Я оглянулся: на сотни футов за нами уходил склон. Неприятный холодок
пробежал по коже: стоит магнитному сжатию ослабнуть, прекратиться, и ничто
не удержит нас от падения по склону. А в конце мы разобьемся, как яйца.
Мало утешало, что наше дыхание прервется задолго до этого ужасного конца.
- Вдоль шахты есть другие коридоры, - сказал Дрейк. - Я не очень
доверяю императору; вы знаете, его металлическому мозгу есть о чем думать,
кроме нас. Давайте попробуем проскользнуть в следующее отверстие... если
сможем.
Я отметил три таких коридора во время подъема; все они уходили
перпендикулярно нашей шахте.
Наше движение все более замедлялось. В ста ярдах вверху я видел еще
одно отверстие. Доберемся ли мы до него. Наше продвижение все медленней.
Теперь отверстие всего в ярде, но мы застыли, повисли на месте.
Дрейк охватил меня руками. С огромным усилием он бросил меня во вход.
Я упал на край, быстро повернулся, увидел, как он скользит вниз, протянул
к нему руки.
Он поймал их. От рывка у меня чуть не вывернуло плечи. Но я удержал
Дрейка.
Медленно начал пятиться в коридор, таща его за собой. Вот появилась
его голова, плечи, вот все извивающееся длинное тело. Дрейк лег рядом со
мной.
Минуты две мы лежали на спине и отдыхали. Я сел. Коридор широкий и
тихий; по-видимому, такой же бесконечный, как тот, из которого мы только
что спаслись.
Вдоль него, над нами, под нами тусклые маленькие глаза. Ни следа
движения; но если бы оно началось, у нас не было бы другого выхода, как
вернуться в убийственную шахту. Дрейк встал.
- Я голоден, - сказал он, - и хочу пить. Предлагаю поесть, попить и
приободриться.
Он снял корзину. Мы достали из нее еду и фляжки. Не разговаривали.
Каждый знал, о чем думает другой: нечасто - и хвала за это вечному закону,
который называют Богом, - случаются такие критические состояния, когда
речь кажется ненужной и сознание отказывается от нее, как от чего-то
тошнотворного.
Сейчас был как раз такой момент. Наконец я встал.
- Идем, - сказал я.
Коридор уходил от нас прямо, мы пошли по нему. Не знаю, сколько мы
прошли; казалось, много миль. Неожиданно коридор расширился и превратился
в обширный зал.
Зал был заполнен металлическими существами, он служил им гигантской
мастерской. Множество существ самых различных форм и размеров трудилось
тут. На полу лежали груды сверкающих руд, ряды слитков, металлических и
хрустальных. Повсюду: высоко и низко - пылали яйцеобразные огни, эти
большие и маленькие плавильные печи.
Перед одной из таких печей недалеко от нас стояло металлическое
существо. Его тело представляло собой двенадцатифутовую колонну из
небольших кубов. На вершине полый квадрат, образованный еще меньшими
блоками. Из центра этого квадрата выдавался стержень, увенчанный
двухфутовой плоской поверхностью еще одного куба.
С боков квадрата отходили длинные руки, образованные шарами и
оканчивавшиеся четырехгранником. Руки свободно двигались, поворачивались,
как на шарнирах, а их заостренные концы напоминали десяток молотов. Молоты
непрерывно били по предметам в форме наперстков; эти предметы попеременно
оказывались в ближайшей печи.
Существо казалось работником-гоблином, полностью поглощенным своим
занятием.
Машин были десятки; они не обращали на нас никакого внимания; мы шли
по огромной мастерской, как можно ближе прижимаясь к стене.
Мы миновали группу других фигур, которые стояли в ряд по двое; на
вершинах их были большие вращающиеся колеса, а в них гибкие щупальца
просовывали огромные слитки; мне показалось, что это то самое вещество, из
которого сделаны стены дома Норалы и основание пьедестала конусов.
