Человек-Овца долго разглядывал свое запястье, затем резко развернул кисть
обратной стороной и уставился на ладонь. Я вздрогнул: точно такой же жест в
задумчивости всю жизнь проделывал Крыса. Но Человек-Овца никак не мог оказаться
Крысой. Даже по росту они отличались - сантиметров на двадцать, не меньше.
- Ты теперь здесь будешь всегда? - спросил Человек-Овца.
- Да нет. Найду или друга, или овцу - и обратно. Только для этого я сюда и
пришел.
- Зимой здесь хорошо, - сказал он зачем-то опять. - Снег везде белый-белый. Все,
все замерзает...
И он засмеялся мелким, дробленым смехом. И без того широченные ноздри его
раздулись еще шире. Рот приоткрылся, обнажив до ужаса грязные зубы. На месте
двух передних зубов зияла дыра. Непостижимый ритм, в котором Человек-Овца то
приоткрывал, то захлопывал передо мной свою душу, был настолько
мистически-непостоянным, что, казалось, сам воздух в гостиной то густеет, то
вновь разряжается от очередного зигзага его настроения.
- Ну, мы пойдем, - вдруг сказал Человек-Овца. - Спасибо за курево.
Я молча кивнул.
- Желаем тебе поскорее найти своего друга... Или овцу, - сказал он.
- Угу, - кивнул я. - Если вдруг что-то узнаешь - ты уж мне сообщи. Хорошо?
Несколько секунд он мялся под моим взглядом так, словно ему было страшно неуютно
жить на свете.
- Хорошо... - выдавил он наконец. - Если что, мы тебе сообщим.
Я с огромным трудом сдержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Вруном
Человек-Овца был просто бездарным.
Надев перчатки, он поднялся с дивана и подошел к двери.
- Мы еще зайдем. Может, через несколько дней, точно не знаем - но зайдем, -
произнес он, и живой огонек в его глазах погас. - Надеемся, мы никого не
стесним?
- Нет, конечно! - поспешно замотал я головой. - Я буду очень рад!
- Ну, тогда зайдем, - сказал он и затворил за собой тяжелую дверь. Овечий
хвостик чуть было не прищемило - но, к счастью, все обошлось.
Через полуоткрытые ставни я видел, как он остановился во дворе и снова долго,
завороженно таращился на облезлый почтовый ящик. Затем вдруг резко ссутулился,
как бы подлаживая все тело к костюму овцы - и очень резво затрусил через поле к
роще на востоке от пастбища. Его оттопыренные в стороны уши при этом качались,
как доски трамплинов, с которых только что прыгнули в воду. Очень скоро
Человек-Овца превратился в белесую точку - а потом и вовсе растаял на фоне
берез.
Человек-Овца скрылся из виду, а я еще долго смотрел в окно на пастбище и на
рощу. Чем дольше я смотрел в окно, тем меньше у меня оставалось уверенности в
том, что Человек-Овца только что сидел в этой комнате и говорил со мной.
Тем не менее, на столе стояло два бокала из-под виски и пепельница с окурками
"Сэвэн Старз", а на диване я обнаружил несколько клочьев овечьей шерсти. Я
сравнил их с теми, что нашел на заднем сиденье "Лэндкрузера". Полное совпадение.
После ухода Человека-Овцы хотелось собраться с мыслями, и я отправился на кухню
жарить гамбургер. Мелко нарезал и поджарил на сковородке лук, затем достал из
холодильника кусок говядины, разморозил его и пропустил через мясорубку. В
огромной кухне царил строгий порядок и, я бы сказал, какая-то прочищающая мозги
атмосфера - несмотря на то, что посуда, кухонные инструменты, приправы со
специями, какие только могли понадобиться хорошему повару, были собраны здесь
просто в невообразимом количестве. Если бы мимо дома с такой кухней проложили
шоссе, можно было бы запросто, не меняя ничего в интерьере, открыть здесь
придорожный ресторанчик, что-нибудь типа горной заимки, и в этом деле весьма
преуспеть. А что? Обедать, созерцая через распахнутые окна, как в долине под
лазурными небесами пасутся овечьи стада - в этом есть своя прелесть! После обеда
мамаши и папаши выводят своих карапузов в долину играть с ягнятами, а влюбленные
парочки прогуливаются в роще среди берез... Сработало бы на все сто!
