Страх то окрыляет нам пятки, как в двух предыдущих примерах, то,
напротив, пригвождает и сковывает нам ноги, как можно прочесть об императоре
Феофиле, который, потерпев поражение в битве с агарянами [5], впал в такое
безразличие и такое оцепенение, что не был в силах даже бежать: adeo, pavor
etiam auxilia formidat.[6] Кончилось тем, что Мануил, один из главных его
военачальников, схватив его за плечо и встряхнув, как делают, чтобы
пробудить человека от глубокого сна, обратился к нему с такими словами:
"Если ты не последуешь сейчас за мною, я предам тебя смерти, ибо лучше
расстаться с жизнью, чем, потеряв царство, сделаться пленником".
Крайняя степень страха выражается в том, что, поддаваясь ему, мы даже
проникаемся той самой храбростью, которой он нас лишил в минуту, когда
требовалось исполнить свой долг и защитить свою честь. При первом крупном
поражении римлян во время войны с Ганнибалом - в этот раз командовал ими
консул Семпроний - один римский отряд численностью до десяти тысяч пехоты,
оказавшись во власти страха и не видел, в своем малодушии, иного пути
спасения, бросился напролом, в самую гущу врагов, и пробился сквозь них с
вызывающей изумление дерзостью, нанеся тяжелый урон карфагенянам. Таким
образом, он купил себе возможность позорно бежать за ту самую цену, которою
мог бы купить блистательную победу. Вот чего я страшусь больше самого
страха.
Вообще же страх ощущается нами с большею остротой, нежели остальные
напасти.
Многих из тех, кого помяли в какой-нибудь схватке, израненных и еще
окровавленных, назавтра можно снова повести в бой, но тех, кто познал, что
представляет собой страх перед врагом, тех вы не сможете заставить хотя бы
взглянуть на него. Все, кого постоянно снедает страх утратить имущество,
подвергнуться изгнанию, впасть в зависимость, живут в постоянной тревоге;
они теряют сон, перестают есть и пить, тогда как бедняки, изгнанники и рабы
зачастую живут столь же беспечно, как все прочие люди. А сколько было таких,
которые из боязни перед муками страха повесились, утопились или бросились в
пропасть, убеждая нас воочию в том, что он еще более несносен и нестерпим,
чем сама смерть.
Греки различали особый вид страха, который ни в какой степени не
зависит от несовершенства наших мыслительных способностей. Такой страх, по
их мнению, возникает без всяких видимых оснований и является внушением неба.
Он охватывает порою целый народ, целые армии. Таким был и тот приступ
страха, который причинил в Карфагене невероятные бедствия. Во всем городе
слышались лишь дикие вопли, лишь смятенные голоса. Всюду можно было увидеть,
как горожане выскакивали из домов, словно по сигналу тревоги, как они
набрасывались один на другого, ранили и убивали друг друга, будто это были
враги, вторгшиеся, чтобы захватить город. Смятение и неистовства
продолжались до тех пор, пока молитвами и жертвоприношениями они не смирили
гнева богов. [7]
Такой страх греки называли паническим.
----------------------------------------------------------------------
[1] Я оцепенел: волосы мои встали дыбом, и голос замер в гортани (лат). -
Вергилнй. Энеида, II, 774.
[2] ...принимали... крест белого цвета за красный. - На знаменах французских
королевских войск времен Монтеня был изображен белый крест; на многих
знаменах испанцев - красный, эмблема могущественных рыцарских орденов
Испании: ордена Калатравы и ордена Сант-Яго.
[3] ...когда принц Бурбонский брал Рим... - Взятие в 1627 г. Рима войсками
Карла V под командованием перешедшего к нему на службу принца Бурбонского
сопровождалось необычайными жестокостями и полным разграблением города.
[4] Германик - римский полководец, племянник императора Тиберия (ок. 16 г.
до н. э. - 19 г. н. э.).
[5] Феофил - византийский император (829-842). - Агаряне - библейское
наименование аравитян, т. е. арабов.
