бойни.
Дети коррупции не лезли на рожон, втайне стыдясь истоков
предоставленной им зарубежной синекуры, "афганцы" же,
нахлебавшиеся дерьма и крови, тоже весьма дорожили своим
сегодняшним положением и зарплатой в твердой валюте,
предусмотрительно избегая каких-либо противостояний.
Кроме того, всех нас объединяла неопределенность нынешнего
положения временщиков и абсолютное отсутствие какого-либо
одухотворяющего воинскую службу начала. На германской земле мы
уже были опротивевшими хозяевам постояльцами, которым
недвусмысленно указали на дверь, и главной целью людей в военной
форме стало собирание возможно большего багажа и запасов для
ухода в грядущую неизвестность.
Возвращение на родину не вдохновляло никого. Там, в России,
большинство офицеров ожидало безрадостное полуголодное
существование в неотапливаемых общежитиях, равнодушие окружающих,
бьющихся за резко подорожавший кусок хлеба насущного, и полный
идейный вакуум всеобщего разброда.
Принципы, которые руководили этими ребятами при их
поступлении на военную службу, бесповоротно утратились, и все
чувствовали себя бесстыдно и жестоко обманутыми. Отсюда и
проистекало желание хапнуть, плотно набить личный саквояж всем,
что попадется под руку, и задержаться на благодатной немецкой
земле по возможности дольше.
Эти основополагающие аспекты здешней жизни я быстро уяснил из
первого же разговора со своими новыми сослуживцами.
Отужинав формальной казенной овсянкой, я улегся в комфортабельную
по армейским понятиям постель, погрузившись в безмятежный сон, и
привиделись мне в нем комбат и Басеев. Офицеры внутренних войск
стояли на дымящихся развалинах зоны, за покосившимися столбами с
обвисшей и перепутанной колючей проволокой, и яростно грозили мне
- явно и бесповоротно недосягаемому - крепко сжатыми кулаками.
К чему бы?
3.
Начались армейские заграничные будни. Далекие, впрочем, от какого-
либо однообразия.
С вечера заполнив канистры на дивизионной колонке, я сразу
же после завтрака подъезжал к базарчику, где "эмигранты"
впаривали своим военнослужащим соотечественникам разную
хренотень, закупаемую ими в оптовых магазинах Западного Берлина,
которыми, в свою очередь, заправляли также российские аферисты.
"Эмигранты" ждали меня, а вернее, ворованный дешевый
бензин, с нетерпением выстраиваясь за ним в очередь.
Тут же, на базарчике, предлагались выставленные на продажу
подержанные "жигули", гнилые "мерседесы" и иная потрепанная
техника, отслужившая цивилизованным жителям Европы и ныне
предназначенная для экспорта и реэкспорта в строго восточном
направлении.
Обменяв лагерные рублики на марки, я стал обладателем
внушительной суммы и в перспективе подумывал о приобретении
приличного автомобиля, однако на сей счет Михал Иваныч
категорически рекомендовал мне не торопиться, поскольку, по его
словам, дивизиону предстояла возможная передислокация.
- Деньги не трать! - предупредил он меня. - Никаких
тряпок, никаких видео-шмидео, вообще - ничего! Отоваришься по
моей конкретной команде.
Видимо, полковник Покусаев знал, о чем говорил. Сам он по
крайней мере никаким барахлом себя не обременял, оставляя закупку
товаров на некий одному ему ведомый "день икс", и я послушно
следовал примеру своего командира - человека, безусловно,
практического склада ума, искушенного как в коммерции, так и
вообще в жизни.
Покуда я выполнял ежедневную норму продажи казенного горючего,
полковник вел в своем кабинете прием посетителей, большинство из
которых составляли все те же "эмигранты". Им предоставлялась
дешевая водка и сигареты с военторговского склада, служебные
квартиры для временного проживания и удостоверения служащих
группы Западных войск, заменявшие многим отсутствующие в наличии
паспорта. О каких-либо визах не приходилось и говорить: большая
половина ошивавшихся около дивизиона торговцев проникла на
немецкую территорию пешим нелегальным порядком, преодолев
польскую, а иной раз и российскую, и украинскую границы.
