небожителей-маразматиков из политбюро обрыдла так, что любой
бардак видится раем.
- Так рассуждают севшие на мель и мечтающие о потопе, -
откликнулся Олег. - Но насчет маразматиков - это ты верно
высказался. Ленин - Сталин кровью страну заливали, голодом
морили, но выжил народ, приспособился, построил государство -
хоть и не солнца, но мощное, с запасами и со второй, так сказать,
системой моральных ценностей, подспудной, и стала бы такая
система в итоге первой и главной... Но на на вершине пирамиды
оказались идиоты, вообразившие, что все, шабаш, дело сделано, на
том можно и успокоиться. И вместо развития пошла деградация, и
вместо тех, кто мог что-то сделать и сделать хотел, наверх
поплыло дерьмо... Плотно закупорив поступление кислорода.
Неумехи, приспособленцы и жулики. Вот они-то и сыграли роль
бомб... Коммунисты, мать их! То есть владельцы партбилетов и
теплых кресел.
- А тем временем враг не дремал, - усмехнулся я.
- Ох, не дремал! - согласился Олег.
- И все-таки не верю тебе, полковник, - подытожил я. - Ты же
сам из правящей верхушки. И если бы не слетел сюда, в зону, -
сидел бы, язык в задницу засунув... И не винил бы ни
приспособленцев, ни врага с его происками...
- Я - инструментарий, - сказал он. - Навроде вон той
кувалды. Предназначен для выполнения конкретных задач. Но с
наковаьней соприкасался... и о чем говорю, знаю. А насчет верю -
не верю... Знаешь, гром после молнии раздается. И вот гром ты
скоро услышишь.
- Ну-ну. - Я вновь посмотрел на истомленное зноем небо.
Внезапно потянуло свежим ветерком.
Поежившись, я привстал с земли. Степной горизонт затягивало
темно-фиолетовой дымкой. Дымку внезапно прорезал золотистый
всполох.
- Что там? - спросил Олег из-под навеса вышки.
- Ты накаркал, сволочь! - сказал я.
И тут до нас докатился гром.
- Служу Советскому Союзу! - произнес бывший полковник.
Начальник колонии, майор внутренней службы, именуемый зеками
"хозяином", - вежливый пожилой старичок с тросточкой (уголовники
лет двадцать назад во время лагерного бунта перебили ему ломом
обе ноги) проявлял по отношению ко мне явное расположение и
оказывал в деле реконструкции внешней запретной зоны помощь
всестороннюю.
Спокойный, доброжелательный, никогда не повышающий голоса,
он более напоминал сельского учителя или семейного доктора, а не
всесильного главу лагерной администрации, однако же зеки боялись
его, как дракона огнедышащего, а мой ротный не раз замечал, что,
дескать, это "та-акая лиса!", "та-акая рыбина!", давая понять об
обманчивости блаженных манер пожилого майора, перевидавшего на
своем веку тысячи людских характеров и судеб.
Но, как бы там ни было, отношения между мной и начальником
колонии установились дружеские, производственно-плодотворные, и,
когда он обратился ко мне с пустяковой просьбой заменить
разболтанные электророзетки в его кабинете, я с готовностью
согласился.
Утром "хозяин" уехал в УВД Ростова-на-Дону, вызванный туда своими
шефами, оставив мне ключи от служебного кабинета, и в час
"сиесты", когда контролеры покинули зону, отправившись по домам
на обед, а моя бригада, как обычно, перекуривала под сенью
забора, я отправился в жилую зону.
- Надень гимнастерку, - сказал мне на "вахте" начальник
караула, - там хрен какой-то пасется... Чрезвычайно
уполномоченный, как понимаю.
- Что за хрен?
- Комитетчик, из Москвы... В административный барак поканал,
в кабинет "кума". Во, видал, какую нам пушку сдал на хранение...
- И сержант продемонстрировал мне увесистую девятимиллиметровую
"беретту" в хроме и с позолоченными вензелями на ребрах затворной
рамы.
Я набросил на плечи гимнастерку одного из солдат отдыхающей
смены и прошел сквозь решетчатые двери "вахты" в зону.
