Фэнтези - Абрахам Меррит

Металлическое чудовище

                              Абрахам МЕРРИТ

                          МЕТАЛЛИЧЕСКОЕ ЧУДОВИЩЕ




                                ПРЕДИСЛОВИЕ

     До того, как нижеследующее изложение попало в мои руки, я никогда  не
встречался с его автором доктором Уолтером Т.Гудвином.
     Когда рукопись с описанием его приключений среди доисторических  руин
Нан-Матала на Каролинских островах ("Лунный бассейн")  была  передана  мне
Международной Научной Ассоциацией для подготовки к печати, доктора Гудвина
в Америке не было. Он пояснил, что еще слишком потрясен и угнетен; слишком
болезненны для него воспоминания о тех, кого он любил и с  которыми  -  он
был в этом уверен - никогда не встретится.
     Я знал, что он отправился в какой-то отдаленный район Азии в  поисках
определенных ботанических  образцов,  и  потому  с  большим  удивлением  и
интересом  воспринял  приглашение  президента   Международной   Ассоциации
встретиться с доктором Гудвином в определенном месте и в указанное время.
     Внимательно  изучая  документы,  связанные  с  Лунным  бассейном,   я
составил себе мысленное  представление  об  их  авторе.  Прочел  я  и  его
ботанические исследования, которые поставили его  выше  всех  американских
специалистов в этой области. Любопытное смешение точных научных  данных  и
поэтических описаний позволило мне уточнить свое мысленное  представление.
И я был рад, что угадал довольно точно.
     Президент Ассоциации познакомил  меня  с  крепким,  хорошо  сложенным
человеком чуть ниже среднего роста. У него оказался широкий,  но  довольно
низкий лоб, напомнивший мне покойного волшебника электричества  Стайнметца
[Чарлз Протеус Стайнметц, известный американский инженер и  изобретатель].
Под прямыми черными бровями добрые  проницательные  карие  глаза,  немного
печальные,  с  легким  оттенком  юмора;  глаза  одновременно  мечтателя  и
деятельного человека.
     Не старше сорока, решил я. Короткая заостренная бородка  не  скрывает
решительной твердой нижней челюсти и хорошей  формы  рта.  Волосы  густые,
черные, с проблесками седины: точки и полоски серебра, сверкающие  тусклым
металлическим блеском.
     Правая рука на перевязи и прижата  к  груди.  Приветствовал  он  меня
застенчиво. Протянул левую руку,  и,  когда  я  пожал  ее,  меня  поразило
странное, но приятное ощущение: тепло, чуть ли не электричество.
     Президент Ассоциации осторожно помог ему сесть.
     - Доктор Гудвин, - сказал он  мне,  -  еще  не  вполне  оправился  от
последствий своих приключений. Их суть он позже сам объяснит  вам.  А  тем
временем не согласитесь ли, мистер Меррит, прочесть это?
     Он протянул мне несколько листков, и, читая  их,  я  ощущал  на  себе
взгляд доктора Гудвина, ищущий, взвешивающий, оценивающий. Оторвав  взгляд
от письма, я увидел в его глазах новое выражение.  Застенчивость  исчезла;
взгляд его был дружеским. Очевидно, я прошел испытание.
     - Принимаете, сэр? - вежливо и серьезно спросил президент.
     - Принимаю? - воскликнул я. - Конечно! Для  меня  не  только  большая
честь, но и радость сотрудничать с доктором Гудвином.
     Президент улыбнулся.
     - В таком случае, сэр, мне нет  необходимости  тут  задерживаться,  -
сказал он. - Завершенная часть рукописи  у  доктора  Гудвина.  Вы  сможете
обсудить ее.
     Он поклонился  и,  прихватив  старомодную  шляпу  и  тяжелую  трость,
удалился. Доктор Гудвин повернулся ко мне.
     - Начну, - сказал он после небольшой паузы, - со встречи  с  Ричардом
Дрейком на поле голубых маков,  подобном  молитвенному  ковру  у  подножия
безымянной горы.
     Зашло солнце, стемнело, вспыхнули огни города, много  часов  Нью-Йорк
шумел вокруг, но я ни на  что  не  обращал  внимания,  слушая  рассказ  об
удивительной,   совершенно   необычной   драме   неизвестной   жизни,    о
необыкновенных существах, неведомых силах  и  о  непобедимом  человеческом
героизме - в тайных ущельях неисследованной Азии.
     Только на рассвете ушел я домой. И еще  много  часов  спустя  отложил
незавершенную рукопись, попытался уснуть, и сон мой был неспокоен.
                                                                 А. Меррит



                           1. ДОЛИНА ГОЛУБЫХ МАКОВ

     В великом тигле жизни, который мы зовем  нашим  миром,  в  еще  более
обширном тигле, называемом вселенной,  тайн  и  загадок  как  песчинок  на
берегу  океана.  Они   преодолевают   гигантские,   заполненные   звездами
пространства; таятся, крошечные, под ищущим глазом микроскопа. Они рядом с
нами, невидимые и неслышные, зовут нас, спрашивают, почему мы не слышим их
призывов, не видим их чудес.
     Иногда покров с глаз человека спадает, и он видит - и рассказывает  о
своих видениях. И тогда те, кто не видел, вопросительно  поднимают  брови,
насмехаются  над  ним,  а  если  видение   было   действительно   великим,
обрушиваются на него и уничтожают.
     Чем грандиозней тайна, тем яростнее оспаривается ее существование;  а
если она не так значительна, человек может сообщить свои  свидетельства  и
добиться, чтобы его выслушали.
     И для этого есть причина. Жизнь - это фермент, и  над  ней  и  вокруг
нее, изменяясь и перемещаясь, добавляя или  отбирая,  бьются  бесчисленные
силы, видимые и невидимые, известные и неизвестные. И человек, атом в этом
ферменте, цепляется за то,  что  кажется  ему  устойчивым;  и  совсем  без
радости встречает утверждения, что опирается он, так сказать, на сломанную
трость и не видит более прочной.
     Земля - это корабль, прокладывающий свой путь  по  неведомым  океанам
пространства, где есть неизвестные течения, тайные мели и рифы и где  дуют
непостижимые ветры космоса.
     И если к путникам, с трудом движущимся своим курсом, подходит некто и
заявляет, что курс неверен и карты нужно переделать, его вряд ли  встретят
приветливо!
     Поэтому люди привыкли осторожно рассказывать о тайнах.  Но  каждый  в
глубине сердца знает, что в реальность своего видения он должен верить.
     Я  разбил  свой  лагерь  в  необыкновенно  прекрасном  месте,   таком
прекрасном, что дыхание перехватывало и в груди начинало болеть; но  потом
охватывало ощущение спокойствия, как целительный туман.
     Я шел с самого начала марта. Теперь же была середина июля. И  впервые
с начала пути ощутил - не забытье, этого никогда не будет,  -  успокоение,
впервые со своего возвращения с Каролинских островов год назад.
     Нет необходимости останавливаться на этом - все это уже описано. И не
буду  говорить  о  причинах  своей  непоседливости:  те,  кто  читали  мой
предыдущий рассказ, знают их. Не нужно  также  описывать  шаги,  приведшие
меня в эту мирную  долину.  Достаточно  сказать,  что  однажды  вечером  в
Нью-Йорке, перечитывая свою, может быть, самую значительную работу - "Маки
и примулы Южного Тибета", результат моих путешествий  1910-1911  годов,  я
решил вернуться в эти тихие, заброшенные места. Только  там  мог  я  найти
что-то похожее на забвение.
     Я давно хотел изучить  некое  растение,  все  разновидности  той  его
формы, что растет на южных склонах  Эльбруса,  горного  хребта  в  Персии,
который тянется от Азербайджана на западе до Хорасана на востоке. Оттуда я
собирался следовать за модификациями этого растения в хребтах Гиндукуша  и
в  южных  отрогах  Транс-Гималаев  -  огромной  горной  цепи,  выше  самих
Гималаев, глубоко изрезанной ущельями и пропастями;  такое  название  этим
горам дал Свен Хедин в своем путешествии в Лхасу.
