почти мгновенно.
5. ОНА СПУСКАЕТСЯ С ГОР. ВАКУУМ В ЖЕЛУДКЕ
Часы пробили шесть, и я проснулся. Лампа не горела, в комнате висели густые
предзакатные сумерки. Тело затекло так, что я не ощущал ни внутренностей, ни
кончиков пальцев. Будто чернильные сумерки просочились сквозь кожу и своей
тяжестью пропитали меня изнутри.
Дождь снаружи, похоже, кончился - было слышно, как за окнами щебетали птицы. В
полумраке гостиной лишь жар керосиновой печки вяло-ленивым сиянием отражался на
белой стене. Я поднялся с дивана, зажег ночник на полу, прошел в кухню и выпил
один за другим два стакана холодной воды. На газовой плите стояла кастрюля с
тушенкой в сметане. Стенки кастрюли еще хранили тепло. В пепельнице я увидел два
окурка ее ментоловых сигарет. Окурки были вдавлены в стекло с такой силой, будто
ими пытались просверлить пепельницу насквозь.
Каким-то инстинктом я почувствовал: она исчезла из дома. Ее здесь больше нет.
Я уперся ладонями в кухонный стол и попытался собраться с мыслями.
ОНА ИСЧЕЗЛА - это незыблемый факт. Не гипотеза, не одна из возможных версий
происходящего. Ее действительно больше здесь не было. Сам воздух этого дома -
воздух, насыщенный пустотой, - говорил мне об этом. Воздух, которого я до
тошноты наглотался в своей квартире за те пару месяцев, когда жена уже ушла, а с
подругой мы еще не встречались.
На всякий случай я поднялся-таки наверх, проверил все комнаты и заглянул в
стенной шкаф. Никого. Исчезли ее куртка и дорожная сумка. Ее ботинок у двери я
также не обнаружил. Сомнений быть не могло: она собралась и ушла. Я обшарил все
места, где она могла бы оставить записку. Записки не было. Судя по тому, сколько
времени я проспал, она была уже на полпути вниз по горной дороге.
ОНА ИСЧЕЗЛА - этот дикий, нелепый факт не укладывался у меня в голове. Отчасти
потому, что голова плохо соображала спросонья; но если бы даже она и соображала
как надо - события вокруг давно уже вышли за пределы ее понимания. Все, что мне
оставалось теперь - это не вмешиваться и наблюдать за происходящим со стороны.
Довольно долго я медитировал, лежа на диване, пока не осознал, что в желудке
моем - космическая пустота. Никогда еще в жизни, пожалуй, я не хотел есть есть
так сильно.
Я отправился на кухню, спустился по лесенке в погреб, выбрал на глаз бутылку
красного вина посолиднее, откупорил и попробовал вино на язык. Вино было слишком
холодным, но пилось легко. Я вернулся из погреба в кухню, нарезал хлеба,
почистил яблок. Пока на плите разогревалась тушенка, я успел выпить три бокала
вина.
Тушенка разогрелась, я вынес еду в гостиную, расставил на столе - и под
"Вероломство" в исполнении оркестра Перси Фэйса начал есть. Закончив ужин, я
допил оставшийся в заварнике кофе, взял колоду карт, что нашел на камине, и
разложил пасьянс. Пасьянс этот придумали в Англии в середине прошлого века, и
поначалу он пользовался успехом, но вскоре оказался так же успешно забыт по
причине излишней мудрености. Как высчитал какой-то математик, этот пасьянс
должен сходиться в среднем раз на двадцать пять тысяч попыток. Я попытался три
раза и, разумеется, не преуспел. Затем я убрал со стола посуду и сел допивать
вино, которого оставалось еще на треть.
За окнами висела ночная тьма. Я затворил ставни и, улегшись на диване, прослушал
одну за другой несколько старых, заигранный до пулеметного треска пластинок.
Вернется ли Крыса?
По идее, должен вернуться. Зря, что ли, здесь еды и топлива на всю зиму?
Но это - лишь по моей идее. Вполне возможно, Крысе надоело сидеть в горах, и он
спустился обратно в городишко. А может даже нашел себе какую-нибудь девчонку, и
они решили жить вместе, как все нормальные люди. Почему бы и нет?
Но в этом случае я, что называется, влипаю по самые уши. Ни овцы, ни Крысы не
найдено. Истекает месячный срок - и Человек в Черном устраивает мне такие
"Сумерки Богов", какие и не снились старушке Европе. Даже понимая, что это ему
уже ничего не даст, он все равно приведет в исполнение свои угрозы. Такой
человек.