[6] До такой степени страх заставляет трепетать даже перед тем, что могло бы
оказать помощь (лат). - Квинт Курций, III, 11.
[7] Смятение н неистовства продолжались... - Случай, о котором рассказывает
Монтень, произошел в Карфагене в IV в. до н. э. Обстановка в городе была
крайне напряженной. Свирепствовала моровая язва, уносившая ежедневно тысячи
жизней. Ходили зловещие слухи о приближении сардинских кораблей и об
африканцах, несметными толпами подступающих к Карфагену. Источник Монтеня:
Диодор Сицилийский, XV, 24.
Мишель Монтень. О силе нашего воображения
---------------------------------------------------------------
MICHEL DE MONTAGNE -- LES ESSAIS
Москва ГОЛОС 1992
OCR Leshka
--------------------------------------------------------------------
Fortis imaginatio generat casum,* - говорят ученые.
Я один из тех, на кого воображение действует с исключительной силой.
Всякий более или менее поддается ему, но некоторых оно совершенно одолевает.
Его натиск подавляет меня. Вот почему я норовлю ускользнуть от него, но не
сопротивлять ему. Я хотел бы видеть вокруг себя лишь здоровые и веселые
лица. Если кто-нибудь страдает в моем присутствии, я сам начинаю испытывать
физические страдания, и мои ощущения часто вытесняются ощущениями других.
Если кто-нибудь поблизости закашляется, у меня стесняется грудь и першит в
горле. Я менее охотно навещаю больных, в которых принимаю участие, чем тех,
к кому меньше привязан и к кому испытываю меньшее уважение. Я перенимаю
наблюдаемую болезнь и испытываю ее на себе. И я не нахожу удивительным, что
воображение причиняет горячку и даже смерть тем, кто дает ему волю и
поощряет его. Симон Тома был великим врачом своего времени. Помню, как
однажды, встретив меня у одного из своих больных, богатого старика, больного
чахоткой, он, толкуя о способах вернуть ему здоровье, сказал, между прочим,
что один из них - это сделать для меня привлекательным пребывание в его
обществе, ибо, направляя свой взор на мое свежее молодое лицо, а мысли на
жизнерадостность и здоровье, источаемые моей юностью в таком изобилии, а
также заполняя свои чувства цветением моей жизни, он сможет улучшить свое
состояние. Он забыл только прибавить, что из-за этого может ухудшиться мое
собственное здоровье. Вибий Галл настолько хорошо научился проникаться
сущностью и проявлениями безумия, что, можно сказать, вывихнул свой ум и
никогда уже не мог вправить его; он мог бы с достаточным основанием
похваляться, что стал безумным от мудрости [1]. Встречаются и такие,
которые, трепеща перед рукой палача, как бы упреждают ее, - и вот тот, кого
развязывают на эшафоте, чтобы прочитать ему указ о помиловании, - покойник,
сраженный своим собственным воображением. Мы покрываемся потом, дрожим,
краснеем, бледнеем, потрясаемые своими фантазиями, и, зарывшись в перину,
изнемогаем от их натиска; случается, что иные даже умирают от этого. И
пылкая молодежь иной раз так разгорячится, уснув в полном одеянии, что во
сне получает удовлетворение своих любовных желаний:
Ut, quasi transactis saepe omnibus rebus, profundant Flurainis ingentes
fluctus vestemque cruentent. [2]
И хотя никому кому не внове, что в течение ночи могут вырасти рога у
того, кто, ложась, не имел их в помине, все же происшедшее с Циппом [3],
царем италийским, особенно примечательно; последний, следя весь день с
неослабным вниманием за боем быков и видя ночь напролет в своих сновидениях
бычью голову с большими рогами, кончил тем, что вырастил их на своем лбу
одной силою воображения. Страсть одарила одного из сыновей Креза [4]
голосом, в котором ему отказала природа; а Антиох схватил горячку,
потрясенный красотой Стратоники, слишком сильно подействовавшей на его душу
[5]. Плиний рассказывает, что ему довелось видеть некоего Луция Коссиция -
