они взялись? Кто они?
Он взглянул на кубы, на которых мы стояли; в ответ на него смотрело
множество глаз, загадочно, будто они слышат и понимают.
- Я не забыл, - сказал Вентнор. - Не забыл, что видел, плавая атомом
во внешнем космосе. Мне кажется, я говорил вам, говорил с огромными
усилиями; губы были в вечности от меня, атома, стремившегося раскрыть их.
- Были... три... видения, откровения... не знаю, как их назвать. И
хотя все они казались мне реальными, только одно, я думаю, истинно; а еще
одно может быть истинно, а может, и нет.
Раскаты барабанов послышались яснее, они звучали зловеще. Поднялись в
крещендо; резко смолкли. Я видел, как Норала подняла голову, прислушалась.
- Я видел мир, обширный мир, Гудвин, ровно летящий в пространстве. Не
шар, планета из множества фасет, гладких, словно отполированных
поверхностей; огромный голубой, слабо светящийся драгоценный камень;
кристаллический мир, вырубленный из эфира. Геометрическое выражение
Великой Первопричины, Бога, если хотите, ставшее материальным. Мир
безвоздушный, безводный, бессолнечный.
- Казалось, я приближаюсь к нему. И тут я увидел, что все его
поверхности покрыты рисунком гигантским симметричным чертежом;
математическими иероглифами. В них прочитывались немыслимые расчеты,
формулы переплетающихся вселенных, арифметические прогрессии звездных
армий, таблицы движений солнц. В этих рисунках была ужасающая гармония,
как будто все законы мира: от тех, что управляют атомом, до тех, которыми
руководствуется космос, - все они были наконец разрешены и сведены
воедино.
- Этот фасеточный мир в своей мозаике подводил итог ошибкам
бесконечности.
- Рисованные символы постоянно меняли форму. Я подлетела ближе: эти
рисунки были живыми. Это было бесконечное количество... существ!
И он указал на существо, которое несло нас.
- Я отлетел назад, посмотрел на эту планету издалека. И тут мне в
голову пришла фантастическая мысль - фантастическая, конечно, но я знал,
что в ней есть зерно правды. - Теперь он говорил виновато. - Этот
драгоценный мир управляется неким математическим богом, ведущим его сквозь
пространство, забавляющимся арифметическими ошибками другого божества,
противоположного математическому, божества случая, в сущности Бога нас и
всего того, что мы зовем жизнью.
- У него не было цели: он ничего не должен был преобразовывать; ему
не нужно было исправлять неточности Другого. И только время от времени он
отмечал разницу между достойным сожаления беспорядком других миров и
безупречно упорядоченным и аккуратным своим храмом и его аккуратными
служителями.
- Этот странствующий демиург сверхгеометрии несется в пространстве на
своем абсолютно совершенном мире; он хозяин всех небесных механизмов; его
народ не зависит от сложного химизма и механизмов равновесия, от которых
зависит наша жизнь; ему не нужны ни воздух, ни вода, он не обращает
внимания ни на жару, ни на холод; он питается магнетизмом межзвездного
пространства и время от времени задерживается, чтобы воспользоваться
энергией большого солнца.
Я почувствовал глубокое изумление. Возможно, это фантазия. Но тогда
откуда у него эта последняя мысль? Он не видел, как мы, оргию в зале
конусов, не видел, как металлическое чудовище питается солнцем.
- Видение мира исчезло, - продолжал Вентнор. - Я увидел обширные
пещеры, полные металлическими существами; они работали, росли,
размножались. В пещерах нашей Земли - плоды неведомого лона? Не знаю.
- Но в этих пещерах, при свете бесчисленного количества разноцветных
шаров, - я снова ощутил дрожь изумления, - они росли. Мне пришло в голову,
что они стремятся к солнечному свету, на поверхность. Они вырвались - под
желтый блистающий солнечный свет. Наш? Не знаю. И это видение миновало.
Голос его стал глубже.
