говоришь? А скажи-ка, в твоей жизни много смысла? Вот то-то и оно. В моей, если
говорить начистоту, его тоже не слишком-то. Просто, понимаешь... -- он слегка
стушевался, -- приглянулся ты мне. Что-то у тебя в глазах было эдакое... не
знаю, как и сказать. Словом, не вписывался ты в бомжарскую среду. Впрочем, если
тебе мое участие в тягость, ты так и скажи. Я в друзья набиваться не стану.
Петр хитро прищурился.
-- Э, нет, так дело не пойдет. Если мне не изменяет память, мы уже
скрепили наш союз. Так что на попятный теперь уже идти поздно. По крайней мере,
я этого делать не собираюсь. Да и тебе не позволю.
Доктор улыбнулся.
-- Думаю, я в тебе не ошибся, мужик. Ладно, оставим сантименты, пора
браться за дело.
-- У тебя уже есть какой-то план?
-- План не план, а так, некоторые наметки. Во-первых, жить ты будешь у
меня. Никакие возражения не принимаются, -- второпях добавил доктор, заметив
протестующий жест Петра. -- Я все равно живу один, так что в тягость ты мне не
будешь. Вдвоем даже как-то веселей. Во-вторых, завтра же устроишься на работу.
На первых порах поработаешь санитаром в нашей клинике. Бабки, правда, небольшие,
но на жратву хватит. А там поглядим. В-третьих, завтра я свяжусь с одним корешем
из городского УВД, задам ему несколько вопросов по старой дружбе. Я ему когда-то
пулю из брюха вытащил, так что он мне многим обязан. Как тебя моя диспозиция?
Петр кивнул.
-- Вполне.
-- Тогда ужинать -- и на боковую. Завтра начинаем новую жизнь, мужик. Вот
увидишь -- мы им еще покажем!..
x x x
Утром, ни свет ни заря, доктор поднял Петра с постели.
-- Собирайся. На работу пора. Хватит баклуши бить. Завтрак уже готов.
Кстати, ты когда в последний раз в зеркало смотрелся? Ага, не помнишь! Так пойди
и взгляни -- там, в ванной, зеркало есть.
Петр послушно направился в ванную комнату.
Из зеркала на него уставился мрачный, обросший тип с полуторамесячной
щетиной, покрывавшей все его изможденное лицо. Петр невесело усмехнулся: фото с
такими вот физиономиями обычно украшают плакаты "Их разыскивает милиция".
На пороге ванной появился доктор.
-- Ну как, впечатляет? Хорош видок, не правда ли? Желания побриться не
появилось?
Петр кивнул:
-- Появилось.
-- Тогда дерзай. Бритвенные принадлежности найдешь вот здесь.
Через четверть часа Петр, гладко выбритый и надушенный лосьоном, вошел в
комнату. Доктор окинул его оценивающим взглядом и удовлетворенно кивнул.
-- Порядок. Теперь хоть на человека похож стал. Лет двадцать как минимум
сбросил. Садись за стол, мужик, времени у нас в обрез.
Когда с завтраком было покончено, доктор еще раз критически осмотрел
своего постояльца и покачал головой.
-- С рожей твоей мы разобрались, а вот прикид у тебя явно неважнецкий. В
таком даже в нашей Богом забытой клинике появляться не рекомендуется. Значит
так: я тебе кое что выдам из своего барахлишка, благо, у меня этого добра
навалом, а ты запрячь свою гордость куда подальше и поживей одевайся. Как
заработаешь -- рассчитаешься. Понял? И не ерепенься, у тебя все равно выбора
нет.
Петр возражать не стал, хотя идея доктора пришлась ему явно не по вкусу.
Впрочем, тот был прав: другого выхода у него, действительно, не было. В своем
бомжарском наряде он вряд ли мог появиться в городской больнице, куда его в
качестве санитара собирался пристроить доктор.
В тот же день Петр был принят на работу и уже с полудня приступил к
исполнению своих новых обязанностей.
Глава девятая
Пролетел ноябрь, а за ним и декабрь. Петр трудился в больнице, в поте лица
добывая хлеб свой. Деньги, правда, платили небольшие, но на жизнь, как и
предрекал доктор, хватало.
