мужик, какая странная история с тобой приключилась. С тем, что у тебя полная
потеря памяти, я еще как-то могу смириться -- как-никак, а такие случаи науке
известны. Странно здесь другое. Я никак не могу понять, что же послужило
причиной твоей амнезии?
Петр дотронулся рукой до своего затылка.
-- Рана на голове, -- пояснил он. -- В драке, видно, кто-то шарахнул меня
по темечку. Вот память и выключилась.
-- Да слышал я эту твою легенду о какой-то мифической драке, -- махнул
рукой доктор, -- от твоих же корешей по бомжатнику и слышал. Не то все это, не
то. Понимаешь, рана твоя на голове пустяковая, даже и не рана это вовсе, а так,
царапина, ссадина. От таких царапин людям память не отшибает. Нет, здесь что-то
другое.
Петр почувствовал сильное смятение. Он давно уже оставил попытки
установить истину о своем прошлом, понимая, что без посторонней помощи все равно
ничего не добьется, но сейчас... Сейчас доктор, может быть, сам того не ведая,
затронул самую потаенную, наиболее глубоко запрятанную струнку в его душе,
которая вдруг зазвенела, заныла, задребезжала... Он вдруг понял: не может
человек жить без своего прошлого. Не может. Потому и запил он, и в бродяги попал
поэтому, и с жизнью своей кончать хотел -- и все из-за того, что не было у него
корней в этой жизни, корней, уходящих в прошлое, прочно удерживающих человека на
плаву, служащих опорой в трудную минуту, питающих душу целительными токами
матери-земли.
Он приподнялся на локте и впился взглядом в бородатое лицо своего
собеседника.
-- Не береди рану, доктор, -- прошептал он, -- говори что знаешь. Не томи.
Тот кивнул.
-- О том и речь. Хотя знаю я, честно говоря, не много. Можно сказать,
почти ничего. Что касается твоей амнезии, то тут я в тупике. Дело сейчас не в
ней. Я тут, понимаешь ли, осмотрел тебя, пока ты в беспамятстве валялся.
Вспомнилось мне тогда, что жаловался ты на боль в боку. А от деда Евсея слышал о
твоей непутевой истории и якобы полученной тобою ножевой ране во время какой-то
пьяной драки. Вот и решил взглянуть: как-никак, а я все-таки хирург, и притом
неплохой, заметь.
-- Ну и?.. -- не выдержал Петр.
-- Да никакая это не ножевая рана.
Петр выпучил глаза.
-- Как так не ножевая?..
-- Да так. Я ножевых ран на своем веку знаешь сколько повидал? Не счесть.
Я ведь в Чечне врачевал, когда там заварушка случилась, в полевом госпитале. Так
вот, брюхо тебе вспорол не нож пьяного собутыльника, а скальпель опытного
хирурга. Именно опытного, уж я-то руку своего собрата по ремеслу в миг узнаю.
Вот только зашили тебя наспех, неаккуратно, словно торопились шибко. Потому и
беспокоит тебя твой бок.
У Петра голова шла кругом. Так, значит, память сыграла с ним злую шутку?
Теперь он уже совсем ничего не понимал: как, каким образом он вообще мог
вспомнить то, чего с ним никогда не было?
Доктор продолжал, в упор глядя на Петра:
-- А теперь, мужик, после всего, что я тебе сообщил, подумай и скажи:
никаких проблесков, озарений или чего-нибудь подобного мои слова в твоей
непутевой башке не вызвали? Ведь все, что ты якобы вспомнил до сего момента, --
откровенная туфта. Истина-то, она глубже зарыта, понимаешь?
Петр с минуту молчал. Потом медленно покачал головой.
-- Ни-че-го. Полная пустота. Абсолютный ноль.
-- Этого я и боялся.
Доктор машинально закурил, потом, спохватившись, затушил сигарету.
-- Извини, забылся...
Он прошелся по комнате, запустив руки в свою густую шевелюру. Затем
остановился напротив кровати, где лежал больной.
-- Но и это еще не все, мужик.
Петр усмехнулся, хотя в глубине души ощущал приступ все возрастающей
тревоги.
-- Что, еще один сюрприз приготовил?
-- Сюрприз не сюрприз, а некоторое наблюдение имеется. Словом, когда ты
тут в отключке лежал, то в бреду такое нес, что я, сказать по чести, решил было,
что нахожусь не иначе как на ученом совете где-нибудь в Академии Наук или, на
худой конец, на совещании совета директоров какой-нибудь шибко продвинутой
компании. Я тут даже кое-что записал... Вот, например: слово "франчайзинг" тебе
ничего не говорит?
