Фэнтези - Сергей Михайлов

Далекие огни

   Сергей Михайлов.
   Далекие огни

Посвящаю моей жене Надежде

Жизнь -- это в конечном итоге единственное, что есть у человека,
            поэтому с ней так тяжело расстаться, и в то же время в мире есть
            неумолимые силы, которым не составляет никакого труда взять ее, для
            них это так же обыденно, как забрать пальто в гардеробной, а в обмен
            на жизнь, самое ценное, что может быть в природе, на теле выжигают
            электродами казенный символ обреченности -- номер очереди в небытие.

Алексрома,
            "Плоть, прах и ветер"


    * Часть первая. ВЫБРОШЕННЫЙ НА ОБОЧИНУ *
Глава первая
      Волна холодного, сырого, промозглого воздуха, перемешанного с выхлопной
копотью только что отъехавшей иномарки, обдала его с ног до головы и заставила
очнуться. Он открыл глаза.
      Серые, в мокрых разводах, деревянные постройки барачного типа тянулись
вдоль узкой грязной улочки. Было почти безлюдно, лишь изредка из сырого
полумрака осеннего дня выплывали немытые и небритые тела местных аборигенов;
безразлично скользнув мутным похмельным взглядом по одиноко стоящей фигуре, они
растворялись в близлежащей подворотне. Откуда-то доносилась пьяная брань и звон
бьющейся посуды. Где-то вдалеке простучал колесами товарняк.
      Память туго возвращалась к нему. Он силился вспомнить, кто он, где он и
как вообще оказался в этой захолустной провинциальной дыре, но какая-то
невидимая пелена застилала его мозг, не давала просочиться воспоминаниям.
      Голова гудела, тупо ныл затылок.
      И вдруг -- вспышка!.. Пелена треснула и разорвалась. В мозгу, подобно
анкетным данным, стали отпечатываться четкие скупые слова:
      "Петр Суханов. 1963 года рождения. Адрес: 1-й Заводской переулок, дом 14,
квартира 38. Женат. Имя жены -- Клавдия".
      Пелена снова сомкнулась. Что-то там было еще, он это чувствовал, еще целый
сонм каких-то воспоминаний, обрывочных сведений о его личности. Целое досье на
него самого. Вот только доступа к этому досье у него почему-то не было.
      Однако хоть что-то о себе он все-таки знал. Имя, возраст, адрес... Не
густо. Но самое страшное было в другом: он не имел ни малейшего представления,
что с ним было пять минут назад. Десять минут назад, час, неделю... Откуда он,
что он здесь делает -- именно здесь, в эту самую минуту? Почему именно здесь, а
не где-либо еще? Кто он, черт побери?!
      Он шагнул на мокрую грязную мостовую и наобум зашагал вдоль узкой улочки.
Правое подреберье пронзила острая боль, отозвавшаяся пульсирующей болью в
затылке. Он провел ладонью по мокрым волосам. Пальцы нащупали на затылке свежий,
едва начавший заживать, рубец.
      Ничего не помню... ни-че-го... Полная амнезия -- так, кажется, это
называется?..
      Он чувствовал себя беспомощным и совершенно одиноким.
      Метров через сто он наткнулся на какую-то забегаловку. Спустился по
стершимся ступенькам вниз и очутился в едва освещенном полуподвальном помещении,
где несколько смурных типов безразлично тянули мутное прокисшее пиво.
      Отыскал туалет. Там, среди вони и грязи, в полном одиночестве, он ощупал
свои карманы. Паспорт на имя Суханова Петра Андреевича, несколько купюр по сто,
пятьдесят и десять тысяч -- и все. Никаких свидетельств, могущих пролить свет на
его прошлое, при нем не имелось.
      В стене, над захарканным и заблеванным умывальником, он обнаружил
бесформенный огрызок зеркала. То, что отразилось в его мутной поверхности, не
вселило в него оптимизма.
      Худое, изможденное лицо, покрытое недельной щетиной, ввалившиеся глаза, в
глазах -- отчаяние и немой вопрос... старая телогрейка с клоком ваты, торчащим
из правой полы, ношенные солдатские брюки, заправленные в старенькие
потрескавшиеся сапоги... часы "Полет" с треснувшим стеклом на левом запястье...
Видок еще тот...
      И это -- я? Я!?
      Он вернулся в зал, через силу влил в себя кружку мутного пива и вышел в
сырую промозглость осеннего дня...
    x x x
      Четырнадцатый дом по 1-му Заводскому переулку он нашел только к вечеру.
Ветхое трехэтажное кирпичное строение с облупившейся штукатуркой стояло в самой
гуще таких же архитектурных уродов и являло собой типичный образчик советского
провинциального градостроительного искусства 40-х годов. Закопченные стены в
мокрых разводах, слепые прищуры крохотных оконцев, кривобокие ветви телеантенн
на ржавой покатой крыше, груды мусора вдоль всего фасада, мерцающие в вечернем
полумраке голодными огоньками десятков крысиных глаз, два пьяных мужичка,
спавшие вповалку в луже у единственного подъезда -- именно таким предстало
родное жилище взору Петра Суханова, когда ему, наконец, удалось отыскать нужный
дом.
      С трудом преодолев тошноту от удушливой вони, пахнувшей в лицо из темного
подъездного зева, он поднялся на пятый этаж. Номер нужной квартиры был нацарапан
обломком кирпича прямо на двери. Он хотел позвонить, но звонка не нашел -- лишь
два провода, торчащие из стены. Поднял было руку, чтобы постучать, но...
      Что-то удержало его.
      Все это походило на кошмарный сон. Нет, это не могло быть его квартирой.
Не могло. Он упрямо затряс головой, пытаясь стряхнуть жуткое наваждение, в
глубине души лелея призрачную надежду, что вот сейчас он проснется, откроет
глаза -- и вся эта грязь, мразь, вонь и дрянь, весь этот ужас, ужас бесконечного
сна развеется, словно утренний туман под лучами раннего солнца.
      Сон... если это сон, то какова же явь? Что он увидит, когда, пробудившись,
откроет глаза?
      Он знал: все тот же обшарпанный подъезд со свастиками, нецензурщиной и
идиотски-примитивной живописью на стенах, всю ту же сырую промозглость и серую
безысходность окружающего его мира.
      Он сел на ступеньку, достал купленную по дороге пачку "Пегаса" и закурил.
      Те два-три часа, что он блуждал по городу в поисках пристанища, принесли
ему еще одно откровение, пролившее скудный свет на его личность.
      Он "вспомнил", что не был в родных краях уже три года. Три года назад он
покинул дом и жену и подался на заработки, так как город достойного дохода ему
обеспечить не мог. Исколесил низовья Енисея в составе геологической партии,
какое-то время проработал на строительстве нефтеперерабатывающего завода в
крупном промышленном центре Сибири (в каком именно, он так и не вспомнил); потом
золотые прииски, лесосплав... Смутно вспомнилось о какой-то пьяной драке,
полученном им ножевом ранении, больничной палате, белых халатах врачей...
      Да, память сыграла с ним дикую шутку... Эдакий выкинула фортель, что хоть
волком вой.
      Он попытался сопоставить обрывки скудных фактов, и чего не смогла
восстановить его память, то он восполнил, прибегнув к силе логики и доводам
рассудка. В голове начала выстраиваться смутная, нечеткая логическая цепочка:
пьяная драка, удар ножом, больница, боль в боку и затылке, практически полная
потеря памяти... Видать, хорошо ему досталось тогда, во время той злополучной
драки! Память отшибло, можно сказать, напрочь.
      Ладно, с этим он как-нибудь разберется. Что было, то прошло, в конце
концов, прошлого уже не вернешь. Его сейчас беспокоило другое.
      Он совершенно не помнил свою жену. Даже представления не имел, какая она.
Клавдия... Это имя ничего, абсолютно ничего ему не говорило, не вызывало ни
единого отзвука в его сердце. Сплошная пустота...
      Выкурив третью сигарету, он поднялся и, поборов неуверенность, толкнул
дверь квартиры под номером тридцать восемь.
      Дверь оказалась незапертой.

    x x x
      В нос шибануло чем-то прокисшим и вонючим. Воздух был спертым и тяжелым,
словно помещение не проветривалось годами. На полу полутемной прихожей, среди
телогреек, рваных сапог, кошачьего дерьма и пустых бутылок, кто-то протяжно
храпел.
      Перешагнув через спящего, он прошел дальше по коридору и очутился на
пороге единственной комнатушки, которая также, как и все вокруг, тонула в сером
полумраке.
      В комнате было трое. Мужчина и женщина, оба в стельку пьяные, сидели прямо
на полу (из мебели в комнате было только две табуретки и старенькая раскладушка)
и пили водку. Ни закуски, ни посуды, ни даже стаканов здесь не было и в помине:
водку пили из горла, передавая бутылку из рук в руки. Пили молча,
сосредоточенно, словно совершая какое-то таинство.
      Третий тип, ободранный старик в каком-то тряпье, в беспамятстве валялся на
полу в луже собственной блевотины и мочи.
      Из тех двоих на вошедшего никто глаз не поднял -- настолько оба были
увлечены поглощением спиртного. Но вот, наконец, бутылка опустела.
      Женщина громко икнула и загоготала. Мужик, мотнув головой и выругавшись,
облапил ее и стал шарить у нее по юбкой. Она хихикнула и принялась игриво его
отпихивать -- правда, не слишком активно, а скорее так, для приличия.
      -- Клавка, дура, не ерепенься... -- пыхтел он, потея.
      И тут она увидела Петра. Мутный взгляд ее медленно сфокусировался на
незнакомце.
      -- А тебе, парень, чего? -- заплетающимся языком прогнусавила она. -- Ко
мне, что ли? Что-то я тебя здесь раньше не видела.
      Мужчина оторвался от своей подруги и уставился на Петра.
      -- В очередь, сукин сын, в очередь! -- прорычал он. -- Много вас здесь
шляется!
      -- Водку принес? -- спросила Клавдия, обращаясь к Петру.
      -- А вот мы сейчас проверим! -- Мужчина, шатаясь, двинулся на него...

Глава вторая
      Он вылетел из подъезда так, словно за ним гналась свора бешеных псов.
      Сюда он больше не вернется, это он знал наверняка.
      И эта женщина -- его жена?! Спившаяся потаскуха, пьянь подзаборная --
допилась до того, что даже собственного мужа не признала! Правда, в комнатушке
было темно, да и три года -- срок немалый. За три года столько воды может утечь,
что и собственное имя немудрено забыть.
      Свое имя он помнил... вернее, "вспомнил". Как, впрочем, и имя жены. А вот
саму ее он видел впервые -- здесь он готов был дать голову на отсечение.
Совершенно чужая женщина, не вызывавшая ни единого проблеска в памяти.
Клавдия... Пустой звук, полный вакуум, абсолютная амнезия.
      Впрочем, все к лучшему. Забыть навсегда, вычеркнуть из памяти, забыть
дорогу к "родному очагу". Тем более, что ему все равно нечего терять. Эта
грязная баба -- не его жена. Не может быть его женой. По крайней мере, отныне
таковою он ее не считал.
      Сюда он больше не вернется. Никогда. И хватит об этом.
      Он остановился.
      Ночь уже опустилась на город. Темень стояла такая, что хоть глаз коли.
Места были совершенно незнакомыми, как, впрочем, и весь этот смрадный городишка,
который вызывал у него лишь тоску и чувство полнейшей безысходности.
      Куда же теперь? Он огляделся. Впереди, за чертой города, смутно
вырисовывалась громада черного леса. Зато слева, в конце кривой улочки,
копошилась какая-то жизнь. Доносились людские голоса, тусклый свет нескольких
освещенных окон кабака (это был именно кабак, в этом он не сомневался: он уже
успел подметить, что местом концентрации жизни в этой глухомани служили, как
правило, питейные заведения самого низкого пошиба), -- итак, тусклый свет
нескольких освещенных окон кабака вырывал из ночного мрака облезлую стену дома
напротив да два-три уродливых безлистых деревца... Именно туда он и направил
свои стопы.
      Напиться и забыться... Что ему еще оставалось делать в этой безвыходной
ситуации? Выхода, действительно, он не видел. Пустой вакуум позади, мрак
безысходности и неизвестности впереди. Внезапно он почувствовал себя выброшенным
из этого мира, по странной прихоти кого-то очень могущественного (Бога?)
оказавшимся на обочине жизни.
      Он всмотрелся в свои ладони. На что способны эти руки? Кем он был раньше?
Где работал? Что умеет делать? Кто он, черт побери?!
      Кто я?
      Вопросы, вопросы... одни только вопросы, и ни одного ответа.
      Напиться. Вот что ему сейчас нужнее всего.
      Не доходя метров тридцати до заведения, он чуть было не споткнулся обо
что-то, лежащее поперек дороги в грязной, мутной луже. Он наклонился. Это был
человек.
      "Пьян в стельку", -- решил было он.
      Тот лежал лицом вниз, корпус его чуть ли не наполовину утопал в воде. Он
перевернул его на спину и понял: человек мертв. Видать, напившись до потери
пульса, бедолага свалился в лужу и, не смогши подняться, захлебнулся.
      Он выпрямился, перешагнул через труп и зашагал дальше. Ни ужаса от только
что увиденного, ни каких-либо иных чувств он не испытывал. Им овладело
всепоглощающее состояние какого-то жуткого, сомнамбулического отупения. Ему было
все равно.
      Находясь во власти этого состояния, он проник в слабо освещенное помещение
забегаловки, прошел прямо к стойке, заказал стакан водки, тарелку кислой капусты
и две вареные сосиски с куском черного хлеба, потом прошел к ближайшему столику,
молча выпил, закусил, поднялся и зашагал к выходу. И лишь вновь оказавшись около
стойки, за которой властвовала большая рыхлая дама с кислым, как и ее капуста,
выражением лица, он словно бы очнулся.
      -- Там труп лежит, -- он ткнул пальцем в сторону двери.
      -- А? Чево? -- барменша уперла в него равнодушно-кислый взгляд маленьких
коровьих глазок.
      -- Мертвый, говорю, лежит. Там, в луже.
      -- Ну и чево?
      Он пожал плечами и двинулся к выходу.
      -- Николай! -- рявкнула хозяйка, зовя кого-то невидимого. -- Пойди,
глянь-ка на улицу, кто там в луже отмокает... Эй, парень, а ты погоди, --
окликнула она готового покинуть заведение незнакомца. -- Покажешь этого своего
мертвяка.
      Он на мгновение остановился, снова пожал плечами и толкнул дверь.
      -- Сами найдете, -- буркнул он.
      -- Эй, эй! Погоди! -- неслось ему вдогонку. -- Может, ты сам его и
пристукнул... Николай, да где же ты, мать твою!.. Задержи этого...
      Но он уже растворился в промозглом сумраке наступившей ночи.
      Выпитая водка пошла на пользу: живительное тепло разлилось по жилам,
щемящая тоска немного отступила, дав место призрачной надежде. Надежде на что?
Он не знал. Подобно черной дыре, неизвестность стояла перед ним и затягивала в
свое нутро. И все же он почувствовал себя легче. Наверное, и в черных дырах
живут люди -- лишь бы в такую вот черную дыру не превратилась его собственная
душа.
      Откуда-то донесся шум проходящего поезда.

    x x x
      Он вышел к железнодорожной насыпи и прямо по полотну зашагал в сторону
мерцающих вдали огней станции.
      Станция была безлюдна и пустынна, нигде не было ни единой живой души, и
лишь со стороны буфета несся заунывный плач старенькой гармошки.
      Спать. Сейчас он хотел только спать. Выспаться бы как следует, а там, на
свежую голову, глядишь, и выход из этой дурацкой ситуации забрезжит. Потому как
безвыходных ситуаций не бывает, это он знал с детства.
      Детство... детства своего он не помнил. Ни отца с матерью, ни самого себя
в те далекие-далекие годы...
      Побродив по пустым закоулкам станционного здания, он набрел, наконец, на
помещение, которое служило, по-видимому, чем-то вроде зала ожидания. Как и
везде, здесь не было ни души. Никто никуда не уезжал, никто никого не встречал
-- время как бы обтекало стороной это забытое Богом место. Именно в этом мрачном
зале он и решил скоротать остаток ночи.
      Растянувшись на одном из жестких обшарпанных диванов, он задремал.
      Проснулся он оттого, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо. Он
вскочил, еще ничего не понимая и не помня, где он и кто он, -- и лишь потом
открыл глаза.
      Перед ним стоял милиционер с погонами сержанта.
      -- Кто такой? -- строго спросил тот.
      Он вынул паспорт и протянул блюстителю порядка. Тот небрежно перелистал
его и вернул хозяину.
      -- Что, лучшего места не нашел? Почему домой не идешь?
      После небольшой паузы последовал неуверенный ответ:
      -- Да... некуда мне идти...
      -- Что, с женой поцапался?
      -- Что-то вроде того...
      Сержант понимающе кивнул.
      -- Знакомо дело. У самого жена еще та стерва. Ладно, эта ночь -- твоя. Но
чтобы в следующий раз я тебя здесь больше не видел. Иначе сдам в каталажку.
      -- Спасибо.
      Сержант ушел. А он снова улегся на диван и проспал до утра.


Глава третья
      Прошло несколько дней. Он продолжал слоняться по городу, который носил
странное, но романтичное название -- Огни. Питался он в попадавшихся по пути
забегаловках, а ночевал где придется: в подъездах домов, в подвалах, на
чердаках. Поселиться в единственной городской гостинице он не рискнул: недельное
проживание в этой кишащей тараканами и клопами дыре уничтожило бы все его
скудные сбережения. А сбережениями он, действительно, похвастаться не мог: к
исходу третьего дня своего пребывания в этом сыром и сером городишке он имел в
своем распоряжении 378 тысяч с копейками. Не густо, если учесть, что целых три
года он вкалывал, как вол, на бескрайних сибирских просторах с единственной
целью -- сколотить небольшой капиталец. Сколотил, нечего сказать...
      На станции он больше не появлялся, боясь наткнуться на того сержанта. Свой
дом -- вернее, дом, который, согласно штампу в паспорте, значился местом его
постоянного жительства -- он также обходил стороной. Здесь он не появится
никогда.
      Постепенно, шаг за шагом, он узнавал об окружающем его мире все больше и
больше.
      Городок, в который забросила его судьба, находился где-то на Восточном
Урале. Ничем примечательным он не отличался, если не считать большого бетонного
завода, который поставлял свою продукцию чуть ли не всей западной Сибири и
значительной части уральского региона. Завод обеспечивал работой добрую половину
населения Огней; другая же половина была занята либо мелкой коммерцией, либо
службой в государственных учреждениях (школы, поликлиники, детские сады,
городская больница, и т. д. и т. п.), либо пьянством. Впрочем, пили здесь все.
Пили страшно, до потери человеческого облика, до белой горячки, до летального
исхода. Смертность от спиртного в городе была едва ли не самой высокой по
стране. Обпившиеся мужики валялись прямо на улицах, и это стало настолько
привычным и обыденным явлением, что на них давно уже никто не обращал внимания.
В лютые морозы, которыми славились здешние зимы, люди мерли десятками:
свалившийся в снег от чрезмерной дозы алкоголя, бедолага замерзал в считанные
минуты. Город изобиловал десятками питейных заведений, в которых сутками
напролет околачивались здешние работяги и бомжи. А последних, надо сказать, в
городе было с избытком. Поодиночке и группами, они бесцельно слонялись по
улицам, оккупировали заброшенные дома, жгли костры на окраинах -- словом,
создавали определенный колорит пейзажу Огней. Много среди них было пришлых,
неведомо откуда взявшихся, бродяг.
      Может быть, именно поэтому еще один новоявленный "бомж" не привлек ничьего
внимания.
      А "бомж" все продолжал бродить по городу, с каждым новым днем все больше и
больше впадая в отчаяние. Память его замкнулась окончательно, глубины
подсознания не желали расставаться со своими тайнами. Он чувствовал себя
беспомощным, словно слепой котенок, окруженным глубоким вакуумом, глухой,
непрошибаемой стеной неведения.
      Мысли о самоубийстве все чаще стали посещать его.

    x x x
      На четвертый день бессмысленных блужданий по городу, в поисках ночлега, он
очутился на одной из окраин Огней, где стояли ветхие, заброшенные домишки,
частью обвалившиеся, частью еще целые, но уже непригодные для жилья. Этот район
был чем-то вроде городского гетто, где обычно собирались здешние бомжи и
бродяги, и потому прозывался "бомжеубежищем".
      Над городом висела темная, сырая, беззвездная ночь. С десяток костров
покрывало этот забытый Богом уголок; разбившись на группы, бомжи жались к огню.
Кто-то молча сидел, покачиваясь, и тупо смотрел на пламя, кто-то жевал добытую
за день пищу, кто-то пил водку, кто-то, уже изрядно набравшись, валялся прямо на
земле в пьяном полузабытьи. Разговоров почти не велось: этим отбросам общества
не о чем было говорить друг с другом.
      Он приблизился к одному из таких костров. Четверо безликих существ сидели
возле огня, пятый спал чуть поодаль.
      Молча сел к огню. Было холодно, накрапывал мелкий колючий дождь, и ему
необходимо было отогреться.
      -- Мы тебя не знаем, -- прошамкал один из бомжей, оказавшийся стариком в
рваной, местами прожженной телогрейке. -- Мы чужих не берем. Прописка есть?
      Он пожал плечами.
      -- Какая еще прописка?
      -- Нету у него никакой прописки, -- встрял другой бродяга, здоровенный
детина лет пятидесяти, закутанный в старенькую солдатскую шинель.
      Он снова пожал плечами.
      -- Ну и что?
      Вступать в беседу с этими битюгами ему не хотелось.
      -- А и то, -- раздраженно ответил тот, что в шинели. -- Пузырь поставишь
-- пропишем. Бессрочно.
      -- Дело говоришь. Коля, дело, -- подал голос старикан. -- Перед законом
все равны. Здесь тебе, парень, не партсанаторий.
      -- Это я уже заметил, -- проворчал он.
      -- Ну как, сгоняешь за пузырем? -- спросил здоровяк в шинели, или,
попросту, Коля.
      Он молча кивнул.
      Через полчаса он вернулся, неся две бутылки водки, несколько соленых
огурцов и буханку черного хлеба.
      -- Вот это по-нашему, -- расплылся в беззубой ухмылке старикан. -- Садись,
парень, сейчас прописку оформлять будем.
      Пили впятером. Из завязавшейся беседы выяснилось, что здоровяк Коля --
бывший полковник КГБ, оказавшийся не у дел и клявший новые порядки на чем свет
стоит; дед Евсей (так звали старика) -- коренной питерец, на волне приватизации
за бесценок продавший свою квартиру, а деньги пропивший. Двое других пили водку
молча и о себе рассказывать, по-видимому, ничего не собирались.
      -- Ну а ты чего молчишь? -- прошамкал дед Евсей, обращаясь к Петру и
хрустя соленым огурцом. -- Из каких краев будешь?
      -- Местный я. Из этого самого города.
      -- Местный? А какого хрена здесь ошиваешься? Топал бы до дому, до хаты.
      -- Нет у меня дома. И идти мне некуда.
      Больше он ничего рассказывать о себе не стал. Впрочем, и рассказывать-то
было нечего.
      Заснули здесь же, у костра. А утром он снова побежал за водкой.
      За те несколько дней, что он провел в "бомжеубежище". Он сильно
пристрастился к спиртному. Пил либо в компании новых знакомых, либо в одиночку.
Деньги таяли с неимоверной быстротой.
      Как правило, днем бомжи отправлялись на промысел, а вечером вновь
собирались у костров. Так и текла их жизнь -- бесцельно, тупо, в пьяном угаре.

Глава четвертая
      Вот в один из таких сырых вечеров и объявился у их костра доктор. Он
действительно был врачом из местной городской больницы, а сюда, в
"бомжеубежище", наведывался исключительно из альтруистических побуждений. С
каждой получки покупал несколько бутылок водки и поил местных бродяг, за что и
был здесь всеми уважаем и почитаем. Некоторым из них походя оказывал необходимую
медицинскую помощь, а двоих или троих, которые нуждались в более серьезном
лечении, на свой страх и риск пристроил к себе в больницу.
      Было ему лет тридцать семь -- сорок, носил бороду и страшно любил выпить.
      Доктор вырос из темноты и присел у костра.
      -- Здорово, мужики. Примете в свою компашку?
      -- Такому гостю мы всегда рады, -- оживился дед Евсей, узнав в незнакомце
их общего благодетеля. -- С чем пожаловал?
      -- Как всегда. -- Доктор вынул из сумки три бутылки водки. -- Пей, мужики,
сегодня я у вас за виночерпия.
      -- Хороший ты мужик, понимающий, -- сказал полковник Коля. -- Вот только
не балуешь ты нас своими визитами.
      -- Так я ж не Рокфеллер, чтоб поить вашу братву каждодневно, -- рассмеялся
доктор.
      -- А ты так, налегке, заходи. Без спиртного.
      -- Тебе у нашего костерка всегда место найдется, -- добавил дед Евсей. --
Фигурально выражаясь, имеешь ты здесь, в нашем бомжатнике, пожизненную ренту.
      Доктор тем временем был занят откупориванием бутылки.
      -- Вся эта водка -- дерьмо, -- мрачно заявил полковник. -- К стенке
поставил бы того подлеца, который ее выдумал.
      -- А зачем же ее пьешь?
      -- Так ведь и жизнь -- тоже дерьмо...
      Все рассмеялись.
      Принесенные доктором бутылки опорожнили в считанные минуты. Доктор пил
наравне со всеми.
      -- Болящие есть? -- поинтересовался он, когда все было выпито.
      -- Геморрой у меня, -- отозвался дед Евсей.
      -- На заднице сидишь много, -- отмахнулся доктор.
      -- А на чем же мне сидеть? -- огрызнулся дед.
      -- Да нет у нас здесь больных, -- сказал полковник. -- Это вон у того
костра, -- он махнул рукой в пустоту, -- мужик животом мается. Какой-то гадости
обожрался, того и гляди, коньки отбросит. Несет его в тридцать три струи.
      -- Посмотрим.
      Доктор поднялся и растворился в темноте. Через четверть часа он вернулся.
      -- Все, жить будет. Напичкал его таблетками. Завтра к утру полегчает.
      Тут взгляд его остановился на Петре.
      -- Новенький?

    x x x
      К тому часу он был уже изрядно пьян, и на вопрос доктора смог лишь
кивнуть.
      Доктор с интересом изучал его.
      -- Откуда же ты такой взялся?
      -- Да здешний он, -- пояснил дед Евсей. -- Приблудился вот на днях.
      -- Вот оно что!
      Больше доктор к нему не обращался, хотя изредка продолжал бросать на него
любопытные взгляды.
      На следующий день страшно болела голова. Он провалялся у потухшего костра
до полудня, затем попытался подняться, но внезапно пронзившая правый бок острая
боль заставила его со стоном рухнуть на землю. Он был один: ни деда Евсея, ни
полковника, ни других его соседей по костру в "бомжеубежище" не было. Видать,
подались в город на заработки и поиски пропитания.
      Доктор объявился ровно в час. Он вырос перед ним так же внезапно, как и
накануне вечером. Присев на корточки, долгим участливым взглядом рассматривал
лежащего у его ног человека. Потом достал из кармана плаща начатую бутылку
водки, налил полстакана и протянул Петру.
      -- На, полечись. А то весь посинел с перепою.
      Тот жадно выпил. Через минуту ему заметно полегчало.
      Доктор закурил.
      -- Ну и дальше что? -- спросил он. -- Так и будешь здесь валяться, пока не
сдохнешь?
      -- А тебе-то что за дело?
      -- Да мне-то, собственно, никакого дела нет. Просто жаль мне тебя.
      -- Тоже мне -- мать Тереза в штанах...
      -- А ты не язви, мужик. Вот смотрю я на тебя и вижу: погибнешь ты тут.
Хреновый из тебя бродяга, понял? Ты на этих-то не смотри, -- он кивнул в сторону
лагеря, -- они тертые калачи, за жизнь крепко держатся. Им все нипочем: ни
холод, ни мороз, ни жара летняя. А ты... словом, не место тебе здесь.
      -- Отвяжись.
      -- Вот и здоровьице-то, вижу, у тебя не ахти какое, -- как ни в чем не
бывало, продолжал доктор. -- Бок-то болит?
      -- А ты откуда знаешь?
      -- Я, братец ты мой, все-таки врач. И не простой какой-нибудь, а хирург. Я
ведь тебя, мужик, насквозь вижу. Что с боком-то?
      -- Не знаю... Вроде как ножом пырнул кто-то.
      -- Что значит -- вроде? Не помнишь, что ли?
      Он покачал головой.
      -- Не помню. Ничего.
      -- Вот так-так! Загадочный, смотрю, ты тип. Прямо одна сплошная тайна...
Ладно, мужик, крепись, я как-нибудь на днях наведаюсь. А сейчас мне пора.
      Доктор ушел.
      Оставшись один, он кое-как поднялся и, шатаясь, поковылял к ближайшему
магазину -- за водкой. Но водки он не купил.
      Уже в магазине, сунув руку в карман, обнаружил, что все его деньги
исчезли. Правда, и денег-то там оставалось с гулькин нос, но и тех не оказалось.
Видать, ночью, пока он спал, кто-то обчистил его карманы.
      Он знал, что без денег ему крышка.
      Мысль о самоубийстве с новой силой забрезжила в его мозгу.

Глава пятая
      Несколько часов прошли в бесцельных блужданиях по городу.
      Та мысль навязчиво преследовала его и крепла с каждой минутой. Наконец он
решился.
      Все. Пора кончать с этим дерьмом.
      Принятое решение заметно приободрило его. Так случилось, что в этот час он
оказался ввиду железнодорожной станции, где он провел свою первую ночь в Огнях.
      Его била крупная дрожь -- то ли с похмелья, то ли от возбуждения,
вызванного принятым решением.
      Голову на рельсы -- и... Вот только бы дождаться хоть какого-нибудь
поезда...
      Но, как назло, поезда через Огни проходили редко.
      Он бродил по территории станции уже около часа, когда увидел, как к одним
из ворот подъехал грузовик. Ворота распахнулись, и грузовик, пыхтя и тарахтя,
скрылся за их створками. Из дверей одной из построек выскочила толстая женщина в
белом халате и переднике не первой свежести. Буфетчица, догадался он, а этот
грузовик наверняка привез продукты.
      Он остановился в воротах и стад безучастно наблюдать за происходящим.
      Женщина металась по двору и, похоже, кого-то искала.
      -- Михалыч! Николай! Да куда они все запропастились...
      -- Грузиться будем, или как? -- раздался из кабины нетерпеливый голос
экспедитора.
      -- Сейчас, сейчас, вот только разыщу этих дармоедов, -- отозвалась
женщина.
      И тут она заметила одинокую фигуру Петра.
      -- Ну что стоишь, как бедный родственник. Иди сюда, подсобишь. На обед
заработаешь.
      Он послушно залез в кузов, и за полчаса вдвоем они покончили с разгрузкой.
Потом перетаскали продукты в кладовую, после чего женщина все тщательно заперла,
рассчиталась с экспедитором и отпустила грузовик.
      -- А теперь займемся тобой, -- вернулась она к Петру, который, едва живой
от непривычной физической нагрузки, сидел на пустом ящике из-под пива и обильно
потел. -- Пойдем, накормлю. Заслужил.
      Он покорно последовал за ней в одно из служебных помещений.
      -- Борщец есть, свежий, со сметаной. Будешь?
      От еды он отказался. Взял водкой. И тут же ее выпил.
      Она неодобрительно качала головой, глядя, как этот доходяга пьет
отвратительное зелье прямо из горла.
      -- Дело твое, парень. Только не советовала бы я тебе увлекаться этой
гадостью. Молодой еще.
      Он ничего не ответил и, лишь кивнув на прощание, ушел.
      В этот день ложиться под поезд он не стал.

    x x x
      К своему костру он вернулся только заполночь. Все уже спали, бодрствовал
один только дед Евсей.
      -- Где это тебя носило, Петенька?
      Он сел молча, ничего не ответив.
      -- Ну не хочешь, не говори. А мне, вишь, не спится, -- бубнил дед Евсей.
-- Выпить охота, а не с кем. У тебя там пузырек, случайно, не завалялся?
      -- Все, старик, баста, капиталы мои кончились.
      -- М-да... Да ты не горюй, Петруха, все мы тут без гроша сидим, однако
ничего, копошимся. И ты приноровишься, дай только срок. Жить-то все равно как-то
надо.
      -- Надо ли?
      Дед Евсей внимательно, с прищуром, уставился на собеседника.
      -- Э-э, да ты, я смотрю, совсем никудышний. Что, невмоготу стало от
такой-то житухи? Мыслишки-то, небось, в башку лезут, а? Ле-езут, как не лезть. И
мне лезли, и еще как лезли! На жизни крест решил было поставить, одним махом,
чтоб не мучаться. Вешаться хотел, да друган вовремя из петли вынул. А потом
ничего, отошел, оклемался. И понял: жизнь, она ведь одна, другой уж не будет, и
какая бы она ни была, а она твоя. Твоя, понял? Оттуда дороги уже не будет, это
ты себе уясни раз и навсегда. Этот шаг делается только в одну сторону, второй
попытки тебе не дано. Так что повремени, Петька, покумекай еще разок, жизнь, она
ведь сама подскажет, как и что. Она ведь мудрая, эта самая жизнь, прислушайся к
ней.
      Дед Евсей вытряхнул из пачки "Беломора" две папиросы и одну протянул
Петру. Тот молча взял и закурил.
      -- А насчет выпивки не беспокойся, -- продолжал старик. -- У меня ведь
тоже кое-что имеется. -- С этими словами он извлек из груды тряпья бутыль
мутного самогона. -- Пей, парень, сегодня я угощаю.
      Они выпили. Потом еще раз. И постепенно какая-то удивительная легкость
овладела Петром, словно бы жизненная энергия трухлявого деда Евсея вливалась в
него с неудержимой силой, вселяя оптимизм и желание трепыхаться в этом чертовом
болоте, именуемом "жизнью".
      И несмотря на то, что никаких перемен к лучшему в ближайшем будущем не
предвиделось, в эту ночь он впервые за последние дни заснул с улыбкой.

    x x x
      Он стал появляться в станционном буфете каждый день. Выполнял разную
черную работу, включая уборку помещений, разгрузку и погрузку приходящих машин и
т.д. В качестве платы Александра Ивановна, заведующая станционным буфетом,
кормила и поила его, однако он, как правило, от пищи отказывался, а брал
спиртным. Водку он тут же выпивал, и часто можно было наблюдать, как он, в
стельку пьяный, валяется где-нибудь в коридоре, на ступеньках зала ожидания, на
заднем дворе среди пустой тары, в старой коробке из-под холодильника или на куче
мусора. Когда был трезв, отличался молчаливостью и исполнительностью, работал
быстро и на совесть -- может быть, именно поэтому Александра Ивановна терпела
этого странного, неизвестно откуда свалившегося ей на голову молчуна. Тем более,
что двое штатных грузчиков, Михалыч и Николай, ушли в длительный и
продолжительный запой, и к концу месяца она их не ожидала. А работы в буфете
было невпроворот. Да и случая воровства, даже самого мелкого, за ним не заметила
ни разу.
      У них было договорено, что, помимо съеденного и выпитого в течение
рабочего дня, вечером он получает на руки бутылку водки и что-нибудь из
съестного: грамм триста колбасы, буханку черного хлеба или кастрюльку супа. Все
это он относил своим товарищам в "бомжеубежище". Бывали, впрочем, случаи, когда
к вечеру он напивался до такой степени, что не в состоянии был добраться "домой"
и оставался ночевать на территории станции, либо прямо на полу в подсобке, либо
на жестком диване в зале ожидания. Тот самый сержант, что встретился ему в
первую ночь, не трогал его, зная, что этот угрюмый забулдыга работает в буфете,
-- однако не раз осуждающе качал головой, видя, как тот, грязный, небритый,
отупевший, в стельку пьяный, сидит где-нибудь на полу и подпирает спиной
обшарпанную стену. "Вот до чего человека баба довела. Стерва", -- думал сержант
в эти минуты, в глубине души жалея несчастного бедолагу.

Глава шестая
      В один из таких дней в станционном буфете появился доктор. Было около трех
часов пополудни; Петр, хотя и был уже изрядно пьян, на ногах еще держался.
      -- А, вот, значит, где ты сутками пропадаешь, -- весело проговорил доктор.
-- Что ж, дело хорошее, работа, она, как известно, из обезьяны человека
сотворила. Хотя видок у тебя, надо сказать, неважнецкий. Пьешь?
      -- А тебе-то что за дело? -- огрызнулся Петр, ворочая ящики с пивом. --
Уму-разуму учить пришел? Так и без тебя учителей предостаточно.
      -- Да на хрена ты мне сдался, чтобы тебе, дураку непутевому, мозги
вправлять. Просто шел мимо, вот и заглянул.
      -- Ну и дальше что?
      -- А и то. Будешь продолжать в том же духе, сопьешься, мужик, в два счета.
Это я как врач тебе говорю.
      Петр сухо, со злостью рассмеялся.
      -- Рано ты на мне крест ставишь, понял?
      -- Ну, крест, положим, ты себе сам ставишь. Могильный.
      -- А ты не каркай. Не выросло еще то дерево, из которого мне гроб
сколотят.
      Доктор рассмеялся.
      -- А вот это другой разговор. Вот это я и хотел от тебя услышать. Значит,
жить будешь, мужик. Это я тебе как врач говорю.
      Он ушел, не простившись. А Петр, злой и внезапно протрезвевший, с
остервенением проработал до вечера и к костру вернулся трезвым.
      Прошло еще несколько дней. Он продолжал пить, с каждым днем все больше и
больше. Теперь по утрам, едва продрав глаза, колотясь в похмельном ознобе, он
сначала выпивал стакан водки, тайком припасенный с вечера, и лишь потом
отправлялся на станцию.
      Однажды вечером, когда он, сильно пьяный, отсыпался прямо на полу зала
ожидания, на станции остановился состав. Это был пассажирский поезд дальнего
следования. То ли в самом электровозе случилась какая-то поломка, то ли где-то
впереди, по пути следования, возникла неожиданная проблема, только остановка
поезда не была запланирована. Пассажиры высыпали на перрон и, в ожидании
отправления поезда, разбрелись кто куда. Кто-то из них забрел в буфет и бросил
якорь там, кто-то, ворча и кляня все на свете, кутаясь в плащ, бесцельно бродил
по окрестностям станционного здания; несколько человек оказались в зале
ожидания.
      Среди этих последних была респектабельная молодая пара, мужчина и женщина.
Было видно, что и он, и она являются людьми с достатком. Оба брезгливо
морщились, проходя по темным, сырым закоулкам станции, нетерпеливо поглядывали
на часы и тихо переговаривались друг с другом.
      Оказавшись в зале ожидания, они не сразу заметили валявшуюся на полу
фигуру пьяного бродяги. Но вот ее взгляд случайно упал на заросшее щетиной,
испитое лицо Петра Суханова. Она вздрогнула и остановилась.
      -- Что с тобой, Ларочка? -- спросил ее спутник.
      -- Посмотри, -- прошептала она, не отрывая застывшего взгляда от пьяницы.
-- Это же... это же...
      Мужчина скользнул взглядом по Петру и с отвращением отвернулся.
      -- Да на что здесь смотреть? На это обпившееся животное?
      -- Да это же... Сережа! -- вырвалось у нее.
      -- Это? Это Сергей? Этот бродяга -- твой Сергей?! Не смеши меня, Ларочка,
этот тип раза в три старше. Неужели ты не видишь?
      -- Вижу, -- машинально ответила она. -- Но...
      -- Сергей мертв, -- жестко произнес он, -- и ты это знаешь не хуже меня.
      В этот момент репродуктор надтреснутым голосом объявил, что поезд "Иркутск
-- Москва" тронется через три минуты. Пассажиров просьба занять свои места.
      -- Пойдем, Лара, пойдем, -- заторопил он ее. -- Не дай Бог, опоздаем,
тогда мы из этой дыры до скончания века не выберемся. Здесь и поезда-то раз в
год ходят.
      -- Да-да... -- забормотала она и, увлекаемая своим спутником, неуверенно
направилась к выходу. Однако у порога остановилась и бросила последний взгляд на
бродягу. -- Нет, конечно это не он... Идем!
      Они ушли, а через пару минут поезд, набирая скорость, стуча колесами и
унося странную пару, покинул одинокую станцию.
      Петр же... он был не настолько пьян, чтобы ничего не слышать, но и не
настолько трезв, чтобы понять, что происходит. Смутно, сквозь полусомкнутые
веки, он видел молодую красивую женщину и ее респектабельного спутника, слышал
их голоса, отдельные слова, которые, кажется, имели какое-то отношение к нему.
Нет, он ничего не понял из сказанного, но сердце его почему-то вдруг сжалось
так, что, казалось, вот-вот разорвется на куски. Все это походило на какой-то
странный, фантастический сон, от всего этого веяло чем-то потусторонним,
нездешним, невозможным...
      Наутро, очухавшись, он так и решил, что все это ему приснилось -- и
женщина, и пижон, ее сопровождавший, и их непонятные речи.
      С этой ночи ему стали сниться сны. Они смущали, тревожили, пугали его,
вносили какую-то сверхъестественную, сюрреалистическую струю во всю его
никчемную жизнь, заставляли часами сидеть, задумавшись, где-нибудь в углу -- и
вспоминать, вспоминать... Вспоминать сны.
      Но снов он не помнил. Проснувшись, он тут же все забывал.

    x x x
      Ударили первые октябрьские морозы, однако снега еще не было. В городе
стало сухо и чисто, да и сам он как-то посвежел, помолодел, приободрился.
      В середине октября вернулись из запоя Михалыч и Николай, работавшие
грузчиками в станционном буфете. Оба были злые, трезвые, с посиневшими,
заросшими щетиной лицами и трясущимися руками. Наткнувшись на пьяного Петра
Суханова, они молча, методично избили его. Били не сильно, без злости, а так,
скорее для острастки. Напоследок пригрозили, что если он еще хоть раз появится
здесь, башку снесут в два счета.
      В "бомжеубежище" он вернулся раньше обычного, еще засветло. На вопрос деда
Евсея, где это он заработал фингал, Петр лишь сухо рассмеялся и добавил, что
получил расчет и в буфет ему дороги больше нет.
      Забившись в подвал одного из полуразвалившихся строений, он заснул
беспокойным сном. За ночь столбик термометра упал до минус десяти, и к утру он
продрог до самых костей. Провалявшись на куче тряпья до полудня, он хотел было
подняться, но не смог: его бил сильный озноб, лоб пылал, во рту пересохло, мысли
путались.
      Таким его и застал дед Евсей.
      -- Плохи твои дела, Петруха, -- покачал головой старик. -- Ну ничего, мы
тебя враз на ноги поставим. Лежи здесь и не высовывайся, а я сейчас...
      Сердобольного деда Евсея обуяла жажда деятельности. Выскочив из подвала,
он обежал весь лагерь, раздобыл где-то заварки, старый закопченый чайник с
кипятком, полбутылки водки, немного меду -- и приволок все это в подвал, где
метался в жару Петр Суханов. Потом вывалил все принесенное в чайник и как
следует взболтал.
      -- Пущай настоится.
      Минут через десять он заставил больного выпить эту "адскую смесь" всю без
остатка. Петр безропотно подчинился.
      -- Молодцом, парень. Сейчас полегчает.
      Через четверть часа ему, действительно, полегчало. Обильный пот заструился
по всему его телу, знобить стало меньше. Однако в подвале было слишком холодно
для того, чтобы "лечение" возымело должное действие. Осененный внезапной мыслью,
дед снова убежал наверх.
      Вернулся он с полковником Колей и еще двумя бродягами. Они тащили целый
ворох старых, местами прожженных одеял и разного другого тряпья; дед Евсей
заботливо вывалил все это на Петра и как следует укутал его.
      -- Порядок, -- прошамкал старик, любуясь результатами своего труда. --
Если завтра не встанешь на ноги, можешь плюнуть мне в рожу.
      Однако к вечеру ему снова стало хуже. Опять подскочила температура,
заложило грудь, появился кашель. Четверо бродяг поочередно дежурили у его
бомжарского ложа, удрученно глядя, как он мечется в тяжелом бреду.
      Утром он пришел в себя, но изменений к лучшему пока не намечалось.
      -- Слушай, дед, -- торопливо проговорил он, тяжело дыша, с трудом ворочая
языком, -- помнишь, ты мне о жизни рассказывал?.. о том, что нет ничего более
ценного... так вот, дед... я понял... Слышишь, дед! -- Он порывисто сел, глаза
его запылали огнем одержимого. -- Я не хочу умирать!..
      -- Не хочешь -- не умирай, -- философски заметил дед Евсей, -- все в твоей
воле. Ты, главное, Петька, держись. А мы... чем можем -- поможем.
      -- Факт, -- кивнул бывший полковник. -- Мы тебе, парень, так просто
помереть не дадим.
      Дед Евсей снова исчез. Вернулся он с доктором.
      Тот бегло осмотрел больного и мрачно покачал головой.
      -- Плох ваш приблудный, совсем плох. Помрет он здесь, это я вам как врач
говорю... -- Он в раздумье почесал свою бороду, прошелся по подвалу и наконец
принял решение. -- А ну-ка, мужики, тащите-ка его ко мне до хаты. Пускай у меня
отлежится, в тепле и уюте. Боюсь, как бы до пневмонии дело не дошло.
      Бомжи подняли Петра с его ложа и поволокли вслед за доктором. Доктор жил в
двух кварталах от "бомжеубежища", и процессии потребовалось не более четверти
часа на этот марш-бросок.
      Как они добрались до квартиры доктора, Петр уже не помнил: он потерял
сознание еще в самом начале пути.

      Глава седьмая
      -- Очухался, мужик? -- услышал он насмешливый голос доктора, когда открыл
глаза.
      Петр попытался подняться, но нашел в себе силы только на то, чтобы
пошевелить рукой.
      -- Лежи, лежи, мужик. Тебе пока еще рано вставать. -- В голосе доктора он
уловил заботливые нотки. -- Для тебя теперь главное -- сон, покой и хорошее
питание. Самое страшное уже позади.
      -- Где я? -- произнес Петр, и сам не узнал своего голоса -- настолько он
был слаб.
      -- В моих хоромах, вот где.
      Он огляделся. Это была небольшая комнатка, тонувшая в полумраке и
освещенная лишь светом настольной лампы; убранство комнаты было небогатым, даже
скудным, однако это не мешало ей быть уютной и какой-то теплой.
      Он лежал на старой, скрипучей железной кровати, заботливо укутанный двумя
ватными одеялами. У изголовья кровати стояла тумбочка с какими-то склянками,
чашками и стаканами. В воздухе веяло запахом лекарств и болезни.
      -- Целую неделю в бреду метался, -- продолжал доктор. -- Думал, не
оклемаешься, мужик, коньки отбросишь. Ан нет, выкарабкался. Видать, жилка в тебе
жизненная крепко натянута, туго бьется.
      -- Неделю?! Ты хочешь сказать...
      -- Ну да, неделю, -- пожал плечами доктор. -- А ты думал, такой тяжелый
бронхит, какой был у тебя, в три минуты лечится? Нет, мужик, тут ты пальцем в
небо попал. Не будь рядом меня, ты бы вообще вряд ли выжил.
      -- Так мне спасибо, что ли, тебе сказать? -- проворчал Петр.
      -- А это как знаешь. Хочешь -- скажи, а не хочешь -- оставайся свиньей
неблагодарной. Я, знаешь ли, не обидчивый... Ладно, хватит языки чесать. Мне на
смену пора, я сегодня в ночь. Сейчас я тебя покормлю -- и адью. Один остаешься,
за хозяина. И нечего на меня волком смотреть, я ведь тебя как-никак целую неделю
выхаживал.
      -- Я тебя об этом не просил, -- мрачно отозвался Петр. Он и сам не мог
понять, откуда бралось то спонтанное раздражение, которое вызывал у него доктор.
Этот чудаковатый бородач был ему симпатичен, чего уж душой кривить, однако...
однако ситуация, в которой он оказался по воле своей непутевой судьбы, была ему
явно не по нутру.
      -- Потом поговорим, -- как ни в чем не бывало, сказал доктор. -- Некогда
мне сейчас, понял? Вот вернусь к утру -- тогда и обсудим.
      Он скрылся на кухне и вскоре вернулся со стаканом крепкого чая и тарелкой,
на которой ароматной горкой возвышалась жареная картошка, увенчанная двумя
толстыми, разбухшими сардельками.
      -- На вот, поешь, -- сказал он, ставя тарелку на тумбочку. -- А я ушел.
Все. Пока.
      Он хлопнул входной дверью и закрыл ее на два оборота ключа. Петр остался
один. Взглянув на принесенную доктором еду, он внезапно почувствовал такой
острый голод, что чуть было не захлебнулся собственной слюной. В считанные
минуты он съел все, потом в блаженстве растянулся в постели и крепко заснул.
      Проснулся он уже утром. Яркий солнечный луч бил ему прямо в глаза. Он
невольно зажмурился. Вновь открыв глаза, он видел улыбающегося доктора. На
изможденном лице Петра невольно скользнула ответная улыбка.
      -- Так-то лучше, -- кивнул доктор. -- Больной идет на поправку, а это
значит, что не зря меня шесть лет в мединституте знаниями накачивали. Ну как,
мужик, настроение? Все еще хандришь, или готов к новым трудовым свершениям?
      Петру, действительно, стало лучше. Этой ночью он впервые за прошедшую
неделю как следует выспался: это было не полуобморочное состояние человека,
находящегося на грани между жизнью и смертью, а нормальный, крепкий, здоровый
сон человека выздоравливающего. Пропало и вчерашнее раздражение.
      -- Извини, -- сказал он, -- я вчера сболтнул лишнее. Спасибо тебе.
      -- Лучше поздно, чем никогда, -- весело отозвался доктор. -- Ладно,
забыто. Голоден?
      -- Как волк, -- невольно вырвалось у Петра. Он, действительно, чувствовал
себя так, словно готов был сейчас проглотить целого быка.
      Доктор рассмеялся.
      -- Обожаю голодных людей. Голодный -- значит здоровый. Ладно, лежи, сейчас
чего-нибудь сварганю.
      Они позавтракали.
      -- Водки не предлагаю, -- подытожил трапезу доктор. -- Рано тебе еще, на
ноги сначала встань. Да и сам я в последнее время все больше в трезвенниках хожу
-- не до нее, проклятой, будь она трижды неладна. И курить я тебе не дам. С
таким бронхитом тебе вообще лучше забыть об этом дерьме, понял?
      Странно: ни пить, ни курить у Петра желания не было.
      -- А теперь давай о деле, -- продолжал доктор.
      -- О каком еще деле?
      -- Сейчас узнаешь. -- Доктор с минуту чесал в затылке. -- Понимаешь,
мужик, какая странная история с тобой приключилась. С тем, что у тебя полная
потеря памяти, я еще как-то могу смириться -- как-никак, а такие случаи науке
известны. Странно здесь другое. Я никак не могу понять, что же послужило
причиной твоей амнезии?
      Петр дотронулся рукой до своего затылка.
      -- Рана на голове, -- пояснил он. -- В драке, видно, кто-то шарахнул меня
по темечку. Вот память и выключилась.
      -- Да слышал я эту твою легенду о какой-то мифической драке, -- махнул
рукой доктор, -- от твоих же корешей по бомжатнику и слышал. Не то все это, не
то. Понимаешь, рана твоя на голове пустяковая, даже и не рана это вовсе, а так,
царапина, ссадина. От таких царапин людям память не отшибает. Нет, здесь что-то
другое.
      Петр почувствовал сильное смятение. Он давно уже оставил попытки
установить истину о своем прошлом, понимая, что без посторонней помощи все равно
ничего не добьется, но сейчас... Сейчас доктор, может быть, сам того не ведая,
затронул самую потаенную, наиболее глубоко запрятанную струнку в его душе,
которая вдруг зазвенела, заныла, задребезжала... Он вдруг понял: не может
человек жить без своего прошлого. Не может. Потому и запил он, и в бродяги попал
поэтому, и с жизнью своей кончать хотел -- и все из-за того, что не было у него
корней в этой жизни, корней, уходящих в прошлое, прочно удерживающих человека на
плаву, служащих опорой в трудную минуту, питающих душу целительными токами
матери-земли.
      Он приподнялся на локте и впился взглядом в бородатое лицо своего
собеседника.
      -- Не береди рану, доктор, -- прошептал он, -- говори что знаешь. Не томи.

      Тот кивнул.
      -- О том и речь. Хотя знаю я, честно говоря, не много. Можно сказать,
почти ничего. Что касается твоей амнезии, то тут я в тупике. Дело сейчас не в
ней. Я тут, понимаешь ли, осмотрел тебя, пока ты в беспамятстве валялся.
Вспомнилось мне тогда, что жаловался ты на боль в боку. А от деда Евсея слышал о
твоей непутевой истории и якобы полученной тобою ножевой ране во время какой-то
пьяной драки. Вот и решил взглянуть: как-никак, а я все-таки хирург, и притом
неплохой, заметь.
      -- Ну и?.. -- не выдержал Петр.
      -- Да никакая это не ножевая рана.
      Петр выпучил глаза.
      -- Как так не ножевая?..
      -- Да так. Я ножевых ран на своем веку знаешь сколько повидал? Не счесть.
Я ведь в Чечне врачевал, когда там заварушка случилась, в полевом госпитале. Так
вот, брюхо тебе вспорол не нож пьяного собутыльника, а скальпель опытного
хирурга. Именно опытного, уж я-то руку своего собрата по ремеслу в миг узнаю.
Вот только зашили тебя наспех, неаккуратно, словно торопились шибко. Потому и
беспокоит тебя твой бок.
      У Петра голова шла кругом. Так, значит, память сыграла с ним злую шутку?
Теперь он уже совсем ничего не понимал: как, каким образом он вообще мог
вспомнить то, чего с ним никогда не было?
      Доктор продолжал, в упор глядя на Петра:
      -- А теперь, мужик, после всего, что я тебе сообщил, подумай и скажи:
никаких проблесков, озарений или чего-нибудь подобного мои слова в твоей
непутевой башке не вызвали? Ведь все, что ты якобы вспомнил до сего момента, --
откровенная туфта. Истина-то, она глубже зарыта, понимаешь?
      Петр с минуту молчал. Потом медленно покачал головой.
      -- Ни-че-го. Полная пустота. Абсолютный ноль.
      -- Этого я и боялся.
      Доктор машинально закурил, потом, спохватившись, затушил сигарету.
      -- Извини, забылся...
      Он прошелся по комнате, запустив руки в свою густую шевелюру. Затем
остановился напротив кровати, где лежал больной.
      -- Но и это еще не все, мужик.
      Петр усмехнулся, хотя в глубине души ощущал приступ все возрастающей
тревоги.
      -- Что, еще один сюрприз приготовил?
      -- Сюрприз не сюрприз, а некоторое наблюдение имеется. Словом, когда ты
тут в отключке лежал, то в бреду такое нес, что я, сказать по чести, решил было,
что нахожусь не иначе как на ученом совете где-нибудь в Академии Наук или, на
худой конец, на совещании совета директоров какой-нибудь шибко продвинутой
компании. Я тут даже кое-что записал... Вот, например: слово "франчайзинг" тебе
ничего не говорит?
      Лицо Петра дрогнуло.
      -- Так-так, -- кивнул доктор, уловив реакцию собеседника. -- Значит, мы на
правильном пути. Вот и выходит, что личность ты весьма и весьма темная. Я бы
сказал, загадочная личность. И в бомжи ты попал явно случайно.
      -- Кто же я? -- в отчаянии спросил Петр.
      -- Это ты у меня спрашиваешь? -- усмехнулся доктор. -- Ладно, давай пока
поставим точку. У меня тут один план есть. Если все будет о'кей, надеюсь, многое
тогда прояснится.
      -- Что еще за план?
      -- А план следующий. Еще денька два-три ты здесь прокантуешься, пока
силенок не поднаберешься, а потом я тебя к себе в отделение положу. Просветим
тебя, снимочки кое-какие сделаем, ультразвуковую диагностику проведем, а заодно
и котелок твой проверим, -- словом, устроим тебе проверочку по полной программе.
Может, ты шпион какой-нибудь, а? -- Доктор хитро подмигнул. -- И заслан ты сюда,
в наш город, для сбора секретной информации стратегического характера. Ладно,
шутки в сторону. Согласен на мой план?
      Петр кивнул. Он почему-то чувствовал полное доверие к этому чудному
человеку.
      -- А заодно и подлечим тебя. Негоже такому здоровому парню по больничным
койкам валяться.

Глава восьмая
      Доктор не обманул: в городской клинике Петра проверили по полной
программе. На следующий день после окончания обследования доктор отвез Петра к
себе на квартиру.
      Было начало ноября, однако снегу уже навалило предостаточно, да и морозы
стояли под пятнадцать-двадцать градусов; в этих местах зима начиналась рано и
как-то сразу, без предупреждения.
      Доктор был мрачен и все время молчал, на вопросы отвечал односложно и
часто невпопад. О результатах обследования Петру он пока еще ничего не сообщил.
Не рискнул. То, что он узнал, походило на самый настоящий кошмар.
      Однако не сообщить он не мог. И этот ответственный момент настал.
      -- Долго будешь меня томить? -- нетерпеливо спросил Петр, когда они снова
оказались в гостеприимном жилище доктора. -- Вижу, что дело хреново, так выложи
все разом -- и делу конец.
      -- Уверен? -- коротко бросил доктор, полуобернувшись.
      -- Уверен.
      -- Тогда слушай, -- решился наконец доктор. -- Только предупреждаю: то,
что ты сейчас услышишь, превосходит самые страшные твои ожидания.
      -- Я должен знать правду, -- решительно заявил Петр.
      -- Правду так правду. Понимаешь ли, дело в том... словом, просветил я твои
потроха на рентгене и обнаружил, что у тебя...
      -- Ну?!
      -- ...только одна почка!
      -- Погоди, погоди, что-то я в толк не возьму, -- забормотал Петр, обалдело
уставившись на собеседника. -- Что значит -- одна? Как это так -- одна? А вторая
где же?
      -- Вырезали ее у тебя, вот где! -- выпалил доктор.
      Петр почувствовал, что задыхается -- словно кто-то наступил на шланг,
который подает кислород к его легким.
      -- Чего ты мелешь, а? Как это -- вырезали?! -- выдавил он из себя.
      Доктор уже обрел уверенность.
      -- Тот шов у тебя на боку -- не от ножевой раны, а от тонкой хирургической
операции, цель которой -- удаление почки. Слышал что-нибудь о трансплантации
органов? -- Петр машинально кивнул. -- Насколько я хоть что-то понимаю во всей
этой дерьмовой истории, какому-то богатому ублюдку понадобилась здоровая почка.
Твоя почка. И он ее получил. И здравствует теперь, подонок, с твоей почкой, и
будет здравствовать еще лет пятьдесят, поскольку здоровья в тебе как у
быка-трехлетка. Знали ведь, кого в доноры взять, знали, мерзавцы!
      Петр слушал, раскрыв рот и выпучив глаза. Все, что он только что услышал,
не укладывалось у него в мозгу. Не хотело укладываться.
      -- Да как же это, а? Вот так запросто взяли -- и вырезали? Так что ли
получается? Да это же... это же...
      -- Успокойся, мужик. -- Доктор положил ему руку на плечо. -- Не все так
плохо, как ты думаешь. Да хрен с ней, с этой почкой. И с одной люди живут, и
горя не знают. Забудь. Почку ты все равно не вернешь.
      -- Забыть? Забыть?!
      -- Ладно, не паникуй. Насчет забыть, это я, конечно, чушь сморозил. Но
жить-то все-таки как-то надо, так ведь? Так. Возьми себя в руки, и давай
потолкуем. Дело-то здесь не только в почке. Сейчас нам нужно думать о другом. О
другом, понимаешь. О том, что было потом.
      -- Потом?
      -- Именно. Потом, после операции. После того, как тебя лишили части твоего
организма. И если честно, то меня удивляет, что тебя вообще оставили в живых:
мертвые, как известно, молчат. А им, я думаю, огласка была совершенно ни к чему.
Однако ты жив. Отсюда вопрос: кто еще молчит кроме мертвых? Отвечаю: те, кто
ничего не помнит. Улавливаешь, куда я клоню?
      Петр в упор, не мигая, смотрел на доктора.
      -- Они выключили мою память, -- прошептал он.
      -- Похоже на то, -- кивнул доктор. -- Я бы сказал: не выключили, а
заблокировали. Кстати, исследования твоей черепушки дали именно такой результат:
у тебя там такой сумбур творится, что... -- он развел руками. -- Наш
энцефаллограф аж задымил, когда мы тебя электродами обложили. Словом, все, что с
тобой было до сентября, в твоей голове не зафиксировано. Мертвая зона, так
сказать, прямо по Стивену Кингу. Белый лист бумаги -- ни точки, ни запятой, ни
тире; полный провал: даже детство, и то выпало напрочь, как будто его и не было
вовсе.
      -- Та-ак, -- протянул Петр, сдвинув брови, -- выходит, что я вовсе не тот,
за кого себя выдаю? Так, что ли?
      -- Выпить хочешь? -- внезапно предложил доктор. -- По сто пятьдесят? Для
поддержания духа, а? А то что-то меня трясет всего.
      Петр кивнул. Доктор налил по полстакана водки; они молча выпили.
      -- Не знаю, -- сказал он, -- кто ты на самом деле -- тот ли, кто обозначен
в твоем паспорте, который, возможно, липовый, или кто-то другой... -- он пожал
плечами. -- Не знаю. Возможно, к Петру Суханову ты, действительно, никакого
отношения не имеешь.
      -- Надеюсь, что так.
      -- Надеешься?
      -- Именно. Не нравится мне этот тип, а особенно его пьяница-жена. Бр-р!..
      Доктор вдруг встрепенулся.
      -- Кстати, кто такая Лариса? -- быстро спросил он, в упор глядя на Петра.
      Тот вздрогнул, как от удара током.
      -- Н... не знаю... не помню. -- Он отчаянно замотал головой. -- Хоть убей,
не помню! А она что, из... из этой... из прошлой моей жизни, да?
      -- Мне-то откуда знать! Я ж все-таки не ясновидящий. Просто в бреду ты
неоднократно называл ее имя, вот я и решил, так сказать, прозондировать.
      Петр обхватил голову руками и застонал.
      -- Не помню... ничего, ничего не помню!.. Что делать-то теперь, а? -- он
поднял на доктора глаза, полные беспомощной тоски. -- Куда же теперь?..
      -- Не дрейфь, мужик. -- Доктор уверенно поднялся и плеснул себе в стакан
еще грамм сто. -- Найдем мы твое прошлое, найдем; все раскопаем, до самой
последней минуты, до самого отдаленного мгновения твоей темной пока еще жизни.
Только одно мне скажи, мужик: сам-то ты согласен на эти раскопки, а? Если да, то
вот тебе моя рука.
      Он порывисто протянул руку и замер в ожидании.
      Петр растерянно перевел взгляд с этой дружески раскрытой ладони на лицо
доктора, раскрасневшееся то ли от выпитой водки, то ли от охватившего его
воодушевления. Наконец он решительно поднялся и крепко пожал протянутую руку.
      -- Согласен.
      -- Вот это по-нашему! Вот таким ты мне нравишься. Вдвоем мы -- сила!
Вдвоем мы горы свернем, а если потребуется, то и шеи кому нужно.
      Петр, не выпуская руки доктора, пристально смотрел тому в глаза.
      -- А теперь ты мне ответь, -- медленно проговорил он, -- на кой хрен я
тебе сдался? Валандаешься со мной, от смерти, можно сказать, спас, а зачем?
Смысл?
      Доктор грустно усмехнулся.
      -- А если без всякого смысла? Если просто так, за здорово живешь? Смысл,
говоришь? А скажи-ка, в твоей жизни много смысла? Вот то-то и оно. В моей, если
говорить начистоту, его тоже не слишком-то. Просто, понимаешь... -- он слегка
стушевался, -- приглянулся ты мне. Что-то у тебя в глазах было эдакое... не
знаю, как и сказать. Словом, не вписывался ты в бомжарскую среду. Впрочем, если
тебе мое участие в тягость, ты так и скажи. Я в друзья набиваться не стану.
      Петр хитро прищурился.
      -- Э, нет, так дело не пойдет. Если мне не изменяет память, мы уже
скрепили наш союз. Так что на попятный теперь уже идти поздно. По крайней мере,
я этого делать не собираюсь. Да и тебе не позволю.
      Доктор улыбнулся.
      -- Думаю, я в тебе не ошибся, мужик. Ладно, оставим сантименты, пора
браться за дело.
      -- У тебя уже есть какой-то план?
      -- План не план, а так, некоторые наметки. Во-первых, жить ты будешь у
меня. Никакие возражения не принимаются, -- второпях добавил доктор, заметив
протестующий жест Петра. -- Я все равно живу один, так что в тягость ты мне не
будешь. Вдвоем даже как-то веселей. Во-вторых, завтра же устроишься на работу.
На первых порах поработаешь санитаром в нашей клинике. Бабки, правда, небольшие,
но на жратву хватит. А там поглядим. В-третьих, завтра я свяжусь с одним корешем
из городского УВД, задам ему несколько вопросов по старой дружбе. Я ему когда-то
пулю из брюха вытащил, так что он мне многим обязан. Как тебя моя диспозиция?
      Петр кивнул.
      -- Вполне.
      -- Тогда ужинать -- и на боковую. Завтра начинаем новую жизнь, мужик. Вот
увидишь -- мы им еще покажем!..

    x x x
      Утром, ни свет ни заря, доктор поднял Петра с постели.
      -- Собирайся. На работу пора. Хватит баклуши бить. Завтрак уже готов.
Кстати, ты когда в последний раз в зеркало смотрелся? Ага, не помнишь! Так пойди
и взгляни -- там, в ванной, зеркало есть.
      Петр послушно направился в ванную комнату.
      Из зеркала на него уставился мрачный, обросший тип с полуторамесячной
щетиной, покрывавшей все его изможденное лицо. Петр невесело усмехнулся: фото с
такими вот физиономиями обычно украшают плакаты "Их разыскивает милиция".
      На пороге ванной появился доктор.
      -- Ну как, впечатляет? Хорош видок, не правда ли? Желания побриться не
появилось?
      Петр кивнул:
      -- Появилось.
      -- Тогда дерзай. Бритвенные принадлежности найдешь вот здесь.
      Через четверть часа Петр, гладко выбритый и надушенный лосьоном, вошел в
комнату. Доктор окинул его оценивающим взглядом и удовлетворенно кивнул.
      -- Порядок. Теперь хоть на человека похож стал. Лет двадцать как минимум
сбросил. Садись за стол, мужик, времени у нас в обрез.
      Когда с завтраком было покончено, доктор еще раз критически осмотрел
своего постояльца и покачал головой.
      -- С рожей твоей мы разобрались, а вот прикид у тебя явно неважнецкий. В
таком даже в нашей Богом забытой клинике появляться не рекомендуется. Значит
так: я тебе кое что выдам из своего барахлишка, благо, у меня этого добра
навалом, а ты запрячь свою гордость куда подальше и поживей одевайся. Как
заработаешь -- рассчитаешься. Понял? И не ерепенься, у тебя все равно выбора
нет.
      Петр возражать не стал, хотя идея доктора пришлась ему явно не по вкусу.
Впрочем, тот был прав: другого выхода у него, действительно, не было. В своем
бомжарском наряде он вряд ли мог появиться в городской больнице, куда его в
качестве санитара собирался пристроить доктор.
      В тот же день Петр был принят на работу и уже с полудня приступил к
исполнению своих новых обязанностей.

Глава девятая
      Пролетел ноябрь, а за ним и декабрь. Петр трудился в больнице, в поте лица
добывая хлеб свой. Деньги, правда, платили небольшие, но на жизнь, как и
предрекал доктор, хватало.
      В клинике, каждый занятый своей работой, они почти не пересекались, однако
вечерами, собираясь за кухонным столом на квартире у доктора, подробно обсуждали
минувшие события и планы на будущее. Впрочем, событий за эти полтора-два месяца
не было почти никаких. Память к Петру так и не вернулась, а сведения из
городского УВД, на которые возлагал большие надежды доктор, пока не поступали.
Каких именно сведений ждал доктор, Петр не знал, доктор же на его вопросы лишь
лукаво щурился и подмигивал: мол, не торопи события, мужик, придет время --
узнаешь.
      Разговоры в основном вертелись вокруг той темной истории с вырезанной
почкой и неизвестным мерзавцем, эту почку присвоившим.
      -- Я одного в толк не возьму, -- говорил доктор, прохаживаясь по комнате,
-- почему они тебя не укокошили? Ведь куда было бы проще: пулю в затылок -- и
концы в воду. Уж тогда-то тебе язык точно никто развязать не смог бы. С мертвых,
сам понимаешь, взятки гладки. Так? Так. А они почему-то пошли на риск.
Спрашивается -- зачем?
      Петр пожал плечами.
      -- А леший их разберет -- зачем...
      -- А ты думай, думай своим умишком, мужик, кумекай, шевели извилинами. Ну?

      Петр снова пожал плечами.
      -- Да тут думай не думай, все одно выходит: слишком они уверены в себе,
эти мерзавцы. Не боятся ничего, вот и пошли на такой риск. Видно, все у них
схвачено, за все, как говорится, заплачено. Игру затеяли с живым человеком, как
кошка с мышью: нет бы сразу сожрать, так нет, сначала надо помучить! Да и риска,
если честно, нет никакого -- я все равно ничего не помню.
      -- А вот это ты брось, мужик. Придет время -- все вспомнишь, это я тебе
обещаю.
      Петр невесело усмехнулся и ничего не ответил.
      -- А насчет уверенности это ты верно подметил, -- продолжал доктор с
воодушевлением. -- Сила, видать, есть у мерзавцев, и сила немалая. На больших
бабках сидя, большими делами ворочают. Ну ничего, докопаемся мы до них, это уж
как пить дать!.. Кстати, есть у меня для тебя одна новость. Снес я тут на днях
твой паспорт в городскую управу, показать тамошним экспертам. Дай, думаю,
проверю, не липовая ли твоя ксива. И знаешь, какое заключение дали эксперты?
Ксива-то оказалась настоящей, самой что ни на есть подлинной!
      -- И что же из этого следует? Что я действительно Петр Суханов?
      -- Не спеши делать оргвыводы, мужик. Из этого пока ничего не следует. А
все-таки сдается мне, что паспорт твой фальшивый. То есть состряпали-то его,
действительно, в органах -- по крайней мере, эксперты это установили, -- но
состряпали, похоже, на заказ.
      -- Догадываюсь, кто заказчик, -- мрачно кивнул Петр.
      -- Вот-вот. Связи, видать, у них обширные, везде свои люди посажены. За
хорошие бабки сейчас кого угодно купить можно. Понимаешь, куда я клоню?
      Петр снова кивнул.
      -- А клоню я к тому, -- продолжал доктор, -- что ты, действительно, к
Петру Суханову, похоже, никакого отношения не имеешь. Паспорт-то твой,
понимаешь, с виду старенький, потрепанный, да и дата выдачи на нем стоит
семилетней давности, а вот номерок-то свеженький, и серия из самых последних.
Так-то вот, мужик.
      Петр долго молчал, хмурил лоб, что-то пытаясь вспомнить.
      -- Я тут знаешь о чем подумал, -- проговорил он наконец, растягивая слова.
-- В тот самый день, когда я вроде как бы очнулся, то есть впервые осознал себя
Петром Сухановым -- это было где-то в середине сентября, я стоял на улице и не
мог понять, где я и кто я, -- краем глаза я заметил машину, явно не из дешевых.
Она прошмыгнула у меня за спиной и быстро скрылась в какой-то улочке. Тогда я не
придал этому значения, но сейчас... Скажи, у вас в городе иномарки часто можно
увидеть?
      Глаза у доктора загорелись.
      -- Ни одной до сих пор не видел, -- быстро сказал он. -- Народ у нас
бедный, не то что иномарка -- старенький "жигуль", и тот нашему обывателю не по
карману.
      -- А местные коммерсанты?
      -- Да какие они коммерсанты! -- махнул рукой доктор. -- Едва-едва концы с
концами сводят. Не до жиру им. Нет, некому здесь на иномарках разъезжать, это уж
я тебе как старожил заявляю. А чужие к нам не заезжают, тем более на иномарках.
      -- Вот и выходит, что меня на той самой машине привезли, -- нахмурился
Петр. -- Привезли -- и прямо на улице бросили.
      -- Вполне вероятно, -- задумчиво произнес доктор. -- Я бы сказал, не
бросили, а просто-напросто выбросили. На обочину. Сунули в зубы липовый паспорт,
запудрили мозги легендой о Петре Суханове -- и выбросили. А там... выбирайся,
мол, сам. Похоже?
      -- Похоже, -- кивнул Петр мрачно. -- Расклад вроде верный.
      -- Вот и будем придерживаться этого расклада. Тем более, что он хорошо
вписывается в нашу версию о богатом мерзавце, позарившемся на твою почку.
      Спать легли уже заполночь. А наутро снова отправились на работу в
городскую клинику.
      Ежедневные беседы, вертевшиеся всегда вокруг одной и той же темы, заметно
сблизили их. Петр оттаял и перестал дуться на своего спасителя, в его отношениях
с доктором наметилось какое-то молчаливое взаимопонимание и взаимодоверие: они
понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полунамека.
      Курить Петр так и не бросил и вскоре дымил уже как паровоз. "Горбатого
могила исправит", -- махнул на него рукой доктор. Правда, здоровье Петра заметно
поправилось и продолжало быстро улучшаться с каждым днем, несмотря на
вернувшееся пристрастие к табаку: видно, запас жизненных сил у него был слишком
велик. А вот пить они с доктором стали значительно меньше: выпьют, бывало, грамм
по сто после работы, для поддержания беседы, да и то не каждый день. Так и
тянулись дни однообразной чередой, не принося ничего нового. Но оба знали:
что-то должно произойти. Что-то, что в корне изменит их судьбу.
      Постепенно между ними завязалась крепкая дружба.

