пришло на помощь их надувательским предписаниям? Они знают из сочинения,
написанного одним из светил их ремесла, что бывают люди, которые
поправляются от одного вида лекарства.
Обо всех этих причудливых и странных вещах я вспомнил совсем недавно в
связи с тем, о чем мне рассказывал наш домашний аптекарь, - его услугами
пользовался мой покойный отец, - человек простой, из швейцарцев, а это, как
известно, народ ни в какой мере не суетный и не склонный прилгнуть. В
течение долгого времени, проживая в Тулузе, он посещал одного больного
купца, страдавшего от камней и нуждавшегося по этой причине в частных
клистирах, так что врачи, в зависимости от его состояния, прописывали ему по
его требованию клистиры разного рода. Их приносили к нему, и он никогда не
забывал проверить, все ли в надлежащем порядке; нередко он пробовал также,
не слишком ли они горячи. Но вот он улегся в постель, повернулся спиною; все
сделано, как полагается, кроме того, что содержимое клистира так и не
введено ему внутрь. После этого аптекарь уходит, а пациент устраивается
таким образом, словно ему и впрямь был поставлен клистир, ибо все
проделанное над ним действовало на него не иначе, как действует это средство
на тех, кто по-настоящему применяет его. Если врач находил, что клистир
подействовал недостаточно, аптекарь давал ему еще два или три совершенно
таких же. Мой рассказчик клянется, что супруга больного, дабы избежать
лишних расходов (ибо он оплачивал эти клистиры, как если бы они и в самом
деле были ему поставлены), делала неоднократные попытки ограничиться
тепловатой водой, но так как это не действовало, проделка ее вскоре
открылась и, поскольку ее клистиры не приносили никакой пользы, пришлось
возвратиться к старому способу.
Одна женщина, вообразив, что проглотила вместе с хлебом булавку,
кричала и мучилась, испытывая, по ее словам, нестерпимую боль в области
горла, где якобы и застряла булавка. Но так как не наблюдалось ни опухоли,
ни каких-либо изменений снаружи, некий смышленый малый, рассудив, что тут
всего-навсего мнительность и фантазия, порожденные тем, что кусочек хлеба
оцарапал ей мимоходом горло, вызвал у нее рвоту и подбросил в те, чем ее
вытошнило, изогнутую булавку. Женщина, поверив, что она и взаправду извергла
булавку, внезапно почувствовала, что боли утихли. Мне известен также и такой
случай: один дворянин, попотчевав на славу гостей, через три или четыре дня
после этого стал рассказывать в шутку (ибо в действительности ничего
подобного не было), будто он накормил их паштетом из кошачьего мяса. Это
ввергло одну девицу из числа тех, кого он принимал у себя, в такой ужас, что
у нее сделались рези в желудке, а также горячка, и спасти ее так и не
удалось. Даже животные, и те, совсем как люди, подвержены силе своего
воображения; доказательством могут служить собаки, которые околевают с
тоски, если потеряют хозяина. Мы наблюдаем также, что они тявкают и
вздрагивают во сне; а лошади ржут и лягаются.
Но все вышесказанное может найти объяснение в тесной связи души с
телом, сообщающими друг другу свое состояние. Иное дело, если воображение,
как это подчас случается, воздействует не только на свое тело, но и на тело
другого. И подобно тому как больное тело переносит свои немощи на соседей,
что видно хотя бы на примере чумы, сифилиса или глазных болевией,
переходящих с одного на другого, -
Dum spectant oculi laesos, laeduntur et ipsi: Multaque corporibus
transitione nocent, [14]
так, равным образом, и возбужденное воображение мечет стрелы, способные
поражать окружающие предметы. Древние рассказывают о скифских женщинах,
которые, распалившись на кого-нибудь гневом, убивали его своим взглядом.