При посредничестве этой бойкой публики полковник
организовывал распродажи списанных военных грузовиков и запасных
частей к ним, что приносило ему, подозреваю, солидные дивиденды.
Приторговывал также господин Покусаев и водительскими удостоверениями,
имея хорошие связи с военной экзаменационной комиссией, ведавшей
их выдачей.
То есть морально разложенный утратой коммунистических
идеалов, полковник стремительно катился вверх по наклонной
плоскости коррупции и злоупотреблений, отстегивая, как
признавался мне, изрядную долю в заоблачные командные инстанции,
откуда получал положительные резолюции на свои злодеяния,
оформленные зачастую в форме благообразных приказов по дивизиону.
Например:
"В целях освобождения территории парковочной стоянки от
дефектного автотранспорта в количестве десяти автомобилей марки
"МАЗ", чей капитальный ремонт, соответствующий пройденному
километражу, считаю экономически нецелесообразным, что
подтверждается экспертным заключением, приказываю:
Реализовать данные автотранспортные средства как металлолом с
выплатой покупателю - немецкой фирме "Несоня" - по две тысячи
марок за каждую убранную с территории автомашину.
Контракт по предоставлению фирмой подъемного крана и трейлера для
погрузки и транспортирования дефектной техники прилагается.
Расчет с фирмой "Несоня" произвести в виде наличного платежа."
Печать несуществующей в материальной природе фирмы полковник
носил в кармане своего кителя, где, вероятно, умещались фантомы
подъемных кранов и трейлеров, а реальные же новенькие "МАЗы",
приобретенные за наличные деньги служащими соседнего гарнизона,
отбывали частным порядком в страну своего изготовления.
Полковник подставлял свой карман под прорехи в кармане
государственном с проворностью собирателя дождя в пустыне Гоби.
Всякого рода проверок и инспекций Михал Иваныч не опасался,
полагая, что если что-то не сходится в бухгалтерии, то человек с
человеком сойдется всегда; к тому же контрольные органы тоже
получали полагающиеся им куски, слепо составляя надлежащие
благолепные акты, и всерьез спрашивали с полковника лишь за
дезертиров, сбегающих к немцам с прошениями о политическом
убежище.
Дезертиров немцы выдавали, мотивируя беспочвенность притязаний на
статус беженца начавшимся разгулом демократии в бывшем СССР, хотя
приютов для бродяг власти пооткрывали в количестве изрядном.
Наличие столь обильного числа приютов, где толклась публика едва
ли не со всего света, Михал Иваныч объяснял просто:
- Немцы тоже люди, тоже воруют. Одному из тысячи статус
дадут, а бабок на общее мерориятие спишут немерено, чего
удивляться?
Но волновали полковника не столько беглецы срочной службы,
сколько их собратья из офицерского состава. Не видя никакой
перспективы на службе в отечестве, многие сверхсрочники и
молоденькие лейтенанты сбрасывали форму и, даже не собираясь
обращаться к официальным властям, попросту растворялись на
вольных западноевропейских просторах, вполне удовлетворенные
своим новым положением капиталистических бомжей.
Выявление лиц, склонных к данному типу побега, считалось среди
особистов и командования одной из наиважнейших задач.
С получением оперативной информации на квартиру
потенциального дезертира незамедлительно отправлялся дежурный
офицер со взводом автоматчиков, и далее в крытом вагоне
неблагонадежное лицо препровождалось под конвоем до приграничного
города Брест. И - ку-ку, Германия!
- На что они рассчитывают? - искренне озадачивался
Покусаев. - Денег нет, делать ничего не умеют... Предатели
хреновы. Даже Родину продать и то толком не знают как... Сапоги,
одно слово!
