трусы, нет!
Человек в красном вооружении поднял руку.
- Кто вы? - закричал он. - Кто вы трое, пришедшие к Рушарку сквозь
скалы? Мы с вами не ссорились!
- Я ищу мужчину и девушку, - ответила Норала. - Девушку и больного
мужчину, которых ваши воры украли у меня. Приведи их ко мне!
- Ищи их в другом месте, - ответил он. - Здесь их нет. Поворачивай и
ищи в другом месте. Уходи быстрее, или я передумаю, и ты вообще не сможешь
уйти!
Норала насмешливо рассмеялась, и под ударами этого смеха черные глаза
воина яростно сверкнули, белое лицо приняло еще более жестокое выражение.
- Маленький человек с большими словами! Муха, грозящая громом! Как
тебя зовут, маленький человек?
Насмешка язвила глубоко, но в своем гневе человек не оценил угрозы.
- Я Кулун! - крикнул человек в алом вооружении. - Кулун, сын великого
Черкиса и командующий его армией. Я Кулун, брошу тебя под копыта своих
лошадей, сдеру с тебя кожу и прикреплю к столбу, чтобы отпугивать с поля
ворон! Достаточный ответ?
Она перестала смеяться; задумчиво взглянула на него... глаза ее
наполнились адской радостью.
- Сын Черкиса! - услышал я ее шепот. - У него есть сын...
На жестоком лице появилось насмешливое выражение; он явно решил, что
она испугалась. Но разочарование наступило быстро.
- Слушай, Кулун! - крикнула Норала. - Я Норала, дочь другой Норалы и
Рустума, которого Черкис пытал и казнил. А теперь, лживое отродье нечистой
жабы, иди и скажи своему отцу, что я, Норала, у его ворот. И приведи с
собой девушку и мужчину. Иди, говорю я!
25. ЧЕРКИС
На лице Кулуна появилось выражение крайнего изумления, смешанного со
страхом. Он спрыгнул с парапета в группу своих людей. Послышался громкий
трубный звук.
С укреплений обрушился дождь стрел, туча копий. Подпрыгнули
приземистые катапульты. Они выбросили град камней. Я съежился под этим
ураганом смерти.
Услышал золотой смех Норалы, и прежде чем они могли долететь до нас,
стрелы, копья и камни были будто перехвачены множеством невидимых рук. И
упали вниз.
Из гигантского веретена вперед устремилась большая рука, молот,
усаженный кубами. Он ударил в стену вблизи того места, где исчез одетый в
алое вооружение Кулун.
Камни стены раскалывались от этого удара. Вместе с частью стены
падали солдаты, были погребены под камнями.
В стене появилась щель в сотню футов шириной. Снова устремилась
вперед рука, ухватилась за парапет, оторвала часть стенного укрепления,
словно оно из картона. Рядом с брешью на стене образовалась ровная плоская
открытая площадка.
Рука отступила, и из всей длины веретена выросли другие руки,
увенчанные молотами; они угрожающе нависли.
Со всей длины стен послышались вопли ужаса. Неожиданно дождь стрел
прекратился, катапульты застыли. Снова прозвучали трубы. Смолкли крики.
Наступила тишина, ужасная, напряженная.
Снова выступил вперед Кулун, высоко подняв обе руки. Все его
высокомерие исчезло.
- Мир, - закричал он. - Мир, Норала. Если мы отдадим тебе девушку и
мужчину, ты уйдешь?
- Иди за ними, - ответила она. - И передай Черкису мой приказ: пусть
он тоже придет с двумя!
Мгновение Кулун колебался. Ужасные руки взметнулись выше, грозя
ударить.
- Да будет так! - крикнул он. - Я передам твой приказ.
И фигура к алом устремилась к башенке, в которой, вероятно, была
лестница. Кулун исчез. Мы молча ждали.
Я заметил движение на дальней стороне города. Всадники, пони, везущие
повозки, группы пешеходов уходили из города через противоположные ворота.
Норала тоже увидела их. С непостижимым мгновенным повиновением ее
невысказанной мысли от металлического чудовища отделилась часть;
превратилась в десяток обелисков; я видел, как такие выходили из
отверстий-ворот в Городе.