В клинике, каждый занятый своей работой, они почти не пересекались, однако
вечерами, собираясь за кухонным столом на квартире у доктора, подробно обсуждали
минувшие события и планы на будущее. Впрочем, событий за эти полтора-два месяца
не было почти никаких. Память к Петру так и не вернулась, а сведения из
городского УВД, на которые возлагал большие надежды доктор, пока не поступали.
Каких именно сведений ждал доктор, Петр не знал, доктор же на его вопросы лишь
лукаво щурился и подмигивал: мол, не торопи события, мужик, придет время --
узнаешь.
Разговоры в основном вертелись вокруг той темной истории с вырезанной
почкой и неизвестным мерзавцем, эту почку присвоившим.
-- Я одного в толк не возьму, -- говорил доктор, прохаживаясь по комнате,
-- почему они тебя не укокошили? Ведь куда было бы проще: пулю в затылок -- и
концы в воду. Уж тогда-то тебе язык точно никто развязать не смог бы. С мертвых,
сам понимаешь, взятки гладки. Так? Так. А они почему-то пошли на риск.
Спрашивается -- зачем?
Петр пожал плечами.
-- А леший их разберет -- зачем...
-- А ты думай, думай своим умишком, мужик, кумекай, шевели извилинами. Ну?
Петр снова пожал плечами.
-- Да тут думай не думай, все одно выходит: слишком они уверены в себе,
эти мерзавцы. Не боятся ничего, вот и пошли на такой риск. Видно, все у них
схвачено, за все, как говорится, заплачено. Игру затеяли с живым человеком, как
кошка с мышью: нет бы сразу сожрать, так нет, сначала надо помучить! Да и риска,
если честно, нет никакого -- я все равно ничего не помню.
-- А вот это ты брось, мужик. Придет время -- все вспомнишь, это я тебе
обещаю.
Петр невесело усмехнулся и ничего не ответил.
-- А насчет уверенности это ты верно подметил, -- продолжал доктор с
воодушевлением. -- Сила, видать, есть у мерзавцев, и сила немалая. На больших
бабках сидя, большими делами ворочают. Ну ничего, докопаемся мы до них, это уж
как пить дать!.. Кстати, есть у меня для тебя одна новость. Снес я тут на днях
твой паспорт в городскую управу, показать тамошним экспертам. Дай, думаю,
проверю, не липовая ли твоя ксива. И знаешь, какое заключение дали эксперты?
Ксива-то оказалась настоящей, самой что ни на есть подлинной!
-- И что же из этого следует? Что я действительно Петр Суханов?
-- Не спеши делать оргвыводы, мужик. Из этого пока ничего не следует. А
все-таки сдается мне, что паспорт твой фальшивый. То есть состряпали-то его,
действительно, в органах -- по крайней мере, эксперты это установили, -- но
состряпали, похоже, на заказ.
-- Догадываюсь, кто заказчик, -- мрачно кивнул Петр.
-- Вот-вот. Связи, видать, у них обширные, везде свои люди посажены. За
хорошие бабки сейчас кого угодно купить можно. Понимаешь, куда я клоню?
Петр снова кивнул.
-- А клоню я к тому, -- продолжал доктор, -- что ты, действительно, к
Петру Суханову, похоже, никакого отношения не имеешь. Паспорт-то твой,
понимаешь, с виду старенький, потрепанный, да и дата выдачи на нем стоит
семилетней давности, а вот номерок-то свеженький, и серия из самых последних.
Так-то вот, мужик.
Петр долго молчал, хмурил лоб, что-то пытаясь вспомнить.
-- Я тут знаешь о чем подумал, -- проговорил он наконец, растягивая слова.
-- В тот самый день, когда я вроде как бы очнулся, то есть впервые осознал себя
Петром Сухановым -- это было где-то в середине сентября, я стоял на улице и не
мог понять, где я и кто я, -- краем глаза я заметил машину, явно не из дешевых.
Она прошмыгнула у меня за спиной и быстро скрылась в какой-то улочке. Тогда я не
придал этому значения, но сейчас... Скажи, у вас в городе иномарки часто можно
увидеть?
Глаза у доктора загорелись.
-- Ни одной до сих пор не видел, -- быстро сказал он. -- Народ у нас
бедный, не то что иномарка -- старенький "жигуль", и тот нашему обывателю не по
карману.
-- А местные коммерсанты?