В магазинчике, открытом неподалеку от дивизиона евреями-
эмигрантами из Тбилиси, куда я зашел обозреть ассортимент товара,
мне встретилась одна из офицерских жен, взволнованно беседующая с
продавцом - пожилым вислобрюхим типом с небритой рожей и
хитрющими зенками.
- Наум, помогай! - говорила офицерская жена. - Спрячь
меня, иначе - хана!
- Неужели так припекло? - сочувственно вопрошал торговец.
- Ты не представляешь! Дома сидят в засаде, меня ждут; муж
в наручниках... Говорят, сегодня же нас отправят!
- Ну хорошо... - продолжал недоумевать Наум. - С тобой
вопрос решим, а как же супруг?..
- Нужен он мне, алкоголик паршивый... Главное - у меня все
деньги с собой... Пусть катится! Нечего языком трепать, что
пойдет фрицам сдаваться!
- У меня хочешь пожить? - прищурил масляные глаза человек
за прилавком.
- Какие вопросы, Наумчик! Я знаешь, как готовить умею!
Борщ, харчо...
- Иди в машину, женщина... Эй, сержант, давай отсюда, я
закрываю!
Собрав дань с лоточных торговцев, ютившихся под забором
дивизиона со своим барахлом азиатского производства и
соответствующего качества, я прибыл к начальнику, застав его в
состоянии удрученной задумчивости. Механическим жестом отправив
пачку переданных мною денег в ящик письменного стола, он задал
внезапный вопрос:
- Можешь водить тягач?
- Не пробовал.
- А вот попробуй, Толя, попробуй...
- Всегда готов.
- Тогда прямо сейчас и начнешь... С Богом. Дам тебе
толкового прапорщика в дрессировщики. Осваивай технику, через три
дня выезжаем на важное задание, чтобы с тягачом, как с
велосипедом управлялся, ясно?
- Нам же завтра в Шпиренберг за сигаретами ехать...
- Сам съезжу. С Богом. Ты занимайся. Задание, можно
сказать, государственного значения. Международного, можно
сказать...
- Разрешите идти?
- Прапорщику о задании ни слова... Скажи... э-э...
- Мечтаю быть!..
- Ну... типа того. В общем, приказано овладеть воинской
специальностью, с Богом, и точка.
- Смежной, - заметил я, имея в виду свое прошлое
инструктора конвойной роты.
- Про ту специальность, - сказал Покусаев, кашлянув, - в
приличных местах прошу не упоминать.
И перекрестился, мелко и истово, словно в испуге, тряся
головой.
Вскоре я сидел в кабине мощнейшего транспортного средства,
слушая деревянный голос инструктора:
- Рулевое управление служит для поворота направо, налево и
в другие стороны совместно с перемещением рукояти указателя куда
поворачивать...
Управление тягачом я освоил в рекордные сроки и, немало гордясь
таким достижением, радостно отрапортовал о нем полковнику, чье
настроение в последние дни по неизвестным причинам отличалось
стабильной мрачной подавленностью.
- Тогда собирайся, - угрюмо приказал мне начальник. -
Форма одежды - полевая, возьми с собой все ценные вещи и деньги,
убываешь в командировку. Да! - Он раскрыл сейф, достав оттуда два
"макарова". Один из пистолетов передал мне. - Засунь за пояс,
никому не показывай... Трогаемся ночью, а пока можешь взремнуть.
Не задавая лишних вопросов, я покинул кабинет руководства.
Ровно в час ночи, когда дивизион почивал глубоким сном, Михал
Иваныч, сопровождаемый дежурным офицером и начальником караула,
снял бирки с охранными печатями, висящие на суровых нитках,
просунутых в стальные петли ворот секретного подземного ангара,
открыл многочисленные запоры, и мы проследовали в бетонное чрево
хранилища, где стояли стратегические тягачи с зачехленными
