чувство никому-не-нужности, забытости, заброшенности, безнадеги царили здесь, в
этом последнем земном пристанище опустившихся, потерявших человеческий облик
существ.
Слегка припорашивал легкий мягкий снежок. Ночь стояла темная, беззвездная,
в двух шагах от костра человек терялся во тьме, словно его никогда и не было.
-- Да-а, -- протянул доктор, окидывая взглядом заснеженную равнину, --
здесь явно праздником не пахнет. Ну ничего, сейчас мы их расшевелим.
Он остановил машину у того самого костра, где обычно коротали долгие ночи
дед Евсей, полковник Коля и двое-трое других бомжей. На фоне пламени четко
вырисовывались несколько бесформенных фигур.
Доктор с Петром вышли из "рафика".
-- Гостей не ждете? -- весело крикнул доктор.
-- Э, кто это к нам пожаловал? -- донесся от костра голос одного из
бродяг, в котором Петр признал бывшего полковника КГБ.
-- А вот догадайся! -- отозвался доктор.
Они уже были у костра. Неверные, подрагивающие отблески пламени легли на
их лица.
-- Так это же наш доктор! -- радостно воскликнул второй бомж, которым
оказался дед Евсей. -- Вот так сюрприз! А это кто еще с ним? Ба, да это же
Петька!
Старик вскочил и бросился в объятия Петра. А тот, растерявшийся,
растроганный до глубины души, глупо улыбался и мягко похлопывал деда Евсея по
спине.
-- Жив, подлец, жив! -- лопотал старик, шмыгая носом. -- Рад, чертовски
рад тебя видеть, Петенька. Порадовал старика, ох как порадовал. Прикипел я к
тебе, сам не знаю за что. Думал, и не свидимся боле.
Полковник Коля с трудом оторвал старика от Петра и в свою очередь облапил
того своими огромными ручищами.
-- Вот это по-нашему, мужики, -- гудел он, скаля свое широкое лицо в
добродушной улыбке. -- Люблю вас за это.
Обмен приветствиями продолжался еще минут десять. Привлеченные шумом, к
костру постепенно подтягивались другие бомжи, и вскоре вокруг доктора и Петра
сгрудилось около двух десятков бродяг. Каждому хотелось лично поздороваться с
вновь прибывшими.
-- А теперь, братва, -- крикнул доктор, когда церемония приветствия
подошла к концу, -- выгружайте все из этой тачки. Это все ваше. Сегодня мы будем
гулять. Кто сказал, что мы чужие на этом празднике жизни?..
Дважды повторять не пришлось. "Рафик" опустел в считанные минуты. Вскоре у
костра уже красовалась новогодняя елка, наряженная и украшенная лично доктором.
Тут же сложили съестные припасы и выпивку.
Основная часть населения "бомжеубежища" сошлась у костра дела Евсея и
кольцом расположилась вокруг огня. Каждый пришел со своим стаканом, кружкой или
черпаком: другой посуды бродяги, как правило, не имели. Атмосфера в лагере в
корне изменилась: чувствовалось воодушевление, предпраздничное возбуждение и
оживление, в обычно тусклых, безжизненных глазах бомжей засветились веселые
огоньки, а на их небритых и немытых физиономиях заиграли радостные улыбки.
Появился гармонист и заиграл какую-то залихватскую мелодию, кто-то хрипло,
фальшивя, затянул песню.
Дед Евсей и доктор суетились больше остальных. Когда, наконец, все
приготовления к празднику были окончены, бутылки откупорены, колбаса и хлеб
порезаны, соленые огурцы выложены прямо на газету, а бенгальские огни розданы
всем присутствующим, доктор поднялся со стаканом водки в руке и призвал всех к
тишине. Шум у костра мгновенно утих.
-- Мужики, я не мастер говорить длинные и красивые речи, -- начал он свой
тост. -- Поэтому буду краток. Я хочу поднять этот стакан за ту искорку, порой
крохотную и едва заметную, искорку, которая живет в сердце каждого из вас и
поддерживает в самые тяжелые минуты вашей нелегкой жизни, ту самую искорку,
которой жив каждый русский человек и без которой все мы гроша ломанного не
стоили бы. Я хочу выпить за надежду.
При всеобщем молчании доктор опорожнил свой стакан.
-- За надежду! -- подхватил полковник Коля. -- За нее, родимую!
Еще секунд двадцать полной тишины, пока люди пили водку, припав жадными
губами к своим стаканам и кружкам -- а потом тишина вдруг разом разорвалась.
