евреям относятся, как и ко всем прочим цветным - неграм, азиатам,
индейцам, выходцам с южных островов... Нежелательные элементы. Хочешь
остаться - раскошеливайся на взятки, нет - проваливай из страны.
- Хватит о грустном, - сказал Хиро. - Давайте-ка я расскажу вам о
реакции водорода с...
- Нет, пожалуйста! - взмолилась Кэтти. - Я хочу послушать Ходжа!
- Господи помилуй! - воскликнула Кими. - Да ты только этим и
занимаешься. Я думала, надо сделать перерыв, чтобы тебе вконец не надоело.
- Скоро она выйдет за него замуж, - возвестил Хиро. - Уж тогда
бедняге не дадут под предлогом беседы читать лекции.
Кэтти густо покраснела. Я засмеялся, чтобы как-то снять неловкость.
Кими проговорила:
- Свахи нынче не в моде, ты отстал от времени, Хиро. Боюсь, ты до сих
пор уверен, что женщина должна почтительно следовать за мужем в двух шагах
позади. А на самом деле Соединенные Штаты - единственная страна, где
женщины лишены права голоса и не могут входить в состав присяжных.
- За исключением штата Дезерет, - напомнил я.
- Это всего лишь приманка. Мормоны дали нам равноправие, потому что
им вечно не хватает женщин.
- Я слышал иное. Мормоны - сами они называют себя Святыми Наших Дней
- стали одной из наиболее благополучных социальных групп в стране. Женщины
из года в год стремились к ним, там легко выйти замуж. А все филиппики
насчет полигамии - завистливое вранье мужчин, которые не пользуются у
женщин успехом.
Кэтти глянула на меня и тут же отвернулась.
Я долго гадал потом, о чем она думала в этот миг. О том, с каким
гневом Барбара накинулась бы на эту мою поправку? Или о том весеннем дне?
Или о том, что пятью минутами раньше ляпнул Хиро?
Я сам думал об этом.
Еще я думал о том, как легко вписалась Кэтти в паши уютные посиделки
с Агати и как непохожа она на Барбару даже в этом; жутко и представить, в
каком напряжении находились бы все, очутись здесь Барбара. Барбару можно
было любить, или ненавидеть, можно было испытывать к ней неприязнь и,
наверное, даже можно было оставаться к ней равнодушным; одного было нельзя
- чувствовать себя в ее присутствии уютно.
Окончательный выбор - хотя, что такое окончательный? не знаю; и не
узнаю уже никогда - определился где-то к концу моего шестого года в
Хаггерсхэйвене. В ту пору мы были с Барбарой вместе так долго, как,
по-моему, ни разу прежде, и я даже начал прикидывать, нет ли шансов
установить некое парадоксальное равновесие, которое позволило бы мне без
скандалов оставаться любовником Барбары и при том не утратить радостей,
даваемых чистой дружбой с Кэтти.
Когда вражда наша затихала, Барбара начинала подчас рассказывать, как
идет работа - хотя, вообще-то, если исключить редкие моменты
доверительности, посвящать меня в таинства своей науки было не в ее
правилах. Эта форма близости резервировалась за Эйсом, и я отнюдь не
завидовал ему уже потому хотя бы, что он более-менее понимал, о чем идет
речь, а я - нет. Но на сей раз, видимо, ее так переполняли ее ученейшие
переживания, что она не могла сдержаться даже в разговоре с человеком,
едва отличающим термодинамику от кинестетики (*34).
- Ходж, - сказала она; обычно серые глаза ее от возбуждения стали
зелеными. - Я не стану писать книгу.
- Вот и прекрасно, - лениво ответил я. - Это существенное
нововведение. Экономит время, бумагу, чернила. Устанавливает новый
академический стандарт. Отныне и навсегда ученые будут становиться
известны так: Джонс, который не написал "Теорию приливных волн", Смит -
несочинитель "Газа и его свойств", или Бэкмэйкер - несоставитель
"Геттисберга и после".
- Дурачок. Я лишь имела в виду, что не хочу потратить жизнь только на
то, чтобы сформулировать теорию. Потом придет кто-то другой и все равно
воплотит теорию в практику. Мне представляется более разумным показать то,
что мне удалось открыть, воочию, а не писать об этом.