Половина назначенного мне срока, можно считать, истекла. Шла вторая неделя
октября. Именно сейчас больше, чем когда-либо, жизнь в столице и похожа на
Столичную Жизнь. Будь оно все, как всегда, сидел бы я сейчас за стойкой в
каком-нибудь баре, уплетал свои сэндвичи с омлетом, да потягивал виски.
Великолепное время года, великолепный пейзаж за окном - предзакатные сумерки
сразу после дождя; чуть потрескивает лед в бокале на дубовой стойке. Время течет
куда-то мирной, прозрачной рекой...
Я все грезил и грезил, и очень скоро мне начало чудиться, будто кроме меня,
валяющегося здесь на диване, на свете есть еще один я, и этот я сидит сейчас в
баре и, жмурясь от удовольствия, потягивает виски со льдом. И думает обо мне,
который валяется здесь на диване... Дикое чувство, словно я соскочил со своей
реальности непонятно куда и перестал быть собой.
Я помотал головой и стряхнул наваждение.
За окном все гугукала и никак не смолкала одинокая ночная птица.
Я поднялся на второй этаж и в одной из комнат, которыми не пользовался Крыса,
устроил себе ночлег. Аккуратно сложенные матрас, одеяло и простыни я нашел в
стенном шкафу возле лестницы.
Мебель в моей комнате оказалась абсолютно такой же, как и в спальне Крысы.
Тумбочка у кровати, стол, кресло, торшер. Мебель, старая, но очень крепкая, была
изготовлена исключительно для практического применения. Ни единой лишней детали.
Кровать стояла у самого окна, и прямо от изголовья через окно просматривалась
вся долина. Ливень кончился, и толстые тучи расползались рваными дырами, в
которых чернело небо. То и дело из дыр появлялась луна, заливала долину красивым
холодным сиянием - и вновь скрывалась из глаз. Словно прожектор поискового судна
выхватывает фрагмент за фрагментом картину морского дна.
Не раздеваясь, я лег на кровать, свернулся калачиком и долго глядел, как
появлялась и исчезала в окне ночная долина. Вскоре на этот пейзаж начали
наползать полупризрачные видения. Я различил одинокую фигурку своей подруги на
"проклятом повороте" в горах; потом мне привиделся Крыса, фотографирующий стадо
овец в долине. Но тут луна спряталась, а когда снова вынырнула из тьмы, видения
сгинули, и лишь пустая, безжизненная долина по-прежнему простиралась перед
глазами.
Я раскрыл "Записки о Шерлоке Холмсе" и при тусклом свете торшера читал, пока не
заснул.
6. НАХОДКА В ГАРАЖЕ. МЫСЛИ ПОСРЕДИ ПАСТБИЩА
Птицы неизвестной породы, рассевшись на соснах у дома, щебетали на всю округу.
За окнами, куда ни глянь, все до последней травинки промокло и блестело на
солнце.
В ностальгическом, допотопной конструкции тостере я поджарил хлеб, соорудил на
сковородке глазунью и выпил два стакана виноградного сока, который нашел в
холодильнике.
Я начинал тосковать по своей подруге. Хотя мысль о том, что я до сих пор
способен на подобные чувства, бодрила и рождала надежду на спасение моей еще не
совсем заблудшей души. Приятная такая тоска. Что-то вроде молчанья сосны, с
которой улетели все птицы.
Я вымыл посуду, соскреб приставший к раковине яичный желток, после чего добрые
пять минут чистил зубы. Затем, поколебавшись изрядно, решил-таки сбрить бороду и
усы. В шкафчике над раковиной я обнаружил почти совсем новые крем для бритья и
станок фирмы "Жилетт" с пачкой лезвий. Здесь же оказались зубная щетка, мыло,
лосьон для кожи и одеколон. На полке рядом - тщательно уложенная горка из дюжины
полотенец, каждое отдельной расцветки. Аккуратность Крысы не знала границ. Ни на
зеркале, ни на поверхности раковины я также не увидел ни пятнышка.
И в туалете, и в ванной все выглядело примерно так же. Швы между плитками кафеля
резали глаз своей белизной - надо полагать, их долго драили чем-то вроде зубной
щетки со стиральным порошком. Бачок унитаза оказался заряжен ароматическими
веществами, отчего в уборной стоял запах джина с лимоном, как в каком-нибудь
первоклассном баре.
