чая "налет" на интернат, мне кажутся совершенно верными в той си-
туации и канонам не противоречущими).
Есть ещё отец Леонид из "Лоцмана". Кстати, не просто священ-
ник, а монах. Настоятель монастыря. И, как это ни печально, он то-
же не слишком правдоподобен. Тоже складывается впечатление, что он
- либеральный гуманист в клобуке. Конечно, он говорит много верно-
го, да и стиль его речи (в описанной ситуации) особых возражений
не вызывает. Но мне кажется, те же самые мысли, что он высказыва-
ет, настоящий монах выразил бы иначе. Некоторые его слова, вполне
естественные в устах самого Крапивина, выглядят странными в речи
православного инока. Кроме того, резанула меня ещё одна деталь. На
несколько ехидный вопрос Решилова, нашел ли он в монастырских сте-
нах истину, отец Леонид отвечает, что нет. Зато он познал, что не
есть истина. Это само по себе не так уж мало. "Но и не так уж мно-
го" - парирует Решилов.
На самом деле в монастырь идут (если отрешиться от карьерис-
тов и т.п.) не ради поиска истины. Идут потому, что Истина косну-
лась их сердец, и потому всю последующую жизнь люди хотят посвя-
тить служению Ей. Они частично уже знают Истину, принимая постриг.
Бог не по заслугам, но по своей таинственной воле является челове-
ку, и тот чувствует невыразимую словами радость, чувствует исходя-
щую от Него любовь. А потом это чувство пропадает, но в сердце ос-
таётся о нём память. И всю свою дальнейшую жизнь человек стремится
восстановить этот миг единства с Богом. Для этого нужно перестро-
ить свою душу, а это тяжелейшее дело. На этом пути возникает мно-
жество соблазнов, боковых коридоров, что выглядят заманчиво, но от
Истины уводят. И в этом смысле отец Леонид прав, говоря, что уз-
нал, чем 2не является 0 Истина. Однако не знай он, чем Она 2является 0,
он бы не выжил в монастыре. Ещё раз повторяю, многие живут годами
и ничем не отличаются от мирских людей, это печальная действитель-
ность, но по авторскому-то замыслу отец Леонид - не из таких. Он и
в самом деле "взыскующий Града".
(Кстати сказать, кто из крапивинских героев больше всего по-
хож на православного священника, и своей речью, и поведением -
это, как ни странно, Альбин Ксото /настоятель Петр/ в повести "Гу-
си-гуси, га-га-га". Если, конечно, отвлечься от его богословских
рассуждений, представляющих чисто авторские взгляды. То же самое
можно сказать об отце Венедикте из "Корабликов").
Что же из всего этого следует? Крапивин изображает не реаль-
ных священнослужителей, а свои представления о них. Видит их не
такими, какие они есть на самом деле, а такими, каких ему хочется.
И дело тут не в фактической недостоверности. Возможно, его герои в
контексте 2его 0 художественного замысла и более уместны, нежели нас-
тоящие священники. Опасно другое. Поверив в созданный собственным
воображением идеал, отождествив его с реальностью, он рано или
поздно с правдой жизни столкнётся. И уже не по газетным статьям, а
на собственном опыте убедится, что священники бывают 2разные 0. В том
числе и очень ему несимпатичные. (Я думаю, он в подобных случаях
чаще всего будет объективно прав. Человек его типа "настроен" на
добро, почувствует его даже в непривычной упаковке. А уж если не
почувствует...) Но столкнувшись с неоднозначностью современной
церковной ситуации, убедившись, что собственные идеальные конс-
трукции нежизненны, он может сделать большую ошибку. Ту, которую
сделали многие наши интеллигенты. 55 0 Он может обидеться на Церковь,
разочароваться в ней (фактически ещё ничего о ней не зная). И го-
речь этой обиды неизбежно прольётся на страницы его книг. Что не
сделает их лучше.
Дай Бог ему, Владиславу Крапивину, больше трезвости и серьёз-
ности в своих оценках. Дай Бог ему пройти Дорогу, не спрямляя уг-
лы.