Глава десятая
      Накануне Нового года от доктора поступило неожиданное предложение:
отметить праздник в "бомжеубежище", на свежем воздухе, среди старых
знакомых-бомжей. Тем более, что к концу декабря столбик термометра сильно
подскочил вверх и замер примерно на отметке "минус пять". После лютых, трескучих
морозов в ноябре и первой половине декабря стало казаться, что вот-вот грянет
весна.
      Петр горячо поддержал идею доктора. Встреча новогодних праздников под
открытым небом, в кругу бездомных бродяг, явно пришлась ему по сердцу: если
честно, где-то в глубине души он скучал по этим несчастным оборванцам, особенно
по деду Евсею и полковнику Коле.
      С аванса купили десять бутылок водки, пять бутылок шампанского, два ящика
пива, несколько батонов колбасы, три трехлитровые банки соленых огурцов,
полмешка хлеба, яблок, мандаринов и еще целую кучу всякой всячины, в том числе
несколько упаковок бенгальских огней. В одну из ночей, где-то суток за двое-трое
до Нового года, доктор отлучился в ближайший лесок и приволок оттуда пушистую
елку.
      -- Новый год без елки, -- назидательно заметил он, -- все равно что
Испания без корриды.
      Потом выгреб с антресолей целую гору каких-то пыльных коробок, в одной из
которых обнаружились старые елочные игрушки, мишура и даже стеклянная
пятиконечная звезда с отбитым лучом, которую доктор решил водрузить на самую
макушку елки. Словом, приготовления шли полным ходом.
      В последний день старого года у кого-то из знакомых он одолжил старенький
"рафик", в который они и погрузили все приготовленное добро.
      В девять вечера тридцать первого декабря их "рафик" уже подруливал к
"району высадки".
      "Бомжеубежище" в ту предновогоднюю ночь представляло собой унылое зрелище.
Белое заснеженное поле было усеяно огоньками костров, у которых грудились
бездомные бедолаги; где-то заунывно скулила гармошка. Атмосфера, царившая в этом
забытом Богом уголке, была далека от праздничной. Этим несчастным было не до
веселья: прошел еще один год, мрачный, тяжелый, для многих оказавшийся
последним, а следом накатывал другой, не обещавший никаких перемен к лучшему. Да
и откуда этим переменам взяться? Они знали: многие из них не переживут эту зиму.
Нет, не веселье и праздничное настроение -- безысходность, пьяное отупение,
чувство никому-не-нужности, забытости, заброшенности, безнадеги царили здесь, в
этом последнем земном пристанище опустившихся, потерявших человеческий облик
существ.
      Слегка припорашивал легкий мягкий снежок. Ночь стояла темная, беззвездная,
в двух шагах от костра человек терялся во тьме, словно его никогда и не было.
      -- Да-а, -- протянул доктор, окидывая взглядом заснеженную равнину, --
здесь явно праздником не пахнет. Ну ничего, сейчас мы их расшевелим.
      Он остановил машину у того самого костра, где обычно коротали долгие ночи
дед Евсей, полковник Коля и двое-трое других бомжей. На фоне пламени четко
вырисовывались несколько бесформенных фигур.
      Доктор с Петром вышли из "рафика".
      -- Гостей не ждете? -- весело крикнул доктор.
      -- Э, кто это к нам пожаловал? -- донесся от костра голос одного из
бродяг, в котором Петр признал бывшего полковника КГБ.
      -- А вот догадайся! -- отозвался доктор.
      Они уже были у костра. Неверные, подрагивающие отблески пламени легли на
их лица.
      -- Так это же наш доктор! -- радостно воскликнул второй бомж, которым
оказался дед Евсей. -- Вот так сюрприз! А это кто еще с ним? Ба, да это же
Петька!
      Старик вскочил и бросился в объятия Петра. А тот, растерявшийся,
растроганный до глубины души, глупо улыбался и мягко похлопывал деда Евсея по
спине.
      -- Жив, подлец, жив! -- лопотал старик, шмыгая носом. -- Рад, чертовски
рад тебя видеть, Петенька. Порадовал старика, ох как порадовал. Прикипел я к
тебе, сам не знаю за что. Думал, и не свидимся боле.
      Полковник Коля с трудом оторвал старика от Петра и в свою очередь облапил
того своими огромными ручищами.
      -- Вот это по-нашему, мужики, -- гудел он, скаля свое широкое лицо в
добродушной улыбке. -- Люблю вас за это.
      Обмен приветствиями продолжался еще минут десять. Привлеченные шумом, к
костру постепенно подтягивались другие бомжи, и вскоре вокруг доктора и Петра
сгрудилось около двух десятков бродяг. Каждому хотелось лично поздороваться с
вновь прибывшими.
      -- А теперь, братва, -- крикнул доктор, когда церемония приветствия
подошла к концу, -- выгружайте все из этой тачки. Это все ваше. Сегодня мы будем
гулять. Кто сказал, что мы чужие на этом празднике жизни?..
      Дважды повторять не пришлось. "Рафик" опустел в считанные минуты. Вскоре у
костра уже красовалась новогодняя елка, наряженная и украшенная лично доктором.
Тут же сложили съестные припасы и выпивку.
      Основная часть населения "бомжеубежища" сошлась у костра дела Евсея и
кольцом расположилась вокруг огня. Каждый пришел со своим стаканом, кружкой или
черпаком: другой посуды бродяги, как правило, не имели. Атмосфера в лагере в
корне изменилась: чувствовалось воодушевление, предпраздничное возбуждение и
оживление, в обычно тусклых, безжизненных глазах бомжей засветились веселые
огоньки, а на их небритых и немытых физиономиях заиграли радостные улыбки.
      Появился гармонист и заиграл какую-то залихватскую мелодию, кто-то хрипло,
фальшивя, затянул песню.
      Дед Евсей и доктор суетились больше остальных. Когда, наконец, все
приготовления к празднику были окончены, бутылки откупорены, колбаса и хлеб
порезаны, соленые огурцы выложены прямо на газету, а бенгальские огни розданы
всем присутствующим, доктор поднялся со стаканом водки в руке и призвал всех к
тишине. Шум у костра мгновенно утих.
      -- Мужики, я не мастер говорить длинные и красивые речи, -- начал он свой
тост. -- Поэтому буду краток. Я хочу поднять этот стакан за ту искорку, порой
крохотную и едва заметную, искорку, которая живет в сердце каждого из вас и
поддерживает в самые тяжелые минуты вашей нелегкой жизни, ту самую искорку,
которой жив каждый русский человек и без которой все мы гроша ломанного не
стоили бы. Я хочу выпить за надежду.
      При всеобщем молчании доктор опорожнил свой стакан.
      -- За надежду! -- подхватил полковник Коля. -- За нее, родимую!
      Еще секунд двадцать полной тишины, пока люди пили водку, припав жадными
губами к своим стаканам и кружкам -- а потом тишина вдруг разом разорвалась.
Посыпались ответные тосты, одобрительные возгласы, смех, кто-то хлопал доктора
по плечу, кто-то клялся ему в вечной дружбе, кто-то пускал слезу.
      Веселье набирало силу.
      Дед Евсей оказался рядом с Петром.
      -- Как живешь, Петенька? Вижу, прифрантился ты, на человека стал похож.
Работаешь?
      Петр кивнул.
      -- Работаю, дед, тружусь, жить-то ведь на что-то надо. Да я и могу без
дела сидеть.
      -- И правильно. Не хрена тебе по помойкам шастать и бутылки пустые
собирать. Я сразу понял: есть в тебе какая-то жилка, не приживешься ты в бомжах.
Я ведь тебя еще тогда насквозь разглядел, когда ты от водки чуть было коньки не
отбросил. Пьешь сейчас-то?
      Петр мотнул головой.
      -- Завязал, дед, завязал подчистую. Так, за компашку с доктором грамм по
сто, бывает, вечерком тяпнем, для поддержания беседы, а так чтобы напиться --
ни-ни. Да и не тянет что-то.
      -- Одобряю. Не нужна тебе, Петенька, эта зараза. Жизнь у тебя вся еще
впереди, сейчас сгубишь, потом поздно будет на попятный идти... А доктора нашего
крепко держись, сынок, он мужик что надо. Редкой души человек. Один он,
понимаешь, один на всем белом свете, не на кого тепло свое излить, вот он к тебе
и приклеился. Смотри, не оттолкни его.
      -- А отчего ж он один?
      Дед Евсей на минуту задумался, закурил папиросу.
      -- Была у него жена, -- сказал он, -- да года три назад умотала в Тверь с
каким-то офицеришкой. Вот с тех пор он один и кантуется. И, заметь, никогда ни
на что не жалуется. Оптимист, каких еще поискать.
      -- Да, -- согласился Петр, -- оптимизма у него не отнять, это ты верно,
дед, подметил.
      -- А я всегда все верно подмечаю, -- рассмеялся старик.
      Ровно в двенадцать открыли шампанское. Полковник Коля провозгласил тост за
крепкую мужскую дружбу и выпил с доктором на брудершафт.
      Вновь заиграла гармошка, несколько бродяг пустились в пляс.
      Доктор, прищурившись, с улыбкой смотрел на все это веселье.
      -- Слышь, мужик, -- толкнул он локтем Петра, -- а ведь есть во всем этом
что-то эдакое... Есть ведь, а?
      -- Есть -- в чем? -- не понял тот.
      -- Ну, как тебе сказать... В том, -- он обвел рукой круг ликующих бродяг,
-- чтобы... чтобы давать, наверное. И видеть, что это нужно людям.
      -- Есть, -- кивнул Петр. -- Так уж человек устроен: любит давать, даже
если не всегда это осознает.
      -- О, да ты философ! -- рассмеялся доктор. -- А давай-ка мы с тобой еще по
одной тяпнем. Сегодня можно.
      -- Давай. За что будем пить?
      -- А вот за это за самое. За то, чтобы уметь давать людям то, что им
действительно нужно. А еще за этих бедолаг, выброшенных на обочину жизни. И за
нас самих -- ведь мы немногим от них отличаемся.
      Они звонко чокнулись и выпили.

Глава одиннадцатая
      Около трех часов ночи на шоссе, метрах в трехстах от костра, где кутили
бродяги, остановилась легковушка. Из нее вывалились пятеро крепких парней и
пристроились у дороги справить малую нужду. Краем глаза Петр видел их, но
поначалу не придал этому факту значения.
      Парни же, посовещавшись, направились к "бомжеубежищу". Вторично Петр
заметил их, когда они были уже метрах в ста от костра. У одного из них он
заметил монтировку. Холодок пробежал у него по спине.
      -- У нас гости, -- толкнул он доктора и кивнул в сторону парней.
      -- А? Что? -- завертел головой тот, пока не наткнулся взглядом на вновь
прибывших.
      Парни остановились метрах в тридцати от костра. Все они были в изрядном
подпитии.
      -- Эй, рвань подзаборная! -- крикнул один из них, оказавшийся долговязым
бритоголовым верзилой. -- Какого хрена вы здесь балаган устроили?
      Доктор поднялся и шагнул им навстречу.
      -- Идите, ребята, своей дорогой. Мы вас не трогаем, и вы к нам не лезьте.
Не мешайте людям Новый год справлять.
      -- Ха! Люди! -- сплюнул сквозь зубы верзила. -- Дерьмо вы, мать вашу, а не
люди. Сворачивайте манатки и канайте отсюда, пока ребра вам не переломали. Живо!

      -- Это кто дерьмо? -- зарычал полковник Коля. -- Это я дерьмо?!
      -- И ты, и все эти псы вонючие, -- зло проговорил верзила.
      Наступила гробовая тишина. Полковник Коля набычился и весь сразу как-то
посерьезнел.
      -- Слушай, ты, бритоголовый, -- медленно процедил он сквозь зубы, -- если
ты позволишь себе еще хотя бы одну гадость в адрес моих друзей, я тебя уроню.
      -- Ага, уронил один такой, -- заржал верзила, -- до сих пор кровью
харкает.
      Перекинувшись между собой парой слов, парни вновь двинулись к костру.
      На их пути оказался доктор.
      -- Погодите, ребята, давайте по-хорошему, -- попытался урезонить он их. --
Тихо-мирно разойдемся в разные стороны и забудем этот печальный инцидент.
      Сильный удар в лицо свалил его с ног. Доктор тяжело рухнул в снег. Петр
было рванул ему на помощь, но его опередил полковник.
      -- Ах ты мразь!.. -- прорычал он и кинулся на верзилу, но мощный удар в
пах свалил и его. Полковник грузно осел и завыл от боли.
      -- М-м-м... Ну все, хана вам, подонки... -- прошипел он, корчась на снегу
и хватая ртом воздух.
      Кое-кто из бомжей бросился врассыпную, остальные же сгрудились плотной
группой и отступать, видимо, не собирались.
      Верзила присвистнул.
      -- Глянь-ка, Гудзон, -- кивнул он своему дружку, тому, что с монтировкой.
-- а эти псы, кажись, на серьезные проблемы нарываются.
      -- Уже нарвались, -- прохрипел Гудзон и занес было монтировку над Петром,
который был к нему ближе всех.
      Петр и сам не помнил, как это произошло -- словно какая-то пелена застлала
его разум. Он лишь смутно осознавал, как внезапно выдал серию молниеносных
ударов, каждый из которых -- он чувствовал это -- попал в цель. Когда пелена
спала, он увидел у своих ног лежавших бритоголового верзилу и типа по кличке
Гудзон. Оба были в отключке и не подавали признаков жизни. Трое других отскочили
на безопасное расстояние и с опаской поглядывали на внезапно ставшую грозной
толпу оборванцев.
      Петр ошалело смотрел на свои руки и ничего не понимал. Он никак не мог
взять в толк, что же он все-таки сделал с этими двумя идиотами? Все получилось
как-то само собой, но как именно? И тут бледный, призрачный свет забрезжил в его
сознании: знание навыков какой-то борьбы, полученное им в той, прошлой, жизни,
вдруг прорвалось наружу и сумело защитить его.
      Доктор, кряхтя, уже поднимался на ноги. Из рассеченной губы его струилась
кровь.
      -- А здорово ты их, -- скривился он в подобии улыбки. -- Вот уж не ожидал.

      -- Да я и сам, честно говоря, не ожидал, -- растерянно признался Петр.
      Полковник Коля стоял на коленях и судорожно шарил у себя по карманам.
      -- Сейчас я им устрою Варфоломеевскую ночь, -- глухо рокотал он, -- сейчас
они у меня волками выть будут, подонки...
      Он уже был на ногах. В руке его вдруг блеснул пистолет.
      -- Колька! Не надо! -- надсадно крикнул дед Евсей.
      -- Еще как надо, -- процедил полковник и вскинул пистолет.
      Грянул сухой выстрел, и один из троих парней, вскрикнув, упал. Двое других
в панике кинулись к машине. Полковник еще дважды выстрелил вслед убегавшим, но
промазал.
      -- Эх, ушли, гады!.. -- в сердцах выругался он.
      -- Ты что, Колька, совсем ополоумел?! -- бросился на него дед Евсей. --
Палить по живым людям! А если ты его убил? Тоже мне, Рэмбо нашелся!
      Полковник Коля ничего не ответил и лишь махнул рукой.
      После первого же выстрела толпа бродяг быстро рассеялась. Праздник,
начавшийся за здравие, в буквальном смысле закончился за упокой: выстрел
полковника, похоже, сразил парня наповал.
      Петра била крупная дрожь. Да и доктор был явно не в своей тарелке. Он
подскочил к подстреленному парню, склонился над ним, быстро осмотрел, выпрямился
и облегченно вздохнул.
      -- Жив.
      -- Ну слава Богу, -- выдохнул дед Евсей. -- А ты, Колька, молись, чтобы он
живехонек остался. Понял?
      Полковник смущенно смотрел себе под ноги. Боевой пыл его понемногу угасал.

      -- Да я и сам не знаю, что это вдруг на меня нашло, -- виновато
пробормотал он. -- Понимаете, очень уж мне обидно стало за нас, мужики. Вот я
и... Пистолет-то у меня еще со службы в органах остался. Именной, -- не без
гордости добавил он.
      -- Хватит языки чесать, -- крикнул доктор. -- Помогите лучше перенести
раненого в машину. Его нужно срочно в больницу. А то, того и гляди, концы
отдаст. Тогда не только полковнику -- никому из нас не отмыться.
      Петр кинулся было на помощь своему другу, но какое-то смутное шевеление
справа заставило его остановиться.
      -- Петька, берегись! -- заорал дед Евсей.
      Это был Гудзон. Оклемавшись, он неожиданно вскочил на ноги, замахнулся все
той же монтировкой и...
      Петр не успел отскочить. Кусок металла обрушился на его голову. Острая
боль пронзила затылок, что-то теплое, липкое заструилось по шее... Ноги, вдруг
ставшие ватными, подкосились.
      Тьма поглотила его.
      Еще три выстрела прогремели в эту новогоднюю ночь. Но Петр их уже не
слышал...

Глава двенадцатая

      Окно с чуть приоткрытой фрамугой... белая полоска солнечного света, мягко
скользившая по белым стенам, белому потолку, белому халату молоденькой
медсестры... птичий гомон и ароматы весны... капельница у изголовья кровати...
приторный запах лекарств... Больничная палата. Он в больнице.
      Сквозь ресницы приопущенных век он видел, как суетится, гремя склянками на
больничном столике, медсестра. Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось
привлекать ее внимание. Он не был готов к этому. Слишком многое надо было
обдумать. Ему требовалось время.
      Он помнил все. Сознание было ясным и прозрачным, как стекло.
      Встреча Нового года в "бомжеубежище", праздник у костра, ликующие, словно
дети, бродяги, потом -- стычка с бритоголовыми ублюдками, выстрелы, полковник
Коля с именным пистолетом, удар монтировкой по голове... Да, все это он
прекрасно помнил.
      Но помнил он и кое-что еще.
      Он помнил себя.
      Теперь он знал, кто он.
      Это было главное. И с этим надо было разобраться, все разложить по
полочкам.
      Никогда еще голова его не была такой ясной. Он лежал и думал, думал,
думал... Постепенно, шаг за шагом, мгновение за мгновением, вся череда событий
начала выстраиваться в цельную логическую цепочку. И когда, наконец, эта цепочка
обрела четкие очертания, он вдруг понял, в какой ужасной ситуации оказался.
      И понял еще: из этой ситуации нужно было как-то выбираться.
      Он не заметил, что давно уже лежит с открытыми глазами, устремив невидящий
взгляд в потолок. Едва слышный скрип кровати привлек внимание медсестры.
      -- Ой, мамочки! -- взвизгнула та. -- Он очнулся!
      Он попытался было улыбнуться ей, но не успел: она уже выскочила в коридор.
По кафельному полу коридора мелкой дробью зацокали ее тоненькие каблучки.
      Через минуту в палату влетел доктор.
      -- Наконец-то, -- сказал он и тяжело опустился на стул возле кровати. -- А
я уж, грешным делом, решил было, что ты так в коме и проваляешься до конца дней
своих. Ну, с возвращением, мужик!
      Он улыбнулся, и в уголках глаз его обозначилась сетка тоненьких морщин.
Доктор осунулся, выглядел усталым, невыспавшимся, каким-то помятым -- и
совершенно счастливым.
      Петр улыбнулся в ответ, попытался что-то сказать, но не смог: тяжелый,
словно налитый свинцом, язык не слушался его.
      -- Молчи, молчи, мужик, -- движением руки остановил его доктор. -- Тебе
еще рано речи толкать. Денька через два-три оклемаешься, вот тогда и потолкуем.
А пока -- полный покой, сон и здоровое питание. Наденька, -- он обернулся к
медсестре, -- под твою полную ответственность.
      Она горячо заверила его, что он может на нее положиться.
      Доктор ушел, оставив Петра наедине с медсестрой.
      Сон навалился на него внезапно, и он не заметил, как заснул.

Глава тринадцатая
      Доктор не появлялся три дня: на бетонном заводе случилась авария,
нескольких человек покалечило, и он безвылазно торчал в реанимационном
отделении. Все это время Петра опекала медсестра Наденька. От нее-то он и узнал,
что провалялся в коме около четырех месяцев -- сейчас на исходе уже был апрель.
Шансов на то, что сознание вновь вернется к нему, было мало, однако доктор не
терял надежды помочь своему другу. А сколько бессонных ночей он провел у его
изголовья, поминутно щупая пульс и прислушиваясь к едва ощутимому дыханию!
Сколько ведер крепкого, густого кофе он поглотил в эти долгие, долгие, долгие
ночные часы! А тут еще эта история с милицией, о которой Наденька знала лишь
понаслышке. Доктора куда-то таскали несколько раз, снимали какие-то показания.
Потом, вроде, все затихло.
      Петр жадно слушал рассказ медсестры, а предательские слезы сами собой
наворачивались на глаза. Прав был дед Евсей: такого человека, как доктор, еще
поискать надо.
      За эти дни Петр немного окреп и уже мог сидеть в кровати. Речь снова
вернулась к нему. Капельницу убрали, ее заменило полноценное трехразовое
питание.
      На исходе третьего дня доктор, наконец, появился в палате. Выглядел он еще
хуже прежнего: посеревшее, землистого оттенка лицо, ввалившиеся глаза,
всклокоченная борода, следы крови на зеленом хирургическом халате...
      -- Фу-у-ух! -- выдохнул он, падая на стул. -- Устал, как собака. Как
самочувствие, больной?
      -- В норме, -- улыбнулся Петр. -- А вот тебя, кажется, самого на
больничную койку положить пора. Сам-то здоров?
      Доктор небрежно махнул рукой.
      -- Пустяки, дело житейское. На мне еще пахать можно. Главное сейчас --
тебя на ноги поставить.
      Они были одни в палате: дневная смена закончилась, и медсестра Наденька
уже ушла домой.
      -- Курить будешь? -- спросил доктор, доставая пачку "Пегаса".
      -- А можно?
      -- Я врач или кто? Если спрашиваю, значит можно. На, дерни пару затяжек.
      Они закурили. Голова у Петра сразу же закружилась.
      -- Все, хватит, -- сказал доктор, выхватывая сигарету у Петра изо рта. --
Для первого раза достаточно.
      Он докурил свою сигарету, затушил о пустую тарелку.
      -- Надюху-то мою не обижал? Нет? Славная девчонка. Если бы не она, не
выкарабкаться б тебе. Сутками напролет хлопотала возле тебя.
      -- А она мне вот то же самое про тебя рассказывала. И про твои ночные
бдения, и про литры черного кофе.
      -- А ты слушай ее больше, -- проворчал доктор смущенно, -- она тебе еще не
такое обо мне напоет.
      Петр приподнялся и облокотился на локоть.
      -- Дай пять, -- сказал он.
      -- Чего?
      -- Руку, говорю, дай.
      Доктор, пожав плечами, протянул руку. Петр крепко пожал ее.
      -- Спасибо тебе. За все.
      -- А, оставь. Не люблю я этого. Давай лучше о деле. Разговор предстоит
длинный и, как говорится, содержательный. Готов?
      Петр кивнул.
      -- Вот и прекрасно. А начну я с того, что наш бравый полковник
ухандохал-таки того мерзавца, что тебя по башке монтировкой хватил. Из своего
именного. Три пули всадил. А тот, первый, жив остался, я лично из него свинец
вытаскивал. Я тогда сразу смекнул, что полковнику решетка светит, и в ту же
ночь, когда мы тебя с дедом Евсеем в больницу везли, шепнул старику, что не было
никакого полковника, а из пушки палил какой-то приблудный, чужой, никому не
известный бродяга. Поднатаскай, говорю старику, своих орлов, чтобы с одного
голоса пели и правильные показания где нужно давали. Старик сработал как нельзя
лучше. К утру, когда на место происшествия менты нагрянули, наши бомжарики уже
назубок знали нужную легенду. Позже, когда следователь проводил выборочный опрос
свидетелей, ни один из не прокололся: ничего, мол, не знаем, того парня с пушкой
видели впервые, а опознать его не можем, потому как темно было, хоть глаз коли.
Меня тоже пару раз на ковер дернули. Словом, кто стрелял, установить не удалось,
виновными же признали этих бритоголовых идиотов. Кстати, тех двоих, что вовремя
улизнули, так и не нашли, а тот гад, который больше всех выступал и которого ты
уложил, сейчас срок мотает. У него уже была одна судимость, по сто пятьдесят
восьмой, так что срок свой он легко получил. А вот полковника Колю пришлось в
бега снарядить, от греха подальше. И где он сейчас, не знает никто. -- Он
выдержал многозначительную паузу. -- Никто, кроме меня. -- Он понизил голос до
едва слышного шепота. -- У меня на квартире прячется, носа за дверь вот уже три
месяца не показывает. Вот такие, брат, дела. Что же касается бомжатника, то
здесь тоже не самым лучшим образом обернулось. Словом, разогнали бедолаг. Где-то
через неделю после происшествия понаехали туда местные власти, оцепили лагерь и
через мегафоны потребовали очистить территорию в течение часа. Тех же, кто по
истечении указанного срока все же окажется в оцепленной зоне, обещали отправить
в кутузку. Дважды повторять не пришлось: бомжи разбежались кто куда. Лагерь
мигом опустел.
      -- Так где же эти бедняги сейчас?
      Доктор хитро прищурился.
      -- Да все там же. Через два месяца, где-то в начале марта, они снова стали
стягиваться на старые обжитые места. По двое, по трое, обычно ночью,
возвращались они в свою, можно сказать, землю обетованную. Я тут виделся как-то
с дедом Евсеем: это его идея. Пущай, говорит, возвращаются, это, говорит, наша
территория, и жить мы будем только здесь. А дабы не привлекать внимания
городских властей массовой миграцией, решено было возвращаться не всем скопом, а
маленькими группами, в темное время суток. Словом, бомжатник снова
функционирует, хотя ряды его заметно поредели: многие совсем ушли из города.
Власти-то, конечно, в курсе подобных передвижений, но делают вид, что ничего не
происходит: они всегда были лояльны к местным бездомным. Да и на руку властям,
что бомжи группируются в одном месте -- так их легче контролировать.
      Он достал сигарету и закурил.
      -- А теперь о главном. То есть о нашем общем деле. -- Он выдержал паузу.
-- Помнишь, я тебе говорил, что подключил к поискам одного моего хорошего
знакомого из городского УВД? Идея заключалась в следующем. Как тебе, может быть,
известно, в Москве, на Петровке, имеется некий информационный банк данных, где
хранится вся информация криминального характера. В этот банк данных стекаются
официальные сводки со всей страны, из самых отдаленных ее уголков. Вот я и
подумал: а нельзя ли оттуда выудить информацию об исчезнувших людях за некий
определенный период времени? Ведь сведения такого характера наверняка хранятся
на Петровке. Ты объявился в Огнях где-то в середине сентября. Так? Так. На
проведение операции по пересадке органов, небольшое послеоперационное лечение,
обработку и промывку твоих мозгов и доставку твоей персоны в Огни ушло, по
грубым подсчетам, месяца два. Дабы не ошибиться, я добавил к этому контрольному
сроку по полтора месяца, до и после, и получил, таким образом, временной
диапазон, равный трем летним месяцам: июнь, июль, август. Иначе говоря, поиск
нужно было проводить именно в этом интервале времени. А поскольку мне, как и
любому другому простому смертному, доступ к банку данных закрыт, я и решил
воспользоваться услугами местного УВД. В Москву полетел официальный запрос с
просьбой предоставить информацию обо всех фактах исчезновения людей, имевших
место в стране за период с июня по август прошлого года. Через месяц пришел
ответ. И вот здесь-то начинается самое интересное. Из всего списка исчезнувших
за указанный период ни один, слышишь, ни один не соответствовал тебе -- ни по
возрасту, ни по комплекции, ни по другим данным. Расчет был простой: сопоставить
факты, исключить тех, кем ты явно быть не можешь, и определить, кто же из
указанного списка есть ты. Но, увы, официальный ответ из Москвы нужных
результатов не дал. Тебя в этом списке не оказалось. Правда, было в списке
несколько человек, соответствовавших твоим внешним данным, но все они, так или
иначе, уже обнаружили себя: кто-то утонул и был найден в таком-то водоеме,
кто-то стал жертвой мафиозных разборок, а кто-то просто сбежал от сварливой
жены, был вычислен расторопными сыщиками и водворен в лоно семьи. Возникал
вопрос: а не могло ли так получиться, что факт твоего исчезновения в органах
вообще не зафиксирован? Я прикидывал и так, и эдак, и в конце концов пришел к
выводу, что в принципе это возможно, но очень маловероятно. Каждый человек
всегда оставляет какой-то след, и когда след обрывается, это сразу становится
заметным. В конце концов, каждый человек имеет родственников, друзей, знакомых,
где-то работает -- если, конечно, он не бродяга "без определенного места
жительства", к каковым ты явно не относился. Выброси человека из привычного
круговорота событий -- и тут же образуется вакуум, нарушающий сложившиеся связи,
заставляющий окружающих тем или иным образом реагировать. Понимаешь, не мог ты
исчезнуть бесследно, я это нутром своим чуял. Я готов был дать голову на
отсечение, что факт твоего исчезновения где-то зафиксирован, например, в
каком-нибудь районном отделении милиции. Однако на Петровке о тебе никаких
данных не имелось. Где-то цепочка обрывалась, но где? Я был в тупике. И тут мне
на помощь вновь пришел мой знакомый из городского Управления. Желая довести
начатое до конца, он воспользовался какими-то личными каналами -- то ли друг у
него работает на Петровке, то ли дальний родственник -- и послал еще один
запрос, уже неофициальный. И представь себе, на этот раз сработало! Как
оказалось, факт твоего исчезновения, действительно, был зафиксирован в банке
данных на Петровке, но очень скоро, по негласному указанию сверху, эта
информация была из банка изъята. Просто стерта из памяти центрального
компьютера. Однако в архиве одного из периферийных компьютеров, через который
эта информация прокачивалась, сохранился нужный нам след. Тайком, без ведома
руководства вычислительного центра, удалось восстановить потерянные данные. Так
же тайком они были переправлены сюда. В начале марта я уже имел их. Понимаешь
теперь, какому крупному зверю досталась твоя почка? Для того, чтобы осуществлять
контроль над центральным банком данных МВД России, нужно иметь не просто большие
бабки -- нужно иметь огромные бабки. Или огромную власть, что, в принципе, одно
и то же.
      Доктор закурил еще одну сигарету, несколько раз прошелся по палате и
остановился. Лицо его было серьезно, скорее даже торжественно, глаза в упор
смотрели на собеседника.
      -- Теперь я знаю, кто ты, -- произнес он, медленно проговаривая слова.
      Петр улыбнулся и остановил его движением руки.
      -- Погоди, не торопись. Дай и мне словечко вставить. У меня ведь тоже есть
для тебя новость.
      Доктор удивленно вскинул брови.
      -- Ну, выкладывай.
      -- Я тоже знаю, кто я.
      Доктор вытаращил глаза.
      -- Вспомнил?! -- воскликнул он. -- Сукин сын! И ты... ты молчал!
      -- Да ты мне рта не дал раскрыть, -- рассмеялся Петр.
      -- Рта не дал раскрыть! И он еще оправдывается! -- Доктор подскочил к
нему, схватил за плечи и с силой тряхнул. -- Ну, говори! Как тебе это удалось?
      -- Да я и сам не знаю. Как пришел в сознание, так сразу и сообразил: все
теперь на своих местах. Словно какая-то стена рухнула.
      Доктор хлопнул себя ладонью по лбу.
      -- Понял! -- заорал он. -- Все понял! Это тот тип с монтировкой тебе мозги
вправил! Помнишь? Гудзон, кажется. Которого полковник завалил.
      -- Выходит, добрую службу мне Гудзон сослужил.
      Доктор вскочил и быстро заходил по палате.
      -- Вот так-так! Бывают же чудеса на свете!
      Он снова остановился.
      -- Что ж, будем знакомиться.
      -- Будем, -- улыбнулся Петр. -- Думаю, время пришло. -- Он протянул руку.
-- Сергей Ростовский, помощник генерального директора по экономическим вопросам
одной из московских фирм.
      Доктор ответил крепким рукопожатием и в свою очередь представился.
      -- Николай. Осипов Николай, хирург Огневской городской больницы.
      -- Что ж, официальную часть церемонии можно считать законченной.
      Петр, вернее, Сергей Ростовский, внезапно расхохотался.
      -- Ты чего, мужик? -- уставился на него доктор.
      -- Да понимаешь, -- сквозь смех отвечал Сергей, -- я ведь до сих пор
понятия не имел, что тебя Николаем зовут. Все доктор да доктор. Даже неудобно
как-то.
      Доктор открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но не удержался -- и
тоже расхохотался.
      Когда на шум прибежала дежурная медсестра, она решила, что и у доктора, и
у пациента поехала крыша. Причем, капитально.

      Глава четырнадцатая
    До прибытия поезда оставалось десять минут. Сергей Ростовский и Николай
Осипов стояли на платформе и молча курили. Говорить ни о чем не хотелось.
      -- Не люблю провожать, -- нарушил молчание доктор. -- Нудное это занятие,
словно клещами душу из нутра вытаскивают.
      Стояло начало июня. Сергей к этому времени окончательно поправился и даже
успел загореть. Его неудержимо тянуло домой, к жене и дочке, которых он не видел
уже около года. Да, почти год минул со дня его исчезновения. Как они его примут?
Наверное, уже давно вычеркнули из списка живых. Сердце бешено колотилось в
груди, когда он представлял, как входит в подъезд своего дома, как поднимается
по лестнице, как нажимает до боли знакомую кнопку звонка, как дверь
открывается... Дальше его воображение буксовало. Сотни раз он прокручивал в
голове эту картину, но так и не мог решить, кто же ему откроет дверь -- дочь или
жена? А если дома никого не окажется? Ведь у него даже ключа от собственной
квартиры нет.
      Где-то пробило двенадцать пополудни. Сергей очнулся от своих дум.
      Поезд опаздывал.
      Доктор был мрачен и печален, в глазах, предательски блестевших, таилась
тоска. Сергей прекрасно понимал состояние своего друга и от души жалел его. Ему
и самому было жаль расставаться с этим чудаком, но он знал -- впереди его ждала
встреча с самыми родными, самыми близкими ему людьми.
      -- Не горюй, Николай, -- похлопал он доктора по плечу, -- не на век
прощаемся. Свой московский адрес я тебе оставил, приезжай, как только выберешь
время. Надеюсь, не заплутаешь в Москве-то?
      -- Я, к твоему сведению, мединститут в Москве кончал, целых шесть лет
оттрубил, от звонка и до звонка. Так что столицу как свои пять пальцев знаю.
      Наконец послышался шум приближающегося поезда.
      Доктор встрепенулся.
      -- Ну все. Поезд уже на подходе. -- Он стоял, не отрывая преданного
взгляда от Сергея. -- Ты только одно помни, мужик -- у тебя здесь есть верный
друг. Если честно, Бог меня в этой жизни друзьями обидел. Не было у меня
настоящих друзей. И еще: найди того мерзавца. Из-под земли достань! Понял?
      Сергей кивнул.
      -- Найду, -- твердо сказал он.
      Поезд остановился. От него пахнуло жаром раскаленного металла.
      -- Остановка поезда -- две минуты, -- сонно-монотонным голосом объявил
диспетчер.
      -- Давай, что ли, обнимемся, -- смущенно предложил доктор.
      Друзья крепко обнялись.
      -- Ну будет, будет, -- мягко отпихнул он Сергея. -- А то опоздаешь.
      Поезд уже тронулся, когда Сергей вскочил на подножку.
      -- Если что, бей телеграмму! Примчусь! -- крикнул вдогонку доктор.
      Сергей лишь кивнул: комок, застрявший в горле, мешал говорить.
      Поезд быстро набирал скорость. А на платформе таяла одинокая фигурка
доктора с поднятой в прощальном жесте рукой.

    * Часть вторая. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ *
Глава первая
      Москва встретила его духотой и жаром плавящегося асфальта. Июнь в столице
выдался жарким, знойным, сухим, последняя гроза прогремела в московском небе уже
более двух недель назад, и с тех пор ни единой дождевой капли не упало на
раскаленную землю.
      Сергей ничего этого не замечал. Одержимый одной только мыслью, прямиком с
вокзала он помчался домой. Доктор снабдил его небольшой суммой денег, и поэтому
он смог себе позволить взять такси. В кармане его лежал паспорт на имя Петра
Суханова -- документов, удостоверяющих его личность как Сергея Ростовского, он
не имел. Ну ничего, успокаивал он себя, восстановление имени Сергея Ростовского
-- это лишь дело времени, здесь проблем быть не должно.
      Объявлять заранее о своем приезде он не стал. Он и сам не знал, почему не
отбил телеграмму Ларисе, смутно сознавая, что так будет лучше. Предпочел
объявиться внезапно, свалиться, так сказать, словно снег на голову. Он нервно
улыбнулся. Да, пожалуй, Лара скорее ожидает снега в эту июньскую жару, чем его
появления.
      Была суббота, и он надеялся застать семью дома. Лишь бы они не уехали на
дачу!
      Он нетерпеливо ерзал на заднем сидении такси, то и дело поглядывая на
пробегавшую мимо нескончаемую череду домов, изредка рассекаемую широкими
современными магистралями либо узкими старомосковскими улочками. Огромные
рекламные щиты и электронные табло заметно разнообразили городской ландшафт,
однако Сергей не любил этого агрессивного, чисто западного облика новой Москвы.
Не хватало во всем этом чего-то исконно русского, самобытного, своего.
      Такси мчалось сквозь душный город, неся Сергея навстречу его судьбе.
Сердце глухо бухало в его груди, готовое разорвать тесную грудную клетку и
вырваться наружу. Внезапно им овладел страх и не оставлял его уже до самого
конца пути.
      Он жил в Отрадном, на Станционной улице, в двух шагах от метро
"Владыкино". Они занимали трехкомнатную квартиру -- он сам, жена Лариса и их
десятилетняя дочь Катя. Жили в достатке, имели двухэтажную дачу в Пушкинском
районе, новенький "фольксваген", счет в одном из солидных российских банков.
Подумывали купить еще один автомобиль -- лично для Ларисы. Оба работали вместе в
одной компании, он -- помощником генерального директора, она -- руководителем
группы инновационных проектов. Оба имели прекрасное образование, целую кучу
разных дипломов, сертификатов, аттестатов. Учились в Германии, Англии, проходили
стажировку в Штатах. А познакомились они еще в те далекие годы, когда оба грызли
гранит науки в Плехановском институте, или "Плешке", как обычно именуется это
учебное заведение в определенных студенческих кругах. Потом -- свадьба, рождение
дочери, блестящая карьера и не менее блестящие виды на будущее... Словом, все у
них складывалось прекрасно, пока...
      Пока не случилось то, что случилось.
    x x x
      Уняв дрожь в руке, он коснулся пальцем кнопки звонка. Звонок отозвался
мягким мелодичным звоном. Сейчас, сейчас дверь откроется, и...
      Послышался звук отпираемого замка. Они дома! Воодушевленный удачей, Сергей
собрался с духом и улыбнулся. Тяжелая металлическая дверь наконец мягко
распахнулась.
      Улыбка медленно сползла с его лица. На пороге стоял Павел, его старый друг
и сослуживец. В его домашнем халате, его шлепанцах, с его электробритвой в руке.
Мертвенная бледность разлилась по холеному лицу Павла.
      -- Ты!.. -- полушепотом выдохнул он.
      -- Я, -- внезапно спокойным, каким-то бесстрастным голосом отозвался
Сергей. -- Войти разрешишь?
      -- Да-да, конечно, -- вдруг засуетился Павел, неуклюже пряча за спину руку
с бритвой. -- Лара! -- крикнул он. -- Ты только не волнуйся...
      -- Кто там? -- донеслось откуда-то из недр квартиры, и от звука этого
голоса у Сергея внезапно сжалось сердце.
      Он бесцеремонно отстранил Павла и вошел в квартиру.
      -- Я вернулся.
      Лариса стояла у зеркала в одном нижнем белье и собиралась примерять новый
костюм. Костюм, которого раньше он у нее не видел.
      Она заметила его отражение в зеркале и резко обернулась.
      -- Сережа...
      Ни криков радости, ни слез облегчения, ни распростертых объятий -- ничего
за этим не последовало. Они стояли и молча смотрели друг на друга. Она была
страшно бледна, и даже ровный густой загар (когда это она успела загореть?) не
смог скрыть бледности ее красивого, словно сошедшего со страниц модного журнала,
лица. А глаза... глаза смотрели на него так, словно видели перед собой выходца с
того света. Которого не только никто не ждет -- которого все давно уже забыли.
Попросту вычеркнули из списка живых.
      Он уже понял все. Здесь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы верно
оценить ситуацию. Он здесь не нужен. Как говорится, третий лишний. А третий как
раз он, Сергей Ростовский. Надежда, которой он жил -- и только ею одной --
последний месяц, растаяла, словно дым. Ему вдруг стало стыдно за самого себя, за
то, что он оказался в этом дерьме по самые уши.
      Лариса инстинктивно прижала костюм к груди, стыдливо прикрывая свою
полунаготу. Он усмехнулся. Что ж, совершенно естественно, когда перед тобой
стоит чужой человек. А вот перед Павлом (краем глаза он заметил, как тот торчит
в дверном проеме и нервно крутит шнур от электробритвы) ей стыдиться нечего: он
свой. Член семьи, можно сказать. Дерьмо собачье.
      -- Я вернулся, Лариса, -- тихо произнес он.
      Колени ее подогнулись, и она медленно опустилась в кресло.
      -- Я рада, -- чуть слышно отозвалась она, не отрывая от него широко
открытых глаз, и вдруг всхлипнула. -- Целый год прошел... Прости...
      Сергей скривился в улыбке и махнул рукой. Ладно, мол, что сейчас об этом
говорить, прошлого не воротишь.
      -- Я... ждал. Ждал этой встречи... надеялся... И ты прости... -- Слова,
словно тяжелые камни, с трудом просачивались сквозь его глотку.
      -- Сереженька, что же ты наделал...
      Павел наконец дал о себе знать.
      -- Мы думали, ты погиб. Все так думали, -- уточнил он. -- Столько времени
не давал о себе знать. Где ты пропадал, черт побери? Почему не сообщил?
      -- Не мог. Там, где я оказался, не было телефона.
      -- Не язви. Дело серьезное, сейчас не до шуток.
      -- Халат мой сними. И бритву положи на место.
      Павел смутился и быстро выскочил из комнаты.
      Лариса словно очнулась. Быстро натянула на себя костюм.
      -- Почему, почему все так получилось? -- быстро проговорила она. -- Ты так
внезапно исчез... Почему? Зачем? Оставил меня, Катюшу...
      Он едва сдержался, чтобы не разрыдаться.
      -- Я... я бы никогда тебя не оставил, Ларочка, если бы...
      -- Где ты был?
      -- Далеко отсюда, очень далеко.
      -- Но почему?.. -- вопрос рвался из ее груди, подобно крику о помощи.
      Он вдруг почувствовал, что пытается оправдываться.
      -- Понимаешь, Ларочка... кто-то ударил меня по голове, и я... потерял
память. -- Он не собирался открывать ей всей правды. Особенно теперь. -- Очнулся
уже в другом городе. Только месяц назад я все вспомнил. Оправившись после
болезни, я сразу помчался к тебе. А тут...
      В комнате снова появился Павел, уже одетый в выходной летний костюм.
Лариса встретила его долгим укоризненным взглядом.
      -- Ну что я? -- нервно пожал плечами тот. -- Я ж не знал, что это он.
      -- Все ты знал, -- устало ответила она. -- Все.
      -- А может это и не он был вовсе, -- словно уж на сковородке, юлил Павел.
-- Ты же помнишь, каким был тот.
      -- Ты и сам знаешь, что это был он.
      Сергей поднял руку.
      -- Стоп! Объясните, что здесь происходит. Как никак, я в своей квартире и
имею право знать, о чем идет речь. Тем более, что речь идет, как я понял, обо
мне.
      -- Да видели мы тебя! -- загремел Павел. -- На каком-то полустанке.
Пьяный, грязный, оборванный, весь заросший, ты валялся на полу и ничего,
по-моему, не соображал. -- Сергею показалось, что Павлу доставляет удовольствие
вспоминать об этом. -- Ты был настолько непохож на себя, что я вполне
справедливо решил: между тобой и этим типом ничего общего быть не может. Я
правильно говорю, Лара?
      Она ничего не ответила.
      Какое-то неясное воспоминание забрезжило в сознании Сергея, однако оно
было настолько смутным, призрачным, что облечь его в конкретную форму он так и
не смог.
      -- Когда это было? -- спросил он.
      -- Осенью. В октябре, кажется.
      Сергей кивнул. Все правильно, все сходится. Эх, если бы тогда, в октябре,
они вырвали его из этого омута, в котором он оказался по воле злой судьбы, может
быть, все бы теперь было иначе. Если бы...
      -- Итак? -- Он обвел их долгим, изучающим взглядом.
      -- Сергей, ты должен понять, -- зачастил Павел. -- Тебя не было целый год,
Лара нуждалась в поддержке, в чьей-нибудь помощи. А я был рядом, как ее, как
твой друг. Я должен был помочь.
      -- Прекрати! -- оборвала его Лариса.
      -- Хорошо, -- с готовностью кивнул он. -- Сергей, выйдем на минутку.
      Они вышли в соседнюю комнату.
      -- Давай по-мужски, -- начал Павел. -- Ты все прекрасно понимаешь, и мне
нечего тебе объяснять. Ладно, я сволочь, подлец -- называй как хочешь. Я не
обижусь. Но так уж получилось, понимаешь, и время вспять уже не повернешь. Все,
поезд ушел. Лариса останется со мной.
      -- Ты уверен? -- недобро усмехнулся Сергей.
      Им владело какое-то странное отупение, совершенное безразличие к этому
банальному фарсу, словно все, что сейчас происходило, виделось ему на экране
телевизора.
      -- В смысле? -- не понял Павел.
      -- Ты уверен, что поезд ушел? -- повторил вопрос Сергей.
      Павел шумно выдохнул. Его всего трясло от волнения.
      -- Уверен. Дело в том, что... -- он запнулся, -- Лариса на третьем месяце.

      Сергей с трудом удержал себя в руках.
      -- Та-ак, -- медленно протянул он, громко хрустнув скулами. -- Это,
конечно, меняет дело. Ну хорошо, а о дочери моей ты подумал?
      -- Все будет о'кей, не волнуйся, Катя станет жить с нами, -- скороговоркой
проговорил Павел. -- Она ни в чем не будет нуждаться, ручаюсь тебе.
      -- Да уж ты постараешься. Кстати, что вы ей сказали о моем...
исчезновении?
      Павел отвел глаза в сторону и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику
кресла.
      -- Понимаешь... никто ничего не знал... все думали, что ты... что тебя нет
в живых. Словом, мы сказали ей, что ты умер.
      Как это произошло, Сергей уже не помнил. Его кулак со свистом рассек
воздух и сочно впечатался в физиономию Павла. Тот ухнул от неожиданности,
вылетел из кресла и с грохотом распластался на полу. Сергей подул на костяшки
пальцев и прошипел:
      -- А вот за это ты ответишь особо.
      На шум тут же прибежала Лариса. Увидев следы крови на лице "друга семьи",
она вскрикнула и метнула в Сергея злой, почти ненавидящий взгляд.
      -- Мясник! Это единственное, на что ты способен... Как ты, Павлуша?
      Сергей уже взял себя в руки, однако о происшедшем нисколько не сожалел.
      -- Уж куда мне до твоего благодетеля, -- язвительно заметил он. -- Он-то
уж точно способен на большее.
      Она резко повернулась к нему.
      -- Зачем ты приехал, зачем? Все было так хорошо, все наладилось,
успокоилось. Ну что тебе здесь надо?
      Сергей вздрогнул. Последние слова жены хлестнули его по сердцу, словно
казацкой нагайкой.
      -- Собственно, я приехал домой. К себе домой. -- глухо произнес он. Он
говорил тихо, медленно, с трудом сдерживая себя. -- В конце концов, я приехал к
дочери. Имею я на это право?
      -- Не имеешь! -- вдруг выкрикнул Павел, вскакивая на ноги с прижатой к
разбитому носу бумажной салфеткой. -- Не имеешь, понял? Целый год шлялся черт
знает где, сказочку красивую про амнезию сочинил, а теперь, видишь ли,
заявляется как ни в чем не бывало и предъявляет права! На что? На что? На семью?
Нет у тебя семьи! И дочери у тебя нет! Бросил ты их, понял? Все, поезд ушел!
      "А ведь если рассудить здраво, -- подумал Сергей, -- этот тип с
расквашенным носом во многом прав. Действительно, выходит, что я их вроде как бы
бросил... Да только плевать я хотел на его правоту. С высокой колокольни".
      В прихожей хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в квартиру.

Глава вторая
      -- Папа!
      Сергей резко обернулся. В дверях стояла Катя, его десятилетняя дочь.
      "Как она выросла!" -- успел подумать он. Уже в следующий момент она,
словно вихрь, пронеслась через комнату и очутилась в его объятиях.
      Он крепко прижал маленькое тельце к груди. Слышал, как быстро-быстро
бьется ее сердечко. Ощущал ее прерывистое дыхание на своем лице. И чувствовал,
как глаза его заволакивает предательская влага.
      -- Папочка! Как долго тебя не было! -- лопотала она громким шепотом.
      Ноги его задрожали, и он опустился в кресло. А она клубочком свернулась у
него на коленях, прижавшись щекой к его щеке. Потом порывисто отстранилась и
долгим, изучающим, пытливым, почти взрослым, взглядом смотрела ему в глаза. И
снова прижалась к нему, обвив тоненькими загорелыми ручонками его шею.
      Он отвернулся к окну: ему не хотелось, чтобы те двое видели сейчас его
лицо.
      Катюша зашептала ему на ухо:
      -- А дядя Паша сказал, что ты больше никогда не приедешь. Но ты ведь не
мог не приехать, правда?
      -- Правда, Катенька, правда, дочка, -- прошептал он в ответ. -- Видишь, я
приехал.
      -- Где же ты был так долго?
      -- Далеко. Очень далеко. Мне было плохо без тебя.
      -- И мне, папочка. Я ждала тебя, долго-долго. А дядя Паша обманщик.
      Это еще мягко сказано, подумал он про себя. "Дядя Паша" вор и мерзавец.
      Лариса и Павел тем временем вышли из комнаты, оставив отца с дочерью
наедине. Из соседней комнаты донесся их взволнованный шепот.
      А Сергей... он и сам не знал, радоваться ему или выть от горя. Да, жены у
него больше нет, это он уже понял, зато у него есть дочь, Катюшка, которая
по-прежнему его любит и которой он нужен, -- единственный маленький человечек,
не предавший его. Что ж, ради этого стоило жить.
      -- Знаешь, папочка, мама сначала все плакала, плакала, ждала, когда ты
приедешь. А потом к нам стал приходить дядя Паша, и она больше не плакала.
      -- А ты? Ты плакала?
      Она кивнула и уткнулась носиком ему в щеку.
      -- Я знала, что ты приедешь. А дядя Паша плохой, да?
      Он пожал плечами.
      -- Почему ты спрашиваешь?
      -- Не знаю. Может быть потому, что один раз он кричал на маму. Это было
давно, еще зимой. Он говорил, что ты не приедешь, а она все не верила и опять
плакала. Тогда дядя Паша выгнал меня из комнаты и запер дверь. Потом мама
поверила.
      Он осторожно снял ее с колен и поставил на пол.
      -- Посиди здесь, Катюша, мне надо поговорить с мамой... и дядей Пашей.
      -- А ты опять не уедешь? -- с тревогой спросила она. Она казалась такой
маленькой, беззащитной, беспомощной, что он не выдержал и снова крепко прижал ее
к себе.
      -- Я никуда не уеду, Катюша. Никогда.
      -- Не уезжай, папочка. А то я снова буду плакать.
      Он мягко улыбнулся ей и вышел из комнаты.
    x x x
      Когда он вошел, Лариса и Павел прервали бурное объяснение и настороженно
уставились на него. Они стояли рядом, совсем близко друг к другу, в глазах их
застыл немой вопрос... и еще что-то. Враждебность. Да, именно враждебность,
Сергей ясно уловил это в устремленных на него взглядах. Враждебность,
отчужденность, какая-то затравленность и откровенная неприязнь. Он криво
усмехнулся: что ж, теперь-то уж Лариса убиваться по нему не станет, если с ним
внезапно что-нибудь случится. А случиться может, это он знал наверняка.
      Он потерял ее навсегда. Что ж, может быть, оно и к лучшему. И хватит об
этом.
      Он прошелся по комнате, не отрывая взгляда от их застывших лиц и продолжая
кривить рот в усмешке.
      -- Ну что, обо всем договорились? Впрочем, это ваши проблемы. -- Он уселся
в кресло как раз напротив них. -- А теперь -- вон. Оба.
      Он говорил медленно, спокойно, не повышая голоса -- и тем больнее
хлестнули тех двоих последние его слова. Лариса и Павел вздрогнули, словно от
разряда током.
      -- Что? -- прохрипел Павел.
      -- Я сказал -- вон, -- повторил Сергей.
      -- Что значит "вон"? Это все-таки моя квартира! -- возмутилась было
Лариса.
      Сергей замотал головой.
      -- Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас --
вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.
      -- Ну знаешь ли... -- подал голос Павел. -- Это все-таки свинство с твоей
стороны.
      -- А тебе я вообще слова не давал, понял? -- Он повернул голову к Ларисе.
-- Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще
способен.
      Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг
засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.
      -- Катя! -- крикнула Лариса. -- Собирайся. Мы едем.
      Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки -- так, что суставы громко
хрустнули.
      -- Катя останется со мной, -- сухо, не повышая голоса, произнес он.
      -- Как это с тобой? -- Лариса, казалось, была искренне удивлена.
      -- Катя останется со мной, -- все так же тихо, но с металлом в голосе,
повторил он.
      -- Ну уж нет! -- воспротивилась Лариса. -- Я все-таки мать. И потом, это
же просто смешно!
      Он медленно поднял глаза и метнул в нее взгляд, от которого ей вдруг
захотелось раствориться в бетонной стене, что была у нее за спиной, -- лишь бы
скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.
      -- Катя останется со мной, -- повторил он в третий раз.
      А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела
головкой и таращила удивленные глазки.
      -- Разве мама уезжает? -- спросила она, обращаясь к отцу.
      -- Да, Катюша. Мама должна уехать.
      Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он
уже считал ее бывшей) женой.
      -- А мы? Мы разве не поедем?
      "Мы"! Это короткое "мы" прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто
притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:
      -- А ты хотела бы поехать с мамой?
      Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.
      Она кивнула, но тут же замотала головкой из стороны в сторону.
      -- Я хочу остаться с тобой, -- так же шепотом ответила она. -- Я не хочу
ехать к дяде Паше.
      "А вот мама твоя просто мечтает об этом".
      Он крепко поцеловал ее в щечку и сказал:
      -- Спасибо.
      И вдруг понял: она, его маленькая Катюша, все, все, абсолютно все
понимает. Понимает, что мама с "дядей Пашей" не на прогулку едут, не в зоопарк и
не в кино, а уезжают совсем, навсегда. И ей, маленькой девочке, нужно сделать
выбор.
      Она его сделала, хотя -- он видел это -- выбор дался ей нелегко.
      Сборы, наконец, были окончены. Лариса подлетела к Кате, наспех чмокнула ее
в щечку, шепнула что-то банальное на ушко, потом украдкой стрельнула глазами в
Сергея -- тот стоял к ней спиной посреди комнаты, давая понять, что вся эта
суета его нисколько не касается, -- и выскользнула на лестницу, где с чемоданом
и дорожной сумкой ее уже ждал Павел.
      Из прихожей донесся стук хлопнувшей двери.
    x x x
      Только сейчас Сергей смог себе позволить дать волю чувствам. Резким,
коротким броском он всадил кулак в бетонную стену и скривился от пронзившей
кисть боли. Стена отозвалась глухой вибрацией. Его охватила злость. Не на Ларису
и подлеца Павла, и даже не на того неведомого похитителя чужих почек, который
так или иначе стал причиной развала его семьи, а на свою злосчастную, непутевую
судьбу. Как все было прекрасно еще год назад, как ладно, гладко, легко
складывалась его жизнь -- и вдруг все, все, все пошло наперекосяк, все разом
рухнуло, пошло прахом, полетело к черту. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко,
что он до боли зажмурился и застонал. Проклятье! Почему это случилось с ним, с
ним?!
      -- Папочка... -- услышал он тихий, едва различимый голосок.
      Он обернулся.
      Катя испуганно смотрела на него своими глазенками, прижав загорелые ручки
к груди. Он невольно улыбнулся.
      -- Все в порядке, Катюша, все в порядке. Просто я очень устал.
      -- Ты поспи, папа. А я тебе яичницу пожарю, хочешь? Я умею! -- гордо
заявила Катя.
      -- Спасибо, Катюша. Спать я не хочу: в поезде выспался. А яичницу пожарь,
дочка. Проголодался я, как волк.
      Она вся просияла и кинулась на кухню.
      -- А я пока в магазин схожу, сигарет куплю, ладно? -- крикнул он ей
вдогонку.
      -- Ладно, папочка! -- весело отозвалась Катюша.
      Он быстро спустился вниз, забежал в ближайший мини-маркет и купил две
пачки "Ротманс". Уже у выхода он внезапно остановился, кинул быстрый взгляд на
длинные ряды бутылок со всевозможными горячительными напитками и... вернулся к
прилавку.
      -- Бутылку водки!
      -- Какой? -- учтиво поинтересовался молодой продавец.
      -- Какой-нибудь попроще. Позабористей, чтоб с ног валила.
      Он понимал, что делает что-то очень скверное, но никак не мог понять,
почему. Он говорил и действовал, словно в бреду, как бы со стороны наблюдая за
этим странным, уставшим, с тусклым взглядом, плохо одетым человеком, топтавшимся
у прилавка магазина в ожидании заветной бутылки водки.
      Им овладело жгучее желание -- напиться. Напиться до потери пульса, до
отключки. Напиться, чтобы забыть все.
      Он рассчитался с продавцом и торопливо заспешил домой. Дома он достал из
серванта хрустальный двухсотмилиграммовый стакан (подарок тещи к первой
годовщине их свадьбы), судорожно наполнил его до самых краев и залпом выпил.
Потом налил второй, поднес к губам, но...
      -- Папочка...
      Он застыл со стаканом у рта, чувствуя на спине жгучий взгляд дочери.
      -- Папочка, не надо...
      Он медленно, всем корпусом, повернулся на зов.
      Она стояла, одинокая, беззащитная, несчастная, с дымящейся
яичницей-глазуньей, аккуратно, с любовью украшенной зеленым луком и укропом, и
широко открытыми, с навернувшимися слезинками, умоляющими глазами смотрела в его
глаза.
      Какой же я подлец!
      Он размахнулся и с остервенением швырнул стакан с водкой в стену. Мелким
стеклянным дождем брызнули осколки и дробно застучали по паркету.
      -- Прости, Катюша, этого никогда, никогда больше не повторится. Клянусь!
      Она улыбнулась и обняла его за шею одной рукой, во второй продолжая
держать тарелку с драгоценной яичницей.
      -- Все будет хорошо, папа, -- серьезно, по-взрослому сказала она.
      -- Обязательно будет, доченька. Обещаю.
      Она оставила тарелку на столе и снова ушла на кухню, сварить кофе. А он
метнулся в туалет, склонился над унитазом, сунул два пальца в рот и освободил
нутро от только что выпитого стакана водки. Здесь же, в туалете, поклялся жизнью
дочери не брать в рот ни капли спиртного до конца своей жизни. Потом вернулся в
комнату и с аппетитом проглотил приготовленную маленькой хозяйкой яичницу.
Закурив, он неожиданно поймал себя на мысли, что жизнь, в принципе, не такая уж
и плохая штука. Ему почему-то вспомнился дед Евсей. Как он там сейчас?..
      Прошла злость, прошла жалость к самому себе. Медленно, капля за каплей в
сердце вливались надежда и вера в собственные силы. Все, хватит сопли на кулак
мотать, пора брать свою судьбу в оборот.
      Завтра же, с самого утра, он возобновит прерванные тренировки по
тэквон-до. Он должен быть в прекрасной форме: то, что ему предстояло сделать,
требовало мобилизации всех его сил. А осенью, Бог даст, он подтвердит свое право
на обладание черным поясом.

Глава третья
      Утром, в половине шестого, он был уже на ногах. Облачился в спортивный
костюм, выскочил из дома и легкой рысцой сделал три круга вокруг местного
стадиона. В конце дистанции он буквально валился с ног: сказалось длительное
отсутствие систематических тренировок. "Ну ничего, -- подбадривал он себя,
стиснув зубы и обливаясь потом, -- я еще свое наверстаю. Неделя-другая, и я
снова войду в привычную форму. А уж тогда мы посмотрим, кто кого. Ничего!" Он
вернулся домой и продолжил занятия на тренажерах, которыми обзавелся года три
назад, когда он усиленно готовился к сдаче на черный пояс. В восемь он закончил
тренировку, принял душ и с чувством выполненного долга отправился на кухню,
готовить завтрак. Однако он опоздал: на кухне уже хозяйничала Катюша.
Таинственно улыбнувшись, она попросила его не мешать, а то, не дай Бог, подгорит
ее фирменное блюдо. И вообще, добавила она серьезно, мужчинам делать на кухне
нечего. Он улыбнулся в ответ и поспешно ретировался.
      Пока Катюша громыхала посудой на кухне, готовя свое "фирменное блюдо",
Сергей расположился в кресле и предался невеселым думам. Сегодня воскресенье,
впереди -- целый день, и у него было достаточно времени, чтобы как следует все
обдумать, все взвесить, разложить по полочкам. Из всех стоявших перед ним
проблем он выделил три основные. Во-первых, Лариса. После вчерашнего объяснения
с женой и своим бывшим другом проблема рухнувшей семейной жизни казалась Сергею
наиболее важной и требующей безотлагательного решения, однако, поразмыслив, он
решил, что ставить точки над "i" в истории с Ларисой, пожалуй, еще рано. В конце
концов, если не оправдывать, то понять ее все-таки можно. Он бесследно исчез,
его не было около года -- что ей оставалось делать? Ждать? Надеяться? На что?
Целый год она не получала от него никаких известий: ни одной весточки, ни
единого телефонного звонка. Что она должна была думать? А ждут... ждут только в
красивых романах и слезливых мелодрамах. Нет, в жизни все иначе.
      И все-таки ему было обидно. Так обидно, что порой неудержимо хотелось выть
и долбить кулаками в стену -- до крови, до вывихнутых суставов, до переломанных
пальцев.
      Он все еще любил ее. И будет любить всегда -- он понял это только что,
неожиданно для самого себя, сидя в этом кресле. Наверное, чтобы понять это,
требовалось пройти через такую вот банальную, слишком банальную историю, имя
которой -- измена. Что ж, порой несчастье на многое открывает глаза, обостряет
зрение, обнажает чувства, смывает накипь благополучия и обыденности с сердца
человека. Человек прозревает. Учится читать в душах людей. Учится читать в своей
собственной душе.
      Теперь он знал: если она захочет вернуться к нему, он примет ее обратно. В
конце концов, со вчерашнего дня обстоятельства изменились: он снова дома, и она
знает об этом. Он будет ждать ее. Ведь нужно помнить еще об одном важном
обстоятельстве, что крепко связывает их двоих -- это Катюша, их дочь.
      Не следует торопить события, нужно дать ей время. С этой проблемой, таким
образом, можно повременить.
      Вторая проблема была не менее серьезной. В самых общих чертах она касалась
его возвращения в привычный круговорот жизни, той жизни, из которой он был
выброшен год назад. Ему нужно было обрести свой прежний статус, вернуть
подобающее ему положение в обществе. Вернуться на работу, в конце концов. И чем
скорее он решит эту проблему, тем будет лучше.
      Третья проблема имела непосредственное отношение к его похищенной почке.
Здесь все было намного сложнее. И опаснее. Он понятия не имел, как подступиться
к этой проблеме. Сергей прекрасно понимал, что, ввязываясь в эту темную историю,
он подвергает себя большому риску. Да и не только себя: он ставил под удар
Катюшу. Возникал вопрос: а стоит ли игра свеч, если так велика опасность? Прежде
всего необходимо было решить, чего он хочет добиться. Восстановления
справедливости? Наказания преступника? Правосудия? Однозначно на этот вопрос
Сергей ответить не мог.
      По крайней мере, он знал только одно: эта проблема требует детальной
проработки и тщательного анализа. А на это нужно время. Он понимал: в этом деле
торопиться нельзя. Необходимо все как следует взвесить и продумать. Может быть,
вообще не стоит затевать все это?
      Может быть.
      Он закурил. С кухни доносилось мелодичное мурлыканье Катюши и аромат
готовящегося завтрака. На душе у него потеплело. Все-таки не один он на этом
свете, не один. А это самое главное.
      Пора было браться за дело. Он поднялся и прошел в соседнюю комнату --
туда, где стоял его компьютер. Уже год, как он не включал его. За это время в
его электронном почтовом ящике наверняка скопилось немало корреспонденции.
Возможно, среди массы электронных посланий окажется несколько действительно
достойных внимания. Он включил компьютер, однако удаленный доступ к сети
установить не удалось: его счет был "заморожен". Звонок провайдеру и обещание
внести на их счет требуемую сумму в ближайшую же пару дней решил проблему: уже
через пять минут доступ был восстановлен. Войдя в сеть, он принялся скачивать на
свой компьютер скопившиеся в почтовом ящике письма. Писем оказалось около
трехсот, и весь процесс перекачки корреспонденции занял около часа.
      За это время он успел выкурить три сигареты и позавтракать. "Фирменным
блюдом" Катюши оказалась все та же яичница, однако на этот раз с жареной
колбасой и помидорами. Катюша была деловито-суетлива, с отцом держала себя на
равных, по-взрослому: теперь, после отъезда матери, она осталась в доме за
хозяйку, и эта роль, роль хозяйки, явно была ей по вкусу.
      После завтрака она отпросилась у отца погулять и, получив его согласие,
радостная и счастливая, выпорхнула за дверь.
      А Сергей вновь сел за компьютер. К этому времени процесс перекачки
электронной корреспонденции уже был закончен. Он принялся бегло просматривать
пришедшие в течение года письма, однако ничего интересного для себя так и не
обнаружил. Приглашения на какие-то презентации, уведомления о приемах,
совещаниях, официальных встречах, формальные поздравления с Новым годом и
двадцать третьим февраля от коллег и деловых партнеров, плановые сообщения от
провайдера и так далее, и тому подобное. Основная масса писем пришлась на лето и
осень прошлого года, к зиме поток корреспонденции заметно ослабел, а начиная с
февраля и по сей день письма шли только от одного человека, некоего Германа
Свирского. Этого типа Сергей помнил довольно-таки смутно, а его облик в памяти
не зафиксировался и вовсе. Что-то скользкое, улыбчиво-слащавое,
безлико-бесформенное... Это-то и было странным: Сергей отличался прекрасной
памятью на лица. Знакомство с ним было шапочным, да и знакомством-то,
собственно, это назвать было нельзя: так, два-три раза пересекались они на
каких-то официальных встречах и пресс-конференциях -- и все. Никаких деловых
отношений у Сергея со Свирским не было и быть не могло. Свирский работал в
какой-то крупной корпорации, однако Сергей так и не понял, в каком качестве.
      Письма Свирский слал с завидным постоянством. Один раз в неделю, в
понедельник, в почтовый ящик Сергея "падало" очередное послание. Таких посланий
скопилось уже около пятидесяти, и все они были как две капли воды похожи одно на
другое. Свирский интересовался его здоровьем, предлагал услуги в качестве
делового партнера, порой отпускал пару плоских шуток, выражал уверенность в том,
что... и так далее в том же духе. Чисто формальное послание, ни к чему не
обязывающее.
      Все это показалось Сергею весьма странным. С какой стати Свирскому писать
ему, Сергею, которого он практически не знал, такую уйму писем? Да еще на
протяжении целого года? Зачем? Объяснения такому странному постоянству Сергей не
видел. Однако и голову ломать над этой загадкой не стал. Есть проблемы и
поважней, чем какой-то там Свирский с его почтово-маниакальным синдромом.
      Тем не менее, отписать ему он все-таки счел желательным. Хотя бы затем,
чтобы пресечь в дальнейшем ненужный поток писем. Что Сергей и сделал, на скорую
руку набросав ответ и "кинув" его в сеть. Письмо благополучно улетело.
      Отправив послание, он снова принялся обдумывать свое положение. К трем
часам пополудни у него созрел план.
      Сняв телефонную трубку, он набрал номер Николая Ивановича, своего шефа.

Глава четвертая
      Николай Иванович Алексеев возглавлял компанию, в которой работал Сергей,
уже более пяти лет. Он же был ее основателем и фактическим владельцем. С
Николаем Ивановичем Сергей познакомился лет пятнадцать назад, когда тот был еще
студентом института электронного машиностроения, а сам Сергей заканчивал
десятилетку. Потом пути их разошлись, а шесть лет назад, когда будущий
генеральный директор вел активную деятельность по созданию собственной фирмы, их
дороги вновь пересеклись. Сергей к тому времени был уже дипломированным
специалистом и как раз подумывал о женитьбе. Алексеев предложил ему приличное
место в создаваемой фирме. Сергей согласился. А спустя месяц после регистрации
компании в штат была зачислена и его молодая супруга, Лариса. Все складывалось
для молодоженов просто великолепно, будущее казалось им светлым, ясным и
безоблачным. Следует отдать должное Николаю Ивановичу: покровительствуя
супругам, он всячески способствовал их продвижению по служебной лестнице; он же
отправил их учиться за границу, причем расходы на обучение компания взяла на
себя.
      Поэтому не было ничего удивительного в том, что первым, к кому решил
обратиться Сергей за помощью, оказался Николай Иванович Алексеев.
      Это был номер мобильного телефона. Сергей не знал, где Николая Ивановича
застанет его звонок. Сегодня воскресенье, и шеф мог быть где угодно.
      Спустя несколько секунд на том конце линии раздался четкий голос:
      -- Алексеев.
      -- Здравствуйте, Николай Иванович. Это Сергей Ростовский.
      Трубка долго молчала, наверное, секунд пятнадцать. Сергей уже было
подумал, что связь прервалась. Но вот наконец в трубке раздался глухой голос
шефа:
      -- Я слушаю.
      -- Николай Иванович, мне необходимо встретиться.
      И снова долгое молчание.
      -- В восемнадцать ноль-ноль за тобой приедет машина, -- сухо произнес шеф
и положил трубку.
      Сергей был несколько обескуражен официальным тоном Алексеева, однако не
стал придавать этому значения. Мало ли какие у него могут быть проблемы...
      До шести было еще более двух часов. Вполне достаточно времени, чтобы
подготовиться к встрече, от которой Сергей ожидал слишком многого. И тут
внезапно мысли его приняли другое направление.
      Он вспомнил о матери.
      Уже полтора года, как он не виделся с нею. Надо отметить, отношения с
матерью у Сергея складывались весьма прохладные. Они практически не общались и
находились в состоянии своего рода "холодной войны". Впервые тень легла между
ними со времен женитьбы Сергея: она была категорически против кандидатуры
Ларисы, имея на примете свою собственную кандидатку на роль будущей супруги
сына. Однако Сергей пошел против воли матери и настоял на своем; между ними
произошла бурная сцена, закончившаяся полным разрывом и уходом Сергея из дома.
Ростовская, женщина властная и своенравная, не смогла смириться со столь дерзким
и откровенно вызывающим поступком сына и затаила на него обиду.
      Отец Сергея был человеком слабым, безвольным, полностью находящимся под
властной пятой супруги, и потому права голоса в семье фактически не имел. Мать
вершила все семейные дела, строила планы, привлекала нужных людей для их
реализации, -- словом, осуществляла внутреннюю и внешнюю политику семьи
Ростовских. Уход Сергея из дома был ее первым крупным поражением, срывом
намеченных ею планов, крушением возлагаемых на сына надежд. И несмотря на то,
что Сергей быстро пошел в гору, он для нее так и остался ослушником, а, значит,
неудачником. С годами, правда, обида на сына несколько поутихла, отношения
восстановились, хотя и оставались натянутыми.
      Иногда, хотя и редко, она звонила -- правда, разговаривала в основном с
Катюшей, своей внучкой. Порой, если к аппарату подходил Сергей, говорила с ним,
однако диалог длился не более двух минут и сводился, как правило, к обмену
сухими фразами о здоровье. И совсем уж редко перебрасывалась парой слов с
Ларисой, которой так и не смогла простить похищение единственного сына.
      Сейчас Сергею важно было знать, известно ли матери что-либо о его
исчезновении, и если известно, то что именно. Однако ей он звонить не стал, а
набрал номер Павла.
      Трубку снял сам Павел.
      -- Ларису позови, -- кратко, без лишних предисловий, потребовал Сергей.
      -- А, это ты... -- проворчал Павел. -- Одну минуту.
      По голосу жены Сергей понял, что она чем-то расстроена; возможно, решил
он, только что выясняла отношения со своим новым "спутником жизни". На вопрос
Сергея о матери ответила, что та, действительно, звонила пару раз, однако Лариса
сумела убедить ее, что ее сын уехал в длительную загранкомандировку, в Штаты, и
что поездка затянется на год, а то и на два.
      Сергей вздохнул с облегчением. Значит, с этой стороны у него проблем не
будет. Согласно "легенде", он только что вернулся из Америки -- об истинных его
злоключениях матери знать не следует.
      Пришла Катюша -- радостная, веселая, оживленная -- и тут же скрылась на
кухне. Разогрев вчерашние щи, она поела сама и накормила отца. Сергей с улыбкой
наблюдал, как она "по-всамделишнему" играет роль взрослой хозяйки.
      Полшестого он позвонил Тамаре Павловне, соседке, и, сообщив о неотложных
делах, которые ждут его, попросил ее приглядеть за Катюшей. Та с готовностью
согласилась.
      -- Езжай, Сережа. Катеньку я покормлю и уложу у себя; это на тот случай,
если ты задержишься.
      Ровно в шесть к подъезду подкатил черный "БМВ". Сергей уже ждал его внизу.

Глава пятая
      Алексеев ждал его на своей даче.
      Дача Алексеева находилась примерно в сорока километрах от Москвы по
Минскому шоссе. Сюда он наезжал редко: дел в городе было невпроворот, постоянно
требовалось его присутствия то в компании, то на каком-либо совещании, то на
презентации или пресс-конференции. Выходных для него не существовало, и это
знали все сотрудники фирмы. Он работал на износ, в очередной раз развеивая
пропагандистский миф о том, что "капиталист" занят исключительно эксплуатацией
мирового пролетариата, подсчетом бесчестно нажитых миллионов и прожиганием своей
никчемной жизни где-нибудь на Багамах, Карибах, Канарах или, на худой конец, в
Испании. Нет, Алексеев был трудягой до мозга костей; пожалуй, никто не вкалывал
в компании столько, сколько вкалывал он. Работая с ним бок о бок в течение
нескольких лет, Сергей прекрасно знал это.
      Знал он также и то, что раз уж шеф в выходные скрылся у себя на даче,
значит допекла его работа, так допекла, что дальше уже некуда. Отрешиться от
всех насущных проблем, в полном одиночестве, на лоне природы -- что может быть
лучше для укрепления расшатанных нервов и мобилизации сил для очередных трудовых
свершений? Даже если эта идиллия длится всего пару дней.
      Около восьми Сергей был доставлен в загородную резиденцию своего шефа.
Особняк был небольшой, даже скромный, однако и в отделке, и в убранстве
помещений, и в неброских архитектурных изысках чувствовалось изящество и тонкий
вкус хозяина. Охраны видно не было, однако Сергей знал: все подступы к дому
находятся под бдительным оком двух крепких парней, бывших спецназовцев.
      Охране своей персоны Алексеев стал придавать особое значение года полтора
назад, когда оказался жертвой похищения. Он как раз возвращался домой со своей
дачи. В машине он был один. Километров за пятнадцать от Москвы его остановил
гаишник и потребовал предъявить документы. Будучи законопослушным гражданином,
Алексеев поспешил выполнить требование. Однако гаишник не торопился. Усевшись в
автомобиль "задержанного", он начал скрупулезно изучать водительские права
Алексеева. А потом... Николай Иванович плохо помнил, что было потом. Перед
глазами мелькнул одноразовый шприц, что-то больно кольнуло в правое бедро... Он
тут же отключился, а когда пришел в себя, то обнаружил, что находится в
незнакомом помещении, привязанный к стулу. Дом где-то за городом, догадался он.
Здесь же, в комнате, два человека в масках апатично передвигали фигуры по старой
шахматной доске. Алексеев не стал привлекать их внимание, продолжая играть роль
бесчувственного тела. Потом похитители вышли, оставив его одного. Каким образом
ему удалось освободиться от веревки, стягивающей запястья, он не помнил. Далее
все произошло слишком просто и совершенно не в духе гангстерских боевиков: он
незаметно выскользнул из дома через чуть приоткрытую дверь, пересек небольшую
березовую рощу и оказался все на том же Минском шоссе. Поймав попутку, он
благополучно добрался до Москвы. А там -- сразу на фирму, где устроил хороший
разнос своей службе безопасности. Именно после этого случая Алексеев и перестал
появляться за пределами фирмы без сопровождения. Кстати, какова была цель
похищения, никто так никогда и не узнал.
      Когда Сергей вошел в уютную гостиную, Николай Иванович сидел, откинувшись
в кресле, у слабо потрескивающего камина и сквозь полуприкрытые веки смотрел на
огонь. Алексеев был высоким мужчиной лет сорока, склонный к полноте, с рано
тронутой сединой волосами. Он практически не изменился за этот год, и лишь пара
новых морщин добавилась на его вечно озабоченном лице. Привлеченный шумом шагов,
он слегка повернул голову и встретился взглядом с Сергеем.
      -- Садись, -- кивнул он на пустующее кресло напротив своего.
      Сергей послушно сел.
      -- Выкладывай. -- Похоже было, что шеф сегодня не в духе.
      Сергей вкратце изложил ему проблему, заодно поведав о своих злоключениях в
далеких уральских Огнях. Алексеев слушал молча, прикрыв глаза, изредка хмуря лоб
и нервно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Закончив рассказ, Сергей
умолк, а Алексеев еще некоторое время сидел и переваривал услышанное. Потом в
упор посмотрел на Сергея.
      -- Кофе будешь? -- спросил он.
      -- Не откажусь.
      Шеф кивнул и тяжело поднялся. Он был мрачен, неразговорчив и, как
показалось Сергею, недоволен. Было ясно, что эта встреча сильно тяготит его.
      Кофе Алексеев приготовил сам. Выпив по чашечке крепкого ароматного
напитка, оба закурили -- и все это молча, словно совершая какое-то таинство.
      Только после этого Алексеев приступил к делу.
      -- Что же ты хочешь от меня? -- Он сделал упор на последних словах.
      -- Да, собственно, совсем немного. Вернуться на работу.
      -- М-да... Не так уж это и немного. Надеюсь, ты понимаешь, Сергей, что
ситуация в компании весьма сложная, особенно в нынешних условиях обострившейся
конкуренции. Во-от... Я не мог ждать, когда ты объявишься, тем более, что я
понятия не имел, куда ты вообще пропал. Должность у тебя ответственная и крайне
важная. А свято место, как тебе известно, пусто не бывает. -- Он взял небольшую
паузу. -- Словом, на твоем месте сейчас работает другой человек и, должен
признаться, вполне справляется с этой работой. Я не собираюсь его снимать.
      Сергей почувствовал, что почва уходит из-под его ног. Он безработный,
теперь он это отчетливо понял. Почему-то мысль о такой возможности раньше ему в
голову не приходила -- слишком он был уверен в прочности своего положения в
компании. Да и отношения с шефом всегда были самые хорошие, часто выходящие за
рамки чисто официальных. И тем не менее он оказался лишним.
      -- Кто же оказался моим преемником? -- тихо спросил он.
      Алексеев ответил не сразу.
      -- Смирнов.
      -- Пашка?! -- не поверил Сергей своим ушам.
      -- Он самый. Павел Смирнов. Достаточно грамотный специалист, чтобы
заменить тебя на этой должности. В целом я им доволен. Может быть, как аналитик
он до твоего уровня не дотягивает, однако исполнителен и норов свой не
показывает.
      -- В отличие от меня, -- криво усмехнулся Сергей.
      -- В отличие от тебя, -- кивнул шеф, не глядя на своего теперь уже бывшего
сотрудника.
      Сергей закурил еще одну сигарету. Неожиданный поворот в его судьбе никак
не укладывался в голове. Павел, этот тип с великими задатками подхалима, отнял у
него не только жену -- от отнял еще и работу, занял его место как в семье, так и
в компании.
      -- Далеко пойдет, -- вполголоса произнес он.
      Алексеев бросил на него пристальный взгляд.
      -- Извини, Сережа, у меня не было выбора. -- Впервые в его голосе
прозвучали человеческие нотки. Однако уже в следующий момент он снова стал сух и
официален. -- Интересы компании для меня всегда стояли на первом месте.
      -- Значит, я уволен?
      -- Да.
      -- Спасибо, Николай Иванович, за прямоту. Не стану вас больше задерживать.
Надеюсь, ваш шофер подбросит меня до ближайшей станции?
      Алексеев тяжело поднялся с кресла, поворошил щипцами поленья в камине. Не
оборачиваясь, произнес:
      -- Не торопи события, Сергей, здесь я решаю, когда закончить разговор. --
Он бросил щипцы на пол. -- Я вернусь через несколько минут. А ты сиди здесь и
жди.
      Он вышел. Сергей снова закурил.
      В дальнем конце гостиной он уловил слабое шевеление. Обернувшись, увидел,
что к нему направляется Тимур, бессменный личный телохранитель Алексеева.
      Тимура Сергей знал уже несколько лет и был с ним в неплохих отношениях. И
если по работе они практически не пересекались, то на спортивном поприще они
взаимодействовали достаточно тесно: Тимур, как и Сергей Ростовский, являлся
членом городского клуба тэквон-до и имел коричневый пояс.
      Тимур не спеша прошелся по помещению, как бы невзначай приблизился к
Сергею, склонился к нему и быстро шепнул в самое ухо:
      -- Шеф чем-то сильно озабочен. За час до твоего приезда звонил куда-то,
упоминалось твое имя. О чем говорили, не расслышал. Будь осторожен.
      -- Спасибо, Тимур, -- одними губами проговорил Сергей.
      Тот вернулся на свое место и как ни в чем не бывало принялся пролистывать
"Автопилот".
      Алексеев вернулся минут через десять. В руке он держал дипломат. Усевшись
в кресло и положив дипломат на колени, он сказал:
      -- Мне очень жаль, Сергей, что все так получилось, но менять ничего я уже
не буду. Меня нынешнее положение вещей устраивает. Меня и компанию. Однако я
постараюсь тебе помочь. -- Он вынул из кармана визитку. -- Возьми. Свяжись с
этим человеком и скажи, что от меня. Он поможет тебе с трудоустройством. У него
своя фирма, и он мне многим обязан. Ему нужен такой человек, как ты. В накладе
не останешься, обещаю. Мужик он щедрый, и если сработаетесь, получать будешь
больше, чем у меня.
      Сергей почему-то смутился, но визитку взял.
      -- Спасибо.
      -- И последнее. -- Шеф шлепнул ладонью по дипломату. -- Здесь то, что я
тебе должен. Твой взнос в уставной фонд компании плюс некоторая компенсация за
моральный ущерб, связанный с твоим увольнением. Всего двадцать штук. Бери и не
благодари -- это твое по праву.
      Сергей молча взял дипломат. В конце концов, в столь неопределенной
ситуации деньги ему сейчас могут очень даже пригодиться.
      -- На этом все, -- заключил Алексеев. -- Стас довезет тебя до квартиры. --
Он поднялся; вслед за ним встал и Сергей. -- Успехов тебе. Надеюсь, все у тебя
образуется.
      Руки на прощание он не подал.

