ощущался как что-то осязаемое. Вентнор прислушался к биению ее сердца,
взял ее за руку, проверил пульс. Перевел дыхание, распрямился и
успокаивающе кивнул.
Дрейк неожиданно повернулся и прошел к выходу; на его лице ясно
отразилось напряжение и тревога.
- Ходил взглянуть на пони, - сказал он, вернувшись. - Он в
безопасности. Я боялся, что он убежал. Темнеет. В каньоне и над долиной
яркий свет.
Вентнор миновал шар, присоединился к нам.
Голубой дом дрогнул от взрыва звуков. Руфь пошевелилась; свела брови;
руки ее сжались. Шар, стоявший перед нами, повернулся вокруг оси,
скользнул к шару у ее головы, потом к шару у ее ног - как будто пошептался
с ними. Руфь застонала, тело ее согнулось, неподвижно застыло. Глаза ее
открылись; она смотрела на нас, как на какое-то ужасное видение; мне
показалось, что она смотрит чужими глазами, в ее глазах отражались чужие
страдания.
Шары у ее ног и головы повернулись, метнулись к третьему шару. На
лице Вентнора я увидел выражение жалости - и огромное облегчение. И с
удивлением понял, что страдания Руфи - а она явно страдала - вызывают у
него радость. Он заговорил, и я понял почему.
- Норала! - прошептал он. - Она смотрит глазами Норалы, чувствует то
же, что Норала. Там что-то неладно... с ними... Если бы мы могли оставить
Руфь, только взглянуть...
Руфь вскочила на ноги, закричала - золотой звучный призыв, как у
Норалы. Мгновенно обе пирамиды раскрылись, стали двумя сверкающими
звездами, окружили ее своим сиянием. На их верхних лучах я увидел овалы -
они угрожающе блестели.
Девушка взглянула на нас, овалы заблестели еще ярче, молнии готовы
были сорваться с них.
- Руфь! - негромко позвал Вентнор.
Тень смягчила невыносимую жесткую яркость ее карих глаз. Что-то в них
стремилось вырваться на поверхность, как тонущий человек.
Ушло в глубину, лицо приняло выражение ужасного горя; отчаяние души,
поверившей во что-то и обманутой.
На нас смотрела обнаженная душа, лишившаяся надежды и ужасная.
Руфь снова отчаянно закричала. Центральный шар устремился к ней,
поднял ее себе на спину, скользнул к выходу. Она стояла на нем, как юная
Победа, Победа, глядящая в лицо поражению; стояла на загадочном шаре
голыми стройными ногами, одна грудь обнажена, руки подняты, девственно
архаичная, ничего не было в ней от той Руфи, что мы знали.
- Руфь! - закричал Дрейк. Отчаяние, такое же сильное, как у нее на
лице, звучало в его голосе. Он встал перед шаром, преградил ему дорогу.
На мгновение существо остановилось, и в это мгновение прорвалась
человеческая душа девушки.
- Нет! - закричала она. - Нет!
Дикий зов испустили побелевшие губы, он звучал неуверенно, запинаясь,
будто сама посылавшая его сомневалась в нем. Звезды закрылись. Три шара
повернулись - недоумевающе, смущенно. Руфь снова крикнула, звучно, с
перерывами. Ее приподняли, опустили на пол.
Мгновение пирамиды и шары вращались вокруг нее - затем устремились к
выходу.
Руфь с всхлипыванием качнулась им вслед. Как будто притянутая, она
подбежала к выходу, выбежала наружу. Мы бросились за ней. Впереди
сверкнуло ее белое тело, она бежала к пропасти. Бежала как легконогая
Атланта. Далеко позади нас остался голубой дом, приближался туманный
барьер, когда последним отчаянным усилием Дрейк поравнялся с ней и схватил
ее. Они упали и покатились по ровной дороге. Руфь билась молча, кусалась,
царапалась, пыталась освободиться.
- Быстрее! - крикнул Вентнор, протягивая мне руку. - Отрежьте рукав.
Быстрее!
Ни о чем не спрашивая, я достал нож и отрезал рукав у плеча. Вентнор
выхватил его у меня, склонился к Руфи; быстро сунул скомканный рукав ей в
рот, прочно привязал.
