- Я решу твои проблемы. Я дам ответ. Вот средство! Посмотри: теперь
ты можешь отправиться туда, в прошлое, сам. Ты можешь сам все увидеть,
своими глазами, и послать подальше чужие россказни!
- Но... Барбара, ведь...
- Ты сможешь проверить каждый факт. Разобрать по косточкам каждое
событие и каждого, кто в нем участвовал. Ты будешь писать свои
исследования, как никто до тебя, потому что будешь видеть все своими
глазами, но глядя из будущего. В твоем распоряжении окажутся все нынешние
знания, весь нынешний опыт - и все тогдашние впечатления. О, мой
Эйч-Экс-1, должно быть, создавался специально для тебя!
Не приходилось сомневаться - она верила во все это. И была искренне и
совершенно бескорыстно счастлива, что плоды ее трудов могут мне помочь.
Меня захлестывало горькое сострадание, но я был беспомощен, я не мог
отвратить надвигающуюся катастрофу и только чувствовал бессмысленную
ненависть к этой механической громадине, которую Барбара создала себе на
беду. Может быть, себе на погибель.
От необходимости скрывать свои чувства и дальше меня спас приход ее
отца, Эйса и Мидбина. Едва сдерживая волнение, Томас Хаггеруэллс сказал:
- Барбара, Эйс говорит, ты собираешься опробовать машину на себе. Не
могу поверить, что ты столь безрассудна.
Мидбин не стал дожидаться ее ответа. Я потрясенно отметил, как он
постарел; прежде это не бросалось в глаза.
- Послушайте. Сейчас уже нет смысла говорить о том, что все вы
отчасти уверены: данный эксперимент успешным быть не может. Вы предпочли
бы оказаться как можно дальше отсюда, чтобы не говорить ни "да", ни "нет"
- ведь эта ситуация не имеет однозначного решения. Хотя бы отчасти вы все
это понимаете. Но оцените объективно еще и опасность, с которой всегда
связано вторжение в области, подвластные неведомым нам законам природы...
Эйс Дорн, взвинченный, как и все - кроме на удивление спокойной
Барбары, - глухо проговорил:
- Пошли.
Она ободряюще улыбнулась.
- Пожалуйста, папа, не надо так волноваться. Это же совсем не опасно.
А Оливер...
И ее улыбка стала озорной. Та Барбара, которую я знал, никогда не
улыбалась так.
- Оливер, Эйч-Экс-1 в долгу перед тобой куда больше, чем ты себе
представляешь.
Нырнув под прозрачное кольцо, она вышла на середину ограниченного им
круга; взглянув вверх, на рефлектор, подвинулась на дюйм-два и встала
прямо под ним.
- Дистанция уже установлена: минус пятьдесят два года и сто пятьдесят
три дня, - сообщила она, как ни в чем не бывало. - Любая дата сгодилась
бы, но первое января тысяча девятисотого года выскочило совершенно
непроизвольно. Я вернусь через шестьдесят секунд. Эйс, готов?
- Готов.
Глядя на циферблаты, он подкручивал ручки регулировки. Потом сел
перед самым крупным чудовищем в углу, держа в руке часы.
- Три сорок три и десять.
Тогда на свои часы посмотрела Барбара.
- Три сорок три и десять, - подтвердила она. - Включай в три сорок
три и двадцать.
- О'кей. Удачи.
- Могли бы сперва на животных попробовать, что ли! - закричал Мидбин,
когда Эйс нажал кнопку. Прозрачное кольцо накалилось добела, металлический
рефлектор отбросил вниз сноп ослепительного света. На миг я зажмурился, а
когда открыл глаза снова, свет уже погас, и в центре кольца никого не
было.
Мы замерли. Эйс, угрюмо нахмурившись, следил за секундной стрелкой. Я
опять взглянул на то место, где только что стояла Барбара. Мозг будто
выключили; да и сердце с легкими, казалось, тоже. Вот теперь я
действительно был просто наблюдателем - все чувства оказались
парализованными, остались лишь зрение и слух.
- На животных... - голос Мидбина был жалобным.
- О, Господи... - прошептал Томас Хаггеруэллс.