Лицо Петра дрогнуло.
-- Так-так, -- кивнул доктор, уловив реакцию собеседника. -- Значит, мы на
правильном пути. Вот и выходит, что личность ты весьма и весьма темная. Я бы
сказал, загадочная личность. И в бомжи ты попал явно случайно.
-- Кто же я? -- в отчаянии спросил Петр.
-- Это ты у меня спрашиваешь? -- усмехнулся доктор. -- Ладно, давай пока
поставим точку. У меня тут один план есть. Если все будет о'кей, надеюсь, многое
тогда прояснится.
-- Что еще за план?
-- А план следующий. Еще денька два-три ты здесь прокантуешься, пока
силенок не поднаберешься, а потом я тебя к себе в отделение положу. Просветим
тебя, снимочки кое-какие сделаем, ультразвуковую диагностику проведем, а заодно
и котелок твой проверим, -- словом, устроим тебе проверочку по полной программе.
Может, ты шпион какой-нибудь, а? -- Доктор хитро подмигнул. -- И заслан ты сюда,
в наш город, для сбора секретной информации стратегического характера. Ладно,
шутки в сторону. Согласен на мой план?
Петр кивнул. Он почему-то чувствовал полное доверие к этому чудному
человеку.
-- А заодно и подлечим тебя. Негоже такому здоровому парню по больничным
койкам валяться.
Глава восьмая
Доктор не обманул: в городской клинике Петра проверили по полной
программе. На следующий день после окончания обследования доктор отвез Петра к
себе на квартиру.
Было начало ноября, однако снегу уже навалило предостаточно, да и морозы
стояли под пятнадцать-двадцать градусов; в этих местах зима начиналась рано и
как-то сразу, без предупреждения.
Доктор был мрачен и все время молчал, на вопросы отвечал односложно и
часто невпопад. О результатах обследования Петру он пока еще ничего не сообщил.
Не рискнул. То, что он узнал, походило на самый настоящий кошмар.
Однако не сообщить он не мог. И этот ответственный момент настал.
-- Долго будешь меня томить? -- нетерпеливо спросил Петр, когда они снова
оказались в гостеприимном жилище доктора. -- Вижу, что дело хреново, так выложи
все разом -- и делу конец.
-- Уверен? -- коротко бросил доктор, полуобернувшись.
-- Уверен.
-- Тогда слушай, -- решился наконец доктор. -- Только предупреждаю: то,
что ты сейчас услышишь, превосходит самые страшные твои ожидания.
-- Я должен знать правду, -- решительно заявил Петр.
-- Правду так правду. Понимаешь ли, дело в том... словом, просветил я твои
потроха на рентгене и обнаружил, что у тебя...
-- Ну?!
-- ...только одна почка!
-- Погоди, погоди, что-то я в толк не возьму, -- забормотал Петр, обалдело
уставившись на собеседника. -- Что значит -- одна? Как это так -- одна? А вторая
где же?
-- Вырезали ее у тебя, вот где! -- выпалил доктор.
Петр почувствовал, что задыхается -- словно кто-то наступил на шланг,
который подает кислород к его легким.
-- Чего ты мелешь, а? Как это -- вырезали?! -- выдавил он из себя.
Доктор уже обрел уверенность.
-- Тот шов у тебя на боку -- не от ножевой раны, а от тонкой хирургической
операции, цель которой -- удаление почки. Слышал что-нибудь о трансплантации
органов? -- Петр машинально кивнул. -- Насколько я хоть что-то понимаю во всей
этой дерьмовой истории, какому-то богатому ублюдку понадобилась здоровая почка.
Твоя почка. И он ее получил. И здравствует теперь, подонок, с твоей почкой, и
будет здравствовать еще лет пятьдесят, поскольку здоровья в тебе как у
быка-трехлетка. Знали ведь, кого в доноры взять, знали, мерзавцы!
Петр слушал, раскрыв рот и выпучив глаза. Все, что он только что услышал,
не укладывалось у него в мозгу. Не хотело укладываться.
-- Да как же это, а? Вот так запросто взяли -- и вырезали? Так что ли
получается? Да это же... это же...
-- Успокойся, мужик. -- Доктор положил ему руку на плечо. -- Не все так
плохо, как ты думаешь. Да хрен с ней, с этой почкой. И с одной люди живут, и
горя не знают. Забудь. Почку ты все равно не вернешь.