- Держите ее! - приказал он Дрейку и сам с облегченным вздохом
распрямился. Глаза девушки, полные ненависти, устремились к нему.
- Отрежьте другой рукав, - сказал он, и, когда я это сделал, снова
наклонился, прижал Руфь коленом, перевернул и связал ей руки за спиной.
Она перестала сопротивляться; он снова осторожно повернул ее, положил на
спину.
- Держите ее ноги. - Он кивнул Дрейку, который сжал стройные лодыжки
сильными пальцами.
Она лежала, беспомощная, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни
ногой.
- Слишком мало Руфи и слишком много Норалы, - сказал Вентнор, глядя
на меня. - Если бы она закричала. Могла бы вызвать целое войско этих
существ и сжечь нас. И сделала бы это - если бы догадалась. Вы ведь не
думаете, что это Руфь?
Он указал на бледное лицо, на глаза, в которых сверкало холодное
пламя.
- Нет! - Вентнор схватил Дрейка за плечо, отбросил на десяток футов.
- Черт возьми, Дрейк, неужели вы не поняли?
Потому что глаза Руфи вдруг смягчились; она жалобно посмотрела на
Дрейка, и он расслабил ей лодыжки, наклонился, собираясь достать кляп изо
рта.
- Ваш револьвер, - прошептал мне Вентнор; прежде чем я смог
пошевельнуться, он выхватил мой пистолет из кобуры и направил на Дрейка.
- Дрейк, - сказал он, - оставайтесь на месте. Если сделаете еще шаг к
ней, я вас застрелю. Клянусь Господом, застрелю!
Дрейк колебался, на лице его было выражение недоверчивого изумления;
я сам негодовал из-за действий Вентнора.
- Но ей больно, - сказал Дрейк. Глаза Руфи по-прежнему жалобно и
просительно были устремлены на него.
- Больно! - воскликнул Вентнор. - Слушай, парень, она моя сестра! Я
знаю, что делаю. Разве вы не видите? Не видите, как мало от Руфи в этом
теле, как мало от девушки, которую вы любите? Не знаю, откуда, но твердо
знаю. Дрейк, вы забыли, как Норала обманула Черкиса? Я хочу вернуть свою
сестру. Я помогаю ей вернуться. Я знаю, что делаю. Посмотрите на нее!
Мы посмотрели. В лице, которое смотрело на Вентнора, не было ничего
от Руфи, как он и сказал. Холодный, страшный гнев, с которым Норала
смотрела на Черкиса, когда он висел над своим гибнущим городом. Но тут
произошло быстрое изменение - словно разгладились волны на ветреном озере.
Перед нами снова было лицо Руфи - только Руфи; и глаза тоже ее,
умоляющие, жалобные.
- Руфь! - воскликнул Вентнор. - Пока ты нас слышишь - прав ли я?
Руфь энергично кивнула; снова исчезла, ушла.
- Видите? - мрачно повернулся он к нам.
Столб света упал на завесу, почти пронзил ее. До нас донеслась лавина
звуков. Но до нас звуки все же доносились приглушенно. Конечно, подумал я,
завеса.
И смутно удивился. Ведь основная цель завесы - удерживать,
концентрировать магнитный поток. Задержка звука - случайный результат, не
имеет отношения к истинному назначению завесы; ведь звук - это всего лишь
колебания воздуха. Нет, конечно, это вторичный эффект. Металлические
существа так же равнодушны к шуму, как к жаре или холоду...
- Мы должны взглянуть, - прервал мои мысли Вентнор. - Надо пройти
завесу и посмотреть, что происходит. Победа или поражение - мы должны
знать.
- Отрежьте свои рукава, как я, - сказал он Дрейку. Перевяжите ей
ноги. Мы понесем ее.
Это было быстро сделано. Легкое тело Руфи висело между ее братом и
возлюбленным. Мы быстро миновали туман, осторожно продвигались вперед в
мертвой тишине.
Вышли из тумана и тут же отшатнулись от хаоса света и грохота.
Вентнор и Дрейк опустили Руфь, мы стояли, ослепленные, оглушенные,
пытаясь прийти в себя. Руфь дергалась, извивалась, пыталась продвинуться к
краю. Вентнор подошел к ней, прижал.