Глава шестая
      В начале двенадцатого Стас, личный шофер Алексеева, доставил Сергея к его
дому на Станционной улице. За последние часы на город набежали тучи, где-то
вдалеке лениво погромыхивал гром, небо порой озарялось отблесками далеких
молний. Ночь была не по-летнему темной. Надвигалась гроза.
      Их автомобиль вынырнул из темноты у самого подъезда. Свет фар скользнул по
плотной стене кустов сирени и на мгновение выхватил из тьмы одиноко стоящую
иномарку. Однако как ни мало было это мгновение, Сергей все же успел заметить в
неосвещенном салоне иномарки силуэты двух темных фигур. Они сидели неподвижно,
подобно двум каменным изваяниям. Где-то в глубине души Сергей ощутил смутное
беспокойство.
      Отпустив машину, он вошел в свой подъезд и вызвал лифт. Он чертовски устал
за этот долгий день, и подниматься пешком на седьмой этаж не хотелось. Однако,
вопреки обычному, кабины на первом этаже не оказалось. Лифт загромыхал где-то
высоко наверху и медленно пополз вниз. Когда двери лифта распахнулись, из него
вышел незнакомый человек, окинул Сергея цепким взглядом и вышел через парадную
дверь на улицу. Машинально проследив за ним глазами, Сергей увидел, как тот сел
в стоявшую у подъезда иномарку.
      Пожав плечами, Сергей вошел в кабину и нажал кнопку "семь". Вскоре он был
уже дома. Вспомнив, что Катюша находится у соседки, он позвонил в квартиру
напротив.
      -- Папа пришел! -- еще с порога услышал он звонкий голос дочери.
      Она бросилась к нему на шею, а он подхватил ее и чмокнул в мягкую щечку.
      -- Ты почему еще не в постели, а? -- с напускной строгостью спросил он.
      Она сморщила носик.
      -- Я же тебя ждала! Ты что, не понимаешь?
      Он улыбнулся.
      Вошла соседка.
      -- Ни в какую не хотела укладываться, -- сказала она, качая головой. --
Все твердила: буду ждать папу. Вот и дождалась.
      -- Спасибо вам, Тамара Павловна. Мы, пожалуй, пойдем.
      -- Я ее накормила, так что она сыта. Может быть, сам что-нибудь поешь,
Сережа?
      -- Нет-нет, благодарю, я дома перекушу. Еще раз спасибо.
      -- Ну как знаешь.
      Сергей и Катюша покинули гостеприимную Тамару Павловну и направились к
своей квартире, однако в последний момент она окликнула Сергея.
      -- Сережа, на два слова. А ты, Катюша, иди. Верну я тебе твоего папу, не
волнуйся.
      Катюша недовольно сморщилась, но перечить не стала. А Сергей вернулся в
квартиру соседки.
      Она пристально посмотрела ему в глаза.
      -- Что у вас там с Ларисой? Что-нибудь серьезное?
      Ему была неприятна эта тема, однако вопрос был задан, что называется, в
лоб, и не ответить на него он не мог. Хотя и выбрал наиболее простую форму
ответа: он просто кивнул.
      -- Жаль, -- посочувствовала Тамара Павловна. -- Ладно, не буду бередить
свежую рану. Авось, все еще устроится. Кстати, если дела потребуют твоей
отлучки, Катюшу оставляй у меня. Я всегда дома.
      -- Спасибо. Думаю, это может случиться уже завтра. Спокойной ночи.
      -- Спокойной ночи, Сережа.
    x x x
      Вернувшись к себе, он с улыбкой обнаружил, что Катюша уже улеглась в своей
кроватке и спит безмятежным сном. Сергей осторожно прикрыл дверь в ее комнату,
прошел на кухню, наскоро перекусил (чай, пара бутербродов с ветчиной, пакетик
чипсов) и вернулся в свой кабинет. Спать не хотелось. Он закурил, развалился в
кресле и прикрыл глаза. Именно в этом положении он привык думать. А обдумать
нужно было многое.
      В сознании неотвязно сидела какая-то мысль -- мысль, которая не давала ему
покоя. Он попытался проанализировать все, что с ним произошло за этот долгий
день, и в конце концов сумел вытащить потаенную мысль на поверхность.
      За ним установили слежку. Те двое в машине у подъезда, а также тот,
третий, что столкнулся с ним при выходе из лифта -- все они, похоже, оказались
здесь неспроста. Интуиция подсказывала, что это действительно так, а интуиции
Сергей доверял. В этой связи возникала целая куча вопросов. Кто эти ребята? На
кого работают? Кто информировал их о его появлении в городе? Какова цель слежки?
Что он должен предпринять в этой ситуации?
      Он встал и выглянул из окна: иномарки у подъезда уже не было. Хотя само по
себе это ничего не доказывало, факт отсутствия неизвестной машины лишь укрепил
Сергея в его подозрениях.
      Он снова расположился в кресле. Итак, кто же за ним может следить? Ответ
здесь напрашивался только один: тот самый магнат, похитивший его почку. Гораздо
сложнее определить, через кого просочилась информация о его приезде. Он стал
перебирать в уме тех людей, с кем входил в контакт за эти два дня.
      Лариса. Павел. Дочь Катя. Тамара Павловна. Фирма-провайдер, куда он звонил
накануне. Алексеев. Стас, его шофер. Тимур, личный телохранитель. Да, и еще этот
тип, Свирский, которому он отправил сообщение по электронной почте о своем
появлении. Вот, пожалуй, и все -- если не считать, конечно, тех соседей, которые
случайно могли его видеть за эти два дня.
      Начнем по порядку. Итак, Лариса и Павел могли сообщить кому-либо из своих
знакомых о его внезапном приезде, однако в их положении, здраво рассудил Сергей,
они вряд ли стали бы это делать, скорее наоборот: скрыли бы факт его приезда.
Катюша... Вполне вероятно, что она похвасталась своим подружкам, что ее папа
наконец вернулся из дальней поездки. Однако требовалось совершенно непостижимое
стечение обстоятельств, чтобы в столь короткий срок информация о его прибытии
достигла той темной личности, что установила за ним слежку. То же касалось и
Тамары Павловны, а также тех случайных соседей, которые могли видеть его вчера и
сегодня. Его провайдер? Вполне возможно, однако этот путь получения информации о
нем, Сергее Ростовском, казался ему слишком окольным и недостаточно надежным.
Как резервный этот вариант не следует сбрасывать со счетов -- но только как
резервный. Что же касается Стаса и Тимура, то Сергей был почти уверен: оба
преданы своему хозяину и ни на кого другого втайне работать не станут.
Оставались двое: сам Алексеев и Свирский. Здесь дело было намного сложнее. Что
означают те слова Тимура, которые -- Сергей чувствовал это -- следует
расценивать как предупреждение об опасности? Кому звонил Алексеев и при этом
упоминал имя Сергея Ростовского? Своему знакомому, директору фирмы, которому
рекомендовал Сергея в качестве ценного специалиста? Вполне возможно, однако
стопроцентной уверенности в этом у Сергея не было. И чем был так озабочен
Алексеев при встрече с ним, Сергеем? Положением дел в компании или неизбежностью
неприятного разговора с бывшим сотрудником, которому должен был объявить о его
увольнении? Вопросы, вопросы, одни только вопросы. И ни одного вразумительного
ответа. Только догадки, предположения, гипотезы, да и тех было явно
недостаточно.
      Оставалась еще одна, последняя, кандидатура -- Свирский. Темная лошадка, о
которой Сергей практически ничего не знал. Тут явно была какая-то неувязочка.
Столь пристальное внимание к его персоне в течение целого года со стороны почти
незнакомого человека было более чем странным, нелогичным, если не сказать --
абсурдным. Сергей чувствовал, что за всем этим что-то кроется. В свете последних
событий он смутно начинал прозревать истину, которая постепенно начала
облекаться в некую стройную логическую цепочку.
      Озарение пришло внезапно. Черт побери! Да ведь он сам -- сам! -- объявил о
своем приезде! Каким образом? Да самым примитивным: отправив письмо Свирскому!
Он вдруг обрел совершенную уверенность, что Свирский работает на того
таинственного магната. Да, иначе и быть не могло. И вал посланий от этого
скользкого типа объяснялся только одним: желанием удостовериться, что он, Сергей
Ростовский, так и не появился в городе. Сергей готов был дать голову на
отсечение, что отныне писем от Свирского больше не будет. Как он легко попался
на удочку! как легко угодил в расставленные сети!
      Он курил уже четвертую сигарету. Комнату окутал сизый табачный туман.
Сергей встал и открыл окно. В лицо пахнуло ночной свежестью и прохладой только
что прошедшей грозы. Он стоял и полной грудью вдыхал ароматы летней ночи. Там,
за окном, царило безмолвие и безмятежное спокойствие, и лишь изредка по шоссе
пробегали поздние автомобили и последние автобусы. Напротив высилась громада
жилого дома с еще кое-где освещенными окнами. Там, за этими окнами, живут люди,
сотни, тысячи разных людей, и у каждого из них есть свои нерешенные проблемы, и
каждому из них кажется, что их проблемы -- самые важные во Вселенной.
      А за одним из этих оконцев, возможно, сидит снайпер и целится в этот самый
момент Сергею Ростовскому точно в переносицу...
      Словно ужаленный, он отшатнулся от окна. Черт! Лезет же всякая чепуха в
голову!..
      Он снова расположился в кресле и нервно закурил пятую сигарету. Постепенно
ужас иссяк, однако еще долго после этого он ощущал на своем лбу прикосновения
лазерного луча воображаемой снайперской винтовки.
      Выходит, что история с его похищенной почкой имеет продолжение. Причем
правила игры диктует не он, Сергей, а кто-то другой, неведомый, неизвестный,
могущественный и жестокий, который, возможно, не остановится ни перед чем. Не
ясно было только одно: что этому похитителю чужих почек нужно от Сергея теперь,
когда, казалось бы, он свое уже получил? Не получив ответа на этот вопрос,
невозможно было перехватить инициативу в столь опасной игре.
      Он попытался поставить себя на место похитителя.
      Итак, я -- человек, нуждающийся в срочной трансплантации почки. У меня
есть средства, есть связи, есть власть. Большая власть и большие средства. Нет
только одного -- здоровья. Мне нужна здоровая человеческая почка, иначе я умру.
Используя все возможные рычаги, я добываю эту почку и обретаю как бы вторую
жизнь. Мой донор обезврежен и более не опасен. Мой врач гарантирует, что амнезия
необратима: он никогда не узнает, кто он есть на самом деле. Однако через год
после операции память возвращается к нему. Он объявляется в Москве. Что ему
известно? Во-первых, то, что по отношению к нему применено насилие. Во-вторых,
наличие чужого паспорта в кармане и внушенная "легенда" о нем как о совершенно
другом человеке должны привести его к мысли, что его амнезия -- не случайна.
В-третьих, обнаруженный послеоперационный шрам -- а не обнаружить его он не мог
-- наверняка заставил его сделать рентген, в результате которого обнаружена
пропажа одной почки. В-четвертых, наличие сфабрикованного в органах паспорта, а
также обладание мною подробной информацией о настоящем Петре Суханове приведут
его к догадке, что обладатель его почки имеет тесные неформальные связи с
органами внутренних дел, причем на очень высоком уровне. И, как результат всех
этих рассуждений, в новом обладателе его почки он без труда вычислит человека
весьма богатого и могущественного, имеющего выход на властные структуры.
Достаточно ли этой информации, чтобы причинить мне беспокойство и принести вред?
Вряд ли. Однако, во избежание неприятностей, этому человеку надо дать понять,
что любые его телодвижения, направленные против меня, могут создать для него
серьезные проблемы. А потому я устанавливаю за ним слежку, причем так, что он
наверняка ее обнаружит. Надеюсь, это приструнит его и предостережет от
опрометчивых шагов. Главное -- он должен понять, что каждый его шаг мне
известен.
      Сергей перевел дух. Логика гипотетического противника казалась ему
безупречной. Было похоже, что физическое устранение ему не грозит: если бы тот
тип захотел, он мог бы уничтожить его еще год назад. Однако это вовсе не
означает, что он находится в безопасности. В любой момент планы его противника
могут измениться, и тогда... Он снова представил, как снайпер в доме напротив
наводит на его переносицу тоненький луч лазера. Его передернуло. Да-а, в жуткую
историю он попал, ничего не скажешь!
      Открытой войны ему еще никто не объявлял. И все же он чувствовал -- война
уже идет.
      Он должен что-то предпринять.
      Стоп! Сергей тряхнул головой. А не строит ли он замок на песке? Может
быть, нет за ним никакой слежки? И иномарка в его дворе оказалась совершенно
случайно? А тот тип, с которым он столкнулся в лифте, -- всего лишь знакомый
кого-то из его соседей? Свирский же (а почему бы и нет?) -- обычный "голубой",
запавший на него, Сергея, и тоскующий от неразделенного чувства к его персоне
уже более года? Смешно, конечно, однако в жизни всякое бывает, даже такие вот
казусы. Может быть, ему уже пора к психиатру обращаться, с диагнозом "мания
преследования"? Понатерпелся за год, вот и начинают нервишки пошаливать. А тут
еще эта история с Ларисой...
      Сергей встал, выкинул окурок в окно. На часах было полчетвертого ночи (или
уже утра?). Все, хватит ломать голову, пора и честь знать. Спать, спать, спать
-- и никаких больше головоломок. Бог даст, завтрашний день (или, все-таки, уже
сегодняшний?) принесет что-то новое. Утро, как говорится, вечера мудренее. Все.
Довольно. Спать...

Глава седьмая
      Утром он первым делом позвонил Антонову Валерию Геннадьевичу, директору
той самой фирмы, которую "сосватал" ему Алексеев, его бывший шеф. Тот уже ждал
его звонка. Договорившись о встрече на четырнадцать ноль-ноль, Сергей попутно
выудил у Антонова некоторую информацию о возглавляемой им фирме.
      Компания "Финсофт" занималась разработкой программного обеспечения для
банковского сектора, а также представляла интересы двух или трех крупных
западных корпораций, работающих в той же области. Достаточно перспективное
направление, резюмировал Сергей, здесь есть где развернуться. Он неплохо знал
эту область деятельности, как знал и то, что его знания и опыт могут принести
пользу новым хозяевам.
      Катюша проснулась поздно. Позавтракав, она убежала гулять, а он всецело
отдался тренировке. Через два часа, измотав себя физически, но укрепив духовно,
Сергей принял душ, побрился, одел выходной костюм, выпил чашечку кофе и
отправился на встречу. Попутно заглянул к соседке и попросил присмотреть за
Катюшей.
      Выведя машину из гаража, он уже через пять минут заметил за собой "хвост":
все та же иномарка неотступно следовала за ним. Значит, ночные опасения были
небеспочвенны. Что ж, придется подыграть этим напористым ребятам. Надо показать
им, что они обнаружены. Пусть знают, что их маневр удался. А там -- поглядим.
      Сергей несся по Алтуфьевскому шоссе. Выбрав удобный момент, он резко
вырулил в боковую улочку и прибавил скорость. Потом еще пару раз куда-то
свернул, нырнул в какую-то арку, пересек железнодорожное полотно -- и вскоре
снова оказался на шоссе. И лишь только потом оглянулся.
      Иномарка следовала в пятнадцати метрах позади.
      Сергей усмехнулся. Дело сделано, "экипаж" сопровождения наверняка уже
передал кому следует, что объект пытался оторваться. Что ж, будем играть по
вашим правилам, ребята. Придет время -- и правила будут пересмотрены, но вам,
ребята, об этом пока знать не следует.
    x x x
      Встреча с Антоновым прошла в "теплой, дружественной" обстановке. Беседа
складывалась легко, непринужденно, и вскоре они достигли консенсуса: Сергей был
принят на новую работу и вынужден был уже завтра приступить к своим
непосредственным обязанностям. Видно, рекомендация такого авторитета, как
Алексеев, сыграла немалую роль. Что ж, может, оно и к лучшему, рассуждал про
себя Сергей, у его бывшего шефа слишком крутой нрав, и работать с ним в одной
упряжке было далеко не просто. Антонов же показался Сергею человеком
обходительным и коммуникабельным. Да и оклад он ему положил -- Алексеев и здесь
не ошибся -- весьма и весьма высокий. Словом, все складывалось как нельзя лучше,
если бы...
      Если бы по дороге домой его вновь не сопровождала та самая иномарка.
      Дни потянулись один за другим. Сергей быстро входил в круг своих новых
обязанностей, знакомился с людьми, вникал в суть проблем, предлагал свои пути их
решения, а попутно присматривался и к Антонову, и к своим новым коллегам. Первое
впечатление было благоприятным, а наперед он загадывать не любил: время покажет,
что к чему.
      Дома тоже все шло своим чередом. От Ларисы известий не было, да Сергей,
честно говоря, и не ждал их так быстро. Нужно время, и, возможно, немалое, чтобы
она взвесила все как следует, приняла окончательное решение и ответила на немой
его вопрос: с кем вы, госпожа Ростовская? с нами или с теми, кто против нас?
      Что касается Катюши, то его жизнерадостная и никогда не унывающая дочурка
брала от жизни все, что та ей предлагала: каникулы ведь были в самом разгаре,
дни стояли жаркими, по-настоящему летними, и она вдоволь резвилась со своими
подружками под присмотром бдительной Тамары Павловны, с самого утра и до самого
вечера пропадая на улице.
      А Сергея между тем одолевали тяжелые думы, мучили сомнения. К концу недели
он решил подвести первые итоги и наметить свои последующие шаги.
      Слежка не прекращалась. Сергей понимал, что дело доходит до абсурда.
Сколько это может продолжаться? Ведь ясно, что рано или поздно это должно
кончиться: либо его оставят в покое, либо усилят давление. Возможен и крайний
вариант: его могут попросту убрать. Но, как гласит классика советского
кинематографа, "я думаю, до этого дело не дойдет".
      Два дня назад, когда нервы его уже окончательно были на пределе и ему
необходимо было как-то разрядиться, он решил немного позабавиться. Возвращаясь с
работы, остановил машину у выхода из метро "ВДНХ" -- машина сопровождения
остановилась в пятнадцати метрах позади. Сергей вышел и открыто направился к
автомобилю своих преследователей, попутно сунув в рот незажженную сигарету.
      -- Привет, ребята! -- весело крикнул он, подходя к иномарке. -- Огоньку не
найдется? -- И наклонился к окошку водителя.
      Тот молча чиркнул зажигалкой и дал Сергею прикурить.
      -- Спасибо, мужик. Отличная погодка сегодня, не находишь? Привет хозяевам!

      Сергей старался выглядеть бесшабашным и беззаботным, и это ему удалось.
      Никто ему не ответил -- ни водитель, ни тот, что сидел рядом с ним.
      Он вернулся к своей машине и поехал домой.
      У иномарки он провел не более пятнадцати секунд, однако успел многое
заметить. Главное наблюдение: на профессиональных убийц со стажем эти двое явно
не походили. За рулем сидел молоденький парнишка, скорее всего, недавно
демобилизовавшийся. Курил он дешевые сигареты явно отечественного производства
-- Сергей сразу определил это по специфическому запаху табачного дыма. Второй
"телохранитель" был лет сорока пяти, наверняка женат (тоненькое обручальное
кольцо на безымянном пальце правой руки), с четко обозначенной лысиной и глазами
бесконечно усталого человека. Челюсти его ритмично, без энтузиазма, перемалывали
бутерброд с сыром и вареным яйцом -- и все это запивалось фантой. Вид у обоих
был серый, невзрачный, ко всему безразличный. Было совершенно очевидно, что
гоняться по городу за каким-то франтом им давно уже осточертело. Да, на крутых
ребят они похожи не были, это факт. Из чего Сергей заключил, что эта парочка к
похитителю его почки прямого отношения не имеет. Здесь возможен был следующий
вариант: его сановный недруг подрядил какое-нибудь частное сыскное агентство,
специализирующееся на слежках за неверными женами и мужьями, и дал задание
"водить" указанный им объект по городу, а если потребуется, то и за его
пределами. В курс дела сыщики наверняка введены не были; им велели следить --
вот они и следят, а в экстраординарных ситуациях -- мгновенно докладывать кому
следует, скажем, по мобильной связи.
      Да, похоже, что технически все это было реализовано именно так. Однако
одна мысль не давала ему покоя: а ведь заказчиком слежки вполне может быть
кто-нибудь другой. Скажем, тот же Павел: рассчитывая на бракоразводный процесс
четы Ростовских и сопутствующий ему раздел супружеского имущества (квартира,
машина, дача, счет в банке), он, возможно, желал иметь на своего "друга" Сергея
какой-нибудь компромат -- с тем, чтобы козырнуть им в нужный момент и, используя
те или иные рычаги, оттяпать у Сергея как можно больший кусок от совместно
нажитого четой добра. Закрепить, так сказать, за Ларисой солидное "приданное".
Богатые невесты на Руси всегда были нарасхват, не так ли, господин Павел
Смирнов? Сама Лариса на такой шаг не пошла бы: она прекрасно знала, что Сергей
сам, добровольно, отдаст ей все, даже последнюю рубашку с себя снимет.
      У этой версии был один серьезный недостаток: организация постоянной слежки
требовала больших финансовых затрат, а Павел -- Сергей знал это -- был скуп,
если не сказать -- жаден. Если вложение капитала не обещает гарантированных
дивидендов, Павел никогда не пойдет на риск.
      Нет, Павел отпадает. Кто еще мог за ним следить? Сергей напряг память,
попытался припомнить, кому он когда-либо перешел дорогу. Нет, все было впустую.
Что ж, приходилось возвращаться на исходную позицию и более тщательно
прорабатывать версию с похитителем чужих почек. По крайней мере, эта версия,
даже при наличии множества белых пятен, была наиболее правдоподобной и логичной.

      Итак, какие же выводы? За ним установлена слежка, это факт. Сергей
допускал, что помимо этих двоих горе-сыщиков его одновременно "пасут" и
настоящие профессионалы-невидимки. Возможно также, что кем-то прослушиваются его
телефонные разговоры, взят под контроль его электронный почтовый ящик,
просматривается вся корреспонденция, приходящая на его имя по обычной почте, а
квартира наводнена "жучками" и всяческими другими шпионскими аксессуарами.
Возможно. Только цель всей этой суеты вокруг него ему была непонятна. Однако,
какова бы ни была эта цель, Сергей для себя твердо решил: он начинает
действовать. И если неделю назад он еще сомневался, стоит ли вообще ввязываться
в эту темную историю (почку все равно уже не вернешь, а он себя и с одной вполне
комфортно чувствует), то теперь у него выбора не было: его вынудили на ответный
удар. И он его нанесет. А заодно и восстановит справедливость. Не он начал эту
войну, но он ее закончит.
      Может быть, заявить обо всем в милицию? Как никак, а почка у него
похищена, и состав преступления налицо. Однако, по зрелому размышлению, он
отбросил эту идею. Во-первых, как он докажет, что над ним совершено насилие?
Отсутствие одной почки еще не означает, что ее изъяли помимо его воли. В конце
концов, он мог отдать ее добровольно. Во-вторых, было совершенно очевидно, что у
его противника слишком хорошо налажены контакты с органами правопорядка, и
эффект от обращения в эти самые органы может быть самым непредсказуемым, даже
опасным. У того -- деньги, связи и власть, у него же -- лишь неподтвержденные
фактами гипотезы да те двое горе-сыщиков, которые, даже если их и прижмут как
следует, всегда смогут заявить, что ни о какой слежке и слыхом ни слыхивали, а
этого франта на "фольксвагене" вообще видят впервые. Попробуй тогда докажи, что
гоняются они за Сергеем Ростовским по всему городу вот уже целую неделю!
В-третьих, он ничего не знал об этом таинственном человеке. Милиция, даже если и
возьмется за это дело, все равно не сможет установить его личность. Или не
захочет.
      Нет, надо действовать самому. И действовать немедленно. Еще раз все как
следует продумать, проанализировать, собрать воедино все имеющиеся в его
распоряжении факты, выработать линию поведения -- и действовать.
      Прежде всего необходимо выяснить, кто ведет против него эту грязную игру.
Кто он, этот таинственный похититель чужих почек? Он нем Сергей не знал ничего.
Однако на то человеку и дадены мозги, чтобы из ничего, на пустом, казалось бы,
месте, из обрывочных фактов, смутных догадок и эфемерных гипотез возвести
крепкое, цельное, скрепленное логическими связками, здание истины.
      Необходимо было локализовать поиски.
      Итак, что о нем, о том типе, уже известно? Первое: у него проблемы с
почками. Более того, он перенес довольно сложную операцию по трансплантации
органов, причем произошло это где-то в середине прошлого лета. А это значит, что
ему пришлось обратиться к врачам-специалистам и на какое-то время лечь в
больницу. Вопрос: в какую именно больницу? В каких больницах Москвы вообще
делают такие операции? Сколько в Москве врачей-хирургов, специализирующихся на
подобных операциях? Узнав номер больницы и располагая сведениями о примерной
дате проведения операции, Сергей, казалось бы, без труда мог бы вычислить имя
пациента, но... Здесь имелось несколько "но". Во-первых, операция наверняка
проводилось тайно. Прежде чем заниматься непосредственно пациентом, необходимо
было вырезать здоровую почку у донора, а это уже явный криминал: ведь донор-то
своего согласия на подобную экспроприацию не давал! Это значит, что никаких
официальных записей в регистрационных книгах и амбулаторных картах, никаких
выписок, справок, эпикризов не делалось, никаких материалов, документально
подтверждающих факт проведения операции, не оставлено. Если действовать в этом
направлении, то никаких концов сейчас уже не найдешь; да и врачи будут держать
рот на замке. Во-вторых, операция могла проводиться не в больнице (что сопряжено
с определенным риском: слишком много невольных свидетелей), а, скажем, в
загородной резиденции этого типа или вообще за границей. Что ему стоит
организовать перелет на личном самолете куда-нибудь в Швейцарию или Германию?
Ровным счетом ничего, особенно если учесть, что на карту поставлена его
собственная жизнь. Весьма правдоподобна и версия с резиденцией: выделяется
помещение под операционную, которая оснащается необходимым оборудованием и
прочими хирургическими атрибутами (наверняка самыми современными, не чета тем,
что используются в городских стационарах), доставляется донор в бесчувственном
состоянии, проводится предварительное обследование обоих (и донора, и пациента)
и, наконец, осуществляется операция. Все быстро, чинно, благородно. И главное --
тихо, без свидетелей, без следов, без лишней суеты. Хирург получает солидный куш
за проделанную работу и за молчание, а напоследок -- дружеское напутствие и
настоятельный совет держать язык за зубами и не трепать о чем не следует.
      Второе: скорее всего, неизвестный обитает где-то в Москве или в
Подмосковье. Это допущение значительно сужает круг поисков, однако не настолько,
чтобы быстро и точно вычислить требуемого человека: как никак, только в одной
Москве проживает около десяти миллионов жителей!
      Третье: этот человек, скорее всего, из тех, кого называют "хозяевами
жизни" (политический деятель, крупный бизнесмен, руководящий работник самого
высокого ранга, представитель властной структуры -- на выбор). Либо он обладает
большими деньгами, либо большой властью, что, в принципе, одно и то же. Этот
факт значительно облегчает задачу поиска, поскольку реальных "хозяев жизни" в
Москве не так уж и много. Проблема заключается в том, что не все они на виду:
простые смертные, к которым Сергей причислял и себя, зачастую и понятия не
имеют, кто там, наверху, "правит бал".
      Четвертое: то, что Сергей Ростовский до сих пор жив и невредим, говорит о
самонадеянности неизвестного, уверенности в безнаказанности и неуязвимости для
закона. Гораздо разумнее было бы по окончании операции ликвидировать донора,
устранить самого главного и опасного свидетеля -- однако Сергей до сих пор
здравствует, хотя и с одной почкой. С точки зрения элементарной логики это было
глупо и нецелесообразно.
      И, наконец, пятое: этот человек, идя на такой опасный для собственной
жизни шаг, наверняка выбрал Сергея в качестве донора не случайно. Если уж и
играть в такую игру, то нужно выбирать не просто донора, а идеального донора. А
для этого необходимо располагать исчерпывающей информацией о возможных
кандидатах в доноры, причем информацией, в первую очередь, медицинского
характера. Значит, прежде чем Сергей попал в доноры, о нем была собраны
необходимые сведения. Где эти сведения могут находиться? В лечебных учреждениях,
где наблюдается будущий донор, и в первую очередь, в районной поликлинике.
Изъять амбулаторную карту из регистратуры нет ничего проще: в конце концов, это
можно сделать под видом ревизии из райздравотдела или еще откуда-нибудь. После
тщательного изучения карта возвращается на место. Кроме того, похитителям
наверняка известно, что Сергей -- прекрасный спортсмен и обладатель черного
пояса по тэквон-до. При прочих равных условиях это еще один "плюс" в его пользу
как потенциального донора. Как это ни трагично звучит, но на конкурсе идеальных
доноров (если бы такой проводился, конечно) Сергей наверняка бы занял первое
место.
      Скорее всего, так оно и было: его кандидатура была признана наиболее
подходящей из всех представленных "на конкурс". Однако неясно было другое: как
он вообще в списке кандидатов оказался? Отобрать, скажем, из десяти кандидатов
наиболее достойного -- это проблемы не составит, но как, по какому принципу
производился подбор самих кандидатов?
      И тут Сергей снова вспомнил Свирского. Того самого Свирского, который, как
подозревал Сергей, сообщил "хозяину" о возвращении бывшего донора из далеких
уральских Огней. Тот же Свирский, здраво рассудил Сергей, вполне мог "навести"
на него "хозяина" -- тогда, год назад, когда еще только производился подбор
кандидатов в доноры.
      Стоп! Сергея внезапно осенила любопытная мысль. Ведь существует еще
проблема совместимости! Как он не додумался до этого сразу! Ну конечно же! Вот
принцип, по которому производился отбор: пересаживаемый орган донора должен
идеально соответствовать организму акцептора, в противном случае вероятность
отторжения этого органа значительно возрастает. Наверняка существует набор
критериев, по которым определяется совместимость донора и акцептора. Что здесь
может быть? Возраст, пол... что еще?
      Группа крови! Вот она, зацепка! Ведь у него, Сергея, очень редкая кровь:
резус-отрицательная первой группы. А это значит, что у того типа должна быть
точно такая же кровь! Сергей знал: при переливании крови человеку с
резус-отрицательным фактором первой группы донором может быть носитель только
такой же крови, и никакой другой. При пересадке органов наверняка действует тот
же принцип. Знал он так же и то, что людей с такой редкой кровью -- не более
двух процентов. У Ларисы тоже первая группа крови, но с положительным резусом.
Детей в такой ситуации иметь не рекомендуется, заявила им одна врачиха в первые
же месяцы их супружеской жизни, резус-конфликт неизбежен и чреват опасными
последствиями. Они плюнули на все и пошли на риск. Он вспомнил, с каким
нетерпением, трепетом и страхом ждали они рождения Катюши, как врачи из районной
женской консультации официально предупреждали, что ребенок может родиться
мертвым и что никакой ответственности они в этом случае на себя не берут.
Однако, вопреки мрачным медицинским прогнозам, Катюша родилась здоровым ребенком
и на протяжении последующих десяти лет проблем со здоровьем не знала -- если,
конечно, не считать стандартного набора обычных детских заболеваний.
      Именно в тот период их совместной жизни Сергей и был поставлен на учет в
городской резус-лаборатории. Носителей такой редкой крови, заявили ему там,
наперечет, и каждый из них должен быть взят под контроль. Поначалу Сергей не
понимал, какой смысл в этом контроле, однако пять лет назад понимание пришло к
нему. Ему позвонили из лаборатории и попросили -- если, конечно, он не возражает
-- срочно приехать в лабораторию и сдать кровь для переливания одному
пострадавшему в автомобильной аварии. У того, как выяснилось, та же кровь, что и
у Сергея. Как ему объяснили, жизнь пациента всецело зависела от его решения.
Сергей не стал раздумывать, тут же собрался и поехал. Все прошло благополучно,
пациент остался жив, так и не узнав, кто же оказался его спасителем: Сергей
пожелал остаться инкогнито.
      Возвращаясь к проблемам дня сегодняшнего, Сергей пришел к выводу, что
похититель его почки должен иметь ту же кровь, что и у него: резус-отрицательную
первой группы. Информацию же о возможных донорах можно было получить только в
резус-лаборатории. А это значит, что его таинственный недруг каким-то образом
получил доступ к регистрационным данным лаборатории и вычислил, таким образом,
идеального донора.
      Итак, неизвестный одновременно шел по трем параллельным направлениям.
Первое направление -- это сведения, полученные от Свирского, который и "навел"
похитителей на Сергея как на потенциального донора. Второе направление -- это
информация из его амбулаторной карты как о человеке абсолютно здоровом и,
главное, с двумя прекрасно работающими почками. И, наконец, третье -- сведения
из резус-лаборатории, подтверждающие, что Сергей Ростовский и есть тот самый
идеальный донор.
      Теперь, когда путем логических построений Сергей создал некий смутный
гипотетический образ своего врага, он попытался наметить основные направления
поисков этого человека. В первую очередь необходимо было узнать, не оставил ли
тот каких-либо следов в резус-лаборатории. Особых надежд на этот путь Сергей не
возлагал: как никак, прошел уже год, если не больше, с того момента, как тот мог
обратиться в лабораторию, однако Сергей решил рискнуть: авось да получится.
      Поездку в лабораторию он отложил до понедельника. Сегодня же он должен был
"прощупать" Свирского. По крайней мере, попытаться хоть что-нибудь узнать о нем.

      Он набрал номер Павла (как ему не хотелось этого делать!) и попытался
выяснить, не пересекались ли его пути с неким Свирским, однако Павел достаточно
холодно и официально заявил, что ни о каком Свирском понятия не имеет и иметь не
желает. Из чего Сергей заключил, что у них с Ларисой далеко не все ладно.
      Что ж, Свирский пока недосягаем. Подождем, решил Сергей, до лучших времен,
может быть, Свирский сам даст о себе знать... Стоп! А почему бы не послать
Свирскому сообщение по электронной почте? Предлагаю, мол, встретиться и обсудить
важные проблемы, в том числе и о возможном сотрудничестве, и т.д. и т.п. Как
знать, может быть, клюнет Свирский на приманку? Или сначала доложит кому следует
о странном послании от Сергея Ростовского? В конце концов, попытка не пытка. Что
он теряет, чем рискует? Сергей решился. Все-таки это шанс. Ниточка, за которую
стоило потянуть. Глядишь -- и весь клубок размотается.
      Через десять минут сообщение было послано. Сергей вдруг почувствовал
возбуждение и необычное облегчение. Он начал действовать. Он больше не имел
права на сомнения. Все, путь назад отрезан -- теперь только вперед. Первый шаг
сделан.
      Он снова мысленно вернулся к проблемам медицинского характера. Без
сомнения, все его выводы и выкладки имели смысл -- однако лишь в том случае,
если он не допустил в своих рассуждениях какой-нибудь ошибки. Он вторгся в
область, в которой практически ничего не смыслил, и без квалифицированной
консультации специалиста не мог быть окончательно уверен в своей правоте.
      Тогда-то он и вспомнил о своем далеком друге докторе из уральских Огней.
Вот кто ему сможет помочь, тем более, что от него у Сергея секретов не было.
Необходимо было немедленно связаться с ним.
      Однако Сергей прекрасно понимал, что любые попытки связаться с кем-либо
могут стать известны его врагам: он все еще не исключал тотальной слежки за
своей персоной. Нужно было найти какой-то выход.
      Постепенно в голове его созрел план.

      Глава восьмая
      Сергей отыскал свою старую записную книжку и долго листал ее, пока не
нашел телефон Андрея Синицына, старого школьного товарища. Андрей жил где-то в
районе метро "Алтуфьево", в одной из двадцатидвухэтажек. Ему-то он и решил
позвонить во исполнение намеченного плана. Однако звонить из дома он не стал:
телефон мог прослушиваться.
      Тамара Павловна оказалась дома.
      -- А, это ты, Сережа. Заходи. Что-нибудь случилось?
      Из ее кухни доносился аромат свежеиспеченных блинов.
      -- Все в порядке, Тамара Павловна. Позвонить срочно нужно, а мой телефон,
похоже, сломался. Не позволите воспользоваться вашим?
      -- Да ради Бога, Сережа. Проходи. Там, в комнате, на журнальном столике.
Извини, у меня блины...
      Она поспешила на кухню, а он прошел в комнату, где без труда обнаружил
старенький дисковый аппарат, какие сейчас, пожалуй, можно найти только в музеях
или антикварных магазинах.
      Он набрал нужный номер. К счастью, трубку снял сам Андрей.
      -- Привет, Андрюха. Это Сергей Ростовский.
      -- О, сколько лет, сколько зим! Ну как ты, старик? Рассказывай. Давно тебя
не слышал, Серега. Где пропадал?
      -- В Штатах, в командировке. Дела, знаешь ли...
      Они потрепались о том о сем, перемыли косточки общим знакомым, вспомнили
счастливые школьные годы. Потом Сергей приступил к делу.
      -- У меня к тебе просьба, Андрей. Конфиденциальная. Я тут, понимаешь ли,
попал в одну очень нехорошую историю, и без твоей помощи мне не обойтись.
      -- Выкладывай. Чем могу -- помогу.
      -- Это не составит для тебя большого труда. У тебя поблизости имеется
какое-либо отделение связи?
      -- Почта, что ли? Ну, имеется. Даже целых две.
      -- Мне нужно, чтобы ты абонировал на свое имя почтовый ящик в одном из
этих отделений. Раз в три-четыре дня будешь проверять, нет ли писем. Если есть
-- передашь мне. Только предварительно позвони. Кстати, звонить по моему
домашнему номеру не рекомендуется. Запиши телефон для связи, -- он продиктовал
номер Тамары Павловны. -- Либо попросишь подозвать меня -- я буду рядом, в
соседней квартире, -- либо, если меня дома не окажется, оставишь сообщение.
      -- М-да... Похоже, Серега, ты основательно влип. Это серьезно?
      -- Думаю, да.
      -- Может быть, еще какая-нибудь помощь нужна? Кулаками, скажем, помахать?
Я могу.
      Сергей улыбнулся.
      -- Спасибо, Андрей. Нет, с остальным я разберусь сам. Сделай только то, о
чем я просил. Расходы оплачу.
      -- Да пошел ты... Я, положим, тоже не нищий.
      -- Извини. Да, если сможешь, сделай это сегодня. А как сделаешь, сообщи
номер абонентского ящика. По телефону, который я тебе дал. Спросишь Тамару
Павловну, это моя соседка. Домой мне не звони ни под каким видом. Лады?
      -- Лады. Все будет о'кей, не дрейфь. Жди звонка, Серега. Пока.
      -- Пока.
      Положив трубку, Сергей прошел на кухню.
      -- Тамара Павловна, у меня к вам серьезное дело. Вернее, просьба.
      -- Я слушаю, Сережа.
      -- Понимаете ли... -- он не знал, с чего начать и как вкратце, не вдаваясь
в подробности, объяснить, что с ним стряслась беда. -- У меня возникла одна
проблема, которая... словом, я попал в неприятную историю и мне нужна ваша
помощь.
      -- Это как-то связано с Ларисой? -- встревожилась она.
      -- Нет-нет, Тамара Павловна, Лариса здесь не причем, -- торопливо заверил
он ее. -- Честно говоря, для всех нас будет лучше, если я утаю от вас
подробности.
      -- Как знаешь, Сережа. Говори, что я должна сделать.
      -- Практически ничего. Единственное, что мне нужно, это время от времени
пользоваться вашим телефоном и вашим почтовым ящиком. Если мне позвонят по
вашему номеру, позовите меня. В случае, если меня не окажется дома, попросите
оставить сообщение. Кроме этого, если в вашем почтовом ящике окажется письмо на
имя Андрея Синицына, то знайте: это для меня.
      -- Ты уверен, что все делаешь правильно? -- спросила она, в упор глядя на
Сергея.
      Он кивнул.
      -- Уверен.
      -- Хорошо, -- ответила она после минутного раздумья, -- я сделаю все, как
ты говоришь.
      -- Спасибо, Тамара Павловна. Да, и еще одна просьба: никому ни о чем не
говорите.
      -- Это настолько серьезно?
      -- Думаю, да, Тамара Павловна.
      -- Что ж, Сережа, я всегда рада помочь тебе. Ты парень хороший, на злое
дело неспособный. Надеюсь, все у тебя образуется.
      Сергей еще раз поблагодарил и вернулся в свою квартиру.
      По его расчетам, Андрей обернется часа за полтора-два. Этого времени
должно хватить, чтобы написать письмо доктору.
      Он уселся за письменный стол и принялся сочинять пространное послание
далекому другу. В течение часа он корпел над изложением событий, происшедших с
ним за эту неделю, подробно расписал свои соображения на этот счет, выводы, к
которым пришел, опасения, которые испытывал, упомянул о давлении неведомых сил,
которое ощущал каждой клеточкой своего организма. Закончил письмо просьбой дать
квалифицированное заключение по интересующим его медицинским аспектам проблемы.
Здесь же подробно сообщил о предпринятых им мерах конспирации, позволяющих
друзьям осуществлять беспрепятственную и, главное, никем не контролируемую
почтовую связь. Подставлять доктора под удар он не хотел. Ни в коем случае.
      Единственное, о чем он умолчал -- это о разрыве с Ларисой. Это его личные
дела, и никому, даже доктору, об этом знать не следует.
      В семь вечера появилась Тамара Павловна и жестом пригласила к себе. Звонил
Андрей. Все, о чем его просил Сергей, тот сделал в самом лучшем виде. Узнав у
друга номер абонентского ящика, который тот зарегистрировал на свое имя, Сергей
горячо поблагодарил его и дал отбой.
      Дело сделано. Он вернулся к себе, вписал в письмо доктору только что
полученный номер абонентского ящика, на который отныне тому следовало слать
корреспонденцию, и отнес готовое послание Тамаре Павловне.
      -- Еще одна просьба, Тамара Павловна. Отправьте, пожалуйста, это письмо.
Это очень важно.
      Она молча взяла конверт. На конверте, в графе "Адрес отправителя", стояло
только два слова: Андрей Синицын.
      Она подняла на него удивленные глаза.
      -- Так надо, Тамара Павловна, -- заверил он ее.
      Она тяжело вздохнула.
      -- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Сережа.
      Проводив Тамару Павловну, Сергей вернулся к себе.
      А на следующий день, в воскресенье, они с Катюшей отправились в зоопарк,
смотреть слона. Катюша была на седьмом небе от счастья. Глядя на дочку, он и сам
радовался не меньше ее, на какое-то время забыв обо всех своих проблемах.

Глава девятая
      В понедельник Антонов, новый шеф Сергея, планировал встречу с директором
какой-то зарубежной фирмы, с которой собирался заключить партнерское соглашение
на поставку крупной партии компьютерной техники. Встреча должна была произойти в
офисе этой самой фирмы. Сергея он решил взять с собой в качестве советника и
консультанта по экономическим вопросам.
      -- Я надеюсь на вашу помощь, Сергей Александрович, -- заявил Валерий
Геннадьевич. -- Работа предстоит серьезная и, надеюсь, перспективная. Этот
контракт во многом определит будущее нашей компании.
      Встреча прошла успешно, контракт был заключен к обоюдному удовольствию
обеих сторон. Сергей был представлен новому зарубежному партнеру "Финсофта" и
получил формальное приглашение посетить головной офис их фирмы в Ганновере. На
что Сергей вежливо принял приглашение и выразил надежду на долговременное и
взаимовыгодное сотрудничество между их компаниями. Словом, ритуальный обмен
пустыми фразами с целью установления дипломатических отношений. Знакомая
процедура еще по работе у Алексеева.
      В тот же день, в шесть часов пополудни, он посетил резус-лабораторию.
Однако там ему ничем помочь не смогли. Если незнакомец и пользовался данными
лаборатории, то аккуратно, не оставив следов. Кроме того, за год это посещение
могло просто выветриться из памяти сотрудников лаборатории -- срок-то ведь
прошел немалый. Разве упомнишь всех, кто обращается к тебе за информацией?
Словом, из лаборатории Сергей уехал несолоно хлебавши.
      И лишь вечером, поставив машину в гараж и направляясь к своему подъезду,
он вдруг понял, что что-то в этот день было не так. Не хватало чего-то такого,
что стало для него уже привычным, обыденным. Он попытался прокрутить в памяти
события минувшего дня. Так и есть!
      За ним больше не было слежки. В течение целого дня у него никто не висел
на "хвосте", не было видно знакомых очертаний иномарки в пятнадцати метрах
позади, и те двое горе-сыщиков больше не маячили поодаль. Да, открытого
сопровождения больше не было, однако это вовсе еще не значило, что его оставили
в покое. Смена тактики, решил он, его наверняка продолжают "вести", но только
тайно, по-настоящему, а не для показухи. Что ж, игра продолжается. Знать бы
только, чей следующий ход...
      Дома его ждала Катюша.
      -- А я блинов испекла! -- радостно сообщила она.
      -- Сама? -- улыбнулся он.
      -- Ну... почти. Мне тетя Тамара помогала. Совсем чуть-чуть. Не веришь?
      -- Верю, Катюша. И с удовольствием испробую твоей стряпни.
      -- Ты пока раздевайся, папочка, а я приготовлю тебе поесть. И не забудь
руки помыть. С мылом!
      -- Ну конечно же с мылом! -- заверил он ее.
      Они вместе поужинали. Он украдкой поглядывал на Катюшу и радовался, что
она у него есть. Пусть здесь хоть весь мир рушится, а этого счастья он никому не
отдаст. Ни за что на свете.
      После ужина она вдруг заявила:
      -- Знаешь, папочка, а меня сегодня чужой дядя мороженым угостил. Эскимо с
орехами. Вкусное! -- Она аж зажмурилась от удовольствия.
      Сергей резко выпрямился.
      -- Какой дядя? -- глухо спросил он.
      -- Я же говорю -- чужой. Мы с Маринкой и Светкой гуляли во дворе, а он
подошел к нам и спросил, как меня зовут. Я и сказала. Тогда он погладил меня по
головке и дал мороженое. Маринке и Светке не дал, а мне дал. Я, правда, потом с
ними поделилась. Ты же сам говорил, что нужно делиться с подругами, да?
      Он смог лишь кивнуть. Слова застряли у него в глотке. Он вдруг
почувствовал, как почва уходит из-под его ног.
      Они принялись за Катюшу.
      Это уже не игра. Это куда серьезнее. И пусть это только предупреждение
(именно так интерпретировал Сергей появление "чужого дяди"), лишь напоминание о
себе, прозрачный намек на возможные последствия -- но он вдруг со всей
отчетливостью понял, какой страшной опасности подвергает родную дочь. И какую
ответственность несет за ее жизнь.
      Ему стало страшно.
      В десять позвонила Лариса и возмущенно заявила, что если он и впредь будет
подсылать к ней каких-то тупоголовых типов, пытающихся что-то разнюхать, она
заявит на него в милицию. И бросила трубку, даже не удосужившись выслушать его
оправдания.
      Значит, они принялись и за нее. За Ларису.
      Атака по всему фронту. Наступление по всем правилам ведения войны. Вот вам
и ответ на вопрос, за кем будет следующий ход. Не за ним, это факт.

Глава десятая
      Дни потянулись однообразной чередой. Сергей предпринимал отчаянные усилия
найти хоть какую-нибудь информацию о своих невидимых преследователях. Однако все
эти усилия результата пока не давали. Попытка выйти на Свирского через Интернет
провалилась: в базе данных адресной книги жителей Москвы такой фамилии не
значилось, да и сама база данных давно уже устарела, так как ее сетевая версия
не обновлялась аж с 1993 года. Не помог и никто из бывших его сослуживцев по
фирме Алексеева: фамилия "Свирский" никому знакома не была. Ответа на свое
последнее письмо Свирскому Сергей также не получил. Используя личные контакты и
полуофициальные каналы, он запросил сведения о работающих в Москве хирургах,
практикующих в области трансплантации органов, но, увы, и здесь его ждало
разочарование: эти сведения разглашению не подлежали.
      Словом, первые шаги на поприще частного сыска были сделаны впустую. И
постепенно Сергеем начало овладевать ощущение бесполезности предпринимаемых
поисков. Это ощущение усугублялось еще и нарастающим чувством тревоги за Катюшу:
он понимал, что от тех подонков можно ожидать всего что угодно.
      Зато на новой работе у него все складывалось как нельзя лучше. Антонов все
больше и больше приближал его к себе. Теперь Сергей сопровождал своего шефа
практически повсюду. Встречи, переговоры, совещания следовали одно за другим,
выезды к партнерам или приемы в офисе "Финсофта" стали постоянными, почти
ежедневными, и вскоре превратились для него в обыденную, рутинную работу,
которая в целом его вполне устраивала. Все чаще Антонов прибегал к услугам
Сергея как переводчика -- Сергей прекрасно владел английским и немецким языками.
Иногда, хотя поначалу это случалось достаточно редко, Сергей посещал эти
"бизнес-тусовки" один, без Антонова, в качестве полномочного представителя
последнего с правом решающего голоса.
      В пятницу Антонов был приглашен на юбилей одной крупной торговой компании,
отмечающей свое пятилетие. Шеф принял приглашение и, хотя встреча не относилась
к числу чисто деловых, взял с собой Сергея.
      В офисе компании-юбиляра собралось довольно представительное общество:
генеральные директора фирм, президенты компаний, видные коммерсанты,
руководители госструктур, представители крупных зарубежных концернов, а также
пресса и телевидение. Все было организовано на самую широкую ногу. Даже
несведущему в таких делах человеку было бы ясно, что торжество обошлось юбиляру
в весьма кругленькую сумму. Что ж, бизнес есть бизнес: ни для кого не секрет,
что подобные полуофициальные тусовки гораздо более эффективны для налаживания
контактов с бизнес-партнерами, чем обычные сухие деловые встречи.
      Был на приеме и Алексеев. Заметив в толпе приглашенных Сергея Ростовского,
он лишь сухо кивнул ему -- и прошел мимо. Сергей усмехнулся: ясно, что бывший
шеф избегает его. Угрызения совести? Или что-нибудь еще? Впрочем, не все ли
равно? Все этот дело давно уже забытого прошлого -- так стоит ли его, это
прошлое, ворошить?
      Откуда-то из-за спины возник Антонов с двумя бокалами шампанского.
      -- Как настроение, Сергей Александрович? -- улыбнулся он и протянул один
бокал Сергею.
      -- Бодрое, -- улыбнулся в ответ тот, принимая бокал и незаметно ставя его
на ближайший столик.
      -- Вот и прекрасно. Одна просьба, Сергей Александрович: будьте неподалеку.
С минуты на минуту прибудет один нефтяной король, из наших, из российских. Я уже
давно к нему подбираюсь, однако на официальный контакт он не идет. А здесь, --
он обвел взглядом обширный зал, -- здесь все грани стираются, все упрощается до
предела. -- Он понизил голос до шепота. -- Если нам удастся заполучить его в
качестве заказчика, нашей фирме гарантировано безбедное существование как
минимум лет на десять.
      -- Можете на меня положиться, Валерий Геннадьевич, -- заверил его Сергей.
-- Явлюсь по первому же вашему зову.
      Антонов кивнул и исчез в толпе.
      В течение следующих двух часов Сергей бродил по залу, протискиваясь сквозь
толпы гостей, изредка перебрасывался парой слов со знакомыми, которых удавалось
здесь встретить, порой подходил к богато сервированным фуршетным столам, чтобы
съесть бутерброд с икрой или выпить стакан минералки -- и курил одну сигарету за
другой. Неожиданно он поймал себя на мысли, что всматривается в холеные лица
бизнесменов и коммерсантов, разбившихся по кучкам и обсуждавших какие-то
проблемы либо хохотавших над очередным анекдотом, -- и пытается понять, кто же
из этих солидных людей мог оказаться тем неизвестным похитителем чужих почек, с
которым он, Сергей, находился в состоянии незримой войны? Да, этот человек
вполне мог находиться здесь, в этом зале, в этой толпе, может быть, всего лишь в
двух шагах от Сергея. Кто он, этот невидимка?
      Он вздрогнул и остановился. Где-то совсем рядом прозвучала фамилия
Свирского. Кто-то упомянул его в разговоре. Сергей резко обернулся -- и чуть
было не выбил сэндвич из рук проходившего мимо подвыпившего директора
транспортной страховой компании.
      -- Извините, -- машинально произнес Сергей.
      Он весь превратился в слух и зрение. Буквально буравил взглядом
пространство в радиусе трех метров, прислушивался к каждому оброненному слову,
ловил их смысл, скрытый подтекст, знакомую ассоциацию. Тщетно. Имя Свирского
больше не произносилось.
      Кто-то положил ему руку на плечо.
      -- А, вот вы где, -- выплыла из толпы слегка раскрасневшаяся от
шампанского физиономия Антонова. -- Идемте. Наш клиент уже на месте. Будем брать
быка за рога.
      Мысленно чертыхнувшись, Сергей поплелся за шефом. Как он не вовремя с этим
своим нефтянником!
      Пока они протискивались сквозь толпу, Антонов успел шепнуть ему на ухо,
незаметно переходя на "ты":
      -- Запомни: Орлов Владимир Анатольевич, фактический владелец крупного
концерна по добыче, переработке и экспорту нефти. Производство нефтепродуктов.
Целая сеть дочерних компаний по всей стране, есть филиалы за рубежом, в основном
-- в Восточной Европе. Акции корпорации высоко котируются на ведущих
международных биржах.
      За пару минут, потребовавшихся им для пересечения зала, Антонов кратко
ввел Сергея в курс проблемы.
      -- Все, подходим.
      Орлов сидел за отдельным, специально для него приготовленным столиком в
дальнем конце зала, маленькими глотками потягивал коньяк и перебрасывался
незначащими фразами со средних лет человеком, в котором Сергей узнал
председателя совета директоров одного из московских банков; фирма "Финсофт"
имела с этим банком давние деловые контакты.
      Орлов был невысоким человеком лет пятидесяти пяти; седой, немногословный,
с манерами потомственного аристократа и глубокими морщинами на рано
состарившемся лице, он производил впечатление человека умного, прекрасно
знающего себе цену. Веки его всегда были приспущенны, что придавало ему какой-то
особый, полусонный вид, однако под этими веками угадывался острый, пронизывающий
взгляд, которым он впивался в собеседника, словно вампир, и уже не отпускал его
-- пока тот не переставал ему быть интересен. Он излучал какую-то незримую, но
ясно ощущаемую ауру властности и силы, незыблемой уверенности в себе и своих
возможностях.
      Позади Орлова маячила фигура человека в цивильном черном костюме. Либо
охранник, либо секретарь, догадался Сергей, либо и тот и другой в одном лице.
      При виде Антонова и Сергея банкир поднялся.
      -- Валерий Антонов, директор компании "Финсофт". Сергей Ростовский, его
референт, -- представил он их Орлову. Сергей понял, что сценарий представления
Антоновым был спланирован заранее: игра должна вестись по всем правилам. Бизнес
есть бизнес.
      Орлов кивнул и молча указал им на кресла. Они сели. Банкир произнес
краткую хвалебную речь в честь Антонова и его фирмы, потом извинился и
простился. Они остались втроем.
      Слово взял Антонов. Он рассказал о своей компании, ее проектах, планах на
будущее, не забыл упомянуть и о своих партнерских связях с зарубежными
"монстрами", работающими в области автоматизации финансовой деятельности и
управления производством.
      Орлов слушал молча, прикрыв веки, удобно расположившись в кресле и
подперев голову рукой. Со стороны могло показаться, что Антонов разговаривает со
спящим человеком.
      -- Давайте о деле, -- внезапно подал голос Орлов. Это были его первые
слова, обращенные к собеседникам.
      В глазах Антонова зажглись торжествующие огоньки.
      -- Сергей Александрович изложит вам суть нашего предложения, -- произнес
он.
      А суть предложения заключалась в следующем. Из достоверных источников
Антонову стало известно, что Орлов открывает крупный нефтеперерабатывающий
завод, где-то в Тюменской области. Средств на его открытие Орлов не жалел,
помимо него самого проект инвестировался двумя крупными зарубежными банками.
Было совершенно очевидно, что без внедрения современной автоматизированной
системы управления производством заводу не обойтись. Создание именно такой
системы и намеревался предложить "нефтяному королю" Антонов.
      Сергей неплохо знал российский нефтяной рынок, еще по работе у Алексеева,
и даже дважды печатался в журнале "Нефть и капитал". Грамотно, прекрасно понимая
стоящие перед отраслью проблемы, с изложением конкретных примеров и ссылками на
уже внедренные "Финсофтом" проекты, акцентируя внимание на экономическом эффекте
от внедрения подобной системы, он в общих чертах раскрыл суть предложения. При
этом не забыл упомянуть, что за спиной у "Финсофта" стоят ведущие мировые
производители программных разработок соответствующего класса.
      Сергей закончил речь и тут же взялся за сигарету.
      Орлов долго молчал, причем было не понятно, спит он или тщательно,
взвешивая все "за" и "против", обдумывает услышанное. Наконец он открыл глаза и
в упор уставился на Сергея.
      -- Вы заинтересовали меня, господа. Думаю, мы найдем с вами общий язык.
Жду вас у себя в понедельник, в девять ноль-ноль.
      Он слегка поднял руку. Стоявший позади его кресла секретарь тут же
услужливо вложил в нее две визитки. Орлов протянул их Антонову и Сергею.
      -- Не смею вас больше задерживать, господа.
      Они поднялись и сдержанно простились.
      Антонов был в восторге.
      -- Отлично! -- ликовал он. -- Можно считать, контракт у нас в кармане. Ты
прекрасно говорил, Сергей. Если дело выгорит, я в долгу не останусь.
      Сергей через силу улыбнулся. Он чувствовал страшную усталость. Больше
всего ему сейчас хотелось вырваться отсюда, из этого шумного зала,
переполненного воротилами отечественного бизнеса. Вырваться на волю, на свежий
воздух. Домой.
      Антонов заметил состояние своего помощника.
      -- Не буду тебя задерживать, Сергей. Ты свое дело сделал. Езжай. А я еще
останусь ненадолго. И не забудь -- в девять аудиенция у Орлова.
      Простившись, Антонов растворился в толпе. А Сергей, никого и ничего не
замечая, поплелся к выходу. Мысли его были уже далеко отсюда.
      -- Вы делаете много ненужных шагов, Ростовский, -- услышал он вдруг чей-то
голос у самого своего уха. -- Опасных и опрометчивых.
      Сергей резко обернулся. Кто, кто это сказал?
      Человек, который, как показалось Сергею, произнес эти слова, быстро
направлялся к лифту. Сергей бросился за ним, но опоздал: кабинка лифта
захлопнулась перед самым его носом. Лифт загудел, унося неизвестного куда-то
наверх.
      Проклятье! Они дошли уже до откровенных угроз! А это значит, что они
контролируют каждый его шаг. Знают о нем все.

Глава одиннадцатая
      Было уже около одиннадцати ночи, когда он вернулся домой. Катюша еще не
спала.
      -- Папа, папа! Смотри, что я нашла! -- выскочила она ему навстречу.
      В руках она держала симпатичного плюшевого медвежонка.
      -- Нашла? Где?
      -- У себя в игрушках. Это ты мне его купил?
      Он похолодел. Смутная догадка постепенно овладевала им.
      -- Нет, Катюша. Я не покупал, -- глухо произнес он.
      -- Тогда откуда же он взялся?
      -- Может быть, мама?
      Она замотала своей головкой.
      -- Дядя Паша? -- с последней надеждой спросил он.
      -- Да нет же, папочка! Дядя Паша никогда не покупал мне игрушек. Мишка
появился только сегодня.
      Ноги подкашивались, отказывались держать его вдруг потяжелевшее,
налившееся свинцом тело. Откуда-то изнутри накатила мощная волна страха.
      Это они. Они были здесь.
      Голос его зазвучал как-то неестественно-деревянно, когда он произносил
следующие слова:
      -- Катюша, подари его мне.
      -- Тебе? -- Она удивилась. -- Ты будешь с ним играть?
      Он кивнул. Она весело рассмеялась.
      -- Так ты же уже большой, папочка!
      -- Взрослые тоже иногда любят поиграть в игрушки. -- Он попытался
улыбнуться.
      Она недоверчиво посмотрела на него, потом перевела взгляд на мишку. Было
видно, что ей жалко расставаться с ним.
      -- На, возьми, -- наконец решившись, протянула она игрушку и тяжело
вздохнула. Потом неожиданно улыбнулась. -- Бери, бери, папочка. Мне
нисколечко-нисколечко не жалко. Ну вот ни капельки.
      Он порывисто прижал ее к себе, взял игрушку и молча вышел в свой кабинет.
      Позже, когда Катюша уже легла спать, он запер дверь в кабинет и осторожно
взял игрушку в руки. Что все это могло означать? Почему они подбросили этого
симпатягу его дочери? Ответ здесь мог быть только один: внутри игрушки
вмонтирован "жучок".
      Он не знал, как ему поступить. Сделать вид, что он ни о чем не
догадывается, и оставить игрушку в покое? Или вскрыть ее и изъять этот чертов
микрофон? Он начал внимательно изучать медвежонка, пытаясь обнаружить след, шов
или какую-нибудь другую отметину, которая бы свидетельствовала о том, что
игрушка набита не одной только ватой. Однако поиски его были тщетны. Он пожал
плечами. Что ж, это только лишний раз доказывает, что у них работают настоящие
профессионалы.
      Он решился. Была не была, играть -- так играть в открытую. В конце концов,
они и так о нем все знают. Пусть знают также и то, что он раскусил их подлый
маневр.
      Одним движением руки Сергей свернул медвежонку голову. Выпотрошил
содержимое игрушки на стол.
      Ничего. Ровным счетом ничего. Ни "жучков", ни взрывных устройств с часовым
механизмом, ни даже краткой записки от них. Пусто. Одна вата и какие-то
пружинки.
      Вата и пружинки... Он вдруг расхохотался. На ум пришла картина из старой
советской комедии: Остап Бендер и Киса Воробьянинов, оба в поту, вспарывают
очередной стул, а там -- пустота, одни только пружины да вата. Вата да пружины.
И никаких бриллиантов.
      Смех его резко оборвался. Нет, смеяться пока еще рано, слишком все это
серьезно. Да, "жучка" он не нашел, однако факт остается фактом: игрушка в доме.
Какую цель они преследовали, подбрасывая ее? Нагнать страху? Еще раз напомнить о
себе? Мол, не забывай о нас, парень, мы тут, рядом, в двух шагах от тебя.
"Жучок"? Есть "жучок", и не один, только ты, приятель, никогда их не найдешь. Не
такие мы дураки, чтобы прятать их в детские игрушки. Помни и не забывай о нас,
мы еще не раз потревожим тебя...
      Сергей размахнулся и с яростью швырнул останки медвежонка в распахнутое
окно.
      Он чувствовал: тучи сгущаются. Что-то должно произойти. И очень скоро.

Глава двенадцатая
      В понедельник утром, в назначенный час, Антонов и Сергей были в офисе
Орлова. Тот встретил их по-деловому, заметив, что на 10.00 у него назначена
другая важная встреча.
      Вопреки их ожиданиям, кабинет президента нефтяного концерна не отличался
роскошью. Напротив, атмосфера кабинета была сугубо рабочей, деловой: большой
письменный стол, на столе -- единственный телефонный аппарат, дорогой письменный
прибор, стопка документов да несколько журналов. В центре кабинета -- длинный
стол для совещаний с двумя рядами кресел вдоль него. И все. Ничего лишнего,
ненужного, что могло бы отвлечь от работы. Не было даже компьютера. Антонов
понимающе переглянулся с Сергеем: этот "нефтяной король" явно не страдает
фетишизмом.
      В их распоряжении был ровно час, и ни минутой больше. Чтобы не тратить
времени зря, Антонов сразу же перешел к делу. На этот раз разговор был более
конкретным. К десяти основные договоренности были достигнуты, и Орлов дал свое
окончательное согласие на сотрудничество. Дальнейшая работа по согласованию
взаимодействия и подготовке необходимых документов должна была уже вестись на
уровне исполнителей. Орлов передал посетителей в руки своего заместителя и без
особых церемоний выпроводил гостей из кабинета.
      Когда они вернулись в свой офис, Антонов выглядел ужасно уставшим, но
счастливым.
      -- Прекрасно. Все идет просто великолепно, -- твердил он, падая в свое
кресло. -- Мы с тобой сделали огромное дело, Сергей. Бери все в свои руки и
занимайся Орловым лично. Это твой проект. Веди его от и до. Если нужна помощь,
обращайся в любое время суток. Когда закончишь подготовительный этап, подключай
к проекту наших специалистов: технический отдел, отдел интегрированных систем,
проектантов. У тебя будут все необходимые полномочия. И помни: "Финсофт" в
полном твоем распоряжении. Используй его ресурсы на все сто процентов. Главное,
чтобы Орлов не сорвался с крючка. Это наша с тобой козырная карта. Вернее,
козырной туз.
      Сергей слушал своего шефа и ловил себя на мысли, что бурного энтузиазма по
поводу предстоящей работы совершенно не испытывает. Вот если бы год или два
назад... о! в то время он прыгал бы от восторга, с головой бросился бы в эту
суперответственную работу, выложился бы весь без остатка, землю бы грыз, а довел
бы дело до победного конца. Зато сейчас... нет, сейчас его голова забита другим,
мысли витают далеко отсюда, от всех этих Антоновых, Орловых, каких-то там
проектов, "Финсофтов" и "нефтяных королей". Он не мог сосредоточиться на работе,
полностью отдать себя ей -- другая, куда более важная проблема требовала
немедленного разрешения.
      Проблема жизни и смерти...
      Он молча выслушал Антонова -- и дал свое согласие. Иного ответа он просто
дать не мог -- отказ означал бы потерю работы.
      С этого дня он стал пропадать в офисе нефтяного концерна с самого утра и
до поздней ночи. Работа продвигалась быстро, и к концу недели подготовительный
этап был уже на стадии завершения. Со следующей недели к Орлову можно будет
засылать "финсофтовских" экспертов.
      Всю эту неделю, выкраивая свободные часы и минуты, Сергей предпринимал
отчаянные усилия, пытаясь выведать хоть что-нибудь о своем таинственном недруге,
нащупать хоть самую тоненькую ниточку, которая бы помогла ему распутать весь
клубок -- но тщетно. Он чувствовал, что окружен глухой непробиваемой стеной
неведения, и стена эта, похоже, была ему не по зубам. И все же он не терял
надежды.
      В четверг вечером, где-то около девяти -- он только-только вернулся с
работы -- зашла Тамара Павловна и молча пригласила его к себе. Он последовал за
ней, предчувствуя, что что-то произошло.
      Его ждала телефонная трубка. Звонил Андрей Синицын.
      -- Пришло письмо, -- сообщил Андрей. -- Что мне с ним делать?
      От доктора! Сердце его бешено забилось.
      -- Если не трудно, брось его в почтовый ящик по адресу... -- Сергей назвал
адрес Тамары Павловны. -- Это ящик моей соседки. Если можешь, сегодня.
      -- Ну что мне с тобой делать. Сегодня так сегодня. Жди, минут через сорок
буду. Тебя-то хоть повидать можно, конспиратор?
      -- Лучше не надо, Андрей.
      -- Понял. Ладно, Серега, отложим встречу до лучших времен. Все, я улетел.
      -- Спасибо, друг.
      Через час Тамара Павловна принесла заветное письмо и молча передала его
сгоравшему от нетерпения Сергею. Глаза ее смотрели осуждающе. Сергей видел: все
это ей очень не нравилось.
      -- О дочке подумай, Сережа, -- бросила она на прощание и вышла.
      О ней-то я и думаю. В первую очередь.
      Нет, тут же признался он самому себе, о Катюше я думаю далеко не в первую
очередь. Ему стало тоскливо -- так тоскливо, что хотелось выть и биться головой
о стену. Когда же все это кончится, черт побери?!
    x x x
      Его руки тряслись от нетерпения, когда он вскрывал конверт.
      От письма доктора веяло теплом и дружеским участием. На душе стало немного
легче, и он невольно улыбнулся. Все-таки есть у него друг, который искренне
переживает за него.
      Доктор писал много и пространно. Рассказывал об общих знакомых, о
проблемах в больнице, о лесных пожарах, с которыми никто не мог справиться. О
неунывающем чудаке деде Евсее, который при встрече с доктором все допытывается,
"как там наш Петенька?". О полковнике Коле, который, кстати, уже вышел из
подполья и снова верховодит в "бомжеубежище".
      У Сергея защемило сердце. И с неудержимой силой потянуло его вдруг туда, в
далекие уральские Огни. Туда, где у него были друзья. Настоящие друзья. Где
жизнь была иной -- грязной, пьяной, обнаженной, порой жестокой, но честной,
простой и открытой...
      С трудом вернулся он к реальности. Нет, Огни остались на другой планете,
которая вращается вокруг другого солнца, по другой орбите, по иным законам.
Правде надо смотреть в глаза: Огни для него недосягаемы. У него своя жизнь, и
именно эту жизнь, которая трещит по всем швам, ему необходимо устроить.
      Он продолжил чтение письма.
      Далее доктор переходил непосредственно к делу. В целом действия Сергея
одобрил, но умолял быть осторожным и не лезть на рожон. По поводу совместимости
организмов при пересадке органов ничего нового не сообщил и лишь подтвердил те
выводы, к которым пришел Сергей. Используя свои каналы, обещал приложить все
усилия по выяснению личности врача, делавшего операцию.
      "Если тебе нужно будет мое присутствие в Москве -- напиши. Примчусь по
первому же зову, -- писал он в заключение. -- И не унывай, мужик, держи хвост
пистолетом. Все будет о'кей, это я как врач тебе говорю".
      Сергей отложил письмо и долго сидел, уставившись в пространство. Тяжкое
бремя, которое он взвалил на свои плечи, давило, угнетало, выматывало его, и
если бы не поддержка доктора, единственного его друга, он бы, наверное, давно
уже сошел с ума.