Крыса заправлял бы делами, я - готовил еду. Да и Человеку-Овце, я уверен, тоже
нашлось бы какое-нибудь занятие. В "Горной Заимке" даже его сумасбродный наряд
воспринимался бы вполне естественно. Позвали бы к себе практичного овчара -
пусть разводит и дальше своих овец. Должна же в такой компании быть хоть одна
практичная личность. Собак завели бы. А Профессор-Овца приезжал бы в гости на
выходные...
Я помешивал деревянной лопаткой лук на сковороде и предавался фантазиям о
ресторанчике.
Совершенно неожиданно в голове мелькнула мрачная мысль: а что, если я
действительно больше не увижу свою подругу и ее чудесные уши? Возможно,
Человек-Овца прав. Пожалуй, и в самом деле нужно было идти сюда одному. Может
даже, следовало... Я помотал головой и вернулся к мыслям о ресторанчике.
Старина Джей - вот с кем все бы пошло, как по маслу, приедь он сюда! Вот на ком
и должно было бы все держаться. На его терпении и сочувствии. На готовности все
понять и простить...
Решив подождать, пока лук на сковородке остынет, я присел у окна и еще долго
глядел на долину.
8. ЛИЧНОЕ ШОССЕ ГОСПОДИНА ВЕТРА
Следующие три дня протекли абсолютно бездарно. Ничего нового не происходило.
Человек-Овца не появлялся. Я готовил еду, ел, читал книги, после заката пил
виски и ложился спать. Утром вставал в шесть, выходил на пробежку, описывал по
краю пастбища полукруг и возвращался назад по прямой, после чего принимал душ и
брился.
С каждым утром воздух в долине становился все холоднее. Осенняя листва на
березах редела день ото дня, и сквозь дыры меж оголившихся веток в долину уже
просачивались с северо-запада первые зимние ветры. Всякий раз, возвращаясь с
пробежки, я останавливался точно посередине пастбища и слушал их голоса.
"Обратно не повернуть!" - выносили они мне безжалостный приговор. Короткая осень
закончилась.
Проведя три дня без сигарет и почти без движения, я потолстел на три килограмма,
но потом похудел на кило из-за бегания по утрам. Без курева поначалу приходилось
туго; но когда в радиусе тридцати километров вокруг нет ни одного сигаретного
автомата - остается только терпеть. Всякий раз, когда мне нестерпимо хотелось
затянуться, я думал про уши своей подруги. Тогда по сравнению с тем, что я
потерял, отсутствие сигарет казалось совсем пустяковой проблемой. Да так оно, в
общем, и было.
Поразмыслив, что мне делать с такой кучей свободного времени, я решил
попробовать силы в кулинарии. Чего только я не изобретал! Однажды у меня в
духовке получился даже телячий ростбиф. Я замораживал рыбу, натирал ее на
крупной терке и мариновал. Свежих овощей не хватало, но я искал на пастбище
съедобные травы и, нарезав ломтиками сушеного тунца, тушил рыбу с зеленью. Без
особых приправ и добавок, но умудрился-таки засолить капусту. Специально к
приходу Человека-Овцы наготовил разных закусок к выпивке. Но Человек-Овца не
приходил.
И все же большую часть дня я проводил у окна, разглядывая долину. Когда я долго,
не отрываясь, смотрел на нее, рождалось странное ощущение - словно там, за
березами, в роще мелькает чей-то крошечный силуэт; казалось, еще немного - и
кто-то появится из-за деревьев и зашагает через пастбище к дому. Чаще всего мне
казалось, будто это идет Человек-Овца, иногда мерещился Крыса, еще реже -
подруга. Несколько раз привиделась овца со звездой на спине.
Но сколько бы я ни ждал - никто не выходил из рощи на пастбище. Лишь ветер гнал
волну за волной по траве и улетал себе дальше, прошивая долину насквозь. Как
будто через долину проложили дорогу особой важности, этакое персональное шоссе -
специально для того, чтобы ветер мог нестись по нему, не останавливаясь.
Наделенный чрезвычайно важными полномочиями, Господин Ветер страшно спешил и
никогда не оглядывался назад.
На седьмой день выпал снег. Утро выдалось на удивление тихим, безветренным, и
только в небе скапливались, набухая, угрюмые свинцовые тучи. Я вернулся с
пробежки, сходил в душ, потом, поставив пластинку, сел пить утренний кофе - и
тут начался снегопад. Твердые, неправильной формы снежинки звонко зацокали об
оконные стекла. Вскоре поднялся ветер, и мириады снежинок устремились к земле
под углом в тридцать градусов, расчертив косыми штрихами пейзаж за окном.