Я вышел из туалета, сел на диван в гостиной и выкурил свою первую утреннюю
сигарету. В рюкзаке оставалось еще три пачки "Ларка". И это - все. Когда они
кончатся, останется только бросить курить. Подумав об этом, я закурил еще одну
сигарету. Утренний свет из окон приятно радовал глаз; сиденье дивана прогибалось
подо мной настолько привычно-естественно, будто я просидел на нем всю жизнь.
Так, совершенно незаметно, прошел целый час. Часы у камина неторопливо пробили
девять.
И тут я как будто сообразил, что заставляло Крысу заниматься всем этим -
поддерживать идеальный порядок в доме, драить кафель в уборной и без малейшей
надежды на свидание с кем-либо гладить сорочки и бриться. Если в таком месте не
заставлять свое тело двигаться без остановки - реальное чувство Времени
утрачивается почти мгновенно.
Я поднялся с дивана, скрестил руки на груди и обошел всю комнату в поисках
какого-нибудь занятия - но в голову так ничего и не пришло. Все, что могло
нуждаться хоть в малейшей уборке, было тщательно убрано Крысой. Даже высоченный
потолок был отчищен от пыли и копоти до последнего уголка...
Ладно, сказал я себе. В ближайшее время придумаю что-нибудь.
Для начала же я решил прогуляться и осмотреть окрестности. Погода стояла
великолепная. Пять или шесть белоснежных облаков дрейфовали в небе, размазанные
так, словно по голубым небесам несколько раз прошлись зубной щеткой; с той
стороны, куда они плыли, доносилось слабое воркование птиц.
За домом я обнаружил большой гараж. На земле перед ржавыми двустворчатыми
воротами валялся сигаретный окурок. "Сэвэн Старз". На сей раз он оказался
сравнительно старым: бумага разлезлась, и волокна фильтра торчали наружу. Я тут
же вспомнил, как выглядела единственная пепельница в доме. Старая пепельница без
малейших следов того, что ее когда-либо использовали по назначению. Крыса не
курил. Я покатал окурок на ладони и выбросил туда, откуда поднял.
Отодвинув тяжелый засов, я отворил ворота. Внутри было очень просторно.
Солнечный свет, проникая сквозь щели в дощатых стенах, вычерчивал на темной
земле десяток ярких параллельных полос. Пахло землей и бензином.
В центре гаража стоял старенький джип, "Тойота Лэндкрузер". Ни на корпусе
машины, ни на колесах я не увидел ни пятнышка грязи. Бензина в баке - почти до
краев. Я пошарил рукой там, где Крыса постоянно прятал ключи от машины, Как я и
ожидал, те оказались на месте. Я вставил ключ зажигания, повернул его - и
двигатель тут же отозвался мягким, приятным урчанием. Что-что, а ухаживать за
автомобилем Крыса всегда был мастер... Я выключил двигатель, положил ключ на
прежнее место и, не вставая с сиденья водителя, огляделся. В бардачке под
передней панелью я не нашел абсолютно ничего примечательного. Карта
автомобильных дорог, полотенце да полплитки шоколада. На сидении сзади валялись
моток проволоки и громадные плоскогубцы. Вся задняя часть салона была усеяна
каким-то мусором, что было само по себе необычно для автомобиля Крысы. Я
выбрался из машины, открыл заднюю дверцу, собрал немного мусора с обивки кресла
в ладонь и поднес к полосе света. То, что я увидал, сильно смахивало на клочья
пуха, надерганные из тюфяка. Или же - на клочья овечьей шерсти. Я достал из
кармана пачку салфеток, завернул странный мусор в одну и спрятал в карман на
груди.
Почему Крыса не уехал на автомобиле? То, что машина стоит в гараже, означает
одно из двух: либо он спустился с гор пешком, либо же вообще никуда не
спускался. Ни в том, ни в другом объяснении здравого смысла не ощущалось, хоть
тресни. Еще три дня назад проехать по горной дороге не составило бы никаких
проблем; версия же о том, что Крыса, оставив дом нараспашку, сутками шатается по
долине и ночует под открытым небом, звучала слишком бредово, чтобы я принял ее
всерьез.
Оставив попытки что-либо понять, я вышел из гаража и двинулся к пастбищу.
Сколько ни ломай себе голову, тут уже все равно: сделать осмысленные выводы из
бессмысленной ситуации - вещь в принципе невозможная.
Солнце поднялось в небе повыше, и от пастбища повалил белый пар. В облаках пара
горы вдали выглядели размыто и призрачно. По огромной долине растекался сочный