Глава тринадцатая
      На следующий день, в пятницу, дела задержали его в конторе Орлова до
одиннадцати вечера. Возвращался он уже затемно.
      У выезда на Алтуфьевское шоссе дорогу ему внезапно перегородила черная
иномарка. Сергей еще ничего толком не успел сообразить, как два выскочивших из
иномарки мордоворота оказались у его "фольксвагена". Дверца распахнулась, в
левую щеку жестко уперся ствол пистолета.
      -- Только тихо, приятель, -- проскрипел голос у него над ухом.
      В два счета его выволокли на мостовую. Ствол пистолета перекочевал в
область поясницы.
      Сергей не сопротивлялся. За жизнь свою он не боялся -- если бы его хотели
убить, то убили бы уже давно.
      Его грубо втолкнули на заднее сидение иномарки, оба мордоворота с
"пушками" расположились по бокам. Третий сидел на месте водителя. Двигатель
взревел, и мощная машина рванула с места.
      На бешеной скорости они промчались по Алтуфьевскому шоссе, до самого
конца, выскочили на "кольцо", в считанные секунды покрыли расстояние до
Дмитровского шоссе -- и рванули по Дмитровке в сторону от Москвы.
      Иномарка мягко, почти беззвучно летела по шоссе. Ехали молча. Вопросов он
не задавал: ему и так все было ясно. Минут через десять автомобиль свернул на
проселочную дорогу и пылил по ней еще минут пять-семь. Потом они взяли вправо и
оказались в лесу. Тот, что был на месте водителя, резко нажал на тормоз.
      -- На месте, -- кратко объявил он.
      Это послужило сигналом для двух охранявших Сергея мордоворотов.
Одновременно распахнув дверцы иномарки и выбравшись на волю, они знаками
приказали Сергею последовать за ними. Он подчинился. Следом из машины вышел и
водитель.
      Было тихо и безлюдно. Холодный лунный свет струился сквозь переплетения
сосновых крон и мягко стлался по серой ночной траве. Где-то рядом, в болоте,
натужено квакала одинокая лягушка. Свежий, бодрящий, чуть влажный воздух,
напоенный ароматами лесных трав, был недвижен и незрим. Покой и умиротворение
царили бы в этом райском лесном уголке, если бы...
      Если бы не эти тупоголовые ублюдки, черт бы их побрал! Сергея захлестнула
волна раздражения и ярости.
      -- Дебилы!.. -- процедил он сквозь зубы.
      Стоп! Не давай волю гневу, будь спокойным и рассудительным, контролируй
разум и волю. Сосредоточься и взвесь каждый свой шаг. Ты справишься с ними, их
всего только трое. Ты сильнее их. Выясни, что они хотят.
      Он уже взял себя в руки. Главное -- узнать, зачем они его сюда привезли, а
потом... Ведь их, действительно, всего только трое. Сергей был уверен в своих
силах. Он в прекрасной форме: несколько недель интенсивных тренировок не пропали
для него даром.
      Водитель, привалившись спиной к дверце, закурил. Двое других заломили
Сергею руки и уложили на капот лицом вниз. У виска снова замаячила "пушка".
      -- А теперь слушай, урод, -- прогнусавил один из мордоворотов. -- Если ты
сделаешь еще одно неверное телодвижение, кишки выпустим не только тебе, но и
твоей девчонке. Это последнее предупреждение, понял?
      Ствол пистолета с силой вдавился ему в щеку.
      Не нужно было ему этого говорить. Не нужно. За Катюшу он глотку перегрызет
любому. За эти слова они поплатятся, и поплатятся крепко.
      Сильный удар по ребрам. На какое-то мгновение у Сергея перехватило
дыхание, в глазах потемнело.
      -- Не слышу! Понял?
      Он молчал. Лишь крепче стиснул зубы.
      Еще один удар -- по тому месту, где когда-то была почка. Боль пронзила все
его тело. Ствол пистолета скользнул по щеке и уперся ему в зубы.
      -- Понял?!
      А этот ублюдок оказался настырным!
      -- Все, мужики, время, -- подал голос водитель. -- Пора убираться.
Оставьте эту падаль, его срок еще не пришел.
      Мордоворот склонился к самому уху Сергея.
      -- И учти, урод, -- из разверстого рта на Сергея пахнуло перегаром и
гнилыми зубами, -- следующая наша встреча будет для тебя последней.
      Он еще раз, напоследок, заехал Сергею в бок. Внутри, в области ребер,
что-то хрустнуло. И снова адская боль, чуть не вырвавшая из его груди
предательский стон.
      -- Стряхни это чучело с капота, -- распорядился водитель, бывший,
по-видимому, у них за главного.
      Кто-то подхватил его за руки и швырнул в траву.
      Искусством падать он обладал в совершенстве: как никак, а обладание черным
поясом по тэквон-до ко многому обязывает. Он тут же вскочил на ноги.
      Все, пора заканчивать эту комедию.
      -- Эй, мужики! -- крикнул он своим похитителям, которые уже собирались
садиться в машину. -- А как же я? Меня что же, здесь оставите?
      Все трое разом обернулись.
      -- А по-моему, ему следует добавить, -- сказал один из них.
      -- Пожалуй, -- кивнул второй.
      -- Только быстро, -- поторопил их водитель.
      Те двое вразвалочку двинулись на Сергея. "Пушки" свои они уже убрали --
настолько эти кретины были уверены в себе. Сергей подмечал малейшие нюансы в их
поведении, фиксировал каждое их движение. Голова была ясной как никогда; мысли
отсутствовали, его вел инстинкт воина и мастера восточных единоборств. Он
превратился в мощную стальную пружину, вот-вот готовую развернуться и сокрушить
все на своем пути.
      Они были уже в двух шагах от него, когда...
      Пора!
      Он мягко, словно кошка, высоко подпрыгнул и одновременно двумя ногами
нанес мощный проникающий удар сразу обоим своим противникам. Лязгнули зубы,
хрустнул чей-то нос. Два тела разом рухнули и растянулись на траве. Удар достиг
своей цели.
      "Чем больше шкаф, тем громче падает", -- мелькнула в голове старая
дворовая поговорка.
      На какое-то короткое мгновение водитель, стоявший у передней дверцы,
оцепенел. Потом резко распахнул дверцу и нырнул внутрь. Сквозь тонированное
стекло иномарки Сергей успел заметить, как в руках у того блеснула вороненая
сталь пистолета.
      Их разделяло не более трех метров. Чтобы покрыть это расстояние, Сергею
потребовалась тысячная доли секунды. Когда водитель, пятясь и крутя задом, уже
вооруженный, вновь попытался выбраться из салона, Сергей уже ждал его.
      Удар ногой вогнал водителя в салон иномарки, словно пробку в горлышко
бутылки. Водитель с силой боднул головой противоположную дверцу и затих.
      Тем временем один из поверженных мордоворотов начал проявлять признаки
жизни. Краем глаза Сергей уловил, как тот зашевелился и полез в карман за
"пушкой".
      Хватит испытывать судьбу! Сергей бесцеремонно сдвинул в сторону
безжизненное тело водителя, а сам уселся на его место. Вдавив педаль газа до
отказа, он скорее почувствовал, чем услышал, как мимо лобового стекла, в
какой-нибудь паре сантиметров, просвистела первая пуля.
      Раз в ход пошли "пушки", пора уносить ноги. От пули никакой черный пояс не
спасет -- так учил его сенсей. А своему сенсею, бывшему "афганцу", он верил.
      Взревел мотор, и мощная иномарка рванула с места на третьей космической.
Под градом пуль ему удалось-таки вырваться на проселочную дорогу -- а там он уже
был недосягаем для тех двоих идиотов, паливших наугад ему вслед.
      Выскочив на шоссе, он повел послушную машину к Москве.
      Вскоре зашевелился водитель. Сергей вырулил на обочину и остановился.
Предусмотрительно связав водителю руки куском валявшегося тут же крепкого
шпагата и сунув его "пушку" себе за пояс, он выволок окончательно очухавшегося
похитителя из салона и приставил пистолет к его виску.
      -- Имя! -- потребовал он.
      -- Чего? -- не понял тот.
      -- Имя того, кто тебя послал!
      -- Да пошел ты...
      Сергей резко, наотмашь ударил его ребром ладони по шее. Тот охнул от боли
и скрипнул зубами.
      -- Имя, сволочь! Говори, не то снесу тебе черепок из этой вот штуковины!
      -- О, какие мы крутые! -- Похоже было, что водитель был крепким орешком.
-- Да не маши ты пушкой, урод. Не знаю я никакого имени. А знал бы, все равно не
сказал. Ну что ты мне можешь сделать? Пулю в затылок влепить? А у тех разборки
покруче будут, чем пуля. У тех и мертвые говорить начинают. Стреляй, что ли, и
дело с концом.
      Сергей опустил пистолет. Он уже понял, что ничего от этого типа не
добьется.
      -- Живи, -- бросил он напоследок и снова сел за руль.
      Вывел машину на проезжую часть.
      -- Руки, что ль, развязал бы, раз добрый такой, -- крикнул ему вслед
водитель.
      Но Сергей уже не слышал его. Трофейная иномарка послушно неслась к Москве,
один за другим пожирая метры черного ночного асфальта.
      Не доезжая до города двух километров, он снова остановил машину.
Необходимо было как следует обследовать трофей -- авось найдет что-нибудь
интересное, способное пролить свет на это темное дело. Он тщательно обшарил весь
салон иномарки, заглянул даже под кресла, но ничего достойного внимания, кроме,
разве, трубки мобильного телефона, еще одного пистолета да двух запасных обойм к
нему, не обнаружил. Оружие выкинул в окно, а телефон сунул в карман, пока еще
толком не сознавая, зачем он ему нужен и как его можно будет использовать.
Сейчас Сергей над этим голову ломать не хотел.
      В Москву он въехал около часа ночи. А еще через десять минут уже подъезжал
к тому месту, где на него было совершено нападение.
      К удивлению Сергея, его старенький "фольксваген" все еще ждал своего
хозяина. Он усмехнулся: днем оставленную впопыхах и не запертую машину в миг бы
разобрали на запчасти либо попросту угнали. Кстати, именно такую участь уготовил
он черной иномарке похитителей, поскольку решил оставить ее, с распахнутыми
дверцами, прямо здесь, на шоссе. Вряд ли она простоит здесь до рассвета:
любители легкой поживы всегда начеку.
      Пересев в свою машину, он продолжил, наконец, затянувшийся путь домой. На
душе было муторно и тревожно.
      Прессинг со стороны противника становился все более и более жестким.

Глава четырнадцатая
      Где-то уже под утро его разбудил телефонный звонок. Звонили по мобильному
телефону -- тому самому, трофейному.
      Он долго не решался взять трубку. Было ясно, что звонили они. Что они
хотят на этот раз? Опять угрозы, предупреждения, "добрые советы"?
      А что, в конце концов, он теряет? Они знают о нем все, контролируют каждый
его шаг. Он для них -- все равно подопытный кролик на столе
экспериментатора-вивисектора.
      Телефон продолжал трезвонить.
      Им овладела отчаянная решимость. Он схватил трубку и вышел на связь.
      -- Мы уже наслышаны о ваших ночных похождениях, Ростовский, -- монотонно
вещала трубка. -- Честно говоря, вы нас удивили.
      -- Кто вы? Что вам от меня нужно? -- глухо спросил Сергей.
      -- А вот вопросы задавать не нужно. Вопросы будем задавать мы. Когда
сочтем нужным.
      -- Что вам от меня нужно? -- настаивал Сергей.
      -- Вас уже уведомили об этом, причем дважды. Ваша сыскная деятельность
должна быть прекращена. Это последнее предупреждение. -- Голос в трубке звучал
ровно, размеренно, четко. -- В противном случае мы вынуждены будем принять
экстренные меры. Не вынуждайте нас к этому, Ростовский. Надеюсь, вы не забыли,
что у вас есть дочь?
      -- Подонки! -- вырвалось у Сергея. -- Оставьте мою дочь в покое!
      -- Это последнее предупреждение, Ростовский, -- повторила трубка. Короткие
гудки возвестили о конце переговоров.
      Сергей со злостью швырнул трубку на диван.
      Подонки! Мерзавцы! Они еще поплатятся за это! Не дай Бог, если хоть один
волосок упадет с головы Катюши -- я вас с того света достану, мерзавцы!
Прекратить сыскную деятельность? И вы оставите меня в покое? Ха, так я вам и
поверил! Нет, в покое вы меня не оставите -- пока я жив...
      Катюша... В первую очередь нужно было подумать о ней. Сегодня же. Ее
присутствие здесь, в это квартире, ставшей слишком опасной и "прозрачной" для их
всевидящего ока, связывает его по рукам и ногам. Он не может шагу ступить, не
подвергая ее опасности. Где ее спрятать -- так, чтобы они ее не нашли? Отправить
на дачу? С кем? Да и на даче слишком опасно -- они наверняка найдут ее и там.
      В голове забрезжила сумасбродная мысль. Отправить Катюшу в Огни, к
доктору! Вот куда их щупальца вряд ли дотянутся. Доктор найдет, где ее спрятать.
Тем более, что пока они не подозревают о его существовании -- по крайней мере,
Сергей очень надеялся на это. На худой конец, ее можно будет схоронить у деда
Евсея, в "бомжеубежище". Старик позаботится о ней, в этом Сергей не сомневался.
Да и для нее это будет интересным приключением: она наверняка понятия не имеет,
что существуют на Земле такие места, как городок с красивым названием "Огни". До
конца лета еще около двух месяцев; до сентября он наверняка решит эту проблему,
а к школе привезет ее обратно. Да, так он и поступит. Иного пути он не видел.
      Нужно сегодня же отправить доктору телеграмму.
      Когда Катюша проснулась, он объявил ей, что сегодня они едут на ВДНХ,
кататься на каруселях.
      Катюша радостно завизжала и захлопала в ладоши.
      -- Какой же ты хороший, папочка!
      Она бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки.
      А он мысленно поклялся, что если с ней что-нибудь случится, то он устроит
им вторую Варфоломеевскую ночь: в живых не оставит никого.
      Когда они уже были готовы выходить, она вдруг загрустила.
      -- В прошлый раз мы ездили на ВДНХ вместе с мамой, помнишь? Я по ней
соскучилась.
      Он присел перед ней на корточки и заглянул в ее светлые, не по-детски
печальные глазенки.
      -- Я тоже, дочка.
      -- Ты хочешь, чтобы она вернулась к нам, папочка?
      Он кивнул.
      -- Хочу, Катюша.
      -- И я хочу, очень-очень.
      -- Она вернется, поверь. -- Он почему-то был сейчас в этом совершенно
уверен.
      -- Правда? -- Ее личико засветилось радостной улыбкой.
      Он снова кивнул.
      -- Правда, дочка.
      По дороге на ВДНХ он зашел на почту и дал доктору телеграмму следующего
содержания: "Тучи сгущаются. Хочу отправить к тебе дочку. Здесь становится
опасно. Жду ответа. Сергей".
      Доктор получит телеграмму уже сегодня, и сегодня же напишет ответ. Сколько
идет письмо из Огней? Неделю? Никак не меньше. Значит, ответ он получит где-то в
следующие выходные. Срок немалый, особенно в сложившихся обстоятельствах. Их
квартира превратилась в пороховую бочку, которая может в любое мгновение
взлететь на воздух. Еще целую неделю держать Катюшу под прицелом врага-невидимки
-- это слишком опасно. Однако другого выхода он не видел. Единственное, что он
мог сделать -- это не предпринимать никаких шагов в течение всей этой недели,
полностью прекратить сыскную деятельность и затаиться. Ему нужно было выиграть
время, выждать, пока руки его не будут свободны.
      Стоп! А почему бы на эти семь дней не поселить Катюшу у Тамары Павловны?
Причем так, чтобы об этом никто не знал? Во-первых, она будет рядом, и он сможет
видеться с нею. Во-вторых, никто ее там искать не будет: ни одной ищейке в
голову не придет, что она скрывается в двух шагах от собственной квартиры. Рано
или поздно они, конечно, ее вычислят, однако он успеет выиграть время -- а там,
глядишь, и ответ от доктора подоспеет.
      Решение было принято. Дело осталось за малым: переговорить с Катюшей и с
Тамарой Павловной. По крайней мере, с последней ему придется быть более
откровенным, нежели он был до сих пор.
      С дочкой он договорился быстро. Сказал, что работы у него сейчас выше
крыши, приходит он домой поздно, иногда даже ночью, поэтому лучше будет, если
она недолго, скажем, с недельку, поживет у Тамары Павловны. При этом
категорически запретил ей выходить на улицу, поскольку, как он слышал, у них в
районе завелся маньяк, который ворует маленьких девочек. "Но я же уже большая!"
-- попыталась возразить она, однако он настоял на своем. А потом, продолжал
Сергей, он отправит ее погостить к своему другу, в далекий уральский город, где
ее наверняка ждет много разных приключений. Словом, несмотря на ее слабое
сопротивление, дочку он уговорить сумел. И даже заинтриговал таинственным
путешествием в неизвестный город, "в котором все не так, как у нас".
      Когда они вернулись с ВДНХ, оба уставшие, но довольные, Сергей, не
откладывая в долгий ящик, отправился к Тамаре Павловне.
      Соседка была дома и, как всегда, хлопотала на кухне.
      -- Добрый вечер, Тамара Павловна.
      -- Заходи, Сережа. Садись за стол, вот-вот котлеты рыбные поспеют.
      -- Спасибо, мы с Катюшей уже поужинали. Только что с ВДНХ. Шашлыками
объелись, как говорится, от пуза. И этой, как ее, шаурмой.
      -- Ну, раз есть не хочешь, чайку хоть попей.
      -- А вот от чая не откажусь, спасибо.
      Она приготовила ему чай с земляничным вареньем.
      -- Сама делала, в магазине такое не купишь.
      -- Очень вкусно!
      Он никак не мог найти удобный предлог, чтобы перейти к главной теме
предстоящего разговора. Тамара Павловна сама пришла к нему на помощь.
      -- Как у тебя дела, Сережа? С тобой что-то происходит, а что именно --
понять не могу. Беда какая стряслась?
      Он посмотрел ее прямо в глаза.
      -- Стряслась, Тамара Павловна. И без вашей помощи мне не обойтись.
      Всего рассказывать он ей, конечно же, не стал. Сообщил лишь, что
совершенно случайно ему стали известны кое-какие факты о преступной деятельности
одной крупной мафиозной группировки. Причем он был так неосторожен, что
"засветил" себя, и теперь мафии известно, что у него, Сергея, есть на нее
компромат. Какие-то люди постоянно следят за ним, угрожают, требуют молчать и не
совать свой нос куда не следует. Давление постоянно усиливается. И теперь они
угрожают уже не только ему, но и Катюше.
      Тамара Павловна побледнела.
      -- Мерзавцы! Она же всего лишь ребенок!
      -- У них свои законы. Поэтому я и обращаюсь к вам за помощью, Тамара
Павловна. Если вы не против, пускай Катюша поживет у вас, всего лишь недельку. А
потом я отправлю ее к своему другу, на Урал.
      -- Конечно, Сережа, о чем речь! Катенька для меня все равно что родная
дочь. Можешь не волноваться, я за ней присмотрю. -- Она была преисполнена
решимости и желанием вступить в борьбу с мафией прямо сейчас. -- Житья нету от
этих подонков!..
      -- Моя квартира наверняка находится под наблюдением, -- продолжал Сергей,
-- так что Катюше там появляться нельзя. Ей вообще не следует покидать вашу
квартиру, не говоря уж о том, чтобы показываться на улице. Она должна исчезнуть
из их поля зрения.
      -- Я все понимаю, Сережа. Я только одного понять не могу: почему ты не
заявишь в милицию?
      -- Бесполезно. Милиция у них на откупе. Может выйти только хуже.
      -- Что же ты намерен делать?
      Действительно, что? Ведь, если на то пошло, он и сам этого не знает.
      -- Не знаю, -- признался он. -- Постараюсь разобраться с ними сам.
      -- Да что ты можешь в одиночку-то!
      -- Я не один. У меня есть хороший друг. Именно от него я и получил то
письмо.
      -- Ну хорошо, вдвоем. А их сколько? Небось, целая армия!
      Он невольно улыбнулся. Насчет армии это она хорошо подметила.
      -- Я понимаю, Тамара Павловна, что все это абсурдно. Однако другого пути я
не вижу.
      -- Тоже мне, Рэмбо нашелся! -- проворчала она, качая головой. -- И я,
старая женщина, даю согласие участвовать в этой авантюре! Бред какой-то!
      -- Тамара Павловна...
      -- Молчи. Раз сказала -- помогу, значит -- помогу... Ведь, небось, и
палить друг в друга будете?
      Он снова улыбнулся.
      -- Надеюсь, до этого дело не дойдет.
      -- Пистолет-то хоть у тебя есть?
      Ну кто бы мог когда-нибудь подумать, что они с соседкой-пенсионеркой будут
обсуждать планы борьбы с мафией! Да еще столь детально!
      Он покачал головой.
      -- Нет у меня пистолета. Да он мне и не нужен. Против целой армии с
пистолетом -- это, согласитесь, несерьезно. Здесь мозги нужны, а не оружие.
      -- А они у тебя есть, мозги-то?
      Сергей пожал плечами.
      -- Вот это-то я и пытаюсь сейчас понять.
      Она тяжело вздохнула.
      -- Ну что ж с тобой поделаешь, Сережа. Раз ты уже все решил, мне остается
только помочь. Мафии твоей я не боюсь, жизнь свою я уже прожила, а вот за
Катеньку страшно. Да и за тебя, оболтуса, сердце болит. А тут еще ваша размолвка
с Ларисой... Не складывается что-то у вас, Сережа.
      -- Сложится, Тамара Павловна, -- сказал Сергей с неведомо откуда взявшейся
уверенностью, -- обязательно сложится. Дайте только срок.
      -- Поживем -- увидим. И дай тебе Бог удачи, Сережа.
      -- Спасибо, Тамара Павловна.
      На этой кульминационной ноте их разговор (вернее было бы сказать --
заговор, заговор против "мафии") был закончен.
      Когда на город уже спустились сумерки, раздался телефонный звонок. Звонили
по его обычному, домашнему, телефону. Опять они! -- решил было он, но ошибся:
это была Лариса. Она предлагала ему встретиться, завтра, в десять утра. Хотела с
ним о чем-то поговорить.
      -- Где? -- спросил он, отчего-то волнуясь.
      -- На Пушкинской, у входа в кинотеатр "Россия".
      -- Хорошо, буду.
      Предчувствие говорило ему: Лариса делает шаг на сближение. И он не ошибся.

Глава пятнадцатая
      Воскресенье выдалось пасмурным, назревала гроза. Однако центр города был
таким же шумным и людным, как и всегда.
      Лариса уже ждала его. Она стояла у парапета и нервно вертела головой.
      -- Привет, -- сказал он, подходя.
      -- Привет, -- отозвалась она тихо.
      Она выглядела уставшей и какой-то постаревшей. Но больше всего Сергея
поразило то, что она не была накрашена. На людях она никогда себе этого не
позволяла. Значит, жизнь как следует допекла ее.
      -- Что-нибудь случилось? -- спросил он участливо.
      -- Да нет, все в порядке. Просто хотела повидать тебя. Узнать, как там
Катюша.
      Она смотрела куда-то в сторону, не решаясь встретиться с ним взглядом.
      -- С Катюшей все нормально. Правда, скучает по тебе.
      Она пытливо заглянула ему в глаза.
      -- Она сама тебе это говорила? -- Голос ее предательски задрожал.
      Он кивнул.
      -- Ждет, когда ты вернешься.
      -- А ты? -- чуть слышно прошептала она.
      -- И я.
      Она отвернулась и долго молчала.
      Он первым рискнул нарушить тишину:
      -- С Павлом нелады?
      Она быстро взглянула на него, уголок ее рта дрогнул в чуть заметной
усмешке.
      -- А что с Павлом? Павел каким был, таков он и есть... Чужой он мне,
понимаешь? -- вырвалось у нее внезапно. -- Ревнует к каждому столбу, целыми
днями брюзжит, брюзжит, покоя нет ни днем, ни ночью.
      -- Ты его любишь? -- спросил он тихо, затаив дыхание. Более дурацкого
вопроса он, конечно же, задать не мог.
      Она как-то странно посмотрела на него.
      -- Если бы ты не вернулся...
      Он кивнул. Все было ясно и без слов. Он вернулся, и она оказалась между
двух огней. Как буриданов осел (вернее, ослица) между двумя стогами сена. Какой
же выбрать? Какой больше по вкусу?
      -- Ты хочешь вернуться? -- задал он вопрос, который волновал его сейчас
больше всего.
      -- Не знаю, -- отрешенно ответила она. -- А если захочу, пустишь?
      Он положил свою ладонь на ее маленькую элегантную ручку. И от этого
прикосновения что-то вдруг взорвалось в его сердце. Ему неудержимо захотелось
обнять эту уставшую женщину, которая все еще была его женой, обнять, крепко
прижать к груди и никогда-никогда больше не отпускать.
      -- Я буду ждать тебя, -- прошептал он.
      Она кинула на него мимолетный взгляд и неожиданно вырвала свою руку из-под
его ладони.
      -- У меня же будет ребенок! От него! -- В голосе ее зазвенели истеричные
нотки.
      -- Знаю. Вижу. -- Ее заметно округлившийся за последние недели живот,
выпиравший под легким летним платьицем, нельзя было не заметить. -- Это ничего
не меняет.
      Она посмотрела на него с внезапной злостью.
      -- Какой же ты благородный! -- крикнула она, отшатываясь и сверля его
затравленно-ненавидящим взглядом. -- Даже противно!
      Она развернулась и быстро засеменила по ступенькам вниз. Он не стал ее
догонять. И лишь крикнул вслед:
      -- Я буду ждать тебя! Всегда...

Глава шестнадцатая
      Утром он снова отправился в офис Орлова. На этот раз он поехал не один, а
во главе группы "финсофтовских" экспертов. Предварительные работы по будущему
проекту были завершены, и теперь в дело предстояло вступить более узким
специалистам: экономистам, консультантам, проектантам, "технарям". В первую
очередь необходимо было провести детальное предпроектное обследование
автоматизируемого объекта. Этим как раз и занялись прибывшие из "Финсофта"
эксперты.
      Миссия Сергея Ростовского была завершена -- до поры до времени.
Единственное, что от него сейчас требовалось -- это контроль за ходом работ и,
при необходимости, принятие каких-то кардинальных решений. Вся рутина ложилась
на плечи его помощников.
      Он собирался уже покинуть офис нефтяного концерна, когда вдруг
обнаружилось, что под каким-то важным документом отсутствует виза Орлова. Без
этой визы прибывшие из "Финсофта" специалисты не могли быть допущены к
дальнейшим работам над проектом. Сергей направился было в кабинет президента,
однако в приемной ему сообщили, что Владимир Анатольевич в данный момент в офисе
отсутствует по причине нездоровья. Попытка подписать документ у одного из замов
Орлова не увенчалась успехом: ему дали понять, что под этой бумагой может стоять
подпись только самого Владимира Анатольевича. Что было делать? Забирать своих
ребят и убираться отсюда? Эта перспектива мало устраивала Сергея.
      Он снова направился в приемную. Ведь должен же быть какой-то выход из
этого дурацкого положения! Молоденькая секретарша в этот самый момент как раз
разговаривала по телефону -- как выяснилось, с самим Орловым.
      -- Хорошо, Владимир Анатольевич. Обязательно передам. -- Положив трубку,
она обратилась к Сергею: -- Владимир Анатольевич ждет вас в своей загородной
резиденции.
      -- Как туда доехать? -- поинтересовался Сергей; он был явно не в восторге
от открывающейся перспективы мотаться за город и обратно только лишь затем,
чтобы поставить какую-то дурацкую подпись.
      -- Не беспокойтесь, Сергей Александрович, -- бархатным голоском
промурлыкала секретарша. -- Вас отвезут.
      Через десять минут черная "Волга" уже мчала его по улицам Москвы.
      Загородная резиденция "нефтяного короля" располагалась где-то под
Королевым (бывшим Калининградом) и представляла собой роскошный особняк с
колоннами, явно ранее принадлежавший какому-то крупному партийному лидеру.
Резиденция тщательно охранялась, и простому смертному на ее территорию
проникнуть было практически невозможно.
      "Волга" миновала несколько постов, где личность Сергея Ростовского
тщательно проверялась и идентифицировалась, пока, наконец, не остановилась у
парадного подъезда особняка.
      Его проводили в личные апартаменты хозяина дома. И если офис нефтяного
концерна был по-деловому строг и даже где-то аскетичен, то загородный особняк
Орлова буквально утопал в роскоши. Особенно поразил Сергея кабинет "нефтяного
короля": стены, облицованные дубовыми панелями, уникальные ковры ручной работы,
устилавшие полы, целая коллекция старинного оружия, развешенного на стенах -- и
сам хозяин, облаченный в дорогой восточный халат.
      -- Рад вас видеть, Сергей Александрович, -- произнес Орлов, жестом
приглашая гостя занять место в одном из кресел. -- Здоровье, к сожалению,
подвело меня, и потому мне приходится принимать вас здесь. Сами понимаете --
возраст.
      Сергей понимающе кивнул. Вид у Орлова, действительно, был неважный: серое,
осунувшееся лицо, мешки под глазами, углубившиеся морщины -- и тяжелый,
ощупывающий взгляд из-под нависших на глаза бровей.
      -- Кофе? Чай? Коньяк? -- предложил Орлов.
      -- Кофе, если можно, -- отозвался Сергей.
      Орлов нажал кнопку селекторной связи.
      -- Леночка, будь так добра, стакан "боржоми" и один кофе.
      Не прошло и минуты, как молоденькая длинноногая красотка бесшумно вплыла в
кабинет с элегантным подносом.
      Пока Сергей, обжигаясь, отхлебывал ароматный напиток, Орлов вскользь
ознакомился с привезенным документом, размашисто подписал его и вернул своему
гостю.
      -- Можете продолжать работать, Сергей Александрович.
      Сергей поблагодарил и хотел было покинуть кабинет, однако Орлов остановил
его движением руки.
      -- Вы, надеюсь, понимаете, что эта подпись -- всего лишь формальность.
Нужное распоряжение я мог отдать и по телефону. Я вызвал вас сюда по другому
поводу.
      Сергей недоуменно, с внезапно проснувшимся любопытством смотрел на Орлова.

      -- Дело в том...
      В этот момент дверь за спиной Сергея отворилась, и чей-то голос произнес:
      -- Владимир Анатольевич, на одну минутку... ох, извините, я не знал, что
вы заняты. Прошу прощения, я зайду попозже.
      Неизвестный исчез, аккуратно прикрыв за собой дверь.
      Сергей не видел его, однако этот голос... Что-то смутно знакомое
почудилось ему в голосе неизвестного, что-то такое, что заставило его вздрогнуть
и напрячься. Что-то, имеющее отношение к нему самому...
      Однако уже в следующее мгновение другой голос, принадлежавший Орлову,
вернул его к действительности.
      -- Дело в том, Сергей Александрович, что на следующей неделе я планирую
устроить здесь, в этом доме, небольшую встречу для узкого круга моих друзей и
партнеров по бизнесу. Приглашаю вас принять участие в этом скромном празднестве.

      Сергей был приятно удивлен и польщен предложением Орлова.
      -- Благодарю вас, Владимир Анатольевич, -- сказал он.
      -- День предполагаемой встречи я сообщу позже, -- закончил Орлов.
      Они простились, и Сергей покинул кабинет радушного хозяина.
      Спускаясь по широкой мраморной лестнице в сопровождении человека,
которого, пользуясь старинной терминологией, можно было бы назвать дворецким,
Сергей внезапно ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Он резко обернулся.
      Силуэт человека, стоявшего у подножия лестницы, почти полностью тонул в
отбрасываемой ею тени. Сергею не удалось рассмотреть его лица, но вот глаза...
Глаза, по странной прихоти игры света, были видны прекрасно.
      Где-то эти глаза он уже видел.
      И снова память всколыхнулась, мутной рябью прошлась по его сознанию...
      ...яркий белый свет, бьющий в лицо миллиардами фотонов, -- и эти
бесцветные глаза на фоне света... одни только глаза, лица почему-то не видно...
оно скрыто за чем-то белым, непроницаемым... глаза впиваются в него сверлящими,
немигающими щупальцами, буравят мозг, парализуют волю... глаза... стеклянные
глаза...
      Он тряхнул головой. Видение исчезло.
      Что это с ним? Он стоит у подножия лестницы. Того странного типа со
стеклянными глазами (да-да! именно со стеклянными!) уже нет, а "дворецкий"
услужливо придерживает входную дверь и терпеливо ждет, когда же гость соизволит
наконец убраться восвояси.
      Им овладело какое-то странное отупение и подавленность. Он смутно помнил,
как все та же черная "Волга" доставила его в офис Орлова, как он, сославшись на
плохое самочувствие, отправился оттуда прямо домой. Безжизненно-стеклянные глаза
преследовали его повсюду. Он не знал, как от них отвязаться, куда спрятаться от
этого всепроникающего гипнотического взора. Прямо наваждение какое-то!
      То и дело мозг выплескивал порции каких-то ирреальных видений, которые тут
же забывались, изглаживались из памяти. Все чаще на ум приходила абсурдная
мысль, что его сознание кем-то контролируется. Он отчаянно тряс головой, пытаясь
сбросить этот гипнотический бред, и лишь невероятным усилием воли ему удавалось
это.
      Только к вечеру он немного пришел в себя. Все это нервы, решил он, ничего
кроме нервов. Страшное нервное перенапряжение, не ослабевающее ни на минуту в
течение вот уже нескольких недель, дало, наконец, о себе знать. Удивительно еще,
как он вообще до сих пор не сошел с ума!
      И все-таки смутная тревога не покидала его.
      Ночью его мучили кошмары. Стеклянные глаза продолжали преследовать его,
монотонный голос (знакомый голос!) бубнил что-то, но слов разобрать было нельзя.
И так всю ночь, до самого утра.
      На следующий день он проснулся разбитым и вымотанным до предела. С трудом
собравшись, он отправился на работу.
      Антонов критически оглядел его и покачал головой.
      -- Выглядишь ты неважнецки, Сергей. Что-нибудь случилось?
      -- Да нет, все нормально...
      -- Ну-ну... Как продвигается работа?
      Сергей доложил шефу о ходе работ над будущим проектом, не забыв упомянуть
и о приглашении Орлова на планируемый сабантуй.
      Антонов остался доволен.
      -- Великолепно. Ты делаешь успехи, каких я от тебя даже и не ожидал.
Поезжай, Сергей. Бизнес есть бизнес. Иногда полезно и на брудершафт выпить с
человеком, который, может быть, тебе неприятен. А заодно развеешься. Когда, ты
говоришь, Орлов намечает встречу?
      -- Пока неизвестно. Обещал сообщить дополнительно.
      -- Что ж, Сергей, поздравляю. Держи в том же духе. А я уж, поверь, в
накладе не останусь.
      Лишь к концу недели стеклянные глаза перестали преследовать его.

Глава семнадцатая
      В субботу утром он, как обычно, заглянул к Тамаре Павловне, повидать
дочку. Катюша откровенно скучала.
      -- Не хочу больше здесь сидеть! -- капризно заявила она. -- Слышишь, папа?
Забери меня отсюда.
      -- Скоро, Катюша, уже очень скоро ты поедешь в гости в далекий город Огни.
А пока потерпи еще пару деньков.
      -- Огни? -- переспросила она. -- Какое странное название!
      Сергей не мог не согласиться.
      -- Действительно, немного странное. И... красивое.
      Он вернулся в свою квартиру.
      Со вчерашнего дня новые тревожные мысли стали одолевать его. Все ли он
сделал, чтобы обеспечить безопасность Катюши? Он попытался поставить себя на
место преследователей, которые наверняка наблюдают не только за его квартирой,
но и за подъездом. Итак, из квартиры девочка исчезла -- по крайней мере,
акустические средства слежения, или попросту "жучки", наверняка установленные в
квартире Ростовских, уже в течение недели не фиксируют ее голос. С другой
стороны, подъезд она не покидала. Значит, девочка скрывается в одной из сорока
восьми квартир подъезда (вернее, сорока семи, за вычетом квартиры Ростовских), у
кого-то из соседей. Как можно вычислить нужную квартиру? Да проще простого:
пройтись по всем квартирам под видом сотрудника социальной службы, страхового
агента, распространителя косметической продукции или, скажем, кришнаита,
торгующего религиозной литературой. Профессиональному же ищейке, проникнув в
квартиру, нетрудно будет разнюхать, кто здесь в данный момент проживает.
      Прокрутив в голове сложившийся сценарий, встревоженный Сергей вновь
поспешил к Тамаре Павловне.
      -- Тамара Павловна, один только вопрос. В течение этой недели, пока Катюша
была у вас, к вам в квартиру не приходили чужие люди? Скажем, представители
каких-нибудь фирм, предлагающие свои услуги, страховые агенты? Может быть,
тараканов предлагали поморить?
      Она серьезно посмотрела ему в глаза.
      -- Два раза, -- ответила она. -- Действительно, приходили морить, но не
тараканов, а мышей, хотя мышей у нас здесь отродясь не было. Во второй раз
предлагали какие-то утюги, со сковородками в придачу. Однако в квартиру я их не
впустила.
      -- И правильно сделали, Тамара Павловна. Дверь открывали вы сами?
      -- Конечно. Я же все понимаю, Сережа. Катеньку они не видели. Ты думаешь,
это они? -- понизила она голос до шепота.
      -- Не исключено. Но вы все правильно сделали, Тамара Павловна. Ничего,
скоро все это кончится.
      Он и не предполагал, насколько пророческими окажутся эти слова!
      В этот же день, ближе к вечеру, Тамара Павловна принесла ему второе письмо
от доктора.
      Сгорая от нетерпения, Сергей вскрыл конверт. Письмо было коротким, но
информативным. Доктор писал сухо, сжато, торопливо, словно готовил донесение с
места боевых действий.
      Закончив читать, Сергей долго стоял у окна и курил одну сигарету за
другой. Рука, державшая мелко исписанный листок бумаги, слегка подрагивала.
      То, что он узнал из письма, никак не укладывалось в голове. Он принялся
перечитывать его еще раз, на этот раз более внимательно.
      Доктор готов был принять Катюшу и позаботиться о ней. При этом просил
сообщить ему номер поезда и дату его прибытия в Огни. И чем скорее, тем лучше,
желательно телеграммой.
      Далее, в письме приводился список фамилий хирургов, практикующих операции
по пересадке органов. Список был небольшим, всего несколько имен, однако...
Сергей тупо смотрел на этот коротенький список и не мог понять, во сне он это
видит или наяву.
      Одна фамилия слепила его, словно была выжжена огнем на поверхности бумаги.

      Свирский, Герман Людвигович.
      Свирский, таинственный, неуловимый Свирский и был тем самым хирургом,
который оперировал его год назад!
      Это известие подействовало на него подобно шоку от электрического тока.

Глава восемнадцатая
      Воскресное утро выдалось дождливым и ветреным. Однако никакая непогода не
могла уже изменить планы Сергея Ростовского.
      Наскоро позавтракав, он навестил Тамару Павловну.
      -- На тебе лица нет, Сережа, -- покачала она головой. -- Что-нибудь
серьезное?
      -- Все в порядке, Тамара Павловна. Нужна ваша помощь.
      -- Я тебя слушаю.
      -- Мой друг дал согласие приютить Катюшу. Необходимо съездить на вокзал и
купить для нее билет. Мне некого об этом попросить, кроме вас. Сам я, по
понятным причинам, сделать этого не могу. Поможете мне, Тамара Павловна?
      Глядя на его несчастное, умоляющее, осунувшееся лицо, сердобольная Тамара
Павловна тут же выразила свое согласие.
      -- Сделаю, Сережа, ради тебя и Катеньки, -- сказала она, на ходу снимая
фартук.
      Сергей тщательно проинструктировал ее, снабдил деньгами на покупку билета,
объяснил, на какой вокзал нужно ехать.
      -- Не волнуйся, Сережа, все будет в порядке. -- Она уже была готова. --
Присмотри здесь за Катюшей.
      Она уехала, а он приготовился ждать. Мрачные предчувствия осаждали его.
То, что он делал, было ему не по душе: отправлять Катюшу совершенно одну, за
тридевять земель, навстречу неизвестности -- было во всем этом что-то
неправильное, ненормальное. Порой ему казалось, что все это с ним происходит во
сне, в страшном, кошмарном, абсурдном сне. Самое ужасное было в том, что он
никак не мог проснуться, стряхнуть с себя весь этот кошмар, повернуть время
вспять, вычеркнуть из жизни (или из сна?) этот жуткий год, принесший столько
страданий и горя.
      Катюша понимала, что происходит что-то очень важное, и не досаждала отцу.
Включив телевизор и свернувшись калачиком в мягком глубоком кресле, она смотрела
свои любимые мультики ("Чип и Дейл", Бог весть какая серия) и лишь изредка
бросала на отца тревожно-вопрошающие взгляды.
      Тамара Павловна вернулась через два часа.
      -- Скорее собирайтесь! -- крикнула она с порога. -- Поезд отходит через
три часа. Вот билет.
      Сергей вскочил.
      -- Сегодня? Не может быть! -- В глубине души, вопреки доводам рассудка, он
все-таки надеялся, что это случится не так скоро, что он сможет побыть с Катюшей
как минимум еще сутки, никак не меньше.
      -- Может, Сережа. Поезда в эту глухомань едут полупустыми, и это несмотря
на самый разгар отпускного сезона.
      -- Папочка, я не хочу уезжать! -- вдруг заплакала Катюша. -- Я хочу быть с
тобой!
      Сердце у Сергея сжалось в крохотный, истекающий жгучей, невыносимой болью,
комок. Он сел на диван и усадил Катюшу себе на колени.
      -- Катюша, маленькая моя, мы же обо всем договорились! Ты поживешь недолго
у дяди Коли, всего лишь несколько недель, а потом я за тобой приеду. Вот
увидишь, тебе там понравится. Ну не плачь, ладно? Ведь ты же уже взрослая.
      Как он сейчас ненавидел самого себя! Ну ничего, за все эти слезы самого
дорогого ему человечка на свете он еще рассчитается, сполна рассчитается с теми
мерзавцами! За одну только крохотную ее слезинку... и рука его не дрогнет.
      Она уже перестала плакать, хотя продолжала изредка всхлипывать. То, что ее
считали взрослой, конечно же, меняло дело. Взрослым плакать не подобает.
      -- Как же ты здесь будешь без меня? -- спросила она, шмыгая носом.
      -- Плохо, Катюша. Очень плохо. Я буду без тебя очень-очень скучать. Но ты
ведь уже большая и должна понимать, что иногда приходится делать такие вещи,
которые тебе не очень нравятся. Понимаешь, у взрослых такая жизнь...
      -- Ну, у детей, положим, жизнь ничуть не лучше, -- рассудительно и
серьезно заявила Катюша, уже окончательно перестав плакать. -- То то нельзя, то
это нельзя. Кругом одни запреты. Ну скажи, разве это жизнь?
      Он невольно улыбнулся. Она неожиданно улыбнулась в ответ -- и ее милое
заплаканное личико расцвело вдруг сотнями, тысячами, миллиардами крохотных
улыбочек.
      -- Понимаешь, папа, -- совсем уже "по-взрослому" заявила она, -- я ведь не
о себе беспокоюсь, а о тебе. Как ты тут будешь без меня, совсем один?
Справишься?
      -- Я буду очень-очень стараться, -- заверил он ее.
      Тут в разговор вмешалась Тамара Павловна, у которой, к слову сказать,
глаза тоже были на мокром месте:
      -- Не волнуйся, Катенька, я за твоим папой пригляжу.
      -- Обещаете, тетя Тамара?
      -- Обещаю, девочка.
      -- Ну тогда ладно, -- сдалась, наконец, Катюша. -- Давайте, что ли,
собираться, а то поезд ждать не будет. А дядя Коля, он какой?
      -- Он тебе понравится, дочка. Вот увидишь, -- сказал Сергей, осторожно
снимая Катюшу с колен.
      На сборы ушло около получаса.
      Теперь оставалось сделать самое главное.
      Сергей отвел Тамару Павловну в сторону и вполголоса сказал:
      -- Ее нужно нарядить под мальчика. Никто не должен знать, что она выходила
из подъезда, понимаете? Иначе все наши труды напрасны.
      Она внимательно посмотрела на него и кивнула.
      -- Понимаю. Я ее сейчас постригу.
      -- Как вы ей объясните эту метаморфозу?
      -- Не волнуйся, Сережа, я найду, что ей сказать. Это я беру на себя. И
одежду ей подберу. У меня кое-что осталось от сына, когда он еще был таким же
сорванцом, как и твоя Катенька. Берегу, сама не знаю зачем.
      Сергей кивнул: никто не справится с этой задачей лучше чем женщина.
      Тамара Павловна увела Катюшу в соседнюю комнату. А через полчаса они вновь
предстали перед нетерпеливо ожидавшим их Сергеем.
      -- Да вы просто волшебница, Тамара Павловна! -- невольно воскликнул он,
глядя на совершенно незнакомого мальчишку, лукаво улыбавшемуся ему из-под
козырька старенькой бейсболки.
      -- Ну как, папочка, я тебе в новом наряде? -- спросил "мальчишка" и
рассмеялся звонким Катюшиным смехом.
      -- Просто класс! -- Сергей был в восторге от свершившейся метаморфозы.
      Катюша снова убежала в соседнюю комнату, чтобы вдоволь повертеться перед
зеркалом. Ей эта новая игра явно была по душе.
      Сергей так никогда и не узнал, какие доводы привела "тетя Тамара", чтобы
заставить его своенравную дочурку изменить свой облик. Уж наверняка доводы были
весьма и весьма убедительными: Катюша с презрением относилась к своим
сверстникам противоположного пола.
      Он еще раз поблагодарил Тамару Павловну за мастерски проведенную "операцию
по изменению пола".
      -- А теперь последние инструкции. Вот вам деньги, -- он вынул из кармана
заранее приготовленные пять стодолларовых купюр и протянул их Тамаре Павловне,
-- отдайте их проводнику того вагона, в котором поедет Катюша, и попросите его
присмотреть за нею в дороге.
      Тамара Павловна с трепетом взяла доллары; по всему ее виду нетрудно было
понять, что такую огромную сумму она держит в руках впервые. Сергею вдруг стало
стыдно: то, что делала для него сейчас эта пожилая женщина, стоило в десятки,
сотни раз больше, чем эти жалкие пятьсот баксов -- однако он до сих пор не дал
ей ни копейки, прекрасно зная, что она все равно ничего не возьмет, да еще и
обидится в придачу. Ну ничего, придет время, и он ее сполна отблагодарит. За все
то добро, что она сделала, делает и еще наверняка сделает для него. Для него и
Катюши.
      -- Второе, -- продолжал он. -- Как только посадите Катюшу в вагон и
убедитесь, что поезд отошел, тут же отправьте телеграмму моему другу. Он ее
встретит. Его адрес и текст телеграммы я вам сейчас напишу. В телеграмме укажете
номер поезда, номер вагона, фамилию проводника -- постарайтесь ее у него узнать,
а также время прибытия поезда на место. Кстати, вы узнали, когда поезд прибывает
в Огни?
      -- Во вторник, в 12.35 пополудни.
      Сергей что-то прикинул в уме. Значит, поезд будет в пути около двух суток.

      -- Прекрасно. Сейчас я вам все напишу.
      Он торопливо написал на тетрадном листке все, что считал нужным, и передал
листок Тамаре Павловне.
      -- Не потеряйте, это очень важно. Вещи уже упаковали?
      -- Не беспокойся, Сережа, все необходимые вещи в чемодане.
      Он решительно замотал головой.
      -- Нет, чемодан не годится -- слишком бросается в глаза. Чемодан может
привлечь их внимание и навести на подозрение, и тогда весь наш камуфляж с
переодеванием пойдет прахом. Нужна какая-нибудь легкая сумка. Брать только самое
необходимое.
      -- Хорошо, Сережа, я сейчас что-нибудь поищу.
      За полтора часа до отхода поезда все приготовления были, наконец,
закончены.
      -- Присядем на дорожку, -- сказала Тамара Павловна. -- А то дороги не
будет.
      Все трое были торжественно серьезны, и даже Катюша, наряженная мальчиком,
была не по-детски деловита.
      Сергей шумно выдохнул и резко поднялся.
      -- Ну, с Богом. Езжайте, Тамара Павловна, поезд ждать не будет.
      Катюша хлопала своими большущими глазенками и не отрываясь смотрела на
отца.
      -- Папа, а ты разве с нами не поедешь? -- спросила она с надеждой.
      Сергей привлек ее к себе и крепко поцеловал в мягкую пухленькую щечку.
      -- Нет, Катюша, вы поедете вдвоем.
      -- Жалко, -- отозвалась она после некоторого раздумья. -- Ладно, папочка,
нам пора. А то мы и правда опоздаем.
      Она чмокнула его в ухо, отвернулась и направилась к двери, на ходу
незаметно смахивая случайную слезинку.
      Тамара Павловна поднялась.
      -- Пора.
      Они наскоро простились. Когда дверь вот-вот готова была уже захлопнуться,
Сергей увидел обращенные к нему большие печальные глаза Катюши, а под ними --
две предательски блеснувшие мокрые дорожки.
      Он немного подождал и осторожно выглянул из-за занавески на улицу. Вскоре
Тамара Павловна и Катюша вышли из подъезда и не торопясь направились в сторону
метро.
      Нужно было быть как минимум ясновидящим, чтобы заподозрить в этой
неспешной прогулке бабушки с внуком заранее спланированную и тщательно
разработанную попытку к бегству.
      Вымотанный и опустошенный, Сергей в бессилии упал на стул.
      Маленькая, хрупкая, беззащитная девочка!... И совсем, совсем одна...
      Жуткая, бездонная пустота проникла в его душу -- и захватила ее всю, без
остатка...
      Тамара Павловна вернулась только к вечеру.
      Все прошло благополучно, сообщила она. Катюшу в поезд посадила, с
проводником договорилась, телеграмму послала.
      Сергей молча кивнул и ушел к себе.
      Он был мрачен и раздражителен, смутная тревога сжимала его сердце, ядом
вливалась в мозг.
      Так надо, так надо, так надо, неустанно твердил он самому себе. Не надо,
не надо, не надо, слышался ему в ответ стук колес уносившего маленькую Катюшу
поезда.
      В десять позвонил Орлов. Позвонил сам, не прибегая к помощи своих
секретарей и помощников. Намеченное торжество, сообщил он, состоится во вторник,
в три часа пополудни. Желал видеть "господина Ростовского" у себя в особняке.
      Думая о своем, Сергей машинально ответил согласием. Положив трубку, тут же
прикинул: в этот час Катюша уже будет в Огнях, под надежной защитой доктора.
      Дай-то Бог, чтобы с нею ничего не случилось!..

Глава девятнадцатая
      Мысли о Катюше преследовали его весь понедельник и половину вторника. А
потом другие проблемы захватили его целиком.
      Сообщив Антонову о времени встречи у Орлова, он к 15.00 уже подъезжал к
особняку "нефтяного короля". На этот раз он добирался сам, воспользовавшись
своим верным и безотказным "фольксвагеном".
      Гости только-только начали съезжаться, однако на стоянке близ парадного
подъезда уже выстроилась вереница роскошных иномарок, среди которых выделялись
два неестественно длинных лимузина: один белый, с кремовым отливом, и второй --
иссиня-черный, ярко блестевший на солнце своими лакированными боками. Старенький
"фольксваген" Сергея на фоне этой роскоши казался каким-то уродцем-недомерком,
гадким утенком, случайно залетевшим в стаю великолепных лебедей.
      Его провели в богато убранный зал, где сам хозяин особняка лично
засвидетельствовал ему свое почтение и представил некоторым из своих гостей:
нескольким директорам компаний и банков, двум министрам, четырем генералам,
занимающим видные посты в генштабе, а также двум-трем президентам каких-то
крупных общественных объединений и фондов.
      Общество здесь собралось куда более солидное, чем на чествовании юбиляра,
где они были на пару с Антоновым двумя неделями раньше. Было еще одно отличие:
никто из средств массовой информации сюда допущен не был. "Узкий" круг друзей
Орлова и его партнеров по бизнесу явно не желал "светиться" в прессе и по ТВ.
Орлов был верен своему слову: встреча была неофициальной. А это значило, что вся
эта внушительная шатия-братия "сильных мира сего" в конце концов перепьется и к
ночи значительную часть светского лоска заметно порастеряет. Однако это мало
волновало его: не позже восьми вечера он отсюда уберется.
      И была еще одна особенность: здесь совершенно не было представительниц
прекрасного пола, что еще раз свидетельствовало о том, что весь этот
великовозрастный "мальчишник" собирается "оторваться" на полную катушку.
Гульнуть, так сказать, по полной программе.
      А программу, следует заметить, Орлов для своих гостей приготовил весьма
обширную: чревоугодие плавно должно было перейти в посещение финской сауны и
бассейна -- здесь же, на территории резиденции "короля", -- а для любителей
бильярда, тенниса и других элитных спортивных увеселений были оборудованы
специальные помещения, теннисные корты и спортивные залы -- и все это блистало
роскошью и чрезмерным великолепием.
      В половине пятого гостей пригласили в соседний зал, где были накрыты
праздничные столы. По толпе приглашенных пронесся вздох восхищения. Такого
изобилия и разнообразия блюд, такой изысканной сервировки, такого великолепия
Сергею видеть еще не доводилось -- как, впрочем, и многим из присутствовавших
здесь гостей, хотя все они, как понял Сергей, были завсегдатаями подобных
"встреч на высшем уровне". Что и говорить -- Орлов знал, как шокировать эту
сановную публику.
      Сергей плохо помнил, как пролетели следующие два часа. Все происходящее
было окутано для него каким-то ирреальным туманом, словно он присутствовал здесь
лишь частью своего "я", кусочком своего сознания.
      Все мысли его снова вертелись вокруг Катюши. Как она добралась? Встретил
ли ее доктор? Все ли у нее в порядке?
      Он вяло ковырялся вилкой в своей тарелке: вид великолепной копченой
астраханской осетрины явно не вызывал у него аппетита. Из напитков налегал
только на минералку и спрайт, а к спиртному, верный своей клятве, не притронулся
вовсе.
      Зато остальные гости поглощали горячительные напитки литрами, ведрами и
цистернами. Здесь, вдалеке от посторонних глаз, им стесняться было некого.
Пустые бутылки то и дело исчезали со столов, уносимые невидимыми официантами, а
на их месте тут же появлялись полные. Водка всевозможных сортов, дорогие вина и
шампанское лилось рекой. Гости напивались буквально на глазах, а некоторые из
них к семи часам уже успели нализаться до поросячьего визга. Услужливые
распорядители бережно сносили их в специально приготовленное для этих нужд
помещение, где им оказывалась необходимая "медицинская помощь".
      А потом появились цыгане. Орлов, дабы блеснуть своей приверженностью
исконно русским традициям, выписал цыганский хор из театра "Ромэн", и те теперь
услаждали непритязательный сановный слух изрядно захмелевших гостей
душещипательными романсами и зажигательными старинными песнями. Кто-то из гостей
пустился в пляс, кто-то, фальшивя, подвывал смуглоликой очаровательной солистке.
Словом, Орлов прекрасно знал, как угодить "узкому" кругу своих друзей и
партнеров.
      Все это зрелище вызывало у Сергея только чувство тошноты. Пожалуй, до
восьми он вряд ли протянет. Еще минут пятнадцать-двадцать -- и он незаметно,
по-английски, исчезнет.


Глава двадцатая
      Он скорее спинным мозгом почувствовал, чем услышал, что за плечами у него
кто-то стоит.
      -- Что же вы ничего не пьете, разлюбезнейший Сергей Александрович? --
услышал он из-за спины чей-то голос -- голос, заставивший его всего напрячься.
-- Или наше общество вам не по нраву?
      Он попытался было обернуться, но чья-то рука властно легла ему на плечо и
пригвоздила к месту.
      -- Не надо оборачиваться, Ростовский, -- шепнул тот же голос в самое его
ухо.
      Он замер. Попытался собраться с мыслями. И тут увидел -- нет, скорее
почувствовал, всем нутром своим ощутил, как чей-то взгляд буравит его мозг.
Сергей перехватил его -- и встретился глазами с Орловым.
      Тот сидел достаточно далеко от него, их разделяло не менее трети зала.
Орлов смотрел на Сергея сквозь все это пространство и буквально сверлил его
своим цепким, немигающим взглядом -- взглядом человека-вампира. Смотрел не
из-под нависших бровей, как обычно, а прямо, открыто, широко распахнув глаза --
так смотрит на жертву удав, намереваясь ее проглотить. Легкая, чуть заметная
усмешка скользнула по плотно сжатым губам "короля" -- и тут же исчезла.
      Что все это значит, черт побери?!
      Смутная, страшная догадка начала вызревать в его мозгу.
      Ощущение руки на плече исчезло. Сергей резко обернулся. Никого. И лишь
вдалеке, в противоположном конце зала он увидел спину человека, быстро
удалявшегося в сторону одного из многочисленных коридоров, ведущих из зала.
      Он вскочил, намереваясь последовать за неизвестным, однако тут же
сообразил, что открытое преследование может вызвать нездоровый интерес к его
персоне со стороны охранников, которых здесь -- Сергей прекрасно знал это -- все
равно что кур нерезаных. Значит, нужно действовать осмотрительно.
      Разыграв из себя заметно подвыпившего человека, которому вдруг срочно
потребовалось в туалет, он, шатаясь, поспешил вслед за давно уже скрывшимся
незнакомцем. Уже у самого выхода из зала он наткнулся на официанта, по одному
виду которого нетрудно было догадаться, что тот прекрасно владеет приемами
карате, дзюдо и айкидо вместе взятыми.
      -- Мне в туалет, приятель, -- заплетающимся языком произнес Сергей.
      "Приятель" молча кивнул и отошел в сторону, освобождая проход в коридор.
Сергей не преминул воспользоваться столь вежливым "приглашением".
      Он должен найти того типа. Найти во что бы то ни стало. Сегодня или
никогда.
      Как и все в этом доме, коридор, по которому мчался Сергей, отличался
роскошью: стены, отделанные панелями из красного дерева; полы, устланные дорогим
ковролином с таким длинным ворсом, что для передвижения по нему требовались
какие-то особые таланты, которыми Сергей явно не обладал -- дважды он едва не
растянулся посреди коридора; вдоль стен тянулась вереница хрустальных
светильников. И еще одна замечательная особенность бросилась ему в глаза: целый
сонм телекамер зорко прощупывал каждый кубический сантиметр всего коридорного
пространства.
      Через несколько шагов коридор свернул вправо. В конце следующего пролета
Сергей вновь увидел всю ту же спину. Он прибавил шаг, однако тот исчез прежде,
чем Сергей успел догнать его.
      То и дело ему попадались заплутавшие гости, выписывающие ногами
замысловатые кренделя и пытающиеся боднуть стену своими убеленными сединами
головами, а один генерал, подперев стену спиной, медленно сползал на пол.
      Путь его, в частности, пролегал через помещение бильярдной; на зеленом
сукне одного из столов сладко похрапывал толстый господин в костюме-тройке и
сбившемся набок галстуке, а рядом, упершись кием в стену для поддержания шаткого
равновесия, набычившись и угрюмо сопя, стоял другой -- в этом втором Сергей
узнал весьма важного банкира.
      Еще дважды Сергей упускал из виду неуловимого незнакомца, сворачивая то в
один, то в другой пролет, пока, наконец, не очутился в коридоре, который
заканчивался тупиком.
      Там, в дальнем конце коридора, стоял здоровенный тип в цивильном костюме и
скучающе пялился на заблудившегося гостя. За официанта он явно себя выдавать не
собирался. Сергей прошел еще несколько шагов, остановился и осмотрелся.
Незнакомец исчез, словно сквозь землю провалился.
      Упустил!
      Выругав себя за свою нерасторопность, Сергей повернул было назад, но
неожиданно обнаружил, что у поворота в следующий пролет -- тот, откуда он только
что пришел -- скучает еще один здоровяк в точно таком же цивильном
костюме-униформе.
      Его загнали в ловушку! Они отрезали ему все пути к отступлению, и теперь,
в этом безлюдном аппендиксе, запросто могут расправиться с ним. Сергей попытался
оценить свои шансы на успех, если вдруг придется схватиться с этими типами,
однако оценка ситуации не вселила в него оптимизм. Да, с такими качками будет не
так-то легко справиться.
      Охранники тем временем, все так же скучая, начали сближаться, медленно
зажимая Сергея в клещи.
      Что им от меня нужно?
      Независимо от ответа на этот казалось бы тривиальный вопрос, ему следовало
как-то выбираться из этого положения, и чем быстрее, тем лучше. А анализом
ситуации можно будет заняться и после -- если, конечно, он останется в живых.
      Однако выхода он не видел. Выхода просто не было.
      Расстояние между ним и его противниками медленно, но верно сокращалось.
Что ж, раз выбора у него нет, придется принимать вызов. Хотя махать кулаками он
сейчас был совершенно не настроен.
      И тут он заметил дверь -- единственную в этом безлюдном аппендиксе. Из-под
двери пробивалась чуть заметная полоска света.
      А почему бы и нет? В конце концов, это шанс. Как знать, может быть эта
дверь выведет его из тупика, в котором он оказался по собственной
неосторожности.
      В два шага он очутился возле двери, резко распахнул ее и шагнул вперед. И
тут же за его спиной встали те два качка, отрезав тем самым путь к отступлению.
      Он стоял на пороге небольшого помещения, добрую половину которого занимал
обширный письменный стол. Из-за стола навстречу ему поднялся невысокого роста
человек с приветливой, словно приклеенной, улыбкой на остром, как у хорька,
лице.
      Это был тот самый человек, которого Сергей только что преследовал.
      Это был тот самый человек, чьи стеклянные глаза преследовали его самого на
протяжении всей прошлой недели.
      Это был человек, которого он где-то когда-то уже встречал. Когда-то
давно...
      -- Наконец-то, Ростовский, -- произнес незнакомец. -- Долго же вы меня
искали.
      И еще голос... Этот голос он уже слышал, и не один раз.
      Незнакомец сделал рукой едва заметный жест, и двое охранников молча
удалились, не забыв плотно закрыть за собой дверь.
      -- Позвольте представиться, -- учтиво продолжал незнакомец, сияя
лучезарной улыбкой. -- Свирский, Герман Людвигович. Прошу любить и жаловать.

Глава двадцать первая
      Странно, но Сергей поймал себя на мысли, что был готов к такому повороту
событий. То, что тот таинственный незнакомец, который то и дело вставал у него
на пути, был именно Свирским, казалось ему теперь само собой разумеющимся.
Откровением для него стало совсем другое.
      Орлов. Именно Орлов и был тем человеком, который год назад завладел его
почкой!
      Это, действительно, явилось для него полной неожиданностью.
      Весь тот сумбур обрывочных сведений, хранящихся в его голове, неожиданно
обрел конкретные очертания, четкую логическую стройность. Все вдруг встало на
свои места.
      Свирский, продолжая улыбаться, внимательно следил за реакцией своего
"гостя".
      -- Да-да, Ростовский, -- кивнул он, -- вы на верном пути. Я и есть тот
самый Свирский, которого вы с таким упорством ищете уже более месяца. Еще
день-два, и вы бы сами на меня вышли. Следует отдать должное вашим друзьям в
Огнях: они поработали на славу. Однако, Ростовский, вы переступили грань,
переступать которую вам не следовало. Поэтому я вынужден был предвосхитить
события. Я привык контролировать ситуацию и направлять ее в нужное мне русло. Вы
здесь потому, что так хочу я.
      Сергей уже оправился от первого потрясения.
      -- Это вы делали мне операцию? -- глухо спросил он.
      -- По изъятию почки? Разумеется, я.
      Пелена, окутывающая его память, окончательно прорвалась. Сергей наконец
вспомнил, где видел эти бесцветные, неподвижно-стеклянные глаза.
      ...я лежу на операционном столе, сознание слабой затухающей ниточкой
пульсирует в моем мозгу... яркий белый свет бьет в лицо... чей-то силуэт
склоняется надо мной... нижняя часть лица скрыта за белой марлевой повязкой, на
голове -- хирургический колпак, низко надвинутый на брови... видна только узкая
полоска глаз... тех самых глаз... в вену у локтевого сгиба впивается игла... по
телу разливается сладкая, удивительная истома... я проваливаюсь в глубокую,
бездонную яму... погружаюсь во тьму, которая окутывает мое сознание плотным
саваном... тьма... ничего, кроме тьмы... и только глаза продолжают слепить своей
стеклянной неподвижностью...
      Звук голоса Свирского вернул его к действительности.
      -- Довольно, Ростовский. Вечер воспоминаний мы устроим после. А сейчас --
к делу. Надеюсь, вы понимаете, что мне известен каждый ваш шаг, каждое ваше
телодвижение? Если вы этого еще не поняли, то смею вас заверить, что это именно
так. Скажу больше: я не только контролирую ваши действия, но и в большинстве
случаев направляю их. Если хотите, я -- генератор вашей судьбы. -- Он снова
расплылся в слащавой улыбке. -- Красиво звучит, не так ли? Но оставим лирику. --
Он взял небольшую паузу. -- К слову сказать, господин Антонов именно вам должен
быть благодарен за ту чудесную "случайность", сведшую его с Владимиром
Анатольевичем Орловым. Или вы до сих пор наивно полагаете, что встретиться с
Орловым вот так запросто, с глазу на глаз, под силу простому смертному? Глубоко
заблуждаетесь, Ростовский. Для Владимира Анатольевича ваш Антонов -- все равно
что назойливая муха, от которой в лучшем случае можно отмахнуться, в худшем же
-- просто прихлопнуть. Думаю, вы уже поняли: вся эта операция полностью
спланирована и осуществлена вашим покорным слугой. Кстати, насчет операции. --
Он снова выдержал паузу. -- Да, я хирург, и хирург, смею вас заверить, высокой
квалификации. И как хирург я провел не один десяток сложнейших операций, в том
числе и по трансплантации органов. Вот этими самыми пальчиками, Ростовский.
Однако меня всегда привлекали операции более широкого масштаба -- операции,
далеко выходящие за рамки чисто медицинских аспектов. Именно потому я и здесь, а
не в какой-нибудь грязной, вонючей клинике.
      -- Еще бы! -- с сарказмом заметил Сергей. -- Здесь и платят, поди, не в
пример больше.
      -- Разумеется, -- тут же ответил Свирский, пропуская сарказм мимо ушей. --
Мой талант стоит больших денег, Ростовский. Я привык, чтобы мой труд оплачивался
сполна. Впрочем, вас это не касается, -- закончил он резко.
      Сергей невольно сжал кулаки.
      Как же мне хочется тебе врезать! Размазать твою поганую улыбочку по стенам
твоего паршивого кабинета!..
      Свирский, похоже, уловил это желание во взгляде своего "гостя", однако и
ухом не повел.
      -- Что вы от меня хотите? -- в упор спросил Сергей, едва себя сдерживая.
      -- Вопрос по существу, и вы получите на него ответ -- но позже. Замечу
лишь, что вы представляете для нас определенный интерес. Согласитесь, что в
противном случае с вами никто церемониться бы не стал. И в первую очередь -- я.
      Сергей попытался было что-то возразить, однако Свирский пресек эту попытку
движением руки.
      -- У меня мало времени, Ростовский, да и вам пора убираться отсюда.
Закончим этот разговор. Теперь вы знаете достаточно, чтобы сделать
соответствующие оргвыводы. Правильные выводы, Ростовский. Можете ехать. Мои люди
проводят вас.
      Дверь распахнулась, и на пороге вновь возникли "качки" из личной охраны
господина Свирского.
      Что ж, расквитаться с ним, видимо, придется в следующий раз.
      Сергею ничего не оставалось делать, как направиться к выходу. Им овладела
какая-то странная, до нелепости абсурдная мысль: почему-то казалось, что
Свирский сейчас возьмет и скажет: "Проводите-ка заключенного в его камеру".
      Однако Свирский напутствовал его совсем иначе:
      -- И помните, Ростовский, день сюрпризов для вас только начался...
      Если бы Сергей не пропустил этих последних слов мимо ушей, возможно, он
как-то сумел бы подготовиться к тому страшному удару, который ждал его дома.

Глава двадцать вторая
      В половине десятого он был уже дома. Вернее, возле дома, так как до
квартиры дойти так и не успел. Поставив машину под своими окнами -- везти ее в
гараж просто не было сил: за день он устал, как собака, -- у входа в подъезд
Сергей совершенно неожиданно столкнулся со знакомой почтальоншей, которая обычно
обслуживала их район. Она окинула его суровым взглядом и проворчала:
      -- Ну наконец-то! Я к вам уже третий раз захожу. Делать мне больше нечего,
как в свой выходной по ночам телеграммы разносить!
      Сердце его словно обдало кипятком.
      -- Телеграммы? Какие телеграммы?
      -- Обыкновенные! Нате, распишитесь, вот здесь.
      Она сунула ему квитанцию с огрызком карандаша. Не глядя, Сергей поставил
привычную закорючку. Рука дрожала, его бил нервный озноб.
      Телеграмма? От кого? Оттуда, из Огней? По расчетам, Катюша уже девять
часов как должна находиться под опекой доктора. Послание наверняка от него.
      Продолжая ворчать, она всучила ему телеграмму и заковыляла прочь. А он,
едва сдерживая сердцебиение и сгорая от нетерпения, развернул долгожданное
послание -- и при свете ночного фонаря прочитал следующее:
      "Девочки в поезде нет. Проводник страшно перепуган. Клянется, что была.
Следов так и не нашел. Немедленно выезжаю. Твой друг".
      Казалось, что в голове взорвалась водородная бомба. Он тупо смотрел на
этот проклятый листок бумаги -- и ничего не видел. В глазах стоял черный туман,
буквы расползались, самым невероятным образом сплетались в какие-то замысловатые
фигуры и каббалистические символы, а потом растворялись -- чтобы тут же
проявиться вновь.
      Самое страшное, что могло случиться, все-таки случилось. Катюша исчезла.
Ее похитили. Было совершенно очевидно: Свирский провел очередную свою
"операцию", и провел блестяще.
      Сердце пронзила тупая боль. Он зажмурился, до хруста в зубах сжал челюсти
и застонал. Не застонал -- завыл, от отчаяния и бессилия -- так, как воют,
наверное, одинокие старые волки в длинные морозные зимние ночи.
      Ноги несли его неизвестно куда. Он не отдавал себе отчета, где он сейчас
находится, куда идет, сколько времени уже шатается по темным пустым дворам. Мир
перестал для него существовать, остался только он один -- он и его отчаяние.
      Бедная, бедная девочка! Где она сейчас, маленькая, беспомощная, такая
родная и такая далекая? Жива ли?.. О, нет, даже мысль об этом не имела права на
существование, не говоря уже о каких бы то ни было вопросах, хотя бы и
обращенных к самому себе. Жива -- иначе все, все, все теряло смысл.
      В памяти внезапно всплыли последние слова Свирского. "День сюрпризов для
вас только начался". Им вдруг овладела дикая ярость, какая-то животная жажда
крови. Он убьет этого мерзавца! Прямо сейчас, сию минуту, вернется назад, в их
великосветский притон, и снесет ему башку, размозжит череп, затопчет ногами!
Выпотрошит, как последнюю свинью! А потом доберется и до Орлова. Эти подонки не
имеют права жить.
      Не имеют. И не будут -- в этом он готов был поклясться. Однако таким путем
он не спасет Катюшу, напротив, подвергнет ее жизнь еще большему риску. А жизнью
ее рисковать он не имел права.
      Мир вновь обретал свои привычные очертания. Он огляделся -- и вдруг
почувствовал, как откуда-то изнутри, из самых потаенных глубин его существа
поднимается, растет что-то мощное, могучее, некий сгусток энергии, концентрат
воли, разума, силы.
      Голова была совершенно ясной, мысли работали быстро и четко.
      Действовать! Действовать с умом, тщательно взвешивая каждый свой шаг.
Только он один может спасти Катюшу, свою маленькую девочку. И он спасет ее,
спасет несмотря ни на что, даже если весь мир вокруг него рухнет, сгинет,
полетит в тартарары, ко всем чертям.
      Однако прежде всего он должен был узнать, что же в конце концов хочет от
него Свирский. Сергей был уверен: этот мерзавец не заставит себя долго ждать и
наверняка скоро объявится. Слишком долго держать в заложницах маленькую девочку
-- это весьма и весьма рискованно.
      Он остановился. В десятый раз перечитал телеграмму. "Твой друг", --
гласила подпись. Твой друг. Друг, который всегда готов прийти на помощь, в любую
минуту, даже самую страшную. "Немедленно выезжаю". Он уже едет, уже в пути, уже
мчится ему на помощь.
      Сергей понимал: в этой ситуации без твердой, надежной руки друга ему не
обойтись. Оставалось только ждать.
      Он направился к дому. В пустую, холодную квартиру, возвращаться в которую
совсем не хотелось. Что он скажет Тамаре Павловне? Правду? Нет, правду он
сказать не мог.
      Войдя в свой подъезд, едва освещенный вздрагивающим светом люминесцентной
лампы, он тяжело зашагал по ступенькам. Ехать на лифте почему-то не было
желания. Он шагал и думал, какая же все-таки подлая эта штука -- жизнь.
      А, может быть, заявить в милицию? Как никак, криминал налицо: похищен
ребенок. Однако, что он сможет доказать? Указать на Свирского как на похитителя?
Глупо. Тот от всего откажется. "Какая девочка? Не знаю я никакой девочки. Вы что
на меня повесить собираетесь? На меня, заслуженного хирурга и представителя
самой гуманной профессии! Ростовский? Какой Ростовский? В первый раз слышу. Что?
Почка? Никакой операции я не делал. Это же абсурд, чистейшей воды абсурд! И
наветы господина Ростовского. Требую привлечения его к ответственности за
клевету на честного человека!" Да никто его заявления всерьез и не примет. Да,
девочку они будут искать, это их обязанность -- только не там, где нужно. И не
найдут. Объявят без вести пропавшей. Покажут ее фотографию по всем каналам ТВ.
"Ушла из дома... в последний раз ее видели... если кто-нибудь что-то знает...
просьба сообщить по телефонам..." Не дай Бог, еще Тамару Павловну к
ответственности притянут как наиболее вероятного похитителя! Нет, в милицию
заявлять нельзя. Тем более, что этим можно только все испортить. Кто знает, как
поведет себя тогда Свирский и что ждет в этом случае Катюшу? Нет, риск здесь
недопустим...
      Еще один пролет -- и он дома. Однако "день сюрпризов" продолжался: на
ступеньках, возле его двери, сидел Павел Смирнов.
      Рядом, в двух шагах от него, валялась более чем наполовину опорожненная
бутылка "Смирновской". Павел сидел, уронив голову на грудь, что-то мычал и
слегка покачивался из стороны в сторону. Звук шагов поднимавшегося по лестнице
Сергея заставил его медленно поднять голову.
      Он был в стельку пьян. Его мутный взгляд медленно сфокусировался на
Сергее. Павел шумно выдохнул, икнул и, едва ворочая языком, сказал, всего только
два слова:
    -- Лариса умерла.

Глава двадцать третья
      Когда человека долго бьют, он в конце концов перестает ощущать удары. Боль
как бы притупляется, возникает своего рода привычка к боли.
      Сергей достиг именно такого состояния. Слова, произнесенные Павлом,
застряли где-то в барабанных перепонках, лишь слегка царапнув его мозг. Нет, он
услышал их, не мог не услышать -- однако смысл их каким-то странным образом
ускользал от него, словно произнесены они были на чужом, незнакомом языке.
Единственное, что он почувствовал, это страшную, безмерную, безграничную
душевную усталость, граничащую с абсолютной апатией.
      Ноги сами собой подкосились, и он медленно опустился на ступеньку рядом с
Павлом.
      -- Повтори, -- тихо сказал он.
      -- Ларисы... -- Павел всхлипнул, -- больше нет. П-понимаешь? Нету больше
нашей Ларочки...
      Он шмыгнул носом, голова его вновь упала на грудь, плечи затряслись в
беззвучных рыданиях.
      Сергей сидел и невидящим, отрешенным взглядом смотрел в пустоту. Мозг его
был полностью заблокирован, душа окуталась плотным непроницаемым коконом.
Страшная истина отторгалась им, разбивалась о стену абсолютного невосприятия.
      Так они просидели несколько минут. Постепенно, капля за каплей, атом за
атомом, порция за порцией смысл страшных слов начал просачиваться в сознание
Сергея. Состояние апатии медленно уходило. Ощущение невосполнимой утраты
внезапно нахлынуло на него, оглушило своей ужасной реальностью.
      -- Что ты сказал?! -- заорал он, вскакивая.
      Павел вскинул голову и ту же вновь ее уронил.
      -- Как все глупо получилось! -- пробормотал он. -- Как глупо, подло,
неправильно!..
      -- Ты пьян! Этого не может быть! -- наступал на него Сергей.
      -- Этого не должно было быть, однако оно есть. Ларочка умерла...
      -- Врешь, сволочь! -- выкрикнул Сергей, сжимая кулаки. -- Что ты с ней
сделал? Говори! Где она?
      Щелкнул замок, и на пороге соседней квартиры, привлеченная шумом на
лестнице, показалась Тамара Павловна. Она была бледной, осунувшейся, как-то
сразу постаревшей.
      -- Что тут происходит? Сережа, это ты?
      -- Я, Тамара Павловна. -- Голос его был деревянным, неживым. -- Не
волнуйтесь, все в порядке. У нас здесь мужской разговор.
      -- Кто это с тобой? -- с тревогой спросила она.
      -- Коллега по работе. Идите к себе, Тамара Павловна. Нам просто нужно
поговорить.
      Однако она не уходила.
      -- О Катюше что-нибудь известно?
      В душе у Сергея что-то перевернулось. Этого вопроса он боялся больше
всего.
      -- Да. Все в порядке. Все в полном порядке.
      Она все еще не уходила. Что-то удерживало ее, что-то необычное, неуловимое
в голосе Сергея.
      -- Что-то не так, Сережа?
      -- Все в полном порядке, -- словно заученный урок, твердил он все ту же
фразу. -- Не беспокойтесь, Тамара Павловна.
      Она ушла, явно не удовлетворенная его ответом.
      Сергей резко повернулся к Павлу. Глаза его горели каким-то безумным огнем.

      -- Говори! Что с ней?
      Павел, шатаясь, поднялся и прислонился спиной к стене. Потом поднял голову
и в упор, не мигая, уставился на Сергея.
      -- Ее сбила машина. Сегодня вечером, мы как раз шли с работы. Я видел...
-- Он вдруг закатил глаза, всхлипнул и застонал. -- Не знаю, как все это... и
почему... никто даже и глазом моргнуть не успел. Машина вылетела откуда-то из-за
угла и на полной скорости... Нет, не могу... как сейчас все вижу... Она умерла
почти сразу, у меня на руках. Что-то шепнула напоследок...
      -- Что? Что?! -- Сергей схватил бывшего друга за лацканы пиджака и с силой
тряхнул. -- Что она сказала? Говори!
      -- Не помню... что-то вроде: "Скажи Сереже..."
      -- Что? Что "скажи"?
      -- Ничего. Она не успела... ничего добавить... Да отпусти ты меня!..
      Сергей медленно разжал руки, достал сигарету и закурил. В голове
пульсировала одна только мысль: "Не может быть... не может быть... не может
быть..."
      Сначала Катюша, потом Лариса... и все сразу, в один день... нет, он этого
не вынесет!..
      Павел снова опустился на ступеньку. Он плакал, как ребенок, размазывая
руками слезы по грязным щекам.
      -- Как же это, а?.. как же это... -- жалобно бормотал он, всхлипывая.
      -- Иди домой, -- тихо сказал Сергей.
      -- Не могу. Не могу, понимаешь? Там пусто... пусто...
      Как Сергей его сейчас понимал! Пустой дом, пустая квартира -- и ты, один
на один со своим горем, со своими мыслями, от которых хочется сойти с ума.
      -- Иди домой, -- мягко повторил он.
      Павел покачал головой.
      -- Может, выпьешь? -- сказал он. -- У меня, кажется, еще осталось. За
Ларису.
      -- Нет.
      -- Не хочешь? -- Голос у Павла задрожал. -- Не хочешь выпить за нее?
      -- Это ее не воскресит. -- Сергей говорил медленно, чуть слышно.
      -- Увы, ты прав. Ты тысячу раз прав... Понимаешь, мне не к кому было
пойти... кроме тебя. Не к кому, понимаешь? Ведь у меня никого... А, пустое все
это... Никому это не надо...
      Павел поднялся, махнул рукой и поплелся вниз, сгорбившийся, поникший,
как-то сразу постаревший. Он шел и что-то бормотал себе под нос, разговаривая
сам с собой. Вскоре хлопнула подъездная дверь -- и стало очень тихо.
      На часах было полпервого ночи.