Прежде чем разобраться с розетками, сел в удобное кресло "хозяина"
и осмотрел кабинет. Основательный сейф, стулья, письменный стол,
вылизанный шнырем ковер, портрет железного Эдмундыча, телефоны,
матюкальник "громкой" связи... На задней стороне матюкальника я
различил два непонятных по своему предназначению тумблера. Нажав
на клавишу питания, щелкнул первым, верхним.
В кабинете резко и отчетливо прозвучал незнакомый злой голос:
- И ты еще претензии, мне, мразь, предъявляешь!
- Какие претензии, Григорий Алексеевич?.. Просто... помочь
ведь могли бы, не так разве? А теперь пятерку тянуть...
Разговор, судя по всему, шел из кабинета "кума". И вел его
прибывший в зону гэбэшник с одним из зеков.
Я невольно усмехнулся. Вот он каков, тихий, интеллигентный
"хозяин"... Умело контролирующий подчиненных с помощью
технических средств прослушивания их кабинетов. Прав ротный: еще
та лиса!
А вот и гнездо для наушника в динамике...
Грамотный старикан! С большим опытом тюремной чекистской работы!
Разговор между тем продолжался.
- Во-первых, - сказал комитетчик, - ты, Звягин,
принципиально не прав. Мы тебе всегда помогали. Но помогали в тех
случаях, когда ты нас ставил в известность... о своих
художествах. А тут сам и контрабанду наладил тихой сапой, и сбыт
иконок...
- Но вы бы мне запретили, ясный день!
- Неизвестно, Звягин, неизвестно... А во-вторых, почему мы
не помогли? Откуда такая точка зрения? Ты получил всего пять лет,
сидишь в колонии общего режима, работаешь в уютном медпункте,
оперативному работнику стучать не призван, поскольку мы тобою
рисковать не намерены, имея на тебя серьезные дальнейшие
перспективы...
- Да какие там перспективы, Григорий Алексеевич!
- А в-третьих, - безучастно продолжил комитетчик, - кто
знает, не будешь ли ты уже через месяц разгуливать без конвоя по
улицам Москвы или Амстердама?
- Это... как понимать?
- Тебе известен осужденный Олег Меркулов? - прозвучал
отрывистый вопрос.
- Ваш бывший? Полковник?
- Наш бывший.
- Ну да... Здесь он, в третьем отряде. Кукует.
- Обстановка вокруг него тяжелая?
- Не то слово! "Петушкам" - и тем легче.
- Понятно. Вот мы и проявим акт гуманизма. Освободим
человека от страданий...
Пауза.
- Мокруха?.. - хрипло спросил Звягин.
Даже из динамика различалось его дыхание - затравленное, с
одышкой...
Из меня буквально все антенны вылезли.
- Ну, друг дорогой, - вздохнул комитетчик, - тебе не
привыкать, данную заповедь ты нарушал уже дважды... Что лично я в
состоянии доказать с таким количеством обличающих...
- Ясно! Но тут не воля, тут зона!
- У меня хорошее зрение, - согласился собеседник. - Я вижу.
Зона. Что значительно упрощает операцию.
- Как... упрощает? Это какой риск!
- Никакого. Риска. Вот тебе таблеточка. В воде или же в
баланде растворяется моментально. Вечный сон наступает через три
часа, а любое вскрытие констатирует смерть без каких-либо явных
причин.
- Если по науке, то - картину внезапной смерти, - вяло
поправил Звягин.
- С бывшим хирургом не спорю, - последовал учтивый
комплимент.
- И каким будет вознаграждение?
- Будет, будет, - заверил комитетчик.
- Насчет Амстердама - серьезно?
- Ох, Звягин-Звягин! - донесся сокрушенный вздох. - Так тебе
и не привился патриотизм... Не любишь ты Родину!
- Не столько Родину...
- А нас, да?
- Ну почему...
- Да ты, Звягин, не стесняйся, так и говори: век бы вас не
знал и не видел, а я с тобой соглашусь, причем безоговорочно,
но... никуда ведь теперь не денешься, дорогой ты мой стукачок,
никуда!
- Так как насчет Амстердама? Затравочка? Сладкая сказка?
Пища для грез?
- Я работаю с тобой уже шесть лет, - жестко сказал
комитетчик. - Так?