Черепахи и страусы высиживают свои яйца исключительно тем, что, не
отрываясь, смотрят на них, и это доказывает, что они обладают некоей
изливающейся из них силою. Что касается колдунов, то утверждают, будто их
взгляды наводят порчу и сглаз:
Nescio qui teneros oculus mihi fascinat agnos. [15]
Чародеи, впрочем, по-моему, плохие ответчики. Но вот что мы знаем на
основании опыта: женщины сообщают детям, вынашивая их в своем чреве, черты
одолевающих их фантазией; доказательством может служить та, что родила
негра. Карлу, королю богемскому и императору, показали как-то одну девицу из
Пизы, покрытую густой и длинною шерстью; по словам матери, она ее зачала
такою, потому что над ее постелью висел образ Иоанна Крестителя. То же самое
и у животных; доказательство - овны Иакова [16], а также куропатки и зайцы,
выбеленные в горах лежащим там снегом. Недавно мне пришлось наблюдать, как
кошка подстерегала сидевшую на дереве птичку; обе они некоторое время
смотрели, не сводя глаз, друг на друга, и вдруг птичка как мертвая свалилась
кошке прямо в лапы, то ли одурманенная своим собственным воображением, то ли
привлеченная какой-то притягательной силой, исходившей от кошки. Любители
соколиной охоты знают, конечно, рассказ о сокольничем, который побился об
заклад, что, пристально смотря на парящего в небе ястреба, он заставит его,
единственно лишь силою своего взгляда, спуститься на землю и, как говорят,
добился своего. Впрочем, рассказы, заимствованные мной у других, я оставляю
на совести тех, от кого я их слышал.
Выводы из всего этого принадлежат мне, и я пришел к ним путем
рассуждения, а не опираясь на мой личный опыт. Каждый может добавить к
приведенному мной свои собственные примеры, а у кого их нет, то пусть
поверит мне, что они легко найдутся, принимая во внимание большое число и
разнообразие засвидетельствованных случаев подобного рода. Если приведенные
мною примеры не вполне убедительны, пусть другой подыщет более подходящие.
При изучении наших нравов и побуждений, чем я, собственно, и занимаясь,
вымышленные свидетельства так же пригодны, как подлинные, при условии, что
они не противоречат возможному. Произошло ли это в действительности или нет,
случилось ли это в Париже иль в Риме, с Жаном иль Пьером, - вполне
безразлично, лишь бы дело шло о той или иной способности человека, которую я
с пользою для себя подметил в рассказе. Я ее вижу и извлекаю из нее выгоду,
независимо от того, принадлежит ли она теням или живым людям. И из различных
уроков, заключенных нередко в подобных историях, я использую для своих целей
лишь наиболее необычные и поучительные. Есть писатели, ставящие себе задачей
изображать действительные события. Моя же задача - лишь бы я был в состоянии
справиться с нею - в том, чтобы изображать вещи, которые могли бы произойти.
Школьной премудрости разрешается - да иначе и быть не могло бы - усматривать
сходство между вещами даже тогда, когда на деле его вовсе и нет. Я же ничего
такого не делаю и в этом отношении превосхожу своею дотошностью самого
строгого историка. В примерах, мною здесь приводимых и почерпнутых из всего
того, что мне довелось слышать, самому совершить или сказать, я не позволил
себе изменить ни малейшей подробности, как бы малозначительна она ни была. В
том, что я знаю, - скажу по совести, - я не отступаю от действительности ни
на йоту; ну, а если чего не знаю, прошу за это меня не винить.