Глава двадцать четвертая
      Войдя в квартиру, первым делом Сергей повсюду включил свет. Он не мог
находиться в темноте, темнота давила на него, напоминала о смерти, могильном
холоде, небытии. Ему хотелось много, очень много света, яркого, ослепляющего
света.
      Он стоял посреди комнаты, окутанный электрическим светом, и ни о чем не
думал.
      Он боялся думать. Боялся мыслей. Отвлечься, отвлечься от всего этого,
переключиться на что-то другое. Направить мысли в другое русло. Хотя бы
ненадолго, пока весь этот ужас не уляжется в душе. Пока мозг, не готовый
вместить в себя все это, еще слишком взрывоопасен.
      Он достал компакт-диск. Поставил на проигрыватель. Зазвучала тихая,
мягкая, обволакивающая музыка. Филип Гласс. Его любимый композитор.
      Но легче не стало.
      Тогда он бросился на кровать, зарылся головой в подушку и дико, истошно
закричал. Ему казалось, что от этого крика рухнет мир, померкнут звезды,
рассыплется вселенная, но... ни единого звука не вырвалось из его глотки. Его
крик был направлен внутрь -- туда, где кровоточила страшная обнаженная рана -- в
собственную душу. Он чувствовал, как обрывается важная, очень важная ниточка в
его жизни, как сама жизнь, сотканная из таких вот ниточек, поблекла, потускнела,
обескровилась, истончилась до предела. Словно невидимый вампир высасывает из нее
кровь, каплю за каплей, мгновение за мгновением...
      Вампир... Смутное воспоминание забрезжило в его сознании, какая-то
странная, нечеткая ассоциация медленно всплывала в памяти. Вампир...
      Орлов!
      Да, именно Орлов всегда чем-то напоминал ему вампира: было в его глазах
что-то мерзкое, неживое, паразитическое, что-то от мифического чудовища,
питающегося человеческой кровью.
      Истина молнией сверкнула в его мозгу и заставила резко вскочить с кровати.
Это Орлов, Орлов повинен в смерти Ларисы! Он и его приспешники, во главе с
подонком Свирским! Это их рук дело!
      Боль от невозвратимой утраты немного отступила, уступив место ярости.
Ярость сжигала, бурлила, огненным вихрем металась в его груди, ища выхода,
какой-нибудь отдушины, готовая выплеснуться наружу и затопить все и вся.
      Этим двоим больше не жить -- Орлову и Свирскому. Сейчас, в эту страшную
для него минуту, самую страшную минуту в его жизни, Сергей подписал им смертный
приговор. Око за око, зуб за зуб -- так гласит старая библейская истина. Отныне
эта истина станет его путеводной звездой.
      Теперь его ничто не остановит. Ничто и никто.

Глава двадцать пятая
      В два часа ночи раздался телефонный звонок. Звонили по мобильному.
      Это мог быть только Свирский.
      Стиснув зубы, Сергей схватил трубку.
      -- Очень, знаете ли, захотелось снова услышать ваш голос, Ростовский, --
жизнерадостно вещал Свирский. -- Как настроение? Надеюсь, вам понравился мой
сюрприз?
      Сергей молчал. Он не мог ничего говорить. Не мог и не хотел.
      -- Вижу, что вы в восторге, -- продолжал глумиться Свирский. -- Теперь вы
понимаете, к чему ведет непослушание? А я ведь вас предупреждал, Ростовский!
Слов же своих на ветер я бросать не привык. А, вы думали, что все это шутка? Так
ведь, Ростовский? Ан нет, оказалось, что всерьез. Кстати, если вы еще не поняли,
хочу сообщить: ваша девочка у нас. Смею вас заверить: с ней все будет в порядке
-- если, конечно, мой урок пошел вам на пользу. Вы ведь не хотите и ее потерять,
не так ли?
      -- Мразь! -- вырвалось у Сергея.
      -- Не надо эмоций, Ростовский, -- как ни в чем не бывало продолжал
Свирский. -- Это только вредит делу. А дело нам предстоит большое, уж можете мне
поверить. Кстати, примите мои соболезнования в связи с внезапной кончиной вашей
супруги. От несчастного случая никто не застрахован, знаете ли. Что ж, такова,
значит, у нее судьба. Увы.
      -- Зачем вы это сделали? -- выдавил из себя Сергей. -- Зачем?
      -- Не надо так волноваться, Ростовский. Раз что-то сделано, значит так
надо. -- Голос у Свирского внезапно стал жестким. -- Это предупреждение,
Ростовский. Больше предупреждений не будет. Не забывайте, что ваша дочь у меня в
руках. Будете благоразумны, и она останется жива. Кстати, наблюдение за вашей
квартирой и вами лично я снимаю. В этом больше нет необходимости. Так что можете
спать спокойно. Все. Завтра вы узнаете, что мне от вас нужно.
      Короткие гудки. Свирский дал отбой.
      Какое-то время Сергей стоял неподвижно, с закрытыми глазами, и слушал,
слушал, слушал, как настойчивыми короткими импульсами гудит телефонная трубка.
Потом размахнулся и с силой запустил трофейный аппарат в стену. Брызнули в
разные стороны осколки.
    x x x
      На следующий день, утром, когда Сергей вошел в кабинет Антонова, тот сразу
заметил, что с его любимцем что-то происходит.
      -- Ты плохо выглядишь, Сергей, -- сказал Антонов, критическим взглядом
окидывая осунувшееся, землистого цвета лицо своего сотрудника. -- Проблемы?
      -- Проблемы, Валерий Геннадьевич. И очень серьезные. -- Сергей на
мгновение запнулся. -- У меня умерла жена.
      Антонов нахмурился, хрустнул пальцами, встал, прошелся по кабинету, снова
сел.
      -- Так, -- произнес он, не решаясь поднять на Сергея глаза. -- Та-ак.
      -- Ее сшибла машина, вчера вечером. Сегодня утром звонили из милиции и
просили приехать на опознание.
      Антонов кивнул.
      -- Извини, Сережа, я не знаю, что нужно говорить в подобных случаях.
Выражать соболезнования не люблю. Скажу лишь только одно: держись. Мне,
действительно, очень жаль. Недели тебе хватит?
      -- Хватит.
      -- Лады. Организацию похорон и все расходы я возьму на себя. Я знаю, тебе
сейчас не до этого. Если что, звони, не стесняйся. Сообщи, если недели будет
мало. Как придешь в себя, возвращайся.
      -- Спасибо, Валерий Геннадьевич.
      Сергей был тронут участием шефа, но еще больше он был благодарен ему за
то, что это участие не было навязчивым, а, скорее, чисто деловым: он бы сейчас
не вынес банального выражения соболезнования и жалости к себе. Он вообще не
любил, когда его жалели, особенно в трудные для него минуты. Он не верил в чужую
жалость.
      Однако он не торопился уходить: у него было еще одно дело к Антонову.
      -- Валерий Геннадьевич, я хотел бы задать вам несколько вопросов.
      -- Спрашивай, Сережа.
      Прежде чем приступить к делу, Сергей тщательно взвесил каждое слово.
      -- Помните нашу первую встречу с Орловым?
      -- Разумеется.
      Сергей в упор смотрел на своего шефа.
      -- Откуда вы узнали, что он будет на том юбилее?
      На лице Антонова отразилось откровенное удивление, смешанное с тревогой.
      -- Зачем тебе это? -- сухо спросил он.
      -- Я должен знать, Валерий Геннадьевич, -- твердо, не отрывая глаз от лица
шефа, произнес Сергей.
      Несколько секунд они в упор смотрели друг другу в глаза.
      -- Хорошо, -- выдохнул Антонов, -- я тебе скажу все. О появлении Орлова на
том самом юбилее мне сообщил Алексеев, твой бывший шеф.
      Так. Это уже становится интересным.
      -- Алексеев? -- переспросил Сергей.
      -- Он самый. Алексеев знал, что я ищу богатого заказчика. -- Антонов
закурил. -- Надо признаться, меня это удивило. Он и сам вполне мог бы взять на
себя такой проект, а меня, если потребуется, пригласить в качестве
субподрядчика. Однако он полностью устранился от этого дела, предоставив мне
возможность работать с Орловым напрямую.
      -- А вам не показалось, что Орлов заранее был предупрежден о вашем желании
встретиться с ним?
      Антонов долго молчал.
      -- Была такая мысль. Словно Орлов уже ждал меня. Есть здесь для меня много
непонятного. Обычно в бизнесе так не делается: богатых клиентов направо и налево
не раздают.
      -- Вы говорите, что Орлов, возможно, уже ждал вас. Кто мог предупредить
его о том, что вы тоже будете там?
      -- Да кто угодно! Хотя... вероятнее всего, это был все тот же Алексеев.
Если это так, то странную роль он на себя взял -- роль сводника. Признаюсь
честно, я как-то над этим не задумывался. Когда в руки плывет перспективный
заказ, на многое закрываешь глаза. Здесь важен результат.
      -- Алексеев знаком с Орловым? -- в упор спросил Сергей.
      Антонов снова замолчал, тщательно обдумывая ответ.
      -- Да, насколько мне известно. Совершенно случайно мне довелось узнать,
что в прошлом году, по-моему, в сентябре, Орлов сосватал Алексееву одного очень
крупного западного поставщика. Контракт с ним принес Алексееву, если не
ошибаюсь, что-то около пятнадцати миллионов долларов.
      Сердце у Сергея бешено заколотилось.
      Сентябрь прошлого года! Сразу после операции по пересадке почки. Все
сходится к тому, что Алексеев и Орлов... Неужели они заодно?!
      Мысль работала быстро и четко.
      -- Что может связывать Алексеева с Орловым?
      Антонов пожал плечами.
      -- Понятия не имею. Здесь тоже много белых пятен. Ведь и дураку понятно,
что Алексеев для Орлова -- слишком мелкая сошка. Орлов одним росчерком пера
может купить сотню таких Алексеевых, и это ничуть не скажется на бюджете его
концерна.
      -- Вы часто встречаетесь с Алексеевым?
      -- Я с ним вообще не встречаюсь. Так, по телефону изредка
переговариваемся.
      -- Обо мне речь часто заходит?
      Антонов пристально посмотрел на Сергея.
      -- Мне не совсем понятна логика твоих вопросов, Сережа. Что все это
значит?
      -- Валерий Геннадьевич, это очень важно. Для меня.
      -- Ну хорошо, -- кивнул Антонов, хотя Сергей прекрасно видел, что эта игра
в вопросы и ответы уже заметно тяготит его шефа. -- Действительно, Алексеев
иногда интересуется тобой. Это и понятно: именно по его рекомендации ты
работаешь у меня. Знать, как справляется с работой его протеже, -- это,
согласись, в порядке вещей. Еще вопросы есть?
      -- Все, Валерий Геннадьевич, вопросов больше нет.
      Антонов с минуту молчал, с интересом наблюдая за Сергеем.
      -- А теперь вопрос у меня, -- сказал он. -- Пойми меня правильно, но я
сейчас себя чувствовал так, словно нахожусь в кабинете у следователя. Твои
вопросы явно выходят за рамки компетенции сотрудника компании "Финсофт". То, что
я тебе только что сообщил, вообще-то, относится к разряду конфиденциальной
информации. Я прекрасно к тебе отношусь, у меня на твой счет далеко идущие
планы. Если уж быть до конца откровенным, я намереваюсь ввести тебя в состав
Совета директоров нашей фирмы. Я был с тобой достаточно откровенен именно
потому, что считаю тебя членом своей команды, человеком, которому можно доверять
и который никогда тебя не предаст. Так вот, я повторю свой вопрос: что все это
значит? Чем вызван весь этот интерес к личности Орлова? Я надеюсь, что на мою
откровенность ты ответишь тем же.
      Сергей чувствовал себя припертым к стене. Так или иначе, ему придется
что-то рассказать Антонову. Может быть, даже все. Но только не сейчас. У него
уважительная причина: только что умерла его жена, и сидеть здесь, рассказывая о
своих проблемах, он не имел возможности. По крайней мере, это был его козырь,
позволяющий отсрочить объяснение с Антоновым.
      -- Валерий Геннадьевич, -- сказал он, -- я вам все расскажу -- но позже.
Сейчас у меня совершенно нет времени, а разговор предстоит долгий. Извините, но
меня ждут в милиции.
      Антонов кивнул.
      -- Хорошо, отложим наш разговор на потом. Но помни, -- он многозначительно
посмотрел на Сергея, -- в этом море водится слишком много акул. Как бы они тебя
не сожрали.
      Уже сожрали. Живьем. Со всеми потрохами.
      -- Спасибо за предупреждение, Валерий Геннадьевич. Извините, мне пора. Еще
раз спасибо.
      -- Удачи тебе, Сережа. -- Антонов поднялся. -- И учти, если нужна будет
помощь, обращайся прямо ко мне. В любое время суток, по любому вопросу. По
любому, слышишь?
      Сергей поблагодарил и поспешил удалиться.
      Теперь он понял все: Алексеев просто-напросто продал его Орлову, продал за
контракт в пятнадцать миллионов долларов. Он вспомнил свой визит к бывшему шефу
на второй день после своего возвращения из Огней; вспомнил слова Тимура,
охранника Алексеева, о том, что тот куда-то звонил и при этом упоминал имя
Сергея Ростовского. Теперь он знал: Алексеев звонил Орлову. Или Свирскому?
Впрочем, какая разница?
      Алексеев предал его, и за это он ответит. И довольно об этом.
      Теперь об Антонове. Сергей плохо знал этого человека, и потому доверить
ему свои проблемы не мог. Кто знает, как он поведет себя, когда узнает, что
Сергей злоумышляет против самого Орлова? Ведь Орлов для него -- это прежде всего
богатый заказчик, неиссякаемый источник благополучия и благосостояния фирмы
"Финсофт". Своими действиями Сергей ставит под удар пресловутый проект,
взлелеянный Антоновым и уже пустивший корни в нефтяной империи Орлова. Не
поставит ли Антонов интересы бизнеса выше интересов одного из своих сотрудников,
как это сделал, например, Алексеев? Этого Сергей не знал. Уже наученный горьким
опытом, ручаться за Антонова он бы не стал. Риск был слишком велик.

Глава двадцать шестая
      Сергей смутно помнил, что последовало за этим. Поездка в морг для
опознания умершей, долгая и совершенно бессмысленная беседа со следователем,
оформление каких-то документов, соблюдение необходимых и тягостных формальностей
-- на всю эту канитель ушел едва ли не целый день. Сергей находился в каком-то
сомнамбулическом трансе, послушно выполняя все, что от него требовалось --
словно это был не он, а его механический двойник, робот, зомбированная
марионетка, лишенная души.
      Наконец все было кончено. Вымотанный до предела, уставший как собака,
плохо отдавая себе отчет, что все это происходит на самом деле и именно с ним,
он отправился домой. В голову лезли какие-то мысли, и, как он ни старался их
отогнать, они упорно продолжали осаждать его.
      Вот и Лариса внесла посильную лепту в дело статистики дорожно-транспортных
происшествий. Наверняка и в "Дорожном патруле" покажут -- они там, в "Патруле",
большие охотники до "жареного". Или "Петровка 38" расстарается...
      Мысли его, слепо блуждая по лабиринтам сознания, добрались и до Тамары
Павловны. А ведь она наверняка все увидит по телевизору! Сергею стало не по
себе. Не хватало еще объяснений с соседкой! Однако он понимал: оно неизбежно.
Что ж, придется пройти и через это.
      Уже недалеко от дома его путь внезапно преградила черная "Волга". Та
самая, которая возила его в особняк Орлова. Он узнал бы ее среди тысяч других.
Сергей резко затормозил.
      Мелькнула ненавистная физиономия Свирского. Встретившись взглядом с
Сергеем, Свирский поманил его пальцем, приглашая в свою машину. Сергею ничего не
оставалось делать, как повиноваться. Сейчас он полностью зависел от этого
человека.
      Когда Сергей расположился рядом с ним за заднем сидении, Свирский молча
кивнул сопровождавшему его водителю. "Волга" резко рванула с места.
      -- Хочу вас сразу предупредить, Ростовский, -- начал Свирский, -- ваши
знания теории и практики восточных единоборств вам сейчас не понадобятся.
Оставьте эмоции при себе -- у нас чисто деловая встреча. Надеюсь, вы меня
поняли?
      -- Хорошо, я убью вас в другой раз, -- мрачно отозвался Сергей.
      -- Прекрасно. А теперь -- к делу. Я буду предельно краток. А вы слушайте и
мотайте на ус, это в ваших же интересах. -- Свирский выдержал небольшую паузу.
-- Орлов болен, и болен серьезно. Как врач, я знаю это. Почка, которую вы,
Ростовский, любезно предоставили в его распоряжение, исчерпала свой ресурс. Ему
нужна еще одна почка. Ваша почка, Ростовский, ваша вторая почка.
      Сергей похолодел.
      Так вот оно что!
      -- Это же значит, что я... -- начал было он -- и запнулся.
      Свирский кивнул.
      -- Именно. Однако это единственное условие освобождения вашей дочери. Нам
нужна ваша почка, и мы ее получим. Вам решать, отдадите вы ее добровольно -- и
тогда ваша дочь обретет свободу, или мы заберем почку силой. В последнем случае
жизнь вашей дочери вряд ли будет долгой и счастливой. Надеюсь, вы понимаете, что
ее жизнь всецело в ваших руках.
      -- А моя? Моя жизнь? -- выкрикнул Сергей, теряя самообладание.
      -- А ваша жизнь -- в наших. Увы, такова суровая действительность.
Проведение операции я планирую примерно через две недели -- необходимо сначала
провести тщательное обследование пациента. Таким образом, у вас есть целых две
недели, чтобы привести свои дела в порядок. Решайте. Срок ответа -- до
завтрашнего утра. Завтра я позвоню.
      Его высадили где-то в районе ВДНХ.
      Он шел домой пешком: трястись в переполненном вагоне метро он сейчас не
мог. Мысль тупо билась в мозгу, словно птица в клетке. Странно, но Сергей
испытывал своего рода облегчение: теперь, по крайней мере, он знал, чего от него
хотят. Все точки над "i" расставлены, все карты раскрыты. До последней встречи
со Свирским он не имел ни малейшего представления о том, что от него могут
потребовать эти убийцы, однако то, что он услышал всего десять минут назад,
превзошло все его ожидания. Им нужна была всего лишь его почка, его последняя
почка. Какой пустяк, не правда ли? А то, что вместе с почкой он вынужден будет
отдать им и свою жизнь (свою единственную жизнь!), это как бы в расчет не
берется. Так, небольшой побочный эффект, всего лишь неизбежное послеоперационное
осложнение, не более того. А в обмен на почку (а вовсе не на жизнь, не так ли,
господин Свирский?) они обещали отпустить Катюшу. В итоге же -- его жизнь в
обмен на жизнь дочери.
      Свирскому Сергей не верил, ни единому его слову. То, что они сохранят
Катюше жизнь после его смерти (какое страшное слово!), было явной уловкой:
оставлять в живых столь опасного свидетеля, даже если этот свидетель -- всего
лишь маленькая девочка, было бы глупо. Это было очевидно.
      Он должен спасти жизнь Катюше, а если удастся, то и себе. Спасти во что бы
то ни стало. Теперь он знал самое главное: дни Орлова сочтены, и если он не
получит донорскую почку, его ожидает верная смерть. Найти другого донора,
который бы удовлетворял всем необходимым медицинским показаниям, им вряд ли
удастся. Уже не успеют. Их единственная ставка -- на него, Сергея Ростовского. А
это значит, что он, Сергей Ростовский, крепко держит их в своих руках.
      Это его главный козырь. И он должен им воспользоваться. Но не сейчас, а
позже, через две недели. Свирский прав: у него есть целых две недели, чтобы
привести свои дела в порядок. Для того, чьи дни сочтены, две недели -- срок
немалый. Он сумеет с умом распорядиться отпущенным ему временем -- для того,
чтобы нанести ответный удар Орлову. Достойный удар, который решит все.
      А пока что он вынужден играть по их правилам. Иного выбора у него не было.

      Когда на следующее утро позвонил Свирский, Сергей дал свое согласие на
операцию.

    * Часть третья. ОПЕРАЦИЯ *
Глава первая
      В двенадцать позвонил Антонов и сообщил, что механизм по организации
похорон уже запущен и Сергею ни о чем не следует беспокоиться. Сергей вежливо
поблагодарил.
      Следом позвонил Павел и пообещал к вечеру привезти вещи Ларисы.
      -- Привози, -- сказал Сергей и положил трубку.
      Потом пришла Тамара Павловна. Она уже обо всем знала: всеведущий "Дорожный
патруль" был верен своим принципам. Сердобольная соседка ничего не говорила,
лишь тяжело вздыхала и ежеминутно прикладывала мокрый носовой платок к глазам.
Молча принялась наводить в осиротевшей квартире порядок. Сергей тоже молчал:
слова здесь были ни к чему. И лишь уходя, она шепнула:
      -- Это... они?
      Он кивнул.
      Заплаканное лицо ее стало суровым и ожесточенным.
      -- Надо заявить в милицию.
      Он покачал головой.
      -- Бессмысленно.
      -- В любом случае этого оставлять нельзя.
      -- Не оставлю.
      Она взглянула в его сухие, широко раскрытые глаза, и поняла: он не
оставит. Сделает все, чтобы наказать преступников.
      Они говорили тихо, спокойно, не повышая голоса -- так, словно обсуждали
обычные житейские проблемы. Однако в душе каждого из них клокотала с трудом
сдерживаемая буря чувств.
      Тамара Павловна ушла, оставив его одного. А он вдруг почувствовал, что
если останется в этой пустой, овеянной смертью квартире еще хотя бы минуту, то
сойдет с ума. Ему некуда было идти, однако находиться здесь он не мог.
      Сергей захлопнул дверь и спустился вниз. Выйдя во двор, он достал сигарету
и закурил. На скамейке, что стояла у подъезда, закопошился какой-то пьяница и
попытался сесть. С большим трудом это ему удалось. Потом сунул руку в карман,
долго там копался и вынул наконец мятую, наполовину выпотрошенную папиросу.
Сфокусировавшись на Сергее, промычал:
      -- М-мужик!.. Дай огоньку, что ли...
      Сергей, еще не успевший убрать зажигалку, поднес ее к самому лицу пьяницы.
Однако того так мотало, что он никак не мог попасть папиросой в крохотный язычок
пламени. А налетевший порыв ветра и совсем загасил огонек.
      -- Э-эх, рас-стяпа, -- досадливо пробормотал пьяница, с трудом выговаривая
слова. -- Давай, что ли, я сам... Только вс-стань так, чтобы ветер не дул.
Усвоил?
      Сергей повиновался. Он загородил собою пьяницу и терпеливо ждал, когда тот
прикурит. И тут...
      -- Здорово, мужик, -- услышал он совершенно трезвый, страшно знакомый
голос.
      Голос доктора!
      У Сергея перехватило дыхание.
      -- Узнал, старый черт, узнал, -- едва слышно шептал "пьяница". Откуда-то
из глубин его всклокоченной бороды выплыла лукавая улыбка.
      Да, сомнений быть не могло, это был доктор: так улыбаться мог только он.
Сергей едва сдержался, чтобы не обнять своего старого друга.
      -- З-забери свой аппарат, -- снова проворчал "пьяница" голосом изрядно
накачавшегося бродяги. -- Не работает ни хрена.
      Сергей машинально взял у него зажигалку -- и почувствовал, как в руке
хрустнул крохотный клочок бумаги. Записка!
      -- Там все написано, -- прошептал доктор своим обычным голосом. -- А
теперь уходи.
      Сергей послушно зашагал прочь.
      Он ликовал -- если, конечно, был еще способен на это чувство после всего,
что с ним случилось за последние два дня. Теперь он не один, теперь рядом будет
человек, на плечо которого он всегда сможет опереться.
      Сергей осторожно огляделся. Слежки видно не было. Однако Свирскому он не
верил, ни единому его слову, в том числе и обещанию снять наблюдение за ним и
его квартирой. Возможно, сейчас, в это самый момент за ним наблюдает пара
холодных глаз, а кинокамера фиксирует каждое его движение. Доктор прекрасно
понимал это -- отсюда и весь этот маскарад с переодеванием.
      Записка жгла его ладонь. Ему не терпелось узнать ее содержание. Быстро
свернув в полумрак чужого подъезда, он развернул скомканный клочок и жадно
впился в него глазами.
      Гостиница "Алтай", номер 517. Сегодня, в 22.00. Жду.
      Так это же в двух шагах от его дома! Он будет там. Будет -- вопреки
проискам всех Свирских и Орловых вместе взятых. Найдет способ оторваться от
возможного "хвоста" -- но к десяти вечера он обязательно будет в номере 517. В
лепешку расшибется, но будет.
      Сергей сжег записку. А когда через два часа он вернулся домой, "пьяницы" у
подъезда уже не было.
      В семь Павел привез вещи Ларисы и тут же уехал.

Глава вторая
      Не успел он переступить порог гостиничного номера, как оказался в объятиях
доктора.
      -- Чертовски рад тебя видеть, мужик! -- расплылся в широкой улыбке тот. --
Проходи.
      Сергей расположился в предложенном ему кресле. Он чувствовал себя страшно
уставшим, особенно теперь, когда мог позволить себе расслабиться в обществе
надежного друга.
      -- Коньячку тяпнешь? -- предложил доктор.
      Сергей покачал головой.
      -- Завязал. Подчистую.
      -- Пять капель? За встречу?
      -- Ни капли. Все, сухой закон.
      Доктор удивленно покачал головой.
      -- Да-а, видать, крепко тебя жизнь-то шибанула. Покрепче, поди, чем там, в
Огнях.
      -- Да уж крепче некуда, -- мрачно ответил Сергей, отводя глаза от
пристального взгляда доктора.
      -- Та-ак. Ну ладно, рассказывай. Со всеми подробностями, как на исповеди.
Мы теперь с тобой в одной упряжке, и секретов друг от друга у нас быть не
должно.
      -- Вряд ли тебе понравится мой рассказ, -- сказал Сергей. -- Похоже, я
увяз в этом дерьме по самые уши. И чем дальше, тем хуже. Боюсь, нам не одолеть
этих подонков -- слишком они сильны. Подумай, может быть, тебе не стоит во все
это ввязываться? Пока еще не поздно. Слишком уж крутая здесь каша заваривается.
      Доктор, сощурив глаза, усмехнулся. Не спеша закурил.
      -- А теперь послушай, что я тебе скажу. Не для того я сюда приехал, чтобы
смотреть, как ты сопли на кулак мотаешь. И я не хуже твоего знаю, какая тут каша
заваривается. Уже заварилась. И не только здесь. К твоему сведению, тот мой
знакомый из Огневского городского УВД три дня назад найден у себя дома с пулей в
затылке. Да-да, и не надо на меня смотреть такими глазами. Надеюсь, ты
догадываешься, чьих рук это дело. А у него остались жена и трое ребятишек.
      Сергей до боли стиснул зубы и с силой стукнул кулаком по подлокотнику
кресла.
      Доктор продолжал, в упор глядя на друга:
      -- Беспокоишься за мою шкуру? Так вот, я, к твоему сведению, знаю уже
достаточно, чтобы тоже схлопотать пулю. Так что ты зря думаешь, что я могу
остаться в стороне. Не-ет, мужик, это наше с тобой общее дело. Ответь, тебе
нужна моя помощь?
      -- Нужна. Однако я не хочу подставлять тебя под удар.
      -- Посмотрите-ка на него! Какое благородство! Принц датский, да и только!
-- доктор распалялся все больше и больше. -- Он, видите ли, не хочет подставлять
меня под удар! Тогда какого хрена мне писал?
      Сергей поднял глаза. В его взгляде было столько боли и страдания, что
доктор невольно осекся.
      -- Ну что с тобой, Серега? -- мягко спросил он. -- Выдохся? Устал? За
дочку душа болит? Так мы ее вызволим, клянусь!
      -- Болит, Коля, -- тихо отозвался Сергей. -- Так болит, что... Понимаешь,
ведь это еще не все. -- Он сделал паузу. -- Они убили мою жену.
      Доктор неслышно отошел к окну и долго смотрел в ночную тьму. Затем
вернулся к Сергею и осторожно, словно боясь причинить боль, положил ему руку на
плечо.
      -- Жизнь ведь на этом не кончается, правда? -- чуть слышно, почти шепотом,
произнес он. -- Жить-то все равно надо, Серега. Жизнь -- тяжкое бремя, которое
никто, кроме тебя, нести не будет. Куда же от нее денешься, от жизни-то?
Поставить на ней крест, плюнуть на все, отдаться на произвол судьбы -- это,
знаешь ли, проще всего. А ты попробуй плыть против течения, попробуй
сопротивляться. Как там у Макаревича: "Не стоит прогибаться под обманчивый мир".
Очень правильные, кстати, слова. Болит, говоришь, душа? Она и должна болеть,
иначе грош бы была тебе цена. На то и я здесь, чтобы помочь тебе справиться со
всем этим дерьмом. Вместе мы их одолеем, вот увидишь. -- Голос его окреп, стал
тверже, увереннее. -- Ты, главное, держись, Серега, не раскисай, соберись с
силами, возьми себя в руки; это сейчас тяжело, потом легче будет. Тебе сейчас
нужно помнить только одно: этим мерзавцам нельзя давать ни одного шанса на
будущее. Они лишили себя права на жизнь. Все, баста, они свою игру сделали,
теперь наш ход. И мы не имеем права проиграть. Не имеем, понимаешь, хотя бы
потому, что на карту поставлена жизнь твоей дочери. Твоя жизнь, в конце концов.
-- Он сделал небольшую паузу и добавил: -- Мне очень жаль, друг, что все так
получилось. Очень жаль.
      Доктор достал две сигареты, одну сунул себе в рот, а вторую предложил
Сергею. Тот молча взял. Они закурили, и минут пять в комнате царила тишина.
Докурив сигарету, Сергей встал, прошелся по комнате, остановился.
      -- Ты, наверное прав, -- нарушил он молчание, -- я действительно немного
раскис. Столько всего сразу навалилось... Это пройдет. Я ведь прекрасно все
понимаю. И готов драться до конца.
      -- До победного конца, -- уточнил доктор.
      В глазах Сергея вспыхнул огонь.
      -- До победного конца, -- повторил он твердо. -- Этим мерзавцам нет места
на земле. За все, что они сделали, за все, что еще собираются сделать, они
получат сполна. Заплатят собственной жизнью. Иного выбора у нас нет. Либо мы,
либо они.
      -- Вот это другой разговор, -- улыбнулся доктор. -- Вот таким ты мне по
нраву. -- Он протянул руку. Сергей крепко ее пожал. -- Вместе?
      -- Вместе.
      -- До конца?
      -- До конца.
      -- До победы?
      -- До победы.
      -- Тогда давай к делу. Рассказывай. Мне необходимо знать все, до самых
мельчайших подробностей. А потом вместе подумаем, что нам предпринять.
      Однако Сергей так и не успел ничего рассказать. Хлопнула входная дверь, и
в комнату вошел незнакомый человек весьма необычной наружности.

Глава третья
      Вошедший был высоким, крепким, хорошо сложенным и принадлежал явно к так
называемым "лицам кавказской национальности". Национальные черты его были ярко
выражены: орлиный профиль, густая черная шевелюра, иссиня-черная растительность,
покрывавшая добрую половину смуглого лица, характерный для южанина блеск в
глазах -- все это свидетельствовало о том, что незнакомец был типичным
представителем далеких Кавказских гор.
      -- Все чисто, -- сказал он, обращаясь к доктору, без какого-либо намека на
кавказский акцент. -- "Хвоста" нет.
      -- Отлично, Абрек, -- кивнул доктор.
      Сергей переводил недоуменный взгляд с одного на другого и ничего не
понимал.
      Доктор, перехватив взгляд друга, хитро прищурился.
      -- Я вижу, Абрек произвел на тебя должное впечатление, -- смеясь, сказал
он. -- Позволь представить тебе Абрека, моего старого друга еще по Чеченской
войне. Кстати, Абрек -- коренной чеченец. А чтобы тебе совсем все стало ясно,
сразу же сообщу, что работать мы будем вместе, то есть втроем. Можешь ему
полностью доверять.
      Сергей, все еще пребывающий в состоянии крайнего удивления, обменялся с
чеченцем рукопожатием. Рука у Абрека была большая, крепкая, сильная.
      -- У Абрека вполне конкретная миссия, -- продолжал доктор, когда они
втроем уселись вокруг небольшого обеденного стола. -- Его задача -- спасти твою
дочь, Сергей.
      Сергей удивленно вскинул брови и более внимательно пригляделся к странному
кавказцу. Тот сидел неподвижно, словно мумия или медитирующий йог, и никак не
реагировал на слова доктора.
      -- Да-да, именно спасти твою дочь, ни много ни мало. Можешь быть уверен:
он ее спасет. Вытащит из этого волчьего логова, из этого гадюшника. Абрек --
мастер своего дела, настоящий профессионал.
      Час от часу не легче! Какой-то кавказец самой что ни на есть бандитской
наружности берется вызволить Катюшу из лап Орлова!
      -- Кофе будешь? -- внезапно перевел разговор доктор.
      -- Не откажусь, -- с готовностью кивнул Сергей.
      Абрек встал.
      -- Я приготовлю, -- коротко сказал он и вышел в соседнюю комнату.
      -- Откуда ты его взял? -- шепотом спросил Сергей, с тревогой косясь в ту
сторону, куда скрылся Абрек.
      -- С собой привез, откуда же еще! -- улыбнулся доктор, тоже переходя на
шепот. -- Из самых Огней. Великолепный экземпляр, не правда ли?
      -- Не то слово! Где ты его откопал?
      -- О, это долгая история. Абрек -- личность по-своему уникальная. Если
хочешь знать, во время Чеченской кампании он возглавлял одну из групп боевиков в
отряде Шамиля Басаева. Да-да, именно так, не делай такую удивленную мину. Так
что я был совершенно искренен, когда говорил, что он -- настоящий профессионал.
Кстати, вместе с Басаевым Абрек участвовал в захвате заложников в Буденовске.
Потом, после этих событий, отряд Басаева передислоцировался в один из районов
Чечни. Там-то между Абреком и его командиром и произошел конфликт. Абрек открыто
выступил против слишком жесткой, я бы сказал -- жестокой, политики Басаева по
отношению к российским военнопленным, отказавшись от участия в уничтожении
русских солдат, попавших в плен. За что сам был приговорен к расстрелу за
предательство национальных интересов "великой Чечни" и зеленого знамени ислама.
Приговор был приведен в исполнение, и Абрек пал от руки своих же единоверцев и
"братьев по оружию". Однако он родился под счастливой звездой: по странной
прихоти судьбы Абрек остался жив. В тот же день российские части заняли это
местечко, выбив банду Басаева. Вместе с ранеными в полевой госпиталь, который, к
слову сказать, возглавлял тогда я, попал и Абрек. Тогда-то и пересеклись наши с
ним пути-дорожки. Словом, через четыре месяца я сумел поставить его на ноги.
Как-то само собой между нами завязалось некое подобие дружбы -- насколько это
возможно, конечно, в условиях военного времени между представителями двух
враждующих сторон. Он был суров и молчалив, слова, бывало, из него не вытянешь.
Однако, шаг за шагом, я узнал всю его историю. И понял, что, если я не вмешаюсь,
судьба, на этот раз в лице российского военного командования, может обойтись с
ним весьма и весьма сурово. Я неоднократно встречался с командиром части, с
которым был в довольно-таки хороших отношениях, в надежде как-то повлиять на
него и, в итоге, смягчить участь чеченского экс-боевика, однако каждый раз,
когда я заводил об этом разговор, получал один и тот же непреклонный ответ:
"Вопрос о его виновности будет решать суд". О том, какой приговор вынесет суд, я
догадывался; по крайней мере, на снисходительность судей надежды было мало.
Чудом избежав смерти от рук единоверцев, Абрек вполне мог получить "вышку" по
решению российского суда. Я понимал, что это было бы верхом несправедливости.
Понимал это и Абрек, однако с чисто восточным стоицизмом готовился принять свою
судьбу. А потом началось очередное наступление чеченских формирований, и наши
части были заметно потеснены. При эвакуации госпиталя, в общей сумятице, никто и
не заметил, как исчез Абрек. Никто, кроме меня. Мы молча простились, и он ушел.
Война кончилась, и я стал вспоминать об Абреке все реже и реже. А потом он вдруг
объявился в Огнях. Как он меня нашел в глухой уральской провинции, известно
одному лишь Богу -- и еще, пожалуй, самому Абреку. Первое время он жил у меня,
позже снял где-то комнату, устроился на работу -- и теперь является полноправным
гражданином города Огни. Такая вот удивительная история. Кстати, по секрету тебе
скажу, живет он под чужим именем, поскольку, по официальной версии, бывший
сподвижник Шамиля Басаева погиб в девяносто шестом году во время Чеченского
конфликта.
      -- Странная история, -- задумчиво произнес Сергей. -- А Абрек -- это и
есть его нынешнее имя?
      -- Абрек -- это его боевое прозвище. Псевдоним, если хочешь. Он
настаивает, чтобы я называл его именно так. Кстати, никто этого прозвища не
знает -- никто, кроме нас двоих. Ты, пожалуй, третий. Если помнишь, именно этим
именем он и представился, оказав тебе тем самым великую честь. Так что цени это.

      -- Ценю. Но еще больше оценю, если он сможет вызволить Катюшу.
      -- Не "если", а "когда", поскольку слов своих Абрек на ветер не бросает.
Можешь на него полностью положиться, уверяю тебя.
      -- Поживем -- увидим, -- с сомнением покачал головой Сергей, невольно
вспоминая о целой армии головорезов, которые денно и нощно блюдут покой Орлова в
его загородной резиденции.
      Доктор продолжал:
      -- Еще несколько слов об этом кавказском уникуме. Знаешь ли ты, кем он был
до войны? То-то и оно, что понятия не имеешь. К твоему сведению, этот головорез
с отличием закончил Московский государственный университет, защитил диссертацию
и является кандидатом филологических наук. Вернее являлся, в прошлой своей
жизни. Война прервала его работу над докторской диссертацией. Патриотический
порыв сорвал молодого ученого с насиженного места и забросил в лапы аж самого
Шамиля Басаева. В скобках замечу, что Абрек в совершенстве владеет английским,
французским и арабским языками.
      Сергей слушал, раскрыв рот. Действительно, судьба порой обходится с нами
слишком жестоко. Жестоко и несправедливо.
      -- Кем же он сейчас работает? С таким-то блестящим образованием? --
невольно спросил он.
      Доктор усмехнулся.
      -- Учителем в одной из средних школ Огней. Преподает русский язык и
литературу. Вот такой вот парадокс: чеченец -- и русский язык! А недавно взялся
вести английский.
      -- Да, история весьма и весьма необычная. Одного я не могу взять в толк,
-- пожал плечами Сергей, -- почему он согласился на участие в этой отчаянной
авантюре? Я имею в виду операцию по освобождению моей дочери.
      -- Все очень просто. Абрек вполне справедливо полагает, что обязан мне
жизнью, и, если уж быть до конца откровенным, он прав: если бы не я,
свидетельство о его смерти полностью соответствовало бы действительности. Он
предан мне, этим все и объясняется. Тебе знакомо такое понятие, как восточная
верность?
      -- Так, слыхал кое-что.
      -- Вот именно, кое-что. -- Доктор достал сигарету и закурил. -- Во времена
Ивана Третьего жил один татарский князь по имени Касим. Верой и правдой служил
он царю до самой своей смерти, бок о бок с русскими ратниками сражался против
Золотой орды, Казани и крымского хана. Его отвага и преданность не раз
предрешали исход битвы и судьбу всего государства. Это было смутное время, время
предательств и междуусобиц, когда русские бояре и князья то и дело изменяли
своему государю. Касим был единственным из сподвижников Ивана Третьего, кто на
протяжении всей своей жизни ни разу -- ни разу! -- не предал государя. Вот что
такое восточная верность. Русские на такое, увы, не способны.
      -- Пожалуй, -- согласился Сергей.
      Они закурили еще по одной. Вообще, в этот вечер оба курили сверх всякой
меры.
      -- Почему он к тебе-то приехал? -- продолжал задавать вопросы Сергей.
      -- Понимаешь, не к кому ему больше ехать. Ни семьи, ни детей, ни
родственников. Один он на всем белом свете, совершенно один. Как и я, -- добавил
доктор с тихой печалью.
      -- Как и я, -- эхом отозвался Сергей, думая о своем.
      -- У тебя есть дочь, -- строго сказал доктор, -- не забывай об этом.
      -- Я всегда это помню.
      -- То-то.

Глава четвертая
      Появился Абрек с тремя чашками дымящегося ароматного напитка на небольшом
подносе.
      Сергей отдал должное искусству Абрека готовить кофе: несмотря на то, что
он неоднократно бывал на светских раутах и не раз пивал этот напиток в различных
вариантах его приготовления, такого восхитительного кофе ему отведывать еще не
приходилось.
      -- Спасибо, друг, -- поблагодарил его доктор. -- Садись. Сейчас Сергей
поведает нам свою историю. Тебе будет полезно послушать.
      Рассказ о своих мытарствах Сергей закончил только к часу ночи. Воцарилось
долгое молчание. Доктор хмурился, нервно барабаня пальцами по столешнице стола,
и что-то усиленно обдумывал. Лицо Абрека, как всегда, было непроницаемым, и лишь
в глазах его порой вспыхивали молнии. Сергей сидел с сигаретой в зубах и
чувствовал облегчение: наконец-то он смог выговориться перед людьми, которым
полностью доверял.
      Первым нарушил тишину доктор.
      -- Ну-с, что будем делать, господа? Сломать хребет этому мастодонту будет
нелегко. Однако сломать надо. Есть какие-нибудь предложения?
      -- Нужно разработать четкий план действий, -- сказал Сергей.
      -- Согласен, -- кивнул доктор. -- Без плана никак нельзя. Это во-первых.
Во-вторых, необходимо перехватить инициативу у этих мерзавцев. Не они, а мы
должны диктовать им свои условия.
      -- Не забывай, что у них моя дочь, -- напомнил Сергей. -- Это их главный
козырь.
      Доктор замотал головой.
      -- Ошибаешься. Не у них, а у нас главный козырь. Это твоя почка. Без нее
твоему Орлову каюк, и он прекрасно это понимает. Другого донора с такой редкой
группой крови он найти уже не успеет, и это тоже для него не секрет. Самое
главное для него сейчас -- это заполучить твою вторую почку.
      -- А для меня самое главное -- вернуть мою дочь, -- возразил Сергей.
      -- Хорошо, оставим вопрос о ценностях и приоритетах. Будем считать, что у
нас с ним на руках равные козыри. Теперь в-третьих...
      -- В-третьих, девочку я беру на себя, -- неожиданно подал голос Абрек, и
Сергей поймал себя на мысли, что за весь вечер слышит этот голос только во
второй раз.
      -- Прекрасно, -- кивнул доктор. -- У тебя уже имеются какие-нибудь
соображения на этот счет?
      -- Имеются, -- ответил Абрек. -- В первую очередь я должен изучить
обстановку. Где они могут ее держать? -- обратился он к Сергею.
      -- Честно говоря, до сих пор как-то не задумывался об этом, -- признался
тот. -- Думаю, в загородном доме Орлова.
      -- Скорее всего, -- согласился доктор. -- И Свирскому, и Орлову желательно
иметь девочку под рукой, чтобы в любой момент можно было предъявить ее отцу в
качестве доказательства того, что они верны принятым условиям.
      -- Хорошо, будем исходить из этого, -- продолжал Абрек. -- Завтра же я еду
на место и приступаю к сбору информации. Позже мне скорее всего понадобится ваша
помощь, господа.
      -- Можешь полностью рассчитывать на нас, -- с готовностью сказал Сергей.
      -- Теперь в-четвертых, -- продолжал чеченец. -- Мне нужны деньги.
      -- Разумно, -- согласился доктор. -- Текущие расходы при проведении
операции неизбежны. Сколько?
      Абрек отрицательно покачал головой.
      -- Текущие расходы меня не интересуют. Мне нужны другие деньги.
      -- Что значит -- другие деньги? -- недоуменно спросил доктор. -- Будь
добр, объясни.
      Абрек в упор посмотрел на доктора.
      -- Николай, я уезжаю. Сразу же после операции. Уезжаю из страны, насовсем.
Деньги мне нужны именно для этого.
      -- Та-ак, -- протянул доктор и откинулся на спинку стула. В его долгом,
изучающем взгляде, устремленном на чеченца, читалась усиленная работа мысли. --
Интересно. Ты мне ничего об этом не говорил. Ты серьезно решил уехать? Куда?
      -- Не знаю, -- признался Абрек. -- В Штаты, на Ближний Восток, в Латинскую
Америку -- я еще не решил.
      -- Но почему? -- воскликнул доктор.
      Абрек долго молчал.
      -- Чужой я здесь, понимаешь? В России таких, как я, не любят, чеченец
здесь все равно что изгой, а у себя на родине я уже однажды был расстрелян. Не
хотелось бы снова проходить через это. Выход только один -- за границу. Может
быть, удастся восстановить свое настоящее имя и заняться, наконец, наукой.
      -- Ну что ж, -- после небольшой паузы сказал доктор, -- в добрый путь,
друг. Надеюсь, твой выбор окажется правильным. Какая сумма тебя устроит?
      -- Миллион.
      -- Миллион чего? Надеюсь, все-таки, рублей?
      Абрек покачал головой.
      -- Долларов.
      -- Да ты с ума сошел! -- воскликнул доктор. -- Где ж мы возьмем такие
деньги?
      -- Погоди, -- прервал его Сергей. -- Думаю, торговаться не стоит. Раз
нужен миллион, значит будет миллион.
      -- Тоже мне, Рокфеллер нашелся! И где же ты его найдешь, этот миллион?
      -- Найду, -- твердо сказал Сергей. -- В лепешку расшибусь, а найду. Ради
своей дочери. В крайнем случае, из Алексеева вытрясу. За ним должок числится.
      Доктор надолго задумался.
      -- Есть! -- воскликнул он, просияв. -- Я знаю, где можно достать деньги!
Ты что-то говорил, Сергей, о пятнадцати миллионах баксов, которые заработал на
тебе твой бывший шеф, так?
      -- Так, -- кивнул Сергей.
      -- Иначе говоря, твоя первая почка была оценена Орловым именно в эту
сумму. Правда, получил ее не ты, что было бы вполне резонно, а совсем другой
человек. Так вот, предлагаю выставить Орлову условие, согласно которому ты
отдаешь ему свою почку за пятнадцать миллионов баксов. Уверен, твоя вторая почка
ничуть не хуже той, первой. Следовательно, и стоить она должна ничуть не меньше.
Так?
      -- Так, да не так, -- с сомнением покачал головой Сергей. -- В обмен на
почку он отдает мне мою дочь. Деньги в эту схему не вписываются.
      -- А мы возьмем и впишем, -- настаивал доктор, воодушевленный собственной
идеей. -- Чем мы рискуем? Ровным счетом ничем! Да ты сам посуди, Серега, ради
своей паршивой жизни он не то что пятнадцать лимонов -- он все свое состояние
тебе отдаст. В конце концов, из соображений элементарной справедливости стоит с
него содрать эти бабки. Тем более, что их у него куры не клюют. Не обеднеет.
Поверь моему слову, Орлов артачиться не будет.
      Сергей все еще сомневался.
      -- Боюсь, как бы не вышло хуже.
      -- Волков бояться -- в лес не ходить. Не дрейфь, мужик, наше дело правое,
мы победим. Кстати, деньги тебе и самому не помешают. Лимон Абреку отдашь, а
четырнадцать себе в карман положишь. Ну, решайся!
      -- Ну хорошо, согласен, -- сдался наконец Сергей. -- А если Орлов не
пойдет на такие условия? -- он перевел взгляд на Абрека.
      Абрек прекрасно понял, что от него ждет Сергей.
      -- Ты получишь свою дочку в любом случае, -- сказал чеченец. -- Деньги тут
не причем, я делаю это бесплатно. Но деньги мне нужны.
      -- Услуга за услугу, -- прокомментировал доктор.
      -- Но без какой-либо жесткой зависимости, -- заметил Абрек.
      -- Принято, -- поставил точку Сергей. -- Только если по совести, то и
тебе, Николай, доля причитается.
      Доктор решительно замотал головой.
      -- На меня, мужик, не рассчитывай. Я в дележе участия принимать не
собираюсь. Это твои деньги, я тут не причем. И довольно об этом, -- повысил он
голос, предупреждая готовые сорваться с уст Сергея возражения.
      Случайно бросив взгляд на часы, он воскликнул:
      -- Бог ты мой! Уже полтретьего ночи! Все, пора на боковую, мужики. Пищу
для размышлений мы получили, теперь надо все как следует обмозговать. Авось,
что-нибудь дельное придумаем.
      Они поднялись из-за стола. Сергей тепло простился с Абреком и направился к
выходу. Доктор вызвался проводить его до двери.
      -- На завтра какие планы? -- обратился он к Сергею.
      -- Похороны Ларисы, -- тихо произнес тот. -- В десять утра.
      Доктор положил ему руку на плечо.
      -- Крепись, мужик. Как ни верти, а через это нужно будет пройти.
      -- Да, конечно, -- машинально отозвался Сергей. -- Я все понимаю...
Кстати, о каком это "хвосте" говорил Абрек?
      -- О "хвосте"? О каком еще "хвосте"?.. Ах, это! Дело в том, что наш
чеченский друг проверял, нет ли за тобой слежки.
      -- Ну и как?
      Доктор широко улыбнулся.
      -- Все чисто.

Глава пятая
      Пятница выдалась пасмурной, сырой и холодной, накрапывал мелкий колючий
дождик. Погода как нельзя более точно соответствовала настроению людей,
принимавших участие в ритуале погребения -- словно сама природа скорбела по
погибшей Ларисе Ростовской.
      Этот тяжелый день прошел для Сергея, как в тумане. Время тянулось как бы
мимо него -- и медленно, с неохотой уползало в прошлое. Он плохо помнил, что
именно делал в то утро, как прибыла похоронная процессия и куда направилась
потом. Лица окружавших его людей изредка всплывали мутными пятнами -- чтобы тут
же вновь раствориться в туманно-промозглом мареве унылого дня. Случалось, что
восприятие его обострялось, и тогда урывками он видел знакомые и чужие лица, как
будто выхваченные из мрака его сознания светом мощной фотовспышки... Бывшие
коллеги по работе у Алексеева; его нынешние сослуживцы из "Финсофта"; какие-то
дальние родственники Ларисы, о которых он понятия не имел и никогда не слышал;
Павел во всем черном и в черных же очках, словно скрывающий за непроницаемыми
стеклами полученный накануне фингал; Тамара Павловна, одиноко бредущая за гробом
и тихо плачущая. Похлопывания по плечу, банальные слова соболезнования, слезы
скорби, причитания, последние комья сырой земли, брошенные им в черную бездну
могилы...
      Домой он вернулся совершенно разбитым. Поминок не было: пьяный разгул по
случаю смерти человека он считал кощунством и принципиально не признавал. Долго
сидел у окна и смотрел в серое пасмурное небо, ни о чем не думая и никого не
желая видеть. В голове неотвязно стучали слова где-то слышанной песни: день
прошел, а ты все жив... Так, в полном одиночестве и всеми оставленный, он и
забылся тяжелым, беспокойным сном.
      Наутро он встал другим человеком. У него словно открылось второе дыхание:
он чувствовал необычайный прилив сил и энергии. Как будто нарыв, долго зревший в
его душе, наконец прорвался. Ночью, пока он спал, мозг продолжал отчаянно
работать. Проснувшись, он уже имел в голове четкий план -- отчаянный, дерзкий,
фантастический.
      Теперь он знал, что делать.
      Быстро собравшись, забрав дипломат с двадцатью тысячами долларов, которые
ему передал Алексеев, он отправился к доктору.

Глава шестая
      В прошлый раз Абрек сказал, что "хвоста" за ним не было. И все же меры
предосторожности никогда не помешают. Если, не дай Бог, он приведет за собой в
гостиницу людей Свирского, на всех их планах и мечтах сразу же можно ставить
жирный крест. Доктор и Абрек -- это его козырная карта, о которой ищейки
Свирского не должны узнать ни в коем случае.
      Сергей долго бродил по каким-то пустырям, свалкам и заброшенным стройкам,
пытаясь оторваться от возможной слежки. За последние недели он уже настолько
привык к постоянному сопровождению, что зачастую нутром чувствовал, когда у него
на "хвосте" кто-то "висел". Он никогда не видел своих "опекунов", но постоянно
чувствовал их присутствие, постоянно ощущал на своем затылке всевидящие зонды их
пронырливых глаз. Сейчас такого ощущения не было. Он научился доверять своим
инстинктам, и потому был уверен: сегодня слежки за ним нет. По-видимому,
Свирский настолько уверился в своей власти над Сергеем Ростовским, что решил
оставить его в покое -- до поры до времени. Никуда, мол, он не денется, будет
сидеть тише воды, ниже травы. Держа в заложниках его дочь, Свирский вправе был
так рассуждать. Что ж, тем лучше.
      Сергей появился у доктора где-то около двенадцати дня. Абрека не было: как
и обещал, чеченец с раннего утра отправился на разведку.
      -- Выглядишь ты не лучшим образом, -- покачал головой доктор. -- Как
здоровье-то?
      -- Ты хоть на минуту можешь забыть о своем медицинском дипломе? --
проворчал Сергей, в душе благодарный другу за его заботу. -- Я в прекрасной
форме, если это так уж тебя интересует. Давай лучше сразу перейдем к делу. Я тут
кое-что надумал.
      -- Ну, рассказывай. А я пока сварганю что-нибудь перекусить.
      В течение часа Сергей излагал доктору свой план. Выслушав друга, тот внес
свои коррективы, после чего они еще раз все взвесили и к трем часам пополудни,
наконец, поставили последнюю точку.
      -- Что ж, -- сказал доктор, подводя итог, -- теперь все зависит только от
нас. Идея твоя хоть и проста, но гениальна. Я бы до такого, честно говоря, не
допер. Лишь бы Абрек не подвел. Его часть операции наиболее сложная и
ответственная.
      -- Я исходил из того, -- ответил Сергей, -- что Абрек свою часть выполнит
в точном соответствии с задуманным. Если он не сможет вызволить Катюшу, мой план
гроша ломаного не стоит. Тогда придется мне расстаться со своей второй почкой.
      -- Скажи уж лучше -- с жизнью, -- мрачно заметил доктор.
      -- Честно говоря, не хотелось бы, -- усмехнулся Сергей. -- Ладно,
прогнозированием мы сейчас, пожалуй, заниматься не будем. Давай лучше наметим
ближайшие шаги. Надеюсь, ты понимаешь, что вся подготовительная работа в
основном ляжет на тебя: мне развивать бурную деятельность нежелательно. Кто
знает, может быть Свирский опять ко мне своих шпиков приставит.
      -- Согласен, -- кивнул доктор.
      Сергей положил на стол дипломат с деньгами.
      -- Здесь двадцать тысяч долларов. Я оставляю их тебе. Ты знаешь, что с
ними делать. Первым делом купишь машину. Думаю, пяти штук хватит. Бери
что-нибудь попроще, можно подержанную. Желательно сделать это в течение
ближайших двух-трех дней. Мой старенький "фольксваген", сам понимаешь, в
операции использовать нельзя: он давно уже "засвечен". Кроме того, он может быть
напичкан "жучками". Во-вторых, купишь переносной компьютер. Я договорюсь с кем
надо, тебе нужно будет только отвезти деньги и забрать заказ, когда он будет
выполнен. За десять тысяч баксов, уверен, сторгуемся.
      -- Все сделаю, Сергей. В самом лучшем виде, -- сказал доктор. -- А ты
давай-ка садись на телефон и звони своему знакомому. Если сложится, сегодня же и
провернем это дельце с компьютером.
      Сергей послушно сел к телефону, достал записную книжку, отыскал нужный
номер и взялся за телефонную трубку. К аппарату на том конце провода долго никто
не подходил, и Сергей уже было решил, что первая попытка оказалась неудачной, но
вот длинные гудки пресеклись, и в трубке послышался вежливый голос:
      -- Вас слушают.
      -- Александр Иванович? Это Сергей Ростовский.
      -- Ростовский! Рад слышать твой голос. -- Трубка какое-то время молчала.
-- Наслышан о твоем несчастье. Прими мои искренние соболезнования.
      -- Спасибо, Александр Иванович. А я к вам по делу. Очень срочному и очень
важному. Обращаюсь именно к вам, поскольку знаю: другого такого специалиста не
существует. За ценой, как говорится, не постою.
      -- Я весь внимание.
      -- Мне нужен мощный ноутбук. С радиомодемом, чтобы можно было работать с
электронной почтой в полевых условиях. Но главное заключается в другом. Я должен
иметь возможность отправить e-mail с помощью дистанционного пульта, с расстояния
не менее одного-двух километров от компьютера. Такой пульт нужно изготовить. В
виде брелка для ключей, с одной единственной мало заметной кнопкой. Простенький
передатчик, посылающий сигнал компьютеру. Система должна быть настроена именно
на отправку почтового сообщения.
      Трубка долго молчала.
      -- Да-а, непростую задачу ты передо мной ставишь, Ростовский.
Предчувствую, что ты вляпался в какую-то историю. Так?
      -- Именно так, Александр Иванович. Жизнь моей дочери в большой опасности.
Как и моя собственная жизнь. Но это строго между нами.
      И снова долгое молчание.
      -- Хорошо, Ростовский, я помогу тебе. Есть у меня на примете один классный
ноутбук, но с ним еще придется повозиться. Сделаю в лучшем виде. Какой срок?
      -- Пять дней.
      -- Гм... Маловато будет. А накинуть никак нельзя?
      -- Накинуть могу только деньгами.
      -- Сколько?
      -- Десять штук. За всю работу. Пять сразу, пять после тестирования.
      На этот раз пауза была небольшой.
      -- Идет. Будет тебе комп. Приезжай, потолкуем. И задаток захвати:
предвидятся расходы. Адрес, надеюсь, помнишь?
      -- Адрес-то я помню, только приеду не я, а один мой друг. Можете ему
полностью доверять, он в курсе нашей договоренности. Он же привезет и деньги.
      -- Ладно, пускай приезжает. Напиши, что тебе нужно, только поподробней:
все, что ты хочешь выжать из компьютера. А я уж сам решу, каким ему быть.
Договорились?
      -- Договорились.
      -- Ну, будь. -- Александр Иванович первым повесил трубку.
      -- Все складывается как нельзя лучше, -- резюмировал Сергей, поворачиваясь
к доктору. -- Езжай, Коля. Забирай пять штук -- и в путь. Сейчас я набросаю тебе
небольшую записку к Александру Ивановичу.
      -- О'кей, Серега.
      Сергей ушел первым. А спустя десять минут покинул гостиницу и доктор.
      Вернувшись домой, Сергей сразу же сел за компьютер. Он сидел до самого
вечера, стуча по клавишам и излагая на экране монитора историю его похищенной
почки. Здесь было все: и замысел Орлова, и его реализация, и амнезия Сергея, и
год, проведенный в далеких уральских Огнях, и события, последовавшие после его
возвращения в Москву. К десяти вечера документ был готов. Немного подумав,
Сергей перевел получившийся текст на английский язык и создал вторую его версию,
уже на английском. Потом записал обе версии на нескольких дискетах и надежно их
спрятал.
      Пока что все шло согласно намеченному плану. Если не произойдет никаких
сбоев, подвел итог Сергей, планируемая операция обещала принести несомненный
успех.
      В эту ночь, впервые за последние дни, Сергей заснул спокойно.

Глава седьмая
      В воскресенье Сергею в гостинице делать было нечего: доктор весь день
мотался по городу в поисках машины. Этот день он провел дома, предавшись
занятиям спортом. Когда пробьет час "Х", он должен быть в прекрасной форме.
Возможно, придется и кулаками помахать, кто знает?
      Вечером он наведался к Тамаре Павловне, и они долго предавались
воспоминаниям за чашечкой чая. О Катюше он ей так ничего и не сказал. Не
рискнул. Боялся расстроить бедную женщину, и без того слишком близко к сердцу
принявшую смерть Ларисы.
      Зато в понедельник Сергей был у доктора ни свет ни заря.
      -- Ну, выкладывай, -- прямо с порога потребовал он отчета.
      Доктор, зевая, провел его в комнату и усадил в кресло.
      -- Если позволишь, я только умоюсь. Ты меня, мужик, прямо из постели
поднял. Никакого такта и уважения к гостю столицы.
      -- Ладно, не ворчи. На все про все даю тридцать секунд. Если не уложишься,
сам тебе шею намылю.
      -- Какой вы, однако, вежливый, господин москвич! Сразу чувствуется
столичное воспитание, -- язвительно заметил доктор.
      Он проковылял в ванную, откуда вскоре вернулся бодрым и посвежевшим.
      -- А теперь о серьезном, -- начал он, усаживаясь напротив Сергея. -- С
твоим компьютерщиком виделся. Все передал. Мужик вполне приличный, внушает
доверие. Думаю, на его слово положиться можно.
      -- Александр Иванович, к твоему сведению, совершенно исключительный
человек. Исключительный и уникальный. О компьютерах знает все, и даже немного
больше. Может собрать любую машину. Со своими золотыми руками на Западе он давно
бы уже миллионером стал.
      -- Ну, здесь явно не Запад, -- усмехнулся доктор. -- Насколько я понял,
твой уникум явно на мели. Деньгам был страшно рад, хотя и старался этого не
показывать. Словом, все прошло благополучно. Договор скреплен крепким
рукопожатием.
      -- Так, хорошо, -- кивнул Сергей. -- Как насчет машины?
      Доктор сделал широкий жест рукой в сторону окна.
      -- Тачка у подъезда, сэр. Подержанная "шестерка". Даже сдача осталась.
Вернуть?
      -- Оставь себе на мороженное. А за машину спасибо.
      -- Не за что, -- отмахнулся доктор. -- Мы ведь делаем общее дело, так?
      -- Так.
      -- Тогда пойдем перекусим. А то, не дай Бог, во имя общего дела ноги
протянем, с голодухи-то.
      К двенадцати объявился Абрек.
      -- Голоден? -- поинтересовался доктор.
      -- Как шакал, -- ответил тот.
      Перекусив, Абрек сразу же приступил к рассказу.
      -- Все, что мне нужно, я узнал. Особняк тщательно охраняется и днем, и
ночью. Днем по периметру выставлена охрана, примерно через каждые пятьдесят
метров, по одному человеку на пост. У ворот стоят двое. Ночью территорию
охраняют доберманы, которых спускают примерно часов в двенадцать, когда жизнь в
доме замирает. Из людей ночью дежурят только два человека: один -- у ворот,
второй -- на крыше. Остальные располагаются в доме. Сколько их всего, не знаю.
Думаю, смогу это выяснить, когда проникну внутрь. А теперь самое главное, -- он
сделал небольшую паузу. -- На крыше дома имеется небольшая вертолетная площадка.
Мне удалось обнаружить ее с небольшого холма, расположенного примерно в трех
километрах от особняка, -- единственного, кстати, возвышенного места во всей
округе. Невооруженным взглядом оттуда ничего разглядеть не удалось, только через
бинокль. На площадке стоит вертолет, готовый к взлету. Видимо, хозяин
предусмотрел возможность внезапного бегства -- на тот случай, если
обстоятельства вынудят его к этому. Это, пожалуй, все.
      -- Та-ак, -- сказал доктор, внимательно выслушав чеченца. -- У тебя уже
есть какие-нибудь соображения? Идея?
      -- Есть. Для ее реализации мне нужен помощник.
      -- Помощник? Какой помощник?
      -- Хорошо подготовленный, желательно бывший спецназовец или что-нибудь в
этом роде. Специалист по прыжкам с парашютом, умеющий управлять вертолетом,
владеющий оружием и приемами восточной борьбы.
      Доктор присвистнул.
      -- Где ж нам достать такого супермена? Шварцнегеры и Рэмбо в Москве не
водятся.
      -- В Москве водятся люди и покрепче, -- со знанием дела возразил Абрек.
      -- М-да... Осталось их только разыскать. Всего лишь. Маленький такой
пустячок. Сергей, а ты что на это скажешь?
      -- Я думаю, -- отозвался тот, действительно пребывающий в состоянии
усиленного раздумья.
      -- Ну думай, думай. Москва -- это твоя епархия. Может быть, среди твоих
знакомых есть и супермены. А я пока поведаю Абреку о наших планах. Необходимо
скоординировать наши действия.
      Доктор подробно изложил идею, пришедшую в голову Сергею. Абрек внимательно
слушал, изредка кивая головой в знак согласия. Когда доктор закончил, чеченец
вынес свой вердикт:
      -- План удачный. Если все пойдет согласно задуманному, мы добьемся нужных
результатов. Главное -- свести до минимума элемент случайности. Какие-то
неучтенные, непредвиденные обстоятельства могут все испортить. Их быть не
должно.
      -- Согласен, -- кивнул доктор. -- А теперь, дорогой Абрек, нам бы хотелось
узнать, что намерен предпринять ты.
      Очень коротко и с явной неохотой чеченец сообщил о своих планах. Однако до
конца своих карт Абрек не раскрыл. Он так и не сообщил, как собирается
проникнуть внутрь особняка и что намерен предпринять по освобождению Катюши.
      -- Это мое дело. Моя часть операции никак не пересекается с вашей. Вам
нужен только результат, а как его добиться, это уже моя забота. Единственное,
что мне нужно -- это надежный помощник.
      И тут Сергея осенило.
      -- Есть такой человек. Думаю, это как раз то, что нужно.
      Он вспомнил о своем сенсее.

Глава восьмая
      Владлен Никитин возглавлял городской клуб тэквон-до уже много лет. Бывший
десантник, прошедший афганскую войну от начала и до конца, в начале
восьмидесятых, выполняя свой интернациональный долг в чужой стране, он попал в
плен к модджахедам и оказался в одном из лагерей на территории Пакистана. Однако
в лагере он не засиделся: ему удалось бежать. Пересек индо-пакистанскую границу,
целый год колесил по северной Индии, пока, наконец, не достиг предгорий Тибета.
Забравшийся высоко в горы, окончательно выбившийся из сил, похожий скорее на
бродягу, чем на бывшего советского воина-интернационалиста, он был подобран
буддийскими монахами и препровожден в высокогорный монастырь, где и провел целых
пять лет. Там-то он и постиг тайны восточных боевых искусств и многовековой
тибетской мудрости, став настоящим мастером тэквон-до. Возвращаться на родину он
не спешил: бывших военнопленных в Советском Союзе не жаловали. Однако ветер
перемен, пронесшийся в конце восьмидесятых над одной шестой частью суши, вселил
в него оптимизм. Он решил вернуться домой. Простившись со своими учителями и
добрыми монахами, ставшими для него настоящими друзьями, он отправился в долгий
путь на родину. Вернувшись в Москву, он первым делом заручился поддержкой бывших
соратников по оружию, а уже через год открыл собственную школу тэквон-до.
      Годы, проведенные среди монахов, отложили заметный отпечаток на
мировоззрении Владлена. Семьей он так и не обзавелся -- семьей для него стали
его ученики. Им он отдавал всего себя, уча их не только владеть своим телом, но
и своим духом. Духовному воспитанию учеников он придавал особое значение,
справедливо полагая, что гармонии можно добиться только в единении духа и тела.
      Итак, школа стала для Владлена его единственным домом, а ученики --
единственной его семьей. Взаимовыручка и поддержка, как основа отношений между
членами одного семейного клана, считались наиболее важными принципами в этой
большой и сплоченной семье.
      Именно благодаря Владлену Сергей сумел добиться таких прекрасных успехов в
тэквон-до. Сергей был одним из лучших учеников своего сенсея. Между с ними
сложились теплые, даже доверительные отношения, хотя друзьями они никогда не
были: Владлен Никитин оставался верен восточной субординации между сенсеем и
учеником.
      Именно к этому человеку и решил обратиться Сергей за помощью. Поведав
единомышленникам о своем плане, он добавил:
      -- Есть шанс, что он не согласится. Его нравственные принципы, основанные
на буддизме, не признают насилия. Однако лучшего кандидата нам не найти. Стоит
рискнуть. Думаю, мне удастся его уговорить: ведь наши действия как раз против
насилия и направлены.
      Абрек согласно кивнул.
      -- Да, этот человек мне подошел бы. Свяжись с ним, Сергей, и лучше всего
прямо сейчас. У меня времени в обрез.
      -- Постараюсь.
      Он снова извлек свою записную книжку и долго листал ее, пока, наконец, не
нашел нужного номера.
      -- Лишь бы только он оказался дома, -- пробормотал Сергей, с волнением
берясь за трубку: сенсей всегда вызывал у него чувство какого-то необъяснимого
трепета.
      Под "домом", естественно, он подразумевал городской клуб тэквон-до.
      К счастью, удача и на этот раз сопутствовала ему. Владлен Никитин оказался
"дома" и почти мгновенно взял трубку.
      Разговор был коротким: Владлен сразу же понял, что с Сергеем стряслась
беда, и, верный своим принципам, тут же обещал приехать. Сергей назвал ему адрес
гостиницы и дал отбой.
      -- Он уже едет, -- сообщил он своим друзьям.
      Потянулось томительное ожидание. Абрек ушел в соседнюю комнату и принялся
священнодействовать вокруг кофе, уникальный рецепт приготовления которого был
известен лишь ему одному. А Сергей тем временем достал из кармана пачку дискет и
передал их доктору.
      -- Здесь изложено все, от и до, -- сказал он. -- Если, не дай Бог, со мной
что-нибудь случится, эти материалы должны быть преданы гласности. Тогда Орлову
наверняка будет крышка. Дома такой компромат я держать не решаюсь.
      -- Хорошо, я сохраню это у себя, -- ответил доктор. -- Однако не советую
тебе настраиваться на такой исход. Все будет о'кей, Серега, это я тебе как
доктор говорю.
      -- Страховка никогда не помешает, -- возразил Сергей.
      -- Что ж, это тоже верно.

Глава девятая
      Владлен приехал через полтора часа. Это был высокий, плотный человек лет
тридцати пяти, с небольшой рыжей бородкой, пучком волос на затылке и мягким,
изучающим взглядом голубых глаз. Он внимательно оглядел присутствующих,
ненадолго задержал взгляд на Абреке, поздоровался с каждым за руку и, следуя
приглашению Сергея, сел за стол.
      Сначала было кофе, которое Владлену явно пришлось по вкусу. Потом перешли
к делу. Сергей рассказал ему все без утайки, умолчав лишь о некоторых деталях
намеченного плана операции.
      -- Нужна твоя помощь, Влад. Твой опыт, твои знания, умение быстро
принимать решения. Ты единственный человек, который может нам помочь.
      Владлен долго молчал. Было видно, что он колеблется. Все, затаив дыхание,
напряженно ждали его решения. Наконец он произнес:
      -- Что я должен делать?
      Доктор облегченно вздохнул:
      -- Ответ, достойный мужа.
      Абрек поднялся из-за стола.
      -- Я объясню, -- сказал он, обращаясь к Владлену, и сделал приглашающий
жест в соседнюю комнату. -- Предлагаю все обсудить наедине.
      Владлен удивленно вскинул брови.
      -- У вас секреты друг от друга?
      Доктор усмехнулся.
      -- Наш кавказский друг работает по собственным методам. Свою часть
операции держит втайне. Наверное, боится сглазить. А, Абрек, боишься?
      Чеченец неожиданно улыбнулся.
      -- Я ничего не боюсь, -- гордо ответил он.
      -- Еще один ответ, достойный уже другого мужа, -- резюмировал доктор. --
Ладно, господа, уединяйтесь, мы с Сергеем вам мешать не будем.
      Абрек и Владлен прошли в соседнюю комнату. Чеченец предусмотрительно
прикрыл за собой дверь.
      -- Конспиратор, -- буркнул доктор и подмигнул Сергею. -- А Влад-то твой
мужик ничего, а? С понятием мужик.
      Абрек с Владленом совещались более двух часов. Когда они, наконец, вышли,
день уже клонился к закату. Оба выглядели уставшими, но возбужденными. Сразу
было видно, что эти два совершенно разных человека сумели найти общий язык.
      -- Ну как, успешно? -- спросил доктор, кидая в пепельницу докуренную до
самого фильтра очередную сигарету. -- Обо всем договорились?
      Абрек молча кивнул.
      Владлен начал собираться.
      -- Мне пора, господа. Если что, я знаю, где вас найти. Сергей, на пару
слов.
      Сергей проводил сенсея до двери.
      -- Почему не сообщил раньше, что с тобой стряслась беда? -- строго спросил
Владлен; в голосе его слышался откровенный упрек. -- Я всегда готов прийти тебе
на помощь, и ты это знаешь.
      Сергей смущенно опустил глаза. Он всегда ощущал себя маленьким мальчиком
по отношению к своему сенсею, хотя они были примерно одного возраста. Мальчиком,
которого строгий учитель отчитывает за еще одно выбитое окно.
      -- Я помогу тебе и на этот раз, -- продолжал Владлен. -- Ради твоей
дочери, убитой жены, ради тебя самого. Это будет справедливо.
      Да, это будет справедливо. Справедливость -- вот то волшебное слово, перед
которым всегда преклонялся Влад. Око за око.
      Владлен взялся за ручку двери, собираясь уходить.
      -- До встречи, Сергей. И помни: на меня ты всегда можешь положиться.
      Сергей был растроган до глубины души.
      -- Спасибо, Влад, -- чуть слышно произнес он.
      Владлен ушел, а Сергей вернулся в комнату. Доктор бросил на него
пристальный взгляд.
      -- Что, влепил он тебе по первое число? -- ухмыльнулся он.
      -- За что?
      -- А за то, что втянул его в эту авантюру.
      -- Влепил. За то, что не втянул его раньше.
      -- Вот оно что! -- вскинул брови доктор. -- Тогда, пожалуй, и мне стоит
совершить паломничество в Тибет. Вижу, что там учат чему-то хорошему.
      -- Толковый парень, -- согласился Абрек. -- Понял меня с полуслова. Мы с
ним сработаемся.
      В эту ночь Сергей остался ночевать в номере доктора. Постоянно курсировать
между домом и гостиницей было опасно: Свирский в любой момент мог возобновить
слежку.