И уже через мгновение колонны оказались далеко, они загоняли назад
беглецов.
Они их не трогали, не причиняли им вреда - нет, они вели себя как
собаки, загоняющие скот: окружали, преграждали путь, угрожали. И беглецы
устремились назад.
С террас и стен снова послышались крики ужаса, вопли. Вдали от нас
обелиски встретились, слились, превратились в одну толстую колонну. Она
возвышалась неподвижно, карауля дальние ворота.
На стене началось движение, блеснули копья, обнаженные лезвия мечей.
К разрушенному укреплению на стене несли двое носилок, задернутых
занавесами. Они были окружены тройным рядом мечников, в полном вооружении,
с маленькими щитами. Мечников вел Кулун.
Носильщики остановились посередине плоской платформы и осторожно
опустили носилки. Один из них отвел занавес вторых носилок, что-то сказал,
и оттуда вышли Руфь и Вентнор.
- Мартин! - Я не мог сдержать этот крик; он смешался с окликом
Дрейка: тот звал Руфь. Вентнор приветственно поднял руку. Мне показалось,
что он улыбается.
Куб, на котором мы стояли, устремился вперед и повис в пятидесяти
футах от них. Мгновенно воины подняли мечи; они готовы были ударить
пленников и только ожидали приказа.
Теперь я увидел, что Руфь одета не так, как была с нами. На ней была
короткая юбочка, не достигавшая колен. Плечи обнажены, волнистые
каштановые волосы развязаны и спутаны. На лице ее гневное выражение, как и
у Норалы. На лбу Вентнора кроваво-красный шрам, царапина от затылка до
затылка, как лента.
Занавеси первых носилок дрогнули; за ними кто-то заговорил. Носилки,
в которых принесли Руфь и Вентнора, оттащили. Воины чуть расступились.
Их место заняли лучники. Они опустились на колено. Расположившись
парами, они натянули луки, наложили стрелы, нацелившись ими прямо в сердце
пленников.
Из носилок вышел гигант. Ростом не менее семи футов; широкие плечи,
бочкообразную грудь, большой живот покрывал пурпурный плач, усеянный
драгоценностями; в густых поседевших волосах пылающая драгоценная диадема.
Кулун и мечники окружили его, и он подошел к разрушенному месту на
стене. Посмотрел вниз, потом невозмутимо взглянул на поднятую
молотообразную руку, все еще нацеленную на брешь. Кулун по-прежнему
держался рядом с ним. Человек подошел к самому краю разрушенных укреплений
и принялся молча рассматривать нас.
- Черкис! - прошептала Норала; шепот ее звучал гимном Немезиде [В
греческой мифологии - богиня мести]. Я чувствовал, как тело ее с ног до
головы дрожит.
Волна ненависти, страстное желание убивать охватило меня, когда я
разглядывал глядящего на нас человека. Его лицо - маска зла, холодной
жестокости и черствой похоти. Немигающие, злобно-ледяные черные глаза
смотрели на нас, наполовину скрываясь за толстыми щеками. Свисал тяжелый
подбородок, рот застыл в неизменной жестокой улыбке.
И когда он смотрел на Норалу, в глазах его мелькнуло выражение
желания.
Но от него исходило ощущение силы, грозной, злой, жестокой - но
непреодолимой. Таков был Черкис, потомок, возможно, самого Ксеркса
Завоевателя, который три тысячелетия назад правил большей частью
известного тогда мира.
Нарушила молчание Норала.
- Черак! Приветствую тебя, Черкис! - В ее звонком голосе звучало
безжалостное веселье. - Смотри, я только чуть-чуть постучала в ворота
твоего города, и ты поторопился мне навстречу. Приветствую тебя, жирная
свинья, плевок жабы, толстый червь под моими сандалиями!
Он не обратил внимания на оскорбления, хотя я слышал, как ропот
поднялся среди его воинов, а глаза Кулуна жестко сверкнули.
- Поторгуемся, Норала, - спокойно ответил он; голос у него глубокий,
полный зловещей силы.
- Поторгуемся? - Она рассмеялась. - А чем ты будешь торговать,
Черкис? Торгуется ли крыса с тигрицей? У тебя, жаба, ничего нет.
Он покачал головой.