     После этого  я  собирался  по  горным  переходам  добраться  до  озер
Манасаровар, где, согласно легенде, растет светящийся пурпурный лотос.
     Честолюбивый проект, и очень опасный; но ведь сказано, что  серьезные
болезни требуют сильнодействующих средств; я знал,  что  пока  вдохновение
или какое-то сообщение не подскажет мне, как добраться до тех, кого я  так
люблю, ничто меньшее не утишит мою сердечную боль.
     И, откровенно  говоря,  я  чувствовал,  что  такого  вдохновения  или
сообщения никогда не будет, и потому конец меня не особенно беспокоил.
     В Тегеране я нашел необычного слугу; больше того, товарища, советника
и переводчика.
     Это китаец по имени Чу-Минг.  Первые  тридцать  лет  своей  жизни  он
провел в большом монастыре Палкхор-Чойнд в Гуанцзе, к западу от  Лхасы.  Я
не спрашивал у него, почему он оттуда ушел и как оказался в Тегеране.  Мне
просто  повезло,  что  он  из  монастыря  ушел,  а   я   нашел   его.   Он
отрекомендовался как лучший повар на десять тысяч миль от Пекина.
     Мы путешествовали почти три месяца: Чу-Минг. я  и  два  пони  с  моим
имуществом.
     Мы шли по горным дорогам, которые помнили эхо марширующих войск Дария
и орд сатрапов. Высокогорные пути Ахеменидов, да, и еще раньше они дрожали
от топота ног мириад богоподобных завоевателей-дравидов.
     Мы прошли древними иранскими тропами; дорогами  воинов  победоносного
Александра; прах македонцев, греков, римлян вздымался  вокруг  нас;  пепел
пламенного  честолюбия  Сасанидов  стонал  у  нас  под  ногами  -   ногами
американского ботаника, китайца и двух пони. Мы  проходили  ущельями,  чьи
стены отражали возгласы эфталитов, белых гуннов, разрушивших  мощь  гордых
Сасанидов; но и они сами, в свою очередь, пали перед турками.
     Мы вчетвером: два человека, два животных - прошли  путями  персидской
славы, позора и смерти Персии. И уже сорок дней  не  видели  мы  ни  одной
живой души, ни следа пребывания человека.
     Дичи было в изобилии; Чу Мингу иногда не хватало зелени,  но  мяса  -
никогда. Вокруг нас сумбур могучих вершин. Я знал, что мы находимся вблизи
слияния Гиндукуша с Транс-Гималаями.
     Утром из неровного ущелья мы вышли в очаровательную долину,  и,  хоть
было еще рано, я разбил палатку, решив до завтра никуда не двигаться.
     Долина напоминала гигантскую чашу, наполненную  спокойствием.  В  ней
жил  спокойный,  величественный,  невозмутимый  дух  -  как  непоколебимое
спокойствие, которое, согласно верованиям бирманцев, охватывает место, где
спит Будда. На востоке  начинался  гигантский  склон  безымянной  вершины,
через ущелье в нем  мы  пришли  сюда.  Вершина  была  увенчана  серебряной
шапкой, усаженной бледными изумрудами,  -  это  снежные  поля  и  ледники.
Далеко на западе другой серо-красный гигант вздымался, закрывая  выход  из
долины. На севере и юге  горизонт  представлял  хаотическую  линию  башен,
шпилей, минаретов, ступенчатых, куполообразных, и каждый  увенчан  короной
из серебра и зелени вечных снегов и льда.
     Вся  долина  представляла  собой  непрерывное  поле  голубых   маков,
блистающее под утренним небом середины июля. Маки на мили  тянулись  вдоль
пройденной нами тропы и уходили вперед на  мили,  которые  еще  предстояло
пройти.   Они   кивали,   склонялись   друг   к   другу,   казалось,   они
перешептываются,  вот-вот  поднимут  головы   и   посмотрят,   как   толпа
миниатюрных лазоревых фей,  посмотрят  полуозорно,  полудоверчиво  в  лица
охраняющих их венценосных гигантов. И  когда  поднимался  легкий  ветерок,
маки,  казалось,  сгибаются  под  легкой  походкой  невидимой   торопливой
принцессы.
     Как обширный молитвенный ковер, сапфировый, шелковый,  маки  тянулись
до серых подножий гор. Между их южной оконечностью и толпящимися вершинами
виднелся ряд поблекших коричневых низких холмов - будто увядшие и  усталые
старики в коричневой одежде,  лежат,  согнув  спины,  спрятав  лица  между
вытянутыми руками, упираясь ладонями в землю и касаясь ее лбом, - лежат  в
бессмертной позе преклонения.
     Я почти ожидал, что они встанут, - и тут на одном  каменистом  склоне
появился человек, неожиданно, с той внезапностью, в какой этих широтах при
необычном свете возникают предметы. Он стоял, разглядывая наш лагерь; и  в
это время рядом с ним показался нагруженный пони и  тибетский  крестьянин.
Первый помахал рукой и большими шагами начал спускаться с холма.
     Когда он приблизился, я внимательно разглядел его. Молодой гигант, на
добрых три дюйма  выше  шести  футов,  энергичная  голова  с  непослушными
черными волосами; приятное чисто выбритое лицо американца.
     - Я Дик Дрейк, - сказал он, протягивая  руку.  -  Ричард  Кин  Дрейк,
недавно военный инженер в армии дядюшки Сэма во Франции.
     - Меня зовут Гудвин, - я взял протянутую  руку,  тепло  пожал  ее.  -
Доктор Уолтер Т. Гудвин.
     - Ботаник Гудвин? Я вас знаю! - воскликнул он. - Вернее, знаю о  вас.
Мой отец восхищался вашими работами. Вы его знали, профессор Элвин Дрейк.
     Я кивнул. Итак, он сын Элвина Дрейка. Я знал, что Элвин умер  за  год
до начала этого моего путешествия. Но что его  сын  делает  в  этой  дикой
местности?
     - Гадаете, откуда я взялся? - ответил он на мой невысказанный вопрос.
- Короткая история. Война кончилась.  И  я  ощутил  непреодолимое  желание
какой-то перемены. И не смог придумать ничего более иного,  чем  Тибет.  Я
всегда хотел там побывать.  Ну,  и  поехал.  Решил  пробиться  напрямик  в
Туркестан. И вот я здесь.
     Молодой гигант сразу мне  понравился.  Несомненно,  подсознательно  я
ощущал необходимость в товарище. И даже подумал, возвращаясь с ним в  свой
маленький лагерь, не согласится ли он участвовать в моих путешествиях.
     Я хорошо знал труды его отца, и хотя меньше всего можно было ожидать,
что у Элвина Дрейка, сухого, чопорного, всегда погруженного в свои  опыты,
родится  такой  крепкий  сын,  я  подумал,  что  иногда   наследственность
совершает чудеса.
     Почти с благоговением слушал он, как я  инструктировал  Чу  Минга  по
поводу ужина, и потом  постоянно  поглядывал  на  китайца,  возившегося  с
кастрюлями.
     Пока готовилась еда, мы поговорили - немного и поверхностно,  обычные
новости и сплетни, какими делятся путешественники, встречаясь в  пустынных
местах. Но когда он расправлялся с приготовленными Чу Мингом  блюдами,  на
лице Дрейка появилось задумчивое выражение.
     Он вздохнул, доставая трубку.
     - Повар чудо, а не повар. Где вы его нашли?
     Я коротко рассказал ему.
     Потом мы замолчали. Неожиданно солнце скрылось  за  плечом  каменного
гиганта, охраняющего западный вход в долину; в долине  быстро  темнело,  в
нее вливался поток кристально-ясных теней. Это прелюдия  к  чуду  неземной
красоты, такого не увидишь нигде больше на Земле - закат в Тибете.