Глава десятая
      События развивались с молниеносной быстротой. Сергей с головой ушел в
работу по подготовке операции. Это отвлекало его от переживаний, притупляло боль
и мобилизовало его силы. Доктор исподтишка наблюдал за своим другом и в душе
радовался за него: тот оживал буквально на глазах.
      На следующее утро -- а это был уже вторник -- Абрек заявил, что ему нужно
срочно отправить сообщение по электронной почте.
      -- Кому, если не секрет? -- полюбопытствовал доктор.
      -- Сообщу позже, -- уклонился от прямого ответа "конспиратор".
      -- Тебе бы, Абрек, в ЦРУ работать, -- проворчал доктор.
      -- Нет уж, спасибо, -- усмехнулся тот.
      Сергей задумался.
      -- С моего компьютера мэйл слать нельзя, -- размышлял он вслух, -- моя
почта может просматриваться. Если только... -- Он просиял, озаренный внезапной
идеей. -- Александр Иванович! Вот кто нам может помочь.
      -- Этот твой уникум-компьютерщик, что ли? -- спросил доктор.
      -- Он самый. Езжай к нему, Абрек, а ему позвоню. Сообщу о твоем визите.
      -- Хорошо, уже еду.
      Записав адрес, Абрек уехал, а Сергей связался с Александром Ивановичем и
попросил его принять своего друга "с высоких кавказских гор".
      -- Ладно, -- неохотно согласился тот: "черных" он недолюбливал. -- Пускай
едет.
      -- Он уже в пути.
      Абрек вернулся только к вечеру. По его лицу было видно, что поездка
оказалась удачной.
      -- Дело сделано, господа, -- сказал он. -- Завтра я уезжаю.
      Доктор насторожился.
      -- Куда?
      -- В Эмираты.
      Глядя на раскрытые от удивления рты доктора и Сергея, чеченец усмехнулся.
      -- Куда? -- шепотом переспросил доктор, подозревая, что его уши сыграли с
ним злую шутку.
      -- В Объединенные Арабские Эмираты. Как выяснилось, это наиболее
кратчайшая дорога в дом Орлова.
      Доктор и Сергей переглянулись.
      -- Да, разумеется, -- ехидно заметил доктор. -- А почему бы тебе, скажем,
пару раз не обогнуть экватор? Тогда-то ты уж точно прямиком на крышу орловского
особняка свалишься.
      Абрек мягко улыбнулся. Как, оказывается, улыбка способна преобразить
человека!
      -- Наиболее короткое расстояние между двумя точками не всегда есть прямая,
-- поучительно заявил он.
      -- Пожалуй, такая математика даже Лобачевскому не по зубам. Ладно, шутки в
сторону. Может быть, ты все-таки введешь нас в курс дела, а, господин
конспиратор?
      -- Введу. Именно это я и собираюсь сейчас сделать. Только сначала я выпью
чашечку кофе.
      -- Так пей скорее свой кофе, будь он неладен! -- закричал доктор, теряя
терпение.
      Когда, наконец, с кофе было покончено, Абрек приступил к своему рассказу:
      -- Изучение обстановки на месте показало, что проникнуть в дом Орлова
тайно практически невозможно. Однако проникнуть нужно -- иначе девочку не
вызволить. Поэтому я решил пойти по другому пути: попасть туда, так сказать,
легально, в качестве некоего лица, которое может представлять интерес для
Орлова. Таким лицом может быть, к примеру, видный бизнесмен, пытающийся
установить с Орловым деловые контакты. Именно с этой целью я и решил связаться с
владельцем одной из крупнейших в арабском мире нефтяных компаний. Заочно я был с
ним знаком, хотя лично встречаться мне с ним не приводилось. Мой дед и его отец
в далекие двадцатые басмачили где-то в горах Туркестана и были большими
друзьями. После окончательного установления в Средней Азии большевистской власти
его отец с остатками отряда ушел за кордон, а мой дед вернулся на родину, на
Кавказ. При прощании они поклялись помнить о былой дружбе и, если возникнет
нужда, оказывать друг другу любую помощь, причем завещали эту клятву своим
потомкам. Побратим моего деда быстро разбогател, и сейчас его сын -- один из
влиятельнейших людей арабского Востока. Именно ему я и отправил сегодня
электронное послание с просьбой принять меня по очень важному делу. Через три
часа пришел ответ, в котором выражалось согласие на встречу со мной. Если он
остался верен клятве, которую дал его отец моему деду, он не откажется мне
помочь. Одно то, что он ответил на мое письмо, уже вселяет в меня оптимизм.
      -- На какую помощь ты рассчитываешь? -- спросил доктор.
      -- Я планирую получить от него полномочия представлять его компанию в
России, с тем, чтобы вернуться сюда уже в качестве его эмиссара и предстать
перед Орловым именно в этом качестве. Его же задача будет заключаться в том,
чтобы напрямую связаться с Орловым и предложить ему сотрудничество на самых
выгодных условиях. Отказать такому влиятельному бизнесмену Орлов не рискнет,
поскольку сотрудничество с арабским нефтяным шейхом Орлову вряд ли снилось даже
в самых радужных снах. Есть еще один аргумент в пользу моего плана: этот человек
терпеть не может русских. Видимо, это чувство передалось ему от его отца,
которому именно по вине русских, вернее -- большевиков, пришлось покинуть
страну. Хотя, говоря по совести, отец его в накладе не остался, моя семья
пострадала куда больше от коммунистических репрессий, чем он и его сын от
ностальгии по родине. Тем не менее, к русским отношение у нынешнего владельца
компании сложилось крайне негативное. Если ему удастся "свалить" одного из
русских "коллег" по бизнесу, он будет только счастлив. По крайней мере, я очень
на это рассчитываю.
      -- Веселенькое дельце, -- усмехнулся доктор. -- Выходит, помимо всего
прочего мы ставим себе на службу еще и русофобию одного из арабских нефтяных
королей.
      -- Я думаю, что та цель, которую мы перед собой ставим, вполне оправдывает
любое доступное нам средство. Девочка должна быть спасена.
      -- Совершенно согласен с Абреком, -- горячо поддержал чеченца Сергей.
      -- А я разве против? -- пожал плечами доктор. -- Это я так, ради красного
словца. Продолжай, Абрек.
      -- Если дело выгорит -- а я думаю, оно выгорит, -- через несколько дней я
вернусь, но уже в качестве эмиссара арабского бизнесмена. Уверен, Орлов примет
меня в своем доме -- по крайней мере, я постараюсь добиться этого. А там уже --
дело техники, моего опыта и смекалки. Главное -- попасть в дом и задержаться в
нем на несколько дней, вплоть до вашего появления там. Тогда все нити нашей
операции сойдутся в единой точке, и успех нам гарантирован.
      -- Да-а, фантазия у тебя работает на все сто, Абрек, -- сказал доктор. --
Мне бы такое даже в голову не пришло. Вот что значит изощренный восточный ум.
Это надо ж до такого додуматься! Арабский нефтяной шейх -- участник операции по
освобождению маленькой русской заложницы! Прямо фантастика какая-то.
      -- Спасибо, Абрек, -- с чувством сказал Сергей. -- Я никогда не забуду
того, что ты для меня делаешь.
      -- Ты здесь не причем. Я ненавижу человеческую подлость. С нею боролся,
борюсь и буду бороться всю свою жизнь.
      -- Наверное, это нас и объединяет, -- задумчиво произнес Сергей.
      -- Итак, завтра ты улетаешь, -- подвел итог доктор. -- И билет, наверное,
уже купил?
      -- Купил. Самолет в десять ноль-ноль. Аэропорт "Шереметьево-2".
      -- Что ж, в добрый путь, друг.
      -- Еще несколько слов, -- сказал чеченец. -- До окончания операции мы с
вами уже не увидимся, поэтому обо все следует договориться сейчас. Завтра,
где-то ближе к вечеру, Сергей должен будет позвонить своему знакомому
компьютерщику. На адрес электронной почты этого человека я вышлю сообщение о
результатах своей миссии в Эмираты. Если все сложится удачно, я укажу в письме
дату и время своего возвращения в Москву. В дальнейшем связь я буду поддерживать
с Владленом. Сообщите ему точную дату проведения операции, он передаст мне эту
информацию.
      -- Каким образом? -- поинтересовался доктор.
      Абрек выложил на стол компактный передатчик.
      -- У Владлена точно такой же, настроен на мою волну. А теперь одно важное
условие: встреча с Орловым должна произойти ночью, где-то в районе полуночи.
      Доктор с сомнением покачал головой.
      -- Это сложно. Предсказать действия Свирского будет практически
невозможно. Будь я на его месте, я бы дня за два до операции уложил Сергея на
больничную койку и как следует его обследовал: как врач, он должен быть уверен,
что донорская почка в полном порядке. А Свирский, как я понял, хирург высокой
квалификации. Вполне вероятно, что именно так он и поступит. А это, согласитесь,
может в корне изменить все наши планы. Далее, совершенно очевидно, что
устанавливать время операции Свирский будет сам. Гарантировать то, что встреча
произойдет именно в ночное время, я не берусь. Вряд ли мы сможем диктовать
Свирскому свои условия. Так что четко скоординировать все наши действия будет
очень сложно. Поэтому нужно исходить из наиболее неблагоприятного прогноза
развития событий.
      -- Каков же этот прогноз? -- спросил Абрек.
      -- А прогноз таков: мы узнаем о часе "Х" слишком поздно и не успеваем
сообщить Владлену, а он, в свою очередь, тебе, о времени нашей встречи с
Орловым. В этом случае вам с Владленом придется действовать самостоятельно, без
согласования своих действий с нами. Это ни в коей мере не меняет ваших планов по
спасению девочки, однако может изменить наши. Возможно, нам с Сергеем придется
импровизировать. Что ж, я думаю, даже такое развитие событий приведет к
положительным результатам. Все в наших руках, друзья.
      -- Хорошо, -- сказал Абрек, -- будем действовать сообразно обстоятельствам
и уповать на нашу счастливую звезду.
      -- Надеюсь, наша звезда нас не подведет, -- улыбнулся доктор. -- Ты что-то
хотел сказать, Сергей?
      -- Да. Будь добр, достань одну дискету. Из тех, что я тебе принес.
      -- Сей момент.
      Доктор вышел в соседнюю комнату и спустя минуту вернулся с дискетой.
Сергей передал ее Абреку.
      -- Просьба, Абрек. Отдай эту дискету своему знакомому шейху. Здесь
компромат на Орлова. Попроси его обнародовать этот материал, если, не дай Бог,
наша операция провалится. Этого вполне достаточно, чтобы уничтожить Орлова и всю
его нефтяную империю.
      Чеченец кивнул и спрятал дискету в карман.
      -- Сделаю.
      Чуть позже Абрек сослался на усталость и отправился спать: нужно было как
следует отдохнуть перед завтрашним перелетом.
      Спустя полчаса ушел и Сергей.

Глава одиннадцатая
      Расчет Абрека оказался верным: когда на следующий день Сергей позвонил
Александру Ивановичу, тот уже имел ответ от чеченца. Договорившись о встрече,
Сергей дал отбой.
      -- Собирайся, поедешь за письмом, -- сказал он доктору. -- Александр
Иванович снабдит тебя дискетой. Заодно узнай насчет компьютера.
      -- Есть, товарищ генерал, -- улыбнулся доктор.
      Через два часа он вернулся и привез дискету. Сергей сунул ее в карман.
      -- Дома посмотрю, что там Абрек отписал. Если у него возникли проблемы,
сегодня же вечером сообщу, если все нормально -- загляну утром.
      -- Добро, -- кивнул доктор. -- Кстати, завтра можно приезжать за
компьютером. Твоему компьютерному гению осталось доработать кое-какие мелочи.
      -- Прекрасно. Завтра же произведем и окончательный расчет. Придется тебе,
Николай, завтра снова ехать к Александру Ивановичу. Мне там лучше не светиться.
      Доктор развел руками.
      -- Что ж, надо значит надо. Я ведь, Серега, все понимаю.
      Вечером, вернувшись домой, Сергей вставил дискету в свой компьютер и
открыл письмо из далеких Эмиратов.
      Электронное послание от Абрека было составлено на английском языке, однако
Сергей без труда перевел его. В письме сообщалось, что Абрек прибывает в Москву
в это воскресенье рейсом "Дубай-Москва" в 16.45. Нефтяной шейх, хотя и без
энтузиазма, вызвался помочь ему и уже связался с Орловым. Тот в свою очередь дал
согласие на прием эмиссара от арабского коллеги по нефтяному бизнесу. В
назначенный час посланцы Орлова должны встречать почетного гостя в
"Шереметьево-2". Словом, все пока что шло по намеченному плану.
      В четверг, рано утром, он передал доктору содержание письма.
      -- Абрек знает свое дело, -- удовлетворенно потер руки тот. -- Что ж,
будем ждать воскресенья.
      Созвонившись с Александром Ивановичем, Сергей отправил доктора к нему за
готовым компьютером.
      -- Запомни все его инструкции, -- напутствовал его напоследок Сергей. --
Как вернешься, проверим компьютер в деле. Здесь у нас прокола быть не должно. Не
хватало еще, чтобы нас техника подвела!
      Пока доктор отсутствовал, Сергей связался с Антоновым и попросил еще одну
неделю "отпуска".
      -- Хорошо, -- согласился шеф. -- Эта и вся следующая неделя -- твои. Но
чтоб в следующий понедельник был на работе. Ты мне нужен. Лады?
      Сергей ответил что-то невразумительное. Что будет в следующий понедельник
-- не в этот, ближайший, а именно в следующий, -- его сейчас мало волновало. Как
совершенно не волновал Сергея и ответ Антонова: в любом случае в ближайшие
десять дней в "Финсофте" он не объявится. Не до этого ему сейчас. Может быть, к
следующему понедельнику его вообще уже не будет в живых -- кто знает, что
принесет с собой грядущая неделя? Потому как именно эта неделя будет в его жизни
решающей. Как и в жизни его маленькой дочери Катюши.
      В последние дни им все чаще и чаще стал овладевать страх, какой-то
животный, панический ужас. Время неумолимо приближало тот роковой день, который
назначен был Свирским -- это будет либо среда, либо четверг следующей недели.
Да, подготовка к операции шла полным ходом, согласно намеченному плану, да и
слежки за ним -- он чувствовал это -- больше не было. Казалось бы, все
складывается как нельзя лучше -- с учетом, конечно, того, что они держат его
дочь заложницей, а ему самому вот-вот вырежут последнюю почку. Да, ситуация, на
первый взгляд, полностью контролируется им и его друзьями -- но этот-то
размеренный, четко спланированный ход событий как раз и вызывал у него смутное
беспокойство. Он чувствовал, всем нутром своим ощущал: что-то должно произойти.
Что-то нехорошее.
      Если план их рухнет -- что тогда будет с Катюшей? Он боялся думать об
этом, гнал от себя черные, рвущие сердце мысли, успокаивал самого себя как мог,
однако мысли упорно лезли, вползали в его мозг, смертельно-разлагающим ядом
вливались в душу. Порой он впадал в глубокое отчаяние, из которого выбирался
лишь титаническим усилием воли. И все же: что станется с его маленькой девочкой,
если его не будет в живых? Вряд ли они ее отпустят -- вот так, запросто, откроют
двери клетки и выпустят на волю. Нет, им такая пташка на воле не нужна --
слишком много она видела из того, чего видеть не должна. В лучшем случае (в
лучшем ли?) переправят ее куда-нибудь в Турцию, в какой-нибудь дешевый грязный
бордель, откуда она уже не выберется никогда. В худшем же...
      Он содрогнулся. Картина, которую он себе нарисовал, была слишком четкой и
ясной. Нет, этого он не допустит! Землю грызть будет, глотки рвать, вырывать их
прогнившие сердца -- и давить, давить, давить эту мразь, этих свирских, орловых
и иже с ними, но девочку свою вызволит. Иначе бултыхание во всех этих помоях, во
всей этой грязи просто теряло смысл.
      К трем часам пополудни, когда вернулся довольный, деловито-оживленный,
никогда не унывающий доктор, мрачное настроение уже почти оставило Сергея. Все
мысли его вновь были направлены на решение сегодняшних, сиюминутных проблем.
Проблем, от решения которых, кстати, зависел исход всей операции и его с Катюшей
будущее.
      -- Заполучи свой ящик, -- весело сказал доктор, ставя на стол компактный
чемоданчик с переносным компьютером. -- Работает как часы.
      -- А вот это мы сейчас проверим, -- ответил Сергей, открывая компьютер.
      Он принялся изучать плоды творческих усилий Александра Ивановича, а доктор
тем временем извлек из кармана неказистый на вид брелок для ключей в виде
стилизованной пачки "Винстон" со слегка выглядывающей из ее торца пластмассовой
сигаретой.
      -- Это пульт, который приводит всю эту механику в действие, -- сказал он,
перехватив любопытный взгляд Сергея. -- Здесь всего одна кнопка. Вот она, в виде
торчащей сигареты. Внутри скрыт миниатюрный передатчик, радиус действия которого
примерно полтора километра. Приемное устройство запрятано в компьютер и точно
настроено на волну передатчика. После подготовки компьютера к работе и
подключения к сети через радиомодем достаточно будет нажатия этой вот кнопочки
на брелке, чтобы электронное сообщение улетело по нужному адресу. Как видишь,
все очень просто. И гениально.
      Сергей внимательно рассматривал передатчик. Брелок как брелок, ничего в
нем особенного, такие сейчас тысячами на каждом углу продаются.
      -- Все-таки золотые руки у Александра Ивановича, -- закончив осмотр,
удовлетворенно произнес он. -- Проверим, как все это работает.
      Он включил компьютер, запустил программу электронной почты, составил
тестовое сообщение, вписал свой собственный электронный адрес в поле "Кому"
(адрес получателя), установил связь с сетью, использовав личные логин и пароль,
после чего осторожно закрыл чемоданчик и передал его доктору.
      -- Аппарат готов к запуску, -- резюмировал он. -- Забирай его, садись в
машину и езжай в сторону моста. Выберешься на Алтуфьевку, проедешь метров
восемьсот в сторону Ботанической улицы и остановишься. Немного подождешь, а
потом вернешься обратно. -- Он взглянул на часы. -- Минут через пятнадцать я
нажму кнопку.
      Доктор бережно подхватил чемоданчик, скрывающий в своих недрах полностью
готовый к работе компьютер, и покинул номер. В условленное время Сергей нажал
копку на брелке-передатчике. Вскоре доктор вернулся.
      Едва скрывая нетерпение, Сергей приник взглядом к экрану дисплея. На
экране светилось сообщение о только что прибывшем электронном послании. Открыв
его, Сергей узнал в нем свое письмо-тест.
      -- О'кей, -- сказал он, выходя из сети. -- Все в полном порядке.
      Потом он вставил в дисковод заранее заготовленную дискету с текстом
электронного письма и адресами получателей, среди которых были крупные
российские и зарубежные компании, ведущие средства массовой информации, органы
правопорядка, правительственные структуры, авторитетные общественные организации
и так далее. В общей сложности адресов набралось около двухсот. Сергею
потребовалось минут десять, чтобы завершить задуманное.
      -- Все, -- сказал он наконец. -- Компьютер полностью готов к работе.
Подарок для господина Орлова может быть отправлен теперь в любую минуту.
      -- Прекрасно, -- кивнул доктор. -- Надеюсь, этот тип по достоинству оценит
его.
      -- Еще бы! -- сказал Сергей; он остался доволен проделанной работой. --
Это не просто подарок, это бомба, которая уничтожит всю нефтяную империю Орлова.

      Он выключил компьютер и наглухо запер чемоданчик.
      -- А теперь, Николай, будь другом, отволоки-ка эту бомбу в нашу машину и
запри ее в багажнике. Все равно до часа "Х" она нам больше не понадобится.
      -- Хорошо. -- Доктор подхватил чемоданчик и покинул номер. А Сергей тем
временем нацепил брелок-передатчик на связку своих ключей. Так сказать,
последний штрих.
      Через пять минут доктор вернулся и положил на стол ключи от машины.
      -- Пусть будут у тебя. Когда пробьет наш час, за руль придется сесть тебе:
я ведь все равно не знаю, где находится орловское логово. Так что машину будешь
вести ты, мужик.
      Сергей взял ключи, какое-то время вертел их в руках, что-то усиленно
обдумывая, и лишь потом опустил в карман пиджака.

* * *
      В пятницу Сергей позвонил Владлену Никитину и попросил его взять под
контроль прибытие Абрека: необходимо было убедиться, что "высокий гость" из
Эмиратов обоснуется не в какой-нибудь гостинице, пусть даже и "пятизвездочной",
а именно в орловском загородном особняке. Это было важно.
      Владлен обещал сделать все, что от него требовалось.
      Всю субботу Сергей провел наедине с самим собой и своими мыслями, не желая
видеться даже с доктором. В планах подготовки к операции наметился небольшой
просвет: все, что можно было сделать, они уже сделали, а то, что еще предстояло,
откладывалось на следующую неделю, после появления чеченца.
      Интенсивная утренняя тренировка сменилась длительной прогулкой на лоно
природы. Добравшись до метро "Алтуфьево" и перемахнув через МКАД, он углубился в
подмосковный лес. Облюбовал небольшую полянку, развел костер и несколько часов
провел в уединении, предаваясь своим невеселым думам, с тоской и грустью
вспоминая былые времена, когда они втроем -- он, Лариса и Катюша -- вот так же,
как он сейчас, в жаркий июльский день сидели у костра и молча глядели на веселые
язычки пламени, внимали монотонной трескотне кузнечиков и жужжанию шмелей,
вдыхали пьянящие ароматы лесных трав и цветов. Легким мотыльком, в развевающемся
платьице, порхала Катюша по высокой траве, подстерегая синих стрекоз и
разноцветных бабочек, а Лариса, улыбаясь, щурясь от случайно упавшего на ее лицо
солнечного луча, пробившего себе путь сквозь густую темно-зеленую листву старого
дуба-великана, нанизывала кусочки маринованной свинины на шампуры. Едва ощутимый
ветерок нежно колыхал непослушный локон, крупным завитком свисавший вдоль ее
правой щеки. Тогда они были счастливы и беззаботны. Тогда он не был так страшно,
так безумно одинок, не было той ужасающей пустоты в сердце, и не слышно было еще
леденящей поступи старухи-смерти с острой косой в костлявых руках. О, как давно
это было! Да и было ли?..
      Здесь, вдали от людских глаз, городской суеты, человеческой жестокости и
цинизма он плакал, как ребенок. И слезы, омыв израненную душу, принесли
облегчение. Домой он вернулся умиротворенным, успокоенным, с новыми силами,
готовый урвать у злой судьбы хотя бы толику былого счастья и вернуть то, что еще
можно было вернуть. Вернуть Катюшу.

* * *

      В воскресенье, в 14.00, он снова был у доктора. Потянулись томительные
часы ожидания. Владлен позвонил ровно в шесть вечера. Абрек, сообщил он, прибыл
точно по расписанию. Орловские гонцы встретили его и отвезли прямиком в
загородную резиденцию своего шефа -- так, как и планировал Абрек.
      -- Я вел их до самого дома, -- сказал в заключение Владлен. -- По-моему,
все прошло гладко.
      -- Спасибо, Владлен, -- поблагодарил сенсея Сергей.
      Да, все пока что шло гладко. До сих пор им все удавалось, и даже
авантюрный план Абрека с арабским нефтяным шейхом -- и тот сработал. По крайней
мере, чеченец сумел добиться главного -- проникнуть на территорию врага, в дом
Орлова.
      Осталось еще три-четыре дня -- и весь этот кошмар кончится. Либо они
выиграют, либо... Второе "либо", однако, Сергея не устраивало: проиграть они не
имели права. На кон поставлена жизнь его дочери, и проигрыш означал бы ее верную
смерть. А этого допустить он никак не мог.
      В понедельник с раннего утра и до позднего вечера они с доктором в который
уже раз детально проработали весь план операции, от начала и до конца, особое
внимание уделив наиболее узким и ответственным местам, а также выработали
несколько альтернативных вариантов, которые, в случае "прокола" в одном из этих
мест, должны были бы привести, тем не менее, к нужному результату. В десять
вечера Сергей снова позвонил Владлену, однако никаких известий от Абрека тот не
имел: рация молчала.
      -- Все нормально, -- успокоил Сергея его сенсей. -- Мы с ним условились,
что выходить на связь он будет только в экстраординарных случаях. Наберись
терпения, друг, через пару дней мы переходим в контрнаступление. Ждать осталось
совсем немного.
      -- Хорошо, подождем, -- согласился Сергей.
      Домой он возвращался поздно, уже после одиннадцати. Стемнело, и только у
горизонта, где-то за Алтуфьевским шоссе, небо еще было озарено мягким
багрово-оранжевым светом уходящего дня. Стоял конец июля, и ночи с каждым днем
становились все длиннее и темнее.
      Он шел и думал о своем, с головой погрузившись в тревожившие его думы.
Реальный мир, со всеми его радостями, горестями и проблемами, сейчас не
существовал для него -- в мыслях он был далеко, там, в доме Орлова, где через
два дня (или уже меньше?) должен был быть сыгран последний акт затянувшейся
драмы. Там его ждала Катюша. Бедная, бедная девочка! Как она там,
одна-одинешенька, в лапах жестоких, беспощадных мерзавцев?..
      Каким-то шестым чувством он уловил неясное, смутно-знакомое присутствие
чего-то постороннего, враждебного, чужого, совсем рядом, в опасной близости от
себя. Он напрягся. Да, это ощущение преследовало его на протяжении долгих
недель, и лишь в последние дней десять отступило, поблекло, оказалось забытым. И
вот оно снова всплыло, тревожным симптомом, словно счетчик Гейгера, почуявшим
радиацию, запульсировало где-то в глубинах его подсознания. Да, он хорошо знал
это чувство: за ним снова установили слежку.
      Было ясно: Свирский решил взять под контроль последние дни жизни столь
ценного донора -- не дай Бог, этот носитель драгоценной почки наделает
глупостей! Сергей не видел их, но знал -- они где-то рядом. Его обострившееся
восприятие безошибочно фиксировало их присутствие.
      Что ж, будем играть по вашим правилам, ребята -- до поры, до времени.
Придет срок, и правила будем диктовать мы. И срок этот уже не за горами. А пока
подыграем вам, сделаем вид, что вас попросту не существует.
      Он ощущал необычайный прилив энергии. Его лихорадило, мозг работал ясно и
четко, нервы были обострены до предела. Он чувствовал себя сильным, опасным,
хищным зверем, на которого хитроумные ловчие устроили засаду -- ему предстояло
разрушить их замыслы, обмануть охотников и, выждав момент, нанести удар, в том
самый момент, когда они ожидают этого менее всего.
      Он нанесет его. Уничтожит всю эту мразь. Сотрет с лица земли.

* * *

      Утром он проснулся, встревоженный какой-то неотвязной мыслью. Что-то
важное, очень важное не давало ему покоя. Что-то такое, что необходимо сделать
прямо сейчас, сию минуту.
      Доктор!
      Если за ним вновь установили слежку, значит, его верный друг доктор,
скорее всего, уже "засвечен" -- ведь вчера он заметил "хвост" именно в том
момент, когда возвращался из гостиницы. А это может означать только одно: доктор
в опасности.
      Он собрался в считанные минуты и уже через четверть часа был в гостинице.
К черту конспирацию! Если Свирский установил слежку только вчера -- а он
чувствовал, что именно так оно и было, -- то об их планах он ничего знать не
может. А если так, то все страхи напрасны: что с того, что он встречался со
своим старым знакомым из Огней? В конце концов, если принимать обещание
Свирского за чистую монету, то появление доктора вполне закономерно: ведь должен
же кто-то приютить Катюшу после... после смерти ее отца!
      Взлетев на пятый этаж, он очутился перед номером 517. Однако на условный
стук никто не отзывался. Целый сонм тревожных мыслей закружился в его голове.
Что-то здесь не так. Достав запасной ключ (доктор предусмотрительно сделал
дубликат ключа и снабдил им Сергея), он осторожно отпер дверь.
      Предчувствие не обмануло его. В номере никого не было. Доктор исчез,
словно в воду канул. Дорожная сумка его была на месте, летний плащ, как обычно,
висел на вешалке, а вот самого доктора не было. Если и был здесь обыск, то
сработали они аккуратно: не оставили никаких следов. Он тщательно обследовал
номер. Все было в порядке, если не считать одного: пропали дискеты. Те самые,
которые он передал доктору на хранение. С компроматом на Орлова и всю его шайку
головорезов.
      Спустившись вниз, Сергей поинтересовался у метрдотеля, куда подевался
постоялец из 517 номера. Метрдотель, молодой здоровяк, похожий на вышибалу из
дорогого ресторана, опасливо покосился на Сергея и заявил, что вчера вечером за
постояльцем из пятьсот семнадцатого приезжали трое его друзей на черной
"волжанке", пробыли в номере примерно с час, а потом все вместе куда-то укатили,
прихватив с собой и жильца. С тех пор он его не видел. Сергей кинул ему доллар
за услугу и поспешил удалиться.
      Черная "Волга", все та же черная "Волга". Ясно одно: Свирский похитил его
друга. Зачем? Чтобы усилить свои позиции в этой опасной игре не на жизнь, а на
смерть? Возможно. Или попытаться выудить у того какую-нибудь информацию? Тоже не
исключено. Каковы бы не были мотивы похищения доктора, Свирский поставил Сергею
шах -- однако это был далеко еще не мат. Их план остается в силе, даже если
доктор, в качестве участника операции, не будет в ней задействован.
      Сейчас его беспокоило другое: Абрек. Сергей не знал, какие результаты дал
обыск номера. Нашли ли они какие-нибудь следы пребывания в номере чеченца? Слава
Богу, что Абрек догадался снять соседний номер! Только сейчас Сергей начинал
понимать, насколько осторожен этот странный сподвижник Басаева. Однако дотошные
ребята Свирского могли бы без труда его вычислить -- для этого достаточно было
задать пару вопросов метрдотелю и выяснить, сколько человек из Огней в настоящее
время проживает в гостинице. Предположим, что именно так они и поступили. Что из
этого следует? Очевидно, еще один обыск, но на этот раз уже в номере Абрека. Они
вполне могли обнаружить документы чеченца, и в первую очередь -- его российский
паспорт, с вклеенной в него фотографией. В этой ситуации над Абреком нависала
серьезная опасность: если Свирский сумеет идентифицировать обе ипостаси чеченца,
он сразу же поймет, кто был допущен в дом его хозяина под видом представителя
нефтяного шейха. И тогда... тогда Абреку крышка. Тогда вся операция летит к
черту.
      Разрубить этот узел, узел неведения и неизвестности, мог только один
человек -- метрдотель. Сергей дошел уже почти до самого своего дома, но теперь
остановился и круто повернул назад, в гостиницу.
      Черт с ней, со слежкой! Пусть эти типчики, если хотят, пасут его и днем, и
ночью -- сейчас это волновало его менее всего. Сейчас, когда все точки над "i" в
их операции были расставлены, ему нечего было таиться от Свирского и его
приспешников. Пускай видят, что он беспокоится за своего друга, ищет его,
наводит справки. Это вполне нормально, даже для человека, жить которому осталось
не более суток, в лучшем случае -- двух.
      Он вошел в гостиницу и прямиком направился к стойке администратора. При
виде Сергея "ресторанный вышибала" изобразил на туповатом лице неподдельный
интерес, заметно усилившийся, когда Сергей, приблизившись, выложил на стойку
десятидолларовую бумажку и прикрыл ее ладонью, но не полностью, а так, чтобы
метрдотелю хорошо был виден уголок банкноты с изображенным на нем номиналом.
      -- Я вас слушаю, -- вежливо произнес тот.
      Сергей выдержал небольшую паузу.
      -- Один только вопрос, приятель, -- сказал он, напуская на себя
беззаботный вид. -- Эти трое, что приезжали к моему другу, не упоминали, так,
случайно, между прочим, куда они направляются отсюда? Никак, знаешь ли, не могу
понять, куда они запропастились.
      Метрдотель сморщил лоб и сдвинул к переносице куцые брови, изображая не
свойственную ему интенсивную умственную деятельность; при этом маленькие глазки
его прикованы были к банкноте, спрятанной под рукой Сергея. Сергей усмехнулся и
добавил к той, первой, банкноте еще десять баксов. Язык метрдотеля сразу же
развязался.
      -- Нет, ничего такого я от них не слышал. Они вообще ничего не говорили.
      -- А мне ничего не просили передать?
      Он пожал плечами.
      -- Нет, ничего. Они ко мне даже не подходили.
      -- И вопросов никаких не задавали?
      Он скорчил удивленно-подозрительную гримасу.
      -- Каких вопросов? Никаких вопросов. Я же уже говорил: они молча поднялись
наверх, а через час так же молча вышли. Вот и все.
      Это-то Сергею и важно было узнать. Прощупать других постояльцев они
попросту не додумались. Что ж, тем хуже для них.
      -- Спасибо. -- Он убрал руку со стойки, обнажив две заморские банкноты. --
Это тебе. За труды. Адью.
      Он повернулся и вышел, мельком успев заметить, как молниеносно исчезли со
стойки доллары.
      Итак, Абрек, если верить этому типу, вне подозрений. А это значило, что их
план остается в силе. И даже если ищейки Свирского задумают потрясти метрдотеля,
пытаясь выяснить, что же от него хотел тот щеголь с пачкой баксов в кармане,
ничего конкретного от него они все равно не добьются. Он просто интересовался
судьбой своего друга -- что в этом предосудительного? Ровным счетом ничего.
      И все же на душе у него было тревожно. Доктор в качестве заложника -- это
дополнительный козырь в их колоде, и козырь далеко не из последних.
      Домой он не пошел: сначала необходимо было связаться с Владленом и
проинформировать его обо всем случившемся. Если Владлену удастся, он передаст
новость Абреку -- чеченец должен быть в курсе событий. Однако теперь, когда за
Сергеем снова была установлена слежка, связываться с кем-либо было опасно. Из
своей квартиры он, ясное дело, звонить не мог -- оставался только
телефон-автомат.
      Он позвонил от метро. Владлен молча выслушал его.
      -- Не стоит паниковать раньше времени, Сергей, -- сказал тот напоследок.
-- Ничего непоправимого не произошло. Так что держись, все будет о'кей.
      Ближе к вечеру Сергей снова зашел в гостиницу, но доктор так и не
появился. Расстроенный, измученный неизвестностью и обеспокоенный судьбой друга,
он вернулся домой, включил Solo Piano Филипа Гласса и лег спать. Необходимо было
как следует выспаться: возможно, завтрашний день как раз и будет тем самым днем
"Х". Он должен быть готовым ко всему.

Глава двенадцатая
      Утро среды не принесло ничего нового. Погода испортилась, день был
пасмурным, ветреным, холодным, изредка начинал накрапывать мелкий колючий дождь
-- природа словно оплакивала неудавшуюся жизнь Сергея Ростовского. Первое
дыхание осени, до наступления которой, правда, оставалось еще более месяца...
      Таким же пасмурным было и настроение Сергея. Исчезновение доктора все
больше и больше тревожило его. Хотел бы он сейчас знать, что задумал этот
выродок Свирский, этот так называемый представитель "самой гуманной профессии"!
      Сергей спустился вниз и из автомата позвонил Владлену. Они обменялись
новостями. Владлен сообщил, что накануне вечером он связался с Абреком. В доме
Орлова, проинформировал чеченец, заметно какое-то оживление. Хозяева явно к
чему-то готовятся. Дважды с Абреком встречался один из помощников Орлова,
обсуждали какие-то незначащие проблемы, касающиеся нефтяного бизнеса, однако с
самим Орловым Абрек виделся только раз, в воскресенье, в день своего приезда в
особняк. Чеченец имеет относительную свободу передвижения по дому, но в
некоторые части особняка доступ ему закрыт. Тем не менее, он уже достаточно
хорошо изучил обстановку в доме, чтобы немедленно приступить к операции. Ждет
только сигнала.
      -- Так что будь наготове, -- сказал Владлен Сергею. -- Возможно, уже
сегодня. Получишь сигнал оттуда, сразу же звони. Я весь день у телефона.
      Вернувшись домой, Сергей принялся мысленно корректировать план операции.
Раз доктор исчез, придется ему все делать самому. Основная проблема заключалась
в компьютере, который был спрятан в багажнике машины -- та все еще пылилась на
гостиничной стоянке. В момент проведения операции компьютер должен находиться
где-то поблизости от орловского особняка, в радиусе не более километра от него.
Сергей был уверен, что Свирский свяжется с ним по телефону и назначит конкретный
час планируемой операции. Это значит, что сразу же после звонка Свирского -- а
тот мог позвонить в любую минуту -- Сергею надлежало садиться в купленную
доктором машину и мчаться за город, к особняку Орлова. Еще в прошлый свой приезд
к Орлову Сергей приметил в ближайшем от особняка населенном пункте небольшую
автостоянку -- именно здесь он и планировал оставить машину с включенным и
полностью готовым к работе компьютером. Затем он должен будет вернуться в
Москву, но уже своим ходом. И только потом он мог ехать к Орлову -- открыто, на
своей собственной машине.
      Первоначально планировалось, что акцию с компьютером должен провести
доктор, однако теперь эта часть операции возлагалась на Сергея. И все было бы
ничего, если бы не одно серьезное препятствие: за ним снова установили слежку.
Достаточно ему сесть за руль их "конспиративной" машины, как весь план с
компьютером тут же будет "засвечен".
      Сергей курил одну сигарету за другой и ломал голову над неразрешимой
проблемой. Черт побери, как ему сейчас не хватало его друга доктора! Однако,
сколько он не бился над решением этой задачи, ни к какому конкретному результату
так и не пришел. Что ж, придется импровизировать, действовать по
обстоятельствам, надеяться на спонтанное озарение. Другого выхода он не видел.
      В полдень он еще раз прогулялся до гостиницы. Доктора не было. Он
спустился вниз и, проходя мимо стоянки, вскользь окинул ее взглядом. Машина была
на месте.
      Сергей вернулся домой, поставил компакт-диск со своим любимцем Глассом,
развалился в кресле и принялся ждать. Какое-то смутное предчувствие говорило
ему, что это должно произойти сегодня. Ожидание казалось ему страшной пыткой,
медленно, бесконечно медленно текли минуты, складывались в огромные, вздувшиеся
до неимоверных размеров часы. Прошел час, второй, третий... В шесть он не
выдержал и сделал еще одну -- последнюю -- попытку навестить доктора.
Безрезультатно. Номер 517 был пуст.
      Ничего не видя перед собой, брел он к своему дому. На душе было тоскливо и
гадко, в голову лезли обрывки каких-то бредовых мыслей, перед мысленным его
взором всплывало порой личико Катюши, заплаканное, несчастное, осуждающее,
молящее о помощи -- и голос, взывавший к нему: "Папочка, почему ты не заберешь
меня отсюда? Я очень, очень боюсь..."
      Черная "Волга" стояла у подъезда. Та самая. Сердце у Сергея бешено
забилось. Вот он, час "Х"! Ему вдруг неудержимо захотелось развернуться и
бежать, бежать, бежать отсюда, на самый край света, туда, где его никто и
никогда не найдет. Ведь есть же такие места на земле, куда Орлов не сможет
дотянуть свои липкие щупальца?!
      Он собрался с духом и вошел в подъезд. Мельком заметил в машине, на месте
водителя, скучающую фигуру здоровенного битюга -- из тех, что на спор за
червонец перегрызают зубами стальной трос. Так, значит второй наверняка ждет
наверху.
      Сергей не ошибся. Войдя в свою квартиру (кстати, входная дверь была
аккуратно заперта на ключ -- все чин чинарем), он тут же прошел в комнату -- и
наткнулся на развалившегося в кресле Свирского.
      Свирский был серьезен, немногословен, выглядел крайне уставшим и
осунувшимся. Он оценивающе скользнул взглядом по фигуре Сергея и, казалось,
остался доволен -- так мясник обычно оценивает теленка, которого ведут на
заклание. Потом небрежно бросил:
      -- Собирайтесь, Ростовский. Ваше время истекло.
      Сергей медленно прошелся по комнате. Остановился у окна. Закурил. Кровь
бешено пульсировала у него в висках. Появление Свирского застало его врасплох,
явилось неожиданностью, которую он никак не мог предусмотреть. Нужно было
собраться с мыслями, овладеть ситуацией, взять ее под жесткий контроль. Иначе он
проиграл.
      Значит, сегодня. Срок назначен, появилась некоторая определенность. Все
было бы прекрасно, если бы не присутствие Свирского. Свирский ему мешал. Нужно
было что-то срочно предпринять, чтобы запустить механизм операции. Нужно было
нейтрализовать Свирского, и причем срочно, немедленно. Он кинул взгляд на
настенные часы. Половина седьмого. Слишком рано: согласно планам Абрека,
операция должна быть проведена где-то в районе двенадцати ночи. А до полуночи
еще пять с половиной часов.
      Мысль работала быстро и четко. Во-первых, нужно связаться с Владленом и
сообщить, что час "Х" пробил. Во-вторых, необходимо как-то выиграть время,
задержать Свирского, оттянуть начало операции. В-третьих, оставалась нерешенной
проблема с компьютером.
      Решение пришло внезапно. Оно было до смешного простым и в то же время
гениальным. Главное теперь -- не дать маху, не сорваться, действовать четко и
уверенно.
      Сергей искоса взглянул на Свирского. Тот сидел к нему спиной и нервно
барабанил пальцами по столешнице журнального столика. Прямо перед ним, на
столике, лежал мобильный телефон. Сергей не преминул зафиксировать этот факт в
своем мозгу.
      Свирский резко повернулся к нему.
      -- Итак, Ростовский, вы готовы? Нам пора выезжать.
      -- Вам не терпится выпотрошить меня, Свирский? -- язвительно заметил
Сергей.
      -- Бросьте, Ростовский, я не такой садист, как вы обо мне думаете. Просто
дело есть дело. А дело не терпит отлагательства.
      -- И все же вам придется повременить. Мне нужно еще некоторое время, чтобы
закончить кое-какие свои дела.
      -- Времени у вас было достаточно, Ростовский, -- жестко произнес Свирский.
-- Теперь вашим временем распоряжаюсь я. Собирайтесь.
      -- Я голоден, -- повысил голос Сергей, -- и я собираюсь поужинать. И
никто, даже вы, не сможет воспрепятствовать мне в этом.
      Свирский нерешительно нахмурил брови. Видно было, что он колеблется.
      -- Вам это уже не нужно, -- сказал он.
      -- Я лучше знаю, что мне нужно, а что не нужно, -- запальчиво произнес
Сергей. -- Я хочу есть.
      Свирский, наконец, сдался.
      -- Хорошо, даю вам десять минут. Но чтобы ни минутой больше, ясно,
Ростовский?
      Не удостоив его ответом, Сергей скрылся на кухне.
      Десять минут -- это, конечно, не решение проблемы. Однако это уже кое-что:
десять минут легко растягиваются до двадцати, а то и до получаса. И если уж
говорить честно, то он действительно голоден. Почему бы, черт возьми, ему и
впрямь не подкрепиться? Последний раз в жизни?
      Он сварил кофе, сделал несколько бутербродов, с сыром и ветчиной, достал
из холодильника пару помидоров, огурец, луковицу, порезал их, заправил маслом,
зеленью, перемешал -- и уселся трапезничать.
      Наручные часы медленно отсчитывали секунды. Прошло десять минут.
Пятнадцать.
      В дверях появился Свирский.
      -- Хватит, Ростовский, добро переводить, -- цинично заявил он. -- Ваше
время вышло.
      -- Я еще не закончил, -- упрямо отозвался Сергей.
      -- Меня это волнует меньше всего. -- Свирский пристально посмотрел Сергею
прямо в глаза. -- Зачем вы тянете время, а, Ростовский? На что рассчитываете?
      -- На что рассчитываю? -- Сергей усмехнулся; он держался уверенно и
спокойно. -- Прожить лишние несколько минут, вот на что. Насладиться, так
сказать, последними мгновениями.
      Он закончил, наконец, трапезу и вернулся в комнату. Свирский неотступно
следовал за ним.
      -- Бросьте молоть чушь, Ростовский. Не забывайте, что ваша дочь у нас.
      Сергей резко повернулся. Глаза его пылали гневом, кулаки непроизвольно
сжались.
      -- А вот шантажировать меня не надо, понятно? -- медленно проговорил он,
прищурившись и в упор глядя на своего врага. -- Я ведь и ответить могу.
      Свирский побледнел. Он только сейчас сообразил, что находится в комнате
один на один с "черным поясом" по тэквон-до. Этот по стене размажет в два счета
и глазом не моргнет. Однако Свирскому удалось перебороть минутное
замешательство.
      -- Довольно болтать, -- с металлом в голосе произнес он. -- Собирайтесь, и
едем.
      -- А если я откажусь?
      Свирский опять нахмурился.
      -- Такой глупости вы не сделаете, Ростовский. Помните, что условием
освобождения вашей дочери...
      Сергей угрожающе двинулся на него.
      -- Я же просил обходить эту тему в разговоре, -- процедил он сквозь зубы.
      Свирский прижался спиной к стене и еще больше побледнел. В руке его
блеснул черный металлический корпус небольшого пистолета. Пальцы судорожно
вцепились в рукоятку, с силой сжимая вороненую сталь. Однако пустить его в ход
он не успел.
      Сергей вдруг почувствовал, как из глубин его существа, откуда-то из самых
недр, из тайников души поднимается, охватывает его всего неудержимое желание
врезать этому типу, врезать так, чтобы вышибить из него дух, распылить на
мельчайшие атомы, уничтожить. Случайно уронив взгляд на отражение в большом
трюмо, стоявшем в углу комнаты, он увидел вжавшегося в стену, позеленевшего,
трясущегося от страха Свирского -- и самого себя, нависшего над ним, подобно
разъяренному раненому медведю, со звериным оскалом на искаженных от ярости
губах, пылающими от гнева глазами, каким-то плотоядным вожделением хищника во
всей позе, с побелевшими костяшками пальцев на крепко стиснутых кулаках. Еще
мгновение, и он бы...
      Титаническим усилием воли он сумел удержать себя в руках, обуздать свои
эмоции. Все это было только игрой, умело разыгранным спектаклем, и эту перепалку
с мерзавцем Свирским он затеял только ради одного: спровоцировать того на такой
шаг, который бы давал Сергею право на применение силы. Свирский сделал такой
шаг: он схватился за пистолет, намереваясь им воспользоваться -- и теперь Сергей
имел полное право на применение силовых методов.
      Кулак просвистел в воздухе и воткнулся Свирскому в область солнечного
сплетения. Удар, в который Сергей вложил всю свою ненависть, хотя и был сильным,
но аккуратным, точно взвешенным, рассчитанным на то, чтобы вывести человека из
строя, вырубить на определенное время. Свирский охнул, выпучил глаза, побагровел
-- и рухнул на палас. Сергей поднял выпавший из его руки пистолет и сунул себе в
карман.
      Нанесенный Свирскому удар был частью недавно родившегося в его голове
плана; с точки зрения элементарной логики этот шаг был вполне оправдан и являлся
как бы спонтанной реакцией на возникшую угрозу его жизни. Свирский, когда
очухается, должен будет принять это объяснение как наиболее очевидное.
      На самом же деле Сергею нужно было только одно: вывести на какое-то время
Свирского из игры, хотя бы на полчаса. Что он с успехом и сделал, получив при
этом истинное удовольствие и мощный положительный эмоциональный заряд. Будучи же
мастером своего дела, он прекрасно знал, как и куда нужно нанести удар, чтобы
вырубить человека на тот или иной промежуток времени. В данном случае он мог
гарантировать себе не менее получаса.
      Все это произошло в течение нескольких долей секунды. Уже в следующее
мгновение Сергей, подхватив с журнального столика мобильный телефонный аппарат
Свирского, мчался по лестнице вниз, к выходу. Остановившись на втором этаже, он
быстро набрал номер Владлена на цифровой панели трофейного телефона. Сергей
знал: этот аппарат никем не прослушивается, и потому говорить со своим сенсеем
он мог открытым текстом. Как только на том конце послышался голос Владлена
Никитина, Сергей выпалил:
      -- Слушай и запоминай. Это произойдет сегодня. Свирский у меня, намерен
увезти меня немедленно. Я его выключил, примерно на полчаса. Ситуацию держу под
контролем. Постараюсь протянуть время, есть один план. Свяжись с Абреком. Все,
даю отбой.
      -- Понял, -- коротко ответил Владлен и положил трубку.
      Сергей сунул телефон в карман и ринулся вниз, на первый этаж. Однако,
заметив сквозь пыльное подъездное стекло черную "Волгу", дежурившую у входа, тут
же отпрянул назад.

* * *

      Получив известие от Ростовского, Владлен включил рацию, оставленную ему
Абреком, и попытался связаться с чеченцем. Какое-то время на вызов никто не
отвечал, однако он понимал: вызов мог застать Абрека в самый неподходящий
момент. Он терпеливо ждал, пока, наконец, световой индикатор на корпусе рации не
возвестил: связь установлена.
      -- Сегодня, -- произнес он одно только слово, и тут же услышал
приглушенный расстоянием и помехами ответ:
      -- О'кей.
      Сигнал принят. Абрек приступает к действиям. Операция началась.
      Отложив рацию в сторону, Владлен взялся за телефон. Набрал номер.
      -- Василий, это Владлен. Готовь свой штурмовик. Пора.
      -- Сегодня?
      -- Сегодня.
      -- О'кей. Когда ждать?
      -- Через полтора часа.
      Ни минуты не мешкая, Владлен спустился вниз, сел в свою машину и, рискуя
быть остановленным "гаишниками" за превышение скорости, полетел в подмосковный
город Жуковский.
      Как и обещал, через полтора часа он въезжал на территорию небольшого
аэродрома близ Жуковского. Там, возле двухместного спортивного самолета, его уже
поджидал Василий, веселый коренастый здоровяк в армейской форме цвета "хаки" и с
сигаретой в зубах. Взглянув на часы, Василий одобрительно кивнул.
      -- Уложился.
      Владлен вышел из машины и обменялся с другом крепким рукопожатием.
      -- Аппарат на ходу? -- спросил он. -- Осечки не даст?
      -- Все в полном ажуре. Работает как часы. Бак полный, амуниция в порядке.
      -- Отлично.
      Владлен расстегнул большую вместительную сумку, которую извлек из
багажника своего автомобиля, вынул из нее кое-какую одежду и быстро переоделся.
Василий критически осмотрел его: черный обтягивающий комбинезон, на голове --
плотно облегающий капюшон, полностью скрывающий лицо и шею и имеющий лишь
прорезь для глаз, за поясом -- профессиональные нунчаки.
      -- Да-а, брат, насмотрелся, видать, ты дешевых боевичков. Ни дать, ни
взять -- вылитый ниндзя.
      -- Это всего лишь светомаскировка. Работать придется ночью, -- ответил
Владлен, легко, по-кошачьи подходя к самолету. -- Ну что, летим?
      Василий выплюнул докуренный до самого фильтра бычок.
      -- Летим.
      Они заняли места в кабине миниатюрного самолета. Взревел мощный двигатель,
замелькали, сливаясь в единый полупрозрачный круг, лопасти пропеллера. Самолет
вырулил на взлетную полосу и начал разбег.

* * *

      Развалившись в кресле, Абрек курил дорогую сигару и пускал кольца дыма в
потолок. Напротив, в таком же точно кресле сидел вышколенный и выдрессированный
помощник Орлова и любезно, с использованием всех правил светского этикета, нес
какую-то околесицу о радужных перспективах многообещающего сотрудничества между
концерном Орлова и крупнейшей в мире нефтяной компанией с далекого арабского
Востока. Абрек вежливо слушал, изредка бросая кое-какие реплики. Беседа велась,
конечно же, на английском языке. На низком столике между ними стояла бутылка
армянского коньяка, две хрустальные рюмки, наполовину наполненные темной
прозрачной жидкостью, и шикарная ваза с экзотическими фруктами.
      Именно за этой никому не нужной беседой и застал Абрека вызов Владлена
Никитина. Рация, выполненная в виде стандартного сотового телефонного аппарата и
всегда лежавшая у него в кармане, известила о своем существовании мягким
мелодичным звуком, также стилизованным под обычный телефонный звонок.
      -- Прошу прощения, -- извинился Абрек на чистейшем английском и включил
рацию.
      -- Сегодня, -- услышал он далекий, едва различимый голос Владлена.
      -- О'кей, -- отозвался он и любезно улыбнулся наблюдавшему за ним
сладкоголосому приспешнику Орлова. Потом сунул рацию в карман.
      -- Звонок от хозяина, -- пояснил он своему визави. -- Получены новые
инструкции.
      -- О! -- удивленно вскинул брови тот. -- У вас, я смотрю, налажена
оперативная связь. Наверное, дорогое удовольствие?
      -- Когда игра стоит свеч, мой босс не скупится на расходы, -- небрежно
ответил Абрек. -- Извините, я хотел бы отдохнуть. Знаете ли, никак не
адаптируюсь к вашему климату.
      -- Да-да, конечно, -- с готовностью вскочил орловский прихвостень. -- Не
смею вас больше задерживать.
      Ни тот, ни другой не обращались друг к другу по имени: Абрек, когда их
представили, тут же выбросил имя помощника из головы, а тот, в свою очередь,
никак не мог выговорить длинного заковыристого арабского имени, под которым
выступал чеченец в своей новой роли.
      -- Когда меня примет господин Орлов? -- поинтересовался Абрек для
проформы.
      -- Владимиру Анатольевичу сейчас нездоровится, -- сокрушенно покачал
головой помощник, -- однако через день, от силы через два ваша встреча
обязательно состоится.
      Абрек скорчил недовольную гримасу.
      -- Я не привык к проволочкам, -- высокомерно заявил он. -- Мой босс тоже.
      -- Два дня, -- умоляюще произнес помощник. -- Всего только два дня,
договорились?
      Абрек вдруг поймал себя на мысли, что страстно желает дать этому
скользкому типу увесистого пинка. Сдержать себя ему удалось лишь с большим
трудом.
      -- Хорошо. Договорились. Но больше двух дней я ждать не намерен. Так и
передайте своему хозяину.
      Помощник расплылся в благодарной улыбке и бочком покинул апартаменты
"арабского гостя".
      Абрек с облегчением вздохнул.
      Итак, сегодня. Пришло время действовать. Операция началась.

* * *

      Сергей мгновенно оценил ситуацию. Путь через парадный вход был отрезан.
Значит, нужно воспользоваться черным ходом. Перемахивая сразу через несколько
ступенек, уже в следующую секунду он оказался у противоположной двери, выводящей
из подъезда по другую сторону дома. Однако его ждало разочарование: второй выход
был заперт. Времени на раздумья не было. Став в привычную стойку, Сергей резким
ударом ноги выбил дверной замок. Дверь с противным металлическим лязгом
распахнулась -- и чуть было не зашибла тщедушную старушку, выгуливающую облезлую
собачонку под окнами многоэтажки.
      -- Хулиган! -- взвизгнула она. -- Сейчас милицию вызову. Милиция!
      Собачонка испуганно жалась ее ногам и, кажется, напрочь забыла, что ее
священная обязанность -- защищать свою хозяйку.
      -- Тихо, бабуля, -- выбравшись на волю, раздосадованный неожиданной
помехой, громко зашептал Сергей. -- Не надо никакой милиции. Я сам из органов.
      Старушка недоверчиво покосилась на него.
      -- А документ у тебя имеется?
      -- Какой еще документ! Я из отдела по борьбе с организованной
преступностью. Нам, в целях конспирации, документов иметь не полагается. Мы
сейчас здесь проводим особо секретную операцию по обезвреживанию
орловско-свирской мафиозной группировки. Слыхали о такой?
      -- Ну а как же! -- бойко отозвалась старушенция. -- Я и о солнцевской
слыхала, и об этой... как ее... Я их всех, как свои пять пальцев, знаю. -- Она
понизила голос и доверительно сообщила: -- Тут у нас в соседнем подъезде живет
один такой, из мафии ихней...
      И принесла ж ее нелегкая! Да еще в самый неподходящий момент!
      -- Некогда, бабуля, -- оборвал ее Сергей, почувствовав, что бабуля,
похоже, начинает верить в его принадлежность к органам правопорядка и особо
секретную миссию. -- Операция может сорваться. В другой раз расскажете,
договорились?
      Старушка не на шутку обиделась, однако к миссии "секретного агента"
отнеслась с пониманием.
      -- Ладно, лови своих бандитов, -- проворчала она. -- А вот дверь ты зря
сломал. Хотя, конечно, теперь ходить удобней будет. Напрямки, через подъезд.
      Сергей рванул было по узенькой дорожке, ведущей вдоль дома, но, осененный
внезапной мыслью, остановился.
      -- Послушайте, бабуля, -- торопливо заговорил он, возвращаясь к старушке,
-- хотите внести свой вклад в дело борьбы с мафией?
      Взгляд ее тут же загорелся.
      -- А что нужно делать? -- деловито спросила она. -- Сразу же предупреждаю:
стрелять я не умею.
      -- Стрелять и не нужно. Вот что от вас требуется... -- И он вкратце
изложил ей свой план. Она слушала внимательно, с интересом, жадно впитывая
"супер-секретную" информацию. -- Только чтобы об этом никому, ни единого
словечка, -- снизил он голос до едва слышного шепота и настороженно оглянулся по
сторонам. -- Вам ясно?
      -- Не дура, поди, соображаю, -- слегка обиделась старушка. -- А надбавку к
пенсии за подвиг мне дадут?
      -- Не в моей компетенции, -- ответил Сергей. -- Но -- похлопочу.
      -- Уж похлопочи, сынок. Пенсия-то моя совсем крохотульная. Да и ту платят
через раз.
      -- Хорошо, хорошо. Значит, договорились? Жду вас на исходной позиции. Не
подведите.
      -- Не подведу, не сомневайся.
      Оставив неожиданного союзника, Сергей помчался к гостинице. Расстояние до
"Алтая" он покрыл за четыре минуты -- систематические тренировки позволили ему
сделать это без труда. Он сейчас не думал о слежке, хотя, скорее всего, слежки
за ним больше не было. Проникнув на территорию гостиничной автостоянки, он отпер
багажник "конспиративной" машины. Чемоданчик с ноутбуком был на месте. Слава
Богу! Подхватив компьютер, он поспешил обратно. Добежал до своего дома и скрылся
за густыми кустами сирени, которые тянулись вдоль всего фасада многоэтажки. Не
теряя драгоценного времени, открыл компьютер, включил его и попытался установить
связь с Сетью. Однако первые несколько попыток оказались неудачными: две или три
линии связи, которыми он обычно пользовался, были постоянно заняты. Сергей
выругался. Не хватало еще, чтобы вся операция полетела к черту из-за каких-то
дурацких проблем со связью! Наконец его постигла удача, и он благополучно вышел
в Сеть. Все остальное он проделал в течение двух минут.
      Закончив подготовку компьютера к работе, он осторожно закрыл чемоданчик и
выглянул из-за кустов.
      Черная "Волга" все еще стояла у подъезда; в ее салоне маячила сонная
фигура водителя. Отлично. Значит, Свирский еще не очухался. По расчетам Сергея,
у него было в запасе еще минут десять. Действовать надо было немедленно.
      Метрах в десяти от "Волги", делая вид, что она вообще не с этой планеты, а
как минимум с Альфы Центавра, прогуливалась та самая старушка, волоча за собой
упиравшуюся собачонку. Сергей невольно улыбнулся. Чуть поодаль, в песочнице,
окруженные молодыми мамашами, резвились маленькие дети. А те, кто постарше,
гоняли в футбол на школьном дворе, что раскинулся метрах в сорока-пятидесяти от
дома.
      Сергей снова нырнул в кусты и стал осторожно продвигаться к машине,
стараясь не наступать на сухие ветки или случайно не споткнуться. Весь его план
был основан на том факте, что водитель поставил машину вплотную к сиреневым
кустам: подобраться к ней было проще простого. Что Сергей и не преминул сделать.
Пробравшись по кустам к багажнику "Волги", едва дыша от волнения и страха
оказаться замеченным, он незаметно высунул руку из кустов и коснулся ею крышки
багажника. В первую очередь ему нужно было убедиться, что багажник не заперт.
      Если багажник заперт на ключ, то все пропало.
      Если этот тип заметит его в зеркало заднего обозрения, дальнейшие действия
бессмысленны.
      К черту все эти "если"! Он будет делать свое дело -- и баста! До сих пор
ему все удавалось, удастся и в этот раз. Главное -- быть предельно внимательным
и полностью контролировать свои действия.
      Пальцы осторожно подцепили крышку багажника и потянули вверх. Неудача. Он
попытался еще раз. Снова неудача. Он напряг все свои силы и предпринял третью
попытку. Есть! Крышка поддалась и медленно, словно нехотя, чуть-чуть
приподнялась.
      Сергей втянул руку под густой покров зелени и с облегчением вздохнул.
Багажник не заперт. Прекрасно. Осталось сделать последний шаг -- и проблема с
компьютером будет решена. Найдя небольшой камешек, он, дабы привлечь внимание
своей сообщницы, швырнул его в невозмутимо прогуливающуюся старушку. Однако в
старушку он не попал, зато попал в ее собачонку. Та отчаянно взвизгнула, пару
раз тявкнула и затихла. Догадливая старушка повела взглядом по кустам -- и
заметила затаившегося Сергея. Хитро подмигнув, она тут же приступила к активным
действиям.
      Подскочила к "Волге", всплеснула руками и запричитала:
      -- Ой, милок, глянь-ка! Что это такое у тебя под машиной? Прямо кошмар
какой-то!
      Водитель лениво потянулся и зевнул.
      -- Уйди, бабка, не до тебя, -- прохрипел он.
      -- Да ты глянь, глянь-ка! -- напирала старушка. -- Это надо ж такому
случиться, а? Ой, да оно ж шевелится! Крокодил, кажись? Или змеюка какая? Не
разгляжу сослепу-то, милок. Ты бы поглядел. А вдруг это бомба?
      Сергей едва не расхохотался, слушая, как импровизирует его хитроумная
сообщница. А водитель тем временем, явно с большой неохотой, выбрался-таки из
кабины.
      -- Ну что там у тебя, бабка? -- недовольно проворчал он. -- Показывай
давай.
      -- Да вон, под бампером, у левого колеса!
      -- Где? -- Он тяжело присел и начал что-то высматривать под машиной. -- Ни
хрена не вижу.
      Сергею только этого и нужно было. Не мешкая, он быстро приоткрыл багажник
и сунул в него чемоданчик с компьютером; аккуратно, чтобы не щелкнул замок,
вернул крышку на прежнее место. Затем бесшумно растворился в зелени кустов. Дело
сделано.
      -- Да ни хрена здесь нет! -- услышал он раздраженный голос водителя. --
Что ты мне, бабка, мозги полощешь? Эй, бабка, ты куда запропастилась?
      Но старушки уже и след простыл. Схватив собачонку под мышку, она быстро
ретировалась. От греха подальше.
      Сергей не стал дожидаться продолжения спектакля. Обогнув угол дома и
пробравшись в свой подъезд через черный ход, он мигом взлетел на свой этаж и
осторожно проник в квартиру.
      Из квартиры не доносилось ни единого звука.
      Он взглянул на часы. 19.30. Пока что он выиграл только час.

Глава тринадцатая
      Свирский все еще пребывал в бессознательном состоянии. Он лежал у стены в
той же позе, в которой его оставил Сергей полчаса назад. Вид его был жалок и
беспомощен; сейчас он явно не походил на того самоуверенного наглеца, который
встретил Сергея в особняке Орлова двумя неделями раньше.
      Сергей перешагнул через неподвижное тело своего врага, уселся в кресло и
закурил. Сделал несколько затяжек и затушил сигарету о край пепельницы. Затем
выложил на журнальный столик телефонный аппарат Свирского, повертел в руках
трофейный пистолет, вынул из него обойму и закинул ее под диван, а обезвреженное
оружие швырнул на пол, поближе к Свирскому.
      Стук упавшего пистолета заставил того очнуться. Свирский шевельнулся,
застонал и открыл глаза. Потом приподнялся на локте, мутным взглядом скользнул
по Сергею и, наконец, сел, облокотившись спиной о стену. Постепенно сознание
возвращалось к нему, в глазах появилось осмысленное выражение.
      -- Вы сумасшедший, Ростовский, -- прохрипел он, еще окончательно не придя
в себя. -- Вы еще за это поплатитесь.
      Взгляд его, колючий, жесткий, выражал откровенную ненависть.
      -- Сами виноваты, Свирский, -- пожал плечами Сергей. -- Не переношу, когда
в меня целятся.
      Свирский тяжело поднялся, попутно сунув в карман плаща валявшийся на полу
пистолет, нетвердым шагом добрался до кресла и буквально упал в него.
      -- С огнем играете, Ростовский. Теперь на анестезию во время операции
можете не рассчитывать. -- Он взглянул на часы; лицо его потемнело. -- Я из-за
вас потерял уже целый час. Вставайте! Мы должны быть на месте не позже девяти.
      Сергей, пристально глядя в глаза своему врагу, медленно покачал головой.
      -- Вы слишком торопите события, Свирский. Прежде я хотел бы поставить все
точки над "i". -- Сергей выдержал подобающую моменту паузу -- и неожиданно
спросил: -- Что вы сделали с моим человеком?
      -- С каким еще человеком? С тем, что мои ребята на днях вытащили из
гостиницы?
      -- С тем самым.
      -- Да ничего, жив и здоров, дожидается вас на вилле. -- Свирский уже
окончательно овладел собой и теперь в упор смотрел на Сергея. -- Об этом,
Ростовский, разговор у нас будет особый. Вставайте! Поговорим в дороге.
      Сергей снова покачал головой.
      -- Нет, Свирский, об этом мы будем говорить сейчас, -- твердо сказал он.
-- И пока мы не решим этот вопрос, я никуда с вами не поеду.
      Свирский метнул в Сергея свирепый взгляд.
      -- У вас, Ростовский, явно не все дома. Вы что, не понимаете, в каком
положении находитесь?
      -- Я-то как раз понимаю, а вот у вас, Свирский, похоже, память отшибло
напрочь, -- и он демонстративно, с хрустом, сжал кулак -- тот самый, всю мощь
которого совсем еще недавно Свирскому довелось испытать на собственной шкуре.
      Тот вздрогнул и сунул руку в карман, где покоился его пистолет. Сергей
усмехнулся.
      -- Ладно, Ростовский, -- процедил сквозь зубы Свирский, -- поговорим
сейчас. Но как бы вам эта задержка боком не вышла: Орлов ждать не любит.
      -- А мне Орлов не указ. У меня своя голова на плечах имеется.
      В глазах Свирского зажегся злорадный огонек.
      -- Ну, это мы легко поправим, Ростовский, -- криво усмехнулся он. --
Сегодня же. Теперь о вашем человеке. Вам не следовало привлекать к нашему
мероприятию постороннего, предварительно не получив на то моего согласия. Вы
допустили серьезную ошибку.
      -- А вам не следовало применять по отношению к нему грубую силу, --
парировал Сергей. -- Этот человек мне нужен. Он должен будет увезти мою дочь из
вашего... волчьего логова. Или вы полагаете, Свирский, что маленький ребенок
способен справиться с этой ситуацией один? Я специально вызвал этого человека из
Огней; после моей... после операции он вступит в права официального опекуна моей
дочери. Все документы на опекунство уже оформлены.
      -- Хорошо, хорошо, -- торопливо проговорил Свирский, бросая нетерпеливый
взгляд на часы. -- Согласен, я немного поторопился. Однако это не меняет дела.
Так или иначе, мы позволим этому человеку увезти вашу дочь.
      -- Ошибаетесь, Свирский, это меняет дело, -- произнес Сергей; он был
спокоен как никогда, спокоен и уверен в себе. -- Я хочу видеть его. Здесь и
сейчас. Это мое условие.
      Свирский вскочил.
      -- Все, хватит! Здесь условия ставлю я. Разговор окончен. -- Он выхватил
пистолет и направил его на Сергея. -- Быстро в машину!
      Однако Сергей даже глазом не повел. Достав сигарету, он не спеша закурил.
      -- Вы не посмеете выстрелить, Свирский, потому что вам нужна моя почка. Вы
не можете вернуться без меня, так как Орлов без моей почки со дня на день
загнется. Однако прежде чем это случится, вы останетесь без работы. Так что
спрячьте вашу пушку, свяжитесь с вашим работодателем и сообщите ему мои условия.

      Но Свирский был непреклонен.
      -- Или вы сейчас же встаете и едете со мной, или я разнесу ваш череп на
куски! -- прорычал он.
      Сергей ухмыльнулся.
      -- Да, чуть не забыл. Я вынул обойму из вашего пистолета. Так что можете
считать себя моим заложником, господин Свирский. Мои требования вы уже слышали.
      Свирский быстро проверил пистолет и сильно побледнел. Потом бросил
беспомощный взгляд на часы.
      -- Ла-адно, ваша взяла, -- прошипел он; крысиное лицо его дышало яростью.
-- Но учтите, Ростовский, вы вынуждаете меня на крайние меры.
      Почему-то Сергею стало очень весело.
      -- Да уж куда более крайние! -- рассмеялся он. -- Или, по-вашему, вырезать
у живого человека его последнюю почку -- это меры еще не самые крайние?
      -- Есть кое-что и похуже, -- заметил Свирский с явной угрозой в голосе.
      На этот раз пришлось побледнеть Сергею.
      Катюша! Как он мог забыть о ней! Ведь она все еще у них в руках...
      -- Если хоть один волосок упадет с ее головы, -- глухо процедил он, сверля
Свирского глазами, -- я разнесу весь ваш бордель по кирпичикам, а вам с Орловым
персонально перережу глотки.
      Свирский пропустил угрозу мимо ушей. Швырнул бесполезный теперь пистолет
на диван и взял со стола свой мобильный телефон. Руки у него тряслись.
      Разговор с Орловым был коротким. Босс Свирского был явно недоволен
проволочкой, однако согласие на требование Сергея Ростовского все-таки дал.
Затем Свирский связался с кем-то из своих помощников и распорядился немедленно
выслать машину с задержанным по такому-то адресу.
      Сергей бросил взгляд на настенные часы. 20.10. Прекрасно. Доктора привезут
не ранее, чем через час. Значит, у Орлова они будут где-то в начале
одиннадцатого. До полуночи останется менее двух часов. Что ж, его план пока что
работал.

* * *

      Сильный порывистый ветер яростно налетал на крохотный самолетик, пытаясь
сбросить его с небес на опасно-неприветливую землю.
      -- Погодка-то, однако, нелетная! -- крикнул Василий, перекрывая шум
двигателей и вой ветра.
      -- Сдюжим? -- крикнул в ответ Владлен.
      -- А то как же! -- расплылся в широкой улыбке Василий, крепко держась за
штурвал.
      Они уже подлетали к месту высадки. Однако в запасе у них было еще немного
времени.
      -- Сделай-ка пару кругов над объектом, -- попросил пилота Владлен. --
Взглянуть надо, для порядка.
      -- Отчего ж не сделать -- сделаю.
      Самолет взял крутой вираж и вскоре уже пролетал над особняком Орлова.
Затем развернулся и прошел над ним еще раз. Владлен зорко вглядывался в
"объект". Взгляд его был прикован к самой высокой точке орловского дома --
обширной плоской крыше. На крыше, служившей одновременно и вертолетной
площадкой, одиноко маячил небольшой двухместный вертолет.
      Владлен удовлетворенно кивнул.
      -- Все в порядке. Уходим на исходную позицию.
      -- Как скажешь, командир, -- улыбнулся Василий.
      На часах было 21.30. Уже заметно стемнело.
      Они приземлились в трех километрах от орловского особняка, на небольшом
скошенном поле, которое облюбовали еще несколько дней назад. Рядом с полем, за
неширокой лесополосой, проходило шоссе, ведущее к дому Орлова. Уже дважды они
совершали разведывательные полеты в этот район -- один раз ночью и один раз днем
-- и потому местность знали как свои пять пальцев. Для двух бывших десантников,
прошедших огонь, воду и Афган, эта работа была привычной и знакомой.
      -- Все будет о'кей, Влад, -- заверил его Василий. -- И не в таких
передрягах бывали. Помнишь, как шарахнуло нас под Кандагаром... Э-эх, было
времечко!..
      Владлен выбрался из кабины и легко спрыгнул на землю.
      -- Эй, растяпа! -- крикнул Василий, свесившись вниз. -- Бинокль-то возьми.
А заодно и плащ прихвати, мокро сейчас на траве.
      Взяв с собой все необходимое, Владлен направился в сторону дороги. Минут
через двадцать, миновав лесополосу, он вышел к широкой и прямой, мокрой от
прошедшего недавно дождя, асфальтовой ленте шоссе. В этом месте участок шоссе
освещался одиноко стоящим фонарем. Километрах в трех от этого места дорога имела
ответвление, которое как раз и вело к особняку Орлова. Расстелив плащ на обочине
-- так, чтобы его не было видно с шоссе, -- Владлен Никитин расположился на
тонкой подстилке, вооружился биноклем и приготовился ждать.
      Он прекрасно понимал: главное сейчас -- держать ситуацию под жестким
контролем.

* * *

      Ровно в восемь вечера Абрек покинул свои апартаменты и отправился на
прогулку. В течение часа он праздно бродил по пустынным буковым аллеям
орловского парка; мокрый гравий шуршал под его ногами, густые кроны древних
буков сплетались где-то в вышине, образуя над прямыми, как стрелы, дорожками
живой зеленый свод. Здесь царили полумрак, спокойствие и умиротворение; было
тихо, порывы ветра не долетали сюда, в этот уединенный, не знающий человеческих
страстей и подлостей, уголок.
      Однако Абрек знал: эта идиллия нашпигована орловскими соглядатаями.
      К девяти он вернулся в дом и, верный своей роли праздношатающегося
"заморского гостя", посетил сначала бильярдную, где мастерски закатил в лузу
два-три шара, потом заглянул в бар, минут пятнадцать посидел там, пропустив пару
бокалов легкого грузинского вина, с видом бездельника, не знающего, как убить
время, прошелся по коридорам особняка.
      Со стороны могло показаться, что этот рассеянный "араб", бесцельно
плутающий по лабиринтам огромного дома, ничего дальше своего носа не видит.
Однако зоркий глаз Абрека подмечал все. Если не считать воскресенья, это был
третий день его пребывания здесь; за столь короткий срок он успел основательно
изучить расположение помещений особняка -- по крайней мере, в той его части,
куда был допущен. Он прекрасно ориентировался в переплетении многочисленных
коридоров, знал, где расположены камеры слежения и посты охраны, в какие часы
происходит "смена караула", какие двери ведут в служебные помещения. Именно эти
помещения, располагавшиеся большей частью на нижнем этаже (Абрек был почти что
уверен, что имеются и подземные этажи) привлекали его внимание в наибольшей
степени. Они занимали целую часть здания, и простым смертным, не имеющих чести
состоять в свите Орлова, доступ к ним был закрыт.
      В самом начале одиннадцатого один из цивильно одетых молодчиков с
квадратной нижней челюстью и тупым взглядом на ломаном английском вежливо, но
настойчиво порекомендовал ему вернуться в свою комнату. Абрек широко улыбнулся,
кивнул, по-свойски похлопал его по плечу и, насвистывая что-то вроде ламбады,
отправился в свои апартаменты.

* * *
      Свирский был мрачен и зол. Он нервно ходил по комнате и не сводил глаз с
настенных часов. Сергей же, напротив, чувствовал себя превосходно -- насколько
это возможно, конечно, в подобной ситуации. Свирский уступил ему, вынужден был
играть по его правилам, согласился выполнить его требование, более того, он был
сейчас в полной его власти -- эта мысль доставляла Сергею особенное
удовольствие, согревала душу, вселяла уверенность. От былой самонадеянности
этого врача-потрошителя не осталось и следа.
      Прошло полчаса. На часах было без четверти десять.
      Сергей поднялся и прошел в свою комнату. Находиться в одном помещении с
убийцей его жены и похитителем дочери сильного желания он не испытывал. В конце
концов, он находился у себя дома -- почему он должен терпеть общество какого-то
выродка?
      Пробежав глазами по стеллажу с компакт-дисками, он выбрал один и поставил
на проигрыватель. Комната наполнилась мягкими волшебными звуками. Это был
"Реквием" Моцарта -- произведение, которое, как ему казалось, более всего
гармонировало с нынешней ситуацией. Несколько лет назад, будучи проездом через
Берлин, он имел уникальную возможность посетить Берлинскую филармонию и слушать
"Реквием" в исполнении оркестра Герберта фон Караяна. С тех пор эта магическая,
божественная музыка превратилась для него в своего рода душевный бальзам: слушая
ее, он словно бы вбирал в себя идущую от нее магнетическую энергию, обретал
уверенность, становился крепче, сильнее.
      Та же метаморфоза происходила с ним и сейчас. Он слушал музыку и заново
рождался. По сравнению с нетленным сочинением великого немца все эти свирские,
орловы, алексеевы и иже с ними казались ему сейчас никчемным прахом, пылью на
его ботинках, сиюминутным кошмаром, мимолетным наваждением, от которого стоит
только отмахнуться -- и оно исчезнет, растворится, перестанет быть. Только
махнуть рукой -- и всю эту шваль и мерзость сметет с лица земли -- так, словно
никогда ее и не было.
      Теперь он знал: все будет хорошо. Все будет так, как он задумал.
      Он включил компьютер и запустил DOOM. Когда-то, года четыре назад, Сергей
был фанатом этой компьютерной игрушки; он знал ее всю, от и до, легко проходил с
первого уровня до самого последнего, тридцать второго. Предпочитая ее более
современным и совершенным играм, отличавшихся прекрасной графикой и массой новых
возможностей, он оставался верен старенькому доброму DOOM'у. Пулей пролетая по
многочисленным виртуальным лабиринтам и ловко сшибая монстров, возникавших по
ходу игры, из своего верного винчестера, Сергей тем самым снимал нервную
усталость, состояние депрессии и хандры, восстанавливал душевное равновесие.
Сейчас была именно та ситуация.
      На пороге возникла зловещая фигура Свирского.
      -- Что вы здесь делаете? -- мрачно спросил он, подозрительно косясь на
экран монитора.
      -- Видите того паука? -- кивнул Сергей на экран. -- Это вы, Свирский.
Сейчас я вас сниму... Оп! Готово. Свирский, вы мертвы. От вас осталась только
кучка дерьма. Вам хорошо видно?
      -- Прекратите нести чушь, Ростовский! -- взорвался Свирский. -- Вы меня
уже достали своими выходками.
      -- А уж как вы меня достали, Свирский, просто слов нет.
      Сергей отвечал, не отрывая взгляда от экрана и продолжая методично
"мочить" виртуальных врагов.
      -- Надеюсь, Ростовский, новых дискет вы наштамповать не успели? -- В
голосе Свирского вновь зазвучали подозрительные нотки.
      Сергей от души расхохотался. Ага, вспомнил, гад, про компромат, найденный
в номере доктора!
      -- Dum spiro spero -- так, кажется, говаривали древние? -- отозвался
Сергей. Ему показалось глубоко символичным созвучие первого слова латинской
поговорки с названием его любимой компьютерной игры. -- Пока дышу -- надеюсь.
Вам, как человеку, близкому к медицине, это изречение наверняка знакомо. Так что
надейтесь, Свирский. Надейтесь и уповайте на мою порядочность.
      -- Вы наглец, Ростовский!
      -- По крайней мере, не паук, как вы, Свирский.
      Тот побагровел и затрясся от распиравшей его злости. А Сергей продолжал
его дразнить, находя в этом занятии несказанное удовольствие:
      -- Уйдите, вы портите воздух. Имею я право, черт возьми, в своей
собственной квартире не видеть вашей мерзкой физиономии?
      Свирский издал звук, напоминавший змеиное шипение.
      -- Ла-адно. Вам это зачтется, Ростовский.
      -- Да уж зачтите, Свирский, будьте так любезны.
      Выругавшись, Свирский вылетел из комнаты, как ошпаренный.
      За такими вот перепалками прошло еще двадцать минут.
      В 21.05 Сергей услышал телефонный звонок. Звонили по мобильному Свирского.

      -- Хорошо, -- услышал он из соседней комнаты. -- Ведите его наверх.
      Сергей понял: привезли доктора. Прекрасно. Особенно если учесть, что до
полуночи осталось уже менее трех часов. Выключив компьютер, он покинул свою
комнату.
      -- Ваш человек доставлен, -- сказал Свирский, сверля его ненавидящим
взглядом. -- Сейчас он будет здесь.
      Через две минуты входная дверь распахнулась, и в квартиру вошел доктор в
сопровождении двух здоровяков в длинных плащах. Несмотря на изможденный вид, он
шел с высоко поднятой головой и каким-то бесшабашно-беззаботным блеском в
никогда не унывающих глазах. Увидев своего друга, доктор широко улыбнулся.
Друзья обнялись.
      -- Как ты? -- спросил Сергей вполголоса.
      -- В норме, -- в тон ему ответил доктор.
      -- Били?
      -- Слегка. Но это все мелочи. Ты-то как?
      Сергей бросил на друга многозначительный взгляд.
      -- В порядке.
      -- Я рад.
      Они прекрасно поняли друг друга.
      -- Все, хватит! Свидание окончено, -- резко вмешался Свирский. -- Я
выполнил ваше требование, Ростовский. А теперь -- живо в машину! Оба!
      Похоже было, что прибывшее подкрепление придало ему уверенности. Он снова
чувствовал себя хозяином положения, снова контролировал ситуацию.
      Сергей и доктор подчинились. Других способов оттянуть приближение часа "Х"
Сергей в запасе не имел. Да они, говоря откровенно, были уже и не нужны. Оба
пленника, Свирский и двое его костоломов спустились вниз. Разместившись в двух
машинах, они тут же тронулись в путь.
      Впереди их ждал последний раунд. Кто одержит в нем победу, известно было
одному лишь Богу...

