заблуждения.
Первое. Основной идеологический конфликт нашего времени -- это не борьба за
распределение "национального дохода". Это и не спор двух классов, каждый из
которых стремился бы присвоить себе как можно большую долю из общей суммы,
подлежащей распределению. Он заключается в споре по поводу того, какая система
экономической организации общества лучше. Вопрос в том, какая из двух систем,
капитализм или социализм, обеспечивает более высокую продуктивность
человеческого труда, направленного на улучшение жизни. Итак, может ли
социализм считаться заменой капитализма и возможна ли в условиях социализма
вообще какая-либо рациональная производственная деятельность, то есть
деятельность, основанная на экономических расчетах. Фанатизм и догматизм
социалистов проявляется в том, что они упрямо отказываются всерьез вникать в
эти проблемы. У них давно сложилось убеждение, что капитализм -- худшее из
зол, а социализм -- воплощение всего хорошего. Любая попытка проанализировать
экономические проблемы социалистического строя рассматривается как
"посягательство на святыню". Поскольку условия жизни на Западе пока еще не
допускают физического уничтожения "святотатцев", как это делается в России, их
попросту оскорбляют и очерняют, пытаясь скомпрометировать их мотивы, и просто
бойкотируют. <Последние два утверждения не распространяются разве что на
трех-четырех авторов-социалистов нашего времени, которые -- правда, несколько
запоздало и без особого успеха -- начали изучать экономические проблемы
социализма. В отношении всех других социалистов от самого зарождения
социалистических учений до настоящего времени все сказанное справедливо.>
Второе. Социализм и коммунизм с экономической точки зрения не различаются. Оба
термина обозначают одну и ту же систему экономической организации общества,
предполагающую общественный контроль над всеми средствами производства в
отличие от системы частного управления ими, то есть капитализма. Оба термина,
социализм и коммунизм, синонимичны. Документ, который все марксистские
социалисты считают незыблемой основой своей веры, называется Коммунистическим
манифестом. С другой стороны, официальное название коммунистической русской
империи -- Союз Советских Социалистических Республик (СССР) <о попытке выявить
различие между социализмом и коммунизмом см. Мизес "Запланированный хаос">.
Антагонизм между сегодняшними социалистическими и коммунистическими партиями
не распространяется на вопрос о конечной цели их политики. Он касается,
главным образом, стремления русских диктаторов подчинить себе как можно больше
стран и в первую очередь -- Соединенные Штаты Америки. Другой спорный вопрос,
должен ли общественный контроль над производительными средствами
устанавливаться конституционным путем или же насильственным свержением
находящегося у власти правительства.
Термины "плановое хозяйство" и "государство всеобщего благоденствия" означают
на языке экономистов и политиков не что иное, как конечную цель социализма и
коммунизма. [Согласно сформировавшейся в середине XX века в США концепции
государства всеобщего благоденствия, современное государство располагает
возможностями ликвидации пороков "старого" капитализма, устранения социальных
противоречий и обеспечения общего благосостояния. Три основные признаки
государства всеобщего благоденствия: регулирование частного
предпринимательства, высокая доля государственной собственности и социальные
гарантии трудящимся, предоставляемые государством.] Введение планового
хозяйства означает замену планов отдельных граждан государственным
планированием. Предприниматели и капиталисты будут лишены возможности
использовать свой капитал по собственному усмотрению и вынуждены будут
безоговорочно подстраиваться под планы центральных планирующих органов. Это
равносильно передаче правительству контроля, осуществляемого предпринимателями
и капиталистами.
Следовательно, было бы серьезной ошибкой рассматривать социализм, плановое
хозяйство, государство всеобщего благоденствия, как такое решение вопроса об
экономической организации общества, которое можно было бы охарактеризовать как
"менее абсолютное", "менее радикальное". Социализм и планирование не являются
чем-то противоречащим коммунизму, вопреки распространенному мнению. Социалист
более умерен, чем коммунист, разве что в том, что он не передает секретные
документы своей страны русским агентам и не замышляет покушения на буржуа,
настроенного против коммунизма. Это само по себе довольно существенное
различие. Но оно никоим образом не распространяется на конечную цель
политической деятельности.
Третье. Капитализм и социализм -- это две различные модели общественной
организации. Частный контроль над средствами производства и общественный
контроль -- это понятия не только противоречащие друг другу, но и просто
несовместимые. Такой экономической организации, как смешанная экономика, то
есть экономика, находящаяся посредине между капитализмом и социализмом, не
существует. Все сторонники так называемого промежуточного решения призывают не
к компромиссу между капитализмом и социализмом, но к третьей модели, которая
обладает своей спецификой и должна оцениваться по собственным заслугам. Эта
третья система, -- интервенционизм, -- отнюдь не сочетает в себе, как
утверждают ее пропагандисты, отдельные черты капитализма с чертами социализма.
Она полностью отличается и от одного и от другого. Экономистов, утверждающих,
что интервенционизм не достигает той цели, которую ставят перед собой его
защитники, а только усугубляет положение -- не с точки зрения самих
экономистов, а только с точки зрения сторонников интервенционизма, -- не
следует считать упрямцами или экстремистами. Они просто объективно описывают
неизбежные следствия интервенционизма.