     Мы выжидательно смотрели на запад. Легкий прохладный ветерок подул со
склонов, как посыльный, пошептался с кивающими маками, вздохнул и  улетел.
Маки застыли. Высоко над головами засвистел коршун. И, будто по сигналу, в
западной части неба стали ряд за рядом  появляться  легкие  облака,  ныряя
головами вперед в путь заходящего солнца. И цвет их постепенно  менялся  -
от пятнисто-серебряного до светло-розового, доходя до глубокого алого.
     - Небесные драконы пьют кровь заката, - сказал Чу Минг.
     Как  будто  огромный  хрустальный  шар  опрокинулся  над  небом,  его
голубизна быстро сменилась  ясным  сверкающим  янтарем,  а  потом  так  же
стремительно  -  блистающим  фиолетовым  цветом.  Долину   залило   мягкое
зеленоватое освещение.
     И в этом свете крутые скальные откосы, как заколдованные, стали вдруг
сплющиваться.  Они  заблестели  и  одновременно  устремились  вперед,  как
огромные ломти бледно-изумрудного гагата, прозрачные, светящиеся, будто за
ними вспыхнуло кольцо маленьких солнц.
     Свет  потускнел,  горы  накинули  на  могучие  плечи  одеяния   цвета
аметиста. И тут с каждой покрытой снегом и  ледниками  вершины,  с  каждой
башни, минарета, шпиля брызнули разноцветные лучи,  целая  армия  радужных
призматических сияний, какой-то упорядоченный хаос радуг.
     Большие и  маленькие,  переплетающиеся  и  движущиеся,  они  окружили
долину невероятно прекрасным поясом, как будто сам бог света прикоснулся к
вечным скалам и вызвал их сверкающие души.
     По  темнеющему  небу  пробежала  розовая  полоска  живого   света   -
совершенно необычный чистый луч, при виде которого  у  наблюдателя  всегда
перехватывает горло, этот луч тибетцы называют тинг-па. Какое-то мгновение
розовый палец указывал на восток, затем изогнулся и медленно разделился на
шесть сверкающих розовых лент, медленно начал спускаться к восточной части
горизонта, где навстречу ему вспыхнуло туманное пульсирующее свечение.
     Я услышал, как Дрейк  с  трудом  перевел  дыхание.  Самому  мне  тоже
перехватило горло.
     Шесть лент раскачивались, двигались  из  стороны  в  сторону  по  все
увеличивающейся дуге, как будто свисают со скрывшегося за горизонтом шара,
который их породил, как маятники.
     Все быстрее и быстрее раскачивались шесть лучей - и затем  распались,
разделились, будто их сжала и разорвала невидимая гигантская рука.
     Какое-то  мгновение  оборванные  концы   бесцельно   дрожали,   потом
повернули вниз, устремились на восток, в хаос вершин, и быстро исчезли. На
долину опустилась ночь.
     - Боже! - прошептал Дрейк. - Как будто кто-то протянул  руку,  дернул
эти лучи и стащил их вниз - как ниточки.
     - Я тоже видел, - я недоумевающе пожал плечами. -  Видел.  Но  раньше
никогда подобного не было.
     - Целенаправленно, - прошептал Дрейк, - сознательно. Как будто кто-то
потянулся, поиграл лучами, разорвал  их  и  потащил  вниз,  словно  ивовые
прутья.
     - Это дьяволы, которые живут здесь, - дрожа, сказал Чу Минг.
     - Какой-то магнитный феномен. - Я  был  сердит  на  себя  за  приступ
паники. - Луч может изменить свое  направление,  проходя  через  магнитное
поле. Конечно, так оно и было. Несомненно.
     - Не знаю. - В голосе Дрейка звучало сомнение. - Нужно очень  сильное
магнитное поле, чтобы сделать это. Трудно себе представить. - Он  вернулся
к своей первой мысли. -  Но  это  было...  так  чертовски  сознательно,  -
повторил он.
     - Дьяволы... - бормотал испуганный Чу Минг.
     - Что это? - Дрейк схватил меня за руку и указал на  север.  Пока  мы
говорили, там появилась глубокая чернота, черный омут,  на  фоне  которого
чуть виднелись слабо светящиеся вершины.
     Гигантское туманно-зеленое огненное копье взметнулось из этой черноты
и устремилось к зениту; вслед за ним в небо взлетел  целый  лес  копий,  и
темнота стала будто черной рукой, держащей тысячу огненных копий.
     - Заря, - сказал я.
     - Да уж, мощная должна быть, - пробормотал Дрейк,  внимательно  глядя
на нее. - Вы заметили большое пятно на Солнце?
     Я покачал головой.
     - Больших я не видел. Вначале заметил на  рассвете  утром.  Зажигалка
для зари, это пятно. Я вам говорил... вы только посмотрите!  -  воскликнул
он.
     Зеленые  копья  отступили.  Чернота  сжалась   -   и   вдруг   начала
пульсировать волнами свечения, проникнутого полосками  сверкающих  вихрей,
словно бесчисленное войско танцующих светлячков.
     Все  выше  поднимались  валы,   фосфоресцирующе-зеленые   и   радужно
фиолетовые, призрачно желтые и  металлически  шафрановые,  как  светящийся
пепел от роз, потом они дрогнули, раскололись  и  образовали  великолепный
гигантский искрящийся занавес.
     Из-за  этого  колеблющегося  дрожащего  занавеса  появилось  обширное
световое кольцо. Вначале туманное, но постепенно  края  его  стали  резче,
пока в северной части неба не образовался великолепный круг  из  холодного
пламени. И вокруг него начала сворачиваться заря.
     Складки занавеса со всех сторон устремились  к  кольцу,  складываясь,
сгибаясь, они кипели, как пена на краю котла, а потом устремлялись внутрь,
как будто изо рта Эола; на знаменитой старой картине бог  сидит,  выдувает
изо рта ветры, обвевающие землю, и втягивает их обратно.
     Да, в  кольцо  рта  устремилась  заря,  образовав  сверкающий  столб,
достающий до земли. И тут же туман затянул небо,  скрыв  этот  невероятный
водопад.
     - Магнетизм? - прошептал Дрейк. - Думаю, нет!
     - Это в том месте, где разорвался тинг-па; и втянули его так же,  как
лучи, - сказал я.
     - Целенаправленно, - проговорил Дрейк. - Какая-то  чертовщина.  Дерет
по нервам... как металлическим  когтем.  Целенаправленная  чертовщина.  За
этим что-то разумное.
     - Разумное? Дрейк, что разумное может обрывать лучи садящегося солнца
и втягивать зарю?
     - Не знаю, - ответил он.
     - Дьяволы, - прохрипел Чу Минг. -  Дьяволы  ослушались  Будду...  они
стали сильны...
     - Как металлическим когтем! - выдохнул Дрейк.
     С запада издалека до нас донесся звук,  вначале  шепот,  потом  дикий
рев, пронзительный вой, треск. В тумане появился свет,  но  быстро  погас.
Снова треск, рев, вой, уходящий шепот.
     Тишина и темнота окутали долину голубых маков.



                             2. ОТПЕЧАТОК В СКАЛАХ

     Наступил рассвет. Дрейк спал хорошо. Но у меня не было его  юношеской
способности восстанавливаться, и  потому  я  долго  лежал,  без  сна  и  в
тревоге, и только перед самым рассветом задремал.
     За завтраком я обратился к тому, что стало моим искренним желанием.
     - Дрейк, - спросил я, - куда вы идете?
     - С вами, - рассмеялся он. - Я свободен и могу идти, куда  хочу.  Мне
кажется, кому-то нужно помочь  вам  присматривать  за  поваром.  Он  может
сбежать.
     Эта мысль, казалось, приводила его в ужас.
     - Отлично! - от всего сердца воскликнул я и протянул ему  руку.  -  Я
хочу пересечь этот хребет в направлении озер Манасаровар. Мне бы  хотелось
изучить тамошнюю флору.
     - Мне подходит все, что скажете, - ответил он.
