Сергей Михайлов.
Далекие огни
Посвящаю моей жене Надежде
Жизнь -- это в конечном итоге единственное, что есть у человека,
поэтому с ней так тяжело расстаться, и в то же время в мире есть
неумолимые силы, которым не составляет никакого труда взять ее, для
них это так же обыденно, как забрать пальто в гардеробной, а в обмен
на жизнь, самое ценное, что может быть в природе, на теле выжигают
электродами казенный символ обреченности -- номер очереди в небытие.
Алексрома,
"Плоть, прах и ветер"
* Часть первая. ВЫБРОШЕННЫЙ НА ОБОЧИНУ *
Глава первая
Волна холодного, сырого, промозглого воздуха, перемешанного с выхлопной
копотью только что отъехавшей иномарки, обдала его с ног до головы и заставила
очнуться. Он открыл глаза.
Серые, в мокрых разводах, деревянные постройки барачного типа тянулись
вдоль узкой грязной улочки. Было почти безлюдно, лишь изредка из сырого
полумрака осеннего дня выплывали немытые и небритые тела местных аборигенов;
безразлично скользнув мутным похмельным взглядом по одиноко стоящей фигуре, они
растворялись в близлежащей подворотне. Откуда-то доносилась пьяная брань и звон
бьющейся посуды. Где-то вдалеке простучал колесами товарняк.
Память туго возвращалась к нему. Он силился вспомнить, кто он, где он и
как вообще оказался в этой захолустной провинциальной дыре, но какая-то
невидимая пелена застилала его мозг, не давала просочиться воспоминаниям.
Голова гудела, тупо ныл затылок.
И вдруг -- вспышка!.. Пелена треснула и разорвалась. В мозгу, подобно
анкетным данным, стали отпечатываться четкие скупые слова:
"Петр Суханов. 1963 года рождения. Адрес: 1-й Заводской переулок, дом 14,
квартира 38. Женат. Имя жены -- Клавдия".
Пелена снова сомкнулась. Что-то там было еще, он это чувствовал, еще целый
сонм каких-то воспоминаний, обрывочных сведений о его личности. Целое досье на
него самого. Вот только доступа к этому досье у него почему-то не было.
Однако хоть что-то о себе он все-таки знал. Имя, возраст, адрес... Не
густо. Но самое страшное было в другом: он не имел ни малейшего представления,
что с ним было пять минут назад. Десять минут назад, час, неделю... Откуда он,
что он здесь делает -- именно здесь, в эту самую минуту? Почему именно здесь, а
не где-либо еще? Кто он, черт побери?!
Он шагнул на мокрую грязную мостовую и наобум зашагал вдоль узкой улочки.
Правое подреберье пронзила острая боль, отозвавшаяся пульсирующей болью в
затылке. Он провел ладонью по мокрым волосам. Пальцы нащупали на затылке свежий,
едва начавший заживать, рубец.
Ничего не помню... ни-че-го... Полная амнезия -- так, кажется, это
называется?..
Он чувствовал себя беспомощным и совершенно одиноким.
Метров через сто он наткнулся на какую-то забегаловку. Спустился по
стершимся ступенькам вниз и очутился в едва освещенном полуподвальном помещении,
где несколько смурных типов безразлично тянули мутное прокисшее пиво.
Отыскал туалет. Там, среди вони и грязи, в полном одиночестве, он ощупал
свои карманы. Паспорт на имя Суханова Петра Андреевича, несколько купюр по сто,
пятьдесят и десять тысяч -- и все. Никаких свидетельств, могущих пролить свет на
его прошлое, при нем не имелось.
В стене, над захарканным и заблеванным умывальником, он обнаружил
бесформенный огрызок зеркала. То, что отразилось в его мутной поверхности, не
вселило в него оптимизма.
Худое, изможденное лицо, покрытое недельной щетиной, ввалившиеся глаза, в
глазах -- отчаяние и немой вопрос... старая телогрейка с клоком ваты, торчащим
из правой полы, ношенные солдатские брюки, заправленные в старенькие
потрескавшиеся сапоги... часы "Полет" с треснувшим стеклом на левом запястье...
Видок еще тот...
И это -- я? Я!?