Глава четырнадцатая
      Абрек шел по коридору, держа курс на свою комнату. В голове его в который
уже раз прокручивался детально проработанный план.
      Вернувшись к себе, он первым делом достал бритву и начисто сбрил всю
растительность со своего лица. Затем взглянул в зеркало. Внешность его заметно
изменилась: он сразу помолодел лет на семь, посвежел, утратил ту первобытную
дикость, которая была так свойственна чеченскому исламисту-боевику из отряда
Шамиля Басаева и совершенно не вязалась с образом доцента филологии из МГУ.
      Потом вынул из чемодана, который сопровождал его в этой поездке,
портативный фонарик и сунул его в карман.
      На часах было 22.15. До одиннадцати, когда снимут внешнюю охрану и
выпустят на волю свирепых доберманов, оставалось 45 минут. Он приготовился
ждать.
      В 22.25 на связь вышел Владлен Никитин и сообщил, что автомобиль с Сергеем
Ростовским проследовал по шоссе в направлении особняка.
      Абрек остался доволен. Пока что все шло согласно намеченному плану. Еще
минут пятнадцать-двадцать, и он приступит к операции по освобождению маленькой
заложницы.


* * *
      Убедившись, что черная "Волга" Свирского миновала условный рубеж, Владлен
связался с Абреком и передал ему эту информацию. Потом вернулся к самолету, чьи
контуры терялись в сгустившейся ночной темноте.
      Василий мирно дремал в кабине, однако при звуке почти бесшумных шагов
напарника мгновенно очнулся.
      -- Ну как?
      -- Порядок. Стартуем в одиннадцать.
      -- О'кей, командир. -- Василий широко улыбнулся. -- Кофейку не желаешь?
      -- Не откажусь, -- кивнул Владлен, забираясь в кабину.
      Василий достал из дорожной сумки вместительный термос и два пластиковых
стаканчика.
      -- Держи!
      На часах было 22.35.

* * *
      "Волга" бесшумно разрезала ночной мрак, несясь по пригородному шоссе.
Следом призрачной тенью мчалась вторая машина. Москва уже десять минут как
осталась позади. Свирский сидел впереди, рядом с мордастым водителем, Сергей,
доктор и один из охранников -- на заднем сидении.
      В салоне царила тишина. Ехали молча, ни у кого не было желания заводить
беседу. Каждый думал о своем.
      Мысли Сергея витали где-то впереди, в загородной резиденции Орлова. Там, в
этом вертепе зла, уже полмесяца держат заложницей его маленькую девочку, Катюшу.
Как она там? Здорова ли? Напугана? Наверное, она страшно боится, одна, среди
злых чужих людей, которые держат ее взаперти и не отпускают домой. Ну ничего,
эти подонки еще крепко пожалеют, что своими грязными лапами посмели коснуться
самого святого, что было у Сергея! Скоро, уже очень скоро он увидится со своей
маленькой девочкой и навсегда увезет ее отсюда, из этого страшного места.
Осталось совсем недолго, каких-нибудь пара часов.
      Сергей мысленно переключился на Абрека и Владлена, двух своих верных
друзей и помощников, которые сейчас, в эту самую минуту, рискуя жизнью, делают
свою опасную работу. Странная все-таки штука -- жизнь. Кто б мог подумать, что
судьба сведет вместе двух столь непохожих людей, которые, сложись обстоятельства
иначе, могли бы оказаться -- и наверняка оказались бы -- по разные стороны
баррикады! В одной связке русский -- и чеченец. Десантник,
воин-интернационалист, прошедший весь Афган -- и бывший чеченский боевик,
"террорист", сподвижник Шамиля Басаева. Христианин по рождению, буддист по духу
-- и правоверный мусульманин. Руководитель клуба тэквон-до в Москве -- и доцент
филологии, учитель русского языка в провинциальной средней школе. Что, казалось
бы, может быть общего между этими двумя совершенно разными, полярно
противоположными людьми, каждый из которых прошел собственную жизненную школу?
Что связывает их, объединяет, делает их единомышленниками? Только одно:
неприятие человеческой подлости, абсолютного зла, Зла с большой буквы. Каждый из
них несет в своем сердце частицу душевной доброты, живет и действует согласно
неким общечеловеческим принципам, ценностям, идеалам, и неважно, какую веру он
исповедует, к какой национальности принадлежит, в какой школе получал
образование. Главное -- каждый из них был Человеком. А те, в особняке, давно уже
потеряли человеческий облик, лишились права носить это высокое имя. Они больше
не были людьми -- это и давало Абреку и Владлену нравственное превосходство над
всеми этими орловыми и свирскими, над всей этой сворой выродков и мерзавцев,
поправших основные человеческие ценности. Именно осознание этого превосходства,
стремление к искоренению абсолютного Зла и послужило тем цементирующим началом,
скрепившим их союз...
      Автомобиль остановился. Сквозь лобовое стекло Сергей увидел, как
расползаются в стороны въездные ворота орловской усадьбы.
      Он взглянул на часы. 22.25. Перехватив взгляд доктора, он чуть заметно
кивнул. Пока что все шло по намеченному плану.

* * *
      Их ввели в тот самый кабинет, в котором Сергей уже имел случай побывать в
первый день своего появления здесь. Вслед за ними вошел Свирский, а в дверях
заступил на пост шкафоподобный тип с тупым выражением маленьких коровьих глаз и
кулаками, каждый из которых походил скорее на увесистую кувалду, нежели на
нормальную человеческую конечность.
      Появился человек и тщательно их обыскал, однако ничего, кроме ключей и
сигарет, ни у Сергея, ни у доктора не нашел.
      Орлов сидел во главе длинного, до зеркального блеска отполированного стола
и ждал их. Сергей поразился произошедшей в нем перемене. За последние две недели
"нефтяной король" заметно сдал: теперь перед ним предстал старый больной
человек, обрюзгший, с подрагивающими щеками, дряблыми мешками свисающими на
ворот дорогого пиджака, с дрожащими руками и тусклым взглядом, терявшимся в
складках оплывшего и отекшего, мертвенно-серого лица. Даже далекому от медицины
Сергею было ясно: дела у этого старика явно никуда не годятся.
      Вид этой расползшейся полуживой плоти внезапно вызвал у него приступ
непреодолимой тошноты. Он едва сдерживался, пытаясь укротить позывы к рвоте.
Стоявший рядом доктор заметил состояние друга.
      -- Дыши широко открытым ртом, -- шепнул он. -- Помогает. У меня тоже
поначалу такое было при виде трупешников, на первом курсе, когда практику в
морге проходили, а потом ничего, привык.
      Сергей послушался, и через пару минут тошнота, действительно, стала
понемногу утихать.
      Орлов в упор, не мигая, смотрел на вошедших.
      -- Кто это? -- спросил он наконец слабым, дребезжаще-безжизненным голосом.

      Свирский принял подобострастную позу, приклеил приторную улыбочку на
крысиное свое лицо и мелко засеменил к боссу. Стал чуть позади него, склонился и
шепнул что-то на ухо.
      -- Я и сам вижу, кто это! -- раздраженно ответил тот. -- Я спрашиваю: кто
второй?
      -- Некто Осипов, врач из Огней, -- отрапортовал Свирский.
      -- Из каких еще Огней? А, из тех... Какого черта он здесь делает?
      Свирский испугался: тон Орлова не предвещал ничего хорошего.
      -- Он будет сопровождать девчонку к месту ее жительства, Владимир
Анатольевич, -- проблеял он, бледнея.
      Орлов нахмурился, потом вдруг позеленел, голова его затряслась, рот стал
жадно ловить воздух.
      Свирский выругался и кинулся к ближайшему шкафчику. Открыв его, он выудил
оттуда одноразовый шприц и ампулу с каким-то лекарством, закачал в шприц
содержимое ампулы и ввел его в орловскую вену. Тот быстро пришел в себя.
      -- А дед-то наш, оказывается, на игле сидит, -- шепнул Сергею доктор,
ухмыляясь.
      Орлов в упор смотрел на Сергея.
      -- Садитесь, Ростовский, -- окрепшим голосом произнес он.
      Сергей подошел к столу и сел в кресло. Доктор, не дожидаясь приглашения,
уселся рядом с ним.
      -- Перейдем сразу к делу, -- продолжал Орлов. -- Итак, мои условия. Вы
отдаете мне свою почку, а я возвращаю вам вашу дочь. Проволочек я устраивать не
намерен, вы и так заставили себя ждать. Сейчас Свирский подготовит вас к
операции, а этот... -- он перевел тяжелый взгляд на доктора, -- этот человек
увезет вашу дочь. Вам ясно, Ростовский?
      При виде этого ненавистного рыхлого тела, внутри которого в данный момент
доживала последние минуты его, Сергея Ростовского, первая почка, Сергей внезапно
почувствовал приступ дикой ярости. Все, что скопилось в его душе за последние
месяцы, готово было вырваться наружу. Едва сдерживаясь, он произнес:
      -- А теперь буду говорить я. Я внимательно выслушал вас, Орлов. Ваши
условия меня не устраивают.
      -- Ростовский, вы в своем уме? -- округлил глаза Свирский. -- Мы же с вами
обо всем договорились!
      Сергей скосил на него глаза и тут же вновь перевел взгляд на Орлова.
      -- Этот человек уполномочен вести переговоры от вашего имени, Орлов? --
отчеканил он, ощущая на себе испепеляющий взгляд Свирского.
      -- Заткнись! -- рявкнул Орлов на своего "домашнего врача". Затем
повернулся к Сергею. -- Итак, что же вас не устраивает, Ростовский? Только
быстро, у меня нет времени на пустые разговоры.
      -- Хорошо, -- кивнул Сергей, -- задам вопрос в лоб. -- Он выдержал
значительную паузу, исподтишка наблюдая за обоими негодяями. -- Какова сумма
контракта, который вы устроили Алексееву?
      Орлов упер в него тяжелый немигающий взгляд.
      -- Вы и об этом знаете... -- Он слегка повернул голову к своему помощнику.
-- Свирский, что это значит?
      -- Это входило в мой план, -- тут же нашелся тот. -- У меня все под
контролем.
      -- Врет, -- веско заметил Сергей.
      -- Ла-адно, Ростовский, -- прошипел Свирский, -- через несколько минут вы
ляжете на операционный стол, и тогда... -- У него аж дыхание перехватило от
предвкушения предстоящей расправы над наглецом.
      Орлов остановил его властным жестом.
      -- Какое отношение к нашему делу имеет какой-то там Алексеев? --
раздраженно спросил он. -- Мы здесь решаем совершенно другие проблемы.
      -- Самое непосредственное, Орлов. Жду ответа на мой вопрос. А уж потом
перейдем к другим проблемам.
      Тот пожал плечами.
      -- Пятнадцать миллионов долларов. Вы удовлетворены, Ростовский?
      Сергей пропустил вопрос Орлова мимо ушей.
      -- Иначе говоря, вы купили меня у Алексеева за пятнадцать лимонов? Так?
      -- Называйте это как хотите.
      -- Другими словами, моя первая почка оценена вами именно в эту сумму?
      -- Короче, Ростовский!
      -- Да или нет?
      -- Допустим.
      -- Однако деньги за нее получил не я, а Алексеев. Это, по-вашему,
справедливо?
      -- Меня вопросы морали не интересуют.
      -- Я это уже заметил.
      -- Довольно, Ростовский! Давайте заканчивать этот балаган.
      -- Я только начинаю, Орлов, -- возразил Сергей. -- Итак, за мою первую
почку деньги получил Алексеев, мой бывший шеф. Факт, на мой взгляд, совершенно
вопиющий, и потому я намерен восстановить статус кво. -- Он вынул сигарету и не
спеша закурил. -- Я требую пятнадцать миллионов баксов за мою вторую почку.
Сейчас. Наличными. Это и есть мое условие. Вам ясно, Орлов?
      Орлов долго молчал, кряхтел и сопел от напряжения. Лицо его приняло
багрово-сизый оттенок. Наконец он выдал:
      -- В качестве компенсации за вашу почку вы получите свою дочь. Ни о каких
деньгах здесь речи быть не может. Это мое последнее слово.
      Сергей чувствовал, что его попытка выбить из Орлова кругленькую сумму
вот-вот потерпит крах. Однако такой исход не очень тревожил его: требование
выкупа за его почку являлось не более чем стремлением поднять собственные акции
в глазах Орлова, укрепить свои позиции, показать, что он намерен играть на
равных. Единственное, что волновало Сергея, это предстоящий расчет с Абреком: в
любом случае миллион долларов чеченцу должен быть выплачен.
      Сергей докурил свою сигарету и кинул окурок в пепельницу.
      -- Я настаиваю на выплате названной мною суммы, -- твердо произнес он. --
Иначе наша сделка не состоится.
      -- Вы что же, Ростовский, готовы пожертвовать жизнью собственной дочери
ради каких-то пятнадцати миллионов баксов? -- в упор спросил Орлов.
      Этот тип был прав, и Сергей прекрасно это понимал. Однако он решил играть
до конца.
      -- А вы -- собственной жизнью? -- парировал он.
      Тут вмешался Свирский.
      -- По-моему, вы не отдаете себе отчет, Ростовский, в каком положении
находитесь. Почку я из вас выну в любом случае, это я вам обещаю. -- Он ехидно,
с садистской издевкой оскалился. -- В конце концов, сила на нашей стороне, и вы
не можете этого не понимать. Говоря откровенно, ваше мнение здесь никого не
интересует, а ваши так называемые условия -- всего лишь пустой звук.
      Сергей усмехнулся.
      -- Ошибаетесь, Свирский. Вам все-таки придется со мной считаться. Я тут,
знаете ли, сюрприз для вас приготовил.
      -- Какой еще сюрприз? -- резко спросил тот.
      -- О, вам понравится, господа. Помните дискеты, Свирский? Вижу, что
помните. Да-да, те самые, с компроматом на всю вашу контору и на господина
Орлова персонально.
      -- Что такое? -- рывком обернулся к Свирскому Орлов.
      -- Владимир Анатольевич, эта история яйца выеденного не стоит, -- сильно
побледнев, поспешил заверить его Свирский. -- Ростовский заготовил несколько
дискет с изложением событий, которые с ним произошли за последний год. Материал,
прямо скажем, нехороший, и если бы он был опубликован... Однако я принял
надлежащие меры и изъял дискеты. Смею вас заверить, Владимир Анатольевич:
инцидент исчерпан.
      -- Не уверен, -- мрачно отрезал Орлов. -- Где гарантии, что часть дискет
не была распространена ранее?
      Сергей решил перехватить инициативу в разговоре.
      -- Разумеется, господин Свирский таких гарантий дать не может. Однако это
могу сделать я. Надеюсь, вы понимаете, Орлов, что этот компромат может служить
веским аргументом в нашей сделке только до тех пор, пока он не обнародован?
Вижу, что понимаете. Тогда скажите на милость, какой резон мне выпускать из рук
столь эффективное оружие?
      -- Короче, Ростовский. Материал предан достоянию гласности?
      -- Нет.
      Он решил не упоминать о той единственной дискете, которую Абрек отвез в
Эмираты.
      -- У вас еще остались дискеты? Вы кому-нибудь передавали их?
      Сергей развел руками.
      -- Увы, не успел... Однако дискеты здесь совершенно не причем. Откуда вы
знаете, Свирский, что я не подбросил их специально? Может быть, именно для вас
они и предназначались, а?
      На этот раз Свирский густо покраснел -- то ли от подозрения, что его, как
доверчивого школьника, возможно, обвели вокруг пальца, то ли от внезапного
приступа аллергии, которую вызывал у него этот строптивый донор.
      Сергей продолжал:
      -- Надеюсь, вы понимаете, что, помимо дискет, имеются и другие носители
информации. Скажем, электронная почта.
      Свирский раскрыл рот и громко выругался, использовав далеко не врачебный
жаргон.
      -- Ростовский, вы что же... уже... -- голос его сорвался на какой-то
надсадный клекот.
      -- Нет, -- спокойно ответил Сергей, -- еще нет. Вы плохо меня слушали,
Свирский. Неотправленное послание -- это могучее оружие против вас, господа.
Особенно когда оно в надежных руках. В моих, например.
      Свирский шумно, с облегчением выдохнул.
      -- Ростовский, клянусь, я вас на кусочки покромсаю, как колбасу. Это я вам
обещаю. Как врач.
      Сергей холодно рассмеялся.
      -- У вас, Свирский, есть одна дурная привычка -- перебивать людей, которые
умнее вас. Я ведь еще не закончил.
      -- Продолжайте, -- прохрипел Орлов. Его расплывшаяся физиономия снова
начала принимать серо-зеленый оттенок -- видимо, действие стимулятора подходило
к концу. -- Только, прошу вас, побыстрее.
      -- Хорошо, буду краток. Я действительно подготовил электронное послание,
предназначенное для отправки по электронной почте, -- послание, идентичное тому,
которое я ранее записал на дискетах. Могу вас заверить, Орлов, я все изложил без
утайки, точно придерживаясь фактов, а вам лично, уж будьте уверены, уделил самое
пристальное внимание. Если послание будет предано широкой огласке, вам всем
конец, господа. Это так же верно, как то, что я сейчас сижу перед вами. --
Сергей достал еще одну сигарету и закурил. -- Как вы наверное уже догадались,
господа, послание до сих пор не отправлено. Однако отправить его, прямо сейчас,
не вставая с этого места, не составляет для меня никакого труда... Я вижу,
Свирский, вы мне не верите.
      -- Ни единому вашему слову.
      Сергей усмехнулся, взглянул на часы, перевел взгляд на доктора и,
заручившись его кивком, продолжил:
      -- Зря, Свирский, и очень скоро вы в этом убедитесь. Ну что, играем
дальше? -- Ни Свирский, ни Орлов не проронили ни слова, смутно подозревая, что
Ростовский говорит правду. -- Что ж, значит, играем.
      С этими словами он вытащил из кармана связку ключей, на которой болтался
пластмассовый брелок в виде пачки "Винстон" с торчащей из него сигаретой.

Глава пятнадцатая
      Самолет сделал круг над "объектом".
      -- Ветер слишком сильный! -- крикнул Василий. -- Справишься с
парашютом-то, Влад?
      -- Постараюсь.
      -- Ну добре.
      Часы на приборной доске самолета показывали 23.10. Владлен в последний раз
проверил снаряжение, нацепил на спину рюкзак с парашютом и крикнул:
      -- Пора!
      Василий зашел на второй круг. Когда самолет в очередной раз проходил над
орловским особняком, Владлен поднялся.
      -- Я пошел!
      -- Ни пуха тебе, -- напутствовал его Василий.
      -- К черту!
      Владлен шагнул в ночную тьму и, подхваченный сильным воздушным потоком,
закувыркался в воздухе. Однако многолетний опыт прыжков с парашютом в зоне
боевых действий сослужил ему хорошую службу: уже в следующий момент он выровнял
свое падение и, отыскав глазами особняк, дернул за кольцо. Над головой взвился
черный, практически невидимый с земли, купол парашюта. Краем глаза он заметил,
как маленькая точка спортивного самолета быстро растворяется в темноте.
      Владения Орлова располагались на отшибе, вдалеке от человеческого жилья, и
обнесены были высоким кирпичным забором. С юга и запада к территории особняка
вплотную подступала громада темного леса, с севера примыкало обширное
заброшенное поле, некогда принадлежавшее местному совхозу, а с востока в него
упиралась мощеная шестиугольными каменными плитами дорога, ответвлявшаяся от
проходившего рядом шоссе. Группа мощных прожекторов, опоясывающих здание,
освещала всю территорию орловской усадьбы, оставляя в тени лишь самые глухие
уголки парка да некоторые части дома -- в том числе, и вертолетную площадку.
      Все это Владлен знал уже раньше. Плавно скользя вниз, он, несмотря на
порывистый ветер, умело управлял движением парашюта. Перед ним стояло две
задачи: во-первых, приземлиться точно на вертолетную площадку, и во-вторых,
обезвредить охранника, который, как он знал, нес вахту на крыше дома.
      "Объект" быстро приближался. Вертолетная площадка, на которую ему
надлежало высадиться, была видна теперь как на ладони. Посередине ее возвышался
миниатюрный вертолет. С земли заметить его было практически невозможно, так как
по всему периметру площадки возвышался каменный бордюр высотой примерно в
человеческий рост.
      Площадка стремительно увеличивалась в размерах. На фоне освещенной
прожекторами территории особняка она казалась темным квадратным пятном, и лишь
изредка едва заметными бликами вспыхивали в темноте лакированные борта
вертолета.
      За две секунды до приземления он резким движением скинул с плеч рюкзак, и
парашют, освободившись от груза человеческого тела и подхваченный порывом ветра,
мгновенно умчался в сторону букового парка. Владлен мягко, по-кошачьи, спрыгнул
на ровную поверхность бетонной крыши, бесшумно откатился под брюхо вертолета и
затаился. Здесь, в густой тени, отбрасываемой корпусом вертолета, он мог
спокойно оценить обстановку и оглядеться.
      Он выждал несколько минут. Все было тихо. По-видимому, охранник не заметил
его. Осторожно, чтобы не привлечь внимание противника, Владлен выбрался из-под
вертолетного брюха и, крадучись, направился вдоль металлического корпуса.
Охранника он обнаружил в дальнем конце площадки. Тот забился в самый угол, где
скрывался от пронизывающего холодного ветра за высоким каменным бордюром.
      Движения Владлена были четкими и быстрыми. Он действовал настолько
молниеносно, что охранник даже не успел понять, что происходит. Откуда-то из
темноты вдруг выросла черная фигура, что-то мелькнуло у самых его глаз, а
потом... вспышка, боль, пронзившая все его тело, внезапно открывшаяся бездна,
засасывающая, затягивающая сознание -- и провал в "черную дыру" небытия...
Владлен аккуратно уложил бесчувственное тело на бетон, на всякий случай связал
его и поспешил к вертолету. Проник в кабину, проверил готовность машины к
немедленному вылету. Все было в порядке: взлетать можно было хоть сейчас.
      Удовлетворенный результатами осмотра, Владлен связался по рации с Абреком.

      -- Я на месте. Ситуация под контролем, -- кратко отчитался он. -- Можешь
приступать к операции.
      -- Понял, -- отозвался чеченец.
      Не успел Владлен закончить сеанс связи, как его внимание привлекло едва
заметное движение на крыше. Он отключил рацию и быстро пригнулся -- так, чтобы
его не было видно снаружи. Кабина вертолета надежно защищала его от посторонних
взглядов. Зоркий глаз бывшего десантника выхватил из ночного мрака мутное пятно
чьей-то фигуры, до слуха донесся голос неизвестного:
      -- Эй, Крот, мать твою! Ты куда задевался? Я тебе тут горючего приволок,
для сугреву. А то дуба дашь на такой-то холодрыге. Да где ты, черт бы тебя
побрал?!
      -- Здесь, где же еще, -- подал голос Владлен.
      Незнакомец остановился, потоптался на месте и нерешительно направился к
кабине вертолета.
      -- Да ты спятил, идиот! Шеф строго-настрого запретил использовать аппарат
в качестве ночлежки.
      -- А плевать я хотел... -- отозвался Владлен, входя в роль.
      Он скорее почувствовал, чем увидел, как второй охранник -- а то, что этот
тип был охранником, не вызывало никаких сомнений -- остановился возле кабины.
Резко распахнув дверь, Владлен сшиб его с ног. Затем легко выпрыгнул из кабины
-- и нос к носу столкнулся со своим противником. Видно, тот оказался крепким
парнем, так как смог быстро оправиться от полученного удара.
      -- А ты еще кто такой?! -- прорычал он, несколько ошарашенный появлением
"японского ниндзя" на крыше подмосковного особняка.
      В руке охранника зловеще блеснула сталь пистолета. Однако Владлен опередил
его. Воздух со свистом рассекла затянутая в черное нога, раздался лязг
щелкнувшей челюсти, и охранник, отброшенный мощным ударом на несколько метров, с
глухим стуком распластался на бетонном покрытии.
      Отбросив ногой пистолет в сторону, Владлен нагнулся над противником -- и
тут же получил сильный удар в челюсть. Он отскочил назад и едва удержался на
ногах. Досадуя на самого себя за неосторожность, он успел заметить, как охранник
вновь вскочил на ноги и с ревом раненого зверя бросился на свалившегося с неба
"японца". Владлен решил больше не рисковать и вынул единственное имеющееся в его
распоряжении оружие. В темноте невидимо мелькнули нунчаки, и обмякший охранник,
получив молниеносный удар в шею, рухнул к его ногам. Владлен пощупал его пульс:
жив, однако вряд ли скоро очухается. Крепко связав поверженного врага, он
оттащил его к первому охраннику и оставил там обоих.
      Потом тщательно обследовал площадку и обнаружил, наконец, небольшую,
размером с деревенский сортир, бетонную постройку с лестницей, ведущей вниз, на
верхний этаж особняка. Здесь, у этой лестницы, он и приготовился ждать.
      Его миссия выполнена. Путь к бегству расчищен.

* * *
      Получив сигнал от Владлена, Абрек начал действовать. План его был прост,
хотя и сопряжен с большими опасностями. В первую очередь он должен проникнуть на
служебную территорию особняка. Затем -- отключить камеры слежения по всему дому.
И только после этого отыскать помещение, где держали взаперти маленькую девочку
Катю. Освободить ее, пробраться на крышу и вместе с Владленом и девочкой
покинуть особняк на орловском вертолете.
      Во время своих экскурсий по дому он мысленно отметил в некоторых местах
многочисленных коридоров электрические щиты, которые обеспечивали подачу
электроэнергии в те или иные сектора здания. Один из таких щитов находился в
непосредственной близости от его комнаты. Но главное было в другом: недалеко от
этого щита он обнаружил дверь, которая вела, как он полагал, в служебную зону.
Эта дверь, а также несколько других, замеченных им во время блужданий по
коридорам особняка, имела одну отличительную особенность: она была снабжена
кодовым замком.
      Именно эта дверь и представляла для него сейчас наибольший интерес. Однако
открыто проникнуть туда он не мог: все близлежащие коридоры "просвечивались"
всевидящим оком нескольких телекамер.
      Абрек знал, как обойти это препятствие.
      Он еще раз бросил взгляд на часы: 23.30. Все. Пора.
      Засучив штанину, он извлек из чехла, который удобно крепился к его
щиколотке, длинный армейский нож. Нож он предпочитал всем остальным видам
оружия, тем более, что владел им в совершенстве. Затем перерезал шнур от
настольной лампы, ловко оголил оба конца и сунул их в одну из электророзеток,
которых в комнате было несколько. Брызнул сноп ослепительных искр, раздался
типичный для короткого замыкания сухой электрический треск -- и свет в комнате
погас.
      А теперь -- действовать быстро и четко.
      Зажав в правой руке нож, в левой -- включенный фонарик, он нащупал узким
световым лучом входную дверь. Осторожно, чтобы не создавать шума, приоткрыл ее и
выглянул в коридор.
      Кромешная тьма поглотила и сам коридор, и ближайшие подступы к нему. Его
расчет оказался верен: короткое замыкание выбило предохранитель в электрощите,
который обеспечивал подачу тока как в его комнату, так и в этот коридор, но
главное -- питал несколько ближайших камер слежения. Опасения, что камеры могут
иметь автономный источник энергии, оказались напрасными: крохотная точка красной
лампочки-индикатора, обычно светившейся во время работы ближайшей камеры, сейчас
исчезла. Вывод мог быть один: в этом секторе здания все камеры слежения
обесточены. Путь свободен.
      Быстро и бесшумно двигался Абрек вдоль стены в сторону заветной двери,
ведущей в запретную для простых смертных служебную зону. Он прекрасно знал
конфигурацию коридора и потому уверенно, без особого труда передвигался в густой
и вязкой, словно вишневый сироп, темноте.
      Вот она, дверь!
      Из под нее выбивалась чуть заметная полоска света -- значит, по ту сторону
двери электропитание осуществляется от другого распределительного щита. Он
прошелся тонким лучом по дверному проему. Толкнул дверь. Как он и предполагал,
дверь оказалась запертой.
      Абрек высветил кодовый замок. Остался сущий пустяк -- набрать нужный код.
      Абрек был готов к подобному испытанию. Кода он не знал, но рассчитывал
быстро вычислить его. За те несколько дней, что он провел под крышей орловского
дома, раза два-три ему приходилось видеть, как кто-либо из охранников открывал
эту дверь набором каких-то цифр на панели кодового замка. Спина охранника в этот
момент закрывала от него часть двери, включая и сам кодовый замок, однако, следя
за движениями его руки и манипуляцией пальцев, Абрек сумел определить примерный
диапазон цифровых сочетаний, в котором мог бы находиться заветный код.
      Цифровая панель представляла собой две колонки цифр: от 1 до 5 и от 6 до
0. Набираемый код, как успел заметить Абрек, состоял из комбинации трех цифр.
Общее число таких трехзначных комбинаций равнялось 1000. На то, чтобы тупо, одна
за другой, проверять все возможные комбинации, от 000 до 999, Абреку
потребовалось бы как минимум минут пятнадцать, а то и все тридцать. Таким
временем он не располагал: в любой момент вновь могло вспыхнуть освещение,
заработают телекамеры, и его присутствие в неположенном месте и в неурочное
время тут же будет обнаружено.
      Абрек обратил внимание, что рука охранника, когда тот набирал нужный код,
описывала траекторию, похожую на русскую буквы "Г", зеркально отраженную
относительно вертикальной оси (либо на знак отрицания из высшей математики).
Иными словами, первые две цифры, набираемые охранником, располагались где-то в
верхней части панели -- сначала левая, потом правая, обе примерно на одном
уровне, -- а третью следовало искать в нижней части правой колонки. Это могла
быть одна из следующих комбинаций: 168, 169, 160, 278, 279, 270. Всего шесть
базовых вариантов, которые следовало взять за основу.
      Счет времени шел на секунды. Гибкие пальцы чеченца быстро забегали по
наборной панели. 168... не сработал... 169... опять мимо... 160... 278... Увы,
ни одна из шести комбинаций не дала ожидаемого результата. На какое-то мгновение
Абрек растерялся, но уже в следующий момент новая мысль пришла ему в голову. А с
чего он, собственно, решил, что первые две цифры обязательно должны
располагаться на одной горизонтали? Вполне возможно, что они смещены
относительно друг друга: первая -- в первом ряду, вторая -- во втором, или
наоборот. Следует отработать и эти несколько вариантов, тем более, что их не так
уж и много. Пальцы его снова заскользили по белым кнопкам с нанесенными на них
черными цифрами. 178... нет, опять пустышка... 179... и снова промах... 268...
269... Замок внезапно щелкнул, послышалось мерное негромкое гудение.
      Есть!
      Магическим числом, которое служило кодом для этой двери, оказалось 269. На
всю операцию по разблокированию двери у него ушло не более сорока секунд. А
теперь -- вперед!
      Он неслышно приоткрыл дверь. Тусклый свет, лившийся из нее, выхватил кусок
коридора и едва-едва осветил противоположную стену. Он совсем уже собрался было
проскользнуть на запретную территорию, как вдруг услышал топот чьих-то ног.
Абрек замер и прислушался. Топот приближался со стороны служебной зоны. Нельзя
было терять ни секунды. Аккуратно прикрыв дверь, он быстро отскочил в сторону,
слился с коридорной стеной и приготовился ждать.
      Через минуту щелкнул замок, дверь распахнулась, и в образовавшейся полоске
света, хлынувшего из дверного проема во тьму коридора, он увидел два темных
силуэта, в нерешительности остановившихся на пороге.
      -- Это где-то здесь, -- вертя головой, сказал первый. -- Те умники из
мониторной сообщили, что отключились три камеры именно в этой зоне.
      -- Опять, что ли, предохранитель полетел? -- проворчал второй. -- Вечная
история, черт бы побрал этих электриков! И за что им шеф бабки только платит!
Где здесь этот щит-то искать? Ни хрена не видать!
      -- Туда, -- кивнул первый в сторону, противоположную той, где затаился
Абрек. -- Здесь рядом.
      -- Фонарь-то, поди, захватить не догадался? -- снова проворчал второй.
      -- Не впервой, разберемся. Дверь только оставь открытой, чтобы свет падал.

      Они бесшумно растворились в темноте, оставив, как и собирались, дверь на
распашку. Абрек выждал секунд пятнадцать, потом быстро юркнул в образовавшийся
проход.
      Он оказался на тесной площадке, от которой вверх и вниз вели зигзаги
лестничных пролетов. Той бьющей в глаза роскоши, характерной для официальной
части здания, здесь не было и в помине: типичный лестничный интерьер
провинциальной третьесортной гостиницы или, в лучшем случае, небольшой захудалой
фирмочки-однодневки, арендующей помещение у какого-нибудь не менее захудалого
НИИ, третий год не выплачивающего зарплаты своим отощавшим научным сотрудникам.
      В обе стороны от площадки вел длинный, прямой, как стрела, мрачный, едва
освещенный тусклыми лампами коридор. Абрек заметил три-четыре телекамеры,
черными блестящими зрачками зорко ощупывающими каждый квадратный сантиметр
коридорного пространства, однако лестничная площадка с прилегающими к ней
пролетами была вне сферы их обзора.
      Он растерянно озирался по сторонам, не имея ни малейшего представления, в
каком направлении ему двигаться. Стремительно улетали секунды, не принося
никакого решения. А решение должно быть принято незамедлительно, так как в любой
момент его присутствие может быть обнаружено -- и тогда все пойдет прахом. Нет,
допустить этого он никак не мог. Нужно было на что-то решаться.
      Ему помог случай. В том коридоре, откуда он только что прибыл, внезапно
вспыхнул свет. Значит, те двое нашли-таки электрощит и заменили полетевшую
пробку. Сейчас они вернутся.
      Времени на раздумья не было. Повинуясь внутреннему импульсу, Абрек взлетел
по лестнице наверх и затаился на площадке между этажами. Рука его крепко сжимала
верный нож.
      Снизу донеслись приближающиеся голоса. Кто-то прошел на служебную
территорию и запер за собой дверь -- ту самую, с кодовым замком.
      -- Сходи в мониторную, -- узнал он голос первого охранника, -- доложи об
устранении неисправности. А я пойду к себе. Устал, как собака.
      -- А чего ходить-то? -- возразил было второй. -- Они там, наверху, и без
моего доклада обо все уже знают. Камеры-то заработали.
      -- Порядок есть порядок, -- строго произнес первый. -- Иди и не рассуждай.
Шеф не любит тех, кто много думает.
      -- Таскайся тут по этим дурацким лестницам... -- проворчал второй. --
Ладно уж, схожу.
      Снова послышались шаги. Чуткий, обостренный до предела слух Абрека уловил,
как шаги одного из охранников постепенно стихают, удаляются, а шаги второго,
напротив, становятся все громче и ближе. Абрек не двинулся с места, лишь все
тело его напряглось -- как у хищного зверя, завидевшего добычу и
приготовившегося к прыжку. Когда голова охранника появилась над перилами,
чеченец бесшумно метнулся к нему. Не успел тот что-либо сообразить, как внезапно
почувствовал прикосновение острой холодной стали к своему кадыку, а чей-то
тихий, но властный голос у самого его уха чуть слышно прошептал:
      -- Только тихо. Дернешься -- убью.
      Охранник с готовностью подчинился, выразив свое согласие одним лишь
движением глаз; кивнуть он не рискнул -- случайно напороться собственной трахеей
на остро отточенный клинок неведомо откуда взявшегося "террориста" желания у
него не было.
      Абрек огляделся. Все было тихо. Быстро обшарил карманы охранника, нащупал
пистолет и сунул его себе за пояс.
      -- Где мониторная? -- прошипел он в самое ухо своему пленнику.
      Тот скосил глаза на верхнюю площадку, от которой их отделял один
лестничный пролет.
      -- Там. Наверху.
      -- Конкретней!
      -- Правый коридор. Третья дверь по левой стороне.
      -- Камеры в коридоре имеются?
      -- Да.
      -- Веди! Живо!
      Абрек грубо толкнул охранника по направлению к верхней площадке, держа его
теперь под прицелом трофейного пистолета. Тот бросил короткий затравленный
взгляд на неизвестного и кивнул.
      -- Только без глупостей!
      Охранник начал подниматься -- медленно, осторожно, словно шел по минному
полю. В трех шагах позади, не спуская глаз с его спины, двигался Абрек.
      -- Стоп!
      Охранник замер. Чеченец подскочил к нему и упер ствол пистолета тому в
затылок.
      -- Наберешь код и откроешь дверь. На все даю три секунды. Один неверный
шаг -- и дырка в затылке тебе обеспечена. Пошел!
      Судя по значительному количеству камер слежения в здании, число экранов в
помещении мониторной должно было быть не меньше тридцати. Абрек вполне
справедливо полагал, что его появление на одном из экранов в первые секунды
дежурными в мониторной вряд ли будет замеченным, но даже если он и обнаружит
себя, они все равно не успеют сообщить о нем в службу охраны или на ближайшие
посты. Главное теперь -- делать все быстро и без проволочек.
      За какие-то доли секунды они покрыли расстояние от лестничной площадки до
двери мониторной. Дрожащие пальцы охранника набрали нужный код. Замок щелкнул.
Абрек резко распахнул дверь и толкнул охранника в открывшийся проход. Охранник
влетел в помещение, споткнулся и, выругавшись, растянулся на полу.
      Дежурных было двое. Их внимание было приковано не к экранам, как можно
было бы предположить, а к небольшому столику, на котором в беспорядке были
рассыпаны игральные карты. Отупев от постоянного бдения и контроля за экранами
мониторов, они решили провести остаток смены за более приятным занятием и теперь
самозабвенно расписывали пульку.
      Внезапное вторжение Абрека застало их врасплох, а распластавшийся у их ног
тип, в котором они узнали одного из своих коллег, заставил мгновенно вскочить на
ноги.
      -- Что за черт!.. -- выругался один -- и тут же увидел направленный ему в
переносицу ствол пистолета, а прямо над ним -- холодные немигающие глаза
чеченца.
      -- На пол! Живо! -- скомандовал Абрек, ногой прикрывая за собой дверь.
      Однако те не спешили выполнять требование неизвестного. Один из них
попытался выхватить пистолет, висевший в кобуре у него под мышкой, но Абрек
опередил его. Полумрак мониторной рассек метко брошенный чеченцем нож. Стальное
лезвие по самую рукоятку вошло в горло строптивого дежурного. Тот захрипел и
повалился на пол. Следом, хотя и с запозданием, поспешил рухнуть второй
дежурный.
      Помещение битком было забито компьютерной техникой и видеоаппаратурой.
Длинные ряды мониторов -- на вскидку их, действительно, было не менее тридцати
-- тянулись вдоль противоположной от входа стены. Скользнув глазами по экранам,
Абрек увидел знакомое уже помещение бильярдной, банкетный зал, парадную лестницу
у входа, библиотеку, зал миникинотеатра -- и коридоры, коридоры, коридоры...
Судя по количеству мониторов, отображавших многочисленные коридоры, подавляющее
большинство телекамер было установлено именно в них.
      Те двое продолжали мирно лежать на полу, лицом вниз. Связываться с быстрым
на расправу "террористом" охота у них явно пропала. Абрек выдернул из стены
несколько проводов и накрепко связал пленникам руки.
      -- Будете лежать смирно -- останетесь в живых, -- предостерег он их.
      Потом вынул из неподвижного тела окровавленный нож и основательно обтер
его полой пиджака убитого. Сунул в карман еще один трофейный пистолет -- так, на
всякий случай.
      В течение нескольких следующих минут он вывел из строя всю имеющуюся в
помещении аппаратуру. Один за другим погасли мониторы, замерли компьютеры,
пришла в негодность видеозаписывающая техника. Оглядевшись, он остался доволен
своей работой: эту часть операции он выполнил полностью.
      Теперь он мог передвигаться по зданию с большей уверенностью: все камеры
слежения были мертвы.

* * *
      Сергей встал, прошелся по кабинету и остановился у окна, занавешенного
непроницаемыми вертикальными жалюзями, -- так, чтобы держать всех троих
противников, включая охранника у дверей, в поле своего зрения. Он чувствовал
себя хозяином положения, легко и уверенно: инициатива в разговоре с этими двумя
мерзавцами постепенно, шаг за шагом переходила к нему.
      -- Итак, господа, перейдем к делу, -- продолжал он. -- Видите этот брелок?
-- Он потряс над головой связкой ключей. -- Ваш вертухай, когда выворачивал мои
карманы, не обратил на него внимания. И правильно -- что может быть необычного в
дешевом невзрачном брелке, безвкусно имитирующем пачку импортных сигарет?
Казалось бы, ничего особенного. Ан нет, господа, здесь-то как раз ваш сыскник и
дал маху. Брелочек-то, оказывается, с секретом. -- Он выдержал паузу, наблюдая
за реакцией слушателей; Орлов сидел, уперев тяжелый взгляд в столешницу стола,
Свирский, бледный, с пульсирующей жилкой на потном лбу, буквально впился в
Сергея глазами, а доктор, развалившись в кресле, откровенно ухмылялся в бороду.
-- Секрет этого брелка весьма прост. Здесь имеется одна кнопочка -- видите, в
виде торчащей сигареты? -- которую мне не терпится нажать. И я ее нажму, можете
быть уверены. Знаете, что тогда произойдет? Очень жаль, что вы такие тугодумы,
господа. А произойдет следующее: небезызвестное вам послание тут же разлетится
по всему миру, и получат его как минимум двести адресатов. Средства массовой
информации, включая телевидение, центральную российскую и мировую прессу,
крупные серверы в Сети Интернет, правоохранительные органы всех уровней и
рангов, налоговые службы, общественные организации, органы различных ветвей
власти, ваши, Орлов, конкуренты и деловые партнеры -- словом, всех и не
перечесть. Уверен, завтра ваши темные делишки, господа, будут подробно освещены
на первых полосах утренних газет, а теленовости по всем каналам ТВ начнутся с
сообщения о том, что "минувшей ночью в загородной резиденции некоего Орлова,
известного российского предпринимателя и "нефтяного короля", проведена операция
по трансплантации оному донорской почки. Операция проводилась под руководством и
при непосредственном участии известного хирурга Свирского Г. Л., а донором
выступил некий Ростовский С. А., к услугам которого в этом качестве господин
Орлов уже прибегал год назад. Поскольку же господин Ростовский добровольное
согласие на операцию дать наотрез отказался, то таковое согласие было получено
лишь в обмен на похищенную ранее несовершеннолетнюю дочь упрямого донора. С
сожалением сообщаем, что в ходе операции донор Ростовский скончался. Мир праху
его". Неплохо звучит, правда? Я в репортерском жанре, конечно же, профан, но
смею вас заверить, господа, наши отечественные акулы пера сумеют обсосать эту
информацию и преподнести в виде аппетитной конфетки в красивой обертке. Это
будет сенсация из сенсаций!
      Сергей смаковал каждое слово, видя, как вытягивается крысиное лицо
Свирского и покрывается лиловыми пятнами рыхлая физиономия Орлова. Это был его
триумф. Однако до окончательной победы было еще далеко.
      Несколько минут в кабинете царило молчание. Сергей украдкой бросил взгляд
на часы. 23.35. Потом поймал взгляд доктора и подмигнул ему. Мол, все идет по
плану. Тот ответил ему понимающим кивком.
      Орлов первым нарушил затянувшуюся тишину.
      -- Вы блефуете, Ростовский, -- медленно проговорил он.
      Сергей пожал плечами.
      -- Неужели вы думаете, Орлов, что я буду вас в чем-то убеждать или что-то
доказывать? Мне совершенно начхать на то, что вы об этом думаете. Мое дело
сообщить вам факт, а уж как вы его собираетесь оценивать, меня это нисколько не
интересует.
      -- Это блеф, Ростовский, -- пропустив слова Сергея мимо ушей, повторил
Орлов. -- Я вам не верю.
      Сергей усмехнулся.
      -- Вы согласны рискнуть? -- Ответом ему послужило молчание. -- Что ж,
тогда я, пожалуй, нажму-таки эту кнопку.
      -- Погодите! -- остановил Сергея Орлов.
      -- В чем дело, Орлов? Что вы так всполошились? Если все это, как вы
утверждаете, простой блеф, тогда вам волноваться не о чем. Ну так как, жмем
кнопку?
      -- Погодите, Ростовский, давайте все обсудим. -- Сергей с удовольствием
заметил, как спеси у этого полутрупа заметно поубавилось.
      -- Одну минуту, Владимир Анатольевич, -- перебил своего босса Свирский и
затем обратился к Сергею: -- Кое-что в технике я все-таки смыслю. Если у вас,
Ростовский, в руках действительно передатчик, с помощью которого вы собираетесь
отправить электронное письмо, то совершенно справедливо предположить, что где-то
рядом находится мобильный компьютер, который это письмо в настоящий момент
содержит. Так, Ростовский?
      -- Потрясающая логика.
      -- И где же этот компьютер, позвольте вас спросить?
      Заметно оживившись, Орлов кивнул, как бы присоединяясь к вопросу своего
"домашнего врача".
      -- Так я вам и сказал! -- усмехнулся Сергей. -- Вы слишком много хотите
знать, Свирский. Могу лишь сообщить, что он намного ближе, чем вы можете себе
представить.
      -- Меня это нисколько не убеждает, -- покачал головой Свирский. --
Придумайте что-нибудь пооригинальней, Ростовский.
      -- А плевать я хотел на ваши убеждения, Свирский, вкупе с убеждениями
господина Орлова. Впрочем... -- Сергей перевел взгляд на доктора, как бы ища у
него совета, но тот лишь пожал плечами. -- Хорошо, господа, я сообщу вам, где
компьютер, -- решился он наконец. -- Но только с одним условием: ни один из вас
не будет пытаться воспользоваться этой информацией. Иначе, прежде чем вы
доберетесь до компьютера, я нажму эту кнопку. А что произойдет дальше, можете
предсказать сами. Так что без глупостей и дешевых выходок.
      Свирский подался вперед.
      -- Говорите, Ростовский!
      Сергей кивнул в сторону охранника, дежурившего у дверей.
      -- Пусть этот тип выйдет.
      После секундного колебания Орлов кивнул. Свирский тут же воспроизвел рукой
жест, приказывающий охраннику удалиться. Тот молча подчинился. Они остались
вчетвером.
      -- Итак?
      -- Все очень просто, господа. Компьютер находится в двух шагах от этого
кабинета, в багажнике того самого черного "воронка", на котором вы, Свирский,
доставили нас сюда.
      Эффект был потрясающим. Свирский громко выругался и забегал по кабинету,
Орлов как-то странно затряс щеками, отчего они заколыхались из стороны в
сторону, словно уши африканского слона, а доктор вдруг покатился со смеху.
      -- Молодец, Серега! -- воскликнул он сквозь душивший его смех. -- Вот это
по-нашему! Такого даже я от тебя не ожидал. Утер-таки нос доморощенным
садистам-некрофилам, мать их!..
      Орлов остановил тяжелый взгляд на своем помощнике.
      -- Сядь! -- рявкнул он. -- И прекрати суетиться! Как ты мог все это
допустить, а? Запомни, я с тобой еще разберусь... кретин!.. -- У него вдруг
перехватило горло, и он едва не задохнулся от душившей его ярости.
      Свирский замер.
      -- Владимир Анатольевич, клянусь, Ростовский водит вас за нос! Нет у него
никакого компьютера!
      -- Заткнись! Не знаю, как Ростовский, а ты так точно меня за дурака
держишь. Тебе это зачтется, обещаю.
      -- Владимир Анатольевич!.. -- взмолился Свирский. -- Я все исправлю,
клянусь...
      Но Орлов больше не замечал его. Его внимание полностью переключилось на
Сергея.
      -- Допустим, вы говорите правду, Ростовский, -- сказал он. -- Я даже не
стану проверять достоверность ваших слов. Что дальше?
      -- А дальше все очень просто, -- как ни в чем не бывало продолжал Сергей.
-- Вы приносите оговоренную мною сумму, приводите мою дочь, мой друг отвозит и
ее, и деньги в условленное место, а я передаю вам вот этот пульт. И лишь потом
Свирский сможет приступить к выполнению своих непосредственных профессиональных
обязанностей... Руки на стол! -- внезапно рявкнул Сергей, уловив движение
Свирского. -- Ну, живо! Что у вас там в кармане, мобильный телефон? Никаких
звонков, никаких сношений с вашими псами, ясно?.. Вот так, отлично. Вы
становитесь умнее, Свирский. А теперь -- киньте-ка мне вашу трубочку. Да-да, ту
самую, что у вас в кармане. Только без глупостей!
      Свирский нехотя вынул из кармана трубку мобильного телефона и молча катнул
ее по полированной поверхности стола. Доктор ловко перехватил аппарат.
      -- Прекрасно, -- резюмировал Сергей. -- Однако вернемся к нашим баранам.
Итак, Орлов, вы слышали мои условия. Добавлю лишь одно: если вы на них не
соглашаетесь, моей почки вам не видать как своих ушей.
      -- А вам, Ростовский, вашей дочери, -- влез в разговор Свирский. --
Похоже, вы забыли, что она все еще у нас.
      Сергей метнул в него яростный взгляд.
      -- Я ничего не забыл, -- отчетливо произнес он. -- А вот вы, похоже,
забыли, что часы вашего хозяина сочтены. В конце концов, ему решать, что для
него важнее: сохранить собственную жизнь и при этом потерять каких-то пятнадцать
миллионов баксов -- или потерять все. Не думаю, что семейные проблемы его
будущего донора играют сейчас для него хоть какую-нибудь роль, и вряд ли его
терзает желание отомстить мне -- как, например, вас, Свирский. Уверен, как
законченный эгоист, в первую очередь он будет думать о себе. А также во вторую,
третью и четвертую. И я, и моя дочь, и мой друг из Огней, да и вы, Свирский, для
него -- всего лишь пустой звук, некая пространственная помеха, мелочь, от
которой нужно только отмахнуться -- и она исчезнет сама собой. Вы желаете
положить на чаши весов жизни вашего хозяина и моей дочери и посмотреть, какая
чаша перевесит? Валяйте. Только учтите, решение будете принимать не вы... Итак,
господин Орлов?
      Орлов немного помедлил.
      -- Где гарантии, что завтра этот материал не будет предан гласности? --
сказал он наконец.
      -- А где гарантии, -- в свою очередь спросил Сергей, -- что вы не будете
преследовать моего друга доктора и мою дочь?
      Орлов кивнул.
      -- Ясно. Ваши гарантии против моих гарантий. Так?
      -- Вы на верном пути, Орлов. Пока мы держим материалы в секрете, вы не
посмеете тронуть никого из нас. И наоборот, пока вы ведете себя смирно и не
пытаетесь свести с нами счеты, мировая общественность останется в неведении
относительно ваших преступных деяний.
      -- Хорошо, -- сдался наконец Орлов. -- Вы получите требуемую сумму.
Сегодня же на имя вашей дочери будет выписан чек.
      Сергей решительно замотал головой.
      -- Только наличными. И немедленно.
      Орлов поднял глаза и в упор посмотрел на него.
      -- Я согласен, -- глухо произнес он.

* * *
      До полуночи оставалось пятнадцать минут.
      Прежде чем покинуть мониторную, Абрек выпытал у своих пленников всю нужную
информацию. Теперь он знал, где они держат девочку, знал, как туда пробраться,
знал также примерное расположение помещений служебной зоны. Тем двоим, уходя,
пригрозил:
      -- Шевельнетесь -- все здесь взлетит на воздух.
      И они, похоже, поверили; по крайней мере, когда он уходил, оба вели себя
весьма смирно. Смерть их товарища была порукой тому, что этот неведомо откуда
взявшийся налетчик шутить не любит. Лучше с ним не связываться.
      Абрек беспрепятственно спустился на самый нижний этаж, который находился
на глубине примерно семи метров под землей. Этот этаж вряд ли можно было назвать
жилым, скорее он походил на секретный бункер или бомбоубежище. Ни на лестнице,
ни в коридорах Абрек не встретил ни единой живой души: обслуживающий персонал
либо уже спал, либо отдыхал, потягивая в своих комнатушках дешевое баночное пиво
и тупо уставившись в телеящик.
      Сойдя с лестницы, он попал в квадратное помещение, вдоль бетонных стен
которого располагалось с десяток дверей. Абрек уже знал: большинство из этих
дверей вели в складские и подсобные помещения, где хранилась отжившая свой век
домашняя утварь, старая мебель, садовый инвентарь и весь тот хлам, который
обычно годами скапливается в большом хозяйстве и который бережливый и
расчетливый управляющий не торопится выбрасывать на свалку. Однако одна дверь
здесь была особенной: обитая толстыми стальными листами, с глазком посередине,
она вела в типичную тюремную камеру, где, по мере возникновения необходимости,
могло содержаться то или иное неугодное хозяину лицо.
      Именно за этой железной дверью и держал Орлов девочку Катю, десятилетнюю
дочь Сергея Ростовского.
      Абрек заглянул в глазок. В углу крохотной камеры он увидел небольшой,
грубо сколоченный деревянный стол, тумбочку и железную кровать, а на ней --
сжавшуюся в комочек исхудавшую девочку с бледным несчастным личиком и давно
нечесаными волосами. Она куталась в старое тонкое одеяло, местами рваное и
протертое до дыр, и безучастно, ничего не видя, смотрела прямо перед собой. При
виде девочки даже у такого опытного, вдоволь насмотревшегося на людские
страдания, солдата, каким был Абрек, сжалось сердце. Стиснув зубы, он мысленно
поклялся, что вырвет это дитя из лап убийц, даже если ему придется шагать по
трупам подонков, которые лишили себя права называться людьми.
      Однако дверь оказалась запертой на ключ, и отпереть ее кроме как ключом не
было никакой возможности. Абрек тихо выругался. Еще одно препятствие,
предусмотреть которое он был просто обязан.
      Что ж, дойдя до последнего рубежа, он уже не имел права отступать. Он
сделает то, что должен был сделать, и ни один человек не сможет помешать ему. А
ключ у него будет, и очень скоро. Ключ ему принесут.
      На часах было 23.55.

Глава шестнадцатая
      -- Я согласен, -- повторил Орлов. -- Вы получите эту сумму. Сейчас.
      Он сделал попытку подняться; это далось ему с большим трудом. Свирский
бросился ему на помощь, однако Орлов, собравшись с силами, внезапно выпрямился и
властным жестом остановил его.
      -- Я сам!
      Он выбрался из-за стола и, пошатываясь, нетвердой походкой направился к
книжному стеллажу в глубине кабинета. Нажал на какую-то скрытую кнопку в стене
-- и стеллаж вдруг начал поворачиваться вокруг оси, открывая взорам собравшихся
проход в едва освещенное помещение.
      Сергей зорко следил за его перемещениями.
      -- Вы держите дома такую сумму? -- не без удивления спросил он.
      Орлов выдавил из своего нутра утробный звук, походивший на скрип
рассохшегося колеса от телеги и означавший, по-видимому, какую-то разновидность
смеха.
      -- Это для вас, Ростовский, и для вашего Алексеева подобная сумма кажется
баснословной, а для меня это -- не более как мелочь на карманные расходы.
      -- Видать, глубокие у вас карманы, не в пример нашим, -- язвительно
заметил Сергей. Потом шепнул доктору: -- Николай, иди с ним. От этого типа всего
можно ожидать.
      Доктор кивнул и сорвался было с места, однако Орлов, прежде чем пройти в
свои тайные апартаменты, полуобернулся и, ни на кого не глядя, сказал:
      -- Ростовский, со мной пойдете вы. Ни один из живущих ныне людей не вхож в
святая святых моего обиталища. Даже ваш приятель Свирский. А вам можно.
      Сергей криво усмехнулся.
      -- Орлов, у вас юмор висельника. Я ведь пока еще жив.
      -- Пока, -- заметил тот.
      -- В дешевых американских боевиках матерый преступник, как правило, имеет
обыкновение откровенничать перед главным героем, которому вот-вот собирается
пустить кровь: открывает ему свои тайные намерения, сокровенные мысли, коварные
планы -- а потом вдруг оказывается, что герой остается жив, да еще и с пакетом
признаний своего врага. Словом, все заканчивается традиционным американским
хэппи-эндом. Вы не боитесь, Орлов, подобной развязки?
      -- Здесь вам не Америка, -- веско заметил Орлов. -- К счастью. И никаких
хэппи-эндов у нас не бывает. У нас жизнь, Ростовский, а не западная
кинематографическая банальщина... Вы идете?
      Сергей кивнул, затем наклонился к самому уху доктора.
      -- Не упускай Свирского из виду.
      -- Будь спокоен, -- заверил его тот, -- этот фрукт у меня на крючке.
      -- О'кей. -- Сергей выпрямился. -- Идемте, Орлов. Я готов.

* * *
      Доктор остался со Свирским один на один. Искоса наблюдая за "этим
фруктом", он принялся прокручивать в мозгу все перипетии текущих переговоров.
Пока что все шло по плану, да и Сергей был явно в ударе. Ситуация им полностью
контролировалась, и шансы выиграть эту партию у них были весьма велики. Однако
победу торжествовать было еще рано: многое зависело от Абрека. Как он там?
Сопутствует ли ему успех? Ведь его миссия намного сложнее и опаснее, чем у них:
если они ведут исключительно словесные баталии, разрешая конфликт, так сказать,
дипломатическими методами, то ему наверняка приходится пускать в ход оружие,
рисковать жизнью, в одиночку противостоять многочисленному, прекрасно
подготовленному противнику. А все ради чего? Ради спасения жизни ребенка,
которого он никогда в глаза не видел. И тем благороднее его миссия...
      Как он устал от всего этого! Плюнуть бы на все и как следует выспаться.
Да, здоровый освежающий сон ему сейчас бы пошел на пользу. Спать... о, как он
хотел спать!..
      Что-то чужое, холодное, скользкое, подобное гадюке, медленно, но
настойчиво вползало в его мозг, оттесняя на задний план мысли об Абреке и его
миссии, обволакивая волю, лишая способности сопротивляться. Он чувствовал, что
засыпает, но никак не мог справиться с внезапной сонливостью. Чувства
притупились, сознание меркло, апатия овладевала всем его существом -- он
засыпал...
      Нет, только не это! Только не сейчас!
      С огромным трудом, словно находился в густом, вязком масле, он поднял
голову и сфокусировался на своем "собрате по профессии". Свирский, прямой и
неподвижный, словно в глотку ему загнали шпагу или кол, сидел за столом в трех
метрах от него и буквально сверлил его взглядом -- стеклянным, немигающим,
агрессивно-пронизывающим, подавляющим.
      Сбросить это наваждение... сбросить, пока не поздно... проснуться...
проснуться... проснуться... он в опасности... опасность... опасность рядом...
Свирский!..
      А Свирский уже не сидел. Крадучись, он бесшумно передвигался вдоль стола в
направлении своего противника, продолжая удерживать того в оцепенении невидимыми
гипнотическими щупальцами. Расстояние между ними быстро сокращалось.
      Доктор собрал остатки воли в единой точке, где-то чуть выше переносицы, до
боли стиснул челюсти, с силой тряхнул головой. Потом грохнул кулаком по столу и
резко повернулся к Свирскому.
      Тот был уже в двух шагах. Рука его настойчиво тянулась к мобильному
телефону, который лежал на столе возле левой ладони доктора.
      -- Назад!! -- рявкнул доктор, окончательно приходя в себя и разрывая
гипнотический обруч, стягивающий его разум. -- Назад, собака!
      Свирский отшатнулся, на крысином его лице изобразились удивление и испуг.
Доктор вскочил и сильным ударом в челюсть отбросил мерзавца к окну. Потом сорвал
со стены один из коллекционных клинков Орлова и угрожающе занес его над
противником.
      -- Еще одна такая выходка, и я снесу твою паршивую башку! Понял, пес?
      -- Что здесь происходит? -- проскрипел голос Орлова.
      Доктор оглянулся. В дверях секретной комнаты стоял сам хозяин кабинета и
изумленно пялился на своего поверженного помощника, ощупывающего ушибленную
челюсть.
      -- Что здесь происходит, черт побери? -- повторил вопрос Орлов, с трудом
вплывая в кабинет и нацеливаясь на свое кресло во главе стола: сейчас его больше
волновал вопрос, сумеет ли он до него добраться?
      Следом вошел Сергей, волоча за собой два больших мешка, доверху набитых
чем-то тяжелым.
      -- Уймите своего змееныша, Орлов, -- горячась, сказал доктор. -- Если он
еще раз попытается ставить на мне свои псевдо-медицинские опыты, я ему шею
сверну, а заодно и вам.
      -- Что он сделал? -- спросил Сергей.
      -- Пытался меня усыпить. Гад!
      Сергей нахмурился и перевел взгляд на Свирского, уже успевшего подняться с
пола и затравленно озиравшегося на вооруженного саблей доктора.
      -- Мне хорошо известны ваши экстрасенсорные способности, Свирский, --
растягивая слова, официально произнес он. -- Как и то, что моя амнезия была
вызвана именно ими. Ваша выходка позволяет мне расценивать ее как попытку
нарушить достигнутое нами согласие. Меня такой поворот событий нисколько не
устраивает. А посему я полностью присоединяюсь к заявлению моего друга доктора и
с великим удовольствием приму участие в экзекуции, которую он намерен
предпринять в случае вашего повторного использования упомянутых способностей.
      -- Довольно, Ростовский, -- вмешался Орлов, -- вы слишком многословны.
Обещаю, этого больше не повторится. Считаю инцидент исчерпанным. Давайте к делу.

      -- Хорошо, к делу так к делу, -- согласился Сергей. -- Но сначала я
пересчитаю деньги.
      -- Вы с ума сошли! -- возразил Орлов. -- Да эдак мы и до утра не
управимся. Вы и так уже задержали меня сверх всякой меры. -- Он взглянул на
часы. -- Проклятье! Уже полночь!
      -- А в полночь, как известно, пробуждаются духи, -- усмехнулся Сергей. --
Не стоит так волноваться, Орлов, я вас долго не задержу. Вы правы, в наших общих
интересах закончить это дело побыстрей. И все же содержимое мешков я проверю.
Дружище, -- обратился он к доктору, все еще стоявшему в воинственной позе с
саблей наголо, -- разреши мне подержать этот великолепный дамасский клинок, --
ведь он родом из Дамаска, не так ли, господин Орлов? -- а ты тем временем
пошуруй в тех мешочках. Не ровен час, фальшивая банкнота попадется -- тогда
нашему гостеприимному хозяину придется все заново пересчитывать.
      Доктор с готовностью передал клинок своему другу, а сам принялся
"шуровать" в мешках с долларами. Наугад вынимал одну пачку, наскоро просматривал
ее, кидал обратно и брал другую. Сергей тем временем с интересом рассматривал
старинное оружие.
      -- Орлов, во сколько вам обошелся этот ножичек? Если не секрет, конечно.
      -- Положите саблю на место, -- потребовал Орлов, с опаской поглядывая на
своего "гостя". -- Это вам не игрушка.
      -- До тех пор, пока мы не решим всех наших проблем, эта вещица останется у
меня. Не хотелось бы, знаете, новых неожиданностей, тем более, что прецедент уже
был. -- Он кивнул в сторону Свирского. -- При этом замечу, что владею ею в
совершенстве.
      Сергей не кривил душой: знание восточных боевых искусств и обладание
"черным поясом" по тэквон-до предусматривало владение многочисленными видами
рукопашного боя, в том числе и с использованием различного холодного оружия.
      Орлов махнул рукой: делайте, мол, что хотите, только побыстрее. От Сергея
не укрылся этот жест. Он вообще старался держать в поле зрения все, что
происходило в комнате в последние два часа. Несмотря на внешнюю беззаботность,
он контролировал каждое движение, каждый взгляд своих противников, улавливал
малейшее изменение интонации в их голосе, нутром чуял, какую линию поведения
выбрать для достижения своих целей. Они пришли сюда без оружия -- если не
считать, конечно, того миниатюрного брелка с передатчиком, который Сергей не
выпускал из рук ни на секунду, -- и теперь, когда назревали наиболее
ответственные события, когда словесный треп практически исчерпал себя и пришло
время переходить к более активным действиям, возможно, с применением силы и
кулаков, этот дамасский клинок очень мог пригодиться. Спасибо доктору, что он
навел его на мысль воспользоваться им. Держа в руках этот великолепный кусок
булатной стали, он чувствовал себя намного увереннее.
      Сергей украдкой взглянул на часы. 00.12. Пора. Час "Х" наступил. Поймав
взгляд доктора, он чуть заметно кивнул. Тот мгновенно понял, что от него
требовалось. Бросив в мешок очередную пачку со стодолларовыми банкнотами, он
вытер руки о пиджак, словно пытаясь стереть с ладоней налипшую на денежные знаки
грязь человеческих страстей, и подвел итог своей ревизии:
      -- Все в порядке.
      Сергей круто повернулся к Орлову и в упор посмотрел в ненавистное лицо.
      -- Поставим последнюю точку, господин Орлов. Распорядитесь привести мою
дочь.

Глава семнадцатая
      Орлов полуобернулся к Свирскому.
      -- Действуй, -- распорядился он.
      -- Пусть вернут мне мой телефон, -- потребовал тот.
      Орлов перевел взгляд на Сергея.
      -- Отдай ему трубку, -- сказал Сергей, обращаясь к своему другу. Доктор,
хотя и с явной неохотой, кинул аппарат Свирскому. Тот ловко поймал его на лету.
-- А вас, Свирский, я хочу предупредить: одно неосторожное слово -- и я разрисую
вашу мерзкую физиономию вот этой сабелькой. Смею вас заверить: в случае
необходимости я проведу хирургическую операцию ничуть не хуже, чем вы своим
скальпелем.
      Свирский зло посмотрел на Сергея, но в ответ ничего не сказал. Затем
набрал нужный номер.
      -- Приведите девчонку в кабинет босса, -- отдал он распоряжение. -- Да,
именно сейчас. -- Он с опаской покосился на стальной клинок, угрожающе
покачивающийся в метре от его носа -- и дал отбой.
      -- О'кей, -- кивнул Сергей. -- А теперь верните трубку моему другу. Живее,
Свирский, не испытывайте моего терпения.
      Трубка вновь перекочевала к доктору.
      Потянулись томительные минуты ожидания. Напряжение, царившее в комнате и
владевшее Сергеем вот уже в течение двух часов, достигло предела. Он едва мог
скрыть дрожь в руках. Сердце его бешено колотилось в груди -- он прекрасно
понимал, что сейчас, в эти самые минуты, решается не только его судьба --
решается судьба его единственной дочери, его маленькой Катюши, за которую, если
нужно, он будет драться со всем миром, до последнего вздоха, до последней капли
крови.

* * *
      Чуткое ухо Абрека уловило гул приближающихся шагов. Кто-то торопливо
спускался по лестнице. Он взглянул на часы. Четверть первого. Все правильно:
тюремщики идут за своей пленницей. А в карманах у них наверняка лежат заветные
ключи.
      Он не ошибся. Шаги звучали уже совсем близко и совершенно отчетливо. Абрек
прислушался: посланец Свирского был один. Что ж, тем легче будет справиться с
ним. Он укрылся за небольшим выступом в стене, куда свет от единственной
лампочки практически не проникал, и приготовился достойно встретить этого типа.
Правая ладонь его крепко сжимала верный нож.
      Охранник сошел с лестницы, неторопливо вошел в коридор и, громко сопя,
прямиком направился к железной двери, где содержалась маленькая пленница. Это
был здоровенный битюг под два метра ростом, с кулаками, которыми, без сомнения,
можно запросто прошибить кирпичную стену, и с мускулистой бычьей шеей,
заканчивающейся маленькой, стриженой под бобрик головой, на фоне всей этой горы
мускулов казавшейся рудиментарным отростком, каким-то ненужным дополнением,
которое оказалось здесь явно по ошибке.
      Абрек усмехнулся. С этим неповоротливым громилой он справится в два счета.
Приставит нож к горлу, потребует ключи -- и дело в шляпе. Он знал: такие битюги,
как правило, панически боятся смерти и слишком трясутся за свою шкуру.
      Он вышел из своего укрытия и начал осторожно приближаться к охраннику. А
тот тем временем не спеша достал из кармана внушительную связку ключей и с
минуту перебирал их в поисках нужного. Абрек был уже в двух шагах от него, когда
охранник неожиданно уронил связку на бетонный пол. Кряхтя и отдуваясь, он
нагнулся за ними и...
      Абрек и сам не мог понять, что произошло следом. Полтора центнера живого
мяса внезапно обрели удивительную гибкость и быстроту. Чеченец сумел лишь
уловить, как эта громада резко развернулась -- и мощный кулак, со свистом
рассекая воздух и увеличиваясь в размерах с умопомрачительной скоростью, понесся
прямо на него. Инстинкт самосохранения принял решение прежде, чем это сделал
разум. Быстро пригнувшись и выпростав вперед руку с ножом, он скорее
почувствовал, чем увидел, как кулак просвистел в каком-нибудь сантиметре над его
головой, а острое лезвие ножа мягко прошлось по чему-то упругому, легко
поддающемуся, рвущемуся. Еще не успев оценить всего происходящего, он услышал
что-то вроде хриплого клекота, затем раздался булькающий, свистящий звук,
переходящий в утробное урчание, напоминающее урчание домашней батареи, из
которой с целью профилактики отсасывают воздух накануне отопительного сезона.
Абрек отпрянул назад -- и вовремя: грузный охранник, с искаженным от страха и
боли лицом, выпучив глаза и ловя ртом воздух, словно выброшенная на берег
рыбина, тяжело рухнул на колени; руки его судорожно хватались за широкую рваную
рану, пересекавшую трахею слева направо; по запястьям его струилась густая
багровая кровь. Еще секунда, две -- и могучее тело с гулким стуком грохнулось на
бетонный пол.
      Черт возьми, еще один труп! На его счету была не одна человеческая жизнь,
однако убивал он лишь тогда, когда его вынуждали обстоятельства; убивать он не
любил и всегда испытывал какое-то гадливое чувство во время этой процедуры.
      Абрек перешагнул через тело, под которым росло, расползаясь, вязкое
багрово-черное пятно, подобрал ключи и открыл массивную железную дверь. Сидевшая
на койке девочка вздрогнула и испуганно уставилась на чеченца.
      -- Пошли! -- сказал он. -- Быстрее!
      -- Кто ты? -- недоверчиво прошептала она, с опаской отодвигаясь назад, к
стене.
      -- Меня прислал твой папа.
      -- Папа! -- радостно воскликнула девочка и вскочила с кровати. -- Где он?
      -- Ты скоро увидишься с ним, Катюша -- тебя ведь Катей зовут, правда?
      -- Катей.
      -- Тогда поторопись. Нам нужно поскорее отсюда уходить.
      Детское сердечко подсказывало, что этому смуглому взрослому незнакомцу
можно верить.
      -- Идем, -- решилась она. -- Только обязательно отведи меня к папе. Ладно?

      -- Обещаю.
      Она подбежала к нему, и он даже не заметил, как девочка оказалась у него
на руках. Катюша обхватила ручонками его шею и заглянула в глаза.
      -- Ну что же ты? -- нетерпеливо спросила она. -- Меня ведь папа ждет.
      -- Ждет. И очень тебя любит. Пошли!
      Он выскочил в коридор и, прикрывая девочке глаза своей широкой ладонью,
чтобы она невзначай не увидела лежащий у порога труп охранника, побежал к
лестнице.
      Она была худенькой и совсем легкой, он почти не чувствовал ее веса. Теплое
ее тельце доверчиво прижималось к нему, и сердце его сжималось от этой детской
доверчивости, той непосредственности и безотчетного испуга, свойственных только
детям. На бледных щечках были видны грязные разводы от уже успевших высохнуть
слез. Он до боли стиснул зубы и для себя твердо решил: "Глотку перегрызу любому,
кто хоть пальцем до нее дотронется". Теперь, когда эта маленькая девочка
оказалась под его защитой, он чувствовал, как вливается в него новая порция
уверенности в правоте его дела -- он словно получил индульгенцию на все те
действия, которые ему еще придется предпринять по ее освобождению, даже если он
снова вынужден будет пролить кровь.
      Левой рукой крепко прижимая девочку к груди, а в правой стискивая
трофейный пистолет, он стремительно преодолел несколько лестничных пролетов и
снова оказался на той самой площадке, откуда начал свой "незаконный" поход по
служебной зоне особняка. Следуя полученной от охранников информации, он свернул
в левый коридор и побежал в дальний его конец -- именно там должна была
находиться вторая лестница, ведущая на крышу дома, где ждал его Владлен.
      Коридор был пуст, и у него уже появился шанс проскочить его без помех, как
вдруг наперерез ему выскочил человек и громко крикнул:
      -- Стоять!!
      В руке его блеснул пистолет.
      Черт побери, он обнаружен! А это значит, что вся служба безопасности
здания поставлена на ноги. Придется прокладывать себе путь с боем.
      Помня о драгоценной ноше, Абрек выстрелил почти не целясь. Человек впереди
упал, не издав ни единого звука. Абрек продолжал бежать, не сбавляя скорости, и
когда до спасительной лестницы было уже не более пяти метров, он внезапно уловил
сзади какое-то движение. Одна из дверей в коридоре распахнулась, кто-то выскочил
из нее, совсем рядом, в каких-нибудь десяти шагах от него, потом грохнул
выстрел, и просвистевшей пулей срезало локон с головы Катюши. Она вскрикнула и
еще плотнее прижалась к своему спасителю.
      Следующий выстрел может быть более метким. Риск слишком велик.
      Он остановился, как вкопанный. Голос сзади потребовал:
      -- Не двигаться! Оружие на пол!
      Абрек медленно, чтобы не провоцировать преследователей, опустил девочку на
пол и так же медленно повернулся. Теперь он стоял к ним лицом к лицу.
      Их было двое, оба были вооружены.
      -- Оружие на пол!! -- повторил один из них и выругался. -- Ну, живо!
      Абрек сделал вид, что готов подчиниться, и начал осторожно, не спуская с
охранников глаз, нагибаться, держа пистолет в вытянутой руке. Видя покладистость
"террориста", те несколько расслабились -- и в этот самый момент Абрек
предпринял отчаянную попытку исправить положение. Оттолкнув девочку к стене, он
метнулся в противоположную сторону и, еще падая, дважды выстрелил. Выстрелы,
прозвучавшие почти одновременно, гулко отдались под сводами длинного коридора.
Грохнувшись на пол, он тут же вскочил на ноги, готовый дать отпор двум
мерзавцам. Однако это оказалось лишним: те лежали на полу, не подавая признаков
жизни. Значит, оба выстрела достигли цели.
      -- Скорее! -- крикнул он, хватая девочку за руку и волоча за собой.
      Катюша испуганно таращила глазенки, ее била крупная дрожь. Все, что она
увидела за эти несколько минут, смутно напоминало один из ее детских кошмарных
снов -- с той лишь разницей, что действительность была намного страшней. Она
впервые видела смерть, и это отвратительное, ужасное зрелище ввергло ее в
состояние какого-то шока, своего рода душевного паралича. Может быть, именно это
состояние и спасало ее от срыва, давало Абреку возможность управлять ею, вести
за собой.
      Беглецы выскочили на лестницу и бежали теперь вверх, к спасительному
вертолету -- туда, где ждал их Владлен. Они миновали уже три лестничных пролета,
когда Абрек вдруг почувствовал острую боль, пронзившую его правое плечо.

* * *
      -- Это еще что такое, черт побери? -- нахмурился Свирский, прислушиваясь к
какому-то отдаленному шуму.
      Сергей побледнел. Теперь и он услышал глухие, едва различимые хлопки
далеких выстрелов. Там, за стенами кабинета, что-то происходило; он знал: это
что-то имело непосредственное отношение к его дочери Катюше. Она, его маленькая
девочка, сейчас, в эту самую минуту находится в эпицентре опасных событий, а он
сидит здесь, в тепле и безопасности, и ничего не предпринимает, чтобы помочь ей.
Нет, так нельзя!.. Он рванулся было с места, но твердая рука доктора вовремя
остановила его. Сергей встретился с ним взглядом; тот, не мигая, смотрел ему
прямо в глаза и медленно покачивал головой. "Не ходи, ты все испортишь, -- читал
он в глазах друга. -- Абрек все сделает сам, как бы тяжело ему не пришлось".
      Да-да, конечно, его место здесь, рядом с главным противником.
      Он с трудом переборол себя.
      -- Что там у вас происходит, Свирский? -- резко спросил он, стараясь
держать себя в руках.
      Свирский, белый, как мел, растерянно косился на своего босса, исподволь
изучая его реакцию на доносившийся из-за двери шум беспорядочных выстрелов.
Однако Орлов настолько погрузился в свои мысли, что, похоже, ничего вокруг не
замечал.
      Совсем близко, в двух шагах от кабинета кто-то торопливо пробежал. Дверь
вдруг распахнулась, и в кабинет влетел перепуганный охранник.
      -- Что? Что случилось?! -- брызжа слюной, свирепо крикнул Свирский.
      -- Девчонка исчезла! -- выпалил тот. -- Какой-то тип уволок ее из подвала
и теперь тащит на крышу. Наши ребята преследуют его. Кажется, он ранен.
      -- Кретины!! Если через пять минут оба -- и девчонка, и этот похититель --
не будут доставлены сюда, я вам всем головы поотрываю! Живо найти обоих!
      Охранник тут же бросился вон из кабинета.
      Смертельно бледный, с трясущимися щеками, Орлов поднял глаза на своего
помощника.
      -- Свирский, я тебя уничтожу, -- глухо произнес он, громко хрустя
суставами пальцев.
      -- Владимир Анатольевич, клянусь, мои ребята все сделают в лучшем виде!
      -- Как получилось, что какой-то тип проник на территорию моего дома, да
еще в такой ответственный момент? -- загремел Орлов, тяжело поднимаясь с места.
-- Я тебя спрашиваю! Отвечай!
      Свирского всего трясло, он съежился, сжался, стал как будто меньше ростом.

