было неинтересно. Можно, конечно, пойти в гараж, забраться в кабину
"Лэндкрузера" и послушать автомобильное радио. Но делать этого мне не хотелось.
Не было ни малейшей охоты стремиться к знаниям, без которых я мог обойтись; что
же касается переживаний за человечество, то этим добром моя голова была забита и
без радио с телевидением.
Тем не менее, в памяти моей застряло что-то вроде занозы. Как будто я только что
увидал что-то важное - но, задумавшись, не обратил внимания. Сетчатка
зафиксировала некий образ, на который не отреагировала должным образом голова -
и теперь этот образ саднил на задворках памяти, требуя, чтобы о нем вспомнили
"как полагается". Я сунул в мойку пустую чашку, вернулся в гостиную и вынул из
книги газетную вырезку.
То, что я пытался найти, оказалось на обороте:
КРЫСА! ВЫЙДИ НА СВЯЗЬ!!
СРОЧНО!!! ОТЕЛЬ "ДЕЛЬФИН" 406.
Я сунул закладку в книгу, плюхнулся на диван и утонул спиной в его мягких
подушках.
КРЫСА ЗНАЛ, ЧТО Я РАЗЫСКИВАЮ ЕГО! Интересно, каким образом он наткнулся на мое
объявление? Случайно - решил прогуляться, спустился в город и почитал свежие
новости? Или же сознательно что-то искал, и в своих упорных поисках собрал и
прочесал все газеты месяца?
В любом случае, на связь он не вышел. Может быть, когда в руки ему попалась эта
газета, меня уже не было в отеле "Дельфин"? Или, может, как раз к тому времени и
сдох его телефон?
Да нет же, какая ерунда! На связь со мной Крыса не вышел не потому, что ему
что-то мешало. А потому, что сам этого не хотел! Не мог же он не понять, что раз
уж я оказался в отеле "Дельфин", то в конце концов доберусь и досюда. И если бы
он хотел меня видеть, то сидел бы и ждал, или, на худой конец, оставил хотя бы
записку.
Значит по какой-то неизвестной причине Крыса не хотел, чтобы мы с ним
встречались. С другой стороны, дверь у меня перед носом тоже никто не
захлопывал. И если бы он действительно не хотел, чтобы я приходил сюда, то у
него было сколько угодно способов дать мне от ворот поворот. Как ни крути, это
все-таки его собственный дом!
ХОТЕЛ или НЕ ХОТЕЛ?
Завязнув между этими совершенно роковыми вопросами, я лежал на диване и
рассеянно наблюдал, как минутная стрелка медленно ползла по циферблату у камина.
Стрелка успела описать полный круг - а я так и не смог нащупать никакой
осмысленной середины между двумя крайностями.
Человек-Овца что-то знает. Это точно. Тот, кто так пристально наблюдал за моим
приходом сюда, не может не знать ничего о Крысе, прожившем здесь почти
полгода...
Чем дольше я думал, тем больше убеждался, что своим поведением этот тип
просто-напросто следует воле Крысы. Сначала, прогоняя подругу, делает так, чтобы
я остался один. Потом наносит мне визит - что-то вроде предупреждения.
Определенно, вокруг моего появления здесь разыгрывается чей-то странный
сценарий. И хотя сюжет у него довольно туманный - постепенно туман рассеивается,
и уже очень скоро что-то должно случиться.
Я погасил свет в гостиной, поднялся на второй этаж, забрался в постель и долго
глядел на луну и снег за окном. Из дыр в облаках на меня смотрели угрюмые
холодные звезды. Я встал, приоткрыл окно и вдохнул запах ночи. За окном
шелестели листвой деревья, и где-то далеко-далеко кричала ночная птица. Очень
странно кричала. Так, что трудно понять - то ли птица кричала, то ли выл дикий
зверь.
Так закончились мои седьмые сутки в горах.
На следующее утро я встал, пробежал круг по пастбищу, принял душ и позавтракал.
День начался точно так же, как и предыдущие. Как и прошлым утром, небо затянули
мутные, похожие на туман облака. Но температура была явно на несколько градусов
выше. Ни малейшего намека на грядущие снегопады.
Я натянул джинсы и свитер, нацепил на голову ремешок с козырьком от солнца,
сунул ноги в кроссовки и, выйдя из дома, отправился по прямой через пастбище.