- Ну.
- Что "ну"?
- Так, так...
- Я хотя бы раз тебя обманул? Пообещал и не выполнил?
- Нет.
- Тогда какие вопросы?
- Дьявол, - сказал Звягин вдумчиво, - порою обязателен в
мелочах, чтобы кинуть по-крупному!
- Да ты просто философ! - рассмеялся гэбэшник. - Однако,
философ, придется тебе поверить мне на слово, выбора у тебя
никакого. Теперь так: я твой бывший следователь. Приезжал к тебе
для выяснения некоторых эпизодов твоего уголовного дела.
- Это ясно, - сказал Звягин уныло.
- Меркулова уберешь дней через десять после моего приезда,
не торопись излишне...
- И это понятно...
Я отключил матюкальник и вышел из кабинета, закрыв за собой
обитую ватой и грубым дерматином дверь, - полагаю, не случайно
"утепленную" таким образом.
Ремонт розеток я решил перенести на более позднее время, когда
комитетчик покинет административный барак. Предосторожность,
вероятно, напрасная, хотя - кто знает?
У "вахты" я столкнулся с жуликом Леней. Не глядя на него,
произнес шепотом:
- Звягина знаешь?
- Медика?
Вопрос словно бы соскользнул у него с уголка губ.
- Да.
- И что?
- Стукач, - сказал я, покосившись в сторону
административного барака. - Проверено.
- Вас понял, перехожу на прием.
- Надо выждать дня три.
- Не учи, у меня пятая ходка.
Я скинул на "вахте" одолженную гимнастерку, сказав, что
вернусь в зону позднее.
Я думал.
Что подтолкнуло меня сдать информатора КГБ уголовникам? Его
прошлое и настоящее хладнокровного, видимо, душегуба? Опасения за
судьбу симпатичного мне Олега? Не знаю... Сомнения в
правомерности такого поступка мной испытывались немалые. Я ведь
тоже подставил под удар чужую жизнь, распоряжаться которой не
имел ни малейшего права. Но меня просто заело это мерзейшее в
своем бесстрастии планирование тайного отравления, да и
персонажи, планирование осуществляющие, ничего, кроме гадливости,
не вызывали.
Именно такие соображения, а точнее, эмоции руководили мной, когда,
вернувшись в компанию заборостроителей, я поведал, оставшись
наедине с Олегом, все услышанное, упомянув также и о своем
разговоре с авторитетом Леней.
- Они достанут меня, - грустно молвил Олег. - Не сегодня,
Толя, так завтра. А я уже и успокаиваться начал, вот же дурак...
- Да, взъелось на тебя гэбэ основательно, - посочувствовал
я.
- Причем тут гэбэ... - поморщился он.
- Ну а кто же?
- Страна, в которой ты родился, на меня взъелась!
- Объясни.
- Он слишком много знал - вот и все объяснение, - сказал
Олег. - Ладно, придумаем что-нибудь, главное - информация
получена, а значит, мы вооружены...
- Чем, лопатой?
- Оперативным знанием обстановки. Большой козырь, кстати.
Учти на будущее.
- Я-то учту, - сказал я. - Но в гроб ты свое знание унесешь,
если только не сдернешь отсюда. Причем в самое ближайшее время.
- Помоги, - произнес Олег. - Ну, слабо?
- Слушай, - сказал я. - Не знаю, чему вас там натаскивали в
шпионских школах, но меня в сержантской учебке науку о побегах
заставляли изучать дотошно. И я изучал. Тем более интересная
наука, живая. И скажу тебе так: способов совершения побега -
сотни, но нет ни одного, гарантирующего успех. Затем. Сбежать -
одно дело. А вот скрыться от преследования - другое, не менее
сложное. Как правило, длительность пребывания на воле у беглых
составляет от получаса до трех суток... Посади сейчас под охрану
меня, инструктора, я бы еще поломал голову, как сделать ноги... И
не уверен, что получилось бы.
- Но ведь бегут же...
- Я тебе говорю о правиле, Олег, а не об исключениях. Крайне
редких, кстати.
- Так! - сказал он. - О чем мы вообще, гражданин сержант?
Что за тема разговора? Еще тебе не хватало брать на себя мои