Эйс проговорил небрежно - чересчур небрежно, до неестественности:
- Возвращение происходит автоматически. Срок установлен. Еще тридцать
секунд.
- Она... - сказал Мидбин. - Это все... - И сел на табурет, свесив
голову едва не к коленям.
- Эйс, Эйс... - простонал мистер Хаггеруэллс. - Вы должны были ее
остановить.
- Десять секунд, - твердо сказал Эйс.
Мысли у меня все еще путались. Вот тут она была... потом - нет. Как
же это? Мидбин прав: на наших глазах она убила себя, и мы ее не
остановили. Конечно, прошло уже больше минуты.
Кольцо вспыхнуло, и ослепительно засиял отражатель.
- Удалось, удалось! - закричала Барбара. - Удалось!!!
Несколько мгновений она стояла неподвижно, чувства переполняли ее.
Потом вышла из круга и поцеловала Эйса; он легонько похлопал ее по спине.
Удушье сдавило мне грудь, и лишь тогда я понял, что не дышал, пока длился
эксперимент; я глубоко втянул воздух. Барбара поцеловала отца, потом
Мидбина, который все еще продолжал покачивать головой, потом, после
отчетливого колебания - меня. Губы ее были холодны, как лед.
Возбужденная своим триумфом, она стала словоохотливой. Расхаживая
взад и вперед, она быстро, безостановочно говорила; казалось, она слегка
пьяна. От избытка чувств речь ее звучала невнятно, порой она даже глотала
слова, и ей приходилось начинать фразу с начала, чтобы сделать ее
понятной.
Когда вспыхнул свет, она тоже невольно зажмурилась. В тот же момент
она ощутила странную, пугающую невесомость, как если бы у нее вообще не
стало тела - к этому она готова не была. Она полагает, что не теряла
сознания, хотя был момент, когда она перестала ощущать его как единое
целое, оно как бы рассыпалось. Потом открыла глаза.
В первый момент она была поражена, увидев хлев таким же, каким видела
его всю жизнь - заброшенным и пыльным. Потом поняла, что действительно
переместилась во времени; то, что кругом не было ни машин, ни отражателя,
неопровержимо доказывало: хлев еще не превратился в монтажную.
Постепенно она начала замечать, что хлев все же отличается от того,
каким она его знала даже в детстве, поскольку, хотя он действительно
заброшен, забросили его явно совсем недавно. Слой пыли был не таки
толстым, как ей помнилось, свисающая паутина - не такой густой. На полу
еще валялась кое-где солома, ее не успели съесть мыши, не успели растащить
вездесущие птицы. Подле двери висели остатки безнадежно износившейся
упряжи, несколько сломанных удочек и выцветший календарь, на котором,
однако, вполне отчетливо были видны цифры: "1897".
Это первое минутное путешествие оказалось и фантастически коротким, и
неправдоподобно долгим. Все парадоксы, о которых она старалась не думать
до поры, поскольку непосредственно к делу они не относились, теперь
требовали осмысления. Поскольку она переместилась во времени в период,
предшествующий моменту ее рождения, она могла бы теперь оказаться
современницей собственного зачатия; она могла бы наблюдать собственное
детство, собственную юность - а, предприняв второе или третье путешествие,
смогла бы раздвоиться, расстроиться, как в глядящих друг на друга
зеркалах. Бесчисленное множество Барбар Хаггеруэллс наполнило бы один и
тот же промежуток времени.
Сотни подобных соображений роились в ее мозгу, пока она быстро, жадно
оглядывала этот зауряднейший хлев; для нее он не был заурядным. Ведь
именно он первым столь блистательно подтвердил ее правоту.
Тут ее затрясло от жуткого холода, и она засмеялась, стуча зубами;
она так тщательно готовилась к перемещению в первое января - а вот
прихватить теплую одежду ей даже в голову не пришло.