      -- Я выясню, Владимир Анатольевич, я все выясню... Можете на меня
положиться...
      -- Доставь девчонку немедленно! -- рявкнул Орлов.
      -- Где моя дочь? -- вмешался в перепалку босса со своим подчиненным
Сергей. -- Куда вы ее дели?
      Свирский резко повернулся к нему.
      -- Ростовский, это ваша работа! Это ваш человек орудует там, наверху! Вот
почему вы так нагло ведете себя! Вы заранее спланировали это похищение!
      -- Это правда, Ростовский? -- прохрипел Орлов с искаженным то ли от боли,
то ли от ярости лицом. -- Это ваших рук дело?
      Роль была трудной, и играть ее было очень тяжело, однако раскрывать свои
карты Сергей считал преждевременным: пока Катюша не покинула здания, он не имеет
права лезть на рожон, не имеет права рисковать. На кон поставлена ее жизнь, и
этим сказано все.
      -- Вы все с ума посходили! -- воскликнул он, переводя недоуменный взгляд с
одного на другого. -- Да что у вас тут происходит, черт побери? Что вы сделали с
моей дочерью? Отвечайте, Орлов!
      -- Перестаньте, Ростовский! -- наступал на него Свирский, осмелев вдруг
настолько, что не замечал уже угрожающе покачивающегося дамасского клинка в
руках Сергея: так трус, доведенный до отчаяния, начинает неожиданно проявлять
чудеса храбрости. -- Вы все прекрасно знаете!
      Внезапно он сделал немыслимый скачок и оказался возле двери, с явным
намерением выскользнуть из кабинета. Однако Сергей опередил его и сумел
собственным телом перекрыть выход. Выпучив глаза, Свирский шарахнулся в сторону.

      -- Назад! -- крикнул Сергей. -- До тех пор, пока не будет найдена моя
дочь, никто не выйдет из этого кабинета!
      Свирский сник и, подобно побитой собаке, уныло засеменил к своему хозяину.
А тот буквально жрал Сергея глазами, излучая мощные флюиды открытой ненависти.
      Доктор, во время всей этой бурной сцены остававшийся безучастным
наблюдателем, еще раз с удовольствием отметил, что ситуация полностью находится
под их с Сергеем контролем. Одно только тревожило его: Абрек.
      Стрельба их планом предусмотрена не была.

* * *
      Опытным глазом бывалого солдата Абрек сразу же определил: пуля прошла
навылет. Он видел, как медленно расползается кровавое пятно по белой рубашке, но
боли почти не чувствовал. Они бежали вверх по лестнице, а по пятам их настигали
люди Орлова. Он как мог отстреливался, на ходу меняя обоймы, однако с каждым
мгновением погоня становилась все ближе и ближе. Дважды на их пути оказывались
какие-то вооруженные люди -- и дважды меткими выстрелами он "снимал" их, не дав
им возможности пустить в ход смертоносное оружие.
      До крыши оставалось всего два-три пролета, когда пуля одного из охранников
пробила его лодыжку. Он споткнулся и упал. Закусив до крови губу, Абрек кое-как
поднялся и попытался двигаться дальше, но перебитая кость сковывала его
движения. Он снова упал на ступеньки. "Все, конец", -- с горечью подумал чеченец
и выругался на своем родном языке.
      Катюша, пробежав по инерции еще несколько ступенек, остановилась.
      -- Дядя! Дяденька! -- сквозь слезы закричала она. -- Скорее, дяденька,
миленький!
      -- Беги, девочка, беги одна! -- хрипло прокричал он в ответ. -- Я тебя
потом догоню, слышишь?
      Она отчаянно замотала головкой.
      -- Нет, нет, я одна боюсь! -- рыдала она навзрыд. -- Я без тебя никуда не
пойду!..
      -- Иди, малышка, -- ласково проговорил чеченец и улыбнулся. -- Тебя
наверху дядя Владлен ждет. Он друг твоего отца. Иди, не жди меня!
      -- Дядя Влад? -- заплаканное личико ее просияло, глазки заблестели. --
Хорошо, я сбегаю за ним! Сейчас я его приведу, слышишь? Никуда не уходи,
дяденька! Я мигом!
      Дробный стук ее туфелек стал быстро удаляться -- и скоро замер где-то
наверху.
      "Этого еще не хватало, -- с досадой подумал Абрек. -- Того и гляди, этот
парень действительно примчится вытаскивать меня". Нет, этого допустить он не
мог.
      Снизу выскочил охранник. Абрек выстрелил; охранник, пробежав по инерции
еще пару метров, рухнул на ступеньки лицом вниз. Абрек слышал, как хрустнул его
череп.
      А следом уже бежал другой. Потом еще двое.
      Он стрелял спокойно, не торопясь, укладывая одного врага за другим, и
улыбался. Внизу, на лестничной площадке, которая прекрасно просматривалась с его
позиции, уже лежало несколько стонущих и матерящихся тел. Сверху его никто не
атаковал -- значит, решил он, выше его позиции никого не было. Никого, кроме
маленькой девочки и этого странного парня, Владлена. Что ж, пока есть патроны,
он сможет держать оборону и сдерживать натиск этих псов. А дальше -- на все воля
Аллаха...
      Атака снизу захлебнулась. Яростный отпор чужака заметно поубавил пыл
нападавших. Они затаились, собираясь с силами и унося раненых. Абреку только
того и нужно было. Он поднялся и, осторожно ступая на раненую ногу, поковылял по
лестнице наверх. Оставшаяся часть пути тонула во мраке -- освещение на самых
верхних пролетах лестничной шахты отсутствовало. Оно и к лучшему: снизу на
темной лестнице его будет трудно разглядеть, зато своих противников он будет
видеть как на ладони. Странная улыбка не сходила с его просветленного лица:
пожалуй, это был единственный раз, когда он проливал человеческую кровь ради
праведного дела. Он спасал жизнь крошечному, невинному созданию, маленькой
девочке, оказавшейся втянутой в страшные, кровавые игры взрослых, -- разве может
быть что-нибудь более благородное, более святое, чем его нынешняя миссия? Он
знал: последняя миссия на этой земле. И ни о чем не жалел.
      Сверху потянуло свежим ночным воздухом. Он поднял голову -- и вдруг увидел
небо. Черное бездонное июльское небо, за последние полчаса внезапно очистившееся
от облачных масс. Чувство удивительной легкости овладело всем его существом;
подобно небесному своду, очищалась сейчас и его мятущаяся, неприкаянная душа.
      А наверху, прямо над его головой, в недосягаемой вышине, мягко мерцала
одинокая звезда.
      Ему осталось преодолеть последний лестничный пролет, когда преследователи
возобновили погоню.

* * *
      Прошло уже около часа. Владлен напряженно всматривался в черноту уходящей
вниз лестницы, когда услышал первый выстрел. Сухой короткий звук, эхом
прокатившийся в глубине лестничной шахты, отчетливо донесся до него. Он
мгновенно понял, в чем дело: Абрек вступил в открытую схватку с врагом. Первым
его побуждением было бежать вниз и выручать чеченца, однако он сумел сдержать
свой порыв. Он должен ждать здесь -- такова его роль в этой игре не на жизнь, а
на смерть.
      Беспорядочный треск выстрелов быстро приближался. Владлен не находил себе
места, с ужасом думая о самом худшем. Что, если Абреку не удалось освободить
девочку? Тогда вся их отчаянная затея летит к черту...
      Шаги... легкие торопливые шаги, едва различимые на фоне грохочущих
выстрелов... Показалось? Нет, вот снова...
      Катюша, тоненькой бесплотной тенью мелькнувшая в проеме лестничного зева,
выпорхнула на крышу -- и оказалась в объятиях Владлена. Испуганно вскрикнула и
попыталась вырваться.
      -- Катенька, это я, дядя Владлен, -- шепнул он ей в самое ушко.
      -- Дядя Влад! -- радостно воскликнула она и засмеялась. -- А почему ты
похож на ниндзя?
      -- Так надо, девочка.
      -- Дядя Влад, я хочу к папе! Я очень-очень по нему соскучилась.
      -- Мы сейчас к нему полетим. Обещаю, ты скоро его увидишь.
      -- Полетим? -- на ее личике изобразилось удивление. -- Как это?
      -- А вон на том вертолете.
      -- Ух ты!.. -- Ее глазенки засветились от восторга. -- А он настоящий?
      -- Ну конечно настоящий. А теперь беги, залезай в кабину. Я тебя догоню.
Сиди и не высовывайся, договорились?
      Она кивнула, но тут же решительно замотала головкой.
      -- Нет, дядя Влад, я никуда не пойду. Мы должны спасти того дяденьку,
который остался внизу. Он хороший, а за ним гонятся другие дяденьки, плохие. Он
не может идти, у него ножка болит.
      "Абрек ранен!" -- мелькнуло в голове Владлена.
      -- Хорошо, беги в кабину, а я постараюсь помочь Абреку.
      -- Абреку?
      -- Его так зовут.
      -- Так ты его знаешь! -- догадалась Катюша.
      -- Это мой друг, -- не без гордости ответил Владлен.
      -- Ладно, я подожду тебя там, -- она махнула ручкой в сторону вертолета,
-- я ведь все равно стрелять не умею. Только ты побыстрей, а то меня папа ждет.
Спаси Абрека и приходи, ладно?
      Он улыбнулся и кивнул. Подождал, пока девочка скроется в кабине вертолета,
и лишь потом направился к лестнице.
      Уже несколько минут он не слышал ни единого выстрела. "Неужели все?.."
Нет, он не хотел даже допускать такой мысли. Не тот человек был Абрек, чтобы его
можно было взять голыми руками, даже если в эти руки вложены армейские
пистолеты.
      Он собрался уже было начать спуск, как внизу, прямо под ногами, услышал
шорох. Владлен распластался вдоль стены и весь превратился в слух и зрение.
      Кто-то полз наверх, тяжело дыша и отчаянно цепляясь за ступеньки. "Абрек!"
-- догадался Владлен, и на душе его стало теплее. И тут он услышал топот бегущих
по лестнице людей. Первый выстрел прогремел совсем рядом. И вот снова темноту
разорвал грохот беспорядочных выстрелов, только теперь к одиночным пистолетным
хлопкам добавились сухие автоматные очереди. С потолка и стен сыпалась
штукатурка, яркие вспышки то и дело озаряли мрачную лестницу, и в свете этих
коротких вспышек Владлену на миг показалось, что на ступеньках, всего в
нескольких метрах от него, он видит силуэт лежащего человека. "Абрек!" -- снова
подумал он. Раздался очередной залп снизу, и Владлен явственно услышал, как
человек на ступеньках глухо застонал. Одна пуля просвистела в нескольких
сантиметрах от виска Владлена; он инстинктивно пригнулся.
      Атака вновь захлебнулась. Наступило временное затишье.
      -- Абрек! -- тихо позвал он.
      Ответ пришел не сразу. Внизу кто-то закопошился, раздался металлический
стук падающего на пол пистолета. Наконец до Владлена, напряженно
прислушивающегося и высматривающего в темноте своего друга, донесся хриплый,
чуть слышный голос чеченца:
      -- Я здесь... Девочка с тобой?
      -- Со мной. Ты ранен?
      -- Со мной все кончено, друг. Я весь словно решето... -- Абрек зашелся в
приступе сильного кашля; Владлен сразу понял -- у его друга пробито легкое.
      -- Ничего, я тебя вытащу, -- заверил он чеченца.
      -- Мне уже не выбраться. -- Абрек замолчал, а потом продолжал: -- Уходи
отсюда, друг. Они сейчас будут здесь. Не дай девочке погибнуть, слышишь?
      -- Мы уйдем все вместе, -- твердо сказал Владлен.
      -- Нет, -- тихо прошептал Абрек, с трудом ворочая непослушным языком. --
Вы полетите вдвоем... Это уже решено. В вертолете только два места.
      -- Ты знал?
      -- Знал... Но дело даже не в этом. Я должен прикрыть ваш отход. С минуты
на минуту они снова пойдут в атаку.
      -- Абрек, я вытащу тебя, -- настаивал Владлен, хотя уже понимал, что
переубедить чеченца ему не удастся. -- Я сейчас к тебе спущусь... -- Глаза его
уже успели привыкнуть к лестничному мраку, и теперь он четко различал контуры
ползущего к нему человека; он сделал несколько шагов ему навстречу. -- Дай руку!

      Он протянул свою руку куда-то вниз и вскоре ощутил прикосновение горячей и
липкой от крови ладони. Осторожно, стараясь не причинить ему боль, Владлен
вытянул тяжелое тело чеченца на холодную бетонную крышу.
      Окинув его опытным взглядом бывалого солдата, Владлен сразу понял: Абрек
не протянет и десяти минут. Вся одежда чеченца была в крови, тело его было
напряжено, конечности неестественно вывернуты, сквозь плотно стиснутые зубы
порой прорывались предательские стоны, жуткий кашель то и дело сотрясал
несчастного, причиняя мучительную боль; он сплевывал черные сгустки крови,
судорожно хватался за грудь -- и улыбался. Это была странная улыбка -- так умеют
улыбаться только сильные, счастливые люди, чья совесть чиста, чей долг перед
жизнью выполнен, люди, смело и открыто смотрящие в лицо смерти, уходящие в мир
иной в совершенной гармонии с миром и собственной душой, умиротворенные,
спокойные, просветленные.
      Абрек умирал, Владлен видел это. Этот угрюмый, замкнутый кавказец с честью
выполнил свою миссию, вытащил девочку из преисподней Орлова, и ему, Владлену,
осталось только завершить их общее дело, вся тяжесть которого легла на плечи
Абрека.
      -- Не думай обо мне, друг, -- прошептал чеченец. -- Спасай себя и девочку.
Да, и еще... -- Тело его скрутила очередная судорога, он закашлялся, из горла
его вырвался черный сгусток полусвернувшейся крови и шлепнулся на бетон. --
Обещай, что выполнишь мою просьбу... Ростовский мне кое-что задолжал... возьми
это у него и отдай девочке... пусть это останется ей... на память обо мне...
Обещаешь?
      -- Обещаю, -- тихо отозвался Владлен.
      -- Спасибо, друг. А теперь иди. И прощай.
      -- Прощай, Абрек. Прощай, дружище...
      Снизу снова послышался шум. Нападавшие, собравшись с силами, пошли на
последний штурм.
      -- Уходи! -- прохрипел Абрек, и лицо его исказила гримаса боли и
страдания. -- Я встречу их!
      Владлен все еще колебался. Он не хотел, не имел права оставлять здесь
друга. Но времени на раздумья у него не было: преследователи были слишком
близко. Решив не испытывать судьбу, Владлен кинулся к вертолету и вскочил в
кабину. Абрек прав: он должен спасти девочку, спасти во что бы то ни стало. Даже
ценой жизни своего нового друга.
      -- А где Абрек? -- спросила Катюша, с тревогой озираясь по сторонам.
      Владлен промолчал. Он не знал, как сказать правду маленькой десятилетней
девочке и потому сделал вид, что срочные манипуляции по подготовке вертолета к
запуску, к которым он приступил с серьезной сосредоточенностью и сноровкой
профессионала, заняли все его мысли. Однако девочка не отступала.
      -- Дядя Владлен, где твой друг? Разве он не летит с нами?
      Он понял, что уйти от ответа ему не удастся.
      -- Абрек останется здесь, -- глухо произнес он, с трудом выговаривая слова
и не глядя на Катюшу. -- Он поможет нам убежать.
      -- А что с ним будет дальше? Ведь они же могут его... -- она запнулась, не
в силах выговорить этого страшного слова.
      -- Да, они могут его убить, -- прямо сказал он, чувствуя, что дальше
водить ее за нос ему не удастся. -- Он сам захотел остаться. Давай поговорим об
этом после.
      -- Не хочу после! -- закричала девочка. -- Мы должны взять Абрека с собой!
Это неправильно, неправильно, неправильно!
      Каждое слово маленькой самоотверженной девочки причиняло ему нестерпимую
боль, взрывалось в его мозгу, пронзало подобно электрическому разряду.
      -- Это неправильно, -- кивнул он. -- Однако другого выхода у нас нет. Я
должен открыть тебе правду, Катя, ты ведь уже взрослая и должна понимать, что
жизнь порой бывает очень несправедливой. Абрек смертельно ранен, он уже не
выживет. Мы все равно ничем не сможем ему помочь. Он сам попросил, чтобы мы
улетали без него. Поверь, мне самому очень тяжело.
      Катюша горько плакала.
      -- Ты злой, нехороший, -- сквозь слезы бормотала она, шмыгая носом и
стреляя в него глазенками.
      -- Я обещал твоему папе, что спасу тебя. Ты ведь хочешь его увидеть?
      -- Очень!
      -- И он этого очень хочет. Поэтому мы должны лететь. Если мы останемся,
чтобы помочь Абреку, мы и его не спасем, и сами погибнем. Ты подумала, Катюша,
что тогда будет с твоим папой?
      -- Он без меня пропадет, -- тихо сказала она.
      -- Вот именно.
      Она тяжело вздохнула и немного подумала.
      -- Дядя Владлен, как мне жалко твоего друга! -- с глубокой, совсем не
детской печалью произнесла девочка.
      -- Он настоящий герой, -- сквозь комок в горле сказал он. -- Таких, как
он, мало.
      -- Но почему, почему они хотят нас убить? Мы же ничего плохого им не
сделали!
      Владлен не успел ответить. У лестницы, ведущей в недра здания, возникло
какое-то движение. Следом прогремело несколько выстрелов.
      -- Дядя Владлен! -- испуганно взвизгнула Катюша, вжимаясь в кресло. -- Они
на крыше!
      К этому моменту приборная панель вертолета уже ожила, засветилась,
замигала световыми индикаторами и электронными указателями. Сначала медленно и
туго, потом все быстрее и легче завертелись тяжелые лопасти.
      До их ушей донеслась новая серия выстрелов, несколько пуль со звоном
ударилось о металлический борта машины. По-видимому, преследователи заметили
беглецов, укрывшихся в кабине вертолета, и теперь пытались их перехватить. Потом
на какое-то мгновение все стихло.
      Все приготовления к отлету были закончены.
      -- Взлетаем! -- крикнул Владлен и в последний раз кинул взгляд в сторону
лестницы.
      Абрека там уже не было.

* * *
      Он не сказал Владлену, что патронов у него больше нет. Зачем? Это его
проблема, Владлен здесь совершенно не причем. Уж он как-нибудь сам разберется:
ведь у него остался его верный нож, а в руках такого опытного бойца, каким был
Абрек, это грозное оружие.
      Он крепко сжимал нож и ждал. Подняться он уже не мог -- что ж, он и сейчас
еще, с переломанными костями и пробитым легким, представлял для врага серьезное
препятствие. Пусть только попробуют сунуться!
      Преследователи не заставили себя долго ждать. Догадавшись, что беглецы
собираются улизнуть на вертолете, они полезли в атаку с удвоенной энергией.
Когда голова первого из них показалась над бетонной поверхностью крыши, Абрек с
силой полоснул ножом по его горлу. Из перерезанной сонной артерии фонтаном
брызнула кровь, рваная трахея издала свистяще-хлюпающий звук -- и нападавший с
грохотом покатился вниз, сметая со ступенек других охранников. С лестницы
донеслась яростная брань, раздались беспорядочные выстрелы.
      Абрек улыбался. Все его внимание, сосредоточить которое с каждым мгновение
становилось все труднее и труднее, было направлено на лестницу, однако он
прекрасно слышал, как позади, за его спиной, готовится к взлету вертолет. Нужно
было выиграть время, чтобы дать им улететь. Что ж, пару минут он еще сможет
продержаться.
      Он с шумом втянул в себя воздух. Пробитое легкое пронзила острая боль. В
ноздри ударил терпкий запах пороховой гари, перемешанный с запахом свежей, еще
теплой крови. Воспоминания нахлынули на него: слишком хорошо знал он этот запах
смерти... Еще по Чечне...
      На какое-то мгновение сознание его затуманилось. С отчаянным усилием
стряхнув с себя дурман неумолимо надвигавшейся агонии, он увидел, как снизу
выскочил охранник с автоматом. Слишком поздно заметил его Абрек, однако
дотянуться до него все же сумел. Снова блеснул в темноте липкий от крови нож --
и охранник, дико завопив, рухнул на крышу в двух шагах от чеченца с перерезанным
на лодыжке сухожильем.
      Снизу спешили еще несколько человек.
      Собрав остаток сил, до боли стиснув зубы, отчаянно борясь с непослушным,
ставшим вдруг чужим телом, огромным усилием воли удерживая в голове искру
угасающего сознания, Абрек перевалился через край лестничной шахты -- и рухнул
на чьи-то головы. Увлекая за собой двух или трех охранников, он покатился по
ступенькам вниз и распластался на лестничной площадке. Боль была адская, тело
его приняло неестественную позу -- похоже было, что у него сломан позвоночник.
Ну вот и все, -- теряя сознание, успел подумать отважный кавказец. Взгляд, все
еще осмысленный, медленно тускнел, красное туманное марево заволакивало глаза --
однако улыбка не сходила с его пузырящихся кровавой пеной тонких губ. Кто-то
грубо пнул его ногой, чьи-то силуэты замелькали перед меркнущим взором.
      -- Сволочь! -- долетело до него откуда-то из-за тысячи миль. Сильный удар
сапогом по ребрам едва не исторг из его груди предательский стон, однако он
сдержался. -- Убейте его!
      -- Да это же араб, мать его!.. -- воскликнул кто-то удивленно.
      -- Араб?! Пришейте мерзавца!
      Абрек улыбался. Он уже ничего не видел и практически ничего не слышал.
Однако память его сохранила: люди его веры и его нации, погибая от руки
неверного, улыбались точно так же. Быть убитым врагом ислама означал для них
верный путь в рай. И неважно, что он не придерживался веры отцов и дедов --
Абрек сохранил эту память, эту традицию суровых предков, эту стойкость перед
лицом смерти, перед лицом врага. Он не верил в потусторонние райские кущи, да и
не стремился к ним -- своей улыбкой он бросал вызов "неверным", этим убийцам,
поправшим самое дорогое для человека -- жизнь. И он был счастлив от сознания,
что сумел одержать над ними верх. А смерть... что ж, смерть -- это ведь еще не
поражение.
      Подобно далекому майскому грому, донесся до него глухой раскат
пистолетного залпа, следом зарокотал автомат, потом еще один... и снова сухие
одиночные выстрелы "беретты"... Он чувствовал, как тело его, нашпигованное
свинцом, дергалось при каждом удачном попадании, но боли не ощущал. Он продолжал
улыбаться -- так, с улыбкой на устах, он и умер. Еще какое-то время охранники
продолжали стрелять по уже мертвому телу.
      Разрядив свои магазины и свою ярость, покончив с мнимым "арабом", люди
Орлова вновь ринулись на крышу. Наконец-то путь был свободен.
      Однако они опоздали.

* * *
      Вертолет тяжело оторвался от бетонного покрытия. Владлен уверенно повел
мощную машину к каменному парапету -- туда, где крыша особняка резко обрывалась
вниз. Краем глаза он успел заметить, как на крышу высыпали люди Орлова, человек
шесть или восемь, и тут же корпус вертолета вновь дробно зазвенел от
посыпавшегося на него пуль. "Лишь бы в бак с горючим не попали! -- мелькнула в
голове Владлена тревожная мысль. -- Тогда нам каюк..." Катюша, дрожа от страха,
сжалась в комок, накрыла голову руками и тихонько всхлипывала.
      -- Держись, девочка, -- шептал он под грохот беспорядочных выстрелов. --
Сейчас... еще немного...
      Вертолет вырвался за пределы посадочной площадки и, быстро набирая
скорость и высоту, уносился теперь в спасительную темноту. Еще секунда, другая
-- и ночной мрак окончательно поглотил беглецов. Тут же смолкли и последние
выстрелы.
      Владлен шумно, с облегчением выдохнул и откинулся на спинку кресла. На
губах его заиграла улыбка.
      -- Выше нос, Екатерина Сергеевна. Самое страшное уже позади.
      Катюша подняла голову и огляделась. За окном было черным черно, плотная
ночная тьма окутывала кабину со всех сторон.
      -- Где мы? -- тихо спросила девочка.
      -- На воле. Теперь все будет хорошо.
      Катюша помолчала. Бледное, осунувшееся личико с грязными разводами от слез
оставалось напряженным, озабоченным.
      -- Бедный, бедный Абрек, -- чуть слышно прошептала она, вспоминая о своем
отважном спасителе, внезапно появившемся из ниоткуда и столь же внезапно
покинувшем ее.

Глава восемнадцатая
      Сергей стоял у двери с саблей наготове, когда в помещение влетел еще один
охранник.
      -- Они улетели! -- выпалил он с порога.
      -- Что?! -- прохрипел Орлов. -- Что ты мелешь, кретин? Кто, куда улетел?
      -- Девчонка с каким-то типом. Только что. На вашем вертолете.
      Орлов смачно выругался. Свирского, бледного, как сама смерть, колотило в
ознобе.
      -- С каким еще типом? -- спросил Орлов. -- Говори!
      -- Не знаю. Кажется, он ждал ее на крыше. Похоже, все у них было
спланировано заранее.
      Орлов перевел тяжелый взгляд на Сергея.
      -- Ростовский, живым вы отсюда не выйдете.
      Сергей лишь пожал плечами. На душе у него было легко и радостно: Катюша
спасена, и это сейчас было самым главным. А его собственная жизнь... что ж,
теперь, когда у него развязаны руки, он сумеет за себя постоять.
      В разговор вмешался Свирский.
      -- Где второй мерзавец? -- спросил он охранника. -- Тот, которого вы
подстрелили?
      -- Убит.
      Сергей видел, как побледнел доктор.
      -- Хоть здесь вы смогли сработать профессионально, -- несколько смягчил
тон Свирский.
      -- Он уложил восьмерых наших, -- мрачно произнес охранник.
      -- Кто он?
      Охранник на мгновение запнулся.
      -- Араб.
      -- Что? Какой еще араб? Что это еще за...
      Свирский осекся. До него вдруг дошло, кем был тот неизвестный, который
нарушил все его планы. Осторожно, чтобы не вызвать бурю, перевел испуганный
взгляд на хозяина.
      Орлова трясло, словно в эпилептическом припадке. Ноги уже не держали его
-- неуклюже взмахнув руками, он грузно рухнул в кресло. Нет, он не хотел этому
верить! Неужели все это подстроено? Кем? Арабским нефтяным концерном? Чушь
какая-то! Да и зачем, зачем?
      -- Абсурд, полнейший абсурд... -- устало бормотал он. Поднял глаза на
Сергея. -- Ростовский, я требую ваших объяснений.
      -- Прежде отпустите вашего человека, -- Сергей кивнул в сторону охранника.

      Орлов шевельнул рукой. Охранник молча склонил голову и послушно направился
к выходу.
      Все дальнейшее произошло настолько внезапно, что Сергей в первый момент
так ничего и не понял. Когда охранник был уже у самой двери, Свирский подался
вперед и заорал:
      -- Обыщи мою машину, Скелет! Там, в багажни...
      Он не успел договорить. Лицо доктора вдруг исказилось, из груди его
вырвалось хриплое рычание, а рука метнулась вперед, к Свирскому. Что-то молнией
мелькнуло в воздухе и с хрустом врезалось тому в зубы. Это оказалась трубка от
мобильного телефона, которую доктор до сего момента продолжал держать в руках.
      -- Это тебе за Абрека, мразь!
      Свирский, с разбитым в кровь лицом, испуганно отпрянул назад. Охранник,
который к тому времени поравнялся с Сергеем, охранявшим выход из орловского
кабинета с саблей наголо, резко обернулся. Нужно отдать ему должное: он сразу же
оценил ситуацию. Не прошло и секунды, как в руках его появился пистолет. Жизнь
доктора оказалась под реальной угрозой.
      -- Стреляй в него! -- завопил Свирский, отхаркивая сгусток крови.
      Однако выстрелить Скелет так и не успел -- Сергей опередил его. Дамасский
клинок со свистом рассек воздух и начисто срезал кисть руки охранника вместе с
пистолетом. Кровь фонтаном брызнула из перерубленной артерии. Скелет истошно
завопил от боли и сунул культяшку под мышку здоровой руки. Худое, аскетичное
лицо его в миг побледнело и приобрело землистый оттенок. Еще секунда, другая --
и он грохнулся на пол в глубоком обмороке.
      Доктор подскочил к Сергею.
      -- Серега, займись этими двумя, а я пока перетяну руку этому бедолаге. А
то еще подохнет от потери крови.
      Сергей кивнул.
      -- Свирский, ключ от двери! -- крикнул он. -- Живее!
      Свирский находился в шоке. Кровь из разбитой челюсти струйкой стекала на
его пиджак, но он, казалось, боли не замечал. Выпучив свои бесцветно-стеклянные
глаза, он в ужасе смотрел на грозно надвигавшегося на него Ростовского. Взгляд
его был прикован к окровавленному дамасскому клинку. Орлов тем временем, громко
сопя, грузно восседал в своем кресле и походил на бесформенную,
безвольно-расплывшуюся, разлагающуюся животную массу, груду гниющего мяса,
ничего общего с человеком, казалось, не имевшую.
      -- Свирский, ключи! -- вновь потребовал Сергей. Острие клинка грозно
покачивалось у горла убийцы.
      Тот наконец очнулся и мутным взглядом уставился на Сергея.
      -- Да-да, конечно, -- залепетал он и принялся шарить у себя в карманах. --
Сейчас, сейчас...
      Трясущимися руками он извлек наконец нужный ключ. Теперь Свирский стал
послушен и покладист, как овца. Сергей вырвал ключ из его руки, вернулся к двери
и запер ее на три оборота.
      -- А теперь поднимите телефон, наберите номер вашего начальника охраны и
запретите ему и его кретинам под страхом смерти входить в этот кабинет. Слышите,
живо! Я дважды повторять не буду!
      Свирский закивал, как истукан, и полез под стол, куда закатилась трубка от
мобильного телефона. Когда нужное распоряжение было отдано, Сергей отбросил
саблю в сторону.
      -- Перейдем к делу, -- сказал он, подходя к столу. Доктор к тому времени
успел закончить перевязку, использовав в качестве перевязочного материала кусок
рубашки Скелета, и отволок бесчувственное тело охранника подальше от входной
двери.
      -- Что вы от меня хотите? -- глухо спросил Орлов.
      -- Справедливости, одной только справедливости, -- продолжал Сергей. -- За
вами слишком много долгов, господин Орлов, и я намерен получить с вас по всем
счетам.
      -- Я расплатился с вами сполна, Ростовский.
      -- Деньги? -- Сергей пожал плечами. -- Это только бумага, не более. Нет,
Орлов, расчет будем производить иначе.
      -- Я не понимаю вас. Что вы хотите еще? Я могу удвоить сумму.
      -- Есть нечто, что не купишь за все золото мира. Человеческая жизнь.
      Орлов вздрогнул и медленно поднял на Сергея тусклые, слезящиеся глаза.
      -- Вам этого не понять, Орлов, вы привыкли все оценивать по своим
примитивным меркам. Деньги -- вот что для вас является основным мерилом, главной
ценностью. Вы решили, что можете позволить себе купить все, даже человеческую
жизнь. В том числе и собственную жизнь, не так ли? Однако со мной вы
просчитались: я не признаю ваших ценностей. Я живу по собственным законам,
законам совести, чести и справедливости. И здесь я потому, что намерен вершить
суд над вами -- по законам моего мира.
      -- Мы же с вами обо всем условились, Ростовский. Вы отказываетесь от
выполнения принятых на себя обязательств?
      -- Я аннулирую наш договор, Орлов, в одностороннем порядке, как
несправедливый и навязанный мне силой. Теперь ситуация изменилась, моя дочь
свободна, руки у меня развязаны -- никто не сможет помешать мне сделать то, что
я должен сделать. И я сделаю это, клянусь своей дочерью, сделаю, потому что
таким выродкам, как вы, места на земле быть не должно.
      -- Вы убьете меня? -- тихо, не проявляя никаких эмоций, спросил Орлов.
      -- Я не убийца, -- сухо возразил Сергей. -- Единственное, что я хочу --
это торжества справедливости. На вашей совести три человеческие жизни, Орлов, и
за эти жизни с вас спросится по всей строгости моего закона. Я пришел сюда, что
свершить над вами суд, -- повторил он, -- вынести приговор и привести его в
исполнение. Ничего общего с убийством это не имеет.
      Он стоял напротив Орлова, грозно уперев руки в столешницу стола, и ронял
хлесткие, холодные, страшные слова, каждое из которых -- Сергей прекрасно видел
это -- попадало точно в цель. Орлов окончательно потерял человеческий облик; о
том, что он все еще жив, свидетельствовало лишь сиплое смрадное дыхание да
мутный, ничего не выражающий взгляд, пробивающийся порой сквозь рыхлую,
болезненно отекшую, бесформенную маску его полумертвого лица. В двух шагах от
него, ссутулясь и весь дрожа, на кончике стула примостился присмиревший Свирский
и затравленно, с застывшим ужасом в стеклянных глазах, взирал на грозно
возвышавшуюся посреди комнаты фигуру своего врага.
      К Сергею подошел доктор и встал рядом с ним. Он был мрачен и полон
решимости.
      -- Я обвиняю вас, Орлов, -- провозгласил Сергей, -- в смерти сотрудника
Огневского Управления внутренних дел, человека долга и чести, не побоявшегося
вступить в схватку с таким подонком, как вы. Я обвиняю вас в смерти Ларисы
Ростовской, которую вы убили только лишь потому, что она являлась моей женой. Я
обвиняю вас в смерти моего друга, Абрека, который погиб, освобождая мою дочь из
этого волчьего логова, этого вертепа зла и рассадника смерти. Наконец, я обвиняю
вас в насильственном похищении моей дочери и нанесении ей тяжелой душевной
травмы, связанной с реальной угрозой ее жизни. Уверен, на вашей совести еще
множество других преступлений, мне неизвестных, -- я обвиняю вас в совершении и
этих преступлений.
      Голос Сергея Ростовского гремел, заполнял все пространство кабинета,
проникал в самые отдаленные его уголки, наотмашь бил по обнаженным,
обескровленным, черным душам убийц -- а те лишь изредка вздрагивали, когда
какое-нибудь слово обвинителя, подобно электрическому разряду, пронизывало их
насквозь, достигало цели.
      -- Я пришел, чтобы свершить правосудие. Вы слышали обвинение -- теперь вы
услышите приговор.
      Орлов прервал его.
      -- Я требую передачи дела в официальные органы правосудия. Ваш суд,
Ростовский, я воспринимаю не более как откровенную месть.
      -- Это не месть -- это возмездие, -- повысил голос Сергей. -- Возмездие, в
основе которого лежат законы справедливости. Око за око, зуб за зуб. Жизнь за
жизнь.
      -- Христос учил иному, -- заметил Орлов.
      -- У меня нет желания обсуждать с вами богословские проблемы, -- холодно
ответил Сергей. -- И Христос здесь совершенно не причем. Сейчас я придерживаюсь
иных постулатов, в основе которых лежат не христианские идеи всепрощения и любви
к ближнему, а суровые заветы первых пророков. Завтра, быть может, я сменю
учителей -- жизнь сама подскажет, по какому пути мне идти дальше. А, вы ждете,
что я, следуя призывам Христа, добровольно лягу под нож вашего мясника Свирского
только затем лишь, что спасти жизнь "ближнему"! "Если у тебя отняли одну почку,
ты с радостью должен отдать и другую; если у тебя отняли жену и дочь, пожертвуй
и собой -- во имя любви к ближнему и к врагу своему" -- этого вы ждете от меня?
И имя Христа приплели именно в этой связи? Ничего не выйдет, Орлов, ваша попытка
воззвать к моей христианской совести обречена на неудачу, как обречен на неудачу
и призыв передать дело о ваших преступлениях в правоохранительные органы. Этот
суд я буду вершить сам. Итак, вы признаете, что вами совершены перечисленные
мною преступления?
      -- Прекратите этот фарс, Ростовский. Если вы пришли убить меня -- убейте,
только не тяните резину. Без вашей второй почки я все равно долго не протяну,
так что кончайте поскорее. У меня нет желания выслушивать ваши нотации.
      -- Насчет моей второй почки вы правильно заметили, Орлов. Отдавать я ее
вам не собираюсь. Как не намерен я и тянуть резину. Ваше общество мне противно,
Орлов, и я постараюсь избавиться от него как можно скорее. Тем не менее, я
повторю свои вопрос: вы признаете, что вами совершены перечисленные мною
преступления?
      -- Я отказываюсь отвечать. Я не признаю за вами права требовать от меня
ответа на подобные вопросы.
      -- Хорошо, так и отметим: подсудимый отказался от последнего слова. Что ж,
ваше признание вины и раскаяние меня мало интересуют: я знал, что не получу их.
Поэтому сразу перейдем к заключительному этапу нашей беседы. -- Сергей немного
помедлил. -- Жизни убитых вами людей, увы, уже не вернуть. Ваша жизнь взамен
загубленных меня не интересует -- смерть "нефтяного короля" не воскресит моих
друзей и жену. Да и не стоит она их -- слишком много в ней дерьма. Нет, Орлов,
не за жизнью вашей я пришел, мне она ни даром не нужна, ни за ваши миллионы. И
смертью своей вы не искупите ваших преступлений. Я пришел за другим.
      На рыхлую физиономию Орлова легла тень удивления.
      -- За другим? За чем это -- за другим?
      Сергей выдержал значительную паузу. Рядом, плечом к плечу, стоял доктор,
верный и надежный друг. Его молчаливое участие и поддержка придавали ему силы,
вселяли уверенность, подпитывали позитивной энергией.
      -- Я пришел за другим, -- медленно, чеканя каждое слово, повторил Сергей,
-- я пришел за тем, что принадлежит мне. Я пришел за тем, что вы отняли у меня
год назад. Я пришел за своей почкой.
      Нижняя челюсть Орлова отвалилась, обнажив смрадную бездну его зева, а на
Свирского вдруг напал приступ истерического хохота.
      -- Ростовский, вы непредсказуемы! -- с трудом выдавил он из себя. -- Надо
ж такое завернуть!.. Браво.
      -- Это верная смерть, -- утробно прогудел Орлов.
      -- Это ваши проблемы, Орлов, -- сухо произнес Сергей. -- Мне нужна моя
почка. Побочные эффекты, сопутствующие ее изъятию, меня не интересуют...
Свирский, операционная готова?
      Свирский к тому времени уже успел унять истерику.
      -- Она готова еще с утра, -- буркнул он. -- Однако принимать участие в
этой афере я категорически отказываюсь.
      -- А крысенок-то показывает зубки, -- усмехнулся доктор. Он перехватил
взгляд Сергея и понимающе кивнул. -- В ваших услугах, Свирский, мы не нуждаемся.
Операцию проведу я. С большим, надо сказать, удовольствием.
      Свирский обжег "коллегу" взглядом, но ничего не ответил.
      -- Где операционная? -- спросил доктор, в упор глядя на него.
      Тот жестом указал в сторону неприметной двери, ведущей из кабинета.
      -- Там.
      -- Хорошо, -- кивнул Сергей. -- Орлов, подъем! Час "Х" пробил. Встать!
      Похоже, Орлов плохо соображал, что с ним происходит. Шок от услышанного
приговора парализовал его волю и сознание, он стал податлив, как тупая,
бездумная марионетка.
      Тяжело поднявшись, едва держась на ногах и пошатываясь, он зашагал к
двери, которая, по словам Свирского, вела в операционную.
      -- Свирский, за ним! -- скомандовал Сергей. -- Помогите вашему хозяину
добраться до места.
      Тот отчаянно затряс головой.
      -- Не пойду, -- упрямо заявил он.
      -- Еще как пойдешь, мерзавец! -- вскипел доктор. -- Встать, живо!
      Свирский вдруг вскочил и послушно поплелся вслед за своим хозяином. Уже на
финише обогнав Орлова, он услужливо распахнул перед ним дверь в соседнее
помещение.
      Операционная блистала стерильной чистотой и была оснащена новейшей
западной медицинской техникой, о которой главврач любой рядовой клиники не
только не смел мечтать, но и во сне вряд ли когда-нибудь видел: стоимость этого
оборудования на два-три порядка превышала циркулирующие в подобных заведениях
скудные бюджетные отчисления, которые, однако, выбить из Минздрава в полном
объеме до сих пор никогда и никому еще не удавалось. Словом, любил себя Орлов
сверх всякой меры и денег на сохранение своей жизни не жалел.
      Посередине помещения располагались два операционных стола, один из которых
-- Сергей это прекрасно понимал -- предназначался Свирским для его персоны. Он
усмехнулся: здесь Свирский явно просчитался.
      Опытным взглядом оценив обстановку, доктор удовлетворенно кивнул.
      -- Все, как доктор прописал, -- сказал он и обернулся к Сергею. --
Приступаем?
      -- Приступаем, -- отозвался тот.
      Общими усилиями взгромоздили безвольную тушу Орлова на один из
операционных столов.
      -- Вы делаете ошибку, Ростовский, -- прохрипел "нефтяной король". -- Моя
жизнь слишком дорого стоит.
      -- Ваша жизнь не стоит и ломаного гроша, -- возразил Сергей.
      -- В конце концов, это убийство, -- слабо сопротивлялся Орлов, в глубине
души, однако, понимая, что все его попытки бессмысленны и безнадежны.
      -- Я забираю свое, -- твердо сказал Сергей. -- И хватит об этом.
      Он кивнул доктору. Тот незамедлительно приступил к работе.

Глава девятнадцатая
      Через полчаса все было кончено. Доктор тщательно вымыл руки, переоделся в
цивильное, и все трое молча покинули операционную. Сергей и его друг выглядели
подавленными, мрачными, говорили мало, изредка перебрасываясь скупыми словами;
операция произвела на обоих удручающее впечатление.
      Орлов скончался прямо на операционном столе: не выдержало сердце. Следует
отдать должное доктору: оставаясь верным клятве Гиппократа, он "вытягивал"
больного как мог, хотя и знал, что без почки тот все равно обречен. Коченеющее
тело Орлова так и осталось лежать на столе.
      Изъятую почку доктор упаковал в специальный контейнер, специально
предназначенный для транспортировки свежих человеческих органов, и молча передал
Сергею. Тот так же молча принял ее, не имея ни малейшего представления, что с
нею теперь делать. Но знал совершенно точно: здесь он ее не оставит.
      Свирский был бледен, его била крупная дрожь, однако во взглядах, которые
он порой бросал на Сергея, теперь сквозило нечто вроде уважения.
      -- Пора уходить, -- сказал Сергей. -- Свирский, выведите нас отсюда.
Только учтите: одно неосторожное слово, один неверный шаг -- и вас постигнет
участь вашего хозяина.
      Свирский безучастно кивнул.
      -- Одно условие, Ростовский. Обещайте сохранить мне жизнь.
      -- Никаких обещаний я вам давать не буду, -- жестко ответил Сергей. --
Вашу судьбу мы решим позже, когда выберемся отсюда. У вас все равно нет иного
выхода.
      Свирский с минуту раздумывал.
      -- Хорошо, я помогу вам выбраться, -- сдался он наконец. Взял мобильный
телефон и набрал какой-то номер. -- Это Свирский. Подайте мою "Волгу" к
подъезду. Да, сейчас.
      Он дал отбой.
      -- Прекрасно, -- сказал Сергей. -- Уходим. Николай, эту макулатуру
придется тащить тебе. -- Он взглядом указал на объемистые мешки с долларами.
      Доктор развел руками. Самообладание после проведенной операции быстро
возвращалось к нему.
      -- Надо значит надо, -- отозвался он, подхватывая оба мешка.
      Сергей отпер дверь и кивком указал Свирскому на выход.
      -- Вы первый. И чтобы без фокусов.
      Они вышли -- Свирский впереди, Сергей и доктор с мешками, полными денег --
следом. Беспрепятственно спустились на первый этаж. У выхода из особняка
наткнулись на двух охранников.
      -- Если что -- шею сверну в два счета, -- шепнул Сергей Свирскому в самое
ухо.
      Свирский вел себя примерно и попыток к бунту не предпринимал. Охранники
при виде начальства подтянулись и молча пропустили всех троих. Очутившись на
свежем воздухе, Сергей тут же увидел поджидавшую их черную "Волгу" -- ту самую,
в багажнике которой был спрятан переносной компьютер, все еще готовый выплюнуть
в виртуальный эфир порцию сенсационного компромата на Орлова. За рулем сидел
тоже уже знакомый Сергею водитель.
      -- Скажите ему, чтобы вышел из машины, -- снова шепнул он Свирскому. --
Когда выйдет, отпустите его. Живее!
      Свирский отдал нужное распоряжение.
      Ворча, водитель выбрался из кабины, подозрительно покосился на Сергея с
доктором -- оба напряглись, готовые вступить в схватку с противником, если их к
этому принудят, -- и не спеша зашагал к дому. Сергей подождал, пока тот не
скрылся в здании, а потом скомандовал, снова обращаясь к Свирскому:
      -- Садитесь за руль!
      Свирский шарахнулся в сторону.
      -- Нет... -- испуганно пробормотал он. -- Я не поеду! Уезжайте одни, пока
еще есть возможность.
      Сергей вплотную приблизил лицо к физиономии Свирского и свирепо прошипел:
      -- Садись за руль!
      Свирский вздрогнул -- и поспешно полез на водительское место.
      -- Осторожно, Серега, -- вполголоса предостерег доктор, -- те двое у
дверей как-то подозрительно на нас косятся.
      -- Живо в машину! Уносим ноги, пока они не очухались...
      Он обежал автомобиль вокруг и занял место рядом с водителем, а доктор
разместился на заднем сидении.
      От парадной двери отделилась фигура одного из охранников и направилась к
ним.
      -- Герман Людвигович, у вас все в порядке? -- спросил он, наклоняясь к
окошку. Его взору представилось бледное лицо шефа, с выпученными от страха
глазами, трясущимися губами и дрожащим подбородком. Рука охранника машинально
потянулась к кобуре.
      -- Дави на газ! -- рявкнул Сергей.
      Машина рывком рванула с места. В зеркале заднего обозрения Сергей успел
заметить, как охранник, поначалу растерявшийся, вынул наконец пистолет и дал два
выстрела в воздух. Третья пуля ударилась в задний бампер.
      -- Жми на полную катушку! -- орал Сергей. -- Учти: если мы не выберемся --
подохнешь вместе с нами. Жми, чтоб тебя!..
      "Волга" в считанные секунды достигла железных ворот, за которыми кончались
владения Орлова. Из будки, что рядом с воротами, выскочил перепуганный охранник.
Еще издали узнав машину Свирского, а в кабине -- и самого шефа "секьюрити", он
крикнул на ходу:
      -- Герман Людвигович, что у вас там происходит?
      Сергей продолжал отдавать команды, быстро и четко:
      -- В разговоры не вступай! Распорядись, чтобы открыл ворота! Быстро!
      -- Открой ворота! -- крикнул Свирский срывающимся голосом.
      Охранник остановился, недоуменно уставился на своего шефа, пожал плечами и
трусцой побежал обратно, в будку. Через десять секунд ворота начали плавно
разъезжаться в стороны.
      Еще миг, другой -- и они на свободе...
      Из будки донеслась трель телефонного звонка, следом -- взволнованный голос
охранника. Сквозь оконное стекло будки Сергей увидел его встревоженно-испуганные
глаза. И тут же ворота снова начали смыкаться.
      -- Жми!!! -- заорал он; не дожидаясь, когда Свирский выполнит его приказ,
он сам до отказа вжал педаль газа в пол автомобиля. Двигатель взревел, машина
дернулась и пулей полетела на закрывающиеся ворота. Свирский завизжал,
зажмурился и бросил руль, однако Сергей успел его перехватить.
      "Волга" на бешеной скорости пронеслась сквозь узкую щель в воротах, со
скрежетом и лязгом протиснувшись между металлическими створками. Ночная тьма тут
же поглотила ее, скрыв от глаз возможных преследователей.
      -- Держи руль, кретин! -- крикнул Сергей, двинув Свирского локтем под
ребра. Тот, увидев, что ворота остались позади, слегка воспрянул духом и
вцепился в руль мертвой хваткой.
      Через минуту они вырвались на шоссе и понеслись к Москве. Сергей
оглянулся. Погони за ними не было.

Глава двадцатая
      "Волга" неслась по шоссе, пустынному в этот поздний час. Справа и слева от
дороги бесконечной чередой тянулись темные массы лесопосадок, одинокие фонари
роняли на шоссе скудный холодный свет.
      Сергей зорко всматривался в черную асфальтовую ленту. Внезапно у правой
обочины несколько раз вспыхнул и погас огонек карманного фонарика.
      -- Стоп! -- скомандовал он. -- Видишь свет? Свернешь там направо, на
проселок.
      Плотно сжав тонкие губы и обиженно сопя, Свирский выполнил распоряжение.
Едва только автомобиль оказался на проселочной дороге, Сергей приказал
остановиться.
      Из темноты бесшумно возникла гибкая черная фигура человека в одеянии
ниндзя. Это был Владлен.
      -- Рад вас видеть, ребята, -- приветствовал он Сергея и доктора, скользнув
на заднее сидение.
      -- Как Катюша? -- спросил Сергей, полуобернувшись к своему сенсею. В
голосе его звучала тревога.
      -- В порядке. Сейчас ты ее увидишь. А вот с Абреком...
      -- Знаю. Его рук дело, -- он кивнул на Свирского.
      -- Надо так понимать, что это и есть господин Свирский?
      -- Он, подлец, -- буркнул доктор. -- С ним будет разговор особый.
      Владлен молча кивнул.
      Следуя его указаниям, Свирский повел машину прямо по целине. Они
углубились в небольшой редкий подлесок и вскоре очутились на обширном поле. Там,
на фоне ночного неба, смутно вырисовывались контуры небольшого спортивного
самолета и трофейного вертолета, на котором Владлен и Катюша прибыли сюда около
часа назад.
      -- Мы у цели, -- сказал Владлен и первым выскользнул из автомобиля. Следом
вышли Сергей и доктор; Свирского пришлось выволакивать силой: трясущийся от
страха шеф орловской "секьюрити" судорожно вцепился в руль и выпускать его не
хотел ни под каким предлогом.
      Хлопнула дверца вертолетной кабины, и на землю спрыгнул кто-то легкий,
маленький, воздушный.
      -- Папа! Папочка!!!
      У Сергея перехватило дыхание, дрогнуло сердце. Это она, его Катюша!
Отбросив в сторону контейнер с почкой, изъятой из тела Орлова, он бросился ей
навстречу. Подхватил легкое тельце и крепко прижал к груди.
      -- Девочка моя! -- шептал он сквозь душившие его слезы. -- Маленькая моя
девочка!..
      -- Папочка, миленький! -- всхлипывала Катюша. -- Где же ты был так долго?
Почему не приходил за мной?
      -- Я пришел, Катюша. Теперь я всегда буду с тобой.
      -- Они хотели убить тебя, да? -- Он кивнул. -- Но ты их победил, ведь
правда? А дядю Абрека они убили... -- горько добавила она и снова всхлипнула.
      Он до боли стиснул зубы. Если бы только его одного! Она еще не знает
самого страшного.
      Будто прочитав его мысли, Катюша горячо зашептала ему на ухо:
      -- Знаешь что, папочка, давай сейчас поедем к маме. Это ничего, что уже
так поздно, она нам обрадуется, вот увидишь. Я так по ней соскучилась!..
      Словно разряд электрического тока прошил все его тело. То, что он должен
ей сказать, ей, своей маленькой Катюше, было пострашней единоборства с Орловым.
Он должен сказать правду -- рано или поздно она все равно узнает ее, так пусть
это произойдет сейчас, сию минуту. Рубануть сразу по свежей еще ране -- а потом
вместе рубцевать ее, отдав на откуп лучшему врачевателю всех времен и народов --
времени. Время все излечит, он знал это, но сейчас... сейчас ему было страшно.
      -- Мамы больше нет, -- тихо, едва слышно шевельнулись его губы. -- Мама
умерла.
      Катюша отстранила свое личико и внимательно посмотрела отцу в глаза. Она
не испугалась, не закричала и даже не удивилась -- она просто не поверила.

* * *
      Они сидели в машине вдвоем, отец и дочь. Он нежно обнимал ее за плечи, а
она, прижавшись к его груди, плакала, горько-горько. Оба молчали, слова здесь
были ни к чему, а время, великий врачеватель душ человеческих, уже делало первые
робкие шаги по их исцелению. Никто не мешал им, понимая, что сейчас этим двоим
нужно побыть одним.
      От самолета отделилась плотная фигура человека с винтовкой в руке.
      -- Кто это? -- настороженно шепнул доктор стоявшему рядом Владлену.
      -- Друг. Он со мной.
      Василий приблизился к машине и широко улыбнулся.
      -- Засиделся я в кабине, вот, вышел кости поразмять, -- сказал он, -- а
заодно и винтарь прихватил, так, на всякий случай.
      Сергей, глянув в окно, мягко отстранил Катюшу и выбрался из машины.
Подошел к пилоту и молча вырвал винтовку у того из рук.
      -- Э, э, полегче! -- возмутился Василий, но Владлен жестом осадил его.
      Сергей тем временем отыскал взглядом Свирского и решительно шагнул к нему.
Вскинул винтовку, направил на своего врага. Свирский, до сего момента стоявший
поодаль и с покорностью ожидавший своей участи, испуганно взвизгнул и отшатнулся
назад.
      -- За слезы этой девочки, -- сурово проговорил Сергей, -- за кровь ее
матери...
      -- За кровь Абрека, -- вставил доктор, поняв, куда клонит его друг.
      -- ...за кровь Абрека, за кровь многих других людей, тобою убитых, за
покалеченные жизни и судьбы -- я приговариваю тебя к смерти!
      Свирский грохнулся на колени и завопил:
      -- Господа, пощадите! Все для вас сделаю, все, что хотите! Орлова сдам со
всеми потрохами, я такое про него знаю, тако-ое...
      -- Орлов мертв, -- сухо сказал Сергей. -- Он меня больше не интересует.
      -- Не стреляйте, Ростовский! Вы ведь не убийца, я знаю... вы все равно не
сможете выстрелить...
      -- Смогу, -- последовал твердый ответ.
      -- Умоляю, оставьте мне жизнь!.. -- Свирский извивался на мокрой траве,
словно уж на сковородке, и скулил по-собачьи, жалобно и визгливо.
      -- Встань, сволочь! -- отчетливо произнес Сергей. Не жалкую, искаженную
страхом, ненавистную физиономию Свирского видел он сейчас перед собой -- а
родное личико маленькой своей дочери, тихо плачущей у него на груди. Эти горькие
детские слезы он не смог бы простить никому.
      Рука Владлена легла на его плечо.
      -- Не надо, Сергей. Не стоит он того. -- Владлен говорил тихо, чуть
слышно. -- Не бери грех на душу.
      -- Он не имеет право жить, -- упрямо, с едва сдерживаемой яростью, сказал
Сергей.
      -- Держи себя в руках, друг, -- продолжал Владлен. -- С него спросят
другие. И воздадут по заслугам.
      -- Скажите, скажите ему! -- завопил Свирский, учуяв во Владлене своего
заступника. -- Скажите ему, чтобы не стрелял!
      Мягким движением корпуса Сергей стряхнул руку сенсея со своего плеча.
      -- Нет, Владлен, я должен рассчитаться с этим подонком сам. Не отговаривай
меня.
      -- Он должен умереть, -- поддержал друга доктор.
      -- И он умрет, -- жестко, с металлом в голосе, добавил Сергей. Вскинув
винтовку к плечу, он прицелился Свирскому в грудь.
      -- Папа...
      В мозгу Сергея словно что-то застопорилось. Он резко обернулся.
      Катюша стояла совсем рядом. Ее печальное вытянутое личико, ввалившиеся
щечки, серьезные, совсем не детские глаза, а в глазах -- понимание, поддержка и
осуждение одновременно, какая-то удивительная, всепрощающая мудрость, не
свойственная взрослым и нисходящая порой только на невинных детей... о, как она
сейчас была похожа на Ларису!
      -- Папа, не надо... Пусть идет.
      Сергей застонал и выронил винтовку.
      -- Прости, девочка... я...
      Катюша прильнула к нему, он обнял ее, прижал маленькую белокурую головку к
своей груди.
      -- Ты отпускаешь его? -- нахмурился доктор.
      Сергей долго молчал, переживая внутреннюю борьбу.
      -- Пусть проваливает, -- сказал он наконец.
      Свирский, чутко прислушивающийся к их разговору, уловил последние слова
Ростовского и, пользуясь моментом, кинулся к черной громаде леса. Никто ему не
препятствовал. Спустя мгновение его силуэт растворился в ночном мраке.
      Катюша внимательно заглянула отцу в глаза.
      -- Это он убил маму?
      Сергей с трудом проглотил комок в горле и кивнул.
      Она долго молчала и невидящим взглядом смотрела в ту сторону, куда скрылся
Свирский. Потом вздохнула и снова подняла взгляд на отца. Она так ничего и не
сказала, но в ее глазах он прочитал одобрение.
      Слава Богу, что я не выстрелил! Как бы я потом смотрел в эти глаза?..
      Черный силуэт Владлена возник словно из-под земли.
      -- Смерть для этого типа -- слишком легкое наказание, -- сурово сказал
сенсей. Потом повернул голову в сторону шоссе и прислушался. -- Слышишь? -- С
шоссе до их слуха донесся вой милицейских сирен, мелькнула череда синих мигалок.
-- Спешат в орловский особняк. Каша заварилась, Сергей, и этот ваш Свирский
теперь вряд ли отвертится. Можешь быть уверен, он увяз по самые уши. Так что
твое вмешательство было бы лишним -- с ним теперь будут разбираться ребята из
следственных органов.
      -- Ты прав, Влад, -- отозвался Сергей и нервно закурил. -- Я едва не
совершил большую ошибку. Спасибо Катюше.
      Небо на востоке чуть заметно посветлело, звезды, высыпавшие после недавней
непогоды, начали блекнуть и потихоньку исчезать. Занимался новый день.
      -- Скоро утро, -- сказал доктор. -- Давайте-ка, ребята, убираться отсюда,
от греха подальше. Не дай Бог, Свирский сдуру ментов на нас наведет -- тогда не
отмоешься.
      -- Да, пора, -- кивнул Владлен.
      -- Спасибо тебе, Влад, -- сказал Сергей и крепко пожал тому руку. -- За
дочку. За все.
      Владлен скупо улыбнулся и молча ответил на рукопожатие. Вскоре он и
Василий заняли места в кабине спортивного самолета, а Сергей, доктор и Катюша
разместились в трофейной "Волге". Спустя пять минут на поле остался один только
вертолет.
      Погода в этот день обещала быть великолепной.
    * ЭПИЛОГ *
      Зима в тот год в Огни пришла рано: уже в октябре снегу навалило сверх
всякой меры, да и морозы ударили не по-осеннему трескучие. Вот уже две недели
погода стояла ясная, солнечная, мягкий пушистый снег слепил глаза, чистый
морозный воздух бодрил, освежал, обволакивал город; дышалось легко и свободно.
Там, где когда-то было "бомжеубежище", велось большое строительство. Сносили
старые, полуразрушенные жилища, расчищали местность, рыли большой котлован.
Вгрызались в мерзлую землю землеройные машины, размахивали огромными
клешнями-ковшами экскаваторы, то и дело подходили могучие "КАМАЗы", сгружали
щебенку, бетонные плиты, песок, мешки с цементом. То там, то здесь ослепительно
вспыхивали огоньки электросварочных аппаратов. Словом, работа кипела вовсю.
Сергей и доктор стояли на небольшой возвышенности и сверху наблюдали за ходом
строительства. Оба были довольны открывавшимся перед ними зрелищем.
-- Идет дело, -- нарушил молчание доктор. -- Хоть небольшая толика орловских
миллионов пошла на пользу людям.
Сергей кивнул. Да, этот неугомонный оптимист прав: деньги, полученные от Орлова,
пущены на благое дело. А ведь еще три месяца назад он счел идею доктора
сумасбродной. Мыслимое ли дело: расчистить знаменитый огневский бомжатник и
построить здесь целый микрорайон со всей инфраструктурой, включая несколько
двухэтажных жилых домов, школу, детский сад, хлебопекарню и даже птицефабрику! А
нынешних бомжей расселить в новых домах, но главное -- создать для них рабочие
места, сначала -- на строительных площадках будущего микрорайона, а потом, после
окончания строительства -- на птицефабрике либо других объектах создаваемой
инфраструктуры. Однако, рассудив здраво, Сергей понял, что у этой идеи большое
будущее. "Конечно, ты вправе сам распорядиться своими деньгами, -- говорил
доктор, -- но ты все-таки подумай. Ведь такое дело можно развернуть! Да и
бомжарикам нашим помощь окажем, на ноги поставим, они ведь все трудяги бывшие,
вот только жизнь их пообломала да на обочину швырнула. Да и выгодное это дельце,
если на то пошло. Не на ветер же деньги бросаешь, глядишь, и дивиденды скоро
потекут, капитал свой приумножишь. Понимаешь, нужно, нужно эти деньги орловские
отмыть -- не так, как теневики "отмывают", а по-настоящему, очистить их от той
грязи, что налипла на них, от крови людской, от прошлого. Подумай, мужик,
покумекай, пораскинь мозгами. Дело-то стоящее". И Сергей крепко задумался.
Предложение доктора означало, что ему придется уехать из Москвы, уехать очень
надолго, может быть даже навсегда. Он стал взвешивать все "за" и "против" этого
авантюрного плана. И понял: мысль покинуть столицу зрела у него уже давно --
слишком тяжелые воспоминания были связаны с ней. Вся эта эпопея с Орловым и
украденной почкой, смерть жены, похищение дочери... да и Катюша нуждалась в
смене обстановки. В последнее время она сильно грустила, молча переживая смерть
матери. Нет, нужно было все начинать с нуля.
Через неделю он дал согласие, однако поставил перед доктором одно важное
условие: тот должен стать его компаньоном. На что доктор недовольно скривился,
но долго ломаться не стал. "Ну что не сделаешь ради хорошего дела!" -- развел он
руками -- и согласился. А третьим компаньоном стала Катюша: выполняя последнюю
волю Абрека, переданную через Владлена, Сергей перевел на счет дочери один
миллион долларов. "Эх, жаль, что у меня нет сына! -- сокрушался доктор, хитро
подмигивая своему другу. -- Вон какая завидная невеста растет!"
В те же дни Сергей подал Антонову заявление об увольнении. Уход из "Финсофта"
ценного сотрудника Антонов воспринял холодно. Препятствий чинить не стал,
причинами принятого решения не интересовался. Молча подписал заявление и сухо
простился. Скорее всего, он догадывался, что именно Ростовский явился той
скрытой пружиной, которая привела к сворачиванию работ по контракту с Орловым.
Впрочем, Сергея это сейчас волновало менее всего -- и контракт, и "Финсофт", и
сам Антонов давно уже были для него в прошлом.
В последних числах августа они покинули Москву -- доктор, Сергей и Катюша.
Накануне отец и дочь простились с Тамарой Павловной, пообещав обязательно
навестить ее будущим летом. Добрая соседка немного всплакнула и долго-долго
прижимала Катюшу к груди. Потом он отвез дочку на могилу Ларисы. Катюша тихо
плакала, прощаясь с матерью, а он печально глядел на черно-белый овальный
портрет жены и тайком глотал горькие слезы, которые не в силах был удержать.
"Прости", -- шепнул он напоследок, и они, понурив головы, покинули это место
скорби.
Доктор же, уезжая из Москвы, был буквально на седьмом небе от счастья. Выбрав в
качестве своей слушательницы Катюшу, он часами мог рассказывать ей об
удивительной уральской земле, о далеких Огнях, о людях, живущих в тех почти
нетронутых цивилизацией краях. "А какие у нас леса! Грибов -- видимо-невидимо! А
какие озера! -- Он аж жмурился от удовольствия. -- И еще речка Огневка --
знаешь, сколько в ней рыбы? На рыбалку будем ходить, втроем, с ночевкой. Ты
удочку-то когда-нибудь в руках держала?" "Не-а", -- весело отвечала Катюша,
быстро приходившая в себя от всего пережитого за последние недели. Доктор
переводил взгляд на Сергея и укоризненно качал головой. "Не отец у тебя, а
куркуль какой-то". "А вот и нет! -- горячо вступалась за Сергея Катюша. -- Папа
у меня хороший".
А потом была встреча с огневскими бомжами и бродягами. Дед Евсей, завидев старых
знакомых, буквально просиял. "Уж думал, не свидимся больше, Петенька, -- шмыгал
носом он. -- Ан нет, порадовал старика, приехал. Надолго к нам?" "Насовсем, дед,
насовсем". Полковник Коля налетел, словно вихрь, и облапил Сергея своими
ручищами, чуть было не задушив его в объятиях. "А я что говорил, дед? -- орал он
в ухо деду Евсею. -- Не тот наш Петька человек, чтобы забыть нас! Не тот!"
Чуть погодя, оставшись с отцом наедине, Катюша спросила: "Пап, а почему все тебя
здесь Петькой называют?" Он надолго задумался, былые воспоминания болью
отозвались в его душе. "Когда-нибудь потом я тебе все расскажу, дочка. А пока
что не могу, прости". Катюша надулась, однако вопросами отца больше не пытала.
Узнав, с чем приехали "столичные гости", дед Евсей призадумался. "А что? Может
получиться, -- сказал он наконец, воодушевляясь. -- Мы ведь здесь все работяги
-- бывшие, правда, но все равно, до работы охочие. Думаю, мужики наши согласием
ответят. Опостылела всем такая-то житуха, без крова, без дела, без тепла. Так
что дерзайте, ребята, а за нами дело не встанет. Кстати, откуда это на вас такие
деньжищи свалились, а?" Доктор лукаво прищурился. "Наследство получили.
Дядя-миллионер из-за загранки отписал". "Ага, все вы так говорите. Знаем мы
ваших дядей!" Доктор рассмеялся. "Не пытай, дед. У этих денег темное прошлое".
"У таких денег, Коля, -- назидательно заметил дед Евсей, -- светлого прошлого
быть не может. Это и ежу понятно".
Бурным ликованием принял идею доктора полковник Коля. Да и другие бездомные
одобрительно закивали, когда план создания нового благоустроенного микрорайона
на месте "бомжеубежища" был предан гласности.
А потом все завертелось, закрутилось: переговоры с городскими властями,
подписание каких-то документов, серия финансовых операций, обеспечивших надежное
помещение капитала, оформление договоров со подрядчиками, а также целая куча
других, не менее важных дел, неизбежных при разворачивании такого грандиозного
предприятия. Словом, все шло согласно намеченному плану.
Сергей устроил Катюшу в местную школу, и девочка быстро влилась в коллектив
новых друзей и подруг. Воспоминания о пережитом постепенно уходили в прошлое,
новые впечатления и новые заботы, недостатка в которых у нее не было -- она
вовсю помогала отцу и его другу доктору в осуществлении их общего плана, --
полностью завладели девочкой. Сергей с грустной улыбкой смотрел на этого
маленького человечка, дороже которого для него не было никого на всем белом
свете, и тихо радовался. Жизнь, начатая с нуля, обещала быть хотя и трудной, но
все-таки счастливой.
    x x x
      Однако прошлое все еще тяготело над ними, висело дамокловым мечом над их
головами: в Москве шел процесс над Свирским. Владлен систематически информировал
их о ходе следствия. Подробной информацией о "деле Свирского" он не располагал,
поскольку доступа к ней, по вполне понятным причинам, не имел. Тем не менее,
некие сведения до него все же доходили, и он незамедлительно переправлял эти
крупицы в Огни. Доктор с Сергеем внимательно, затаив дыхание, следили за
развитием событий. Надо заметить, опасения их были небезосновательны: если в
ходе следствия или на суде Свирский выложит всю правду, их наверняка притянут к
ответу за убийство Орлова. И тогда всем их планам придет конец.
В начале октября началось судебное разбирательство по делу об убийстве Орлова.
Процесс тянулся целую неделю. Владлен не пропустил ни одного заседания,
тщательно фиксируя показания обвиняемого и проходивших по делу свидетелей. И вот
наконец три дня назад на имя Сергея Ростовского от Владлена Никитина пришел
объемистый пакет с подробным изложением всех перипетий судебного процесса. С
трепетом и страхом вскрыл Сергей послание и вместе со своим другом доктором
углубился в его изучение.
Уже с первых строк письма друзьям стало понятно: их имена в ходе разбирательства
не упоминались. Что ж, надо отдать должное сообразительности Свирского:
подставляя тех двоих, он тем самым еще больше затягивал петлю на собственной
шее. Ведь совершенно очевидно, что ни Сергей, ни доктор на дознании молчать не
будут, и тогда вся череда убийств, совершенных по его приказу, а также похищение
девочки и вся эта история вокруг почки Сергея Ростовского, выплывут на
поверхность. Ясно, что при таком раскладе "домашнему врачу" Орлова "вышки" не
миновать.
Согласно официальной версии, с которой следственные органы вышли на суд, на
Свирском "висело" убийство Орлова. Нефтяного магната нашли мертвым в его
загородной резиденции, в специально оборудованной операционной комнате,
выпотрошенным профессиональной рукой хирурга. Свирский же хорошо был известен в
доме Орлова именно как первоклассный хирург. Не удивительно поэтому, что
Свирский в этом темном деле оказался в числе главных подозреваемых. Когда ему
выдвинули обвинение, он не стал отрицать своего участия в убийстве хозяина. При
этом охранники из службы орловской "секьюрити" показали, что в ту злополучную
ночь в здании особняка были замечены трое неизвестных, один из которых в
результате возникшей перестрелки был убит. В убитом охранники опознали
гостившего в доме Орлова посланца одного видного нефтяного промышленника из
Объединенных Арабских Эмиратов. Позже следственные органы сумели установить
истинное имя и национальность убитого. И тут же замаячила версия о пресловутом
"чеченском следе", о чеченской преступной группировке, действующей в столице и
Подмосковье, и о причастности Свирского к делам мафии.
Двое других неизвестных, замеченных в ту ночь в доме Орлова, так неизвестными и
остались: никто понятия не имел, кто они, откуда появились и куда исчезли.
Свирский на этот счет ничего прояснить не смог и на вопросы отвечал односложно:
понятия, мол, не имею, кто это такие и откуда появились. Упорно молчали также и
те несколько сотрудников орловской службы безопасности, которые были
задействованных Свирским в слежке за Ростовским и доктором; по-видимому,
горячего желания делить со своим шефом ответственность за совершенное
преступление они не испытывали. Так и получилось, что ни Сергей, ни его друг
доктор на суде "засвечены" не были.
Сенсацию вызвали показания охранника, которому один из неизвестных отсек саблей
кисть правой руки. В частности, он заявил, что в ту ночь собственными глазами
видел в кабинете Орлова два внушительных мешка с американскими долларами. Когда
у Свирского поинтересовались, какова судьба этих денег, тот сделал вид, что не
понимает, о чем идет речь.
Словом, денег не нашли. Поскольку же речь зашла о весьма крупной сумме,
бесследно исчезнувшей и, по-видимому, нигде не учтенной, в дело, прямо в ходе
судебного разбирательства, вмешались налоговые и финансовые органы. Тут же были
арестованы все счета нефтяного концерна, приостановлен оборот финансовых и
материальных средств, до выяснения обстоятельств дела задержаны грузы,
проходившие через таможню. Деловая жизнь в империи Орлова замерла, а это, по
оценкам людей знающих, грозило ей неминуемым крахом.
Попутно выяснилось, что в ходе следствия Свирский дважды проходил медицинское
освидетельствование на предмет обнаружения психических заболеваний. Инициатором
проведения психиатрической экспертизы был его адвокат. Владлен, комментируя этот
факт, считал, что инициатива защитника основывалась на твердом убеждении
последнего в причастности Свирского к пропаже пресловутых долларов. Возможно,
между адвокатом и его подзащитным имелась какая-то договоренность об участии
адвоката в дележе этих денег, которые, как полагал юрист, Свирский наверняка
где-то припрятал. Надеясь урвать кусок пожирнее, защитник, по всей видимости,
предпринял отчаянную попытку спасти своего подопечного от "вышки". Свирский
удачно вошел в роль буйнопомешанного и в последние дни судебного разбирательства
нес такую околесицу, что даже суровый прокурор в конце концов махнул на него
рукой.
Попытка алчного защитника удалась: суд признал Свирского невменяемым и
психически нездоровым и от уголовной ответственности освободил, предписав ему
прохождение курса принудительного лечения в одной из специальных психиатрических
клиник "строгого режима". Фактически, смертная казнь, на которой настаивал
обвинитель в качестве меры наказания для Свирского, была заменена пожизненным
больнично-тюремным заключением. Это было как раз то, чего добивались Свирский и
его защита. Участие же в деле других лиц, в том числе так называемой "чеченской
мафии", суд доказать так и не смог, поскольку кроме убитого чеченца, который,
ясное дело, показаний дать уже не мог, не было никого, кто бы мог пролить свет
на это темное дело.
Итак, судебный процесс по делу об убийстве Орлова завершился, хотя окончательной
ясности в это дело так и не внес. Многое так и осталось за завесой тайны. Сергей
и доктор наконец-то смогли вздохнуть свободно -- словно гора свалилась с их
уставших плеч. Прошлое потеряло власть над ними, отныне все их помыслы были
устремлены в будущее.
    x x x
      -- Вчера пришло еще одно письмо с предложением о сотрудничестве, от
Сороса, -- сказал Сергей, хозяйским взглядом окидывая развернувшееся
строительство. -- Желают принять участие в финансировании проекта, предлагают
инвестировать образовательную программу нового микрорайона. Идея показалась им
весьма перспективной.
-- Да-а, заваривается каша, аж дух захватывает, -- отозвался доктор, закуривая.
-- Это уже, дай Бог памяти, третье подобное предложение, и все из-за рубежа. Ну
и что же ты, мужик, решил?
-- Стоит обмозговать. Дело-то, я гляжу, разворачивается куда более серьезное,
чем мы задумывали вначале. Так что дополнительные средства нам будут очень
кстати -- наши-то уже все в оборот пущены. А решение, учти, будем принимать
вместе, нечего увиливать от ответственности. Кстати, стоит также подумать об
учреждении акционерного общества.
-- Чудные люди эти иностранцы! -- пожал плечами доктор. -- Деньгами швыряются
направо-налево -- и где? в самом центре России, в глухомани, где риск потерять
вложенные средства даже более чем велик!
-- Ну не скажи, -- возразил Сергей, -- они-то как раз соображают, что здесь, в
далекой русской глубинке, для них есть где развернуться. Эти бизнесмены с Дикого
Запада, как правило, работают на перспективу -- в отличие от наших доморощенных
коммерсантов, живущих интересами сегодняшнего дня и заботящихся лишь о
сиюминутной выгоде. Нет, Николай, наши места для них -- весьма лакомый кусок, и
они это прекрасно понимают.
-- Ну, тебе видней, мужик -- ты ж у нас эксперт в этих вопросах, -- сказал
доктор, в душе ликуя оттого, что Сергей назвал эти места "нашими". -- И все же я
посоветовал бы тебе быть с ними поосторожней -- кто знает, что у них на уме?
-- Ничего, разберемся, -- улыбнулся Сергей. -- Уж мы-то постараемся в грязь
лицом не ударить!
    x x x
      Внезапно повалил снег, чистый, густой, мягкий, пушистый. Ровным гладким
ковром ложился он на землю, выравнивая неровности земной поверхности, скрывая
под своей воздушно-невесомой толщей следы, оставленные людьми и машинами,
придавая округлые очертания домам и деревьям, обволакивая весь мир чем-то
нежно-мягким, уютным, по-домашнему добрым, -- так, наверное, обтачивает острые
углы прошлого, заживляет раны памяти, рубцует глубокие борозды воспоминаний и
время, самый надежный целитель души человеческой.
Из густого снежного марева вынырнул "уазик" и остановился в двух шагах от Сергея
и доктора. Из машины, в своей неизменной старенькой шинели, шумно вывалился
полковник Коля, с недавних пор взявший на себя обязанности блюстителя порядка и
безопасности на развернувшейся стройке. Следов выпорхнула в снег Катюша. Завидев
отца, веселая, счастливая, с румяными щечками и радостными искорками в глазах,
она кинулась ему на шею.
-- А я две пятерки получила! -- оглушила она его своей звонкой радостью. -- По
русскому и по труду!
-- Молодец, Катюша, -- похвалил он дочку. -- Так держать!
-- Есть, товарищ командир! -- Она весело чмокнула отца в холодную щетинистую
щеку, вырвалась из его объятий и, порхая по растущим буквально на глазах
сугробам, помчалась к стройке. Там ее знали все, как знала по имени и она
каждого из этих бывших бродяг и бездомных.
Полковник Коля крепко пожал руки обоим друзьям.
-- Вот, ехал мимо школы, дай, думаю, захвачу твою дочурку, -- выдохнув клуб
пара, пробасил он и расплылся в широкой улыбке. -- Счастливый ты, Петр, мужик.
Мне б такую дочку, так я б, наверное, все ночи подряд плясал от радости.
Сергей мягко улыбнулся, взор его затуманился, мысли унеслись куда-то прочь,
далеко-далеко. Счастье... Как знать, может быть прав этот чудной
добряк-полковник? может быть, именно таким оно и должно быть, простое
человеческое счастье -- когда знаешь, что есть кто-то, кому ты нужен и кто-то
нужен тебе? Как знать...
А снег все падал, падал, падал -- и вместе с ним падали, падали, падали
быстротечные минуты, одна за другой нанизываясь на бесконечную ось неумолимого
времени...

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт:

Комментарии (1)