Перейдя через него, я вошел в рощу примерно там же, где когда-то исчез
Человек-Овца, и долго бродил меж гигантских берез. Ни завалящей тропинки, ни
следов того, что здесь когда-либо проходила живая душа, я не обнаружил. Местами
попадались поваленные ветром березы. Земля между деревьями была ровной и
плоской; лишь какое-то время спустя дорогу мне преградил метровой ширины овраг,
похожий то ли на пересохший ручей, то ли на заброшенную траншею. По-змеиному
извиваясь, овраг этот убегал вглубь рощи на многие километры. Местами глубокий,
местами помельче; дно его по щиколотку устилали палые листья. Довольно долго я
шагал вдоль оврага, пока деревья впереди не расступились; и тут я увидел
тропинку. Тропинка бежала, выступая над землей, как хребет на спине у лошади. Ее
пологие обочины плавно переходили в лощину, покрытую высохшей, мертвой травой.
Птицы цвета жухлой листвы, глухо фыркая крыльями, то и дело перепархивали через
тропинку и вновь исчезали в густом бурьяне. По краям лощины, точно остатки
лесного пожара, пылали бутоны дикой азалии.
Прошагав по тропинке примерно час, я напрочь утратил способность ориентироваться
в пространстве. Этак мне в жизни не найти Человека-Овцу! Но я все шел и шел
неизвестно куда, пока не услышал журчание воды. Еще через минуту я дошагал до
речушки - и двинулся вниз по течению. Если память не изменяла мне, вскоре должен
был показаться водопад, а там и дорога, по которой мы с подругой пришли в
долину.
Еще через десять минут ходьбы я услышал шум водопада. Валуны расщепляли поток на
отдельные струи, и кажды струя образовала внизу у подножия свою ледяную запруду.
Рыбы в запрудах я не увидел; лишь опавшие листья плавно кружились по зеркальной
воде. Прыгая с валуна на валун, я переправился через речку, выкарабкался по
скользкому склону на берег и ступил на знакомую дорогу.
На перилах мостика сидел Человек-Овца и смотрел на меня. С плеча у него свисал
громадный парусиновый мешок, под завязку набитый дровами.
- Будешь долго шататься по лесу - встретишь медведя, - сказал он мне. - Здесь
как раз бродит один, мы следы вчера видели. Если очень хочется по лесу гулять -
прицепи на задницу колокольчик, как мы...
Он завел руку за спину и позвонил в колокольчик, прицепленный булавкой к наряду
пониже спины.
- Я тебя искал, - сказал я, отдышавшись.
- Знаем, - сказал Человек-Овца. - Видели.
- Да? А что, нельзя было хотя бы голос подать?!
- Ну, мы думали, ты хочешь сам нас найти. Вот и молчали.
Человек-Овца достал из кармана на груди сигарету и жадно, с удовольствием
закурил. Я присел на перила с ним рядом.
- Ты что, здесь живешь?
- Угу, - кивнул он. - Только ты не говори никому. Этого никто не знает.
- А мой друг? Он-то знает, не так ли?
Молчание.
- Послушай. Если вы друзья с моим другом - значит, и мы с тобой тоже друзья,
разве не так?
- Так, - задумался Человек-Овца. - Получается, что так...
- А если мы с тобой друзья, ты же мне врать не станешь, правильно?
- Н-ну да, - выдавил он с озабоченным видом.
- Ну, вот и рассказал бы все честно, как другу! - сказал я.
Он облизал пересохшие губы.
- Нельзя. Ты не обижайся, но нам действительно нельзя. Так получилось. Мы должны
держать язык за зубами...
- Кто тебе приказал молчать?
Но Человек-Овца молчал, захлопнувшись, как ракушка. Вокруг было тихо, только
ветер уныло гудел в ветвях сухостоя на берегу.
- Успокойся, никто нас не слышит, - подбодрил я его.
Человек-Овца посмотрел мне в глаза.
- Ты про эти места ничего не знаешь?
- Ничего не знаю. А что?
- Ну, так ты знай: непростые это места. Странные тут вещи случаются. Больше мы
ничего не скажем - но ты имей ввиду, если что.
- Ну вот, а сам говорил - места здесь хорошие.
- Это для нас! - пояснил он торопливо. - Нам больше ни в каком месте жить
невозможно. Если прогонят отсюда - нам идти больше некуда.
И Человек-Овца опять замолчал. Я понял, что вряд ли вытяну из него еще что-либо
осмысленное, и перевел глаза на мешок с дровами.
- А этим ты зимой обогреваешься?
Он молча кивнул.
- Что-то я не видал никакого дыма.
- А мы и не разжигали пока. Снег выпадет - разожжем. Только дыма ты все равно не
увидишь. Есть такой способ особенный!