     Мы скрепили рукопожатием наше партнерство и скоро  уже  двигались  по
долине к западному выходу из нее; наш объединенный караван  шел  за  нами.
Милю за милей шли мы  через  голубые  маки,  обсуждая  загадку  вчерашнего
вечера.
     В свете дня оттенок ужаса перед этим  событием  рассеялся.  В  потоке
яркого солнечного света не  было  места  загадкам  и  страху.  Улыбающиеся
сапфировые поля расстилались перед нами.
     Шепчущие игривые ветерки начинали временами сплетничать  с  кивающими
цветами. Стаи розовых вьюрков проносились над головой, иногда  среди  птиц
начинались ссоры; грациозные шалашники слетались к игривому  ручью,  вдоль
которого мы шли уже больше часа.
     Я, к своему удовлетворению, почти  доказал,  что  наблюдавшееся  нами
явления объясняется исключительными  атмосферными  условиями  этих  высот,
условиями такими уникальными, что здесь все  возможно.  Но  Дрейк  не  был
убежден.
     - Знаю, - сказал он. - Конечно, я все это понимаю -  наложение  слоев
теплого воздуха могло  исказить  лучи;  частицы  с  высших  уровней  могли
произвести впечатление этой свернутой зари. Признаю, что все это возможно.
Я даже признаю, что это вероятно, но, черт меня побери, док, если я в  это
верю. Я слишком ясно ощущал сознательную силу, кто-то знал, что делает,  -
и у него была для этого причина.
     Была уже середина дня.
     Чары долины действовали на нас, и мы  шли  медленно.  Западный  конец
приблизился, ясно стало видно ущелье, через которое нам предстояло пройти.
Но до темноты мы вряд ли до него доберемся, и мы  с  Дрейком  смирились  с
мыслью о еще одной ночи в  этой  мирной  долине.  Глубоко  задумавшись,  я
вздрогнул от его восклицания.
     Он смотрел на какое-то место в  ста  ярдах  справа  от  нас.  Я  тоже
взглянул туда.
     Утесы возвышались едва в полумиле отсюда. Когда-то  в  них  произошел
камнепад. И эти камни образовали насыпь, мягко спускающуюся ко дну долины.
Ива и черная ольха, изогнутые березы и тополи  находили  здесь  почву  для
своих корней и закрыли всю насыпь, и видны были только ее  края  у  самого
начала луга.
     В центре этой насыпи, начинаясь на полпути от склонов и  протягиваясь
на цветущее поле, виднелся гигантский отпечаток.
     Серо-коричневый, он четко выделялся на зеленом фоне насыпи и  голубом
- поля, прямоугольник тридцати футов  шириной  и  двухсот  длиной,  задняя
часть слегка закруглена, а от передней, подобно когтям, отделялись  четыре
треугольника двадцати футов длиной каждый.
     Чрезвычайно похоже на след ноги, но  какое  существо  может  оставить
такой след?
     Я побежал к склону, Дрейк опередил меня. Остановился в том месте, где
- если это действительно след - начинались когти.
     След свежий. На краю обломанные кусты и расколотые деревья, их  белая
древесина разрублена будто ятаганом.
     Я  ступил  на  сам  след.  Поверхность  гладкая,   будто   специально
выровненная; я склонился, не  веря  собственным  глазам.  Камень  и  земля
раздавлены,  уплотнены,  сжаты  в   гладкий,   микроскопически   зернистый
материал, и в него, как ископаемые, вдавлены еще сохраняющие свой  голубой
цвет маки. Сильный циклон может  пробить  соломинкой  дюймовую  доску,  но
какая сила могла втиснуть эти нежные цветки, как  инкрустацию,  в  твердую
поверхность камня?
     Я вспомнил ночной рев, треск, странное свечение.
     - Вот что мы слышали, - сказал я. - Звуки - это их вызвало.
     - Нога Шин-дже! - Голос Чу Минга дрожал. -  Здесь  прошел  повелитель
ада!
     Я перевел Дрейку его слова.
     - У повелителя ада всего одна нога? - вежливо спросил Дрейк.
     - Он перешагивает через горы, - ответил Чу Минг.  -  На  той  стороне
другой отпечаток. Шин-дже проходил по горам и ступил сюда.
     Я снова перевел.
     Дрейк оценивающе взглянул на вершину.
     - Около двух тысяч футов, - решил он. - Ну,  если  Шин-дже  соблюдает
наши  пропорции,  примерно  так   и   получается.   Ступня   такой   длины
соответствует ноге в две  тысячи  футов.  Да,  он  мог  перешагнуть  через
вершину.
     - Вы серьезно? - спросил я.
     - Какого дьявола! - воскликнул он. - Я не спятил!  Это  не  отпечаток
ноги.  Это  совершенно  невозможно.  Посмотрите,  с  какой  математической
точностью обрезаны края, словно штемпелем...
     - Да, мне это напоминает штамп. Прижатый с невероятной силой.  Как...
как гигантская металлическая печать в руках гор. Отпечаток... печать...
     - Но зачем? - спросил я. - С какой целью...
     - Лучше спросите, откуда взялась эта дьявольская сила, - сказал он. -
Посмотрите: кроме этого отпечатка, больше ни следа. Деревья и кусты,  маки
и трава не тронуты.
     - Как могло то, что сделало этот отпечаток, больше ничего не тронуть?
Вряд ли объяснение Чу Минга делает все это более понятным.
     Я осмотрелся. Действительно. Если  не  считать  отпечатка,  ни  следа
необычного, все нормально.
     Но достаточно и отпечатка!
     - Я думаю, нам нужно поторопиться и до темноты добраться до ущелья, -
выразил Дрейк мою мысль. - Я готов встретиться с  чем  угодно,  но  но  не
хочу, чтобы меня впечатали в камень, как цветок в книжке  стихотворений  у
какой-нибудь девушки.
     Уже в сумерках мы из долины вышли в проход.  И  прошли  по  нему  еще
целую милю, прежде чем полная темнота не  заставила  нас  разбить  лагерь.
Ущелье сужалось. Противоположные стены были разделены всего сотней  ярдов.
Но мы не  возражали  против  этой  близости,  совсем  нет!  Их  прочность,
неизменность внушала уверенность.
     Найдя глубокую нишу, способную вместить весь караван, мы  вошли  туда
вместе с пони, и я был  рад  провести  тут  ночь,  каким  бы  ни  оказался
рассвет. Мы поужинали хлебом с чаем и, уставшие до мозга костей,  улеглись
на жесткую каменную поверхность. Я спал крепко, и лишь раз  или  два  меня
будили стоны Чу Минга; ему снилось что-то страшное. Не знаю, была ли  заря
на рассвете, да это меня и не интересовало. Спал я без сновидений.



                               3. РУФЬ ВЕНТНОР

     Нас разбудил проникающий в нишу рассвет. Выводок  куропаток  оказался
поблизости, и мы подстрелили трех. Хорошо позавтракали и чуть погодя пошли
дальше по ущелью.
     Оно постоянно, хотя и полого шло под уклон, и потому я  не  удивился,
увидев вскоре субтропическую  растительность.  Гигантские  рододендроны  и
древесные папоротники уступили место рощам  стройных  копеков  и  крепкого
бамбука. Мы добавили к своим  запасам  несколько  снежных  куропаток,  они
оказались  далеко  от  своего  обычного   местожительства   -   вершин   и
высокогорий.
     Мы шли весь день, и, когда вечером разбили лагерь, сон сразу  овладел
нами. Через час после рассвета мы снова  были  в  пути.  Сделали  короткий
привал для ленча и двинулись дальше.
     Около двух часов дня мы впервые увидели руины.
     Высокие, поросшие зеленью стены каньона уже давно начали  сближаться.
Вверху, между их краями, широкая  полоса  неба  напоминала  фантастическую
реку, сверкающую,  ослепляющую;  каждый  выступ  стен  озарялся  жемчужным
светом.
