ракетами новейшей конструкции.
- Сержант Подкопаев... займите место водителя... - кивнув
на один из тягачей, приказал мне полковник торжественным голосом.
- Есть! - Я нырнул в кабину "урагана", начиная уяснять
причину ночной поездки: мы вывозили оружие, не предназначенное
для всеобщего обозрения, направляясь, вероятно, к железнодорожной
ветке, где располагалась специальная погрузочная станция.
Взревел дизель, сизые выхлопные газы заполонили подземелье,
откуда неторопливо выползала многотонная махина перевозчика
ракет. Я зажег фару-искатель, высветившую погруженные во тьму
здания дивизиона, и тут в кабину забрался, усиленно крестясь,
Михал Иваныч.
- Ну, Толя, с Богом! - произнес он свою сакраментальную
фразу. - Рули осторожно, не рядовой состав везем... И не табачные
изделия. Пистолет взял?
- Конечно.
- Ценная вещь... На черном рынке две тысячи марок дают...
Мы выехали за ворота дивизиона, направляясь к автобану.
Только тут я, всецело поглощенный управлением тяжелого
транспортного средства, заметил на коленях полковника
портфельчик, из которого, порывшись, он извлек портативную рацию
с цифровым табло, проговорив в ее микрофон:
- Я "Одуванчик", как слышите, прием?!
- "Одуванчик", я "Поле", - откликнулся чей-то далекий,
бесцветный голос. - Доложите о маршруте.
- Базу покинул, прохожу участок номер один.
- Вас понял, будьте на связи при переходе на участок номер
два.
- Контроль? - спросил я полковника.
- Ага, - кивнул он, нервно закуривая.
- Четко работают, - прокомментировал я.
- Они такие... - сказал Покусаев неопределенно.
Внезапно меня посетило некое подозрение.
- Мы... надеюсь, ракету не на продажу везем? - спросил я,
стараясь привнести в интонацию юмор.
- Честно? - отозвался полковник. - Если честно, Толя, то,
может, я бы ее и впарил, с Богом, но таких покупателей здесь не
найдешь... А до Ирака нам с тобой не доехать. Направо сворачивай!
- "Одуванчик", мы видим вас, - подала голос рация. -
Остановитесь через пятьсот метров.
В зеркальце бокового обзора я внезапно увидел сигнальные
огни полицейской машины. Точно такие же огни вспыхнули и впереди,
на темной обочине...
- Полиция! - сказал я растерянно.
- Все правильно, - рассудительно кивнул Михал Иваныч. -
Машины сопровождения. Тормози. И вылезай.
- Зачем?
- Тебе что, мать твою, боевой приказ нужен, по-человечески
не понимаешь?! Или с тобой по-военному разговаривать, на "вы"?
Вздохнув, я заглушил дизель, спрыгнув на землю и тут же
очутился в окружении лиц в полицейской форме и в гражданских
костюмах, что, однако, плохо скрывали принадлежность их
владельцев к категории погононосителей.
Вокруг звучала немецкая речь. Один из гражданских пожимал руку
Михал Иваныча, широко моему командиру при этом улыбаясь.
Я ничего не понимал...
Где мы? Что это за публика? Когда наконец последует команда
тронуться дальше?
Михал Иваныч указал мне на полицейскую машину. Произнес
возбужденно:
- Садись, поехали, с Богом... По пути все объясню. Ну,
чего ты сегодня как отмороженный? Не выспался?
Мы разместились на заднем сиденье; за руль сел полицейский в
форме, рядом с ним - военный тип в гражданском.
- Такие, мой мальчик, дела, - начал Михал Иваныч, извлекая
из своего портфеля плоскую бутылочку с виски и совершая из
бутылочки основательный глоток. - Значит, получаю я тут на днях
приказ командования: вывозить дивизион из Германии. В район озера
Байкал. Увлекательный приказ, как полагаешь?
- Полагаю, не очень, - сказал я.
- Во-от! Ну, и чего делать?