женщину, превратившуюся в день своей свадьбы в мужчину. Понтано [6] и другие
сообщают о превращениях такого же рода, имевших место в Италии и в
последующие века. И благодаря не знающему преград желанию, а также желанию
матери,
Vota puer solvit, quae femina voverat iphis. [7]
Проезжая через Витри Ле-Франсе, я имел возможность увидеть там
человека, которому епископ Суассонский дал на конфирмации имя Жермен; этого
молодого человека все местные жители знали и видели девушкой, носившей до
двадцатидвухлетнего возраста им Мария. В то время, о котором я вспоминаю,
этот Жермен был с большой бородой, стар и не был женат. Мужские органы,
согласно его рассказу, возникли у него в тот момент, когда он сделал усилие,
чтобы прыгнуть дальше. И теперь еще между местными девушками распространена
песня, в которой они предостерегают друг дружку от непомерных прыжков, дабы
не сделаться юношами, как это случилось c Марией-Жерменом. Нет никакого чуда
в том, что такие случае происходят довольно часто. Если воображение в силах
творить подобные вещи, то, постоянно прикованное к одному и тому же
предмету, оно предпочитает порою, вместо того, чтобы возвращаться все снова
и снова к тем же мыслям и тем же жгучим желаниям, одарять девиц навсегда
этой мужской принадлежностью.
Некоторые приписывают рубцы короля Дагобера и святого Франциска [8]
также силе их воображения. Говорят, что иной раз оно бывает способно
поднимать тела и переносить их с места на место. А Цельс [9] - тот
рассказывает о жреце, доводившем свою душу до такого экстаза, что тело его
на долгое время делалось бездыханным и теряло чувствительность. Святой
Августин называет другого, которому достаточно было услышать чей-нибудь плач
или стон, как он сейчас же впадал в обморок, и настолько глубокий, что
сколько бы ни кричали ему в самое ухо и вопили и щипали его и даже
подпаливали, ничто не помогало, пока он не приходил, наконец, в сознание; он
говорил, что в таких случаях ему слышатся какие-то голоса, но как бы
откуда-то издалека и только теперь, опомнившись, он замечал свои синяки и
ожоги. А что это не было упорным притворством и что он не скрывал просто-
напросто свои ощущения, доказывается тем, что, пока длился обморок, он не
дышал и у него не было пульса [10].
Вполне вероятно, что вера в чудеса, видения, колдовство и иные
необыкновенные вещи имеет своим источником главным образом воображение,
воздействующее с особой силой на души людей простых и невежественных,
поскольку они податливее других. Из них настолько вышибли способность здраво
судить, воспользовавшись их легковерием, что им кажется, будто они видят то,
чего на деле вовсе не видят.
Я держусь того мнения, что так называемое наведение порчи на
новобрачных, которое столь многим людям причиняет большие неприятности и о
котором в наше время столько толкуют, объясняется, в сущности, лишь
действием тревоги и страха. Мне доподлинно известно, что некто, за кого я
готов поручиться, как за себя самого, в том, что его-то уж никак нельзя
заподозрить в недостаточности подобного рода, равно как и в том, что он был
во власти чар, услышав как-то от одного из своих приятелей о внезапно
постигшем того, в притом в самый неподходящий момент, полном бессилии,
испытал, оказавшись в сходном положении, то же самое вследствие страха,
вызванного в нем этим рассказом, поразившим его воображение. С тех пор с ним
не раз случалась подобная вещь, ибо тягостное воспоминание о первой неудаче
связывало и угнетало его. В конце концов, он избавился от этого надуманного
недуга при помощи другой выдумки. А именно, признаваясь в своем недостатке и
предупреждая о нем, он облегчал свою душу, ибо сообщением о возможности
неудачи он как бы уменьшал степень своей ответственности, и она меньше