Посыпались ответные тосты, одобрительные возгласы, смех, кто-то хлопал доктора
по плечу, кто-то клялся ему в вечной дружбе, кто-то пускал слезу.
Веселье набирало силу.
Дед Евсей оказался рядом с Петром.
-- Как живешь, Петенька? Вижу, прифрантился ты, на человека стал похож.
Работаешь?
Петр кивнул.
-- Работаю, дед, тружусь, жить-то ведь на что-то надо. Да я и могу без
дела сидеть.
-- И правильно. Не хрена тебе по помойкам шастать и бутылки пустые
собирать. Я сразу понял: есть в тебе какая-то жилка, не приживешься ты в бомжах.
Я ведь тебя еще тогда насквозь разглядел, когда ты от водки чуть было коньки не
отбросил. Пьешь сейчас-то?
Петр мотнул головой.
-- Завязал, дед, завязал подчистую. Так, за компашку с доктором грамм по
сто, бывает, вечерком тяпнем, для поддержания беседы, а так чтобы напиться --
ни-ни. Да и не тянет что-то.
-- Одобряю. Не нужна тебе, Петенька, эта зараза. Жизнь у тебя вся еще
впереди, сейчас сгубишь, потом поздно будет на попятный идти... А доктора нашего
крепко держись, сынок, он мужик что надо. Редкой души человек. Один он,
понимаешь, один на всем белом свете, не на кого тепло свое излить, вот он к тебе
и приклеился. Смотри, не оттолкни его.
-- А отчего ж он один?
Дед Евсей на минуту задумался, закурил папиросу.
-- Была у него жена, -- сказал он, -- да года три назад умотала в Тверь с
каким-то офицеришкой. Вот с тех пор он один и кантуется. И, заметь, никогда ни
на что не жалуется. Оптимист, каких еще поискать.
-- Да, -- согласился Петр, -- оптимизма у него не отнять, это ты верно,
дед, подметил.
-- А я всегда все верно подмечаю, -- рассмеялся старик.
Ровно в двенадцать открыли шампанское. Полковник Коля провозгласил тост за
крепкую мужскую дружбу и выпил с доктором на брудершафт.
Вновь заиграла гармошка, несколько бродяг пустились в пляс.
Доктор, прищурившись, с улыбкой смотрел на все это веселье.
-- Слышь, мужик, -- толкнул он локтем Петра, -- а ведь есть во всем этом
что-то эдакое... Есть ведь, а?
-- Есть -- в чем? -- не понял тот.
-- Ну, как тебе сказать... В том, -- он обвел рукой круг ликующих бродяг,
-- чтобы... чтобы давать, наверное. И видеть, что это нужно людям.
-- Есть, -- кивнул Петр. -- Так уж человек устроен: любит давать, даже
если не всегда это осознает.
-- О, да ты философ! -- рассмеялся доктор. -- А давай-ка мы с тобой еще по
одной тяпнем. Сегодня можно.
-- Давай. За что будем пить?
-- А вот за это за самое. За то, чтобы уметь давать людям то, что им
действительно нужно. А еще за этих бедолаг, выброшенных на обочину жизни. И за
нас самих -- ведь мы немногим от них отличаемся.
Они звонко чокнулись и выпили.
Глава одиннадцатая
Около трех часов ночи на шоссе, метрах в трехстах от костра, где кутили
бродяги, остановилась легковушка. Из нее вывалились пятеро крепких парней и
пристроились у дороги справить малую нужду. Краем глаза Петр видел их, но
поначалу не придал этому факту значения.
Парни же, посовещавшись, направились к "бомжеубежищу". Вторично Петр
заметил их, когда они были уже метрах в ста от костра. У одного из них он
заметил монтировку. Холодок пробежал у него по спине.
-- У нас гости, -- толкнул он доктора и кивнул в сторону парней.
-- А? Что? -- завертел головой тот, пока не наткнулся взглядом на вновь
прибывших.
Парни остановились метрах в тридцати от костра. Все они были в изрядном
подпитии.
-- Эй, рвань подзаборная! -- крикнул один из них, оказавшийся долговязым
бритоголовым верзилой. -- Какого хрена вы здесь балаган устроили?
Доктор поднялся и шагнул им навстречу.
-- Идите, ребята, своей дорогой. Мы вас не трогаем, и вы к нам не лезьте.
Не мешайте людям Новый год справлять.