- Ну, разумеется. Показать воочию... что?
- Космическую субстанцию, разумеется. А о чем, по-твоему, я с тобой
толкую?
Я попытался припомнить, что она рассказывала об этой своей
субстанции.
- Ты хочешь сказать, что собираешься превратить материю в
пространство, или что-нибудь в этом роде?
- Что-нибудь в этом роде. Я намерена выразить материю-энергию через
пространство-время.
- Ох, - сказал я. - Уравнения, формулы и прочие закорючки.
- Я тебе только что сказала, что не собираюсь писать книгу.
- Но как... - я запнулся, пораженный догадкой. - Ты собираешься... -
И снова запнулся, не в силах подобрать слово. - Собираешься построить
машину, которая будет двигаться во времени?
- До чего же варварски у тебя это звучит. Но для непрофессионала
ухвачено довольно верно.
- Как-то раз ты сказала мне, что ты - теоретик. Что ты не
какой-нибудь там примитивный механик.
- Я им стану.
- Барбара, да ты с ума сошла! Твоя теория очень интересна как
философская абстракция...
- Благодарю. Всегда приятно знать, что позабавил деревенщину.
- Барбара, послушай. Мидбин...
- Мне совершенно не интересны его занудные измышления.
- А ему твои - интересны, и мне тоже. Неужели ты не понимаешь, что
эта твоя страсть к управлению временем - всего лишь следствие навязчивой
идеи отправиться в прошлое и... э... отомстить матери...
- Оливер Мидбин - грубый, глупый и бесчувственный чурбан. Он выучил
немую болтать, но слишком глуп, чтобы понимать людей, у которых больше
одной извилины в мозгах. Он подобрал себе наборец идиотских теорий об
эмоциональных травмах, и втискивает в них любые факты. Даже если их
приходится для этого на изнанку выворачивать. Даже если приходится
придумывать несуществующие - лишь бы укладывались удобно! Отомстить
матери, Боже правый! Да она интересует меня не больше, чем когда-то ее
интересовала я!
- Ах, Барбара...
- Ах, Барбара! - передразнила она. - Нет уж! Беги к своему надутому
пустомеле, К Мидбину. Или к этой... ах-как-на-все-согласной волоокой
испанской сучке!..
- Барбара, как друг тебе говорю. Оставим Мидбина, Кэтти и вообще
конкретных людей. Посмотрим на проблему как таковую. Неужели ты не
понимаешь разницы между формулировкой теории и немедленной попыткой
подтвердить ее экспериментально? Ведь для всего мира это будет граничить с
шарлатанством! Со спиритическим сеансом, или...
- Хватит! "Шарлатанство"! Жалкий беспризорник! Продолжай уж лучше
совращать кретинок, это единственное, в чем ты хоть каплю смыслишь!
Мальчик на побегушках!
Помнится, как-то раз наша перепалка уже заканчивалась так.
- Барбара...
Она хлестнула меня по губам ладонью и стремительно пошла прочь.
Жителей Хаггерсхэйвена ее проект не привел в восторг. Даже когда она
объяснила все гораздо более спокойно и разумно, нежели мне, от слов ее
продолжало припахивать чем-то слишком уж диковинным, будто она взялась,
подобно многим прожектерам до нее, отстаивать идеи беспроволочного
телеграфа или запуска ракеты на луну. К тому же 1950 год был не лучшим
годом. Война стояла на пороге; даже той независимости, которая еще
оставалась у Союза, похоже наступал конец. Все наши усилия уходили на то,
чтобы выжить; нам было не до новых дорогостоящих затей. Но Барбара
Хаггеруэллс была крупным ученым, авторитет ее был громаден, и до сих пор
из Фонда на нее тратилось очень немного - столько, сколько стоят бумага и
карандаши. С явной неохотой товарищество все же утвердило ее заявку.
Старый хлев, пустовавший уже много лет, но вполне еще крепкий, был
отдан в распоряжение Барбары, и Кими с радостью взялась спланировать,
рассчитать и проконтролировать необходимые переделки. Эйс и еще несколько
жителей Приюта яростно принялись за дело; они пилили, грохотали молотками,
скрепляли болтами железные брусья и даже газ подвели для осветительных
рефлекторов, чтобы не прерывать работу на ночь.