     Мы  как  будто  все  больше  углублялись  в  этот   небесный   поток,
становилось  заметно  темнее,  появились  призрачные   зеленоватые   тени,
движущиеся    завесы    просвечивающего    аквамарина,     ясные     дымки
серовато-зеленого хризолита.
     Свет стал более слабым, тусклым,  но  не  утратил  своей  хрустальной
ясности. Небесная река над нашими головами превратилась в ручей,  в  узкую
щель, неожиданно совсем исчезла. Мы  оказались  в  туннеле  со  стенами  и
потолком из папоротников вперемежку с красноватыми  орхидеями,  ярко-алыми
грибами и золотым мхом. И сразу же вышли под прямые лучи солнца.
     Перед нами была широкая  зеленая  чаша  в  руках  окружающих  вершин;
мелкая, круглая, как будто в час, когда все еще не  застыло,  Бог  надавил
тут пальцем. Вокруг толпились горы, наклоняя головы и заглядывая в долину.
     Осмотрев углубление, я решил, что оно примерно  милю  в  диаметре.  В
него ведут три хода: щель в северном склоне, тот  туннель,  через  который
прошли мы. А третий  путь  уходил  по  северному  откосу  и  скрывался  за
выступом скалы.
     Широкая дорога, совершенно очевидно выбитая в горах руками  человека.
Древняя дорога, за которой виднелись бесчисленные годы.
     А от долины нам навстречу устремилась сама душа одиночества.
     Никогда в жизни не испытывал я такого одиночества, как при виде  этой
зеленой чаши. Оно  было  ощутимым,  осязаемым...  как  будто  исходило  из
какого-то загадочного источника. Омут отчаяния...


     На середине долины начинались развалины. Странно они выглядели. Двумя
рядами тянулись они по дну долины.  Прижимались  к  утесам.  От  центра  к
южному краю долины уходила изгибающаяся линия руин.
     Пролеты расколовшихся циклопических ступеней лестницы вели к  вершине
утеса, там стояла разрушенная крепость.
     В целом развалины напоминали колоссальную фигуру -  старухи,  ведьмы,
она лежала ниц, неподвижно, безжизненно, прижимаясь к  основаниям  утесов.
Нижние ряды - ноги, центральная группа развалин -  тело,  верхние  ряды  -
протянутые руки, лестница - шея, а над ней голова -  древняя  крепость,  с
двумя большими круглыми отверстиями  в  стене  северного  склона;  мертвая
высохшая голова смотрела, следила.
     Я  взглянул  на  Дрейка:  лицо  у  него  напряженное,   чары   долины
подействовали и на него. Китаец и тибетец  перешептывались,  на  их  лицах
было выражение ужаса.
     - Что-то тут не  так!  -  Дрейк  повернулся  ко  мне,  и  напряженное
выражение его лица осветилось легкой улыбкой.  -  Но  я  предпочитаю  идти
вперед, чем возвращаться. Что скажете?
     Я кивнул, любопытство победило чувство страха. Держа ружья  наготове,
мы начали спускаться. Слуги и пони шли за нами.
     Как я сказал,  углубление  было  мелкое.  Мы  шли  по  старому  пути,
уходящему от туннеля, спускаться было легко. Тут  и  там  рядом  с  тропой
поднимались большие разбитые прямоугольники. Мне казалось, что я  вижу  на
них следы резьбы: разинутую зубастую пасть дракона, очертания  чешуйчатого
тела, огромные крылья, как у летучей мыши.
     Но вот мы приблизились к первому ряду  развалин,  которые  уходили  к
центру долины.
     Чуть не потеряв сознание, я упал на Дрейка, цепляясь за него.
     На нас устремился поток бесконечной безнадежности, он  вился  вокруг,
затоплял нас, призрачными  пальцами,  с  которых  падали  капли  отчаяния,
сжимал нам сердце. Казалось,  он  исходит  от  каждой  развалины,  потоком
стремится по дороге, затопляет нас, поглощает, душит.
     Невидимый, он был осязаем, как  вода;  касался  каждого  нерва.  Меня
охватила крайняя усталость, желание упасть на камни, откатиться в сторону.
Умереть. Я чувствовал, как дрожит Дрейк, знал, что она напрягает последние
остатки сил.
     - Держитесь, - шептал он, - держитесь...
     Тибетец закричал  и  побежал,  пони  устремились  за  ним.  Я  смутно
вспомнил, что на моем пони бесценные образцы;  но  гнев  тут  же  забылся,
поглощенный отчаянием. Я услышал всхлип Чу Минга, увидел, как он падает.
     Дрейк наклонился, поднял его на ноги. Мы повели его между  собой,  он
руками обнимал нас за шею. И вот, как пловцы, наклонив вперед  головы,  мы
начали пробиваться сквозь невидимый необъяснимый поток.
     Тропа постепенно начала подниматься, и сила потока  ослабла,  ко  мне
возвращалась уверенность,  уходило  ужасное  стремление  сдаться  на  волю
потока, позволить ему унести меня. Вот мы уже  у  подножия  циклопического
пролета, вот на полпути вверх по лестнице, вот  уже  у  стен  крепости,  и
поток все мелел, мелел, и мель превратилась в сухую  устойчивую  почву,  а
невидимый водоворот остался позади.
     Мы  распрямились,  переводя  дыхание,  опять  как  пловцы,  с  трудом
добравшиеся до берега.
     В разрушенном портале еле заметное движение.
     Там показалась девушка. Ружье выпало из ее рук. Она побежала прямо  к
мне.
     И в этот момент я ее узнал.
     Руфь Вентнор!
     Девушка добежала до меня, обняла мягкими руками  и  с  облегчением  и
радостью заплакала.
     - Руфь! - воскликнул я. - А вы что здесь делаете?
     - Уолтер! - всхлипывала она. - Уолтер Гудвин! О,  слава  Богу!  Слава
Богу!
     Она оторвалась от меня, перевела дыхание, потрясенно рассмеялась.
     Я быстро осмотрел ее. Если не считать выражения страха, та  же  Руфь,
которую я знал три года назад: большие синие глаза, то очень серьезные, то
озорные;  миниатюрная  нежная  фигура;  прекрасная  кожа;  дерзкий  носик;
сияющие вьющиеся локоны.
     Дрейк виновато кашлянул. Я представил его.
     - Я... я смотрела, как вы сражаетесь  с  этой  ужасной  ямой.  -  Она
вздрогнула. - Не узнала вас, не знала, кто вы: друзья или враги, но сердце
мое чуть не остановилось от жалости к вам, Уолтер, - выдохнула она. -  Что
это может быть... там?
     Я покачал головой.
     - Мартин вас не видел, - продолжала она.  -  Он  следит  за  дорогой,
ведущей наверх. А я побежала вниз - помочь.
     - Март следит? - переспросил я. - За чем следит?
     - Я... - она как-то  странно  колебалась.  -  Лучше  я  вам  расскажу
сейчас. Это так странно, так невероятно...
     Через разбитый портал Руфь провела нас в крепость. Она оказалась  еще
грандиознее, чем я себе представлял. Пол обширного помещения, в которое мы
вошли, был усеян обломками, упавшими с потрескавшегося сводчатого потолка.
Сквозь щели в потолке пробивался дневной свет.
     Через обломки мы прошли к широкой полуразрушенной  лестнице,  ведущей
наверх; Руфь шла впереди. И оказались у одного из черных, подобных  глазам
отверстий. В  отверстие  отчетливо  видна  была  древняя  дорога.  На  нее
внимательно смотрел человек с ружьем в руках. Я узнал в нем  Вентнора.  Он
не слышал нашего приближения.
     - Мартин, - негромко позвала Руфь.
     Он повернулся. Луч света из трещины  упал  ему  на  лицо,  выделил  в
полутьме. Я увидел спокойные серые глаза, умное лицо.
     - Гудвин! - закричал он, соскакивая с камней,  на  которых  сидел,  и
тряся меня за плечи. - Если бы я молился - именно об этом  я  молился  бы.
Как вы здесь оказались?
