому договору, полагая, по
данным разведки, что, если русские опять полезут в драку, то и результат
будет не хуже, чем в 1905 году.
Таким образом, Россия оказалась в недружественном окружении на Западе
и на Востоке, и фашистское руководство, видя, что обстановка для экспансии
на Запад под предлогом "крестового похода против коммунизма"
неблагоприятна, пошло на прямые переговоры с красной Германией. 23 августа
1939 года в Москве был подписан Пакт о ненападении между Российской
Империей и Германской Советской Федеративной Социалистической Республикой,
интересный не столько открытой частью, сколько секретными приложениями,
обусловливавшими раздел Европы между фашистами и коммунистами. Ни одна из
сторон не собиралась исполнять Пакт; каждая рассчитывала выиграть время и
напасть первой. Через неделю, 1 сентября, русские войска вторглись в
Польшу; договор 1919 года, предоставлявший Польше независимость, был
объявлен недействительным. Одновременно, в соответствии с положениями
Пакта, Германия оккупировала западную часть Польши. Естественно, Россия не
остановилась на достигнутом; следующей целью "воссоединения" была
Финляндия. Однако финны прекрасно понимали, что их ждет, и сумели
подготовиться к отражению агрессии. Хотя финская война 1939-1940 и
закончилась победой России, но это была победа числом, а никак не умением.
Потери русской армии оказались огромны в сравнении с потерями противника.
Даже самые тупоголовые генералы Генштаба поняли, что дальше так воевать в
Европе нельзя, и необходима существенная модернизация армии. Эта
модернизация и перевооружение и дали Германии желанную отсрочку. В
сороковом году при активной помощи "пятой колонны" - французских
коммунистов - немцы оккупировали Францию. Реальная угроза создалась для
Англии. Хильфе отчаянно не хотел идти на Восток; несмотря на все лозунги
официальной пропаганды о неизбежности победы социализма и восстановления
советской власти в России, он помнил, чем доселе оканчивались столкновения
немецких войск с русскими, если только в тылу у последних не назревала
революция; помнил он и слова Бисмарка о гибельности войны на два фронта.
Тем не менее становилось все более ясно, что мира от Салтина ждать не
приходится, и что надеяться можно только на первый удар и помощь
большевистского подполья в России. Был разработан план "Энгельс",
предусматривавший внезапное вторжение по всему фронту и молниеносную
войну. Аналогичные планы разрабатывались и русским Генштабом. К лету 1941
года к российско-германской границе с обеих сторон стягивались огромные
воинские контингенты, перебрасывалось оружие и ресурсы. Картина была почти
симметричной; почти, потому что Германия несколько запаздывала. Было ясно
видно, что стянуть все силы удастся лишь к середине июля, однако донесения
разведки становились все более угрожающими. Наконец, когда на стол Хильфе
легла точная дата русского нападения - 6 июля - стало ясно, что медлить
больше нельзя.
22 июня 1941 года в 4 часа утра по московскому времени войска
Германской Красной Армии пересекли границу Российской Империи.
СПАСИТЕЛИ
Корабль Группы висел в тысяче миль над выжженной солнцем иудейской
пустыней, скрытый защитными полями от всех возможных систем обнаружения,
которых, впрочем, на этой планете не было и не могло быть. Последнее
обстоятельство было хорошо известно экипажу корабля (точнее, его
обитателям, поскольку, как и для любой Группы, корабль был их единственным
домом), но они не видели смысла отступать от общих правил, тем более что
защиты черпали даровую энергию прямо из гравитационного поля. В этот день
все члены Группы собрались в отсеке личных встреч, чтобы принять решение
относительно судьбы лежавшего под ними мира.
- Итак, - сказал Координатор, - мы вас слушаем, Эрьенк.
(На самом деле он, конечно, ничего не говорил - члены Группы не
использовали столь примитивный носитель информации, как акустические
волны, и на "вы" они тоже друг друга не называли - им бы и в голову не
пришла такая нелепость, как употребление множественного числа при
обращении к одному лицу; было и еще много подобных моментов, но все это не
принципиально.)
- Можно говорить об окончании исследований, - сообщил Эрьенк 345,
главный этнограф Группы. - Как вам известно, планета под нами обитаема и
населена разумными существами класса С27А9. Все они принадлежат к одному
виду, который делится на три четко различимых подвида и некоторые
смешанные формы. Они весьма слаборазвиты и еще далеки от единой
цивилизации; можно говорить лишь о субцивилизациях уровня с нулевого по
третий. К субцивилизациям третьего уровня следует отнести в первую очередь
Поднебесную Империю народа хань на востоке Великого континента и Романскую
Империю на западе; прямого контакта между ними нет. Развитие аборигенов
протекает замедленными темпами; вообще они крайне несовершенны даже для
своего класса. Умственный уровень ниже среднего, повышенная агрессивность,
явное превалирование эмоционального начала над рациональным. Возможно, это
связано с чудовищно гипертрофированной сексуальностью, которая превосходит
норму на два порядка и ведет к бесконтрольному размножению; из-за этого
аборигены постоянно испытывают проблему с распределением ресурсов, которую
они решают с помощью войн и других форм насилия. Высокоразвитый стадный
инстинкт; соответственно, склонность к массовым истериям, маниям и фобиям.
В целом будущее аборигенов печально; его у них просто нет. Они неминуемо
истребят друг друга, как только создадут оружие достаточной разрушительной
силы, если перенаселение и истощение природных ресурсов не прикончат их
раньше. Всего имеется девятнадцать существенно различных сценариев их
гибели и бесконечное множество вариаций. Окончательный прогноз - полный
коллапс цивилизации не позднее чем через 2100 лет с вероятностью 98.3%.
- Без учета нашего вмешательства? - уточнил Рьюил 67С.
- Разумеется.
- Значит, мы можем их спасти?
- Гарантировать это нельзя, но у нас имеются хорошие шансы. Если нам
удастся направить их развитие в нужное русло, они будут спасены. Конечно,
мы не можем просто объяснить им ситуацию; бесполезно обращаться к их
слабому разуму, отягощенному животными инстинктами. Но мы можем
использовать их стадное чувство и воздействовать на них через религию.
- Вы уверены, что они не устроят религиозные войны? - спросил
Координатор.
- Мы дадим им религию мира и согласия. Религиозный догмат для варвара
- это абсолют; он не посмеет его нарушить, несмотря на всю свою
агрессивность. Разумеется, я говорю о массовом характере, а не об
отдельных случаях. Наша религия будет направлена против основных бед
аборигенов - агрессии, насилия, гиперсексуальности, ксенофобии.
Разумеется, во многом придется балансировать между крайностями: так, мы
должны умерить гордыню их правителей и внушить простому человеку, что он -
тоже личность, подобие высших существ Вселенной; но в то же время
необходимо удерживать этих простых людей от бунта, ведущего к социальному
хаосу. Боюсь, кое в чем наша концепция будет внутренне противоречивой. Но,
в конце концов, мы создаем не научную теорию, а религию для слаборазвитых
аборигенов.
- Но ведь у них имеются собственные религии. Как вы представляете
себе внедрение? - поинтересовался Хианс 072.
- У них нет единой цивилизации, а мы не можем воздействовать на все
народы сразу. Остается воздействие на наиболее перспективный народ,
который в процессе своего развития распространит наши идеи дальше.
- Разумеется, речь идет о романцах? - произнес Ардьек 7А5.
- Нет, не о романцах. У них высокий экспансионистский потенциал, они
уже распространили свое влияние на значительную часть Великого континента,
но в дальнейшем это их и погубит. Романцы - классическая империя, которая
сгниет изнутри и рухнет под собственной тяжестью не позднее чем через
четыре столетия.
- Значит, хань?
- Хань - обратная ситуация. Их культура чрезвычайно устойчива, но и
слишком консервативна. Классическое замкнутое тоталитарное общество. Они
не смогут распространить по миру новое учение; напротив, они будут
сопротивляться ему дольше, чем другие.
- Выходит, избранный вами народ не принадлежит к наиболее
высокоразвитым культурам? - удивился Координатор. - Но кто же тогда?
- Исроэльтяне.
- Исроэльтяне? Вы не ошиблись, Эрьенк? - изумленно воскликнул Ардьек.
- Это же едва ли не самый никчемный народ на континенте! Правда, в прошлом
у них было могучее царство, но сейчас они пришли к полному упадку и
скатились бы на первый уровень, если бы не цивилизующее влияние романцев.
Кучка полунищих грязных фанатиков, дерущих глотку в бесчисленных
религиозных спорах.
- Да, именно так они выглядят сейчас, - невозмутимо подтвердил
Эрьенк. - Но у этого народа колоссальный потенциал выживаемости. Подобно
тому, как предки всех разумных существ бывают весьма несовершенны, что и
заставляет их эволюционировать, так и исроэльтяне, при всей их нынешней
неприглядности, по своей приспособляемости превзойдут многие народы. Они
уже потеряли независимость; в будущем они могут даже потерять собственную
территорию, но все равно сохранятся как этнос! В этом случае они как
нельзя лучше подойдут для нашей цели: рассеянные по миру, они станут
провозвестниками нашего учения. Их высокий уровень религиозности как раз
отвечает нашим задачам...
- Но как же быть с их собственной верой? - настаивал Хианс.
- В том-то и дело, что их религия предсказывает явление пророка,
которое мы и обеспечим. Все просто идеально сходится.
- Да, пожалуй... - согласился Координатор. - Но делая упор на
религию, не направляем ли мы цивилизацию аборигенов по ложному пути? Что,
если в процессе развития они так и не встанут на материалистический путь и
останутся во власти древних предрассудков?
- Мы подумали об этом, - заверил главный этнограф. - Поэтому явление
пророка не будет обставлено какими-то грандиозными декорациями, память о
которых сохраняется тысячелетиями; таким образом, по прошествии
определенного срока у скептиков будет возможность объявить все эти события
бездоказательной легендой. Но к этому времени облагораживающее влияние
нашего учения уже сделает свое дело.
- Хорошо. Вы уже подобрали образ пророка?
- Да. Для достоверности мы взяли реальное лицо, - Эрьенк послал
телепатический импульс проектору, и в помещении возникло изображение
аборигена. Грязный и заросший, он казался собранием физических
несовершенств - как, впрочем, и все обитатели планеты. Но члены Группы не
выказали брезгливости: цивилизации восемнадцатого уровня лишены
ксенофобии. - Это некий Иешуа из Назарета, из семьи ремесленника. Мать -
Мария, простолюдинка; биологический отец неизвестен. Образование
отсутствует, выдающихся достоинств никаких; словом, совершенно заурядная
личность, и если он сделает что-то неординарное, всякому должно быть ясно,
что без божественного вмешательства тут не обошлось, - этнограф улыбнулся.
- Эйонс, вы поняли, кем вам предстоит стать?
Эйонс 656, первый полевой агент Группы, покрутил изображение в разных
ракурсах и кивнул.
- Что вы намерены делать с настоящим Иешуа? - спросил Координатор. -
Напоминаю, что физическое устранение разумного существа...
- Я помню Кодекс. В физическом устранении нет необходимости. Мы
откорректируем ему память и переправим на другой конец Романской Империи.
- Действуйте, Эрьенк.
Эйонс стоял посреди пыльной рыночной площади. Торговцы перекрикивали
друг друга охрипшими голосами; седобородый старик колотил палкой
заупрямившегося осла; сновали полуголые мальчишки, коричневые от грязи и
загара - Эйонс заметил, как один из них стащил спелый плод с лотка
торговца; блестя латами, прошли два романских легионера; к ним подошла
размалеванная женщина и, глупо хихикая, вступила в переговоры; изможденный
абориген, почти единственное одеяние которого составляла длинная грязная
борода, взобравшись на основание колонны, вопил, потрясая костлявыми
руками: "Покайтесь, сыны Исроэля! Судия грядет!" Ерушалаим, столица
захудалой романской провинции... Именно отсюда должно начаться спасение
целой планеты.
Однако, побродив несколько часов по улицам, присматриваясь к
аборигенам, слушая их разговоры и сканируя их мысли, Эйонс решил изменить
первоначальный план и начать свою деятельность из глубины провинции. В
столичной толчее слишком легко было затеряться; здесь было чересчур много
различных проповедников. Сюда следовало вернуться, уже имея определенный
имидж.
- Эйонс вызывает Корабль.
- Корабль на связи. Докладывайте, Эйонс.
- Как мы и предполагали, первая реакция аборигенов негативная. Я
пытался проповедовать наши идеи в моем "родном" Назарете, но меня не
захотели слушать. Они так рассвирепели, что чуть не сбросили меня с
обрыва; пришлось применить гипноз, чтобы уйти невредимым. Кажется, даже
моя "родня" считает меня помешавшимся.
- Что ж, это подтверждает предварительные выводы. Воздействовать на
них, обращаясь только к их разуму, бесполезно. Придется задействовать их
суеверные чувства. Приступайте к "чудесам".
- Я уже совершил одно, в виде опыта. Провел простую трансмутацию
воды, синтезировав в ней алкалоиды. Вы ведь знаете любовь аборигенов к
подобным напиткам.
- Этого не следовало делать! Зачем поощрять их склонность к
употреблению наркотических веществ?
- Ну, доза была вполне безопасная... Я просто хотел показать, что
уважаю их обычаи - вы знаете, как это важно для цивилизаций низших
уровней. Но большого эффекта это не произвело. Кажется, они решили, что
хорошее вино - просто сюрприз хозяина дома.
- При их уровне мышления их трудно удивить подобными мелкими
фокусами. Переходите к медицинской практике.
- Хорошо. Я направляюсь на север.
- Мы рекомендуем вам город Капернаум. По предварительным данным, там
довольно высокие шансы на успех.
Двое исроэльтян обедали на постоялом дворе, запивая лепешки кислым
вином.
- Слышал, - сказал один из них, - говорят, появился новый пророк,
который творит чудеса и исцеляет больных. В Капернауме он будто бы лечил
прокаженных и изгонял бесов из помешанных.
- Больше слушай всякие сплетни, - лениво отозвался второй, отгоняя
муху. - Как, ты говоришь, его зовут?
- Иешуа из Назарета.
- Из Назарета что может быть хорошего? Грязный, убогий городишко, я
бывал там не раз... Постой, это не тот ли Иешуа, сын плотника Иосифа? То
есть это так говорится, что сын; я слышал, его мамашу обрюхатил какой-то
солдат.
- Да, кажется, говорили, что он сын Иосифа.
- Ну тогда из него такой же пророк, как из моего осла. Я знаю этого
парня; совершенно никчемный тип. Даже его родственники не считают, что из
него может выйти что-то дельное.
- Эйонс вызывает Корабль.
- Корабль на связи.
- Пока что результаты не совпадают с нашими расчетами. Я вылечил уже
несколько психических расстройств и соматических заболеваний, но,
по-моему, аборигены воспринимают это просто как ловкий фокус. По всей
видимости, в этой стране столько различных шарлатанов, что исроэльтяне
привыкли к подобным вещам и не верят в их подлинность.
- А сами исцеленные?
- Разумеется, сразу после выздоровления они благодарят меня, но еще
ни один из них не выразил желания за мной последовать. Вообще порядочные и
здравомыслящие люди не желают меня слушать и воротят от меня нос как от
обманщика, бродяги и бездельника. Мне удалось привлечь лишь нескольких
последователей, и те один хуже другого, последние отбросы общества. Если к
моим проповедям кто и прислушивается, то именно такая публика: попрошайки,
проститутки, всеми презираемые сборщики налогов.
- А как же священники?
- Это самая серьезная проблема. Они наотрез отказываются признать
меня пророком. Уж не знаю, что им так не нравится; когда я пытаюсь
аргументированно с ними спорить, ссылаясь на их же книги, меня обвиняют
чуть ли не в богохульстве.
- Это скверно. Кажется, мы неверно оценили уровень их
догматичности... хотя вы ведете себя в соответствии с их предсказаниями о
явлении пророка. Необходимо дополнительное изучение информации.
- Возможно, мне следует пока приостановить мою деятельность?
- Нет, продолжайте. Слухи о вас все-таки постепенно распространяются
по стране; их надо подпитывать. Не задерживайтесь подолгу на одном месте.
Эйонс устало шагал по пыльной дороге. Все эти "чудеса" требовали
немалых затрат энергии, а он, находясь в теле аборигена, хотя и
напичканном оборудованием, не всегда успевал пополнять ее запасы. Ни он,
ни пославшие его не ожидали, что миссия потребует столько усилий. Казалось
бы, для первобытного сознания местных жителей достаточно одного-двух
неординарных явлений, чтобы уверовать во что угодно. Меж тем он уже много
раз при большом количестве свидетелей демонстрировал технологии, которых
эта цивилизация сможет достигнуть лишь через тысячелетия - а результаты
были нулевыми, если не отрицательными. Да, периодически собиралась кучка
любопытных послушать его проповеди, но за все время к нему примкнуло лишь
двенадцать учеников, которые, кажется, ничего не понимали в его учении, да
несколько женщин небезупречной репутации - эти и вовсе, похоже, были
попросту влюблены в него самым непотребным образом. А ведь он учил вполне
здравым и логичным вещам. Он пытался донести до аборигенов простую мысль:
"Агрессия порождает ответную агрессию; поэтому поступайте с другими так
же, как вы хотите, чтобы поступали с вами, и тем достигнете взаимной
выгоды". Но, кажется, они восприняли его слова так, как будто он призывает
вовсе не противиться агрессии и не бороться за свои права. Он говорил им о
грядущем экологическом кризисе, о хищническом разбазаривании природных
ресурсов, призывал учиться у птиц и зверей экологической гармонии; но
поняли ли они хоть эту его мысль, направленную на предотвращение девяти из
девятнадцати сценариев их гибели? Все чаще Эйонсу хотелось воскликнуть с
досадой: "О род упрямый и развращенный, каких еще доказательств и
аргументов тебе нужно?!"
Вот и окраина очередного города. Очередного жалкого городишки,
населенного тупыми и невежественными... Усилием воли полевой агент Группы
подавил в себе раздражение. Какой-то человек, судя по одежде - иудейский
чиновник, вдруг устремился ему навстречу.
- Равви, я знаю, ты великий целитель! Умоляю тебя, спаси мою дочь -
она тяжко больна, она при смерти! Я ничего не пожалею, только спаси ее...
Ну вот, еще одно исцеление, еще одна трата ферментов, которая ни на
что не повлияет... Впрочем, к нему теперь обращается лицо официальное -
возможно, через него наконец удастся улучшить отношения с иудейской
церковью?
- Веди меня к ней, - велел Эйонс.
Толпа любопытных следовала за ними; всем хотелось поглазеть на
чудесное исцеление. Но, едва они подошли к дому, как навстречу вышла
заплаканная женщина и бросилась на шею чиновнику, причитая:
- Иаир, Иаир! Нет больше нашей доченьки!
Эйонс нахмурился. Только этого не хватало! Если необратимое
разрушение мозга уже началось, он ничего не сможет сделать. Конечно,
обратная реконструкция возможна, но без стационарного оборудования, в
полевых условиях... Однако, быстро просканировав внутренность дома, он
засек слабые, но отчетливые ментальные импульсы. Обычная для первобытного
уровня медицина ошибка: летаргию приняли за смерть.
- Девица не умерла - она спит, - сказал Эйонс с облегчением. Какой-то
плешивый и бородатый тип, появившийся на пороге - должно быть, лекарь -
отпустил презрительное замечание по поводу нахальных невежд. Но Эйонс не
собирался тратить время на пререкания.
- Выйдите все! - распорядился он. Негоже им видеть, как он будет
вводить в мозг больной атомарные электроды...
- Слышали, что говорят об Иешуа из Назарета?
- Это о каком таком Иешуа?
- Ну как же; о нем давно уже судачат. Неужели не слыхал? Он будто бы
даже называет себя царем Иудейским.
- Ну ты потише с такими-то словами. Знаем мы этих ненормальных. Они
назовут себя хоть кесарем, а с нас потом романцы шкуру спустят.
- Да не о том же речь! Этот Иешуа воскрешает мертвых.
- Бабьи сплетни.
- Да нет, точно говорю. Воскресил дочь начальника синагоги. Дядя моей
жены своими глазами видел.
- Да все ты не так рассказываешь! Не дочь начальника синагоги, а
юношу, сына сотника.
- Юношу? Все вы путаете. Этому юноше хорошо за тридцать, и зовут его
Лазарь, брат Марии из Магдалы. Он три дня пролежал в гробу и уже вонял,
как тухлая рыба.
- Постой, эта какая Мария? Не та ли шлюха, известная по всей Иудее?
- Она, она самая.
- Во-во, только с такими этот Иешуа и таскается. Оборванец он и
распутник, а никакой не пророк. Мне племянник говорил, он у меня ученый,
из фарисеев.
- Точно-точно! Знаете, к чему этот "пророк" призывает? "Будьте,
говорит, как птицы: те не сеют, не жнут, а сыты бывают." В то время, как
честные люди добывают хлеб свой в поте лица, как велел Господь, этот
бездельник шляется по всей стране с шайкой бродяг и потаскух и смущает
народ!
- Ну, ужо романцы найдут на него управу. Ишь, "царь Иудейский"...
тьфу!
- Я послан, чтобы спасти вас, - в который раз втолковывал Эйонс
очередной толпе любопытных. - Если не поверите мне, то погибнете! ("О, как
же это объяснить людям, которые не слышали о математической социологии!")
Если не верите ни предсказаниям Моишея и пророков, ни чудесам, чему ж вы
тогда поверите?
- Чудеса? - какой-то бородатый субъект протиснулся в первый ряд.
Кажется, фарисей... или саддукей... эти секты просто бесчисленны... - Да,
мы слышали, что ты изгоняешь бесов. Но раз ты имеешь власть над бесами,
значит, твоя сила от Велзевула, князя бесовского!
Ну, наконец-то появилась возможность применить логику. Конечно, Эйонс
не собирался объяснять этим невежественным людям природу психических
расстройств, равно как и технологию дистанционной психокоррекции. Он
побьет их на их собственном поле.
- Если царь пойдет войной на подданных, устоит ли царство его? Чего
ради бес станет изгонять беса?
- Но если сила твоя не от нечистого, - не сдавался оппонент, - то
отчего не почитаешь заветов Господних и творишь исцеления в день
субботний?
Многие в толпе согласно загудели. Да, это был один из самых нелепых
иудейских предрассудков, с которым Эйонс тщетно пытался бороться. Кажется,
это была его ошибка... но логика по-прежнему на его стороне.
- Если ваша овца в субботу упадет в яму, разве вы не вытащите ее? Так
неужели человек хуже овцы?
Эйонс с победным видом оглядел толпу, но ментальные импульсы
иудейских священников согнали улыбку с его лица. Он ведь так ясно все
объяснил, почему же их злоба и раздражение только возросли?
- Наставник, - обратился к нему один из учеников, - солнце уже
садится, и эти люди, должно быть, проголодались. Отпусти их, пусть пойдут
за едой в окрестные селения.
- Мы сами их накормим, - ответил Эйонс. Конечно, эта очередная трата
энергии, но наконец-то ему удалось собрать несколько тысяч слушателей!
- Но у нас всего пять лепешек и две рыбки! - удивился ученик.
- Давайте их сюда, - велел Эйонс, настраивая дубликатор материи.
Десять минут спустя, сканируя сознание жующей толпы, гость из космоса
заметил, что раздражение почти ушло, уступив место довольству. "И этим
существам я пытался втолковать, что человек жив не только хлебом! - с
горечью подумал Эйонс. - Сотня дубликаторов по всей стране... впрочем,
даже это не помешает им швырять в меня камнями. Тупик, всюду тупик. Они с
удовольствием принимают мои блага, но не мои идеи. Что за нелепая
планета..."
Эйонс сидел на вершине холма; трое учеников, разморенные жарой,
дремали неподалеку. Он на всякий случай послал им дополнительный
усыпляющий импульс и вызвал Корабль. На связь вышли Координатор и Эрьенк.
- У вас сдают нервы, Эйонс, - заметил Координатор.
- Нервы? С чего вы взяли? - пробормотал полевой агент.
- В последнее время вы позволяете себе бессмысленные поступки. Ну
зачем, к примеру, вы утопили романское стадо свиней?
- Просто хотел лишний раз сделать приятное этим проклятым иудеям. Вы
же знаете, Эрьенк, они терпеть не могут свиней.
- Вот видите - "проклятым"... Мы понимаем, Эйонс, вам нелегко, -
сказал Координатор. - Эта планета кого угодно выведет из равновесия. Что
там говорят ваши последние исследования, Эрьенк?
- Ситуация все больше выходит из-под контроля, - признал главный
этнограф. - Слухи о вашей деятельности, Эйонс, искажены и противоречивы.
- По-моему, для культур, не имеющих информационных технологий, это
естественно, - заметил полевой агент.
- Да, но не в такой степени. Мало того, что вам приписывают множество
того, чего вы не делали и не говорили, так еще и ваши подлинные слова
выворачивают с точностью до наоборот! К примеру, вы говорили им, что наши
идеи важнее древних традиций и родственных связей. Они же утверждают, что,
по вашим словам, идущий за вами должен прежде возненавидеть собственных
родственников. Вы говорили, что даже последним из людей следует давать
шанс - они же поняли, что последние станут первыми...
- Да, эта извращенная раса притчи понимает лучше, чем прямые
высказывания...
- Далее, никаких надежд на союз со священниками не осталось. Они
настроены резко враждебно к вам.
- Неужели все из-за субботы?
- Суббота - предлог. Синедрион опасается, что ваша деятельность
вызовет социальные беспорядки, которые повлекут жестокие репрессии со
стороны романцев. Кроме того, вас обвиняют в богохульстве. Но, думается,
главная причина наших неудач в том, что наши идеи слишком сильно
противоречат натуре аборигенов. Те черты, которые неминуемо ведут их расу
к гибели, с их точки зрения, являются самыми естественными.
- Но что же делать? Даже чудеса не могут их убедить.
- С чудесами пора кончать. Аборигенам нужно, чтобы вы кормили их
задарма и лечили их больных, но ваши слова они пропускают мимо ушей.
- Как же поступать, когда от меня потребуют чуда?
- Отвечайте, что им было явлено много чудес, но они не уверовали. По
неверию же их, больше им знамений не будет.
- Но что же тогда? Неужели мы потерпели крах?
- Выход есть, Эйонс. Последняя возможность. Вы знаете, какую роль
играет насилие в их культуре. Их религия придает большое значение
жертвоприношениям. Вы должны быть публично казнены с последующим
воскрешением; если даже это их не проймет, значит, мы ничего не можем для
них сделать.
В этот момент один из учеников проснулся и с ужасом воззрился на
Эйонса: облик Наставника полностью преобразился, и от одежд его исходило
свечение. Более того, рядом в воздухе висели еще две светящиеся фигуры.
Эйонс выключил аппаратуру связи и только тут заметил испуганный
взгляд аборигена.
- Э... это были Моишей и Илия, Наставник?
- Да, - резко ответил Эйонс, чтобы не вдаваться в объяснения. Похоже,
его подопечные начинают приобретать иммунитет к гипнозу. - Зови остальных,
мы отправляемся в Ерушалаим.
- Кажется, это не очень безопасно, - неуверенно пробормотал ученик. -
Я слышал, первосвященники ищут твоей смерти.
- Мой час настал, - сказал Эйонс. - Я буду предан в их руки и казнен,
чтобы воскреснуть на третий день. Ну что ты уставился, неужели и ты мне не
веришь?