Слитки исчезали во вращающихся колесах и снова появлялись из тонких
стройных цилиндров; их подхватывал ожидающий куб и скользил в сторону, а
его место тут же занимал другой. Сложные живые машины самых разнообразных
форм и размеров были заняты немыслимыми работами. Весь зал был полон шумом
гоблинов, треском троллей, звоном гномьих наковален, стуком молотов
кобольдов - пещера была заполнена металлическими Нибелунгами.
Мы оказались у входа в другой коридор. Его наклон, хотя и крутой, не
показался нам опасным.
Мы вошли в него; начали подъем; он длился, казалось, вечно. Наконец
впереди появились очертания еще одного входа, ярко освещенного. Мы подошли
ближе; остановились и осторожно выглянули.
И хорошо, что задержались: перед нами было открытое пространство,
пропасть в теле металлического чудовища.
Коридор открывался в него, как окно. Высунув голову, мы видели и
выше, и ниже себя сплошную стену. В полумиле впереди виднелась
противоположная стена. Над этим углублением туманное небо, и на его фоне
не более чем в тысячу футов над нами - черный край пропасти Города.
Далеко-далеко под нами орды металлических существ перебрасывались
через пропасть изогнутыми арками и прямыми мостами; мы знали, что они
должны быть гигантского размера, но расстояние превращало их в тропки.
Через эти мосты двигались целые толпы, и от них исходили молнии,
сверкания, призматические столбы света; подземный пурпур, расплавленная
синева, разноцветные лучи вздымались вверх от развернутых кубов, шаров и
пирамид, пересекавших мосты и несущих из мастерских сияющие плоды своей
загадочной работы.
А когда они проходили, мосты поднимались, сворачивались и исчезали в
стенах. Но тут же разворачивались другие, так что над пропастью всегда
висела их паутина.
Мы отпрянули, глядя друг на друга. Оба мы побледнели. Меня
попеременно бросало то в холод, то в жар. Я понял, что мы окончательно
заблудились в этом невероятном Городе, в теле металлического чудовища,
каким и был этот Город. Я испытывал отчаяние. Мы повернули и медленно
двинулись назад по наклонному коридору.
Мы прошли молча не менее ста ярдов, прежде чем остановились, тупо
глядя на отверстие в стене. Когда мы здесь проходили, отверстия не было; в
этом я был совершенно уверен.
- Оно открылось, после того как мы прошли, - прошептал Дрейк.
Вы всмотрелись в него. Проход узкий, ведет вниз. Несколько мгновений
мы стояли в нерешительности, оба испытывали одно и то же чувство: какой у
нас выбор среди окружающих опасностей? Вряд ли впереди большая опасность.
Оба пути живые, оба подчиняются чьей-то воле, над которой у нас не
больше власти, чем у мыши, попавшей в изготовленную человеком ловушку. К
тому же коридор вел вниз, хотя и не так круто, как первый; но тут все-таки
больше надежды добраться до выхода во внешнюю долину.
А если возвращаться прежним путем, придется снова пройти мастерскую и
зал конусов, где нас, несомненно, ждет опасность.
Мы вступили в новый коридор. Некоторое время он шел прямо, потом
повернул и начал полого подниматься; мы продолжали идти. И вдруг, не далее
ста ярдов от нас, хлынул поток мягкого свечения, прозрачного, полного
перламутровым блеском и розовыми тенями.
Как будто открылась дверь в светящийся мир. Из нее струился поток
сверкания, окатывал нас волнами. А вслед за ним донеслась музыка, если
можно так назвать могучие гармонии, звучные аккорды, хрустальные темы,
соединенные гирлянды нот, похожие на связки маленьких золотых
колокольчиков.
Мы двинулись к источнику света и музыки; и даже если бы захотели
остановиться и отойти, не смогли бы: сияние притягивало нас, как солнце
каплю воды, непреодолимо звала сладкая неземная музыка. Мы подошли ближе;
свет и звуки исходили из узкой ниши; мы заползли в нее - и остановились.