Он вернулся в зал, через силу влил в себя кружку мутного пива и вышел в
сырую промозглость осеннего дня...
x x x
Четырнадцатый дом по 1-му Заводскому переулку он нашел только к вечеру.
Ветхое трехэтажное кирпичное строение с облупившейся штукатуркой стояло в самой
гуще таких же архитектурных уродов и являло собой типичный образчик советского
провинциального градостроительного искусства 40-х годов. Закопченные стены в
мокрых разводах, слепые прищуры крохотных оконцев, кривобокие ветви телеантенн
на ржавой покатой крыше, груды мусора вдоль всего фасада, мерцающие в вечернем
полумраке голодными огоньками десятков крысиных глаз, два пьяных мужичка,
спавшие вповалку в луже у единственного подъезда -- именно таким предстало
родное жилище взору Петра Суханова, когда ему, наконец, удалось отыскать нужный
дом.
С трудом преодолев тошноту от удушливой вони, пахнувшей в лицо из темного
подъездного зева, он поднялся на пятый этаж. Номер нужной квартиры был нацарапан
обломком кирпича прямо на двери. Он хотел позвонить, но звонка не нашел -- лишь
два провода, торчащие из стены. Поднял было руку, чтобы постучать, но...
Что-то удержало его.
Все это походило на кошмарный сон. Нет, это не могло быть его квартирой.
Не могло. Он упрямо затряс головой, пытаясь стряхнуть жуткое наваждение, в
глубине души лелея призрачную надежду, что вот сейчас он проснется, откроет
глаза -- и вся эта грязь, мразь, вонь и дрянь, весь этот ужас, ужас бесконечного
сна развеется, словно утренний туман под лучами раннего солнца.
Сон... если это сон, то какова же явь? Что он увидит, когда, пробудившись,
откроет глаза?
Он знал: все тот же обшарпанный подъезд со свастиками, нецензурщиной и
идиотски-примитивной живописью на стенах, всю ту же сырую промозглость и серую
безысходность окружающего его мира.
Он сел на ступеньку, достал купленную по дороге пачку "Пегаса" и закурил.
Те два-три часа, что он блуждал по городу в поисках пристанища, принесли
ему еще одно откровение, пролившее скудный свет на его личность.
Он "вспомнил", что не был в родных краях уже три года. Три года назад он
покинул дом и жену и подался на заработки, так как город достойного дохода ему
обеспечить не мог. Исколесил низовья Енисея в составе геологической партии,
какое-то время проработал на строительстве нефтеперерабатывающего завода в
крупном промышленном центре Сибири (в каком именно, он так и не вспомнил); потом
золотые прииски, лесосплав... Смутно вспомнилось о какой-то пьяной драке,
полученном им ножевом ранении, больничной палате, белых халатах врачей...
Да, память сыграла с ним дикую шутку... Эдакий выкинула фортель, что хоть
волком вой.
Он попытался сопоставить обрывки скудных фактов, и чего не смогла
восстановить его память, то он восполнил, прибегнув к силе логики и доводам
рассудка. В голове начала выстраиваться смутная, нечеткая логическая цепочка:
пьяная драка, удар ножом, больница, боль в боку и затылке, практически полная
потеря памяти... Видать, хорошо ему досталось тогда, во время той злополучной
драки! Память отшибло, можно сказать, напрочь.
Ладно, с этим он как-нибудь разберется. Что было, то прошло, в конце
концов, прошлого уже не вернешь. Его сейчас беспокоило другое.
Он совершенно не помнил свою жену. Даже представления не имел, какая она.
Клавдия... Это имя ничего, абсолютно ничего ему не говорило, не вызывало ни
единого отзвука в его сердце. Сплошная пустота...
Выкурив третью сигарету, он поднялся и, поборов неуверенность, толкнул
дверь квартиры под номером тридцать восемь.
Дверь оказалась незапертой.
x x x
В нос шибануло чем-то прокисшим и вонючим. Воздух был спертым и тяжелым,
словно помещение не проветривалось годами. На полу полутемной прихожей, среди
телогреек, рваных сапог, кошачьего дерьма и пустых бутылок, кто-то протяжно
храпел.
Перешагнув через спящего, он прошел дальше по коридору и очутился на
пороге единственной комнатушки, которая также, как и все вокруг, тонула в сером
полумраке.