Эйонс со своей немногочисленной свитой подходил к городу. "Что за
планета, - устало думал он. - За последние три тысячи лет я видел
достаточно дикарей, но подобных... Может быть, команда Эрьенка ошиблась в
выборе народа-реципиента? Нет, у остальных, вероятно, еще меньше
шансов..." Он заметил росшую у обочины смоковницу и свернул к ней,
рассчитывая угоститься плодами: находясь в теле аборигена, он нередко
испытывал те же потребности, что и обитатели планеты. Но плодов на дереве
не было - для них просто еще не пришло время. Однако это разумное
соображение не остановило Эйонса; давно накапливавшееся раздражение
выплеснулось импульсом смертоносной энергии. Посланец Группы с удивлением
и стыдом смотрел на засохшее дерево. "Нервы, - подумал он, - да, коллеги
правы, это нервы. Хорошо, что все это скоро кончится."
Полевой агент окинул взглядом ужинавших с ним учеников. Пора,
откладывать больше нельзя. Уже несколько недель он с ними шляется по
Ерушалаиму и окрестностям, но ни иудейские первосвященники, ни романская
оккупационная администрация до сих пор так и не сделали решительных шагов
для его ареста. Кажется, аборигены даже на это не способны! Ну что ж,
придется их подтолкнуть.
- Сегодня один из вас предаст меня, - внезапно объявил он ученикам.
Для них это, разумеется, было полной новостью.
- Кто же это? - спросили сразу несколько голосов.
"Пусть решит жребий", - подумал Эйонс.
- Тот, кто обмакнет хлеб в блюдо одновременно со мной, - быстро
произнес он и ткнул кусок лепешки в тарелку, а затем поспешно обвел
взглядом сотрапезников. Один из них торопливо отдергивал руку от блюда.
"Иуда из Кариофа, наш казначей. Жаль, один из самых здравомыслящих
среди них... Ну что ж, Иуда, так Иуда". Он послал телепатический импульс.
Иуда испуганно смотрел на Наставника.
- Иди и делай, что должен, - жестко приказал Эйонс.
Через некоторое время агент Группы встал из-за стола.
- Куда ты, Наставник? - спросил один из учеников.
- Помолиться, - ответил Эйонс. Он собирался снова связаться с
Кораблем.
- Мы с тобой, Наставник, - заявил ученик.
- Как знаете, - раздраженно пожал плечами Эйонс, надеясь, что они не
увяжутся за ним все. Увязались только трое. Выйдя в сад, он усыпил их.
- Корабль на связи, Эйонс.
- Скоро за мной придут стражники синедриона. Эрьенк, вы уверены, что
мы все делаем правильно? Может, следует показать им мою силу?
- Нет, избранная стратегия оптимальна. Ни о чем не беспокойтесь. До
самого момента воскресения вам не следует проявлять сверхспособности.
Контраст произведет особо сильное впечатление.
- Ну что ж, вы лучше знаете, что делаете.
- Еще одно, Эйонс. Эта романская казнь на кресте довольно
мучительна...
- Я, разумеется, помню, как отключается болевая чувствительность, -
улыбнулся полевой агент.
- Об этом я и хотел вас предупредить. Аборигены не должны об этом
догадаться. Вы должны весьма натурально изображать страдание.
- Да, разумеется. До чего же извращенная раса...
Ученики беспокойно ворочались в гипнотическом сне: телепатические
сигналы Эйонса проникали даже в их неразвитое сознание.
Агент Группы висел на грубом деревянном кресте между двумя умирающими
разбойниками.
- Эй, пророк! - крикнул ему кто-то из зевак. - Говорят, что ты спас
многих, что же не спасешь себя? Сойди с креста, и мы уверуем!
"Возможно, так и следовало бы сделать, - подумал Эйонс. - Но, в конце
концов, Эрьенку виднее."
Тяжелая черная туча, пришедшая с востока, медленно уползала на запад,
так и не разродившись дождем.
"Пожалуй, пора", - подумал Эйонс и остановил сердце.
Мария стояла в недоумении перед отваленным в сторону камнем. Она
знала, что гробница Иешуа закрыта по приказу самого прокуратора, и вход
охраняют стражники. Но никаких стражников поблизости не было. Мария
неуверенно вошла внутрь.
Гроб был пуст; два странных существа в светящихся одеяниях сидели
рядом. Женщина в страхе вскрикнула.
- Не бойся, Мария, - сказал один из них голосом, мало похожим на
человеческий. - Он воскрес, как и было предсказано; иди и объяви об этом
его ученикам.
Несколько часов спустя Эйонс вошел в комнату, где сидели одиннадцать
его последователей. Если план Эрьенка удался, скоро их будет гораздо
больше...
Эмоциональные импульсы учеников красноречивее любых слов говорили об
их потрясении. Даже после слов Марии они все равно не верили... Ну что ж,
здоровый скептицизм необходим нормальной цивилизации.
- Моя миссия окончена, - объявил Эйонс. - Я должен вернуться на небо.
Отныне вы будете нести людям Истину, - он погрузил их в гипнотический
транс, пытаясь хоть как-то упорядочить хаос в их мозгах. Затем в
сопровождении учеников Эйонс вышел наружу, к ожидавшим его младшим
агентам. Антигравитационный луч повлек пришельцев к люку снизившегося
Корабля.
Корабль разгонялся перед транспространственным прыжком. Несколько
членов Группы, собравшись на прогулочной палубе, смотрели на планету, уже
едва выделявшуюся на фоне звезд.
- Кажется, все-таки получилось, - сказал Эрьенк.
- Во всяком случае, мы сделали все, что могли, - заметил Эйонс, уже
принявший, разумеется, свой естественный облик.
- Но на всякий случай мы все-таки еще наведаемся сюда. Где-нибудь
через полторы тысячи лет, - подытожил Координатор.
По краям площади толпился народ, жаждущий зрелища; все были веселы и
возбуждены. Немало было женщин, многие пришли с детьми. Для знати и святых
отцов выстроены были специальные трибуны, убранные гирляндами цветов. Все
взгляды были устремлены на пятьдесят столбов в центре площади. К каждому
столбу был привязан человек в нелепом размалеванном балахоне; многие из
них, истерзанные пытками, не могли стоять и висели на веревках. Палачи с
зажженными факелами ждали сигнала.
- ...и придать казни милостивой и без пролития крови. Во имя Отца, и
Сына, и Святого Духа, аминь, - инквизитор кончил читать и свернул
пергамент. Палачи подожгли хворост. Капельмейстер церковного хора взмахнул
руками, и ангельские голоса кастратов заглушили вопли и стоны горящих
заживо людей.
Эйонс с отвращением отвернулся от экрана.
- Ну, Эрьенк, что вы теперь скажете?
- Да... - смущенно пробормотал главный этнограф, - приходится
признать, что с религией у нас ничего не вышло. Вероятность гибели этой
расы возросла еще на процент. Что ж, у нас еще есть время. Попробуем
теперь идею социального равенства.
ПРИНЕСЕННЫЕ В ЖЕРТВУ
С самого утра Анриса мучили дурные предчувствия. Конечно, теперь,
когда такое бедствие обрушилось на город, в этом не было ничего
удивительного. Анрис всегда считал себя человеком здравомыслящим и не
поддался бы каким-то беспочвенным страхам; но в том-то и беда, что у него
были все основания для беспокойства. Это отразилось и на его работе; он
чуть не испортил новый меч, но мастер Инрэд, вместо того чтобы отругать
юношу, посмотрел на него с сочувствием:
- Анрис, не убивайся ты так прежде времени. Конечно, ты считаешь
Элари самой прекрасной девушкой в мире, но не забывай, что у членов Совета
могут быть другие мнения.
- Да, - сказал Анрис, - да, я понимаю. Вы очень добры, мастер.
- Ну ладно, ступай к ней. Вижу, в мастерской от тебя все равно
сегодня толку не будет.
- Спасибо, мастер!
Чем ближе подходил он к дому Тэссильдов, тем быстрее несли его ноги;
он буквально вбежал на Солдатскую улицу и остановился, чувствуя, как все
обрывается внутри. Дом Тэссильдов, дом, где жила его Элари, был украшен
гирляндами цветов.
На негнущихся ногах он подошел к двери и взялся за молоток. Дверь
открыла госпожа Тэссильд. Она старалась держаться с достоинством, но лицо
ее было красно от слез.
- Входи, Анрис, - прошептала она. - Элари ждет тебя.
Едва он переступил порог, девушка подбежала к нему и обвила его шею
руками, прижимаясь к нему всем телом. Анрис тоже крепко обнял ее. Пожалуй,
в другие времена подобное поведение до замужества и даже до официально
объявленной помолвки было бы сочтено не вполне приличным, но кому теперь
могло быть до этого дело? Анрис сжимал ее в объятиях; Элари всхлипывала у
него на плече. Наконец, она отстранилась и попыталась привести себя в
порядок.
- Когда это произошло? - спросил Анрис.
- Вестник пришел три часа назад, - ответила она. - "Девица Элари
Тэссильд, вам оказана высокая честь..."
- Честь! - воскликнул Анрис вне себя от ярости. - Проклятые лицемеры!
- Ну, меня все-таки признали одной из прекраснейших девушек города, -
улыбнулась она сквозь слезы.
- Лучше бы ты родилась хромой! Одноглазой! Горбатой!
- Но ведь тогда ты бы не любил меня.
- О чем ты говоришь! - трезвый ум Анриса подсказывал ему, что она
права: он чрезвычайно высоко ценил душевные достоинства Элари, но его
чувство осталось бы простым уважением, если бы девушка не была так
красива. Однако какой ей прок от его любви, если теперь она должна
умереть, и притом такой отвратительной смертью?!
Дракон появился две недели назад. Конечно, в детстве Анрис, как и
все, слышал сказки о драконах, чародеях, Лесном Народце и прочих подобных
существах, но в отличие от своих соплеменников даже и ребенком он в это не
верил. Поэтому, когда крылатый огнедышащий монстр впервые пронесся над
городом, Анрис был шокирован, пожалуй, даже больше других, особенно когда
узнал, что дракон не только выглядит, но и ведет себя в точности как в
сказках, требуя от города дань: по пять самых лучших юношей и девушек.
Чудовище дало горожанам две недели на отбор жертв, пообещав, в случае если
будет удовлетворено, оставить город в покое; в противном случае гибель
грозила всем жителям.
Конечно, горожане не сдались без борьбы. Большой отряд воинов под
командованием самого капитана Даггерда отправился к пещере на бой с
чудовищем; но стрелы не причиняли дракону никакого вреда, а на расстояние,
достаточное для удара тяжелым копьем, солдаты просто не смогли подойти.
Большинство погибло в огне, некоторые были покалечены, остальные
обратились в бегство. Дракон не преследовал бегущих, но объявил, что еще
одна попытка сопротивления будет стоить жизни половине горожан. Тогда
Городской Совет вынужден был смириться и начать отбор десяти жертв. И вот
сегодня истекал срок...
Тяжело ступая по скрипучей лестнице, со второго этажа спустился
старый Ардонг Тэссильд, отец Элари.
- Господин Ардонг, неужели вы это допустите! - воскликнул юноша.
- А что мы можем сделать, Анрис? - печально развел руками старый
воин.
- Ну... мы могли бы собрать деньги, подкупить членов Совета...
- Ничего не поможет. Одна из Избранных - Ирвира, дочь купца
Ланнельда. У ее отца куда больше денег, чем у нас и у тебя, вместе взятых.
Но Совет был непреклонен. Напротив, это они собираются заплатить нам - по
тысяче золотых из городской казны семье каждого Избранного. Как будто нам
нужны эти деньги...
- Ну все равно - нельзя же так просто сдаваться! Что, если спрятать
Элари? Если объявить, что она больна заразной болезнью? Может, нам удастся
уговорить врача...
- Пойми, Анрис, речь идет о спасении города. Если дракону не
понравятся жертвы, он погубит всех нас. Поэтому ты не найдешь союзников в
таком деле. Мы должны смириться - ради общего блага.
- И это говорит Ардонг Тэссильд! Герой Тэссильд, бывший двадцать лет
назад лучшим солдатом города!
- Солдаты, как никто другой, знают, что порою приходится жертвовать
собой, чтобы спасти остальных, - ответил Тэссильд.
- Но это же ваша дочь! Этот проклятый монстр сожрет ее заживо!
Спросите ее, согласна ли она спасать кого-то такой ценой!
- Да, - тихо произнесла вдруг Элари. - Если только так я могу
предотвратить гибель нескольких тысяч человек, я должна пойти на это.
- Мы все гордимся тобой, дочь, - сказал Тэссильд. Слеза пробежала по
его щеке, пересекла глубокий шрам, оставленный аннорским клинком, и
исчезла в вислых усах. Старый солдат поспешно отвернулся.
Анрис просидел у Тэссильдов, пока не начало смеркаться, и лишь тогда
отправился домой. О нет, он вовсе не собирался смириться. До утра есть еще
время... он непременно отыщет выход. Уходя, он шепнул Элари пару слов,
давая ей понять, что она должна надеяться. Скоро ночь укроет город своим
спасительным пологом...
Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что перед его домом в
Оружейном переулке сидят несколько человек, которые поспешно поднялись при
его приближении. Анрис остановился, с удивлением глядя на них. Несколько
стражников... и вестник Городского Совета. Анрис невольно сделал шаг
назад, но тут же понял, что бежать бессмысленно.
- Оружейник Анрис Роннельд, вам оказана высокая честь спасти наш
город. Ваш подвиг и ваше имя навсегда сохранятся в памяти горожан.
Стражники склонили головы, но в то же время следили за Избранным,
готовясь упредить возможные резкие движения.
Анрис был потрясен. Все это время он думал только об Элари и совсем
забыл, что такая же опасность может грозить ему самому. Анрис отнюдь не
страдал комплексом неполноценности, но все же не думал, что будет включен
в число пяти Лучших.
- У вас есть время до рассвета, - продолжал вестник. - Если вы
желаете провести его вне дома, мы проводим вас. Вы можете заказать любой
ужин за счет городской казны. Кроме того, ваши наследники получат тысячу
золотых.
- У меня нет наследников, - произнес Анрис. - Мне ничего от вас не
надо. Я иду домой.
- Вы вправе передумать, - сказал вестник. Стражники расступились,
пропуская Анриса в дом.
Когда совсем стемнело, Анрис натолкал в старую куртку какого-то
тряпья, водрузил сверху небольшую тыкву и усадил получившуюся куклу за
стол в комнате, выходящей окнами на улицу. Потом он зажег светильник. С
улицы, через занавеску, очень похоже на силуэт сидящего человека. Пусть
те, которые наблюдают за домом, думают, что он сидит за столом и предается
скорбным размышлениям. Конечно, на улице никого не видно, но они наверняка
откуда-нибудь наблюдают - а вдруг Избранный не захочет принять высокую
честь? Ну что же, Анрис еще посмотрит, кто из них умнее. Он надел два
темных плаща - второй предназначался для Элари, распихал по карманам хлеб
и пару холодных котлет, прихватил с собой веревочную лестницу, засунул за
пояс нож и направился к лестнице на чердак.
Осторожно выбравшись на крышу, он словно окунулся в море чернил.
Горожане не знали уличного освещения и обычно рано ложились спать, так что
света из окон домов тоже почти не было. Анрис некоторое время стоял,
прячась за печной трубой, пока глаза не привыкли к темноте. "Хорошо, что
ночь безлунная", - подумал он. В другое время человек, крадущийся по
крышам, был бы заметен; но сейчас стражники и за улицами-то едва могут
уследить. Улочки в городе были узкие, дома ютились вплотную друг к другу;
таковы законы фортификации - чем меньше периметр внешних стен крепости,
тем легче их охранять. Поэтому, при известной сноровке, по крышам можно
было пересечь целый квартал, ни разу не спускаясь на землю. Конечно, это
довольно рискованно, особенно в такой темноте; но Анрис был не в том
положении, когда можно позволить себе страх.
Вот, наконец, и мастерская. Проникнуть внутрь с крыши не удалось -
люк был заперт изнутри - но у Анриса был ключ от главного входа. Он
спустился по водосточной трубе и открыл дверь. Конечно, если за входом
наблюдают, он окажется в ловушке... но вряд ли они до этого додумались. Не
зажигая света, Анрис прошел в комнату, где дожидалось заказчиков готовое
оружие. Его нож не годился для битвы с закованными в доспехи стражниками.
Анрис еще раз задал себе вопрос, готов ли он убивать их, своих сограждан?
Пожалуй, он сделает все, чтобы избежать смертельных ударов, но если
другого выхода не будет... что ж, они не оставили ему выбора. Он взял
отличный двуручный меч и повесил его за спину, под плащи, а затем выбрал в
дополнение к ножу длинный и острый кинжал. Элари тоже может пригодиться
оружие.
Из мастерской он поднялся на чердак и снова выбрался на крышу.
Похоже, за мастерской никто не следил... но за домом Тэссильдов наблюдали
наверняка, так что следовало по-прежнему соблюдать осторожность. Прыгать с
крыши на крышу с мечом за спиной стало несколько труднее; один раз он чуть
не сорвался, но сумел уцепиться за карниз и влезть обратно. В конце концов
он добрался до дома на Солдатской улице. К счастью, окно спальни Элари
выходило во двор, так что Анрис мог спуститься к нему по веревочной
лестнице, не опасаясь, что его заметят следящие за входом с улицы. Юноша
тихо постучал в стекло.
Почти тотчас в окне появилось бледное лицо Элари. Разумеется, она не
могла заснуть. Девушка распахнула окно.
- Одевайся, - прошептал Анрис. - Я пришел спасти тебя.
- Но, Анрис... - только и смогла произнести она.
- Ты же не хочешь, чтобы тебя слопала мерзкая вонючая ящерица? -
жестко сказал он.
- Я пыталась... весь вечер пыталась убедить себя... но... нет, Анрис,
это слишком ужасно!
- Вот и правильно, - одобрил он.
Анрис помог ей выбраться на крышу и отвязал лестницу от печной трубы.
Девушка набросила на плечи черный плащ; теперь в темноте ее было так же
трудно разглядеть, как и Анриса.
- Что дальше? - спросила она.
- Некоторое время придется пробираться поверху - за твоим домом
наверняка следят. Потом мы спустимся и пойдем к западной стене. Нам надо
бежать из города.
- Но как же мы выберемся? Ночью ворота закрыты, на башнях караулы.
- Перелезем через стену. Я знаю место, где изнутри это достаточно
просто сделать.
Он обнял ее за плечи и почувствовал, что девушка дрожит.
- Не бойся, - сказал он, - все, что нам грозит во время бегства,
далеко не так страшно, как то, что было бы с нами, если бы мы остались.
- Было бы со мной, ты хочешь сказать?
- Нет, Элари. Я не хотел тебе этого говорить, но я тоже Избранный.
- О, Анрис! - она обняла его.
- Все будет отлично, - он погладил ее волосы. - Ведь они сами
признали, что мы - Лучшие. А значит, мы не можем не победить.
Некоторое время они перебирались с крыши на крышу; Анрис поддерживал
Элари. Но вот вплотную примыкающие дома кончились. Элари спустилась по
веревочной лестнице; затем Анрис отвязал лестницу и слез по водосточной
трубе, которая угрожающе скрипнула, но выдержала вес его тела. Беглецы
углубились в лабиринт кривых улочек. Пару раз они сворачивали в подворотню
и застывали, прижавшись к стене, заслышав шаги ночного патруля; но все
обошлось благополучно. После первого такого случая Анрис протянул девушке
кинжал.
- Возьми на всякий случай.
Дочь воина понимающе кивнула. Ей хотелось быть достойной смелого
Анриса.
Наконец они подошли к городской стене в выбранном Анрисом месте.
Беглецам не составило труда взобраться на крышу заброшенной лачуги,
примыкавшей к стене почти вплотную. Отсюда до верха стены было всего два
человеческих роста; причиной тому был пологий земляной бугор, срытый при
строительстве крепости снаружи, но не изнутри. Анрис встал, расставив ноги
и упершись в стену руками, и велел Элари взбираться ему на плечи. После
пары неудачных попыток ей это удалось; отсюда она уже доставала руками
верхний край, но девушке не хватало сил подтянуться. Анрис обхватил своими
сильными руками ее ступни в изящных туфельках, намереваясь подсадить, но в
этот момент они услышали шаги караульного, шедшего по стене. Если бы город
был осажден неприятелем, такие караульные постоянно расхаживали бы между
каждыми двумя соседними башнями; но против неприятеля, ждущего своей
добычи в пещере на севере, бессильны были любые караулы, и потому
стражники несли вахту по правилам мирного времени, лишь изредка обходя
стены. Если бы нежелательные гости приблизились к городу снаружи, об этом
известили бы дозорные на башнях.
Беглецы замерли, стараясь не дышать. Вот стражник приблизился... вот
он у них над головами... достаточно ему посмотреть вниз... Остановился!
Неужели что-то заметил?! Анрис даже не может достать меч... Послышался
смачный хруст - очевидно, дозорный просто извлек из кармана яблоко.
Тяжелые шаги удаляются... затихли вдали.
Анрис приподнял Элари, и она вскарабкалась на стену. Некоторое время
она привязывала лестницу к одному из зубцов, затем, убедившись в прочности
узлов, сбросила ее Анрису. Он поднялся наверх и перебросил лестницу
наружу.
- Эй, стоять! - прогремело вдруг в тишине.
Чертов дозорный! Ему взбрело в голову повернуть и начать обход стен в
обратном направлении. Пока что он видел только смутный силуэт; но, в любом
случае, посторонний ночью на городской стене - это чрезвычайное
происшествие. Анрис чуть не взвыл от досады.
- Лезь быстрее вниз! - велел он Элари.
- А как же ты?
- Не теряй времени! Я догоню.
Пряча меч под плащом, он ждал караульного. Пока что тот бежал к нему
в одиночестве, но нет сомнения, что его крик слышали дозорные на ближайших
башнях.
- Стою, не волнуйтесь! - крикнул Анрис, чтобы усыпить бдительность
противника. В самом деле, человек, замысливший недоброе, попытался бы
бежать. Это действительно несколько успокоило стражника; он не видел
лестницы и спускавшейся по ней девушки. Все же караульный подошел к
Анрису, держа меч наготове. На площадке одной из башен показались люди с
факелами.
- Кто ты такой, черт побери, и что здесь делаешь?
- Я Эрвин Туммерс, - назвал Анрис имя своего приятеля. - Мне
потребовалось навестить кое-кого в деревне... Ну а через ворота ночью не
выйдешь, сами знаете... начнутся расспросы кто, да почему, да зачем... ну
я и решил по-быстрому, через стену. Не думал ведь, что на вас нарвусь.
- А на кой черт тебя понесло ночью за город?
- Ну... - Анрис изобразил смущение, - есть одна подружка... ("Да
простит меня Туммерс!") На рассвете, как ворота откроют, я бы вернулся,
жена бы ничего и не заметила.
- Ну ты даешь! - хохотнул стражник. - Ну, не повезло тебе, вместо
свиданки в караулке посидишь. Это если каждый начнет через стены лазить...
Постой! А как ты влез? И как слезть собирался?
Произнося эти слова, он заметил привязанную к зубцу лестницу и
посмотрел вниз. Стражник открыл рот; в тот же момент нож Анриса оказался у
его горла.
- Скажи своим, что все в порядке, - тихо произнес Анрис.
Стражник вывернулся, пытаясь ударить Анриса мечом. Юноша отскочил,
извлекая свой меч. Два клинка скрестились. Удар тяжелого двуручного меча
оказался для караульного неожиданным, и он, хоть и сумел его парировать,
но вынужден был сделать шаг назад и потерял равновесие. Какое-то мгновение
он пытался удержаться, но затем вскрикнул и полетел вниз со стены. От
башни к Анрису уже бежали солдаты с факелами. Юноша стал поспешно
спускаться.
Он уже миновал середину стены, когда стражники достигли места, откуда
он начал спуск.
- Поднимайся, или мы перерубим твою лестницу! - крикнули ему. Анрис
быстро перебирал руками и ногами. Послышались два удара клинков о камень,
и юноша полетел вниз. Но высота была уже не опасной; Анрис перекувырнулся
на земле и вскочил на ноги. Очень хорошо, теперь стражники не могут
воспользоваться лестницей; им придется добраться до башни и открыть
ворота, а это дает беглецам выигрыш во времени.
Элари стояла, со страхом глядя на труп разбившегося стражника.
- Ты убил его, - сказала она.
- Я не хотел, - ответил Анрис. - Так вышло. Бежим скорей, в темноте
они нас не найдут.
В городе уже поднялась тревога; на стенах мелькали факелы, доносились
слова команд. Анрис и Элари бежали через поле. Добежав до небольшой
рощицы, они остановились, чтобы перевести дыхание.
- Я все думаю, правильно ли мы поступаем... - сказала девушка.
- Человек всегда вправе бороться за свою жизнь, - ответил Анрис.
- Но что будет с городом?
- Думаю, они найдут кого-нибудь еще на наше место, только и всего.
- Но почему вместо нас должен погибнуть кто-то другой?
- Потому что должна же быть справедливость! - воскликнул юноша. - У
животных хищники убивают больных и слабых. Почему у людей должны гибнуть
Лучшие?
- Но ведь горожане не виноваты! Это требование дракона. И теперь мы
бежим, а они остаются...
- Это не дезертирство, - резко сказал Анрис. - Я готов сложить голову
в бою с драконом, но идти, как покорная овца, на заклание я не намерен. И
тебя я ему не отдам. Если у наших сограждан не осталось гордости и чести,
мы должны защитить себя сами.
- А что они могли сделать? - пожала плечами Элари.
- Не знаю, - беспомощно сказал Анрис. - Может быть, вовсе покинуть
город, но только не соглашаться на такой позор. Ты пойми, что стоит один
раз уступить, и тебя уже не оставят в покое. Даже если теперь дракон
выполнит свое обещание убраться, где гарантия, что он не прилетит опять
через год?
В этот момент до их слуха донесся далекий лай собак.
- Подонки! - воскликнул Анрис. - Ты заступаешься за них, а они травят
нас, как диких зверей!
"Впрочем, для них мы и есть звери, - подумал он. - Дичь для
драконьего стола."
Они снова бросились бежать. Лай собак постепенно приближался. Где-то
пропела труба горниста, затем далеко справа послышался топот копыт.
- Плохо, что у нас нет лошади, - пробормотал Анрис, - но ведь мы не
могли перетащить ее через стену.
Роща кончилась; беглецы выскочили на опушку. Впереди на равнине
гарцевали всадники с факелами. Анрис в отчаянии остановился, сжимая руку
Элари.
- Все пропало! - в ужасе воскликнула девушка.
- Не бойся, - угрюмо отозвался Анрис, - живая ты им не достанешься.
Сзади с лаем выскочили псы. Анрис бросился им навстречу с мечом в
руках. Собаки отскакивали и не пытались наброситься - они не были обучены
нападать на людей - но продолжали яростно лаять, сзывая участников погони.
- Послушай, Анрис, - сказала вдруг Элари, - а вдруг дракон вовсе не
собирается нас съесть? Ведь если бы ему просто нужно было утолить голод,
он мог бы убить сколько угодно жителей.
- Пока, во всяком случае, он ни в чем не отступал от старых легенд, -
возразил юноша. - Наверное, ему доставляет особое удовольствие съесть
самых лучших... А для чего еще мы могли бы ему понадобиться? В качестве
прислужников? Всю жизнь драить его чешую и убирать нечистоты? Ну нет, я не
допущу, чтобы ты стала рабыней какого-то поганого монстра.
Беглецов окружили конные солдаты. Анрис поворачивался то в одну, то в
другую сторону, готовясь зарубить первого, кто приблизится. Подъехало еще
несколько всадников. Когда они спешились, Анрис узнал в одном из них
Барвильда, главу Городского Совета. Юноша одной рукой прижал к себе Элари,
приставив нож к ее шее. Девушка закрыла глаза.
- Еще шаг - и я убью ее, - сказал Анрис. - А потом стольких из вас,
насколько хватит моих сил и длины моего меча.
- И чего вы этим добьетесь, Роннельд? - устало спросил Барвильд. -
Она все равно умрет.