- У меня есть эти, - и он указал на Руфь и ее брата. - Ты можешь
убить меня и, наверно, многих моих людей. Но прежде чем ты пошевельнешься,
мои лучники прострелят им сердца.
Она смотрела на него, больше не насмехаясь.
- Моих ты уже убил, Черкис, - сказала она медленно. - Поэтому я
здесь.
- Я знаю, - тяжело кивнул он. - Но это было давно, Норала, и я с тех
пор многому научился. Я убил бы и тебя, Норала, если бы нашел тогда. Но
теперь я бы так не поступил, я поступил бы совсем по-другому, потому что я
многому научился. Мне жаль, что те, кого ты любила, умерли так, как они
умерли. Мне искренне жаль!
В этих словах таилась какая-то насмешка, какая-то скрытая издевка.
Неужели он имеет в виду, что за эти годы научился причинять большие муки,
применять более изощренные пытки? Если и так, Норала, очевидно, не
заметила такой возможности истолкования его слов. Она казалась
заинтересованной, гнев ее уменьшился.
- Нет, - бесстрастно продолжил низкий хриплый голос. - Все это теперь
неважно. Ты хочешь получить этого мужчину и эту девушку. Они умрут, если
ты шевельнешь пальцем. А если они умрут, я победил тебя, потому что не дал
исполниться твоему желанию. Я выиграл, Норала, даже если ты меня убьешь.
Вот что сейчас важно.
На лице Норалы появилось сомнение, и я уловил в глубине черных злых
глаз презрительное выражение торжества.
- Бесплодной будет твоя победа над мной, Норала, - сказал он и смолк.
- Что ты предлагаешь? - заговорила она неуверенно; с замирающим
сердцем я услышал сомнение в ее голосе.
- Ты уйдешь и больше не будешь стучаться в мои ворота, - в этой фразе
была сатирическая угрюмость, - уйдешь и поклянешься никогда не
возвращаться. И тогда я отдам их тебе. А если нет, они умрут.
- Но какие гарантии, какие заложники тебе нужны? - Голос ее звучал
обеспокоенно. - Я не могу клясться твоими богами, Черкис, они не мои боги.
По правде говоря, я, Норала, не знаю богов. Я скажу да, возьму этих двоих,
а потом нападу на тебя и уничтожу. Ты ведь так бы поступил на моем месте,
старый волк?
- Норала, - ответил он, - ничего подобного я у тебя не прошу. Разве я
не знаю, кто породил тебя, из какого рода ты происходишь? Разве не держали
твои предки слово всегда, до самой смерти, никогда не нарушая его? Между
тобой и мной не нужны никакие клятвы богам. Твое слово более свято, чем
все боги... о славная дочь царей, принцесса крови!
Теперь громкий голос звучал ласково; не подобострастно, а так, словно
воздавал должное равной себе. Лицо Норалы смягчилось; взгляд ее теперь не
был враждебным.
Я почувствовал уважение к интеллекту этого тирана; но это уважение не
смягчило, а лишь усилило ненависть к нему. Но я понимал всю хитрую
изобретательность его действий: он безошибочно избрал единственно
возможный путь, чтобы она прислушалась к его словам; тем самым он
выигрывает время. Неужели сумеет ее обмануть?
- Разве это не правда? - В вопросе слышалось львиное урчание.
- Правда! - гордо ответила она. - Но почему ты говоришь об этом,
Черкис? Ведь твое слово прочно, как текущий ручей, а обещания крепки, как
мыльные пузыри. Не понимаю, почему ты так говоришь.
- Я изменился, принцесса; прошли годы после моих злых поступков; я
многому научился. С тобой говорит не тот, о ком тебе рассказывали, кого
учили - и справедливо - ненавидеть.
- Может быть, ты говоришь правду. Не таким я представляла себе тебя.
- Она как будто была почти убеждена. - По крайней мере ты прав вот в чем:
если я пообещаю, то уйду и больше не буду угрожать тебе.
- А зачем тебе уходить, принцесса? - Он спокойно задал этот
поразительный вопрос, потом выпрямился во весь свой гигантский рост и
развел руки.
- Принцесса? - прогремел его бас. - Нет, царица! К чему тебе снова