Когда Маркс и Энгельс в "Коммунистическом Манифесте" призывают к определенным
интервенционистским мерам, они тем самым вовсе не имеют в виду компромисс
между социализмом и капитализмом. Они рассматривают эти меры -- кстати, те же
самые, что составляют сущность проводимых ныне Нового Курса и Справедливого
Курса [Справедливый курс -- законодательная программа Трумэна (президента США
с 1945 по 1952 г.) -- предусматривала, в частности, государственные меры по
обеспечению полной занятости населения] -- как первые шаги на пути к
установлению полного коммунизма. Они сами характеризовали эти меры как
"экономически недостаточные и несостоятельные" и требовали их исполнения
только потому, что те "в ходе движения перерастают самих себя, делают
необходимыми дальнейшие атаки на старый общественный порядок и неизбежны как
средство переворота во всем способе производства" ["Коммунистический
манифест", Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 4, с. 446].
Таким образом, социально-политическая философия "прогрессистов" -- это призыв
к социализму и коммунизму.
Романы и пьесы "социального звучания"
ПУБЛИКА, увлеченная социалистическими идеями, требует социалистических
("социальных") романов и пьес. Авторы, сами пропитанные социалистическими
веяниями, готовы выдать требуемый материал. Они описывают неудовлетворительные
условия жизни, которые, как они подсказывают читателю, являются неизбежным
следствием капитализма. Они описывают нужду и лишения, невежество,
антисанитарные условия жизни и болезни эксплуатируемых классов, они бичуют
вопиющую роскошь эксплуататорских классов, их тупость и моральное разложение.
По их мнению, все что плохо и уродливо -- имеет отношение к буржуазии, все что
хорошо и возвышенно -- к пролетариату.
Писатели, которые берутся описывать жизнь прозябающих в нищете людей, делятся
на две категории. Представители первой сами никогда не испытывали бедности:
они родились и воспитывались в "буржуазном" окружении, либо в среде
обеспеченных рабочих или крестьян; для них окружение, в котором действуют
герои их пьес и романов, является чужим. Такие писатели должны, прежде чем
приступить к творчеству, собрать сведения о жизни низов. И они приступают к
исследованию. Но к предмету изучения они подходят, разумеется, предвзято. Они
заранее знают, что обнаружат, ибо убеждены, что бедственное положение рабочих
превосходит всякое воображение. Они закрывают глаза на все, чего не желают
видеть, и обнаруживают только то, что подтверждает заранее сформированное
представление. Они усвоили от социалистов, что капитализм -- это система, при
которой массы неслыханно страдают, и, по мере развития капитализма и
достижения им зрелости, нищают все больше и больше Романы и пьесы писателей
этой категории задуманы как иллюстрация данного утверждения Маркса.
Плохо не то, что писатели такого типа избрали своей темой изображение нищеты.
Художник может проявить мастерство в трактовке любой темы. Вся беда в
тенденциозном показе и искаженном толковании общественных условий. Такие
писатели не способны понять, что ужасные условия, описываемые ими, это как раз
следствие отсутствия капитализма, пережитки докапиталистического прошлого или
результаты политики, препятствующей развитию капитализма. Они не хотят понять,
что капитализм, породивший массовое производство для массового же потребления,
-- это и есть система, по своей сути направленная, насколько это возможно, на
ликвидацию нищеты. Изображая пролетария только в качестве производящей силы,
они нигде не упоминают о том, что он является также основным потребителем как
самих изготовляемых товаров, так и продуктов и сырья, обмениваемых на эти
товары.
Пристрастие этих писателей к живописанию отчаяния и бедствий превращается в
вопиющее искажение правды, когда они пытаются доказать, что описываемые ими
условия характерны для капитализма. Статистические данные о производстве и
реализации изделий массового производства неоспоримо свидетельствуют, что
рабочий отнюдь не прозябает в глубокой нищете.
Выдающимся представителем школы "социальной" литературы был Э. Золя. Он дал
образец, который использовали затем его менее одаренные последователи. По его
мнению, искусство тесно связано с наукой: оно должно основываться на научном
анализе и служить иллюстрацией научных изысканий. Основным достижением
социальной науки, считал Золя, был вывод о том, что капитализм -- худшее из
зол, а пришествие социализма в высшей степени желательна. Его романы "в
подлинном смысле слова руководство по пропаганде социалистических идей" <см.
Р. Martino in the "Encyclopedia of the Social Sciences", Vol. XV, p. 53>. Но и
самого Золя, несмотря на его рвение в распространении социалистических идей и
убежденность, вскоре превзошли "пролетарские" писатели и их последователи.
"Пролетарские" литературоведы утверждают, что "пролетарские" авторы якобы
описывают подлинную жизнь пролетариев <см. J. Freeman, Introduction to
Proletarian Literature in the United States, an Anthology, New York, 1935, pp.
9--28>. Однако эти писатели не просто излагают факты. Они толкуют факты с
позиций учений Маркса, Веблена и Веббов. Эта интерпретация и составляет
квинтэссенцию их творчества, отличительную черту, характеризующую их как
пропагандистов просоциалистических взглядов. Такие писатели принимают догмы,
на которых затем основывается их толкование событий, как сами собой
разумеющиеся и неопровержимые, причем они свято верят, что читатель разделяет
их взгляды. Поэтому они не видят необходимости излагать положения своей
концепции в явной форме, иногда они лишь подразумеваются. Однако это никак не
меняет того обстоятельства, что все взгляды, проводимые в произведении,
теснейшим образом зависят от социалистических догматов и псевдоэкономических
построений. Все творчество этих писателей -- сплошное наглядное пособие к
урокам настроенных против капитализма доктринеров и, как таковое, не
выдерживает никакой критики, как впрочем, и сами учения.
Вторая категория "пролетарских" авторов -- это те, кто родился в той самой
пролетарской среде, которую они описывают в своих книгах. Эти люди порвали с
рабочим окружением и перешли в разряд интеллигенции. Им не приходится, как