-- Забыть? Забыть?!
-- Ладно, не паникуй. Насчет забыть, это я, конечно, чушь сморозил. Но
жить-то все-таки как-то надо, так ведь? Так. Возьми себя в руки, и давай
потолкуем. Дело-то здесь не только в почке. Сейчас нам нужно думать о другом. О
другом, понимаешь. О том, что было потом.
-- Потом?
-- Именно. Потом, после операции. После того, как тебя лишили части твоего
организма. И если честно, то меня удивляет, что тебя вообще оставили в живых:
мертвые, как известно, молчат. А им, я думаю, огласка была совершенно ни к чему.
Однако ты жив. Отсюда вопрос: кто еще молчит кроме мертвых? Отвечаю: те, кто
ничего не помнит. Улавливаешь, куда я клоню?
Петр в упор, не мигая, смотрел на доктора.
-- Они выключили мою память, -- прошептал он.
-- Похоже на то, -- кивнул доктор. -- Я бы сказал: не выключили, а
заблокировали. Кстати, исследования твоей черепушки дали именно такой результат:
у тебя там такой сумбур творится, что... -- он развел руками. -- Наш
энцефаллограф аж задымил, когда мы тебя электродами обложили. Словом, все, что с
тобой было до сентября, в твоей голове не зафиксировано. Мертвая зона, так
сказать, прямо по Стивену Кингу. Белый лист бумаги -- ни точки, ни запятой, ни
тире; полный провал: даже детство, и то выпало напрочь, как будто его и не было
вовсе.
-- Та-ак, -- протянул Петр, сдвинув брови, -- выходит, что я вовсе не тот,
за кого себя выдаю? Так, что ли?
-- Выпить хочешь? -- внезапно предложил доктор. -- По сто пятьдесят? Для
поддержания духа, а? А то что-то меня трясет всего.
Петр кивнул. Доктор налил по полстакана водки; они молча выпили.
-- Не знаю, -- сказал он, -- кто ты на самом деле -- тот ли, кто обозначен
в твоем паспорте, который, возможно, липовый, или кто-то другой... -- он пожал
плечами. -- Не знаю. Возможно, к Петру Суханову ты, действительно, никакого
отношения не имеешь.
-- Надеюсь, что так.
-- Надеешься?
-- Именно. Не нравится мне этот тип, а особенно его пьяница-жена. Бр-р!..
Доктор вдруг встрепенулся.
-- Кстати, кто такая Лариса? -- быстро спросил он, в упор глядя на Петра.
Тот вздрогнул, как от удара током.
-- Н... не знаю... не помню. -- Он отчаянно замотал головой. -- Хоть убей,
не помню! А она что, из... из этой... из прошлой моей жизни, да?
-- Мне-то откуда знать! Я ж все-таки не ясновидящий. Просто в бреду ты
неоднократно называл ее имя, вот я и решил, так сказать, прозондировать.
Петр обхватил голову руками и застонал.
-- Не помню... ничего, ничего не помню!.. Что делать-то теперь, а? -- он
поднял на доктора глаза, полные беспомощной тоски. -- Куда же теперь?..
-- Не дрейфь, мужик. -- Доктор уверенно поднялся и плеснул себе в стакан
еще грамм сто. -- Найдем мы твое прошлое, найдем; все раскопаем, до самой
последней минуты, до самого отдаленного мгновения твоей темной пока еще жизни.
Только одно мне скажи, мужик: сам-то ты согласен на эти раскопки, а? Если да, то
вот тебе моя рука.
Он порывисто протянул руку и замер в ожидании.
Петр растерянно перевел взгляд с этой дружески раскрытой ладони на лицо
доктора, раскрасневшееся то ли от выпитой водки, то ли от охватившего его
воодушевления. Наконец он решительно поднялся и крепко пожал протянутую руку.
-- Согласен.
-- Вот это по-нашему! Вот таким ты мне нравишься. Вдвоем мы -- сила!
Вдвоем мы горы свернем, а если потребуется, то и шеи кому нужно.
Петр, не выпуская руки доктора, пристально смотрел тому в глаза.
-- А теперь ты мне ответь, -- медленно проговорил он, -- на кой хрен я
тебе сдался? Валандаешься со мной, от смерти, можно сказать, спас, а зачем?
Смысл?
Доктор грустно усмехнулся.
-- А если без всякого смысла? Если просто так, за здорово живешь? Смысл,