В комнате было трое. Мужчина и женщина, оба в стельку пьяные, сидели прямо
на полу (из мебели в комнате было только две табуретки и старенькая раскладушка)
и пили водку. Ни закуски, ни посуды, ни даже стаканов здесь не было и в помине:
водку пили из горла, передавая бутылку из рук в руки. Пили молча,
сосредоточенно, словно совершая какое-то таинство.
Третий тип, ободранный старик в каком-то тряпье, в беспамятстве валялся на
полу в луже собственной блевотины и мочи.
Из тех двоих на вошедшего никто глаз не поднял -- настолько оба были
увлечены поглощением спиртного. Но вот, наконец, бутылка опустела.
Женщина громко икнула и загоготала. Мужик, мотнув головой и выругавшись,
облапил ее и стал шарить у нее по юбкой. Она хихикнула и принялась игриво его
отпихивать -- правда, не слишком активно, а скорее так, для приличия.
-- Клавка, дура, не ерепенься... -- пыхтел он, потея.
И тут она увидела Петра. Мутный взгляд ее медленно сфокусировался на
незнакомце.
-- А тебе, парень, чего? -- заплетающимся языком прогнусавила она. -- Ко
мне, что ли? Что-то я тебя здесь раньше не видела.
Мужчина оторвался от своей подруги и уставился на Петра.
-- В очередь, сукин сын, в очередь! -- прорычал он. -- Много вас здесь
шляется!
-- Водку принес? -- спросила Клавдия, обращаясь к Петру.
-- А вот мы сейчас проверим! -- Мужчина, шатаясь, двинулся на него...
Глава вторая
Он вылетел из подъезда так, словно за ним гналась свора бешеных псов.
Сюда он больше не вернется, это он знал наверняка.
И эта женщина -- его жена?! Спившаяся потаскуха, пьянь подзаборная --
допилась до того, что даже собственного мужа не признала! Правда, в комнатушке
было темно, да и три года -- срок немалый. За три года столько воды может утечь,
что и собственное имя немудрено забыть.
Свое имя он помнил... вернее, "вспомнил". Как, впрочем, и имя жены. А вот
саму ее он видел впервые -- здесь он готов был дать голову на отсечение.
Совершенно чужая женщина, не вызывавшая ни единого проблеска в памяти.
Клавдия... Пустой звук, полный вакуум, абсолютная амнезия.
Впрочем, все к лучшему. Забыть навсегда, вычеркнуть из памяти, забыть
дорогу к "родному очагу". Тем более, что ему все равно нечего терять. Эта
грязная баба -- не его жена. Не может быть его женой. По крайней мере, отныне
таковою он ее не считал.
Сюда он больше не вернется. Никогда. И хватит об этом.
Он остановился.
Ночь уже опустилась на город. Темень стояла такая, что хоть глаз коли.
Места были совершенно незнакомыми, как, впрочем, и весь этот смрадный городишка,
который вызывал у него лишь тоску и чувство полнейшей безысходности.
Куда же теперь? Он огляделся. Впереди, за чертой города, смутно
вырисовывалась громада черного леса. Зато слева, в конце кривой улочки,
копошилась какая-то жизнь. Доносились людские голоса, тусклый свет нескольких
освещенных окон кабака (это был именно кабак, в этом он не сомневался: он уже
успел подметить, что местом концентрации жизни в этой глухомани служили, как
правило, питейные заведения самого низкого пошиба), -- итак, тусклый свет
нескольких освещенных окон кабака вырывал из ночного мрака облезлую стену дома
напротив да два-три уродливых безлистых деревца... Именно туда он и направил
свои стопы.
Напиться и забыться... Что ему еще оставалось делать в этой безвыходной
ситуации? Выхода, действительно, он не видел. Пустой вакуум позади, мрак
безысходности и неизвестности впереди. Внезапно он почувствовал себя выброшенным
из этого мира, по странной прихоти кого-то очень могущественного (Бога?)
оказавшимся на обочине жизни.
Он всмотрелся в свои ладони. На что способны эти руки? Кем он был раньше?
Где работал? Что умеет делать? Кто он, черт побери?!
Кто я?
Вопросы, вопросы... одни только вопросы, и ни одного ответа.
Напиться. Вот что ему сейчас нужнее всего.
Не доходя метров тридцати до заведения, он чуть было не споткнулся обо