- И потом пришло третье видение. Я увидел нашу Землю. Я знал, Гудвин,
знал неоспоримо, безошибочно, что это наша Земля. о ее холмы были
сровнены, горы уничтожены, превращены в холодные полированные поверхности,
геометрические, упорядоченные.
- Моря превратились в геометрические водоемы, как огромные изумруды,
сверкающие в хрустальных берегах. Полярный лед обточен. И на плоских
равнинах появились иероглифы фасеточного мира. И на всей Земле, Гудвин, ни
одного растения, ни одного города и ни одного человека. Вся Земля, которая
была нашей, теперь принадлежала... им.
- Видения! - произнес Вентнор. - Не думайте, что я полностью их
принял. Частично правда, частично иллюзия - ослепленный мозг пытается из
света и тени построить доступную пониманию картину.
- И все же - какая-то правда в этих видениях есть. Какая именно, не
знаю. Но знаю одно: последнее видение показывало картину того, чем
закончится начинающееся сейчас, в это мгновение.
Перед моими глазами вспыхнула картина: город, окруженный стенами,
заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители,
растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина.
И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе - все города
людей, его сады и рощи - поля и леса Земли, а исчезнувший народ Черкиса
превратился во все человечество.
- Но, Мартин, - я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым ужасом,
- ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно
воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа; о том, что ими
правят те же законы, что и нами, и если они их нарушат, то погибнут.
Надежда, обещание, что они не будут победителями.
- Помню, - ответил он, - но не очень ясно. Что-то было. Какая-то тень
падала на них, какая-то угроза. Тень, рожденная наши миром, какой-то
грозивший им дух самой Земли.
- Не могу вспомнить это уходит от меня. Но то, что помню, говорит
мне: эти барабаны звучат не для нас.
И как будто слова его послужили сигналом, снова раздались звуки, но
больше не приглушенные и слабые. Они ревели; казалось, они проносятся по
воздуху и обрушиваются на нас они отбивали нам в уши громовую дробь, будто
титаны барабанили по перекрытым пещерам стволами деревьев.
Дробь не смолкала; она становилась громче, яростнее; она звучала
вызывающе и оглушительно. Чудовище под нами снова начало дрожать,
ритмично, в такт бьющим барабанам.
Я видел, как резко распрямилась Норала; постояла, прислушиваясь.
Дрожь подо мной усилилась, стала лихорадочной.
- Барабаны? - произнес Дрейк. - Это не барабаны. Как артиллерийская
канонада. Как десятки Марн, десятки Верденов. Но откуда здесь возьмется
артиллерия?
- Барабаны, - прошептал Вентнор. - Это барабаны. Барабаны судьбы.
Рев становился все громче. Превратился в ритмичную канонаду. Существо
остановилось. Башня, на которой находились Норала и Руфь, наклонилась,
перегнулась через разделявшую нас щель, коснулась нашей башни.
Орала и Руфь были приподняты и быстро опустились рядом с нами.
Послышался громкий резкий вой, гораздо громче, чем раньше. Земля
дрогнула, как в землетрясении; мы оказались в центре водоворота; быстро
опустились.
Существо раскололось надвое. Перед нами вздымалась гигантская
ступенчатая пирамида, немного меньше той, что построил Хеопс и которая
отбрасывает свою тень на святой Нил. В нее устремлялись десятки за
десятками металлических существ, сливались с нею. Пирамида качнулась,
двинулась от нас.
Послышался звонкий гневный золотой крик Норалы.
Пирамида остановилась, она колебалась; казалось, она вернется. Но тут
послышалось крещендо барабанной дроби, безапелляционное, властное.
Пирамида устремилась вперед, снося на ходу деревья широкой, в полмили,
полосой.
Серые глаза Норалы широко раскрылись, в них было крайнее удивление,
ошеломление. Норала на мгновение покачнулась. Потом из ее горло полился
поток звуков.