Она глянула на часы; прошло лишь двадцать секунд. Искушение нарушить
данное Эйсу обещание не выходить на первый раз из крохотного круга,
ограничивающего рабочий объем Эйч-Экс-1, было едва преодолимым. Страшно
хотелось коснуться прошлого, ощутить старые доски стен, убедиться в их
реальности не только на глаз, но и на ощупь. Опять мысли закружились
бешеным хороводом, и опять секунды стали растягиваться и сокращаться. Миг
и вечность слились. Предположим... Но вопросов и предположений были
тысячи. Перенеслась ли она реально, во плоти, или то была лишь некая
ментальная проекция? Ущипнуть себя? Но что это даст, ведь и щипок может
быть проекцией. Могут ли люди прошлого видеть ее - или она лишь дух,
переброшенный из будущего? Как много еще надо узнать!
В момент обратного перемещения она вновь ощутила, что сознание ее
распадается, и тут вспыхнул свет. Открыв глаза, она увидела, что
вернулась.
Мидбин погладил живот, потом - лысеющую голову.
- Галлюцинация, - заявил он наконец. - Вполне объяснимая
галлюцинация, обусловленная предшествовавшими событиями. Просто реакция на
страстное желание.
- Вы хотите сказать, что Барбара никуда не исчезала? - спросил Эйс. -
Разве вы, или мистер Хаггеруэллс, или Ходж - видели ее постоянно?
- Иллюзия, - сказал Мидбин. - Коллективная иллюзия суггестивного
порядка, усугубленная общим чувством тревоги.
- Чушь! - закричала Барбара. - Если только вы не собираетесь обвинить
Эйса и меня в мошенничестве, вам придется объяснить, что такое
"обусловленная предшествовавшими событиями". Ваша коллективная иллюзия и
моя индивидуальная галлюцинация слишком хорошо дополняют друг друга.
Мидбин уже вполне восстановил душевное равновесие.
- Это два самостоятельных явления. Они связаны друг с другом лишь
своего рода эмоциональным гипнозом. Разумеется, ваше видение есть не что
иное, как имеющая эмоциональную природу аберрация сознания.
- А ваше видение? То, что меня здесь не было целую минуту?
- Чувства нередко заставляют нас видеть то, чего нет, и не видеть то,
что есть. Вспомните "красные" слезы и тому подобные визуальные ошибки.
- Прекрасно, Оливер. Нам остается только просить вас опробовать
Эйч-Экс-1 на себе.
- Эй! Мы договорились, что следующая очередь моя! - запротестовал
Эйс.
- Конечно. Но сегодня в круг не войдет уже никто. Завтра утром.
Приводи Кэтти, Ходж, если она захочет, но прошу вас не говорить больше
никому, пока мы не удостоверимся во всем сами. А то у нас отбою не будет
от желающих покататься по знаменательным датам.
У меня не было ни малейшего желания обсуждать случившееся с кем бы то
ни было. Даже с Кэтти. Не то чтобы я разделял мнение Мидбина, отрицая
реальность происходящего в монтажной; я не видел Барбары целых шестьдесят
секунд, и был убежден, что ее рассказ об этих секундах соответствует
действительности. Меня привел в замешательство удар, нанесенный ее
экспериментом моим предрассудкам. Если время и пространство, материя и
энергия - действительно по сути дела одно и то же, как туман, лед и вода,
значит, я, по крайней мере, физически, и Кэтти, и весь наш мир - не более,
чем иллюзия, как это всегда утверждал Энфанден. Значит, в каком-то смысле
Мидбин был прав.
Ни словом я не обмолвился Кэтти, а на следующее утро шел в монтажную
словно на шабаш, на некий святотатственный обряд. Похоже, однако, мучился
ночью лишь я. Мистер Хаггеруэллс выглядел гордым, Барбара - довольной
донельзя, Эйс петушился, и даже Мидбин, по какой-то непонятной причине,
был кроток и великодушен.
- Все здесь? - осведомился Эйс. - Я балдею, как лиса в курятнике. Три
минуты в тысяча восемьсот восемьдесят пятом. Почему именно там? Понятия не
имею. Год, когда ничего не происходило, вот и все. Готова, Барбара?
Вернувшись, он рассказал, что хлев битком набит скотом и птицей, но
сам он все три минуты буквально столбом простоял с перепугу, потому что
учуявшие его собаки подняли отчаянный лай.
- Это ответ на вопрос о том, перемещаемся ли мы телесно, - заметил я.
- Не совсем, - неожиданно сказал мистер Хаггеруэллс. - Общеизвестно,