И он захихикал, очень довольный собой.
- И когда же выпадет снег?
Человек-Овца посмотрел на небо, потом на меня.
- В этом году снег ранний... Дней через десять, пожалуй.
- Значит, дней через десять дорога обледенеет?
- Наверное. Никто не приедет, никто не уедет. Хорошее время года...
- И давно ты уже здесь?
- Давно, - ответил Человек-Овца. - Очень давно.
- А что ты ешь?
- Травы всякие, корешки, ягоду. Птицу можно ловить, рыбу поймать небольшую.
- И тебе не холодно?
- Если зимой, то холодно.
- Смотри, если что нужно - могу поделиться.
- Спасибо. Пока ничего не нужно.
Человек-Овца легко соскочил с перил, сбежал с мостика на берег и зашагал в
сторону пастбища. Я тоже вскочил и двинулся следом.
- А почему ты решил здесь прятаться от людей?
- Мы тебе скажем - а ты смеяться станешь!
- Думаю, что не стану, - сказал я. Что здесь можно увидеть смешного - я
решительно не понимал.
- Никому не скажешь?
- Никому не скажу...
- Мы не хотели идти на войну.
С полминуты мы молча шагали плечом к плечу. Хотя выражение "моим плечом к его
голове" описало бы ситуацию куда точнее.
- Какую войну? С кем?
- Этого мы не знаем, - сказал он и закашлялся. - Но на войну идти не хотим. И
поэтому живем, как овца. А если жить как овца, то и податься нам отсюда некуда.
- А родился ты в Дзюнитаки?
- Угу. Только не говори никому.
- Не скажу, - пообещал я. - Значит, город ты не любишь?
- Какой город? Внизу который?
- Ну да.
- Плохой город. Очень много солдат... - Он еще раз закашлялся. - А ты откуда
пришел?
- Из Токио.
- Про войну что-нибудь слышал?
- Не-а...
Человек-Овца, похоже, сразу потерял ко мне интерес. До самого пастбища мы с ним
больше не проронили ни слова.
- Может, в дом зайдешь? - пригласил я.
- Скоро зима, - покачал он головой. - Много дел надо сделать. В другой раз
как-нибудь.
- Мне очень нужно увидеться с моим другом, - сказал я, глядя на него в упор. -
Есть причина, по которой я должен поговорить с ним на этой неделе, никак не
позже!..
Человек-Овца огорченно покачал головой. Уши его закачались, как крылья у птицы.
- Извини. Мы же говорили, что не можем ничем помочь.
- Ну, хотя бы скажи ему об этом!
- Угу, - только и промычал он.
- Спасибо заранее, - сказал я.
На том мы и расстались.
- Если в лес опять соберешься - не забудь прицепить колокольчик, - сказал
Человек-Овца на прощанье.
Я отправился по прямой через пастбище к дому, а он, как и в прошлый раз,
растворился меж белых берез. Громадное море уже совсем почерневшей травы
отрезало нас друг от друга.
После обеда я решил заняться выпечкой хлеба. Брошюрка "Выпеки Сам", обнаруженная
в спальне Крысы, была написана на редкость жизнерадостным и приветливым тоном.
"Умеете читать? Тогда запросто испечете хлеб сами!" - уверяла меня реклама на
задней обложке. И, должен отметить, не соврала. Следуя указаниям из брошюрки, я
действительно без особых усилий выпек отличный хлеб. Аппетитный, дразнящий его
аромат разнесся по воздуху, и в доме сделалось уютно и тепло. Вкус для первой
попытки был тоже весьма достойным. Муки и дрожжей в кухне оказалось столько, что
уже на одном только хлебе можно было продержаться всю зиму без особых проблем.
Риса же и спагетти были такие горы, что не съесть и за год.
На ужин я съел хлеб, салат и яичницу с ветчиной, а на десерт - компот из
консервированных персиков.
На завтрак я отварил риса и соорудил плов с консервированной горбушей, морской
капустой и грибами.
На обед разморозил сырники из холодильника и заварил крепкий чай с молоком.
В три часа пополудни съел ореховое мороженое, полив его клубничным сиропом.
Ужинал я курицей, запеченной в духовке, и растворимым супом.
Я снова начал толстеть.
На девятые сутки, изучая содержимое стеллажей в гостиной, я вдруг заметил, что
одну из старых книг совсем недавно читали. В отличие от соседних томов, пыль на
корешке была почти полностью стерта, а сам корешок выдавался из общего ряда на