Под нами подпрыгнуло то, что осталось от существа, понеслось вперед.
Развевались пламенные волосы Норалы; вокруг ее молочно-перламутрового тела
- и вокруг Руфи - начал образовываться сверкающий нимб.
На расстоянии я увидел сапфировую искру: дом Норалы. Стремительная
пирамида была теперь недалеко от него, и мне пришло в голову, что в этой
огромной фигуре не было ни шаров, ни меньших пирамид. А в том
уменьшившемся чудовище, что несло нас, кроме нескольких дрожащих кубов, на
которых мы стояли, кубов не было, только шары и пирамиды.
Сапфировая искра превратилась в блестящий шар. Мы продолжали
настигать большую пирамиду. И ни на мгновение Норала не переставала
испускать поток звуков, и не прекращался оглушительный вой.
Сапфировый шарик вырос, сталь большой сферой. Пирамида, которую мы
пытались настигнуть, перестроилась в огромный столб; основание столба
вырастило подпорки; и вот чудовище на этих подпорках переступило через дом
Норалы.
Вот синий купол совсем рядом, вот он уже под нами. Нас осторожно
спустили, поставили перед входом. Я посмотрел на сооружение, которое
принесло нас.
Я был прав: оно состояло только их шаров и пирамид; невероятно
гротескной фигурой нависло оно над нами.
И повсюду в нем видно было стремительное движение; отдельные части
его непрерывно перемещались. И вот оно исчезло в тумане, последовав за
большой пирамидой.
На лице Норалы было отчаяние, неуверенность, что-то необыкновенно
жалкое.
- Я боюсь! - услышал я ее шепот.
Она крепче обняла дремлющую Руфь; знаком пригласила нас войти. Мы
молча вошли в дом; она - за нами в сопровождении трех больших шаров и двух
пирамид.
У груды шелков она остановилась. Девушка доверчиво взглянула на нее.
- Я боюсь! - снова прошептала Норала. - Боюсь... за тебя!
Она нежно глядела на девушку, мягко и трепетно сияли галактики ее
глаз.
- Я боюсь, маленькая сестра, - прошептала она в третий раз. - Ты не
можешь, как я, пройти в огне. - Она помолчала. - Отдыхай до моего
возвращения. Эти останутся с тобой. Они будут тебя охранять и слушаться.
Она сделала знак пяти фигурам. Они выстроились вокруг Руфи. Норала
поцеловала девушку в глаза.
- Спи до моего возвращения, - прошептала она.
И, не взглянув на нас троих, вышла из комнаты. Я услышал вой,
затихающий на расстоянии.
Шары и пирамиды смотрели на нас, охраняя груду шелков, на которой
спала Руфь - как околдованная принцесса.
На голубой шар обрушивались звуки барабанов.
Барабаны судьбы!
Барабаны судьбы!
Означает ли их бой конец человечества?
28. БЕЗУМИЕ РУФИ
Долго стояли мы молча, в полутемной комнате, прислушиваясь,
погруженные в свои мысли. Громовая барабанная дробь продолжалась; иногда
они отступала, и тогда слышался стук тысяч пулеметов, удары тысяч
клепальщиков, одновременно ударяющих по тысячам металлических корпусов;
иногда гром стихал, сменяясь треском, будто метеоры ударялись в полую
сталь.
Но барабанный бой оставался все время, ритмичный, громовой. Руфь
спокойно спала, положив голову на руку; две большие пирамиды бдительно
стояли по обе стороны от нее; один шар застыл у ее ног, другой - у головы,
а третий расположился между нами и ею; и все бдительно смотрели на нас.
Что там происходит, на краю каньона, за воротами в утесах, за
завесой, в пропасти металлического чудовища? Какое сообщение передают
барабаны? О чем повествуют их громовые руны?
Вентнор прошел мимо шара-часового, склонился к спящей девушке. Ни
шар, ни пирамиды не шевельнулись; продолжали следить; этот их взгляд