-- Да какие они коммерсанты! -- махнул рукой доктор. -- Едва-едва концы с
концами сводят. Не до жиру им. Нет, некому здесь на иномарках разъезжать, это уж
я тебе как старожил заявляю. А чужие к нам не заезжают, тем более на иномарках.
-- Вот и выходит, что меня на той самой машине привезли, -- нахмурился
Петр. -- Привезли -- и прямо на улице бросили.
-- Вполне вероятно, -- задумчиво произнес доктор. -- Я бы сказал, не
бросили, а просто-напросто выбросили. На обочину. Сунули в зубы липовый паспорт,
запудрили мозги легендой о Петре Суханове -- и выбросили. А там... выбирайся,
мол, сам. Похоже?
-- Похоже, -- кивнул Петр мрачно. -- Расклад вроде верный.
-- Вот и будем придерживаться этого расклада. Тем более, что он хорошо
вписывается в нашу версию о богатом мерзавце, позарившемся на твою почку.
Спать легли уже заполночь. А наутро снова отправились на работу в
городскую клинику.
Ежедневные беседы, вертевшиеся всегда вокруг одной и той же темы, заметно
сблизили их. Петр оттаял и перестал дуться на своего спасителя, в его отношениях
с доктором наметилось какое-то молчаливое взаимопонимание и взаимодоверие: они
понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полунамека.
Курить Петр так и не бросил и вскоре дымил уже как паровоз. "Горбатого
могила исправит", -- махнул на него рукой доктор. Правда, здоровье Петра заметно
поправилось и продолжало быстро улучшаться с каждым днем, несмотря на
вернувшееся пристрастие к табаку: видно, запас жизненных сил у него был слишком
велик. А вот пить они с доктором стали значительно меньше: выпьют, бывало, грамм
по сто после работы, для поддержания беседы, да и то не каждый день. Так и
тянулись дни однообразной чередой, не принося ничего нового. Но оба знали:
что-то должно произойти. Что-то, что в корне изменит их судьбу.
Постепенно между ними завязалась крепкая дружба.
Глава десятая
Накануне Нового года от доктора поступило неожиданное предложение:
отметить праздник в "бомжеубежище", на свежем воздухе, среди старых
знакомых-бомжей. Тем более, что к концу декабря столбик термометра сильно
подскочил вверх и замер примерно на отметке "минус пять". После лютых, трескучих
морозов в ноябре и первой половине декабря стало казаться, что вот-вот грянет
весна.
Петр горячо поддержал идею доктора. Встреча новогодних праздников под
открытым небом, в кругу бездомных бродяг, явно пришлась ему по сердцу: если
честно, где-то в глубине души он скучал по этим несчастным оборванцам, особенно
по деду Евсею и полковнику Коле.
С аванса купили десять бутылок водки, пять бутылок шампанского, два ящика
пива, несколько батонов колбасы, три трехлитровые банки соленых огурцов,
полмешка хлеба, яблок, мандаринов и еще целую кучу всякой всячины, в том числе
несколько упаковок бенгальских огней. В одну из ночей, где-то суток за двое-трое
до Нового года, доктор отлучился в ближайший лесок и приволок оттуда пушистую
елку.
-- Новый год без елки, -- назидательно заметил он, -- все равно что
Испания без корриды.
Потом выгреб с антресолей целую гору каких-то пыльных коробок, в одной из
которых обнаружились старые елочные игрушки, мишура и даже стеклянная
пятиконечная звезда с отбитым лучом, которую доктор решил водрузить на самую
макушку елки. Словом, приготовления шли полным ходом.
В последний день старого года у кого-то из знакомых он одолжил старенький
"рафик", в который они и погрузили все приготовленное добро.
В девять вечера тридцать первого декабря их "рафик" уже подруливал к
"району высадки".
"Бомжеубежище" в ту предновогоднюю ночь представляло собой унылое зрелище.
Белое заснеженное поле было усеяно огоньками костров, у которых грудились
бездомные бедолаги; где-то заунывно скулила гармошка. Атмосфера, царившая в этом
забытом Богом уголке, была далека от праздничной. Этим несчастным было не до
веселья: прошел еще один год, мрачный, тяжелый, для многих оказавшийся
последним, а следом накатывал другой, не обещавший никаких перемен к лучшему. Да
и откуда этим переменам взяться? Они знали: многие из них не переживут эту зиму.
Нет, не веселье и праздничное настроение -- безысходность, пьяное отупение,