- Но не такой мерзкой смертью, как хотите вы!
- Смерть - всегда смерть, Анрис. А умереть, спасая жизни других,
никогда не позорно и не бессмысленно.
- Не надо только болтовни про самопожертвование! Если вы хотите,
чтобы я вошел в пещеру дракона с этим вот мечом и ударил его, я сделаю
это. Но Элари оставьте в покое!
- Увы, это не в нашей власти. Мы не можем оказать дракону открытое
сопротивление. Но... не исключено, что нам удастся ему отомстить. И я
гарантирую вам, что, если вы сдадитесь, то умрете без мучений.
- Как вы можете давать такие гарантии? Вы что, договорились с
драконом?
- Подробности вам объяснит доктор Лейдис.
- Я вам не верю! - воскликнул Анрис. - Не приближайтесь!
- Ну хорошо, но вы ведь не можете решать за девушку. Элари, вы же
знаете доктора Лейдиса? Вы согласны поговорить с ним? Только поговорить.
- Элари, не слушай их!
- Но... ведь все кончено, Анрис, - тихо произнесла она. - Нам не
спастись. А доктор - славный и честный человек, когда-то он спас моего
отца...
- Слышите, Анрис? Отпустите девушку. Элари Тэссильд имеет право на
собственный выбор.
Анрис неуверенно опустил нож. В то же мгновение его резко дернули за
ноги, и он упал. Проклятье! Пока Барвильд заговаривал ему зубы, стражники
подобрались ползком сзади! Слишком поздно осознал юноша свою ошибку. Он
бешено сопротивлялся, но ничего уже не мог поделать. Через несколько минут
он был крепко связан. Элари упала без чувств; солдаты подхватили ее.
Анриса ввели в Зал Совета. Его одежда была разорвана, руки скованы за
спиной короткой цепью; "такие-то почести оказывает город своим
спасителям", невесело усмехнулся он. Остальные девять Избранных были уже
здесь. Еще один юноша был также скован; остальные, очевидно, смирились со
своей участью и не пытались сопротивляться. Руки девушек были свободны.
Анрис отыскал взглядом заплаканное лицо Элари.
В зал вошел доктор Лейдис.
- Мне очень жаль, что к некоторым из вас пришлось применить насилие,
- сказал он, - и я не осуждаю сопротивлявшихся. Но, надеюсь, после моих
слов вам станет легче. Увы, вы должны умереть; но я принес вам утешение.
На ладони врача лежал крохотный черный шарик.
- Это яд, дарующий быструю и безболезненную смерть. Я бы даже сказал
- приятную смерть, если бы это не звучало кощунственно. Но, прежде чем
каждый из вас получит такой шарик, вы должны дать слово, что проглотите
его лишь в самый последний момент. Дракон требует, чтобы вы были живые и
здоровые; если он поймет, что вы умерли прежде, чем он убил вас, то
разгневается. Но главное - если он, ничего не заподозрив, сожрет десять
человек, отравившихся сильнодействующим ядом, то весьма возможно, что эта
трапеза станет для него последней.
Так, значит, Барвильд не врал, говоря о возмездии! Жестокая улыбка
возникла на лице Анриса. Конечно, он предпочел бы сразить врага мечом, но
так - это тоже выход. В эту минуту он жалел лишь о том, что не может
спасти Элари.
Десять голосов, мужских и женских, по очереди пообещали исполнить
указания доктора. После этого стражники освободили закованных от цепей, и
Лейдис раздал шарики.
За окнами разгорался рассвет.
Десять Избранных в окружении стражников стояли перед входом в пещеру,
закрытым гигантскими валунами. Несмотря на только что принятое
успокаивающее питье, девушки едва держались на ногах от ужаса, да и юноши
чувствовали себя не многим лучше.
- Вот твои жертвы, дракон! - провозгласил начальник стражи.
Огромные камни с грохотом раздвинулись.
- Пусть войдут, - проревел изнутри нечеловеческий голос.
Приговоренные в последний раз оглянулись на окутанный утренним
туманом город - город, который отныне навеки сохранит их имена. Повинуясь
единому порыву, юноши и девушки обнялись, хотя некоторые из них прежде
даже не были знакомы. Затем Избранные вступили под своды пещеры. Валуны
сомкнулись у них за спиной.
Одна из девушек - кажется, это была Ирвира - вскрикнула и потеряла
сознание; ее сосед едва успел подхватить ее. Руки Элари обвили шею Анриса.
- Я люблю тебя, - прошептала девушка. В следующий миг силы оставили
ее. В этот момент в пещере вспыхнул свет.
Избранные с удивлением увидели, что находятся в помещении овальной
формы с матово-белыми стенами; свет, по всей видимости, исходил прямо от
них. "Неужели драконье яйцо?" - удивился Анрис. Внутри помещения стояло
десять удобных кресел из непонятного материала.
- Вы в полной безопасности, - объявил голос (на этот раз вполне
человеческий), звучавший непонятно откуда. - Пожалуйста, извините нас за
все, что вам пришлось пережить. Садитесь в кресла, сейчас вы получите все
объяснения.
Едва Избранные уселись (юноши бережно опустили в кресла тех девушек,
что еще не пришли в себя), в стене "яйца" отворился прежде невидимый люк,
и в помещение вошел человек... или не человек? Во всяком случае, он весьма
походил на нормальных людей, хотя и отличался от них.
- Ты слуга дракона? - требовательно спросил Анрис.
- Нет, - ответил он. - Никакого дракона не существует. Это просто
муляж, кукла, чтобы напугать ваших старейшин. Дело в том, что я... мы
пришли из другого мира.
- Вы демоны? - воскликнул один из юношей.
- Мы такие же люди, как и вы. Только наш род гораздо старше, поэтому
мы знаем и умеем больше, чем вы. Слушайте, я постараюсь все вам объяснить.
Прежде всего я должен рассказать вам кое-что об устройстве Вселенной. Так
вот, звезды - это на самом деле огромные раскаленные шары, только
находятся они очень далеко, поэтому кажутся маленькими. Ваше солнце - тоже
звезда, но она гораздо ближе, - он говорил медленно, давая Избранным
возможность переварить услышанное. - У многих звезд имеются планеты; это
такие же миры, как ваш. То есть, конечно, не совсем такие же...
большинство из них непригодно для жизни. Но есть планеты, очень похожие на
вашу; с одной из них мы и прибыли. Наш народ умеет строить большие
корабли, способные перемещаться между звездами.
- Но зачем же вы устроили все это представление с драконом? -
негодующе воскликнул Анрис.
- Мы подошли к самому печальному обстоятельству, - ответил пришелец
из другого мира. - Дело в том, что, как и планеты, звезды тоже бывают
разные. Некоторые спокойно горят многие миллионы лет... а некоторые в
определенный момент взрываются и уничтожают свои миры. К сожалению, ваше
солнце - именно такая звезда.
- Значит, наш мир... - потрясенно произнесла одна из девушек.
- Да. Ваш мир обречен. Осталось совсем немного времени. Вам очень
повезло, что наш корабль прибыл сюда. Но мы, конечно, не можем спасти
всех. У нас есть место только для полутора тысяч человек - и ни одним
больше. Это число могло бы быть и меньше, если бы мы, к примеру, решили
спасать ваши произведения искусства. Но мы считаем, что жизни людей
важнее. Впрочем, ваша культура не погибнет: с наиболее ценных ее
произведений мы снимаем голографические копии. Это... как бы вам
объяснить... что-то вроде отражения в зеркале, которое не исчезает, когда
исчезает отраженный предмет. Такие копии не занимают места... но людей мы
можем спасти только полторы тысячи - со всей планеты. Поэтому мы отбираем
Лучших.
Видя раздраженный жест Анриса, пришелец успокаивающе поднял руку:
- Объясняю, зачем дракон. Очень жаль, но мы не могли прибегнуть к
более щадящему методу. Сами понимаете, мы не можем объяснить вашим
соплеменникам правду - это было бы слишком жестоко. На то, чтобы самим
выискивать лучших и тайно похищать их, у нас - и у вас - просто нет
времени. Любая же попытка стимулировать в вашем обществе отбор Лучших для
неких благих целей не даст быстрых и хороших результатов; мы столкнулись
бы с недоверием, проволочками и злоупотреблениями. Увы, цивилизации вашего
уровня хорошо понимают только язык силы; я не хочу вас обидеть, но это
факт. Я еще раз прошу прощения за то, что мы должны были прибегнуть к
столь жестокому средству, но иного выхода не было.
- И что же будет теперь? - спросил сосед Анриса.
- Теперь для вас все ужасы позади. Вы, все полторы тысячи, будете
перевезены на планету, похожую на эту; там есть леса, реки, чистый воздух
и много всякой живности, но людей пока нет. Эта планета станет новым домом
для вас и вашей расы. Мы поможем вам обустроиться и будем помогать потом.
Вы еще достаточно молоды, чтобы адаптироваться на новом месте, и в то же
время достаточно взрослые, чтобы сохранить свою культуру и передать ее
детям. И... пусть вам послужит утешением, что взрыв звезды происходит
мгновенно - оставшиеся здесь не будут мучится, большинство даже не успеет
понять, что произошло.
Сердце Анриса возбужденно колотилось. Они живы, они спасены! Конечно,
это ужасно, что совсем скоро их родной мир погибнет, что все их близкие
обречены; но, видно, тут уж ничего не поделаешь. Рано или поздно они все
равно бы умерли, а пришелец сказал, что они не будут мучиться... Анрис
рассуждал так спокойно, потому что остался без родителей еще в детстве;
конечно, тем, кто расстался с родными только вчера, будет труднее
перенести эту боль. Элари, например... Но в новом мире у нее будет он, и
новые друзья, и, конечно, много детей - ведь им надо быстрее возрождать
свой народ...
- Элари, ты слышишь? Мы будем жить! Мы будем жить долго и счастливо!
Элари, очнись! ЭЛАРИ!!!
Крик застрял у Анриса в горле.
Бедная девушка не нашла в себе сил исполнить обещание, данное доктору
Лейдису. Она приняла яд, едва переступив порог пещеры.
ДИКАРИ
- Командор! К вам пожаловал местный феодал со свитой и хочет войти.
- Чего ему надо? - командор Крафт с досадой обернулся к экрану. -
Пусть подождет.
- Командор, вид у них весьма воинственный. Ему непременно хочется вас
видеть.
- Ладно, давайте его сюда. Я жду в каюте.
Крафт застегнул комбинезон, взял бластер - от этих дикарей всего
можно ожидать - и включил автотранслятор. Вскоре в каюту вошел закованный
в грубые латы гость в сопровождении пятерых воинов в кольчугах. Все
вошедшие были вооружены мечами. Феодал произнес длинную фразу.
- Барон Кальдерта Бердегарт приветствует барона Летающего Замка
Крафта в его доме, - перевел транслятор.
- Барон Крафт приветствует барона Бердегарта, - ответил Крафт. - Что
угодно гостю?
Бердегарт резким движением поднял забрало.
- Барон Крафт! Я пришел говорить с тобой прямо, как подобает воину.
Минуло тридцать закатов с тех пор, как твой Летающий Замок опустился в
моих владениях. Пренебрегая древними обычаями, ты без всякого договора со
мной, наследным властителем Кальдерта, обосновался здесь. Наши охотничьи
угодья пришли в упадок, твои воины вырубают леса и роют землю. Я видел это
- и терпел, потому что знаю превосходство твоего оружия над моим. Но
Большая Яма, которую вы роете - занятие, достойное земляных крыс, а не
воинов! - все ближе подходит к селению. Сегодня я узнал, что твои люди
хотят вовсе изгнать нас из этих мест. Правда ли это?
Крафт с досадой поморщился. Ну что ж, рано или поздно этот разговор
должен был состояться.
- Барон Бердегарт! Камни и земля, что лежат под твоим селением,
ценятся у нас больше, чем бронза и железо. Вам же от них нет никакой
пользы. Да, вам придется перебраться в другое место. Но в этом нет ничего
плохого. Наши Летающие Повозки доставят вас туда вместе с вашим
имуществом, а Железные Слуги помогут выстроить новый Замок и селение.
- Барон Крафт! Твои речи неслыханны! Ты посягнул на священные права
Рода! После этого ты не можешь оставаться на нашей земле. Намерен ли ты
немедленно покинуть Кальдерт со всеми своими воинами?
Крафт едва удержался, чтобы не рассмеяться барону в лицо. "Ну и
нахал! - подумал он. - Этот дикарь, кажется, вообразил, что он может
приказывать мне, командиру земной экспедиции!"
- Послушай, барон Бердегарт! Тебе нет смысла со мной ссориться. Я...
- Я хотел мира! Но вижу, что ты лишился разума. У тебя есть день на
размышление. Если завтра на рассвете Летающий Замок останется в пределах
Кальдерта...
- Что тогда?
- Тогда вы все будете уничтожены.
Лязгнуло опущенное забрало. Барон обернулся спиной к командору. Гремя
мечами, аборигены вышли из каюты.
Крафт обернулся к экрану.
- Нет, каково! Лейтенант, вы слышали?
Лейтенант Гордон хохотал.
- Потрясающе, командор! Он был неподражаем! Я передам запись беседы
по внутренней связи, пусть ребята тоже посмеются!
- Валяйте, Гордон.
Командор выключил экран и откинулся в кресле. На самом деле смешного
было мало. Работать в условиях конфликта всегда неприятно.
Стивен Крафт, командир крейсера "Индепенденс", принадлежавшего
Управлению Природных Ресурсов, не в первый раз натыкался на подходящую
планету. Большинство из них было необитаемо, и добычу полезных ископаемых
ничто не осложняло. На Альтаире-6 оказалась разумная раса. Если бы это
была цивилизация, пришлось бы дать задний ход и вызывать дипломатов, что
было бы чертовски обидно. Но это не была даже цивилизация первой стадии.
Согласно Уложению, цивилизацией первой стадии считается совокупность
населяющих планету аборигенов, у которых имеется товарное производство и
единый орган, контролирующий деятельность большинства наций. Земляне
достигли первой стадии в 1945 году, после образования ООН. У аборигенов же
не было даже государств, не было ни промышленности, ни торговли. Почти
весь единственный континент планеты занимали леса, в которых на
значительном расстоянии друг от друга находились замки, окруженные
селениями. В каждом селении жил род; глава рода, титул которого транслятор
переводил как "барон", хотя едва ли не вернее было "вождь", жил в замке.
Роды жили земледелием и скотоводством, но нередко промышляли и охотой.
Сношений между ними практически не было. Барон брал себе жену из своего
рода, не заботясь о ее знатности, да, похоже, и самого понятия знатности
здесь не существовало. У барона были слуги и небольшая свита;
принадлежность к ней не была ни почетна, ни унизительна. Если между
соседями все-таки возникал какой-нибудь конфликт, люди свиты становились
офицерами, а мужчины рода - солдатами. Но такое случалось крайне редко, и
постоянных армий не существовало. Большинство родов не имели даже
письменности; естественно, не было никаких летописей, никакого намека на
историю - одни предания и легенды, но все - и в первую очередь гигантские
кладбища возле селений - указывало на то, что аборигены существуют таким
образом не одну тысячу лет. История словно остановилась здесь. Прогресс
прекратился, едва были созданы орудия и технологии, позволяющие не
голодать. Всякий род мог спокойно прокормить себя, а большего не
требовалось. Удивительно ровный климат, отсутствие агрессивных соседей и
природных катаклизмов не создавали стимулов для развития. Впрочем, в
прошлом, по-видимому, Альтаир-6 был не столь спокойным местом: то тут, то
там среди лесов встречались крупные, до тридцати миль в диаметре
образования, получившие название "черных кратеров"; эти кратеры не
походили ни на вулканические, ни на метеоритные и состояли из чудовищно
изуродованной, сплющенной и оплавленной черной породы. Один из астронавтов
даже предположил, что планета в прошлом подвергалась ядерным
бомбардировкам, но анализы не подтвердили этого. Так или иначе, эти
катастрофы принадлежали далекому прошлому. Ныне ничто не нарушало
спокойствия аборигенов. Они, конечно, могли бы изобрести более
производительные орудия, но зачем? Ведь тогда у них появился бы досуг,
который некуда девать. Казалось, им не ведомы ни скука, ни простое
любопытство. Даже посадка "Индепенденса" не произвела на них особого
впечатления. Обычно на слаборазвитых планетах астронавты Земли выдавали
себя за богов, чтобы исключить сопротивление туземцев. Последние охотно
принимали на веру божественную версию, даже если их прежняя религия
представляла себе богов по-иному: спустившийся с неба в огне и громе
звездолет, радиосвязь, роботы, наконец какой-нибудь холм, снесенный в
целях демонстрации выстрелом аннигилятора - все это действовало убеждающе.
Однако обитатели Альтаира-6 сразу отнеслись к божественной гипотезе
скептически: они явно сохраняли верность своим верованиям. Наконец Крафт,
скрепя сердце, признал, что они, действительно, не боги, а чужестранцы,
прибывшие в Летающем Замке издалека, а сам он - барон, равный достоинством
Бердегарту. Доктор Корфильд, этнограф экспедиции, пытался разобраться в
религии местных жителей, но вскоре убедился, что на этой планете не развит
даже культ: у аборигенов было множество первобытных суеверий и, кроме
того, вера в Того, Кто Имеет Силу. Относительно последнего Корфильду даже
не удалось выяснить, что это, собственно, такое: человек, животное,
фантастическое существо или бесплотный дух.
Сигнал вызова оторвал Крафта от размышлений. На экране возник
лейтенант Кларк.
- Командор, я по поводу ультиматума аборигенов. Что вы намерены
предпринять?
- Чем вы так обеспокоены, лейтенант? Придется ходить в скафандрах и с
оружием, только и всего.
- Мне кажется, что проблема серьезнее.
- Чепуха, лейтенант. Оставьте свои подозрения при себе. В конце
концов, экспедицией командую я.
- Командор, как всякий офицер команды, я имею право потребовать
созыва командного совета. Повод достаточно серьезен.
- Уж эта мне демократия! Хорошо, Кларк. Эта трата времени будет на
вашей совести.
Крафт надавил панель внутренней связи.
- Внимание! Говорит командир. Сегодня в 17:00 заседание командного
совета. Повестка дня: предъявленный нам ультиматум.
В 17:00 Крафт вошел в командный отсек и оглядел присутствующих.
- Господа! Требования туземцев вам известны. Кто хочет высказаться?
Лейтенант Гордон?
- Я, собственно, не понимаю, что здесь обсуждать. Все к лучшему. Нам
нужна эта территория. Так нам пришлось бы их перевозить и строить им новые
дома. А теперь они сами нападут на нас, мы их перебьем и решим все
проблемы.
- Лейтенант Кларк?
- То, что говорит Гордон - чудовищно. Это нарушение всех Уложений.
- Уложение разрешает нам самооборону, - возразил Гордон.
- Это не самооборона, а избиение. Ведь туземцы с их мечами и
арбалетами не могут причинить нам вреда. Мы явились на их земли без
спроса, мы присваиваем себе богатства их планеты и их же за это собираемся
перебить! Мы предложили им переселение - они отказались. Значит, мы должны
подчиниться их требованиям - ведь это все-таки разумные существа! Мое
мнение - нам надо искать другое месторождение.
- Мистер Гэлбрайт, что вы скажете как начальник геологов?
- Это богатейшее месторождение. То, что мы добываем в карьере - это
лишь боковой пласт, главный пласт под селением. Мы не можем упускать такое
богатство. Мне впервые приходится добывать столь насыщенную руду открытым
способом. Что же до туземцев, то им эти руды могли бы понадобиться через
полторы тысячи лет, но судя по их темпам развития - никогда не
понадобятся.
- Доктор Корфильд, ваше мнение о туземцах?
- Это совершенные дикари. Собственно, мы переоценили уровень их
развития. Нас сбила с толку феодальная атрибутика. На самом деле они куда
ближе к первобытно-общинному строю, чем к феодализму. Впрочем, некоторые
признаки указывают на то, что они знали лучшие времена. Замки, боевое
оружие, твердо вошедшее в лексикон слово "воин" - все это свидетельствует
о существовавших некогда феодальных междоусобицах, так и не приведших к
образованию государств и формированию иерархического общества. На фоне
нынешних редких стычек вся эта воинственность возникнуть не могла. Сейчас,
очевидно, наступил регресс. Эта цивилизация выдохлась и покатилась назад,
так и не приблизившись к вершине. Их будущее безрадостно. Изолированная
жизнь каждого рода привела к тому, что все браки совершаются между
родственниками, а это, как известно, ведет к генетическому вырождению.
Через несколько тысячелетий аборигены обратятся в животных с испорченным
генофондом и, скорее всего, вымрут.
- И им ничем нельзя помочь? - спросил Кларк.
- По-видимому, нет. Даже если мы нарушим Уложение и оставим им
какую-нибудь технику, они не станут ей пользоваться. Их эмоциональный
уровень крайне низок, как это бывает у умирающих этносов. Они не желают
никаких перемен.
- Доктор, как вы объясняете их угрозу? - спросил Крафт.
- По-моему, это чистый блеф. Вряд ли они осмелятся напасть на нас.
Но, если это и произойдет, для нас, очевидно, нет никакой опасности.
- Хорошо. Кто-нибудь еще желает высказаться?
Все молчали.
- Я остаюсь при своем мнении, - сказал Кларк.
- Ваше мнение вы можете сообщить в рапорте по возвращении на Землю, -
ответил командор. - Итак, завтра, если они все-таки нападут, мы
предупредим их еще раз через громкоговорители и выстрелами из лучеметов
выше голов. Если это их не убедит, переведем огонь ниже. Стрелять только
по нападающим, убегающих не трогать. С этой минуты без оружия и скафандров
не выходить, при нападении применять оружие. Гэлбрайт, на карьере те же
инструкции, передайте своим. Все свободны.
На всякий случай командор отправил в селение трех "шпионов" -
маленьких, не больше жука, летающих роботов, которые вели телетрансляцию
на корабль. Наблюдать за их передачами должен был вахтенный офицер, но
кроме него на диспетчерском пункте постоянно толклись ничем не занятые
члены команды. Выходить на прогулку в лес никому не хотелось, настроение у
всех было тревожное, хотя ни один не признался бы, что причиной тому
ультиматум - кого? Жалких дикарей! И тем не менее астронавтами владело
смутное беспокойство. "Шпионы", перелетая из с места на место,
демонстрировали внутренность хижин и замка. Все селение пришло в движение;
всюду кипели приготовления, которые, однако, трудно было назвать военными.
Никто не приводил в порядок старого оружия, не проводил совещаний, не
отдавал приказов.
Наутро трое аборигенов в белых одеждах вышли из леса, взглянули на
звездолет и пошли обратно. Крафт связался с карьером и предупредил о
возможности нападения. Весь экипаж, кроме геологов, собрался на
диспетчерском пункте перед экранами "шпионов".
Едва гонцы доложили Бердегарту положение дел, барон вышел на стену
замка и трижды протрубил в рог. Затем он, а за ним и его свита, надели
поверх доспехов черные балахоны с капюшонами и спустились во двор замка.
Здесь уже ждал весь род, в том числе и женщины. Дети и старики остались
дома. Барон поднял меч и двинулся вперед; за ним с факелами в руках
потянулись остальные. Процессия дважды обошла кругом селение и подошла к
мрачному каменному строению - святилищу, как объяснил собравшимся доктор
Корфильд. Ворота его почти всегда были заперты, теперь же барон разрубил
засов мечом. Аборигены потянулись внутрь, за ними последовал один из
"шпионов".
- Все естественно, - прокомментировал Крафт, - перед боем - молитва о
победе их оружия.
- Скорее отпущение грехов перед смертью, - отозвался Гордон.
Святилище изнутри походило на храм еще меньше, чем снаружи. Ни икон,
ни идолов, ни даже окон - сырые камни, покрытые мхом и плесенью. Барон
вышел на середину и затянул какой-то заунывный мотив. Остальные стояли с
факелами вокруг и тихо подпевали. Дым факелов уходил в неправильной формы
дыру в потолке прямо над тем местом, где стоял Бердегарт.
- Что они поют? - спросил командир.
- Ничего нельзя понять, - ответил Корфильд, - очень нестройно, и
акустика плохая.
Однако постепенно пение становилось громче и стройней. Факелы
поднимались все выше. Прошел час, два, а молитве не было конца.
- Черт побери, они собираются сегодня нападать на нас? - проворчал
один из офицеров. - Пройдет еще час, и они начнут падать от усталости,
какая уж тут битва!
Однако он недооценивал туземцев. Астронавты приходили в отсек и
уходили, сменился вахтенный, а аборигены все молились, стоя в тесноте и
покачивая чадящими факелами.
- Ни за что бы не подумал, - сказал в раздражении Корфильд, - что у
этих дикарей может быть такой сложный культ. Молиться несколько часов
подряд!
Крафт снова поинтересовался, о чем они молятся.
- Это очень древний диалект, - пожал плечами Корфильд, - вряд ли они
сами его понимают. Транслятор разбирает только некоторые слова и фразы.
Общий смысл - да сгинут враги. Если хотите, подключим большой компьютер,
он разберет все по полочкам.
- Очень надо загружать машину всякой тарабарщиной, - ответил командор
неприязненно.
Перевалило за полдень, а странная служба все продолжалась. Аборигены
не только не подавали признаков усталости, но, напротив, приходили в
экстаз. Их слова звучали все громче, они все сильней размахивали факелами,
то один, то другой принимались приплясывать, и вот уже вся толпа пришла в
движение. Аборигены закружились по храму в каком-то неистовом танце. Их
тела содрогались в конвульсиях, потные грязные лица утратили осмысленное
выражение. Они все быстрее размахивали факелами, и множество огненных
колес завертелось над толпой. Барон кружился на месте и рубил мечом
воздух.
- Камлание, - презрительно сказал Корфильд, - самое типичное
камлание. Только в роли шамана выступает все племя.
Меж тем обряд приближался к развязке. Бешеная пляска становилась все
стремительнее, рев голосов нарастал. Наконец он достиг высшей точки.
Туземцы с отчаянным воплем швырнули на землю факелы и поверглись ниц.
Бердегарт вонзил меч в землю по самую рукоятку, запрокинул голову и,
простирая руки к небу, нечеловеческим голосом что-то прокричал, а затем
рухнул без чувств.
Храм, с лежащими вповалку без движения телами, освещенный гаснущими
факелами, представлял собой жуткое зрелище. Казалось, все эти люди мертвы.
Прошла минута... другая...
Что-то изменилось в окружающем мире. Никто из астронавтов не мог бы
сказать, что именно, но все это почувствовали. Может быть, освещение...
или краски... дрожание воздуха... Приборы молчали, ни один не подал
тревожный сигнал, но Крафт ощутил, что все внутри у него сжимается от
непреодолимого ужаса.
Это продолжалось секунды две, не более. Все снова вернулось на свои
места. Крафт вздохнул с облегчением и обвел взглядом астронавтов. Все они
тоже словно оправились от шока.
На экране меж тем туземцы тяжело поднимались с земли и, шатаясь,
выходили наружу. Последним вышел барон.
- Внимание! - скомандовал командор неожиданно хрипло. - Всем занять
свои места! Боевая готовность!
Но полностью обессиленные туземцы не собирались нападать. Они добрели
до своих хижин и через некоторое время вышли оттуда, таща небогатый скарб,
ведя стариков и детей. Из общинного загона пригнали скот и навьючили
поклажу, а затем весь род, во главе с бароном и свитой, караваном
потянулся вглубь леса.
- Командор, они... уходят! - воскликнул изумленно Кларк.
- Наконец-то они поумнели, - отозвался Гордон. - Должно быть, на них
снизошло божественное откровение, что глупо лезть с копьем на аннигилятор.