     - Просто блуждаю, Март, - ответил я. - Но Боже, как я рад вас видеть!
     - Каким путем вы пришли? - спросил он. Я показал на юг.
     - Через долину? - недоверчиво спросил он.
     - Дьявольское место, - вмешался Дрейк. -  Стоило  нам  наших  пони  и
всего моего вооружения.
     - Ричард Дрейк, - сказал я. - Сын старого Элвина. Вы его знали, Март.
     - Хорошо знал! - воскликнул Вентнор, пожимая Дрейку руку. - Он хотел,
чтобы я отправился на Камчатку за каким-то проклятым веществом для  одного
из его дьявольских экспериментов. Как он?
     - Умер, - кратко ответил Дрейк.
     - О! - сказал Вентнор. - Простите. Это был великий человек.
     Я коротко рассказал ему о своих странствиях и о встрече с Дрейком.
     - Вот это место... - задумчиво сказал он.  -  Будь  я  проклят,  если
знаю, что это такое. Может быть, газ... какой-то. Если бы не он, мы бы уже
два дня назад убрались из этой дыры. Я уверен, что это газ. И сейчас  его,
должно быть, меньше, чем утром. Мы попытались тогда пройти и не смогли.
     Я его почти не слушал. Вентнор нашел объяснение, которое не приходило
мне в голову. Должно быть, в долине  действительно  скопился  газ;  так  в
шахтах накапливается метан, заполняет ямы, струится по штрекам. Может быть
- какой-то бесцветный, лишенный запаха газ с  неизвестными  свойствами;  и
все же...
     - Вы пробовали воспользоваться респираторами? - спросил Дрейк.
     - Конечно, - ответил Вентнор. - Прежде всего. Но они бесполезны. Газ,
если, конечно, это газ, проникает не только сквозь нос и рот, но и  сквозь
кожу. Мы просто не могли идти, вот и все.  Но  вы-то  прошли.  Может,  нам
попытаться сейчас снова? - энергично спросил он.
     Я почувствовал, что бледнею.
     - Нет... не сейчас, - ответил с трудом.
     Он понимающе кивнул.
     - Понятно, - сказал он. - Ну, что ж, подождем немного.
     - Но почему вы здесь остаетесь? Почему не ушли по дороге в горы? И за
чем следите? - спросил Дрейк.
     - Давай, Руфь, - улыбнулся Вентнор. - Расскажи. В  конце  концов  это
ведь был твой прием.
     - Март! - воскликнула она, покраснев.
     - Ну... восхищались-то они не мной! - Он рассмеялся.
     - Мартин! - снова воскликнула она и топнула.
     - Давай, - сказал он. - Я занят. Мне нужно наблюдать.
     - Ну... - неуверенно начала Руфь. - Мы пробирались в  Кашмир.  Мартин
хотел там что-то  посмотреть.  Мы  пошли  по  горным  проходам.  Это  было
примерно месяц назад. На четвертый день мы увидели дорогу, ведущую на юг.
     - И решили двинуться по ней. Дорога очень старая  и  заброшенная,  но
она вела в нужном направлении. Вначале мы оказались  в  невысоких  холмах,
потом у основания большого хребта и наконец в самых горах - и  тут  дорога
кончилась.
     - Завал! - вмешался Вентнор. - Завал  -  и  все!  Перекрыта  огромной
насыпью. Мы не смогли пройти.
     - Поэтому мы стали искать обход, - продолжала Руфь. -  Но  никуда  не
могли выйти.
     - Ничего не нашли, - сказал Вентнор. - Боже! Как я  рад  видеть  вас,
Уолтер Гудвин! Поверьте, правда. Однако... продолжай, Руфь.
     - В конце второй недели, - сказала она, - мы поняли, что заблудились.
Мы оказались в глубине хребта. Вокруг огромные  покрытые  снегом  вершины.
Ущелья, долины, каньоны, по которым мы  пробовали  пройти,  вели  во  всех
направлениях: на восток и на запад, на север и на юг.
     - Лабиринт, и мы как будто  все  углублялись  в  него.  Ни  малейшего
признака человека. Как будто  мы  первые  люди,  оказавшиеся  здесь.  Дичи
изобилие. Проблема пищи нас не тревожила. Мы знали, что  рано  или  поздно
найдем выход. И не беспокоились.
     - Пять ночей назад мы  заночевали  у  входа  в  прекрасную  небольшую
долину. Над ней небольшой холм, похожий на  наблюдательную  вышку.  Вокруг
деревья, как часовые.
     - Мы разожгли на холме костер; потом  поели,  и  Мартин  уснул.  А  я
сидела, любуясь небом и прекрасной долиной. Ничего не слышала,  но  что-то
заставило меня вскочить и оглянуться.
     - На самом краю освещенного пространства стоял человек и  смотрел  на
меня.
     - Тибетец? - спросил я.  Она  покачала  головой,  в  глазах  ее  было
беспокойство.
     - Совсем нет,  -  повернулся  к  нам  Вентнор.  -  Руфь  закричала  и
разбудила меня. Я успел бросить на него взгляд, прежде чем он исчез.
     - На плечах короткий пурпурный плащ. Грудь покрыта тонкой  кольчугой.
Ноги в мягкой обуви с ремнями до  колен.  У  него  был  небольшой  круглый
обитый кожей щит и короткий обоюдоострый  меч.  На  голове  шлем.  Короче,
такие жили две тысячи лет назад.
     И он рассмеялся, видя наше изумление.
     - Продолжай, Руфь, - сказал он, возвращаясь к своим наблюдениям.
     - Но Мартин не видел его лица, - продолжала она. - А я хотела бы  его
забыть. Белое, как и у меня, Уолтер, но жестокое,  такое  жестокое;  глаза
сверкали, и он смотрел на меня, как... работорговец. Мне стало  стыдно,  я
хотела укрыться.
     - Я закричала, и Мартин  проснулся.  Когда  он  пошевелился,  человек
отступил с освещенного места и  исчез.  Я  думаю,  он  не  видел  Мартина,
считал, что я одна.
     - Мы подбросили дров в костер, передвинулись в глубь деревьев.  Но  я
не могла уснуть... сидела час за часом,  держа  в  руке  пистолет,  -  она
похлопала по автоматическому пистолету у себя на поясе,  -  ружье  держала
рядом.
     - Часы тянулись... ужасно медленно.  Наконец  я  задремала.  А  когда
проснулась, наступил рассвет и...  -  она  прикрыла  глаза  рукой,  -  два
человека смотрели на меня. Один из них тот, которого я видела раньше.
     - Они говорили, - снова прервал ее Вентнор, - на древнеперсидском.
     - Древнеперсидский? - недоверчиво переспросил я.
     - Да, - он кивнул. - Я хорошо знаю современный персидский  и  неплохо
владею  арабским.  Современный  персидский,  как  вы  знаете,   происходит
непосредственно от языка Ксеркса, Кира, Дария, которого победил  Александр
Македонский.  Он  изменился,  главным  образом   благодаря   заимствованию
большого количества арабских слов. Ну так вот... в языке, на  котором  они
говорили, не было ни следа арабского влияния.
     - Звучит, конечно, странно, но я легко все понимал.  Они  говорили  о
Руфи. Если говорить точнее, они обсуждали ее с большой откровенностью...
     - Мартин! - гневно воскликнула она.
     - Ну, ладно, - полувиновато продолжал он.  -  Кстати,  я  видел,  как
подбиралась эта парочка. Ружье у меня было  под  рукой.  Поэтому  я  лежал
спокойно и слушал.
     - Вы  понимаете,  Уолтер,  что  когда  я  увидел  этих  двоих,  будто
материализовавшихся из призрачных орд Дария, мое научное любопытство  было
возбуждено... чрезвычайно. Поэтому я не очень обращал внимание на то,  что
они говорили; не только потому, что считал, что Руфь спит; я понимал,  что
понятия о вежливости и о допустимости выражений со временем меняются...  а
эти джентльмены, совершенно очевидно, принадлежали к ушедшим тысячелетиям.