Меня осенило. Я вспомнил слова господина Покусаева о бездарных
придурках, которые не в состоянии даже продать с толком
собственную Родину. Кажется, я понял теперь смысл такого его
тонкого замечания. Как и природу полнейшего равнодушия полковника
к разного рода распродажам и барахолкам.
Мы приехали к немцам, сдав им стратегическую ракету!
Мне невольно открылось, что тот, кому многое дано, еще больше
берет себе сам.
- Так, - сказал я. - С вами все ясно, полковник. Вы
получите какой угодно статус. И, наверное, гонорар, хотя
утверждали, что ракета товаром не является. А что уготовано мне?
- А помнишь, Толя, я говорил, что твой английский тебе
вскоре пригодится? - проникновенно вопросил полковник. - Вот и
настал черед... Ты тоже можешь подать заявление, рекомендацию я
устрою...
Меня поневоле начал разбирать нервный смех.
- Ты зря смеешься, Толя, зря... Я уже старый, а ты
молодой, все впереди... Я ведь тебя специально с собой взял, с
прицелом... - Последовал новый глоток. - Ну, сам сообрази: чего
бы ты после моего отъезда делал, а? Сначала бы по особым отделам
затаскали, а потом услали к чертям на острия рогов... А тут
шанс, Толя, шанс... Ты уж меня извини, но я ведь по-человечески,
с Богом...
Я уже не слушал своего набожного и одним уже этим грешного
командира, лихорадочно соображая, как в данной ситуации
поступить.
Шкурный поступок перебежчика в полковничьем мундире мной
категорически осуждался, но в описании последствий нашего
путешествия в тыл противника старый негодяй, несомненно, был
прав: меня, конечно бы, не посадили, но поизмывались бы надо мною
изрядно, причем наверняка бы всплыла подоплека моего перевода в
Германию из внутренних войск, объяснить которую сколь-нибудь
внятно я бы не смог. А там, перебирая нить, добрались и до
беглого осужденного, и до перипетий моей службы в конвойной
шестнадцатой роте...
- ... с Богом! - донеслось до меня окончание фразы.
- В общем, Михал Иваныч, скажу так, - произнес я. - Подлец
вы, конечно, законченный...
- Да, - с горестной готовностью согласился полковник.
- Но, - продолжил я, - если бы вы отчалили без меня, мне
все равно бы светило небо в крупных булыжниках...
- В астероидах! - уточнил Покусаев.
- Вот именно, - согласился я. - А потому... мне ничего не
остается, видимо, как передислоцироваться в лагерь противника.
Хотя желания - никакого.
- Счастья ты своего еще не понял! - сказал Михал Иваныч. -
Рыба ищет где глубже, а человек - где вобла. С икрой. А тебе все
на блюде преподнесли. С вилочкой. На здоровье, мол! Кстати. Отдай
пистолет. Поносил - хватит.
- Не отдам, - ответил я. - У вас свой есть. Точно такой
же. Его и продавайте. А мне с пистолетом будет спокойнее в
страдающем от преступности западном обществе. И еще: я имею право
на моральную компенсацию от вас, гражданин бывший полковник. За
ваше сегодняшнее благодеяние. Так?!
- Ну... имеешь... - прозвучал покорный ответ.
- Теперь. А вы действительно уверены, что меня не вернут
обратно? На растерзание?
- Не-ет! - замахал руками Покусаев. - Они понимают... Ты
им, кстати, сразу же заяви: родился, мол, в Америке, давайте сюда
консула, буду просить гражданство!
- И дадут консула?
- Дадут-дадут!
- С Богом? - уточнил я.
- А-а как же!
4.
Полицейский автомобиль остановился у казармы немецкой воинской части.
Нас попросили освободить салон, проводив через проходную в
роскошный кабинет местного военачальника: со стенами, отделанными
темным полированны деревом, оленьими и кабаньими головами,
кожаной мебелью и старинными бронзовыми торшерами.
За столом, по своей величине напоминавшим небольшой
аэродром, сидел белобрысый человек лет сорока в светлой
спортивной куртке, надетой на свеженькую шелковую рубашку. У
человека было открытое приятное лицо.