- Пусть один "шпион" следует за ними, а два других обшарят дома и
замок. Может, кто-нибудь остался. Кстати, необходимо немедленно сделать
пробы воздуха, воды и почвы, - распорядился командор. - Не исключено, что
они оставили нам бактериологическую мину. И кстати, свяжитесь с карьером.
- Командор, - вахтенный офицер отвернулся от пульта, - с карьером нет
связи.
- Как-нет?! - Крафт мигом утратил спокойствие.
- Магнитная буря, - ответил вахтенный. - Видимо, ненадолго.
- Ладно. В конце концов, аборигены идут в другую сторону, а у наших
там скафандры и оружие. Ничего с ними не случится. Но на всякий случай
пошлите туда еще одного "шпиона".
- Командор, - сказал Кларк, - мне нужно поговорить с вами наедине.
Крафт усмехнулся.
- Хорошо, - сказал он. - Пройдемте в мою каюту.
- Командор, вы ничего не почувствовали, когда они кончили обряд? -
спросил лейтенант, когда оба вошли в каюту.
- Приборы ничего не почувствовали, - отрезал Крафт.
- Мы не знаем всех законов природы, - возразил Кларк, - особенно
инопланетной природы. На Альтаире-6 я склонен верить чувствам больше, чем
приборам. И потому я настаиваю, что нам необходимо улететь отсюда, и как
можно быстрее. Я не знаю, что может нам угрожать, но я чувствую опасность!
- Аргументы, - потребовал Крафт. - Только это должны быть такие
аргументы, которые можно предъявить на Земле в ответ на вопрос, что
заставило нас бежать, бросив богатейшее месторождение.
- Вы знаете, что таких аргументов у меня нет. Но я не предлагаю
бежать. Я предлагаю переждать некоторое время на орбите.
- Но хоть что-нибудь, кроме предчувствий, у вас есть?
- Только общие соображения.
- Валяйте.
- Вы не задумывались, почему аборигены так и не пошли по пути
прогресса - ни технического, ни социального?
- Послушайте, Кларк, давайте без риторических вопросов! Излагайте
суть.
- Хорошо. Итак, отчасти дело заключается в том, что ровный климат и
плодородные почвы позволяют им прокормиться при существующей системе.
Таким образом, прогресс не имеет для них рационального обоснования. Но,
кроме рационального обоснования, есть еще эмоциональное, а у молодых
цивилизаций оно даже превалирует. До определенного момента родовая форма
была наиболее удобной, да что там - единственно приемлемой для выживания,
и естественно, что у туземцев сложилось представление о роде как о высшей
ценности. Но тут-то, благодаря высокому эмоциональному уровню, должны
появиться честолюбивые вожди, желающие расширить права своего рода за счет
других или объединить под своей властью несколько родов, чему те,
естественно, будут отчаянно сопротивляться. Начнутся войны. Конечно, война
- вещь жестокая, но на ранней фазе цивилизации войны необходимы. Без войн
не могут возникнуть первые государства. Войны дают новый толчок прогрессу
- за счет оружия, они потребуют иной, нежели для охоты и земледелия, более
сложной организации людей, а когда возникнут государства, окажется, что
прежняя родовая система управления и распределения в них непригодна,
окончательно оформится расслоение на классы, неравенство, а неравенство -
главный стимул прогресса. Одним словом, история завертится...
- Черт побери, какое отношение это имеет к нам?
- Подождите, командор. Дело в том, что на Альтаире-6 эта цепь была
порвана с самого начала. Здесь _н_е _б_ы_л_о_ войн.
- А замки, а оружие?
- Были мелкие междоусобные стычки, но настоящих войн, способных
сломать родовую систему и дать толчок прогрессу, не было.
- Значит, здесь не было честолюбивых вождей?
- Были, и немало. Но что-то им помешало.
- И вы знаете, что?
- Это только гипотеза. Вообразите, что белковые организмы - не
единственные обитатели планеты. Существует какая-то сила... разумная или
неразумная - скорее всего последнее... очень могущественная сила. Туземцы
как-то научились ее использовать. Она не может ни дать знания, ни
построить города, ни вырастить хлеб. Она может только одно - уничтожать.
Туземцы, по своему невежеству, естественно, обожествляют ее. Причем, что
очень важно, использовать ее умеют все туземцы. Правда, одному человеку
это не под силу - нужны усилия всего рода. Они знают, какая грозная это
сила, и могут использовать ее только в исключительных случаях, когда нужно
спасти святую святых, высшую ценность - а как я уже говорил, для них такой
ценностью является их род. Поэтому мелкие конфликты, не затрагивающие
достоинства или, если хотите, суверенитета рода, решаются силой простого
оружия. Но горе тем, чьи притязания зайдут дальше! От них оставались
черные кратеры. На планете установилось равновесие страха - ведь
чудовищной силой владели все роды. А без войн нет вождей, из которых
формируется аристократия, нет пленных, из которых выходят рабы. История
Альтаира-6 остановилась.
- И вы считаете, что теперь эта сила угрожает нам?
- Именно.
- Все это интересно, но бездоказательно.
- А туземцы? Ведь они ушли из селения, которое ни за что не хотели
оставлять! Они знают, что здесь нельзя оставаться! Как только они отойдут
на достаточное расстояние...
- Они ушли, потому что поняли, что с нами им не справиться.
- Командор!!! Лучше бежать от несуществующей опасности, чем
погибнуть, недооценив реальную! Верните людей с карьера, и взлетаем!
- На демонтаж оборудования нужно несколько часов.
- Бросьте оборудование! Если угрозы нет, мы вернемся, а если есть -
дорога каждая секунда!
- Хорошо, Кларк. Допустим, вы меня убедили, - Крафт включил
внутреннюю связь.
- Гордон! Связь с карьером восстановлена?
- Нет, командор, - голос Гордона звучал растерянно. - Магнитная буря
усиливается. Потеряна связь со "шпионами".
- Черт побери, Кларк, - обернулся Крафт к лейтенанту. - Похоже, ваши
предчувствия сбываются. Дорого бы я дал, чтобы вы ошибались!
Командор и лейтенант спустились в командный отсек. Здесь собрался
почти весь экипаж.
- Командор! - метнулся к Крафту один из операторов. - Последние кадры
"шпиона"... Звери! Они бегут отсюда сломя голову! Хищники рядом с
травоядными, как при пожаре!
- Проклятье!!! - Крафт ударил кулаком по подлокотнику кресла. -
Значит, так. Отправить на карьер робота с приказом: бросить все, сесть в
катера и лететь отсюда на полной скорости. Остальные по местам.
Форсированный старт.
Астронавты бросились исполнять приказание. Никто даже не предложил
подождать геологов. Через несколько минут все офицеры, пилоты и операторы
уже лежали в креслах.
- Готовность двести, - доложил первый пилот. - Командор, приборы
словно взбесились! Снаружи черт знает что творится!
- Неважно!
- Готовность сто пятьдесят. Тестирование большого компьютера...
Командор! Он не работает!
- Ч-черт! Переходите на ручное управление!
- Ничего не выходит! - в голосе пилота звучало отчаяние. - Эта
магнитная буря всюду! От нее не спасает защита! Все управление вышло из
строя! Мы не можем взлететь!
- Прекратить пани... - слова застряли у Крафта в горле. Он смотрел на
экраны наружного обзора.
Горизонт изменился. Он приподнялся и потемнел. Воздух приобрел
пепельно-серый оттенок, и висящий в небе диск Альтаира стал
кроваво-красным. Дрожь пробежала по корпусу звездолета. Со всех сторон с
грозным ревом вздымалась черная стена и двигалась на корабль. Никакие
цунами, никакие извержения не могли сравниться с этим чудовищным валом.
Пораженные ужасом, смотрели астронавты, как медленно, но неотвратимо
идет на них черная стена, достигшая в высоту уже сотни метров и
продолжающая расти. Триста метров... Пятьсот... Земля корчилась в
конвульсиях. Корабль швыряло из стороны в сторону. Все заглушал чудовищный
рев. Отвесная поверхность стены изогнулась. Черный гребень навис над
крейсером со всех сторон. Невыносимая тяжесть вдавливала в кресла гибнущих
людей.
Многомиллионотонная тьма сомкнулась и с ужасным грохотом рухнула на
корабль.
ВОПЛОЩЕНИЕ МЕЧТЫ
Даже самая надежная техника когда-нибудь ломается; поверить в это так
же тяжело, как в собственную смертность, но тем не менее это так. Поэтому,
когда компьютер поставил меня перед фактом, я не стал терять время на
восклицания "нет!" и "не может быть!". Факт был охарактеризован
компьютером как "растущий дисбаланс напряжений, ведущий к асинхронной
дегенерации трансполя"; в переводе на человеческий язык это означало, что
мне нужно немедленно сваливать в обычное пространство, если я не хочу,
чтобы элементарные частицы, из которых состою я и мой корабль, оказались
размазаны по ближайшему десятку парсеков. Собственно, к тому времени, как
я это осознал, компьютер уже принял единственно возможное решение, и на
меня навалилась обычная дурнота трансперехода.
Когда вот так, в аварийном режиме, вываливаешься в континуум, никогда
заранее не знаешь, где окажешься. Погрешность составляет тот самый десяток
парсеков во все стороны. Если поблизости нет никаких крупных масс, все
точки внутри этого объема равновероятны; но сильные гравитационные поля
меняют эту картину. На практике это приводит к тому, что почти всегда
выскакиваешь возле какой-нибудь звезды, но на безопасном расстоянии от
нее. Я же на этот раз оказался не только возле звезды, но и возле одной из
ее планет; причем расстояние до планеты отнюдь не было безопасным.
Компьютер немедленно врубил аварийное торможение и осведомился, желаю ли я
изменить курс (что означало более 10 "g") или идти на посадку (всего 6
"g"). Естественно, я выбрал второе, хотя надежнее было бы облететь планету
и собрать о ней предварительную информацию; но всякий, кто когда-нибудь
испытывал десятикратную перегрузку, меня поймет.
Итак, автопилот посадил мой корабль посреди совершенно незнакомого
мира; впрочем, я уже знал по показаниям приборов, что воздух здесь
пригоден для дыхания, да и прочими важнейшими параметрами планета
напоминает Землю. Что ж, если так, здесь наверняка имеются поселения; хоть
я не знал точно, где нахожусь, это все же был обследованный район космоса.
Правда, стандартные частоты заполняло лишь потрескивание помех - значит,
здесь нет крупных колоний и планетарной радиосвязи. Но, если на планету
хоть раз ступала нога землянина, на орбите должен кружиться
идентификационный буй; однако я не засек его сигналов. По всей видимости,
он находился в тот момент с другой стороны, в радиотени планеты.
Оставалось только ждать, пока он оттуда выйдет и передаст всю необходимую
информацию об этом мире. Но такое ожидание иногда затягивается на
несколько часов, в то время как земное поселение могло находиться в двух
шагах. Я включил обзорные экраны и, к немалой своей радости, убедился, что
поселение действительно близко: заросшую травой равнину пересекала
грунтовая дорога. Некоторое время я пытался вызвать местных жителей по
радио, но так и не получил ответа. На моем маленьком звездолете не было
никаких транспортных средств, но я рассудил, что грунтовая дорога, в
отличие от шоссе, не может быть слишком длинной, и отправился в путь
пешком. Так как условия планеты были вполне благоприятны, я не стал
надевать тяжелый скафандр и лишь повесил на шею портативный компьютер да
прихватил на всякий случай лучевой пистолет.
Я прошел, должно быть, около трех километров, когда увидел, наконец,
дорожный указатель. Это была простая фанера, прибитая к деревянному
столбу; название поселения было, похоже, написано вручную. Буквы были
латинские, а вот само название странное: КПЭЧОЭ. Впрочем, вряд ли это
следовало читать по правилам английской грамматики. Миновав указатель, я
вскоре заметил первого аборигена. Это был, как я и ожидал, человек; на
некотором расстоянии от дороги он проделывал странные манипуляции,
ритмично взмахивая каким-то длинным орудием. Подойдя поближе, я понял, что
он попросту косит траву примитивной косой, какие использовались сотни лет
назад. Впрочем, это было не самое странное: в конце концов, любой фермер,
особенно живущий вдали от цивилизации, может захотеть поразмяться
физически. Однако и одет этот человек был не как фермер, а как тот же
самый средневековый крестьянин. К тому же у него не было ни часов, ни
радиофона, и растительность на его лице говорила о полном отсутствии
знакомства с депиляторными кремами. Он сосредоточенно работал, пока я не
подошел вплотную; поодаль еще несколько человек, во всем на него похожих,
занимались тем же самым. Вероятно, никто из них не видел моей посадки -
впрочем, современные корабли ведь садятся почти бесшумно.
Итак, я подошел к нему и окликнул. Он прекратил косить и уставился на
меня в полном недоумении; можно было подумать, что он никогда не видел
человека в комбинезоне пилота. Я спросил его по-английски и на интерлинге,
что это за планета. Вообще такой вопрос звучит несколько комично, но, если
вдуматься, он не более комичен, чем четыреста лет назад вопрос
заблудившегося автомобилиста о названии захолустного городка, к которому
он выехал. Однако косарь продолжал пялиться на меня в тупом удивлении;
наконец лицо его обрело неуверенно-почтительное выражение, и он что-то
сказал на незнакомом языке. М-да, только в такой дыре и встретишь теперь
человека, не знающего интерлинга. Я призвал на помощь свой портативный
компьютер, который повторил вопрос на испанском, французском, немецком и
китайском (хотя последнее было явно лишним - внешность аборигена была
вполне европеоидной, да и в названии поселения не было иероглифов). Однако
и эти языки, очевидно, не были ему знакомы, а слова, звучавшие из динамика
компьютера, чуть было снова не повергли его в ступор. Я несколько раз
повторил "Кпэчоэ" в нескольких возможных транскрипциях, но, видимо, так и
не угадал нужной. Можно было, конечно, связаться с центральным компьютером
корабля и задействовать его лингвистические познания, но мне как-то не
хотелось перебирать по очереди шесть сотен живых языков и диалектов
обитаемого космоса. Я попытался объяснить жестами, что хочу добраться до
селения; косарь, кажется, наконец начал понимать и указал на что-то за
моей спиной. Я обернулся и увидел медленно приближающееся экзотическое
транспортное средство: это была простая деревянная телега, запряженная
лошадью. Несомненно, то была именно лошадь, а не какое-нибудь туземное
животное, и правил ею абориген, выглядевший также, как косари. Я начал
догадываться, куда я попал. Что ж, в этом случае дальнейшие переговоры с
этими крестьянами не имели смысла.
Возница тоже уставился на меня в недоумении. Косарь что-то сказал
ему; тот закивал и жестами предложил мне сесть на телегу, что я и сделал.
Дорога обогнула небольшую рощицу, и я увидел Кпэчоэ. Селение состояло из
двух десятков бревенчатых одноэтажных домишек, расположенных без строгого
порядка; кое-где можно было увидеть свиней и домашнюю птицу, а вдалеке
бурыми пятнами виднелось небольшое стадо пасущихся коров. Дорога
раздваивалась, уходя направо к деревне и налево к усадьбе. Усадьба
представляла собой двухэтажный каменный дом в старинном стиле с флигелями
и хозяйственными пристройками; четыре колонны украшали фасад. Все это
вместе напоминало сцену из исторического фильма; впрочем, что-то подобное
я и ожидал увидеть. В этот момент как раз запищал сигнал вызова (возница
испуганно покосился на меня) - центральный компьютер просил связи. Ему
наконец-то удалось поймать сигналы буя. После координат и физических
параметров пошли данные о владельцах. "Собственность компании
"Интерстеллар". Предприятий нет. Сдается в аренду. В настоящее время
единственный арендатор - М.Хитроу, владелец поселения Красное. Планетарные
координаты ... Население - 1 человек."
- КРАСНОЕ? - удивился я. - Никогда бы не подумал, что так можно
прочитать "КПЭЧОЭ".
- Это русское слово, и на указателе оно написано кириллицей, а не
латинской азбукой, - объяснил компьютер.
Итак, мои подозрения подтвердились. Я попал во владения эскаписта.
В любую эпоху находятся люди, которым не нравится их время; есть они
и сейчас. Хотя сейчас оснований к этому меньше, чем когда-либо. В самом
деле, после того как автоматизированное производство покончило с
бедностью, а двигатель Мерчинса открыл человеку космос, навсегда решив
проблему природных ресурсов и жизненного пространства, у людей стало
гораздо меньше поводов для конфликтов. Разумеется, всегда существуют
личности с патологическими наклонностями, но всеобщее компьютерное
тестирование выявляет их на ранней стадии, а информационные технологии
сделали почти невозможным совершение безнаказанных преступлений. Конечно,
и в современном мире достаточно проблем - взять хотя бы множество
безработных. У этих людей не хватает способностей для интеллектуального
труда, а весь механический труд автоматизирован; государство платит им
небольшие пособия, и большую часть времени они живут выдуманной жизнью в
системах виртуальной реальности. Но все это пустяки по сравнению с
кровавым кошмаром минувших веков. Однако находятся люди, которые так не
считают. Они полагают, что наш мир слишком бесстрастен, слишком
неромантичен и механизирован, что компьютеры получили слишком большую
власть над людьми. Однако столь нелюбимая ими цивилизация как раз и
позволила им воплотить в жизнь свои идеализированные мечты о прошлом,
причем средствами более ощутимыми, чем иллюзии виртуальной реальности.
Как я уже упоминал, двигатель Мерчинса сделал межзвездные путешествия
настолько простым и дешевым делом, что человечество не испытывает никаких
проблем с жизненным пространством. В собственности компаний и даже частных
лиц скопилось уже довольно много пригодных для жизни планет, которые никто
не осваивает - они слишком бедны природными ресурсами или до них просто не
доходят руки. Такие планеты сдаются в аренду желающим пожить вдали от
цивилизации и, естественно, стали излюбленным прибежищем эскапистов, тех
самых беглецов от современной реальности, которые, насколько позволяют им
средства и познания, воссоздают на арендованных планетах этакие
заповедники любимой эпохи и общества. Иногда такие поселения состоят
только из эскапистов, каждый из которых играет свою роль; однако мало кому
понравится роль раба или слуги, и обычно в качестве обслуживающего
персонала выступают биороботы, специально запрограммированные на
соответствующую эпоху. Хотя эти роботы не обладают самосознанием - это
всего лишь машины, хотя и весьма сложные - их сходство с человеком, пока
они действуют в рамках базовой программы, чрезвычайно велико. Известные
случаи, когда человек, долгое время общавшийся только с такими андроидами,
переставал различать иллюзию и реальность. Конечно, общество не
заинтересовано в подобных психических расстройствах, поэтому теперь все
биороботы, продаваемые частным лицам, снабжены механизмом, который
периодически, не реже раза в месяц, отключает их на некоторое время, дабы
напомнить владельцу о реальном мире. Это особенно важно, поскольку
довольно часто во всем поселении живет только один эскапист, а все
остальные - его роботы. К таким-то поселениям и относилось Красное.
Телега свернула налево и остановилась во дворе усадьбы;
возница-андроид натянул поводья, останавливая лошадь. ("Интересно,
настоящие ли здесь животные", - подумал я и решил, что, скорее всего, да.)
Возница что-то крикнул показавшейся в дверях служанке (выглядевшей
удивительно несимпатично для искусственно созданного существа - М.Хитроу,
как видно, был большим поборником реализма), и та побежала в дом
докладывать о моем появлении. Едва я слез с телеги, как хозяин усадьбы
спустился с крыльца мне навстречу. Хитроу оказался высоким и статным
мужчиной лет восьмидесяти - впрочем, в его любимую эпоху так выглядели в
сорок - сорок пять. Его лицо украшали - я не иронизирую, это действительно
смотрелось красиво, хотя и необычно - роскошные усы и бакенбарды. На нем
был темно-зеленый военный мундир с орденскими крестами и золотыми
эполетами с бахромой. Не думаю, что русские помещики расхаживали в
парадных мундирах у себя дома; впрочем, эскаписты обычно знают любимую
эпоху довольно поверхностно, иначе как бы они могли ее идеализировать? К
этому времени центральный компьютер уже закачал в память портативного
базовое подмножество русского языка, и я мог свободно общаться с
владельцем поместья и его слугами.
- Позвольте представиться: граф Михаил Христофорович Оболенский,
штабс-капитан [в русской армии штабс-капитаны (и все чины ниже майора) не
имели бахромы на эполетах] в отставке, - отрекомендовался он. Что ж,
эскаписты всегда выбирают звучные имена. Я на какое-то мгновение
задумался, стоит ли мне из вежливости поддержать игру или все-таки
называть вещи своими именами, и наконец решил, что, стоя перед ним в
комбинезоне пилота и используя для синхронного перевода портативный
компьютер, нет смысла изображать из себя соседского помещика, тем более
что я мало что смыслю в русской истории. В конце концов, передо мной был
не сумасшедший, а всего-навсего чудак; поэтому я назвал свое настоящее имя
и объяснил, что мой звездолет совершил здесь вынужденную посадку. Брови
Хитроу-Оболенского чуть сдвинулись, и он посоветовал мне не употреблять
незнакомых слов при обращении к крестьянам - все равно не поймут. Я понял,
что хозяину не хочется выходить из роли без крайней необходимости. Однако
пока такая необходимость была, и я поинтересовался, есть ли здесь склад
запчастей, на случай если ремонтная автоматика моего корабля не справится
своими силами. Хитроу скороговоркой ответил, что ни своего корабля, ни
запчастей на планете нет, но есть установка связи, если потребуется
вызвать помощь. Я поблагодарил его и сказал, что аппаратура связи есть и
на моем звездолете. Хитроу вздохнул с облегчением и окончательно
перевоплотился в Оболенского.
Вслед за гостеприимным хозяином я прошел в дом. Изнутри усадьба
выглядела столь же правдоподобно, как и снаружи; похоже, даже паркет был
из настоящего дерева, а не из полимеров. Я глазел по сторонам, как в
музее.
- Милости прошу, сударь, отобедать со мной, - предложил Оболенский, и
я с удовольствием согласился. Обед состоял из щей и жаркого; кроме того,
на стол был поставлен графин с водкой и кувшин с неким темным напитком под
названием "квас". От водки я, разумеется, отказался - только эскаписты и
сохранили подобные варварские пристрастия - а вот квасу воздал должное.
Когда наша трапеза уже подходила к концу, дверь в дальнем конце столовой
чуть скрипнула, и мне показалось, что я различил в приоткрывшейся щели
чей-то любопытный глаз. Оболенский повернул голову и улыбнулся.
- Входи, Маша, не стесняйся! - сказал он. - Видишь, бог послал нам
гостя, иноземного путешественника.
Дверь отворилась, и на пороге, смущенно улыбаясь, появилась молодая
женщина, одетая слишком просто для хозяйки дома, но все же лучше, чем уже
виденные мной крестьянки. Взглянув на нее, я сразу понял, что склонность
Хитроу к реализму имела свои границы. "Очаровательное создание", - так
охарактеризовал бы Машу писатель прошлого, и в самом деле, она была
очаровательным созданием биоинженерии. Нетрудно было догадаться, что она -
любовница Хитроу. (Некоторые консерваторы до сих пор возражают, когда этим
словом называют биороботов, но как же их еще называть? Секс был одной из
первых сфер их применения, и это тоже достижение нашей цивилизации: всегда
доступные и послушные хозяевам гиноиды и андроиды [гиноид - робот-женщина,
в отличие от андроида - робота-мужчины] избавили людей от множества
сексуальных проблем. Трудности остаются разве что у мазохистов: ведь ни
один гражданский робот, будь он из металла или органики, никогда не
причинит преднамеренный вред человеку, даже если тот сам его об этом
попросит.)
Маша несколько театрально поклонилась мне, а затем подошла к своему
хозяину и поцеловала ему руку - один из отвратительных обычаев той эпохи.
Хитроу-Оболенский потрепал ее по спине.
- Что, хороша девка? - подмигнул он мне. - Небось, в Америке у вас не
больно-то встретишь таких красавиц, как в России!
Я вежливо улыбнулся и не стал спорить. Русские до сих пор не изжили
комплексов, возникших после крушения их державы, и любят вспоминать о
своем великом прошлом; собственно, и эскапистов у них больше, чем у других
народов. Гиноид тем временем весьма натурально изобразил еще большее
смущение и, вновь поклонившись, ретировался.
В этот момент меня снова вызвал центральный компьютер и сообщил, что
полное обследование неисправностей закончено, и автоматика корабля уже
приступила к ремонту. Дополнительных запчастей не потребуется. Вся работа
вместе с тестированием займет несколько часов. Я сообщил об этом
Оболенскому, и он выразил сожаление, что я пробуду его гостем столь
недолго: "в нашей глуши гости редкость!" Однако, вместо того чтобы
расспрашивать меня о событиях в большом мире - ведь он понимал, что любой
мой ответ будет выходом из роли - Оболенский принялся рассказывать
"местные уездные новости". Какой-то поручик уличен в картежном
мошенничестве, дочь соседского помещика сбежала с гусаром и т.п. Поначалу
мне было любопытно послушать эти фантазии, но постепенно внимание мое
рассеялось, и я почувствовал, что после сытного обеда меня клонит в сон.
Оболенский, очевидно, заметил это.
- Вы, верно, сударь, желаете отдохнуть? Так я распоряжусь, - сказал
он. Один из его слуг, высокий конопатый парень по имени Васька, проводил
меня в комнату для гостей. Она ничем не отличалась от остального имения;
на полке даже стояло несколько печатных книг - разумеется, это были не
старинные раритеты, а их современные копии. Я, не снимая комбинезона,
прилег на широкую кровать и, глядя на расписанный порхающими амурами
потолок, принялся размышлять о своем приключении. Прежде мне никогда не
доводилось гостить у эскапистов, и теперь я даже жалел, что не могу
подыграть Хитроу - до того старательно он воссоздал атмосферу давно
минувшего прошлого исчезнувшей империи. Все это стоит не так уж мало;
удивительно, на что люди порой тратят деньги. И он год за годом живет
здесь совсем один, в обществе своих биороботов... Я подумал, почему
эскаписты практически никогда не наделяют своих любовниц-гиноидов ролью с
равным социальным статусом, а почти всегда - рабынь, наложниц, служанок...
Одна причина очевидна: машина есть машина. Секс, физическая работа,
несложная беседа - это ей по силам, но сложное межличностное общение
требует самостоятельного интеллекта. Но, думается, главная причина не в
этом - ведь даже сейчас, а тем более в прошлом, общение супругов или
любовников отнюдь не всегда было высокоинтеллектуальным. Видимо, все дело
в том, что человек, бегущий от реальности - в особенности от такой, как
наша - непременно личность закомплексованная, ощущающая свою ущербность в
настоящем мире и потому особенно жаждущая роли всемогущего властелина в
своем искусственном мирке. Размышляя на эти темы, я задремал.
Разбудил меня сигнал вызова. Центральный компьютер доложил, что
ремонт закончен и мой звездолет готов к старту. За окнами уже темнело; я
пожалел, что не захватил с собой фонарик - ведь здесь в моем распоряжении
были только свечи, которые я не знал как зажечь. Я стряхнул остатки сна,
вышел в темный коридор и позвал прислугу; однако на зов никто не явился.
Неужели Хитроу забыл распорядиться, чтобы его биороботы слушались меня?
Непохоже на столь гостеприимного хозяина. Я двинулся по коридору и едва не
споткнулся о Ваську; он сидел, прислонясь к стене, и никак на меня не
реагировал. Я нагнулся и заглянул в его пустые глаза. Отключение! Выходит,
некому будет подвезти меня к звездолету - если, конечно, этим не займется
сам хозяин. В любом случае, следовало его найти хотя бы для того, чтобы
попрощаться.