Поначалу это напоминало абстрактный узор на оберточной бумаге какого-нибудь
фирменного магазина; но вскоре снег повалил еще гуще, весь пейзаж побелел до
последнего уголка - и ни гор, ни рощи в долине стало просто не разобрать. То был
не хлипкий снежок, что иногда выпадает в Токио. Валил отменный хокайдосский
снежище - хороня под собой все и вся, превращая всю землю вокруг в одну
гигантскую ледяную могилу.
Встав у окна, я попробовал смотреть на снег, но у меня тут же заболели глаза.
Тогда я задернул шторы, взял с полки книгу, уселся поближе к керосинке и
погрузился в чтение. Доиграла пластинка; что-то мягко щелкнуло, игла отползла
обратно на рожок - и воздух наполнила леденящая душу, могильная тишина. Тишина
дома, в котором умерли все обитатели. Я отложил книгу, встал и, сам не зная
зачем, принялся методично обходить все уголки огромного дома. Из гостиной прошел
в кухню, спустился в подпол, проверил кладовку, ванную, туалет, затем поднялся
на второй этаж и принялся распахивать дверь за дверью каждой комнаты по порядку.
Никого. Пустые комнаты, затопленные тишиной, как подсолнечным маслом. Разве что
тишина в каждой комнате звучала чуть по-своему - вот и все.
Я был абсолютно один - и, пожалуй, никогда еще в жизни не чувствовал себя так
одиноко. В первый раз за последние пару дней дико хотелось курить - но курева,
конечно же, не осталось. Тогда я налил виски и выпил, не разбавляя. Если пить
так всю зиму, подумал я, то к весне можно запросто спиться. Впрочем, для этого
потребовалось бы куда больше, чем припасено в доме. Три бутылки виски, бутылка
бурбона да дюжина ящиков пива - и больше ни капли. Готов спорить, Крыса продумал
и это.
Интересно, продолжает ли пьянствовать мой напарник? Удалось ли ему переделать
нашу фирму в маленькую переводческую контору? Когда-нибудь, я уверен, он
все-таки на это решится. И отлично справится со всем без меня. Как ни крути, мы
с ним давно уже шли к такой ситуации. К тому, чтобы шесть лет спустя каждый
опять начинал сначала.
После обеда снег прекратился. Так же внезапно, как и начался. Небо до самого
горизонта затянули плотные, какие-то глиняные облака; через редкие щели меж ними
солнце протискивало лучи и гигантскими столбами света неторопливо ощупывало
долину. Грандиозное зрелище.
Я вышел из дома. Земля под ногами была усеяна крупными белыми градинами, точно
сахарными леденцами. Выпуклые и твердые, леденцы эти как бы заявляли всему миру,
что вовсе не собираются таять. И все-таки когда часы у камина пробили три, снег
стаял почти полностью. Земля заблестела от сырости, и в лучах предзакатного
солнца долина окуталась призрачным, мягким сиянием. Жизнерадостно, словно после
долгой неволи, защебетали птицы.
Разделавшись с ужином, я поднялся в комнату Крысы, позаимствовал оттуда брошюрку
"Испеки Сам" и сборник новелл Конрада, вернулся, сел на диван в гостиной и начал
читать новеллы. Прочитав около трети книги, я вдруг обнаружил между страниц
небольшую, сантиметров десять на десять газетную вырезку, которую Крыса
использовал вместо закладки. Даты нигде не значилось, но по цвету и состоянию
бумаги я заключил, что газета вышла сравнительно недавно. Весь текст -
исключительно местные новости. В Саппоро открылся симпозиум по проблеме старения
общества. На берегу Асахигава пройдет спортивная эстафета. Будут прочитаны
лекции о кризисе на Ближнем Востоке... Абсолютно ничего, что Крыса или я сочли
бы достойным внимания. На обороте же - сплошь одни объявления. Я зевнул,
захлопнул книгу, поплелся на кухню и, подогрев заварник, допил оставшийся кофе.
Прочитав газетные новости, я впервые почувствовал, что целую неделю живу в
изоляции от внешнего мира. Без телевидения, радио, свежих газет и журналов.
Может быть, сейчас, в эту самую минуту на Токио падают ядерные ракеты. Может
быть, все человечество умирает в муках от неизвестной чумы. Может быть,
Австралию оккупировали марсиане. Что бы там ни случилось - ЗНАТЬ про это мне