- Вы полковник Кусачкин? - произнес он по-русски с сильным
акцентом, указав пальцем в сторону Михал Иваныча, замершего по
стойке "смирно".
- Так точно-с... - просипел мой бывший начальник, не
удосужившись подкорректировать произнесение своей фамилии, и
согнулся в каком-то нелепом полупоклоне, подобострастно выпятив
толстую задницу, туго обтянутую галифе.
Мне было жаль чистого узорчатого ковра, на котором я стоял,
иначе бы сплюнул, точно.
Человек, сидевший за столом, посмотрел на мою физиономию и
снисходительно улыбнулся. Затем продолжил:
- Мы выполнили свое обещание, господин Кусачкин. Ваша
семья у нас, и прямо сейчас вы отправляетесь на Запад.
- Сердечно признателен, - молвил подлый предатель.
- Идите, вас проводят. - Человек за столом небрежно махнул
рукой.
Не меняя позы, характерной для лиц, пораженных приступом
аппендицита, полковник, пятясь задом, вышел вон из кабинета. И -
из моей жизни.
- Садитесь, сержант, - указал белобрысый на кресло. - Чай,
кофе? Водка?.. - Он принужденно рассмеялся.
- У вас здесь что, кафе? - спросил я. По-английски.
- О да, я совершенно забыл! - воскликнул он, также
переходя на язык моего детства и отрочества. - Вы же
американец...
- Американцы, - заметил я, - живут в некотором отдалении
от того места, где мы находимся.
- Американцы живут везде, - возразил хозяин кабинета. -
Итак. Анатоль, да?
- Примерно, - не стал оспаривать я.
- Что будем делать? У вас есть выбор: возвратиться в свое
подразделение или просить политического убежища.
- У кого просить? У вас?
- Нет, зачем же? У нас существуют специализированные
учреждения. Но. - Он выдержал паузу. - Я мог бы вам серьезно
посодействовать.
- Содействуйте, - согласился я.
- Но тогда вам придется ответить на некоторые вопросы.
Вопрос первый. Вы попали в Германию благодаря рекомендации
второго мужа вашей мамы, не так ли? Правда, он почему-то носит
условное наименование "дяди"...
Ах, Покусаев-Кусачкин, ах, сука!..
- Да, - коротко произнес я. - Было дело.
- Очень хорошо! Вы знаете, чем занимался ваш... отчим?
- Знаю, - сказал я.
- Так... И чем же?
- Ходил на работу, приносил маме зарплату.
- Сержант! - Лицо белобрысого внезапно стало замкнуто-
враждебным. - Я ценю юмор, но порой он может привести к слезам...
Сейчас решается ваша судьба. И если вы хотите, чтобы она
разрешилась благополучно...
- Послушайте, - перебил я. - Вот - вы... Человек из
спецслужб. Наверняка с опытом и определенными знаниями. У вас
семья. Сын. Может, пасынок. Вы приходите домой и фонтанируете
служебной информацией? Вряд ли. А если это так, то долго в
разведке или в контрразведке вы не продержитесь. Может, я
ошибаюсь. Может, случаются всякие исключения. Но муж моей мамы от
второго брака держится в своем ведомстве прочно. И никогда ни
единого слова по поводу своей ответственной службы он в моем
присутствии не произносил. Я понимаю ваш интерес, он
закономерен... Скажу больше: кто знает, вероятно, и стоило бы
данный интерес удовлетворить, однако я просто не в состоянии
этого сделать. Если очень хотите, давайте я чего-нибудь совру,
только подумать надо, навскидку не получается...
- Врать бесполезно, тут вы правы, - согласился белобрысый.
- Но тогда... извините, не усматриваю ни малейших причин для
оказания вам помощи.
- Жаль, - отозвался я. - Но не это главное.
- А что?
- Главное, чтобы вы не усматривали ни малейших причин
навредить мне, вот что главное.
- Не волнуйтесь, - сказал белобрысый устало. - Сдавать вас
в когти вашей военной контрразведки мы не будем. Сейчас вам
выделят гражданскую одежду, и вы отправитесь в приют для
беженцев. Он далеко отсюда, на границе с Чехией. Дайте ваш