Я шел по погружающемуся во мрак дому, периодически натыкаясь на
застывшую прислугу. Было очень тихо; лишь иногда деревянные половицы
скрипели у меня под ногами. Я с удивлением отметил, что чувствую себя
неуютно, словно во мне пробуждаются древние страхи, порождавшие в старину
легенды о домах с привидениями. Впервые я усомнился в полезности для
психики хозяина этих регулярных отключений; не слишком-то приятно вот так
проснуться и осознать, что ты совершенно один на планете. Я отворил
очередную дверь и увидел Оболенского.
Он сидел в высоком кресле вполоборота ко мне, но, похоже, меня не
видел. Воображение, уже настроившееся на "готический" лад, живо нарисовало
мне картину: грудь хозяина имения проткнута кинжалом, в углу мертвого рта
засохла струйка крови, а вокруг - только застывшие фигуры биороботов и ни
одного человека на миллиарды миль вокруг...
- Граф! - окликнул я его, чтобы рассеять наваждение. Он не
шевельнулся. Я быстро подошел вплотную. Свет восходящей луны озарял
застывшее лицо и открытые глаза, бессмысленно уставившиеся в пространство.
Никакого кинжала, конечно, не было. Внезапная смерть? Не может быть,
медицинская техника, которой напичкан организм каждого современного
человека, даже эскаписта, подняла бы тревогу... И тут я осознал истину.
Оболенский не был мертв. Он был отключен - так же, как и все остальные
биороботы. Но кто же тогда?...
В коридоре скрипнула половица, и я обернулся как раз в тот момент,
когда дверь отворилась. На пороге стояла Маша со свечой в руке; лицо ее
выражало испуг и растерянность - она не ожидала увидеть меня здесь.
Впрочем, я ожидал увидеть ее еще меньше.
- М.Хитроу?! - изумленно воскликнул я.
- Мария Хитрова, - вынуждена была признаться она.
Я отвел взгляд, чувствуя, что он ей неприятен. Не знаю, что смущало
ее больше: ее внешний вид - на ней была одна полотняная рубашка - или то,
что посторонний узнал о том положении, которое она здесь добровольно
занимала.
- Мне нужно вернуться на корабль, - сказал я. - Когда они включатся?
- Через четыре часа. Вы умеете ездить верхом?
- Разумеется, нет.
- В таком случае... я вас отвезу. Подождите, я только оденусь.
Однако я чувствовал, что теперь ей крайне тягостно мое общество, и,
поблагодарив за предложение, сказал, что с удовольствием прогуляюсь
пешком, тем более что это получится не намного медленнее. Она не стала
настаивать.
Я шагал по залитой лунным светом дороге и думал о странностях
человеческой психики. Ведь эта женщина достаточно богата, раз смогла себе
позволить такое поместье. Один только Оболенский, многофункциональный
андроид с интеллектуальным интерфейсом третьего уровня, обошелся ей в
весьма круглую сумму. Она могла бы найти себе неплохого мужа в реальном
мире; да и в эскапистском поселении перед ней были открыты любые роли. Она
могла сделаться жрицей, почитаемой подданными, амазонкой -
предводительницей племени или, если ей так уж нравится русская старина,
той же помещицей, хозяйкой имения. Но она предпочла участь крепостной
наложницы, фактически рабыни, которую хозяин может высечь, продать,
проиграть в карты. Разумеется, на самом деле андроид-Оболенский не может
этого сделать, но кто ей мешает воображать, что такая возможность
существует? Если бы она этого не воображала, вряд ли избрала бы эту роль.
Наверное, время от времени он грозит ей чем-то подобным - это не считается
прямым вредом, и такое программирование биороботов допускается. И во всем
поместье ни одного симпатичного гиноида - ей не нужны поводы для ревности.
До чего забавно, она, похоже, подсознательно воспринимает Оболенского как
человека. Впрочем, как же иначе - бежать от мира машин, чтобы стать
собственностью машины? Я вспомнил, как недавно рассуждал о комплексах
эскапистов. Да, жизнь подкидывает сюрпризы. Вместо желания повелевать -
страсть подчиняться, бежать от свободы и ответственности, чтобы переложить
весь груз на плечи мужчины и полностью принадлежать ему, в прямом смысле
этого слова. Чего больше в этом мазохизме? Чисто женского? Или чисто
русского? Или того и другого поровну?
Центральный компьютер приветственно мигнул мне сигнальными огнями
корабля и открыл внешний люк. Я шагнул в освещенный отсек, возвращаясь в
простой и понятный мир.
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
Теперь, когда утихла газетная шумиха вокруг "дела Мак-Райдена", я
наконец-то решился поведать широкой публике подлинные обстоятельства этой
трагичной истории. Не то чтобы я пытался предостеречь человечество - даже
если бы я и был уверен в правоте Мак-Райдена, человечество вряд ли
прислушается ко мне. А если бы оно и прислушалось - смогло бы оно
что-нибудь изменить? Судя по последним поступкам моего несчастного друга,
это более чем сомнительно. Итак, я отнюдь не выдвигаю себя на роль
Кассандры, а просто излагаю факты - в том виде, в каком они мне известны,
ибо больше их изложить теперь уже некому. Хочу сразу предупредить, что я
ничего не смыслю в нейрофизиологии и вообще в медицине. Моя специальность
- компьютеры. Поэтому суть эксперимента Мак-Райдена я могу изложить лишь в
самых общих чертах - впрочем, он и сам изложил ее нам именно в таком виде.
Надеюсь, его коллеги простят мне возможные ошибки и неточности.
С Грегори Мак-Райденом я познакомился еще в университете. Выше я
назвал его другом, но это не совсем точно. Скорее мы были с ним
приятелями, так же как и с другими невольными участниками описываемых
событий - Питером Хиггинсом и Джефом Брауни. Мы с Грегори учились на
разных факультетах, и нас не связывали общие профессиональные интересы; с
другой стороны, не было между нами и соперничества, неизбежно разделяющего
наиболее способных студентов. Уже тогда было ясно, что он далеко пойдет, и
действительно, объективно приходится признать, что он добился в науке
большего, чем каждый из нас - даже не принимая во внимание его последнего
открытия, не признанного официально. Возможно, Пит и Джеф не согласились
бы со мной; однако я не честолюбив. Все это, впрочем, не означает, что мы
прозябали в неудачниках; у каждого была хорошая работа, отнимавшая все
больше времени, так что в последний год мы очень мало общались, однако в
конце концов решили возродить давнюю традицию собираться каждую вторую
пятницу у Пита для игры в бридж. Бридж, в отличие от покера - игра сложная
и требующая сосредоточенности; но мы играли довольно рассеянно, ибо карты
были для нас лишь предлогом расслабиться и поболтать, что порой необходимо
интеллектуалам не меньше, чем провинциальным кумушкам. Естественно, наши
разговоры перемежались паузами и фразами, относящимися к игре, которые я
опускаю в дальнейшем изложении.
В тот вечер Грегори был как-то особенно невнимателен. Он не только
ходил, но и отвечал невпопад, что было совсем уж нетипично. Джеф отпустил
какую-то шутку по поводу возможности спустить за ночь состояние, на что
Мак-Райден ответил: "Ничего, Нобелевская покроет все мои расходы". Эта
была наша старая университетская поговорка - "отдам с первой Нобелевской
премии" - однако на этот раз я почувствовал, что он говорит серьезно.
- Грегори, - сказал я, - ты в самом нашел что-то интересное?
- Ну, можно сказать и так, - хмыкнул он, - хотя вообще-то это нашли
уже давно, только до сих пор не знали, что с ним делать.
Разумеется, мы заинтересовались; в нашей компании не было табу на
разговоры о работе, и мы, работая в разных областях и не будучи
конкурентами, нередко делились друг с другом профессиональными
достижениями, даже не доведенными до конца. Мак-Райден не заставил себя
упрашивать.
- Как вам, вероятно, известно, - начал он, - из ста миллиардов
нервных клеток мозга человек за свою жизнь использует лишь очень небольшую
часть, что-то около десяти процентов. До сих пор неясно, почему это
происходит и каково предназначение остальных. В основном сходятся на
маловразумительной гипотезе, что это некий резерв на случай экстремальной
ситуации. Однако подобное соотношение резервных мощностей к основным
слишком уж велико, а главное, не зафиксировано сколь-нибудь характерных
случаев использования этого резерва. Все выглядит так, как будто эта часть
мозга - совершенно лишняя.
- А почему ты уверен, что у всего должно быть предназначение? -
спросил Питер. - Человек - результат эволюции, то есть нагромождения
случайностей, прошедших через сито естественного отбора. Это сито отсеяло
вредные качества, но могло сохранить бесполезные.
- Бесполезное автоматически становится вредным, - покачал головой
Мак-Райден, - ибо оно тоже требует питания, иммунной защиты и т.д.
- Потребляет системные ресурсы, - кивнул я.
- Вот именно. Таким образом, организм, вынужденный тратиться на
поддержание бесполезного довеска, становится менее эффективным и
проигрывает в конкурентной борьбе. Подтверждением моим словам служит тот
факт, что все бесполезности в человеческом организме - либо атавистические
остатки того, что было полезным на предыдущих этапах эволюции, либо
результат текущих функциональных нарушений.
- Могу привести по крайней мере один контрпример, - возразил я. -
Гипертрофированная сексуальность.
- В самом деле, тут homo sapiens явно превзошел всех высших животных,
- согласился Грегори, - но существует теория, по которой
гиперсексуальность помогла создать устойчивую семью, необходимую, чтобы
обеспечить человеческому детенышу более длительное и лучшее воспитание по
сравнению с детенышами других видов.
- Но семья не присуща homo sapiens изначально, это искусственное
образование, что подтвердит вам любой адвокат по бракоразводным делам, -
продолжал настаивать я. - Естественная организация людей - стая, и она
вполне могла бы взять на себя функцию воспитания общих детей. Что, по
сути, и происходит.
- Возможно, - не стал спорить Мак-Райден, - но, по крайней мере,
излишек сексуальности проявляет себя слишком явно, в то время как излишек
мозга не проявляет себя никак.
- И ты хочешь сказать, что нашел предназначение этого излишка? -
задал я напрашивающийся вопрос.
- Пока еще нет... хотя я убежден, что именно с этими неактивными
клетками связаны многочисленные странные случаи, когда люди в результате
мозговой травмы обретали необычные способности и даже получали информацию,
ранее им неизвестную. Но я нашел способ активизировать эти клетки. - Он
сделал паузу. - Я поставил удачный опыт. Сегодня утром.
- Ты нашел добровольца? - я понимал, что крысы и обезьяны тут не
годятся.
- Этот доброволец - я.
В первое мгновение мы молчали; не то чтобы нас это потрясло, однако
мы думали, что времена подвижников, прививающих себе чуму, отошли в
прошлое. Я почувствовал, что сейчас прозвучит какая-нибудь банальность.
- Но... ведь это опасно, - не обманул моих ожиданий Питер.
- Бросать вызов природе всегда опасно, - пожал плечами Мак-Райден, -
но без этого мы бы так и остались обезьянами.
- Во всяком случае, не похоже, чтобы ты обрел сверхспособности в
области бриджа, - попытался пошутить Джеф.
- Я чувствую себя довольно сумбурно, - сказал Грегори, - мозгу
требуется время на адаптацию к новым условиям. Но уже сейчас я ощущаю
некий позитивный процесс... знаете, как бывает, когда до решения задачи
остается один только шаг... только на этот раз задач много. Думаю, мне
будет о чем вам рассказать через две недели... если, конечно, вы не
услышите обо мне раньше.
Однако мы ничего о нем не услышали; не могли же мы знать, что за эти
две недели он написал и отправил в различные журналы восемь статей. Когда
мы снова встретились за бриджем, Мак-Райден разгромил нас в пух и прах.
Никогда прежде я не видел столь блестящей игры. Впрочем, по его словам,
это был не единственный результат эксперимента.
- Улучшение аналитических способностей, памяти, быстроты реакции, -
говорил он, - но, как мне кажется, это лишь побочные эффекты. Похоже, что
в основном неиспользуемые клетки - это хранилище информации.
- Дополнительная память? - спросил Джеф.
- В какой-то мере. Причем уже заполненная.
- Заполненная? Но кем? - удивился Пит.
- Если б я не был атеистом, ответ напрашивался бы сам собой, - сказал
Мак-Райден, - а так возможно несколько гипотез. Наиболее вероятно - память
предков. Очень возможно, что мы несем в своих генах не только
биологическое, но и историческое прошлое своего рода.
- То есть ты еще не знаешь, что именно там записано? - понял я.
- Пока еще нет. Но узнаю в ближайшее же время. У меня твердая
уверенность, что вот-вот я все пойму и вспомню. Я уже вижу довольно
странные сны...
Мы, конечно, попросили его рассказать их.
- Пока еще рано. Сны человека весьма аллегоричны и допускают
неоднозначные толкования. Я не хочу делать преждевременных выводов. Хотя,
надо заметить, в последнее время я сплю все меньше. Фазы медленного сна
стремительно сокращаются. Остаются только фазы быстрого сна, когда, как
вы, наверное, знаете, человек и видит сновидения и активно обрабатывает
информацию.
Я спросил, какие еще изменения он заметил.
- Возросшая работоспособность при снизившемся аппетите. Кажется, я
больше не нуждаюсь в отдыхе, кроме тех коротких периодов сна. И еще, - он
криво улыбнулся, - у меня начисто исчезло сексуальное влечение.
Больше в тот вечер мы ничего от него не добились, и потому - думаю, я
могу говорить не только за себя, но и за Пита с Джефом - несмотря на
собственные дела, со все большим нетерпением ждали следующей бриджевой
пятницы. На этот раз мы даже не стали раздавать карты и сразу набросились
на Грегори с вопросами.
- Да, - сказал он, - теперь мне все ясно.
Он обвел нас взглядом, словно что-то решая, затем продолжал:
- Представьте себе, что где-то в Галактике существует высокоразвитая
цивилизация...
- Ты хочешь сказать, что мы - потомки инопланетян? - не вытерпел
Джеф.
- Слушай и не перебивай! - неожиданно резко осадил его Мак-Райден. -
Для простоты назовем эту цивилизацию Икс. Эта очень древняя цивилизация, и
они уже давно занимаются космической экспансией. Не знаю, зачем им это
нужно. Может, им требуется жизненное пространство, а может, ресурсы
планет. Вероятнее всего, и то, и другое. Так или иначе, перед иксианами
постоянно стоит задача колонизации новых миров. Но вы представляете себе,
что такое превратить в комфортабельное место совершенно дикую планету?
Требуется перебросить на многие парсеки миллионы машин, миллиарды тонн
разных грузов, множество специалистов для управления всем этим. Но, если
цивилизация не слишком ограничена во времени, есть и другой путь.
Достаточно всего одного корабля, на борту которого будут машины, имеющие
полную программу колонизации и способные к производству себе подобных.
- Самовоспроизводящиеся автоматы для решения глобальных задач, -
кивнул я. - Об этом писал еще фон Нейман.
- Иксиане додумались до этого задолго до него. Тридцать тысяч лет
назад или несколько раньше в поле их зрения попала Земля.
- Значит, люди... - произнес Питер.
- Колонизационные биоавтоматы иксиан, - кивнул Мак-Райден. - Но в
случае с Землей в самом начале произошел сбой. Фабричный дефект или
вспышка на Солнце, вызвавшая мутации. Так или иначе, у первых автоматов,
от которых потом произошли все остальные, из всей огромной программы
колонизации остался доступным только небольшой фрагмент. Лишенные базовой
информации, они впали в дикость, из которой потом выбирались многие
тысячелетия. Так как они должны были в кратчайшие сроки заполонить всю
планету, создатели снабдили их гиперсексуальностью. Однако одичание
повлекло за собой высокую смертность, и процесс размножения также весьма
затянулся. Все же базовая программа не погибла; она сохранилась в мозгу
каждого биоавтомата, и время от времени то один, то другой получает доступ
к каким-то ее фрагментам. Именно этим объясняются внезапные озарения и
неожиданные открытия, предвидение будущего и знание прошлого. Отсюда
происходят многие мании и идеи, овладевающие миллионами. На протяжении
всей своей истории человечество пытается действовать в соответствии с
программой, и дело все-таки движется, хотя и с колоссальными задержками и
ошибками.
- Но почему эти задержки не смущают иксиан? - насмешливо спросил
Питер, который, похоже, не верил ни одному слову Мак-Райдена. - К тому же
речь должна идти не о тридцати тысячелетиях. Первобытные люди существовали
задолго до этого.
- Питекантропы и рамапитеки не относятся к виду homo sapiens, -
ответил Грегори, - они лишь считаются его предками. Однако пресловутое
переходное звено между полуобезьяной и человеком так и не найдено. Что
касается просроченного освоения планеты, то тут можно только строить
гипотезы, ибо программа не содержит сведений о культуре иксиан. Возможно,
у них иные масштабы времени, или же корабли с колонизационными автоматами
рассылаются по Галактике в таких количествах, что неудача на одной из
планет ничего не значит. Так или иначе, люди постепенно исполняют свое
предназначение. Они расселились по всей Земле, создали промышленную и
коммуникационную инфраструктуру, устанавливают контроль над природой...
- Разрушая при этом экологию, - заметил Питер.
- Возможно, это результат первичного сбоя в программе. А может быть,
иксиане намеренно подавляют биосферу колонизуемых планет, чтобы без помех
насадить там свою собственную. Теперь остается выполнить последние два
этапа. Цивилизовав планету, биоавтоматы должны отправить иксианам
сообщение о том, что все готово к их прибытию. Да, друзья мои. Все усилия
человечества по установлению контакта с инопланетным разумом - ничто иное,
как попытки исполнить предпоследнюю фазу программы.
- Но сигналы в космос уже посылались! - воскликнул я. - Значит,
иксиане уже знают...
- Пока нет. Обычная радиосвязь не годится для межзвездных расстояний.
Разумеется, принцип сверхсветовой связи содержится в данных программы,
просто из-за того сбоя никто пока не получал к нему доступ.
- Но ты его знаешь? - я все еще не мог понять, не разыгрывает ли нас
Мак-Райден.
- Знаю, как и многое другое, - кивнул он.
- Ты говоришь, сигнал - это предпоследняя фаза, - сказал Джеф, и я
заметил, что он не на шутку взволнован. - Какова же последняя?
- Это же очевидно, - Мак-Райдена, казалось, раздражала подобная
недогадливость. - Исполнив свое предназначение, непосредственно перед
прибытием истинных хозяев планеты биоавтоматы должны самоуничтожиться.
Собственно, и в этом направлении человечество работает давно и
плодотворно. Правда, из-за того пресловутого сбоя до сих пор методы
уничтожения были варварскими и неприемлемыми, ибо уничтожали не только
людей, но и созданную ими для иксиан инфраструктуру. Нейтронная бомба была
хорошим достижением, но ее создатели лишь слегка соприкоснулись с данными
этой части программы. Есть более эффективный способ, предусматривающий к
тому же утилизацию органической массы - останков биоавтоматов.
- Грегори, - сказал Джеф, - если это шутка, то, по-моему, пора
остановиться. Признайся, что ты просто пересказал нам какой-то
фантастический рассказ.
- Я не читаю фантастику, и вам это известно, - ответил он. - Если
процедуру активации проделать и с вашими мозгами, вы будете знать то же,
что и я.
- И что ты теперь собираешься делать? - спросил Пит.
- Разве у меня есть выбор? Я должен исполнять свое предназначение. В
первую очередь - разослать необходимую информацию специалистам в
соответствующих областях, дабы покончить с задержками. Фаза уничтожения
уже наступила. Недаром активация уничтожает сексуальное влечение - в
следующем поколении людей уже нет нужды.
- Но, Грегори! - воскликнул я. - Неужели ты хочешь способствовать
уничтожению человечества? Ты же человек!
- Я - биоавтомат, - ответил он, - как и все вы. Свобода выбора -
всего лишь результат сбоя в программе, который устраняется после
активации.
Мы все еще не знали, шутит он или говорит серьезно. У Питера, однако,
зародилось подозрение, что эксперимент Мак-Райдена мог сыграть злую шутку
с его психикой.
- Грегори, - сказал он, - по-моему, ты переутомился. Почему бы тебе
на всякий случай не поговорить с врачом? Напряженная работа, знаешь ли...
- Ты собираешься мне помешать? - усмехнулся он, вставая. Пит
попытался подать нам знак, чтобы мы были наготове, если он начнет буянить.
- Вы все хотите меня остановить? Мне очень жаль, - сказал Мак-Райден
и по очереди оглядел всех нас. - Я действительно сожалею, что должен это
сделать. Прощайте.
С этими словами он выхватил пистолет и выстрелил в Джефа, сидевшего
по правую руку от него. Тот рухнул навзничь вместе со стулом, а пистолет
уже смотрел через стол на Питера. Хиггинс вскочил, но недостаточно
проворно, и выстрел бросил его на пол. Я не стал дожидаться, пока настанет
моя очередь, и бросился на Мак-Райдена, пытаясь вырвать пистолет. Между
нами завязалась борьба. Мы оба устояли на ногах и теперь двигались по
комнате, стараясь завладеть оружием или повалить друг друга. Меня поразило
лицо Мак-Райдена: оно было совершенно спокойным. Наконец после моей
подножки мы потеряли равновесие, и я фактически разбил его телом окно.
Осколки вонзились в его спину и шею; я почувствовал, как они с хрустом
входят в его плоть. Сам я лишь чудом не поранился. Кровь хлынула на белую
рубашку Мак-Райдена; прежде чем умереть, он произнес одно-единственное
слово: "бесполезно". Несколько секунд я приходил в себя, затем пошел к
телефону и вызвал "скорую" и полицию.
Джеф был уже мертв, когда они приехали; Питер умер по дороге в
больницу, успев подтвердить полицейским, что виновником бойни был
Мак-Райден, чем избавил меня от больших проблем. Ни полиции, ни газетчикам
я ничего тогда не рассказал об эксперименте Мак-Райдена. Его ассистент,
однако, подтвердил журналистам, что эксперимент был, и носил именно такой
характер, как описано выше. Впоследствии руководство института опровергло
эту информацию. Следствие пришло к выводу, что трагедия явилась
результатом внезапной психической болезни Мак-Райдена. Кому следует
верить, я не знаю. Как я уже говорил, я ничего не смыслю в
нейрофизиологии.
Таковы известные мне факты. Переходя к слухам, можно отметить
информацию, просочившуюся в одну из газет: будто бы за два дня до трагедии
адвокат Мак-Райдена получил от него несколько внушительных пакетов с
указанием отправить их по адресам, если с Мак-Райденом что-нибудь
случится. Пакеты были адресованы крупнейшим физикам и биологам, а один из
них - в Министерство обороны. Разумеется, ни адвокат, ни потенциальные
адресаты не подтвердили эти сведения.
АЛЬТРУИСТЫ
- Да, разумеется, вы можете беседовать с ними наедине, - сказал
доктор Петерс. - Они совершенно неагрессивны и не без удовольствия
рассказывают о своих поступках. Каждый из них считает, что исполнял свой
долг.
- В таком случае они должны быть обижены на общество, поступившее с
ними так несправедливо.
- Они привыкли. В конце концов, наша клиника лучше, чем тюрьма или
электрический стул.
- Значит, они действительно совершили все эти преступления?
- Совершенно верно.
1
- Меня зовут Джон Баер, - представился худощавый и сутулый молодой
человек с бледным, слегка асимметричным лицом. - Вы, конечно, знаете,
почему я здесь.
- В общих чертах.
- И вас интересует, почему я это сделал?
Я кивнул.
- Вам знакома имя Кристофера Стоуна?
- Разумеется. Хоть я и не специалист в физике, но говорят, что его
теория едва ли не самое значительное событие в этой области за последние
полвека.
- По меньшей мере. Мне можете поверить, я-то специалист в физике.
Стоун - мой старый товарищ, мы вместе учились в университете. Но, конечно,
я не могу с ним сравниться. Я лишен честолюбия и прямо могу признать:
таких, как я, в науке тысячи и тысячи. А Стоун - гений, какие рождаются
раз в двести лет. Он ведь еще совсем молод, а посмотрите, чего добился. Я,
кстати, одним из первых понял, что он не просто талант, что его мозг
представляет ценность в масштабах цивилизации. Но, как большинство гениев,
он беззащитен перед этим пошлым, гнусным и суетным миром. И я решил, что
буду всячески опекать его от затягивания в это болото посредственностей.
Пусть я сам ничего не сделаю в науке, но я сохраню для нее Стоуна.
Некоторое время мне удавалось решать разные мелкие житейские проблемы,
ставившие его в тупик. Все шло нормально, пока я не заметил, что мой друг
заглядывается на женщин. Увы! Какие-то паршивые гормоны, убогие животные
потребности, оказывали все более пагубное влияние на этот замечательный
мозг. Его мысли переключались на этот недостойный предмет. Он сам
признавался мне, что, вместо того, чтобы работать, способен часами
предаваться романтическим мечтаниям. Естественно, вскоре появился
конкретный объект, ставший центром этих мечтаний. Мой друг был совершенно
не готов к борьбе, он сдался без боя, он влюбился без памяти. Грустно было
наблюдать, как этот гениальный человек с блаженной улыбкой кретина,
отбросив расчеты и формулы, часами несет по телефону глупейший вздор. Его
надо было спасать. Обрабатывать его было бесполезно, и я сразу взялся за
его объект. С первой девицей, весьма примитивным созданием, у меня не было
особых проблем: я быстро подыскал ей парня с мускулами динозавра и таким
же интеллектом, и Стоун получил от ворот поворот. Некоторое время он
страдал, а затем набросился на работу с утроенной силой. Но прошел
определенный срок, и все началось снова. Объект N_2 доставил мне куда
больше хлопот. Дело осложнялось тем, что она, в отличие от первой, всерьез
отвечала ему взаимностью и не желала менять его ни на кого другого. Тогда
мне пришлось посеять между ними недоверие. Я сплел сеть интриг, достойную
пера Шекспира, превращая недоразумение в умысел и клевету в истину.
Кристофер еще помнил свою первую неудачу, и зерна сомнения падали на
благодатную почву. Наконец я добился своего - между ними все было кончено.
Довольно долго после этого Стоун не думал ни о чем, кроме науки. Однако
объект N_3 все-таки появился. Это была сумасшедшая страсть, с которой я
ничего не мог поделать. Стоун практически забросил физику. Хуже того, он
начал догадываться, что интриги против его возлюбленной исходят от меня.
Мне остался последний выход. Я пошел к ней и выложил все начистоту.
Объяснил, что она не вправе претендовать на то, что принадлежит науке и
мировой цивилизации. Я просил, умолял ее найти себе другого. Когда я
понял, что все тщетно, я убил ее.
- Но вы не просто убили ее. Тридцать восемь ножевых ран,
множественные переломы, наконец, скальпирование...
- Это должно было окончательно отрезвить Стоуна. Когда на опознании
вместо своей красавицы он увидел безобразное кровавое месиво, он получил
иммунитет на всю жизнь.
- Вы не боялись, что он не переживет этого, сойдет с ума, сопьется?
- Нет, я достаточно уже изучил Стоуна. Он бросился работать, он
отдавал этому все силы, работал, как никогда. Результатом стала его
теория, и поверьте, это только начало.
- Но вам не приходила в голову мысль, что вы не имеете права
распоряжаться его судьбой?
- Стоун не принадлежит себе, его мозг - слишком большое сокровище. Он
принадлежит цивилизации.
- Вы уверены, что больше у него не будет женщин?
- Может, и будут - мелкие интрижки, неспособные отвлечь его от
главного. В постели с любовницей он будет думать о физике.
- Вы не жалеете, что в результате всего оказались здесь?
- Пожалуй, нет. Здесь у меня неплохая комната, здесь хорошо кормят,
здесь красивый парк, можно получать книги и журналы, смотреть телевизор. В
принципе я мог бы даже продолжать занятия теоретической физикой, но в этом
нет смысла. Мне уже не сделать для науки большего, чем я сделал.