Кстати, по этому поводу: порой я задумываюсь над тем, как это может
теолог, философ или вообще человек с чуткой совестью и тонким умом браться
за составление хроник? Как могут они согласовать свое мерило правдоподобия с
мерилом толпы? Как могут они отвечать за мысли неизвестных им лиц и выдавать
за достоверные факты свои домыслы и предположения? Ведь они, пожалуй,
отказались бы дать под присягою показания относительно сколько-нибудь
сложных происшествий, случившихся у них на глазах; у них нет, пожалуй, ни
одного знакомого им человека, за намерения которого они согласились бы
полностью отвечать. Я считают, что описывать прошлое - меньший риск, чем
описывать настоящее, ибо в этом случае писатель отвечает только за точную
передачу заимствованного им у других. Некоторые уговаривают меня [17]
описать события моего времени; они основываются на том, что мой взор менее
затуманен страстями, чем чей бы то ни было, а также что я ближе к этим
событиям, чем кто-либо другой, ибо судьба доставила мне возможность общаться
с вождями различных партий. Но они упускают из виду, что я не взял бы на
себя этой задачи за всю славу Саллюстия [18], что я заклятый враг всяческих
обязательств, усидчивости, настойчивости; что нет ничего столь
противоречащего моему стилю, как распространенное повествование; что я
постоянно сам себя прерываю, потому что у меня не хватает дыхания; что я не
обладаю способностью стройно и ясно что-либо излагать; что я превосхожу,
наконец, даже малых детей своим невежеством по части самых обыкновенных,
употребляемых в повседневном быту фраз и оборотов. И все же я решился
высказать здесь, приспособляя содержание к своим силам, то, что я умею
сказать. Если бы я взял кого-нибудь в поводыри, мои шаги едва ли совпадали б
с его шагами. И если бы я был волен располагать своей волей, я предал бы
гласности рассуждения, которые и на мой собственный взгляд и в соответствии
с требованиями разума были бы противозаконными и подлежали бы наказанию
[19]. Плутарх мог бы сказать о написанном им, что забота о достоверности,
всегда и во всем, тех примеров, к которым он обращается, - не его дело; а
вот, чтобы они были назидательны для потомства и являлись как бы факелом,
озаряющим путь к добродетели, - это действительно было его заботой. Предания
древности - не то, что какое- нибудь врачебное снадобье; здесь не
представляет опасности, составлены ли они так или этак.
---------------------------------------------------------------------------
* Сильное воображение порождает событие (лат).
[1] ...стал безумным от мудрости. - Монтень не вполне точно передает рассказ
Сенеки Старшего (Контроверзы, II, 9, 28), сообщающего, что Вибий Галл стал
безумным, воспроизводя с чрезмерным рвением все движения умалишенных.
[2] Так что нередко они, словно бы совершив все, что требуется, извергают
обильные потоки и марают свои одежды (лат). - Лукреций, IV, 1035-1036.
[3] ...все же происшедшее с Циппом... примечательно... - Согласно Валерию
Максиму (V, 6), Ципп был не "царем италийским", а римским претором. Плиний
Старший (Естественная история, XI, 45) считает этот рассказ басней.
[4] Страсть одарила одного из сыновей Креза голосом... - По словам Геродота,
сын Креза был немым от рождения и заговорил под влиянием страха (Геродот, I,
85).
[5] ...Аитиох... потрясенный красотой Стратоники... - Речь идет об Антиохе
Сотере (Спасителе), сыне сирийского царя Селевка Никатора (Победителя).
Стратоника - мачеха Антиоха (IV-11I вв. до н. э.).
[6] Джовиано Понтано (1426-1503) - ученый филолог, поэт и историк;
основатель Неаполитанской академии; помимо ученых трудов, оставил после себя
много стихов.
[7] И юноша выполнил те обеты, которые были даны им же, когда он был
девушкой Ифис (лат). - Овидий. Метаморфозы, IX, 794.
[8] Дагобер - франкский (во Франции) король из династии Меровингов (ум. в
688 г.); о нем сложилось немало баснословных преданий. - Франциск Ассизский
(1182-1226) - итальянский религиозный деятель и писатель, основатель
бродячего монашеского ордена францисканцев. По преданию, у фанатически
религиозного Франциска от глубоких размышлений о страданиях Христа появились
рубцы или раны("стигматы") на ладонях и ступнях.
[9] Цельс - знаменитый римский врач I в. н. э., автор медицинского трактата,