Думаю, я проявлял к этому ровно столько интереса, сколько
приличествовало члену товарищества, и ни на волос больше. Я не сомневался,
что деньги и труд пущены на ветер, и предвидел, каким чудовищным
разочарованием для Барбары станет неудача эксперимента. Что до меня, я был
уверен, Барбара уже не сможет играть сколько-нибудь значительную роль в
моей жизни.
Мы ни словом не перемолвились после ссоры, и ни Барбара, ни я не
делали ни малейших попыток к примирению. Не знаю, что чувствовала она; я
чувствовал только облегчение, и ни секунды не сожалел о разрыве. Я не
собирался вычеркивать из памяти все, бывшее между нами, но только
радовался, что это осталось в прошлом. Бешеная страсть угасла, постепенно
сменившись чем-то вроде холодноватой симпатии; я не хотел больше бурь, и
смотрел на Барбару словно с большой высоты, отстраненно и понимающе.
Ибо мог наконец всецело заняться Кэтти. Первобытное желание,
накатившее в тот весенний день, вернулось с новой силой, но теперь к нему
примешивались иные, более сложные чувства. Я понимал, что Кэтти может
заставить меня ревновать - чего Барбара не могла никогда; и в то же время,
несмотря на дикарскую пляску желаний, я ощущал с Кэтти какой-то
удивительный душевный покой - с Барбарой он был мне неведом.
Но мое запоздалое осознание того, что Кэтти значит для меня, отнюдь
не было реакцией на поведение Барбары или на разрыв с нею. Потребность в
Кэтти порождалась лишь ею самой, и потребность эта отличалась от того, что
я испытывал к женщинам прежде. Чувство было совершенно новым для меня; это
было чувство мужчины, а не подростка. Наконец я понял, о чем Кэтти
спрашивала меня тогда, в роще - и наконец мог ответить.
Теперь уже она поцеловала меня. Свободно, просто.
- Я люблю тебя, Ходж. Я любила тебя уже в том страшном сне, когда не
могла говорить.
- Когда я был такой бесчувственный.
- Я любила тебя даже тогда, когда ты меня терпеть не мог. И только
изо всех сил старалась выглядеть посимпатичнее. А знаешь, ты ни разу мне
не сказал, что я симпатичная.
- Господи, Кэтти, что за слово! Ты - красавица!
- Предпочитаю быть просто симпатичной. Слово "красавица" звучит, как
запрет. Ох, Ходж, если бы я не любила тебя так сильно, я не остановила бы
тебя тогда.
- Не уверен, что понимаю тебя.
- Нет? Ну, да теперь это неважно. А я иногда начинала сомневаться,
правильно ли поступила. А иногда начинала бояться, что ты подумаешь, будто
это из-за Барбары.
- А это не из-за Барбары?
- Нет. Я никогда тебя к ней не ревновала. Говорят, в жилах Гарсия
течет кровь морисков. Наверное, во мне проснулись гаремные привычки моих
смуглых прабабок-магометанок. Буду темнокожей наложницей тебе, хочешь?
- Нет, - сказал я. - Хочу, чтобы ты была мне женой. Цвет на твой
вкус.
- Сказано поистине с рыцарской учтивостью. Тебе суждено стоять подле
королей, Ходж. Но это, как я понимаю, предложение?
- Да, - помрачнев, ответил я. - Если ты соблаговолишь принять его к
рассмотрению. Откровенно говоря, я не вижу, почему бы тебе его не принять.
Положив ладони мне на плечи, она взглянула мне в глаза.
- И я не вижу. Это то, о чем я мечтала с самого начала. Я потому и
вспыхнула, когда Хиро Агати вслух сказал о том, чего ожидали уже все.
- Кэтти, - проговорил я. - Кэтти... Ты когда-нибудь сможешь простить
меня за потерянные годы? Ты говоришь, что не ревновала к Барбаре, но ведь
если бы она и я... то... В общем - прости.
- Дорогой Ходж, тут нечего прощать. Любовь - не деловое соглашение,