Перед нами был обширный, лишенный колонн свод, безграничный храм
света. Высоко, многими рядами танцевали и светили шары, похожие на неяркие
солнца. Не было бледного сияния замороженных лучей. Они пылали радостно,
точно вино из рубинов, которое джинны Эль-Шираза выжимают из волшебных
лоз; розово-белые шары, подобные грудям дев Вавилона, опаловые шары, шары
зеленые, как шепчущие весенние бутоны; шары великолепного багрянца,
солнца, от которых исходили певучие лучи розы, обрученной с жемчугом,
сапфировые и топазовые шары; шары, рожденные прохладными девственными
рассветами и величественными закатами.
Они плясали, эти бесчисленные шары. Раскачивались нитями, образуя
светящиеся рисунки. И лучи их ласкали мириады металлических существ,
раскрывавшихся им навстречу. Под лучами пульсировали огни кубов, шаров,
пирамид.
Мы увидели источник музыки - огромный предмет из множества
хрустальных труб, похожий на гигантский орган. Из окружающего сияния
собирались большие языки пламени, становились огненными знаменами и
вымпелами, устремлялись к хрустальным трубам и исчезали в них.
И трубы выпивали это пламя, превращая его в звуки!
Ревущие весенние ветры, шум водопадов и потоков - это изумрудные
огни; пламенные трубные звуки - розовые огни; переливы бриллиантов таяли,
превращаясь в серебряные симфонии, словно дымка Плеяд, преображенная в
мелодии; переменяющиеся гармонии, под звуки которых танцевали странные
солнца.
И тут я понял - с чувством благоговейного страха, с необъяснимым
ощущением святотатства - понял тайну этого волшебного зала.
В каждой пульсирующей розе - сердце диска, в каждом центре креста, в
лепестках каждой звезды были крошечные диски, крошечные кресты, крошечные
звезды, сверкающие так же, как большие.
Металлические дети, растущие, как кристаллы, из сверкающего сияния
под игру веселых огней.
Невероятный расцвет металла и хрусталя под колыбельные песни огней.
Родовой покой Города.
Лоно металлического чудовища!
Неожиданно вспыхнули стены ниши, крошечные глазки разглядывали нас,
как проснувшиеся и захваченные врасплох часовые. Ниша быстро закрылась,
так быстро, что мы едва успели отпрыгнуть в коридор.
Коридор ожил.
Нас подхватила сила. Понесла нас вверх. Далеко впереди появился
светлый квадрат, Он быстро рос. В нем виднелось аметистовое сверкание
большого кольца, что охватывает окружающие вершины.
Я повернул голову: коридор за нами закрывался!
Теперь отверстие было так близко, что сквозь него я видел панораму
долины. Стена сзади коснулась нас, начала выталкивать. Мы с отчаянием
прижимались к ней. Все равно что мухи, пытающиеся остановить гору.
Нас неумолимо толкало вперед. Вот мы уже в нише глубиной в ярд. Вот
стоим на карнизе в фут шириной.
С дрожью смотрели мы круто уходящую вниз стену Города. Гладкий
блестящий утес спускался на несколько тысяч футов до самого дна долины. И
никакой милосердный туман не скрывал, что ждет нас внизу. Вообще тумана не
было. С невероятной четкостью перед нами открылись все детали пропасти.
Мы качались на краю. Карниз под нами таял.
И, взявшись за руки, мы полетели вниз, прямо к смерти далеко внизу!
23. ПРЕДАТЕЛЬСТВО ЮРУКА
Правда ли, что время внутри нас самих, что, подобно пространству,
своему двойнику, оно лишь иллюзия человеческого сознания? Иногда часы
мелькают, как крылья колибри, а секунды, идут словно в свинцовых башмаках.
И правда ли, что когда угрожает смерть, сознание благодаря воле к
жизни покоряет эту иллюзию, продлевает время? Отшатываясь от забвения, мы
можем в мгновение воссоздать целые годы прошлого и будущего, продлевая
свое существование.
Как иначе объяснить медленность нашего падения, неторопливость, с
которой проплывала мимо стена?
И неужели это наказание - приговор, вынесенный за то, что мы
осквернили своими взглядами священное место, за то, что видели ковчег