Ну, во всяком случае меня сжигало любопытство.
     - Они говорили о том удовольствии, какое получит при виде Руфи  некая
загадочная  личность.  К  этой  личности  они  относились  со  страхом   и
почтением. Я  уже  подумал,  сколько  еще  любопытство  антрополога  будет
удерживать меня, но тут проснулась Руфь.
     - Она вскочила, как маленькая  фурия.  Выстрелила  прямо  в  них.  Их
удивление было... смехотворным.  Я  понимаю,  это  звучит  невероятно,  но
похоже, они понятия не имеют об огнестрельном оружии. Во всяком случае так
они себя вели.
     - Просто побежали в заросли. Я выстрелил в них,  но  промахнулся.  Но
Руфь не промахнулась; одного из них она ранила, он оставил кровавый след.
     - Но мы по нему не пошли. Пошли в противоположном направлении - и как
можно быстрее.
     -  Ни  днем,  ни  ночью  ничего  не  произошло.  На  следующее  утро,
поднимаясь по склону, мы заметили  впереди,  в  нескольких  милях,  в  том
направлении, куда мы двигались, какой-то блеск. Немного погодя  показалось
примерно двести человек.
     - Действительно, люди Дария. Жители  Персии,  которой  уже  несколько
тысячелетий не существует. Невозможно не узнать их большие,  крытые  кожей
щиты, огромные луки, копья, их доспехи.
     - Они прошли  мимо;  мы  начали  отступать,  путая  следы.  Ночью  не
разводили костер; следовало бы отпустить  нашего  пони,  но  мы  этого  не
сделали. На нем были мои инструменты и оружие, и я чувствовал, что все это
нам пригодится.
     - На следующее утро мы увидели другой отряд - а может, тот же  самый.
Снова повернули. Пробирались поросшей деревьями равниной и  наткнулись  на
древнюю дорогу. Она вела на юг, снова в горы. Мы двинулись по ней.  И  она
привела нас сюда.
     - Как вы видите, это не самое удобное  место.  Направились  мы  через
долину к тому ущелью, о вашем входе мы ничего не знали. В долине  было  не
очень приятно. Но мы смогли тогда пройти.
     - Прошли. Но когда собрались углубиться в ущелье,  оттуда  послышался
страшный рев и треск.
     Я вздрогнул и бросил взгляд на Дрейка; тот внимательно слушал  каждое
слово Вентнора.
     - Звуки такие необычные, такие... обескураживающие.  Мы  не  решились
туда идти. А неприятное ощущение в долине быстро усиливалось.
     - Мы как можно быстрее вернулись в крепость. А когда в следующий  раз
попытались спуститься в долину, поискать другой  выход  -  не  смогли.  Вы
знаете почему, - резко закончил он.
     - Но люди в древнем вооружении. Люди из времен Дария, - Дрейк нарушил
молчание после этого поразительного рассказа. - Это невероятно!
     - Да, - согласился Вентнор. - Но они были. Конечно, я  не  утверждаю,
что это остатки армии Дария. Может, еще от Ксеркса... или Артаксеркса.  Но
они, несомненно,  были,  Дрейк,  это  точное  повторение  жителей  древней
Персии.
     - Похоже на  ожившее  настенное  изображение  с  могилы  Хосровов.  Я
упомянул Дария, потому что  это  кажется  мне  наиболее  вероятным.  Когда
Александр Великий разгромил его империю, он проделал это очень  тщательно.
К побежденным тогда не проявляли  снисхождения.  И  вполне  вероятно,  что
население одного или двух городов на пути Александра решило не  дожидаться
его прихода, а поискать убежища.
     - Естественно, они ушли в почти недоступные горные хребты.  И  ничего
невероятного нет в предположении, что здесь  они  нашли  убежище.  Во  все
историческое время эта  местность  почти  неизвестна.  Нашли  какую-нибудь
защищенную горами, легко охраняемую долину и решили временно поселиться  в
ней, построили  город,  создали  правительство;  короче  говоря,  залегли,
пережидая, пока кончится буря.
     -  Почему  они  остались?  Ну,  может,  им  на  новом  месте   больше
понравилось. А может, какая-то случайность преградила им выход - обвал или
оползень закрыл проход. Десятки возможных предположений.
     - Но те, что охотились за вами, не были закрыты, - возразил Дрейк.
     - Да, - печально согласился Вентнор. - Да, не были. Может, мы  прошли
на их территорию неизвестным им путем. А  может,  они  сами  нашли  другой
выход. Не знаю. Но знаю, что я их видел.
     - Эти звуки, Мартин, - сказал я: он  описал  то,  что  мы  слышали  в
долине. - Вы с тех пор их не слышали?
     - Слышали, - ответил он после недолгого колебания.
     - И вы считаете, что эти... солдаты все еще охотятся за вами?
     - Не сомневаюсь, - жизнерадостно ответил он. - Они не похожи на  тех,
кто легко отказывается от добычи... мы им должны  были  показаться  новой,
интересной и потому очень желанной добычей.
     - Мартин, - решительно спросил я, - где ваш пони? Мы попытаемся снова
пройти  долиной.  Немедленно.  С  нами  Руфь.  Против  такого   количества
противников нам не выстоять.
     - Вы считаете, что сможете пройти?



                              4. МЫСЛЯЩИЙ МЕТАЛЛ

     Облегчение и оживление в голосе выдали напряжение и тревогу,  которые
Вентнор до сих пор удачно скрывал; меня охватил стыд  за  свой  страх,  за
нежелание снова углубляться в долину.
     - Конечно. - Я снова овладел собой. - Дрейк, вы согласны?
     - Да, - ответил он. - Да. Я  присмотрю  за  Руфью...  гм...  я  хотел
сказать, за мисс Вентнор.
     Легкая улыбка появилась на лице Вентнора и тут же исчезла;  лицо  его
снова стало серьезным.
     - Подождите, - сказал он. - Я принес с собой несколько... образцов из
ущелья, откуда слышались звуки. Нужно взять их с собой.
     - Что за образцы? - оживленно спросил я.
     - Положил их в безопасное место, - продолжал он. - Мне  кажется,  они
гораздо интереснее, чем эти вооруженные люди, - и гораздо  важнее.  Мы  их
должны взять с собой.
     - Идите с Руфью, вы и Дрейк, и взгляните на них. И принесите их назад
вместе с пони. Тогда мы  двинемся.  Несколько  минут  не  имеют  значения,
вероятно, но все же торопитесь.
     И он снова начал наблюдать. Приказав Чу Мингу  оставаться  с  ним,  я
вслед за Руфью и Дрейком спустился  по  разрушенной  лестнице.  Внизу  она
подошла ко мне, положила на плечи свои маленькие руки.
     - Уолтер, - выдохнула она, - я  боюсь.  Я  так  боюсь,  что  даже  не
решаюсь сказать об этом Марту. Они ему тоже не понравились, эти  маленькие
предметы, которые вы увидите. Они ему не понравились, и он не хочет, чтобы
я поняла, насколько.
     - Но что это такое? И что в них страшного? - спросил Дрейк.
     - Сами увидите! - И она медленно, почти неохотно повела нас в глубину
крепости. - Они лежат грудой у входа в ущелье, в котором мы слышали звуки.
Мартин унес их в мешке, прежде чем мы убежали из ущелья.
     - Они странные, как будто себе на уме; я чувствую, словно  это  самые
кончики когтей невероятно огромной кошки,  которая  притаилась  за  углом,
ужасной кошки, размером с гору, - задыхаясь, выговорила Руфь.
     Пробираясь между обломками, вы вышли  в  открытый  центральный  двор.
Здесь из разрушенного каменного бассейна бил чистый ключ; у древней  стены
сосредоточенно пасся пони. Из его корзины Руфь  достала  большой  холщовый
мешок.
     - Чтобы нести их, - сказала она, вздрогнув.