-- Ха! Люди! -- сплюнул сквозь зубы верзила. -- Дерьмо вы, мать вашу, а не
люди. Сворачивайте манатки и канайте отсюда, пока ребра вам не переломали. Живо!
-- Это кто дерьмо? -- зарычал полковник Коля. -- Это я дерьмо?!
-- И ты, и все эти псы вонючие, -- зло проговорил верзила.
Наступила гробовая тишина. Полковник Коля набычился и весь сразу как-то
посерьезнел.
-- Слушай, ты, бритоголовый, -- медленно процедил он сквозь зубы, -- если
ты позволишь себе еще хотя бы одну гадость в адрес моих друзей, я тебя уроню.
-- Ага, уронил один такой, -- заржал верзила, -- до сих пор кровью
харкает.
Перекинувшись между собой парой слов, парни вновь двинулись к костру.
На их пути оказался доктор.
-- Погодите, ребята, давайте по-хорошему, -- попытался урезонить он их. --
Тихо-мирно разойдемся в разные стороны и забудем этот печальный инцидент.
Сильный удар в лицо свалил его с ног. Доктор тяжело рухнул в снег. Петр
было рванул ему на помощь, но его опередил полковник.
-- Ах ты мразь!.. -- прорычал он и кинулся на верзилу, но мощный удар в
пах свалил и его. Полковник грузно осел и завыл от боли.
-- М-м-м... Ну все, хана вам, подонки... -- прошипел он, корчась на снегу
и хватая ртом воздух.
Кое-кто из бомжей бросился врассыпную, остальные же сгрудились плотной
группой и отступать, видимо, не собирались.
Верзила присвистнул.
-- Глянь-ка, Гудзон, -- кивнул он своему дружку, тому, что с монтировкой.
-- а эти псы, кажись, на серьезные проблемы нарываются.
-- Уже нарвались, -- прохрипел Гудзон и занес было монтировку над Петром,
который был к нему ближе всех.
Петр и сам не помнил, как это произошло -- словно какая-то пелена застлала
его разум. Он лишь смутно осознавал, как внезапно выдал серию молниеносных
ударов, каждый из которых -- он чувствовал это -- попал в цель. Когда пелена
спала, он увидел у своих ног лежавших бритоголового верзилу и типа по кличке
Гудзон. Оба были в отключке и не подавали признаков жизни. Трое других отскочили
на безопасное расстояние и с опаской поглядывали на внезапно ставшую грозной
толпу оборванцев.
Петр ошалело смотрел на свои руки и ничего не понимал. Он никак не мог
взять в толк, что же он все-таки сделал с этими двумя идиотами? Все получилось
как-то само собой, но как именно? И тут бледный, призрачный свет забрезжил в его
сознании: знание навыков какой-то борьбы, полученное им в той, прошлой, жизни,
вдруг прорвалось наружу и сумело защитить его.
Доктор, кряхтя, уже поднимался на ноги. Из рассеченной губы его струилась
кровь.
-- А здорово ты их, -- скривился он в подобии улыбки. -- Вот уж не ожидал.
-- Да я и сам, честно говоря, не ожидал, -- растерянно признался Петр.
Полковник Коля стоял на коленях и судорожно шарил у себя по карманам.
-- Сейчас я им устрою Варфоломеевскую ночь, -- глухо рокотал он, -- сейчас
они у меня волками выть будут, подонки...
Он уже был на ногах. В руке его вдруг блеснул пистолет.
-- Колька! Не надо! -- надсадно крикнул дед Евсей.
-- Еще как надо, -- процедил полковник и вскинул пистолет.
Грянул сухой выстрел, и один из троих парней, вскрикнув, упал. Двое других
в панике кинулись к машине. Полковник еще дважды выстрелил вслед убегавшим, но
промазал.
-- Эх, ушли, гады!.. -- в сердцах выругался он.
-- Ты что, Колька, совсем ополоумел?! -- бросился на него дед Евсей. --
Палить по живым людям! А если ты его убил? Тоже мне, Рэмбо нашелся!
Полковник Коля ничего не ответил и лишь махнул рукой.
После первого же выстрела толпа бродяг быстро рассеялась. Праздник,
начавшийся за здравие, в буквальном смысле закончился за упокой: выстрел
полковника, похоже, сразил парня наповал.
Петра била крупная дрожь. Да и доктор был явно не в своей тарелке. Он
подскочил к подстреленному парню, склонился над ним, быстро осмотрел, выпрямился