2
Уолтер Тини внешне чем-то походил на Баера, хотя и был ниже ростом.
Видимо, ему уже говорили об этом сходстве, подкреплявшемся и некоторым
сходством материалов дела, поэтому он поспешил отмежеваться от моего
предыдущего собеседника.
- Я никого не убивал, - сказал Тини, - и вообще против убийств. Хотя
кое в чем Баер прав. Гипертрофированное сексуальное влечение человека -
это трагедия homo sapiens как биологического вида. Ни у каких других
существ на планете сексуальные потребности не превосходят настолько
необходимый для воспроизводства уровень. Животные находятся во власти
этого инстинкта лишь в течение коротких брачных периодов, человек же -
практически всю сознательную жизнь. Каких только безумств и преступлений
не совершали люди из-за похоти! И каких только усилий они не прилагали,
чтобы облагородить эту низменную потребность. Увы, человечество отнюдь не
склонно с этим бороться, хотя я уверен, что настанет время - и люди
откажутся от сексуального безумия, как отказались сперва от передвижения
на четвереньках, а потом от каннибализма. Конечно, для этого необходима
перестройка человеческого организма, невозможная на современном уровне
науки. Но бороться можно не только физиологическими, но и психологическими
методами. Я, кстати, совсем не склонен во всем винить женщин: оба пола -
жертвы природной несправедливости, и там, и там есть быдло, недостойное
лучшей участи, и лучшие представители, которых надо избавить от пагубных
страстей. Читая специальную литературу, я узнал, что женщины больше
подвержены влиянию психологического фактора, что сильное потрясение может
уничтожить их сексуальность. Считается, что это - несчастье для них, но
подобное утверждение есть глупый предрассудок, вбитый в сознание веками
сексуального рабства и социальной дискриминации. В наше время все больше
женщин отходят от примитивной роли самки, конкурируя с мужчинами в
бизнесе, управлении, науке. Так я пришел к выводу, что лучшая услуга,
которую можно оказать умной, имеющей шансы на карьеру девушке - это
изнасиловать ее в наиболее грубой, грязной, отвратительной форме, чтобы
впоследствии одна мысль о сексе вызывала у нее омерзение.
- От теории вы перешли к практике.
- Да. Я долго изучал выбранную кандидатуру, чтобы определить - а
стоит ли она того, не лучше ли оставить ее в обычном скотском состоянии.
Таким образом отсеивались многие. Я привел свой план в действие
относительно пятерых. Не буду описывать вам, что я с ними делал: это было
отвратительно. Не думайте, что я получал удовольствие - мне самому было
противно. Первые четыре не заявили на меня в полицию, я рассчитал верно.
Сейчас они еще проклинают меня, но пройдет некоторый срок, и они поймут
мою правоту. Пятую я переоценил, и она заявила.
- Если бы этого не произошло, вы бы продолжали и дальше?
- Конечно, хотя я уже сам приобрел порядочное отвращение и, думаю, в
конце концов оно заставило бы меня прекратить.
- Вы довольны, что оказались здесь, а не в тюрьме?
- Разумеется. Не говоря уже об условиях содержания, какое общество
могла меня ждать в тюрьме? А здесь, между прочим, нет ни кретинов, ни
шизофреников, большинство пациентов - люди с высшим образованием.
Встречаются интереснейшие личности. Например, профессор Шварценберг - по
сравнению с тем, что он задумал, любой геноцид в истории - просто мелкий
инцидент, а меж тем он называет себя гуманистом.
3
Известный микробиолог, шестидесятилетний профессор Фридрих
Шварценберг был, казалось, менее расположен к разговору, чем мои
предыдущие собеседники.
- Вы же не микробиолог, - сказал он, - вы даже не сможете оценить
грандиозность моей последней работы, которую мне так и не дали завершить.
- Кто не дал?
- Это всей мой ассистент, мальчишка, выскочка. Он догадался, в чем
суть моих исследований.
- В чем же она состояла?
- Я создал новую болезнь, по сравнению с которой чума не опасней
ангины. Выведенные мной бациллы превосходят все, созданное естественной
эволюцией. От момента начала болезни до смерти больного проходит не более
трех часов. Мои бациллы также способствуют весьма быстрому разложению
трупа и обладают очень высокой скоростью размножения. Впрочем, иммунная
система человека в некоторых случаях убивает болезнь в зародыше, но
вероятность этого невысока. Смертность составляет 98-99%.
- И что вы собирались со всем этим делать?
- Раздавить ампулы в крупных международных аэропортах, на вокзалах,
просто разбросать их на городских улицах. В несколько часов очаги болезни
распространились бы по всему миру. Дальше вспыхнула бы пандемия, масштабы
которой исключили бы всякую возможность противодействия. Она продолжалась
бы две-три недели, после чего прекратилась бы сама собой в связи с
исчезновением носителей инфекции.
- Вы хотите сказать, что все человечество...
- За исключением тех 1-2%, о которых я говорил.
- Но зачем?!
- Молодой человек, вам, конечно, известно о глобальном кризисе
цивилизации. Повсюду идут региональные войны, и нет гарантии от
возникновения мировой войны. Биосфера отравлена. Изменения климата
приобретают необратимый характер. Миллионы людей страдают от голода.
Культурный уровень падает. Ценность человеческой жизни все более
уменьшается.
Вы, вероятно, знаете основы экономики и понимаете, что кризисы
возникают из-за перенасыщения рынка тем или иным продуктом. Цены на этот
продукт катастрофически падают, и плохо становится всем. Так вот, именно
это и случилось с людьми. Их бесконтрольное размножение привело к все
более усиливающемуся кризису, за которым - неминуемая деградация. Вы
знаете, что уже сейчас большинство людей генетически неполноценны? Но дело
не только в биологии, не только в непомерном, разрушительном для экологии
развитии промышленности и неспособности Земли прокормить такую массу.
Важно, что, как я уже говорил, жизнь человеческая обесценилась,
обесценилась, как всякий товар, которого стало слишком много. О каком
гуманизме, о какой любви к ближнему можно говорить в этой давке, в
удушливых джунглях наших городов, где каждый сам за себя, где властвует
принцип homo homini lupus est? В переполненном мире вместо любви между
людьми устанавливается сначала безразличие, а потом - вражда и ненависть.
Увы, дело зашло слишком далеко, людей надо спасать от них самих.
- Но вы собирались оставить в живых всего полтора процента!
- Не забывайте, что это около ста миллионов человек. Население
довольно большого государства. Но, разумеется, эти люди были бы из разных
государств во всех частях света. Никакой национальной и расовой селекции.
С грязью политики было бы покончено, исчезли бы сверхдержавы, диктующие
свою волю всему миру, исчезли бы правительства, чиновники, финансисты и
транснациональные компании. Каждый смог бы жить так, как он хочет.
Пандемия вернула бы людям бы сознание драгоценности человеческой жизни,
чистоту чувств и отношений.
- Но вы подумали о мучениях миллиардов, обреченных вами на смерть?
- Заболевший ничего не ощущает, пока у него не закружится голова, а
там он теряет сознание и уже не приходит в себя. Фактически его смерть
мгновенна и безболезненна.
- Но ужас этих двух недель?
- Он не хуже ужаса многих лет в условиях нарастающего кризиса.
- Не кажется ли вам, что гниение такого количества трупов отравило бы
природу?
- О, когда человек не вооружен химическим концерном или атомной
бомбой, он не способен отравить природу по-настоящему. Как я уже сказал,
разложение происходит очень быстро. Конечно, крупные города с их
гипертрофированной, уже не нужной новому миру промышленностью стали бы на
некоторое время непригодны для жилья. Но в них и так никто и не стал бы
жить. Люди оставили бы их душные бетонные лабиринты и селились бы на
земле, в маленьких поселках, в гармонии с природой и друг с другом.
- Вы не опасаетесь, что остатки человечества одичали бы, и
цивилизация погибла бы безвозвратно?
- Нет, она лишь избавилась бы от вредных излишеств.
- Ваши разработки теперь в руках правительства?
- Видимо, да. Не думаю, что они когда-либо решаться применить их в
военных целях, потому что в этом случае неминуемо погибнут сами.
- Но если будет найдена вакцина?
- Это крайне маловероятно.
- Но разве вы не разработали вакцину для себя?
Шварценберг окинул меня презрительным взглядом.
- Молодой человек, за кого вы меня принимаете? Я думал не о себе, а о
спасении человечества. Я альтруист.
- Ну, какое у вас впечатление? - поинтересовался доктор Петерс.
- Странное. В рассуждениях ваших пациентов присутствует определенная
логичность. Впрочем, я где-то читал, что сумасшедшие бывают чертовски
убедительны.
- Хотите, я открою вам маленький секрет? - спросил вдруг доктор. -
Только, учтите, в случае чего я буду все отрицать. Так вот, эти люди... -
он сделал паузу, - они абсолютно нормальные.
Я уставился на него с изумлением.
- Тогда почему вы не передали их правосудию?
- Видите ли, - усмехнулся Петерс, поглаживая бородку, - я, в
некотором смысле, тоже... альтруист.
ТУПИКОВАЯ ВЕТВЬ
Шестнадцать пар глаз, не отрываясь, следили за экранами, где вот-вот
должна была появиться планета.
- Три к одному, - сообщил второй пилот.
Шиэр З С, командир корабля и Старший Контактер, вошел в главную
рубку.
- Как дела, парни?
- Все в норме, командор, - доложил Круас Т Т, молодой вахтенный
офицер. - Сейчас войдем в континуум. Системы связи готовы.
Командор отечески положил четырехпалую руку на плечо Круаса.
- Волнуетесь, лейтенант?
- Есть немножко, - признался вахтенный.
- Я и сам волнуюсь, - сказал Шиэр. - Это всегда волнительно, сколько
бы раз ты в этом не участвовал... Ведь каждый раз это совершенно новый
мир.
- Два к одному, - доложил второй пилот.
- Конечно, сейчас это уже не так, как при первых Контактах, -
продолжал командор. - Теперь мы уже примерно представляем себе, с чем
столкнемся. Но все равно, мы должны быть готовы к любым неожиданностям.
- Один к одному! Мы в обычном пространстве.
Серая пустота обзорных экранов тотчас заполнилась звездами и мраком
космоса. Некоторое время оптические системы фокусировались, и вот,
наконец, на экранах появилась цель экспедиции. Третья планета маленькой
желтой звезды, колыбель доселе неведомой расы, которой теперь предстояло
стать семьдесят третьим членом Лиги Разумных. Кажется, этот мир был не
слишком уютным для его обитателей: слишком мало суши, особенно в
тропических широтах. А при такой средней температуре только они и пригодны
для жизни. Где же размещаются десять миллиардов аборигенов? Неужели они
вынуждены жить в приполярной зоне, прячась от холода под куполами
искусственных биосфер, словно исследователи на мертвой планете? Круас даже
поежился от этой мысли.
- Есть сигнал! - сообщил связист. - Сейчас получим картинку.
Контактеры смотрели на экран видеосвязи с особым нетерпением. До сих
пор все общение с аборигенами происходило с помощью гиперсвязи, а это
слишком дорогое удовольствие, чтобы передавать изображения. И вот теперь
посланцы Лиги должны были впервые увидеть представителей новой расы.
Экран связи осветился.
- Приветствую вас от имени цивилизации Земли! - торжественно произнес
абориген. - Я Джеймс Гордон, старший диспетчер Флоридского космопорта. Мне
выпала высокая честь сопровождать ваш корабль на посадку.
Замешательство было мимолетным, так что землянин, скорее всего, даже
не заметил его. Все-таки собравшиеся в рубке были профессионалами,
готовыми к встрече с необычным.
- Я Шиэр З С, командор Контактной Миссии Лиги Разумных, - голос
командора звучал ровно и спокойно. - Приветствую вас от имени семидесяти
двух цивилизаций Лиги. Мои пилоты в вашем распоряжении, диспетчер Гордон.
После того, как аборигена переключили на прямую связь с пилотами,
Круас дал волю своему удивлению.
- Разум Вселенной! Его голова...
- Что такое с его головой? - голос командора звучал резко. Ксенофобия
- самый страшный грех для Контактера, да и вообще для любого разумного
существа, и пресекать малейшие ее проявления надо в зародыше. - Да, он
выглядит достаточно необычно... его кожа... ну и что? Он такой же
Разумный, как мы с вами.
- Но вы видели, что у него на голове? Это же шерсть... длинная
шерсть!
- Очевидно, декоративный элемент или часть униформы, - объяснил Шиэр
и усмехнулся. - Не хотите же вы сказать, что он теплокровный?
- Нет, конечно же нет, - ответил Ксиаз Ш Р, старший этнолог. - Мы все
знаем, что это невозможно. Просто цивилизация, подражающая в своей
униформе, тем более парадной, низшим животным...
- Ну уж вы-то должны знать, сколь необычны бывают обычаи иных рас, -
наставительно заметил Шиэр. - Мы еще слишком мало знаем об их культуре,
чтобы делать выводы. Конечно... гм... некоторые меры предосторожности не
повредят.
Посадка прошла без всяких осложнений; службы земного космопорта
продемонстрировали свой профессионализм. К открывшемуся люку звездолета
протянулся полупрозрачный туннель, по которому Шиэр и другие члены группы
Первого Контакта перешли в купол. На них были защитные костюмы, так же как
и на встречающих аборигенах: необходимость карантинных мер была очевидна
обеим сторонам. Тем не менее легкие защитные оболочки землян почти не
экранировали излучения их тел, и Хиошш З Ч, старший биолог, с растущим
недоумением глядел на свои приборы.
- Командор, - тихо произнес он, - я знаю, что этого не может быть, но
они теплокровные.
- Вы уверены, что это не излучение костюмов? - спросил Шиэр.
- Абсолютно. Слишком характерная картина. По тепловой карте можно
изучать их анатомию.
- Значит, перед нами роботы, - понял командор. - Хм... не очень-то
вежливо с их стороны выслать для первой встречи биороботов... хотя,
конечно, у них могут быть свои представления о вежливости.
- Но мы не можем вести переговоры с роботами, - обеспокоился Саэкк
Ф Ф, старший дипломат.
- Придется объяснить им это, - буркнул Шиэр.
После первого обмена приветствиями он сразу перешел к делу.
- Прошу прощения, если нарушаю ваши обычаи, - сказал он как можно
мягче, - но нам хотелось бы встретиться с вашими создателями.
Встречающие удивленно переглянулись.
- Создатели? - удивленно произнес их главный, Филипп Шульц. - Вы
употребляете это слово в религиозном смысле?
- Нет, - терпеливо объяснил командор. - Я имею в виду коренную расу
разумных существ этой планеты.
- Мы и есть коренная разумная раса, - удивление Шульца, казалось,
только возросло.
- То есть вы хотите сказать... что ваш вид... не был создан
искусственным путем?
- Насколько мне известно - нет, - улыбнулся Шульц. - Хотя кое-кто из
церковников придерживается на этот счет иного мнения.
- И... простите, пожалуйста... верно ли показывают наши приборы, что
вы - теплокровные? - Шиэр внутренне сжался, опасаясь бурной реакции на
подобное оскорбление.
- Все верно. Мы теплокровные, млекопитающие, - спокойно подтвердил
землянин. - Развившиеся путем естественной эволюции, если вы это хотите
знать.
- А скажите пожалуйста... - осторожно вмешался Хиошш, - есть на вашей
планете рептилии?
- Есть, конечно.
- И на каком уровне развития они находятся?
- На самом низком. Это довольно примитивные животные. Но почему вас
это так интересует?
- Нет, ничего... одна научная теория, популярная у нас на родине...
Контактеры растерянно переглядывались.
- Мы просим нас извинить, - выразил общее мнение Шиэр. - Нам прежде
не приходилось встречаться с культурами, подобными вашей. Разумеется, это
никак не отразится на взаимоотношениях между нашими цивилизациями. Мы рады
будем приветствовать в вашем лице новых членов Лиги... Но нам хотелось бы
получить дополнительные сведения по истории вашей планеты.
Посланцы Лиги сидели в отсеке собраний звездолета. Вид у них был
мрачный.
- Но этого не может быть! - беспомощно воскликнул Хиошш.
- Тем не менее это факт, - отрезал командор. - А с фактами надо
считаться.
- Но ведь законы эволюции универсальны! Рептилии - вершина
естественной эволюции, а теплокровные - тупиковая ветвь. История
семидесяти двух миров подтверждает это, не говоря уже о простой логике.
Что хорошего может получиться из теплокровных?! Всю свою жизнь они
вынуждены тратить уйму энергии на поддержание постоянной температуры тела.
Отклонение от этой температуры на десятые доли градуса вызывает общий
дискомфорт, а несколько градусов приводят к смерти - там, где у нас лишь
незначительно изменяется уровень активности. Конечно, благодаря шерсти они
могут длительное время активно функционировать на холоде - именно
благодаря этому многие цивилизации производят теплокровных биороботов. Но
ведь именно борьба с холодом является одним из основных стимулов,
побуждающих рептилий эволюционировать в сторону разума, в то время как
теплокровные всегда остаются животными! Далее, местные жители не просто
теплокровные - они млекопитающие. Это означает, что их самки, вместо того
чтобы просто отложить яйца, месяцами вынашивают детенышей внутри
собственного тела. Это огромная нагрузка на организм; самка в этот период
фактически выключена из нормальной жизнедеятельности! Более того,
поскольку самка в период вынашивания не способна вести полноценную жизнь,
о ней должен заботиться самец - получается, что и он тоже оказывается
оторван от нормальной жизни. Ну скажите, можно ли себе представить более
нелепый способ воспроизводства? Удивительно, что они вообще не вымерли!
- Не только не вымерли, но и создали цивилизацию, - заметил Куаш К Ф,
один из биологов. - Выходит, Зиакс был прав.
- Кто это? - равнодушно поинтересовался командор.
- Доктор Зиакс Ш С в свое время выдвинул гипотезу, по которой, если
бы на какой-то планете не было рептилий, их место могли бы занять
теплокровные.
- Эту гипотезу мало кто принял всерьез, - раздраженно сказал старший
биолог. - История семидесяти двух планет...
- Да, история семидесяти двух планет сбила нас с толку, - произнес
Ксиаз. - Когда-то давно, до установления контакта с другими мирами,
большинство цивилизаций готово было к тому, что в космосе можно встретить
формы жизни, совершенно отличные от нашей. Не только не рептилоидные, но
даже не органические. Но чем больше миров объединялось в Лигу, тем крепче
становилась наша уверенность, что есть лишь одна форма обитаемых планет -
водно-кислородные, и лишь одна форма разумной жизни - рептилии. Мы
привыкли, что все различия между Разумными - это различия между
рептилоидными расами. Со временем это превратилось в аксиому...
- И теперь нам придется принять их в Лигу! - воскликнул Саэкк.
- Да, разумеется, - жестко произнес Шиэр. ("Ксенофобия - самый
страшный грех...") - Членом Лиги может быть всякая цивилизация,
самостоятельно развившая гиперсвязь и приведшая законодательства всех
своих легитимных сообществ в соответствие с Пактом о Правах Разумных, -
процитировал он Устав Лиги. - Земляне отвечают этим требованиям, не так
ли?
- И они будут заседать в Высоком Совете... Разум Вселенной, сидеть за
одним столом с крысами!
- Они не крысы! - крикнул командор ("Ксенофобия - самый страшный...")
- С тем же успехом они могут назвать нас ящерицами. Да, мы привыкли к
тому, что теплокровные могут быть только низшими животными,
отвратительными низшими животными. На нормальных планетах их развитие не
идет дальше крыс. Но здесь они создали цивилизацию. Такую же цивилизацию,
как наши.
- Все-таки не понимаю, как это у них получилось, - пробормотал
старший биолог. - Законы эволюции едины для всей Вселенной...
В этот момент центральный компьютер подал сигнал, показывая, что он
закончил обрабатывать информацию о прошлом планеты, переданную землянами.
Куаш поспешно защелкал клавишами.
- Да, законы едины, - сказал он. - На этой планете все тоже шло, как
положено. Здесь появились гигантские ящеры, а затем и ящеры нормального
размера, предки разумных существ. Но тут произошла катастрофа, повлекшая
массовую гибель крупных рептилий. А крысы выжили...
- Что это было? - спросил командор без особого интереса.
- Они считают, столкновение с астероидом...
- Да, конечно, нам нелегко пересматривать свои взгляды, - подал голос
старший этнолог, - но вообразите, каково приходится им! Ведь они
воображали, что Вселенная заселена такими, как они, а крупные рептилии -
тупиковая ветвь эволюции...
- Но где же логика? - удивился Круас. - Они же знали, что история их
мира изменилась в их пользу из-за космической катастрофы, вероятность
которой исчезающе мала!
- Логика! - долго сдерживаемое раздражение прорвалось, наконец,
наружу, и Шиэр брезгливо прикрыл пленкой глаза. - Какая, к черту, логика
может быть у теплокровных?!
БОЛЕЗНЬ КАРЕЛА НОВАКА
Первый раз это случилось с Новаком вечером, когда он возвращался с
работы. Он прошел через сквер, спустился в метро и встал на эскалатор.
Эскалатор плавно понес его вниз. Навстречу проплывали матовые плафоны.
Вдруг Новаком овладело странное ощущение. Как будто все вокруг стало
нереально, словно на грани между сном и пробуждением. У Новака слегка
закружилась голова. Он схватился за перила и зажмурился, пытаясь отогнать
неприятное состояние. Когда же он открыл глаза, все вокруг изменилось.
Бесконечная узкая стальная лента эскалатора с лязгом и грохотом
низвергалась в наклонный бетонный туннель. На ступенях не было никакого
покрытия - это были проклепанные стальные площадки, плохо скрепленные друг
с другом и постоянно дергающиеся. Скорость движения значительно превышала
скорость эскалатора метро, и в лицо дул сырой и холодный ветер. Из
забранных железными решетками грязных плафонов на потолке лился тусклый и
неровный свет. Но что более всего поразило Новака - через определенные
промежутки по бокам туннеля висели вмурованные в его стены стальные
клетки, в которых неподвижно стояли солдаты с автоматами. В следующий
момент зловещий туннель поплыл у Новака перед глазами, и он сошел с
совершенно нормального эскалатора на платформу станции. Некоторое время он
растерянно оглядывался, но видение растаяло без следа. Карел испугался.
Насколько он знал, в роду его не было сумасшедших, да и сам он никогда не
сомневался в собственном рассудке. И тем не менее он явно видел то, чего
не было. "Нет ничего хуже, чем потерять разум, - думал он, сидя в вагоне
метро. - Но ведь сейчас я совершенно здоров. Я трезво рассуждаю, и мне
ничего не мерещится. Впрочем, может быть, все так и начинается? Что я знаю
о шизофрении? Кажется, галлюцинации бывают именно при шизофрении..."
Однако вскоре мысли его приняли более спокойный ход. Он убедил себя в том,
что просто заснул, стоя на эскалаторе - в последнее время он очень мало
спал, так как с головой ушел в работу - и тут же проснулся. Он знал, что
такие случаи бывают от усталости. Придя домой, он, чтобы окончательно
успокоится, достал из кейса бумаги и занялся возникшей несколько дней
назад проблемой. Решение пришло быстро, красивое и эффективное. Новак
повеселел. Сомневаться в собственном уме не было никаких оснований. "Надо
больше отдыхать", - сказал он себе и последующие несколько дней следовал
этому правилу. Ничего необычного не случалось. Но вот однажды, стоя в
институтском буфете со своим приятелем Бронски, Новак вдруг почувствовал
приближение знакомого ощущения. В следующий момент светлое и просторное
помещение институтского буфета превратилось в мрачную бетонную пещеру,
освещенную горящими вполнакала ртутными лампами. Вместо ароматов еды в
воздухе стоял запах дезинфекции. Бронски, только что рассказывавший
какую-то историю, замер с полуоткрытым ртом, должно быть, пораженный
переменой в лице Карела. Тот, в свою очередь, был поражен переменой в лице
своего приятеля. Это лицо постарело сразу лет на двадцать. Оно стало
землисто-серым, с мешками под глазами. На голове у Бронски почти не
осталось волос. Его элегантный костюм превратился в бесформенный серый
комбинезон с нашитым на груди номером ЕА3916.
- Да что с тобой, Карел? - воскликнул Бронски, и Новак очнулся. Все
вернулось на свои места.
- Н-ничего, - ответил Новак. - Мне показалось, что я не выключил
генератор, а потом я вспомнил, что обесточил весь стенд.
- У тебя был такой вид, словно ты увидел привидение, - усмехнулся
Бронски. Они взяли обед и сели за столик. Новак огляделся. В буфете было
мало народу, и никто не мог их услышать.
- Слушай, Филипп, - спросил он приглушенным голосом, - тебе никогда
не приходилось видеть то, чего нет?
- Приходилось, - ответил Бронски, - и приходится каждую ночь.
- Нет, я не имею в виду сны. С тобой не случалось, что ты видишь
нечто не существующее в реальности, оставаясь при этом в здравом уме и
твердой памяти?
- Ты хочешь сказать, что сейчас с тобой произошло что-то подобное?
- Ну видишь ли... в некотором роде...
- Обратись к врачу, - сухо сказал Бронски, непроизвольно отодвигаясь.
"Ну конечно, - подумал Новак, - сумасшедшие вызывают брезгливость и
опасение."
- Да нет же, ты меня не так понял, - заторопился он, - это не
галлюцинация. Я не увидел ничего совершенно отвлеченного, вроде черта или
белых мышей. Просто реальность как бы изменилась. Кстати, тебе ничего не
говорит шифр ЕА3916?
- Ничего. Какое-то шестнадцатиричное число?
- Возможно.
- Слушай, ты мне положительно не нравишься. Я тебе серьезно
рекомендую обратиться к врачу.
- Да нет же, это все ерунда. Разве я похож на психа? Просто я
несколько часов работал в лаборатории с эфирами, вот и нанюхался.
- Да ты, оказывается, токсикоман!
Разговор удалось замять, но ощущение сосущей тоски осталось. Весь
остаток дня Новак был невнимателен и чуть было не сжег дорогостоящий
усилитель. "Пора проситься в отпуск", - подумал он. Однако начальник не
отпустил его, сославшись на большое количество работы. Настаивать Новак не
стал, так как не мог открыть истинную причину.
Следующий приступ случился с ним через два дня. Начался он в лифте.
Взглянув в щель между дверями, Новак понял, что едет не вверх, а вниз.
Больше вокруг ничего не изменилось, и, за неимением других объектов, он
принялся осматривать себя. Новак обнаружил, что облачен в такой же
комбинезон, какой ему привиделся на Бронски, только номер его ЕС2141. Тут
лифт остановился, и Новак вышел в коридор. Над головой у него оказались
две толстые трубы, вероятно, для подвода газа, а прямо перед собой он
увидел тяжелую металлическую дверь с мощным вентилем, словно в
каком-нибудь банке. У двери стоял солдат с автоматом и внимательно смотрел
на Новака. Карел испугался и хотел сделать шаг назад, но тут странная
картина растворилась, и он спокойно вошел в лабораторию.
В тот же день Новак пошел к врачу.
Врач, полный лысеющий добродушный человек, выслушал его с большим
вниманием, а потом заговорил ободряюще:
- Вам не стоит волноваться. Конечно, это весьма неприятный симптом, и
вам следует обратить внимание на свое здоровье. Но, уверяю вас, здесь нет
ничего неизлечимого. Такие случаи бывают...
Он еще чего-то говорил, но Карел не слушал, потому что мир перед его
глазами вновь преобразился. Уютный кабинет доктора с цветами на окнах
превратился в бетонную камеру без окон, освещенную, как и в предыдущих
случаях, тусклым мигающим светом. На потолке темнело сырое пятно.