_Примечания .
51 0 Я не хочу никого обидеть этими словами. Под спокойствием
понимается не столько материальное благополучие, здоровье и соци-
альная защищённость, сколько комфорт душевный, психологический,
боязнь коренной ломки своих убеждений и неизбежного в случае по-
добной ломки душевного страдания.
52 0 Разумеется, не только Крапивина. Это свойственно многим пи-
сателям. Для контрастности приведу пример Стивена Кинга, "короля"
современной мистической литературы, того самого Кинга, которым за-
валены книжные лотки и к которому у интеллигентных людей принято
относиться слегка насмешливо. Тут ещё сильнее противоречие между
сознательными взглядами писателя (по-моему, весьма примитивными) и
мистической реальностью, пронизывающей его книги, быть может, воп-
реки авторскому замыслу.
53 0 Такие вещи, как инквизиция, продажа индульгенций, семейка
Борджиа на святейшем престоле и т.д. - это ведь всё следствия ис-
кажения догматов, что привело к извращению как внутреннего, так и
внешнего церковного устроения. Дело вовсе не в том, что католики -
люди дурные и злонамеренные. Они-то, средневековые католики, по
своим нравственным качествам были, видимо, получше нас. Но в силу
богословских ошибок своих предшественников они оказались в такой
печальной ситуации.
54 0 Между прочими, влияла, как ни странно, и сама коммунисти-
ческая идеология, в которой остались некоторые архетипы религиоз-
ного сознания. При всей своей бесовской сущности коммунистическая
идейность на бытовом уровне нередко воспитывала чисто религиозные
черты характера: стремление к идеалу, веру в конечное торжество
справедливости, стремление к собственной (пусть неверно понятой)
праведности, необходимость борьбы со злом, мессианское сознание,
желание единства теории и практики и т.д. Все эти вещи родились не
в мозгах Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, а перекочевали в "единс-
твенно правильное учение" из дореволюционного массового сознания,
которое при всей тогдашней секуляризации и безобразиях церковной
действительности, все же основывалось на религии, на учении и
практике Православной Церкви.
55 0 Беда их состоит ещё и в том, что религию вообще и Церковь в
частности они рассматривали лишь как идеологическую опору, лишь
как средство противостоять тоталитарному чудовищу. Сама по себе,
вне социального контекста, Церковь не слишком их интересовала. С
падением же коммунизма надобность в идеологической основе исчезла.
Зато появилась другая потребность - обрести точку опоры в нынешнем
политическом хаосе. Само по себе это нормальное стремление, но для
серьёзной веры недостаточное. Кстати, весьма похожие процессы име-
ли место в Польше - взаимоотношения "Солидарности" с католицизмом
складывались примерно по той же схеме.
В.Казаков
АННИГИЛИЗМ КРИТИКИ
Братьев Стругацких принято любить. Книги этих авторов входят
обычно в любой - даже минимальный набор навыков, умений и
предпочтений уважающего себя любителя фантастики. К Стругацким
ппринято относиться как минимум лояльно, к врагам же их - в
диапазоне от тихой неприязни до вселенской ярости. Отсюда вроде
бы следует, что если кто-то вздумает покуситься на авторитет и
достоинство любимых писателей, то несметные рати поклонников
выйдут навстречу наглецу - и тому не поздоровится.
Очевидно, что сейчас наиболее упорная, крикливая и недружелюбная
часть опонентов Стругацких - это деятели так называемого
национально-патриотического направления. Печатная база их -
известное трио правых журналов, "Литературная Россия" и иная
подобная периодика, хотя случаются выступления на нейтральной
территории.
Однако, большинство этих источников фэнами попросту не
прочитываются - это вне круга их постоянного чтения. Ведь
праворадикальные критики сводят счеты со Стругацкими-писателями (а
не фантастами), печатаются же обычно в изданиях, где фантастика не
по профилю. К тому же, мишень для критиков - не Стругацкие сами по
себе, а целый социокультурный пласт, по сути дела - все
сколько-нибудь известные деятели культуры, ученые, политики, не
разделяющие определенных общественных и эстетических идеалов. Между
тем фэны предпочитают фантастику, а общей общественно-культурной
ситуацией как правило интересуются далеко не в первую очередь (если
вообще интересуются).