На коленях, таща Руфь, мы ползли вперед; остановились, когда
поредевший туман, по-прежнему скрывая нас, позволил взглянуть не
нестерпимую яркость, заполнявшую пропасть; туман чуть приглушал ее, и
потому мы могли вынести этот свет.
Я всмотрелся: мышцы и нервы парализовало благоговением и страхом. Я
чувствовал себя, как человек, стоящий вблизи боевых отрядов звезд,
свидетель смертных мук вселенных; как пронесенный через пространство и
повисший над извивами туманности Андромеды, глядя, как она в страданиях
рождает солнца.
Нет подходящего образа, нет гиперболы - в окруженной горами долине
была живая борющаяся сила, родственная той, что живет в туманностях и
звездах; космический дух, преодолевший все измерения и стремящийся в
бесконечность; разумная эманация самой бесконечности.
И голос ее был неземным. Она использовала земную оболочку для своего
грома, своего звона - как в большой раковине можно услышать рев и шепот
океана, так и здесь, гремящая раковина пропасти отражала голоса того
беспредельного моря, что омывает берега бесчисленных звезд.
Я видел перед собой могучий водоворот во много миль шириной. Его
волнами были мощные свечения; он был покрыт пеной молний, прошит бродячими
туманами раскаленного пламени, пробит остриями живого света. Он ритмично
выбрасывал огненную пену высоко к небу.
Над ним небо сверкало, словно щит в руках гневного бога. Из
водоворота вздымалась гора, горящий левиафан светло-синего металла,
погруженный в лаву невероятного вулкана; огромная металлическая дуга,
пересекающая огненное наводнение.
А барабанная дробь, которую мы слышали, ревущие ураганы взрывающихся
звезд - это падение радужных вершин, разряды молний, ритмические удары
огненных лучей о сверкающую гору, которая от этих ударов дрожала и
покачивалась.
Дрожащая гора, сражающийся левиафан - это был Город!
Само металлическое чудовище, охраняемое своими легионами, отбивалось
от других своих же легионов, отделившихся от него и в то же время так же
принадлежавших ему, как клетки принадлежат телу.
Металлическое чудовище сражалось... с самим собой.
Когда я впервые его увидел, чудовищное тело было в мили высотой; в
нем находилось большое сердце конусов, что извлекали магнитный поток из
нашего солнца; в нем другие конусы, меньшие, в нем мастерские, родовые
покои и другие многочисленные загадки, которых мы не видели и о которых не
могли и догадаться. Теперь это тело уменьшилось на целую четверть.
Двойной линией вдоль основания горы стояли сотни огромных фигур.
Угловатые, в их очертаниях не было ни одной вершины пирамиды, ни
одной дуги шара, огромные, вздымались они ввысь. На верху этих фигур
огромные массы в форме молотов, как те металлические кулаки, что
обрушились на стены города Черкиса; но по сравнению с ними как лапа
динозавра с рукой человека.
И фигуры эти были живые и изменяющиеся; они били гигантскими
булавами, размахивали ими из стороны в сторону, как будто поддерживающие
их столбы - огромные вертикально поставленные поршни.
За ними стоял второй ряд, такой же прямоугольный и высокий. От него
отделялись десятки рук-балок. Этот ряд был густо усажен пламенеющими
крестообразными фигурами. Раскрывшиеся кубы гневно сверкали красным и
дымчато-желтым. Их щупальца вздымали множество огромных щитов, как те, что
окружали помещение с конусами.
И когда ударяли молоты, над их согнутыми головами кресты посылали
потоки алых молний. Из углублений щитов вылетали языки ослепительного
пламени. Огненными канатами они связывали те существа, по которым били
молнии, в которые устремлялись алые молнии.
Теперь я видел и фигуры нападающих. Гротескные, с иглами и клыками,
пиками и рогами, шишками и кирасами; фантастически угловатые, словно
рогатые боги яванцев, они шли навстречу башням, которые били их молотами,
жгли молниями.
И были они такими же огромными, такими же непредставимо
фантастическими в десятках своих меняющихся обличий.