Единственным источником света служила лампочка без плафона или абажура -
просто электрическая лампа, свисающая с потомка на двух проводах. На стене
висел репродуктор, из которого доносились хрипы и шипение. Доктор утратил
свое добродушное выражение, зато приобрел темную униформу. Но больше всего
удивило Новака то, что рядом с доктором появился еще один человек. Высокий
и худой, в грязном белом халате, из-под которого виднелись заправленные в
сапоги брюки, он стоял под лампой, набирая какую-то жидкость в шприц. В
этот момент треск в репродукторе обрел некоторую членораздельность, и
доктор умолк, прислушиваясь.
- Последнее информационное сообщение... Противником нанесен ракетный
удар по секторам 12С, 14А и 10Е. По данным сейсмодатчиков, нанесен еще ряд
ударов северо-восточнее... Полностью утрачена связь... Заводы третьей
линии, вероятно, полностью разрушены... В то же время... данные уцелевших
космических систем... нами нанесен массированный ракетный удар по
стратегическим пунктам противника. Есть вероятность... утрачена связь с
Генеральным штабом... Предположительные потери противника... миллионов...
системы жизнеобеспечения... разработка новых видов... недостаток
воздуха... нашими инженерами... победного конца...
Все потонуло в треске помех.
- Что скажете? - спросил врач длинного.
- Вы знаете, - пожал плечами тот. - Я предпочитаю ликвидировать.
- Легко сказать, - скривился врач. - Новак ценный специалист. Мы не
можем бросаться индексами ЕС.
- Но это же почти необратимо. Может кончится полной ремиссией.
- Вот тогда и ликвидируем, - врач взглянул на Новака и переменился в
лице. - Колите! Колите сейчас же!
Длинный бросился на Новака, ухватил его за подбородок и вонзил иглу
ему в шею. В то же мгновение длинный исчез, бетонный бокс стал кабинетом,
а доктор расплылся в улыбке.
- Вы просто заработались. Нельзя так перегружать организм. Отдохните
дома недельку, попейте таблетки, я выпишу вам рецепт. И вот вам сразу
пилюли: если вдруг у вас это повторится, сразу глотайте одну. Только
обязательно сразу, вы меня поняли?
С ощущением тоски и ужаса Новак вышел на улицу. Стоял чудесный летный
день, в листве пели птицы, но Карел не мог забыть сцены в кабинете. Это
было слишком естественно, слишком реально, чтобы быть результатом
переутомления. Новак задумался. Он вспомнил, что проходил в школе, на
уроках истории. По мере развития общества изощрялись и методы пропаганды.
Пропаганда захватывала все больше каналов информации, все теснее
переплеталась с реальностью. В то же время солдат перед боем накачивали
алкоголем, а потом и все более сложными наркотиками. Если проследить обе
эти линии до логического конца... В школе их учили, что эпоха войн
закончилась тогда, когда оружия стало слишком много, так что размер потерь
не могла оправдать никакая прибыль от победы. С тех пор на Земле царит мир
и благоденствие. Но ведь это чушь. Во-первых, вместе со средствами
уничтожения развивались и средства защиты. Во-вторых, когда оружия
становится слишком много, чересчур возрастает вероятность, что оно попадет
в руки маньяка или произойдет сбой автоматики. А война подобного рода, раз
начавшись, остановиться может только с исчезновением одного из
противников. Или обоих. Но у уцелевших, загнанных в бетонные норы убежищ,
терпящих постоянные лишения людей теряется воля не только к победе, но и к
самой жизни. Есть только один способ продолжать войну: убедить этих
несчастных, что никакой войны нет, ад - это рай, и жизнь прекрасна.
Средства современной науки позволяют это сделать.
Новак, занятый своими мыслями, и не заметил, что все опять
изменилось. Исчезло синее небо, деревья и птицы. Новак шел по бетонному
туннелю. По потолку змеились провода, удерживаемые железными скобами. По
стенам кое-где стекала вода, от нее исходил тухлый запах. Мерцали лампы в
грязных плафонах. Где-то ровно гудели какие-то машины.
Новак остановился и огляделся. Теперь он знал, что это не
галлюцинация. Надо бороться, подумал он. Раз мое сознание
восстанавливается, можно восстановить и сознание других. Тогда, возможно,
удастся положить конец войне. Он достал из кармана пузырек с пилюлями и
швырнул в сторону.
И тут же понял, что делать этого не следовало.
К нему быстро подходил солдат с автоматом, очевидно, следивший за ним
все это время. Разговор о ликвидации молнией пронесся в мозгу Новака. Он
понял, что выдал себя, и что теперешнее его состояние и есть полная
ремиссия. Новак бросился бежать.
Воздух раскололи выстрелы.
"Вчера в городском парке был найден мертвым наш коллега Карел Новак.
Смерть наступила от сердечного приступа. Дирекция Института выражает
соболезнование родным и близким покойного."
КАМЕРА СМЕРТНИКОВ
Это была одна из тех сумбурных вечеринок, когда малознакомые и вовсе
незнакомые люди собираются вместе, чтобы выпить, потанцевать и поболтать
ни о чем. Все эти вечеринки похожи друг на друга, и вряд ли вы потом
сможете отличить одну от другой - разве что на следующее утро обнаружите у
себя в постели незнакомую женщину или не обнаружите у себя в кармане
бумажник. Ближе к концу пестрая компания гостей разбивается на парочки и
группы, разбредающиеся по всему дому. Закон образования этих групп вряд ли
поддается логическому анализу. В той, где оказался в тот вечер я, были еще
Кристофер Чек, Энн Купер, долговязый парень по имени Боб и еще один
человек, совершенно мне не известный. Ему было лет тридцать пять или
сорок, он носил темный пиджак и очки в старомодной оправе. Весь облик его
и манера держаться делали невозможной обычную в подобных компаниях
фамильярность; окружающие называли его "мистер Гэлбрайт". Не знаю, кто его
привел; с того вечера я больше его не видел и не слышал о нем от знакомых.
Мы сидели и болтали о том, о сем; Боб некоторое время пытался
флиртовать с Энн, но был недостаточно трезв для этого занятия и вскоре,
откинувшись на диван, мирно задремал. Наша беседа, перескакивая с одного
на другое, коснулась летающих тарелок; завязалась дискуссия по этому
вопросу между романтически настроенной Энн, вообще интересующейся
паранормальными явлениями, и прагматиком Кристофером, твердо убежденным,
что все это шарлатанство. Я старался служить неподкупной Истине и
периодически отмечал несостоятельность доводов то одной, то другой
стороны. Мистер Гэлбрайт прислушивался к дискуссии, но не вступал в нее.
Вообще он был здесь человеком явно случайным: чувствовалось, что вечеринка
не доставляет ему удовольствия, но он не хочет портить настроения другим.
- Межзвездные путешествия в принципе невозможны, - утверждал
Кристофер. - Ни один корабль не может лететь быстрее света, а для
расстояния в сотни парсеков это слишком маленькая скорость. Даже с учетом
замедления времени для астронавтов - на планетах-то пройдут сотни и тысячи
лет! Ты теорию относительности в школе проходила?
Энн возразила, что теория относительности еще не абсолютная истина и
что Эйнштейн тоже мог ошибаться. Кристофер презрительно фыркнул и сослался
на эксперименты. Я не преминул заметить, что сто лет назад классическая
физика тоже считалась незыблемой и подтверждалась экспериментами.
- Ну пусть даже так, - уступил Кристофер. - Но сообщения об НЛО
каждый год поступают сотнями. Если даже тысячная часть их соответствует
истине, то объясните мне: что они делают в таком количестве в окрестностях
слаборазвитой планеты? Ведь Солнечная система находится на самом краю
Галактики. Это же захолустье, удаленное от всех космических трасс!
- Удивительно верное замечание! - подал вдруг голос мистер Гэлбрайт.
- Вам, мистер Чек, присущ трезвый взгляд на вещи. Обычно люди, в своей
гордыне привыкшие считать Землю центром Вселенной, забывают, что живут на
глухой галактической окраине. Мистер Чек также верно заметил, что лишь
очень незначительная часть сообщений об НЛО может соответствовать истине.
И все же, если вы пожелаете, я готов объяснить вам, что эти корабли делают
в окрестностях Земли.
Разумеется, мы захотели выслушать его гипотезу.
- В галактиках, - начал он, - действуют во многом те же принципы, что
и в государствах. Так, в центре идет более быстрое развитие и достигается
более высокая культура, чем на окраинах. Причина - хорошие дороги и
близость административных центров. Под хорошими дорогами я, разумеется,
понимаю малые расстояния между мирами в центре галактики, где число звезд
на единицу объема значительно выше, чем на окраинах. Тесные контакты между
цивилизациями там давно стали реальностью, и взаимовыгодное сотрудничество
чрезвычайно ускоряет прогресс. Цивилизаций, зародившихся естественным
путем, там немного: как справедливо отметил мистер Чек, зарождение жизни
на планете - чрезвычайно редкое явление. Большинство миров, расположенных
в центре Галактики, являются отпочковавшимися колониями древних
цивилизаций и их колоний. В настоящее время там заселены почти все
пригодные для жизни планеты. Все это образует центральногалактическую
конфедерацию, нечто среднее между Соединенными Штатами и Объединенными
Нациями, хотя, конечно, любые аналогии здесь условны. Разумеется, ученые
конфедерации давно преодолели те неприятности, которые Эйнштейн полагал
непреодолимыми. Как вы понимаете, для объединения стольких высокоразвитых
цивилизаций даже число сто миллиардов звезд - а их именно столько в нашей
Галактике - не кажется непреодолимо огромным. Конечно, если бы каждая
цивилизация занималась исследованием космоса отдельно от других, этот
процесс шел бы крайне медленно, и, возможно, до сих пор ни один звездолет
не добрался бы до Солнца. Но согласованность космических программ
конфедерации позволила ей исследовать уже многие миры окраин, в том числе
и Солнечную систему. Разумеется, уровень земной цивилизации слишком низок,
чтобы вступать с ней в контакт. Земля не представляет особого интереса ни
для исследователей, ни для туристов. Представьте себе грязный, кишащий
крысами и ворами средневековый городишко, где единственным местом отдыха
является кабак, а единственным развлечением - драка. Примерно такое же,
даже еще худшее впечатление производит Земля на Конфедерацию. Что же
делают здесь ее корабли?
А все дело в том, что гуманисты, как всегда, ошибаются, полагая, что
в высокоразвитом обществе отмирают преступность и жестокость. Я готов
допустить, что в истории Земли будут периоды полной отмены смертной казни,
но всякий раз ее придется вводить вновь, как только технический прогресс
предоставит преступникам новые возможности. Конечно, масштабы преступлений
в центре Галактики не те, что на Земле: заурядное убийство
законопослушного гражданина там невозможно, да и, как правило, не нужно,
зато можно уничтожить его вместе со всей планетой. Это, конечно, крайний
случай, иначе в центре Галактики давно не осталось бы планет. Но тяжких
преступлений все равно хватает. Узурпация власти, преступления против
генофонда, покушение на информационные системы... Надо сказать, что
смертная казнь в Конфедерации имеет особый смысл, отличающий ее от
аналогичной процедуры на Земле. Дело в том, что благодаря успехам науки
жители Конфедерации практически бессмертны.
Но даже это не останавливает преступников. Поэтому власти вынуждены
были пойти на еще большее ужесточение наказания и ввели смертную казнь с
отсрочкой. Чем больше времени проходит между оглашением и исполнением
приговора, тем дольше мучения осужденного, не так ли? Если этот осужденный
бессмертен, мучения можно затянуть на двадцать, тридцать, пятьдесят лет -
в зависимости от тяжести преступления. Однако, если все это время держать
приговоренного в тюрьме, он может сойти с ума задолго до исполнения
приговора или даже примириться со своей участью. Но его изоляция от
общества - во всяком случае, от цивилизованного общества - необходима. Вот
тут-то властям и пригодилась Земля.
Мозг приговоренного имплантируют в тело аборигена, выращенное с
помощью клонирования. В зависимости от величины отсрочки тело имеет тот
или иной биологический возраст. Затем осужденного доставляют на Землю и
оставляют здесь, предварительно вложив в его память необходимую для жизни
на Земле информацию. Тело - идеальный исполнитель приговора, это самая
надежная тюрьма и палач в одном лице. По прошествии определенного
количества лет оно умирает и убивает своего узника. А до того времени он
вынужден жить среди существ столь же смертных, но никогда не бывших
бессмертными, привыкших к этому и умудряющихся радоваться жизни.
- Это возмутительно! - воскликнула Энн. - Не знаю, какова вина этих
преступников, но какое право имеет эта ваша Конфедерация посылать на Землю
бандитов со всей Галактики?
- Разве правительство Великобритании, посылавшее каторжников в
Австралию, думало об интересах аборигенов? - пожал плечами мистер
Гэлбрайт.
- У вас оригинальная версия, - сказал Кристофер, - но она не
подтверждается фактами. Если бы все это было так, эти преступники давно
проявили бы себя. Они дали бы людям знание своей цивилизации, чтобы с их
помощью обрести силу и, возможно, вернуть себе бессмертие.
- Вы, мистер Чек, должно быть, вспомнили книгу Марка Твена про янки
из Коннектикута. На самом деле все гораздо сложнее. Представьте себе, что
вы оказались в первобытном племени - причем не настолько диком, что их
можно удивить колесом или луком и стрелами. Какие еще блага цивилизации вы
сможете им преподнести? Средний гражданин регулярно пользуется
автомобилями, телевизорами, компьютерами, но не знает их устройства - в
лучшем случае лишь общий принцип действия. Если вы попадете туда больной
пневмонией, то преспокойно умрете, хотя знаете, что в ваше время пневмонию
лечат, и даже что для этого необходим пенициллин. Даже если вы не средний
гражданин, а специалист в той или иной области науки - что вы сможете
сделать без других областей? Учтите, что чем выше уровень цивилизации, тем
уже специализация. Допустим, вы можете с закрытыми глазами начертить схему
компьютера - ну и что это вам дает в мире, где не знают электричества?
Сможете вы в подобных условиях изготовить не то что микросхему -
элементарный диод? И так во всем! Конечно, иногда пропасть между
технологиями оказывается не столь внушительной, и тогда осужденный
действительно обогащает науку Земли каким-нибудь открытием или
изобретением - но опять не может идти дальше без достижений в смежных
областях. Одновременно на Земле находится совсем не много осужденных. Даже
если все они найдут друг друга и объединяться, этого все равно будет
недостаточно.
- Но почему они не проявят себя в общественной сфере? - спросил я. -
Те, например, что осуждены за узурпацию власти, вероятно, могли бы
захватить власть на Земле.
- С их точки зрения, политическая жизнь Земли - мышиная возня, где
игра не стоит свеч. Разве Наполеон мог удовлетвориться властью над
горсткой солдат на Эльбе? Но, в отличие от Наполеона, у изгоев
Конфедерации нет никаких шансов на Сто дней. Земля лежит в стороне от
космических трасс, сюда прибывают только корабли пенитенциарной службы.
Разумеется, захватить такой корабль невозможно, высокоразвитая цивилизация
исключает подобную романтику. А собственных звездолетов у землян не будет
еще несколько столетий. Земля - идеальная камера смертников.
Некоторое время все молчали.
- Впрочем, господа, не обращайте внимания, - сказал мистер Гэлбрайт,
поднимаясь. - У меня часто возникают мрачные фантазии. А сейчас, простите,
мне пора. До свидания.
Некоторое время я смотрел на дверь, в которой он скрылся, затем,
пробормотав: "Я сейчас вернусь", поднялся и поспешил за ним.
Я нагнал его уже на улице. Дул холодный ветер. Мистер Гэлбрайт шел по
ночной улице, втянув голову в плечи и подняв воротник плаща. Я окликнул
его. Он остановился и обернулся. В свете фонаря блеснули стекла его очков.
- Простите, мистер Гэлбрайт... у меня только один вопрос. Какое
преступление совершили вы?
Он развел руками.
- Какое это теперь имеет значение?
МОНОЛОГ
Да, я дракон. Я еще не стар - мне 350 лет, и большую часть своей
жизни я провел в этих местах. Мы, драконы, не любим путешествовать и
вообще прилагать большие физические усилия - мы по натуре созерцатели.
Если бы ваша масса составляла несколько десятков тонн, вы бы тоже
предпочитали двигаться как можно меньше, ибо, как бы ни были сильны ваши
мускулы, инерцию никто не отменял. Однако с тех пор, как здесь вырос этот
городишко, Локерсвилль, я все чаще подумываю о смене места жительства. Эти
двуногие кого угодно заставят пересмотреть свои принципы.
Хочу сразу же заметить, что я не страдаю ксенофобией. Испытывать
неприязнь к другой расе только из-за того, что она не похожа на твою
собственную - это, знаете ли, варварство. Я всегда старался относится к
людям с симпатией, как бы трудно это ни было. Но эти существа просто
переполнены тупой злобой! Мало того, что они непрерывно воюют друг с
другом (и без всякой пользы, прошу заметить), так они еще и видеть не
могут дракона без того, чтобы не попытаться его убить! Казалось бы, ну
какое им до нас дело? Мы живем в глухих лесах и пещерах, они в городах и
деревнях; мы не мешаем им строить здания и дороги, не вытаптываем их
посевы - наши интересы практически не пересекаются. Правда, иногда мы едим
их скот - но гораздо чаще нашей пищей служат лесные звери, в том числе и
те, что нападают на их стада! Если бы не мы, они не знали бы, куда
деваться от волков - так имеет право голодный дракон изредка полакомиться
им же сохраненной коровой? Собак, охраняющих их скотину, они же кормят
мясом! В конце концов, это они, бездумно вырубая леса и истребляя оленей,
вынуждают нас подобным образом разнообразить свое меню. Да, мы - не
вегетарианцы. И это вполне естественно, травоядные не могут стать
разумными существами. Попробуйте дня три подряд пожевать жвачку, и я
посмотрю, что станет с вашим интеллектом. Но никогда - я подчеркиваю:
никогда! - ни один порядочный дракон не нападал на человека первым и не ел
его. Все-таки люди - вершина эволюции млекопитающих, как мы - вершина
эволюции пресмыкающихся, а наш принцип - уважение к любому разумному виду.
Конечно, и среди драконов встречаются выродки, которым плевать на любые
законы. Но нельзя же по ним судить обо всей расе! В конце концов, среди
людей таких выродков гораздо больше!
Мало того, что мы стремимся не причинять людям вреда; те из нас, у
кого человеческая неблагодарность не отбила окончательно веру в добро и
справедливость, пытаются им помогать. Но всякий раз, когда я спасал людей
от диких зверей, пожара, наводнения или их же вооруженных сородичей,
спасенные пытались меня убить! Однажды, когда войско соседнего феодала
осаждало Локерсвилль, я появился на поле боя, чтобы без всякого
кровопролития разъединить враждующих. Ведь эта бойня - как и все их
сражения - не имела никакого смысла не только в плане благополучия расы в
целом, но даже с точки зрения интересов самих участников. Сегодня феодал
возьмет и разграбит Локерсвилль, завтра локерсвилльцы очухаются, соберут
ополчение и врежут феодалу. В результате каждая сторона понесет потери, а
больше ничего не изменится. Так вот, стоило мне выйти к противникам, как
обе стороны, забыв о своих разногласиях, обрушились на меня с двух сторон!
Конечно, их стрелы и копья не могут причинить мне вреда (если только не
попадут в глаз), но камни катапульт и горящая смола - это, должен вам
заметить, уже кое-что! Пришлось ретироваться со всей возможной
поспешностью; и, едва я это проделал, как осаждающие и осажденные
немедленно возобновили свое бессмысленное побоище...
Даже когда ни Локерсвилля, ни других поселений здесь не было в
помине, и я в принципе не мог помешать никому из двуногих, сюда регулярно
приезжали рыцари - с какой бы вы думали целью? - ну разумеется, прикончить
меня. Сначала я старался только ранить их, в надежде, что они образумятся
сами и образумят других - хотя, замечу, деликатничать с ними нелегко, люди
настолько несовершенны физически, что сущий пустяк убивает или калечит их.
Но рыцари объявлялись снова и снова, причем их приемы становились все
более подлыми - они нападали на меня, когда я спал, и сразу пытались
выколоть глаза копьями. Тогда я стал их убивать - в конце концов, даже их
законы признают право на самооборону! Однако вместо погибших приезжали
новые, а с тех пор, как они настроили замков в округе, вообще не стало
житья. Похоже, что рыцарь - самая глупая разновидность человека... хотя, с
другой стороны, именно рыцари образуют у них правящий класс, а разве умные
позволили бы глупцам править собой? Эти маниакальные убийцы чрезвычайно
кичатся своим высоким происхождением, а воняет от них хуже, чем от
последнего крестьянина - потому что, хотя ни те, ни другие никогда не
моются, но крестьянина хотя бы обдувает свежий ветер, а рыцарь закупорен в
своей железной банке. Эта скорлупа весит столько, что они не могут сесть
на коня без посторонней помощи, однако помешаны на подвигах и доблести. В
свободное от доблести время они грабят соседей и обращаются со своими
крестьянами хуже, чем с собаками, а подвигов у них всего два: заурядный -
выбить из седла себе подобного, и великий - убить мирного, никому не
желающего зла дракона.
Я все-таки не понимаю: ну откуда эта маниакальная ненависть?! Люди
разжигают ее кучей омерзительных баек, в которых нет ни слова правды. Так,
например, они утверждают, что любимой пищей драконов являются человеческие
самки, притом непременно девственницы. Ну скажите, как можно верить в
подобную чушь? Я уже отмечал, что дракон, опустившийся до людоедства,
заслужит пожизненное презрение сородичей; ни один из нас никогда больше не
свяжется с ним телепатически. Но даже допуская, что отдельные
драконы-людоеды все же попадаются, не существует никаких причин, по
которым они отдавали бы предпочтение девственницам! Разницу между
девственницей и женщиной невозможно ощутить на вкус! И к тому же, каким
образом дракон вообще может заметить эту разницу, дабы определить, должен
ли он есть данную жертву? Существует, правда, вариант той же гнусной
клеветы, согласно которому мы их не едим, а похищаем и держим у себя в
пещерах неизвестно для чего. Надеюсь, что эта версия обязана своим
появлением не случаю со мной. Дело в том, что однажды в моей пещере
действительно пару дней прожила молодая человеческая самка. Но,
разумеется, никто ее не похищал. Она отыскала меня сама, будучи
убежденной, что я - заколдованный принц, а она должна меня расколдовать.
Головы людей вообще забиты ужасным суеверным вздором. Первое время мы
никак не могли объясниться - очень трудно установить телепатический
контакт с представителем другой расы, тем более лишенной телепатических
способностей. Но при наличии доброй воли с обеих сторон это все же
возможно, и мне удалось проникнуть в ее мозг и многое узнать о людях.
Когда же я объяснил ей, что я никакой не принц, ни человеческий, ни
драконий - у нас вообще отсутствует социальная иерархия - она немедленно
убежала и вскоре вернулась в сопровождении - ну кого бы вы думали? - ну
конечно, рыцарей. К счастью, эти маньяки настолько высоко ставили честь
прикончить меня единолично, что передрались из-за этого друг с другом, так
что мне даже не пришлось прибегать к насилию.
Вообще люди и их самки - это отдельная тема. Мы, драконы, живем
долго, а потому и размножаемся крайне редко. В обычных же условиях каждый
дракон, независимо от пола, живет на большом расстоянии от остальных,
поддерживая связь с ними только телепатически - иначе нам просто не
хватило бы пищи. Люди - существа стадные и короткоживущие, и размножаются
значительнее активнее нашего - но это все равно не объясняет тот факт, что
они буквально помешаны на спаривании. Они занимаются этим как минимум в
сто раз больше, чем нужно для нормального воспроизводства! Видимо, этим и
объясняется их идиотская агрессивность и бессмысленные войны, ибо они не
могут придумать ничего умнее для предотвращения перенаселения. А ведь мы,
драконы, могли бы им помочь. Мы смыслим кое-что и в лекарственных травах,
и в управлении инстинктами. Но где там! Они убеждены, что мы едим их
девственниц... И откуда у их самцов такая любовь к девственницам? Ведь,
казалось бы, всякое дело лучше делать с тем, кто имеет опыт! Но логика,
похоже, не ночевала в человеческих головах. Совершенно очевидно, что их
цивилизация катится в тупик.
Но, в конце концов, у меня уже нет никакого желания решать их
проблемы. У них есть религия, призывающая подставить левую щеку, получив
удар по правой; разумеется, они вспоминают этот постулат только тогда,
когда бьют они, а не их. Но я не сторонник этого постулата. Всякой
благожелательности бывает предел, и, повторяю, дальнейшая, безусловно
печальная, судьба человечества меня больше не волнует. Волнует и беспокоит
меня другое, а именно будущее моего собственного вида. Как я уже отмечал,
нас не слишком много, мы размножаемся крайне медленно и живем далеко друг
от друга, а потому не можем в экстремальных условиях быстро прийти друг
другу на помощь. В естественной природе это не угрожало нашему выживанию,
ибо мало что может угрожать столь крупным и хорошо защищенным существам.
Но эти, с их тупой ненавистью и направленным на разрушение умом... Они уже
изобрели катапульты и горящую смолу, они активно экспериментируют в
области химии; настанет время, и они придумают оружие, способное пробить
даже шкуру дракона. Даже сейчас мы уязвимы, ибо ежедневно должны спать, и
на нашем теле есть уязвимые точки. Все больше драконов внезапно перестают
выходить на связь; и хотя нет прямых доказательств, что это сделали
двуногие, но кто же еще?! Популяция явно сокращается. В некоторых
местностях драконов уже считают легендой, не имеющей под собой реальной
почвы. Если так пойдет дальше... страшно сказать, чем все это может
кончится.
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
"Все-таки замечательная это вещь - виртуальная реальность", - думал
Фрэнк Хиггинс, вспоминая вчерашний день.
Он находился в секторе 42-16-3 на одной из опорных баз Второго
Имперского флота, в районе, считавшемся относительно безопасным, когда в
систему прорвались корабли твиргов. Они уже не в первый раз предпринимали
этот маневр - выход из гиперпространства вблизи черной дыры, там, где
континуум настолько искривлен, что сканеры дальнего обнаружения почти
бесполезны. Правда, невозможна при этом и точная навигация, так что до
трети эскадры гибнет, завлеченная в гравитационные сети дыры; однако
твиргов не смущают потери. Их фабрики клонирования каждый день производят
тысячи новых солдат. Сложнее с техникой, но и здесь они берут количеством.
Один из имперских поэтов назвал твиргов "саранчой Галактики", и это
довольно точное сравнение. По своей физиологии, внешности и поведению они
действительно напоминают роевых насекомых. Но они гораздо хуже любой
саранчи, ибо они разумны, причем их психология совершенно чужда
человеческой и вообще гуманоидной. Абсолютное пренебрежение к личности,
незыблемая дисциплина, строгое - с рождения - разделение функций,
генетическая потребность в агрессивной экспансии...
Итак, крупным силам твиргов удалось внезапно прорваться в один из
внутренних секторов, патрулируемый лишь дежурными эскадрильями. Основные
силы флота были слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Адмирал Зуннех
принял единственно правильное решение: покинуть базу и спасаться бегством.
Они даже не успели эвакуировать весь персонал планеты и орбитальных
станций. Около двух тысяч человек пришлось бросить на верную смерть. С
борта флагмана Фрэнк видел, как планетарные системы обороны ведут огонь по
приближающейся армаде, как взрываются корабли твиргов, но им на смену
приходят новые, как под ударами дальнобойных аннигиляторов оборонительные
системы захлебываются - и, наконец, как в космосе вспыхивает маленькое
солнце на том месте, где только что была планета...
Фрэнк стоял у обзорного экрана, в бессильной ярости сжимая кулаки.
- Они за это поплатятся! - скрипнул зубами он.