Кроме того, сейчас вполне прояснилось, кто есть кто, и кто за что
борется в литературе и возле нее. Отчасти такое знание пристрастий
удобно. В самом деле, если вывод в отношении Стругацких лишь
переписывается известной частью критиков друг у друга с
незначительными вариациями, то есть ли смысл через силу продираться
сквозь очередной ругательный опус, чтобы отыскать сомнительной
свежести хамский выпад в адрес братьев-фантастов? Скучно,
неинтересно, надоело... Вот почему не будем говорить здесь об
одиозных публикациях "Литературной России", "Кубани" и иже с ними,
так или иначе затрагивающих Стругацких.
Иное дело - традиционно прогрессивные журналы (имется в виду
майский номер "Знаменми" за 1989 год.) То ли фэны принципиально не
читают толстых журналов, то ли не смогли разобраться в критической
публикации, но сигнал тревоги не прозвучал. Вот почему статья Ирины
Васюченко заслуживает, чтобы поговорить о ней хотя бы сейчас.
Ну чем она плоха, эта статья, сами посудите? В прогрессивном и
уважаемом журнале напечатано, зарвавшемуся С.Плеханову внушение
сделано, книги Стругацких разъяснены, героизм и упорство их героев
отмечены. Чего же боле? Вот как надо писать о Стругацких!
Произошло то, что и должно было случиться: разумному восприятию
статьи помешал порочный стереотип, по которому неконструктивная
критика - это непременно набор явных глупостей, облеченных в
идеологически-неприемлемую форму. А между тем никуда не делась и
гораздо более естественная разновидность такой критики. Здесь может
не быть хамских выпадов, грубой защиты корпоративных амбиций и
многого другого. Но одно есть всегда. Критик берется рассуждать о
предмете, которым в должной степени не владеет. Хуже того: он и не
собирается тратить лишнюю умственную энергию на дополнительное
усвоение, ибо считает вопрос ясным, простым и не требующим
пересмотра.
Применительно к фантастике эта разновидность критики известна
давным-давно. Еще в начале 60-х в своих статьях (к сожалению
неопубликованных) братья Стругацкие рассматривали критику
фантастики и ее представителей: от литературного генералитета до
мифического лейб-ефрейтора от критики Ж.Обмылкина. Некоторые
суждения Стругацких не потеряли актуальности:
"Но что делать критику с книгой, в которой автор сталкивает своих
героев с новым и необычным миром философии современного
есвтествознания или, что еще страшнее, с миром новых философских
идей? Критик оказывается здесь в положении Александра Македонского,
которому предстоит форсировать местность, зараженную ипритом.
Во-первых, критик может просто не заметить ту проблему, ради которой
написана книга... Более того, мы серьезно опасаемся, что даже
заметив проблему, он просто не будет знать, что с ней делать.
Своего мнения у него по этому поводу нет, халтуру он писать не
станет и потому просто пройдет мимо. И тогда, с голодным блеском в
очах, набегает на произведение Ж.Обмылкин, журналист...
И вот берет автор научно-фантастического произведения
какую-нибудь литературную (а то и экономическую) газету, распахивает
ее на какой-нибудь странице, пробегает штурмовой опус Ж.Обмылкина,
журналист-ефрейтора, похожий на хриплую команду "Сдеть шинеля!" и
жалобно стонет: "Ну за что же? Ну неужели он действительно не
понял? Ну что за кретин!"
Представим себе, что при этой сцене присутствует сам
журналист-ефрейтор. "Ты это брось, - с ленивой ухмылкой скажет он
автору. - Чего там не понимать. Все и так ясно". И наверное ему
действительно все ясно. Небрежно, не глядя берет он очередную
фантастическую повесть, бегло проглядывает ее, молча спешивается,
обнажает саблю и идет в атаку. Таковы рефлексы критического