- Несомненно, - спокойно ответил стоявший рядом адмирал Зуннех. Раса,
к которой он принадлежал, вообще мало поддавалась эмоциям. - Они хотели
действовать наверняка и бросили сюда слишком большие силы - а это нельзя
было сделать в короткий срок, не оголив близлежащих участков фронта.
Полагаю, мы скоро получим донесение разведки...
Запищал зуммер вызова. Адмирал вставил в ухо наушник.
- Ну вот и оно, - удовлетворенно констатировал он и вызвал рубку.
- Идем на соединение с основными силами в сектор 58-9-14, - он вновь
повернулся к Хиггинсу. - Будет серьезный бой. Вы не боитесь? - Зуннех в
упор взглянул на Фрэнка своими тусклыми, с вертикальными прорезями зрачков
глазами.
- Если бы я боялся, сидел бы сейчас в Столице в окружении гвардии! -
возмущенно воскликнул молодой человек. Адмирал чуть улыбнулся безгубым
ртом.
И через восемь часов корабли Второго флота ворвались во вражеский
сектор! Фрэнк лично сидел за пультом дистанционного управления
истребителем. О, он показал этим поганым жукам, на что способен землянин!
Он уничтожил 38 их кораблей, а потерял только четыре. Когда одна за другой
две планеты твиргов развалились на астероиды, он не испытывал ни малейшей
жалости. Да, конституция Империи говорит о праве на жизнь для всякого
разумного существа, но твирги не признают этого права за другими - так
пусть теперь получают по заслугам!
- Опять мечтаете, Хиггинс? - раздался над ухом Фрэнка знакомый
хриплый голос. Дональд Блэкстон собственной персоной, нависая толстым
животом над краем стола, неодобрительно разглядывал своего подчиненного. -
Мне хотелось бы знать, как продвигается ваш отчет?
- Все о'кей, шеф! - бодро улыбнулся Фрэнк. - Сегодня закончу.
- Надеюсь, что так, - проворчал Блэкстон. - Вам платят десять
долларов в час не для того, чтобы вы предавались фантазиям.
Фрэнк посмотрел в спину удаляющегося шефа и скорчил ему рожу. И чего
этот тип к нему придирается? Поплавски вон вообще сегодня нет на работе...
впрочем, возможно, у того имеется вполне уважительная причина. Фрэнк
вздохнул и, придвинув к себе клавиатуру, продолжил набивать отчет.
"Анализ маркетинговой политики вышеуказанных фирм за прошедшие
полгода показывает... нет, лучше "убедительно показывает"... убедительно
показывает, что основной тенденцией... нет, все-таки виртуальная
реальность - самое гуманное достижение цивилизации. Ведь она дает человеку
возможность вырваться из пут времени и пространства и жить другой жизнью,
принципиально невозможной в реальном мире. Это больше, чем любые
физические блага, которые может дать прогресс..."
Хотя Фрэнк и не был в восторге от реального мира, он был рад, что по
крайней мере технологии виртуальной реальности вышли на должный уровень.
Раньше человек просто надевал на голову шлем с телеэкраном и наушниками, а
виртуальные миры были примитивнее детских комиксов. Однако теперь
достижения нейрофизиологии позволили передавать сигналы из компьютера
прямо в мозг, а уровень программирования (и аппаратная база, конечно)
сделали иллюзорные миры почти такими же достоверными, как настоящий...
В дверь, как всегда на бегу, заглянул Том Дженкинс. Окинув взглядом
пустой стул Поплавски - который, очевидно, и был ему нужен - он
сфокусировал зрение на Хиггинсе.
- Привет, Фрэнк. Не знаешь, как вчера сыграли "Нью-Йорк Рэйнджерс"?
- Том, я уже говорил тебе, что не интересуюсь спортом.
- Ах, ну да, ты же у нас задвинутый на компьютерах. Слушай, чего ты
во всем этом нашел? Ну, конечно, сделаны все эти виртуальные миры классно,
ничего не скажешь. Вечер-другой поиграть приятно, а потом? Ведь это все
ненастоящее.
Фрэнк рассмеялся.
- Чего тут смешного? - не понял Том.
- Забавно слышать такое от человека, способного часами наблюдать
беготню спортсменов по ТВ. Я-то хоть участвую в событиях, а ты - просто
зритель.
- Зато я наблюдаю настоящую жизнь, а не фикцию, расписанную
программистами. Впрочем, у каждого свои развлечения. Ладно, я побежал.
Фрэнк снова вернулся к отчету. На этот раз ему удалось
сосредоточиться, и через час он закончил. Переслав файл по локальной сети,
Фрэнк откинулся в кресле и с удовольствием потянулся.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Джессика.
- Фрэнк, ты сильно занят?
- Нет, - ответил он, снимая ноги со стола. - Заходи.
- Да нет, у меня к тебе просьба... Не посмотришь, что такое с моим
компьютером? Набивала текст, и вдруг... не могу ни продолжить ввод, ни в
меню выйти.
- Наглухо висит? - деловито осведомился Фрэнк.
- Да нет, на клавиатуру реагирует, но как-то странно...
Фрэнк поднялся и отправился за девушкой. Вообще-то подобные вещи не
входили в его обязанности, но ему было приятно помочь Джессике.
Через несколько секунд ему все стало ясно.
- Ну что там? - обеспокоенно спросила Джессика. - Удастся сохранить
файл?
- Все в порядке. Control запал, только и всего.
- Фрэнк, ты гений!
- Не люблю грубой лести, - ответил Хиггинс, - но все равно спасибо.
Он встал, но Джессика не спешила сесть на свое место. Несколько
секунд они стояли друг напротив друга.
- Знаешь, Фрэнк, - сказала вдруг она, - я тут подумала... что мы
могли бы поужинать вместе. Если у тебя, конечно, нет других планов.
- Это прекрасная идея, Джесси, - с чувством ответил он. - Я и сам
хотел тебе предложить...
В этот момент в кармане Хиггинса запищал пейджер. Фрэнк с досадой
извлек его и прочитал сообщение. То, что он и ожидал.
- Увы, - сказал он, - ничего у нас не получится. Дела, черт бы их
побрал.
- Я понимаю, - вздохнула Джессика.
- Джесси, - он посмотрел ей в глаза, - я хочу, чтоб ты знала: мне
действительно очень понравилась твоя идея.
После этого он громко и отчетливо произнес кодовое слово, прерывающее
сеанс.
Виртуальные миры - это, конечно, замечательно, но нельзя забывать и о
реальности настоящей. А настоящая реальность - это проклятые твирги, война
с которыми уже унесла восемь миллиардов жизней и неизвестно, сколько
продлится и чем закончится. Это зависит от многих факторов и многих людей,
в том числе и от него, Фрэнка...
Мягкий свет заливал каюту флагмана. Все-таки хорошо, подумал Фрэнк
Хиггинс, что он пока еще только наследник галактического престола. Когда
он станет Императором, у него совсем не останется времени на компьютерные
иллюзии.
НАМЕСТНИК ИМПЕРАТОРА
Имперская эскадра появилась в окрестностях Земли неожиданно.
Собственно, выход в континуум всегда происходит неожиданно для тех, кто не
имеет транспространственных сканеров; а поскольку земляне располагали лишь
средствами визуального и радионаблюдения, то эскадру засекли лишь при
пересечении орбиты Луны. Пока наблюдатели обсерваторий и военных баз
проверяли и перепроверяли невероятные сведения, пока докладывали по
начальству, пока соответствующие подразделения вооруженных сил получали
приказы и приводились в полную боеготовность, 28 огромных звездолетов уже
вышли на околоземную орбиту. По всей Земле внезапно прервались
телепередачи, и на экранах миллионов телевизоров возникло кошмарное
существо, похожее на полуразложившегося моржа с тремя горящими, словно
угли, глазами и загнутым зубастым клювом.
- Жители Земли! - объявило чудовище на не очень хорошем английском. -
Приветствую вас от имени Галактической Империи, включающей в себя
четырнадцать миллионов миров, и объявляю вашу планету отныне
присоединенной к Империи. Я Иррвакк Штрузз, наместник Императора на вашей
планете. Вам не следует оказывать сопротивление. Под властью Императора
Земля обретет мир и благоденствие...
Он еще говорил, когда в разных частях света главнокомандующие отдали
одинаковые приказы. Война за независимость Земли продолжалась семнадцать
минут и две секунды. Именно столько времени прошло с момента пуска первой
ракеты до взрыва последней из них, отраженных защитными системами эскадры
обратно на планету. В результате с поверхности Земли исчезли
Сан-Франциско, Шанхай, Марсель, Новосибирск и несколько не столь крупных
городов, а также малоизвестный остров в Тихом океане. Имперская эскадра
потерь не понесла. На экранах телевизоров появился еще один монстр, весьма
похожий на первого, если не считать пучка шевелящихся на голове щупалец.
- Я Кррумт Урвааг, вице-адмирал Имперского Звездного Флота. Призываю
вас прекратить бессмысленное сопротивление. Мы не применяли нашего оружия;
вы пострадали от собственных боевых средств. Дабы впредь избежать
бессмысленных жертв, мы намерены ликвидировать все ваше оружие массового
поражения. Вы сами убедились, сколь опасны для вашей цивилизации
бесконтрольные действия ваших военных.
Президент Соединенных Штатов и только что поднятый с постели
Генеральный Секретарь ООН обратились к пришельцам по радио с просьбой
предоставить землянам время на обдумывание ситуации и формирование
соответствующих комиссий. Наместник милостиво согласился подождать
двенадцать часов.
Хотя, разумеется, нашлось немало горячих голов, призывавших к войне
до победного конца, здравый смысл (или, если угодно, инстинкт
самосохранения) возобладал, и земляне смирились с неизбежным. Надо
сказать, что требования Наместника Штрузза оказались не слишком жесткими:
помимо уничтожения ядерного оружия, он не настаивал на радикальных
изменениях в образе жизни человечества и даже позволил действующим
правителям остаться на своих постах - разумеется, с испытательным сроком.
Генеральный Секретарь ООН и президенты ведущих стран должны были
представлять Наместнику регулярные (а по первому требованию -
внеочередные) доклады; были также назначены уполномоченные по регионам
третьего мира. Штрузз объявил, что по имперским законам новоприсоединенная
планета первые сто лет подвергается льготному налогообложению; и в самом
деле, назначенные квоты редких металлов оказались вполне терпимыми - с
учетом исчезновения затрат на вооружения земляне даже оказались в
выигрыше. Кроме того, Земля должна была выстроить для Наместника
резиденцию (проект и необходимые технологии были предоставлены) и снабжать
ее всем необходимым. Для резиденции посланцы Империи выбрали один из
прелестных островков в Индийском океане. За полгода силами лучших
строительных компаний Земли здесь был возведен колоссальный дворец из
камня, металла и пластика, вознесшийся над морем на четверть мили; из окон
главного фасада открывался вид на шестидесятиметровую статую Императора
Галактики. Повелитель четырнадцати миллионов миров явно принадлежал к
другому виду, нежели его посланцы; и хотя выглядел этот вид ничуть не
более симпатично, однако это обстоятельство позволяло землянам надеяться
на отсутствие в Империи расовой дискриминации. Наиболее честолюбивые
политики уже лелеяли надежды на галактическую карьеру.
Несмотря на огромные размеры дворца, в нем поселились только двое
пришельцев: сам Наместник и вице-адмирал Урвааг. Весь обслуживающий
персонал составляли роботы. Солдаты же и офицеры имперской эскадры
оставались на своих кораблях, по-прежнему грозно барражировавших над
планетой. Безмолвная угроза, исходившая от гигантских боевых звездолетов,
действовала на горячие головы во всех частях света лучше любых резолюций
ООН.
Прошел год. Жизнь человечества постепенно входила в нормальную колею.
Войны прекратились; локальные конфликты усмирялись в зародыше. Наместник
сместил около десятка президентов и одного монарха; службы безопасности
обезвредили полсотни террористических и партизанских групп, готовивших
нападения на резиденцию Наместника. Штрузз регулярно получал доклады, и
редкие металлы, взимаемые в качестве налога, постепенно заполняли
громадные подвалы дворца. Строительные компании, получившие при возведении
резиденции галактические технологии, процветали. В остальном же в жизни
людей ничего не изменилось; также проходили по всему миру выборы,
спортивные матчи и конкурсы красоты. Голливуд снимал фильмы, Нобелевский
комитет присуждал премии, Пекин строил обновленный коммунизм, и даже
Ватикан признал за негуманоидными разумными расами право на существование.
В одном из просторных залов резиденции на 42-ом этаже Иррвакк Штрузз
покачивался в гравитационном гамаке с неизменной ароматической палочкой в
клюве. Неподалеку Кррумт Урвааг смотрел новости CNN, потягивая из
спиралевидного сосуда коктейль "Вихревая туманность" (напиток этот был
впервые синтезирован на одной из планет в центре Галактики, но, как
оказалось, неплохо получался и из местного сырья.)
- Видишь, Кру, - сказал Штрузз на своем родном шканаккском языке,
закладывая за голову верхнюю пару конечностей, - даже и в такой дыре можно
очень неплохо устроиться.
- Да, все вышло, как ты планировал, - признал Урвааг, - хотя я и
теперь повторю, что это была опасная авантюра. Если бы галактическая
полиция не наступала нам на пятки...
- Какие там опасности? Туземцы доверчивы, как неинкубаторские дети.
- Но все же не следовало плести им такую чушь. Четырнадцать миллионов
миров! В то время как самое крупное государство объединяло всего восемь
планет, принадлежавших пяти звездным системам, да и то распалось 133 века
назад! Империи - наиболее варварская форма интеграции, они неустойчивы
даже на внутрипланетном уровне. Любой школьник это знает.
- Но аборигены не учились в наших школах. И вообще, чем наглее ложь,
тем охотней в нее верят.
- Да уж, кто бы мог подумать, что несколько ржавых барж с вурфианской
свалки кто-то в Галактике примет за боевой флот...
- Я. Я мог это подумать. Не забывай, что я прослушал целый семестр по
психологии первобытных рас, прежде чем меня выперли из колледжа. Все очень
просто: туземец видит нечто совершенно невероятное - пришельца из космоса,
и признает его реальность. После этого он уже автоматически готов признать
реальность всего, что этот пришелец о себе расскажет. Примитивная, но
весьма устойчивая логическая ошибка.
- Это ты сейчас такой храбрый. Не забывай, они нас чуть не
прикончили. Защита-то на нашей рухляди на ладан дышит; еще пару ракет -
и...
- Кру, с твоей осторожностью тебе следовало бы быть законопослушным
гражданином, - усмехнулся Иррвакк. - В итоге-то все вышло по-нашему! Еще с
четверть века тут отсидимся, пока полиция окончательно потеряет наш след,
а там двинем обратно в цивилизованные области с полными трюмами.
- Меня всегда восхищала твоя беззаботность, Ирр, - пробурчал Урвааг.
Он допил коктейль и вразвалку подошел к окну, озирая давно знакомый дикий
пейзаж. Взгляд его задержался на огромной статуе внизу.
- Да, - хмыкнул он, - наши приятели попадали бы от смеха, если бы
узнали, что на какой-то захолустной планете Траубза почитают как
Императора Галактики.
- Он заслужил это, - лениво откликнулся Иррвакк. - Он был славным
псом.
К ВОПРОСУ ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ ВО ВСЕЛЕННОЙ
Космический корабль "Скайраннер" пересекал один из самых пустынных
секторов Солнечной системы, лежащий в стороне от космических трасс и орбит
известных астрономам физических тел. Вахтенный пилот Джон Ривер скучал
перед пультом главной рубки. Неожиданно он заметил краем глаза какое-то
движение на одном из экранов. В следующий момент пилот понял, что это не
ошибка и по экрану дальнего видения действительно ползет светлая точка.
Это удивило Ривера: он был уверен, что космос пуст на десятки тысяч миль
вокруг. Пилот запросил у компьютера данные движущегося объекта. Строки,
возникшие на дисплее, заставили Ривера срочно связаться с командиром
корабля Гаррисом.
- Командир! У нас слева по курсу какая-то штука, которой нет ни в
одном каталоге. Размерами намного превышает "Скайраннер". Скорость около
50 километров в секунду. Не похоже, чтобы это был астероид.
- Да, для астероида слишком быстро. Но в этой части космоса, кроме
нас, не должно быть кораблей.
- То-то и оно, командир.
- Черт побери! Нет, я решительно отказываюсь в это поверить. Мы можем
рассмотреть эту штуку поближе?
- Если отклонимся на пять градусов вправо, мы повстречаемся с ней
через два часа.
- Хорошо. Выполняйте маневр. Черт с ней, с тратой горючего.
После того, как корабль изменил курс, весь экипаж столпился в рубке.
Каждому хотелось посмотреть на загадочный объект, который пока был просто
светлой точкой. Послали радиограмму на Землю, но ответ мог быть получен не
раньше чем через пять часов - корабль находился слишком далеко от родной
планеты. Два часа прошли в самых разнообразных спорах и домыслах. Наконец
неизвестный объект оказался в поле зрения оптических систем. Ривер включил
максимальное увеличение.
Несколько секунд в рубке стояла мертвая тишина.
- Это корабль, - сказал, наконец, второй пилот Доусон.
- Это _н_е _н_а_ш_ корабль, - уточнил командир.
Действительно, объект, возникший на экране, никак не был астероидом.
Это была неправильной формы конструкция, составленная из состыкованных
отсеков цилиндрической формы. Не было видно ни антенн, ни солнечных
батарей - только одинаковые ребристые цилиндры. На Земле никогда не
строили подобных аппаратов.
- Значит, это свершилось, - пробормотал Доусон.
- Нет, вы только подумайте! - возбужденно воскликнул Саймонс,
кибернетик. - Вероятность того, что мы на него наткнемся - здесь, на
задворках Солнечной системы - почти не отличалась от нуля! Две песчинки в
бесконечности!
Все заговорили разом.
- Тихо! - воскликнул командир. - Прежде всего, надо известить Землю,
а потом связаться с ним. Похоже, они нас не замечают. Прайвет, вы,
кажется, увлекаетесь уфологией? Может, вы знаете, что передать туда? -
Гаррис мотнул головой в сторону экрана. - Мне почему-то кажется, что те,
кто там, внутри, не понимают по-английски.
- Не знаю, - пожал плечами Прайвет, инженер. - Можно, конечно,
передавать закодированные математические формулы, но сам вид нашего
корабля служит для них большим доказательством нашей разумности, чем
знание нами таблицы умножения.
- Кстати, насчет английского я бы не был столь категоричен, - заметил
Саймонс. - Не исключено, что они уже были у нас и знают какой-нибудь
земной язык.
- Не думаю, - покачал головой Ривер. - Не верю я в эти сказочки про
летающие блюдца. Наверняка они - первые.
- Ладно, передайте им хоть что-нибудь! - сказал Гаррис. - Хотя бы
"Скайраннер, Земля". А то их молчание становится тягостным.
Но и после передачи нескольких радиограмм инопланетный звездолет не
отвечал.
- Не нравится мне это, - заявил Доусон. - С чего мы вообще взяли, что
у них добрые намерения? Может, это разведчик флота завоевателей. Сейчас
как врежет по нам из всех орудий...
- Пока что я не вижу никаких орудий, - заметил Ривер.
- Они, по-видимому, далеко обогнали земную науку, - сказал Прайвет, -
не видно ничего похожего на двигатели. Значит, они используют принцип
принципиально новый движения.
- Сейчас, во всяком случае, они летят по инерции, без всякой тяги, -
добавил Ривер.
- Однако они по-прежнему на нас не реагируют, - сказал командир. -
Ривер, Доусон, подойдите к ним поближе, только осторожно. Надо осмотреть
их со всех сторон.
"Скайраннер" приблизился к звездолету, облетая его по эллипсу. И тут
космонавты увидели причину молчания инопланетного корабля.
В одном из отсеков зияла громадная дыра с рваными краями. Соседние
цилиндры были смяты и покрыты трещинами. Звездолет пришельцев был
давным-давно мертв.
Впрочем, вблизи это было ясно и без следов катастрофы. Инопланетный
корабль был очень стар - слишком стар, чтобы содержать в себе что-то
живое. В космосе время течет не так, как на Земле. Здесь нет ветра, нет
воды, нет коррозии. Предметы могут сохраняться здесь миллионами лет. По
тому, как изъедены были стенки отсеков звездолета космической пылью -
мельчайшими метеорами, было видно, что корабль провел в пространстве
немало тысячелетий.
Земляне притихли при виде изувеченного корабля, ставшего, очевидно,
могилой для своего экипажа.
- Что это могло быть? - спросил Саймонс.
- Скорее всего, астероид, - ответил Гаррис. - Ума не приложу, почему
они не снабдили свой корабль противометеоритной защитой.
- Возможно, она отказала в критический момент, - предположил Доусон.
- И все-таки мы должны его исследовать, - сказал Прайвет, - хотя
картина внутри, надо полагать, не из приятных.
- Нам не стоит туда соваться, - предупредил Ривер, - из пробоины идет
жесткое излучение. Вероятно, у них после катастрофы взорвался какой-нибудь
реактор.
- Но для робота фон не слишком сильный? - спросил Гаррис.
- Для робота нормально, - кивнул Ривер.
Через несколько минут исследовательский робот, оснащенный реактивными
двигателями, вылетел из тамбура "Скайраннера" и направился к пробоине -
единственному открытому входу внутрь чужого корабля...
- Черт побери! - воскликнул Гаррис. - Значит, никакой это не корабль!
- Не корабль, - подтвердил Ривер.
- А что же это такое? - спросил появившийся в дверях Доусон, который
только что отходил за банкой сока.
- Летающая мусорная свалка! - ответил командир.
- Именно. Состыкованные вместе контейнеры с радиоактивными отходами.
На Доусона новость произвела менее удручающее впечатление, чем на
остальных. Он с самого начала не хотел иметь дело с инопланетянами.
- Ну, вот вам и первый контакт! - сказал он.
- По крайней мере, есть одно утешение, - заметил Прайвет. - Теперь
уже доказано, что мы не одиноки во Вселенной. У нас есть братья по разуму.
- Точнее, были, - уточнил Ривер. - Возраст этой штуки - восемьдесят
тысяч лет. Кто знает, что стало теперь с той цивилизацией.
- Во всяком случае, восемьдесят тысяч лет назад они были весьма
похожи на нас, - заметил Гаррис. - Мы ведь тоже выбрасываем радиоактивные
отходы за пределы солнечной системы. Это выгоднее, чем сбрасывать их на
Солнце - не надо гасить инерцию орбитального вращения Земли. Только мы
запускаем контейнеры по одному, а они - гроздьями.
- Интересно, откуда все-таки прилетела эта штука, - сказал Саймонс.
- Теперь уже не установишь, - ответил Ривер. - После столкновения с
тем идиотским астероидом, произошедшим уже в Солнечной системе, она
изменила курс, и мы уже не узнаем ее первоначальной траектории.
- Черт подери! - воскликнул вдруг Гаррис, пораженный неожиданной
мыслью. - Ведь мы последние сто лет запускали контейнеры по одной и той же
траектории! Что, если так же поступали и они? Конечно, Солнце движется в
пространстве, но и другие звезды тоже! Значит, есть вероятность, что в
ближайшее время на солнечную систему обрушится целый дождь радиоактивных
отходов! Черт бы побрал этих братьев по разуму!
ЭНТРОПИЯ
Этот тип сразу показался мне подозрительным. Я, вообще-то, далек от
медицины и тем более от психиатрии, поэтому не могу утверждать точно, но
было в его глазах что-то ненормальное, этакий маньячный блеск - не как у
потрошителей из триллеров, а скорее как у одержимых филателистов или
нумизматов. Но, когда в жаркий июльский полдень вы в полном одиночестве
сидите в душном павильоне захолустной станции чуть ли не в сердце прерий,
купленный утром в последнем цивилизованном городе журнал прочитан от корки
до корки, а до прихода поезда, имеющего странную привычку здесь
останавливаться, еще бог весть сколько времени - вы будете рады любому
собеседнику, даже если это чокнутый филателист. Он вошел в павильон,
кивнул мне, как старому знакомому, тяжело опустился на скамейку, вытер
платком лысину и принялся обмахиваться журналом - таким же, какой был у
меня в руках. Затем он заметил, что мой журнал открыт на странице с
фотографией известного экстрасенса, и без предисловий спросил:
- Ну, и что вы об этом думаете?
- Чепуха, - ответил я. - Все это дешевые фокусы. Пусть дурачат
провинциалок.
- Но, однако, паранормальными явлениями интересуются теперь и
серьезные ученые, - возразил этот тип.
- Не больно-то их много, этих ученых, - ответил я. - Да и не всякого
умника стоит так называть. Шарлатаны бывают и с дипломами.
- Вы слишком категоричны, - сказал он. - Сразу видно, что вы не
сталкивались с необъяснимыми явлениями.
- А вы сталкивались?
- Да. Я давно интересуюсь этим вопросом. У меня скопилась
внушительная коллекция достоверных описаний подобных случаев, некоторые из
которых я наблюдал сам. В частности, явления полтергейста. Вы мне не
верите?
- Ловкий фокусник может провести любого.
- Но зачем эти ваши фокусники проделывают такое количество бесплатных
трюков?
- Да это просто мода нынешняя. Куда ни плюнь, попадешь в экстрасенса.
В прошлом веке все спиритизмом увлекались, а теперь - всякие
телекинезы-ясновидения. Если хотите знать, это вполне объяснимо. Угроза
ядерной войны, экология, СПИД, кризисы всякие... Вот люди и хотят
отвлечься, верят во всякий вздор.
- Вы верно подметили, в последнее время сообщений о паранормальных
явлениях стало гораздо больше. Но почему вы не хотите допустить, что хотя
бы часть из них соответствует истине?
- Да хотя бы потому, что это противоречит законам природы. Помню,
один парень объяснял мне, почему невозможно ясновидение. Ясновидение,
говорил он - это разновидность путешествия во времени, а путешествия во
времени противоречат законам сохранения. Ну, вы купили бутылку "Пепси" в
понедельник, а выпили в пятницу. А потом вернулись в четверг и выпили ту
же бутылку, а потом - в среду... И вышло, что вы выпили "Пепси" в
несколько раз больше, чем было в бутылке.
- Да, да... Законы природы... А много ли мы о них знаем? Можем ли
отличить главные от второстепенных?
- А разве бывают второстепенные законы природы?
- Ну, представьте себе разумного микроба, живущего в человеке. Изучая
человека - свою вселенную - микроб тоже придет к выводу о наличии неких
законов природы - определенного диапазона пульса, кровяного давления и
т.п. А потом человек начинает стареть, и вся микробская физика трещит по
швам. А потом он умирает, и стройный и логичный мир микроба обращается в
хаос, непригодный для жизни.
- Ну, если ваш микроб достаточно умен, он обнаружит и более
фундаментальные законы, чем частота пульса.
- Совершенно верно, и в нашем мире есть такой закон - это принцип
возрастания энтропии. Если отбросить близорукие научные формулировки,
сводящие этот великий принцип к термодинамическим частностям, то суть его
в том, что всякий порядок со временем разрушается, обращаясь в хаос. Я
понял то, что не желают понять наши ученые - этот принцип касается не
только материальных объектов, но и того, что принято называть законами
природы. Рост числа паранормальных явлений - проявление этого принципа.
Наша вселенная стареет и умирает.
- И чем же это, по-вашему, кончится?
- Абсолютным хаосом, разумеется.
Я окончательно утвердился в мысли, что передо мной чокнутый.
- Напишите об этом в научный журнал, - посоветовал я.
- Меня поднимут на смех. Ведь это только теория; у меня нет
доказательств.
- Ну, а раз нет доказательств, то и говорить не о чем. И вообще, что
это вас всех тянет на всякую метафизику? Жизнь гораздо проще.
- Возможно, вы и правы, - согласился мой собеседник и бесследно
растаял в воздухе.