     Через остатки большой двери мы прошли в  другое  помещение,  большее,
чем предыдущее; и оно  было  лучшей  сохранности,  потолок  не  разбит;  в
помещении после яркого солнечного света двора было полутемно.  В  середине
Руфь остановила нас.
     Передо мной находилась трещина шириной в два фута, расколовшая пол  и
уходившая в неосвещенную черную глубину. За ней ровный гладкий пол,  почти
совсем без обломков.
     Дрейк негромко  присвистнул.  Я  посмотрел,  куда  он  показывал.  На
противоположной стене неглубокий барельеф - два переплетенных дракона.  Их
гигантские  крылья,  их  чудовищные  кольца  покрывали  почти   нетронутую
поверхность стены, и это были  те  же  изображения,  что  привиделись  мне
сегодня утром на прямоугольных блоках у дороги.
     Во  взгляде  Руфи  я  прочел  почти  не  скрываемый  страх,  какое-то
очарование ужасом.
     Но смотрела она не на драконов.
     Она смотрела на то, что на первый взгляд могло показаться приподнятым
над полом кругом рисунков. Не более  фута  толщиной,  он  сверкал  тусклым
блеском, как будто, подумал я, его недавно  отполировали.  Сравнительно  с
грандиозными драконами на стене этот рисунок на  полу  казался  банальным,
смехотворно незначительным. Почему же на лице Руфи такой ужас?
     Я перепрыгнул через трещину;  Дрейк  последовал  за  мной.  Теперь  я
увидел, что круг не непрерывный.  Он  сложен  из  резко  ограненных  кубов
примерно в дюйм высотой каждый и разделенных  с  математической  точностью
дюймом пространства. Я сосчитал кубы - девятнадцать.
     Почти касаясь  их  основаниями,  располагалось  такое  же  количество
пирамид, или тетраэдров, с такими же четкими гранями и такой же длины. Они
лежали на боку, нацеливаясь вершинами  в  шесть  шаров,  которые  в  самом
центре образовывали нечто вроде цветка примулы с  пятью  лепестками.  Пять
шаров - лепестки цветка -  по  моей  приблизительной  оценке  достигали  в
диаметре полутора дюймов, шар в центре - на целый дюйм больше.
     Таким   упорядоченным   было   это   расположение,   так   напоминало
геометрический рисунок, сделанный каким-нибудь умным ребенком, что мне  не
хотелось нарушать его. Я нагнулся и вздрогнул, почувствовав первый приступ
ужаса.
     Потому что внутри круга, почти рядом  с  прижавшимися  друг  к  другу
шарами, виднелось точное повторение гигантского следа в долине с  голубыми
маками!
     Оно четко выделялось на полу - с тем же оттенком сокрушительной силы,
с такими же четко прорубленными краями, с тем же намеком  на  металл  -  и
нацелено оно было на  шары,  возле  них  виднелись  отпечатки  треугольных
когтей.
     Я протянул руку и поднял одну из пирамидок. Казалось,  она  цепляется
за каменный  пол;  потребовалось  усилие,  чтобы  оторвать  ее.  На  ощупь
впечатление тепла - как бы его лучше описать? - тепла живого существа.
     Я взвесил пирамидку в руке. Странно тяжелая, вдвое  больше  удельного
веса, например, платины. Достав  увеличительное  стекло,  я  осмотрел  ее.
Несомненно,  пирамидка  металлическая,  но  поверхность   гладкая,   почти
шелковистая, не похожая на известные мне  металлы.  Я  такого  никогда  не
видел; и тем не менее это, несомненно,  металл.  Бороздчатый  -  тоненькие
бороздки радиально расходятся  от  крошечных  тускло  светящихся  точек  в
глубине поверхности.
     Неожиданно у меня появилось странное ощущение,  что  каждая  из  этих
точек - это глаз, уставившийся на меня, рассматривающий  меня.  Послышался
негромкий возглас Дрейка:
     - Посмотрите на кольцо!
     Кольцо сдвинулось!
     Все быстрее двигались  кубы,  все  быстрее  вращался  круг;  пирамиды
приподнялись, встали на свои квадратные основания; шесть  шаров  коснулись
их, присоединились к вращению, и с магической  неожиданностью  все  фигуры
круга соединились, слились - кубы, пирамиды и шары.
     С той же поразительной внезапностью круг  приподнялся,  на  мгновение
все снова зашевелилось, и вот на месте круга  странная  маленькая  фигура,
чуть  смешная,  страшноватая,  в  фут  высотой,   квадратная,   угловатая,
заостренная - и живая; будто ребенок построил  из  кубиков  фантастическое
чудовище, и оно вдруг ожило.
     Тролль из детского сада! Игрушечный кобольд!
     Оно постояло всего секунду  и  начало  быстро  меняться,  переходя  с
быстротой ртути от одной фигуры к другой  -  это  менялись  местами  кубы,
пирамиды и шары. Как метаморфозы, которые можно увидеть в калейдоскопе.  И
в   каждой    исчезающей    форме    нечеловеческая    гармония,    тонкое
трансцендентальное искусство, и каждая форма в нем - символ, слово...
     Задача Эвклида, приобретшая свободную волю!
     Геометрия, наделенная сознанием!
     Движение прекратилось. Затем кубы начали громоздиться один на другой,
пока не образовали пьедестал девяти дюймов вышиной; на этот столб поднялся
больший шар, а остальные пять шаров образовали кольцо под  ним.  Остальные
кубы защелкали, сливаясь парами по дуге вокруг каждого из пяти  шаров;  на
конце этих построений заняли  свое  место  пирамиды,  касаясь  друг  друга
вершинами.
     Фантазия Лилипутии представляла  собой  теперь  пьедестал  из  кубов,
увенчанный кольцом  из  шаров,  от  которого  отходили  лучи  пятиконечной
звезды.
     Шары начали вращаться. Все быстрее и  быстрее  вращались  они  вокруг
основания -  центрального  шара;  лучи  звезды  стали  диском,  в  котором
мелькало множество крошечных искорок, эти искорки  сливались,  исчезали  и
появлялись еще в большем количестве.
     Тролль скользнул  мимо  меня.  Он  плыл.  Я  почувствовал,  как  меня
охватывает паника. Отпрыгнул, но он последовал за мной,  как  будто  готов
был на меня наброситься.
     - Бросьте ее! - крикнула Руфь.
     Но прежде чем я смог уронить пирамидку, которую по-прежнему держал  в
руке, маленькая фигура коснулась меня, и меня  охватил  странный  паралич.
Пальцы сжались, нервы напряглись. Я стоял, не способный пошевелиться.
     Маленькая  фигура  остановилась.  Ее  вращающийся  диск  сместился  с
горизонтального положения.  Как  будто  она  смотрела  на  меня,  наклонив
голову.. и снова мне показалось, что на меня смотрят многочисленные глаза.
Она не казалась угрожающей - скорее чувствовалось  ожидание,  вопрос;  как
будто она попросила меня о чем-то и теперь удивлена,  что  я  не  выполняю
просьбу. Я по-прежнему не способен был  пошевелиться,  хотя  напряжение  в
нервах свидетельствовало, что они оживают.
     Диск вернулся на место, снова наклонился  ко  мне.  Я  услышал  крик,
увидел, как в явно угрожавшую теперь фигуру ударила пуля, услышал, как она
отскочила, не произведя ни малейшего эффекта. Дик подскочил ко мне, поднял
ногу и ударил фигуру. Блеснул свет, Дик упал и лежал неподвижно  на  полу,
будто ударенный гигантской рукой.
     Руфь закричала; вокруг нее послышалось слабое шуршание. Я видел,  как
она перепрыгнула через трещину и опустилась на колени возле Дика.
     На том месте, где она раньше  стояла,  виднелось  какое-то  движение.
Туда двигалось десятка два слегка блестящих голубоватых геометрических тел
- пирамиды, кубы, шары, подобные тем, что  образовали  фигуру.  В  воздухе
резко запахло озоном, чувствовалось электрическое напряжение.
     Эти тела, сцепившись, перекинулись  с  той  стороны  через  пропасть,
образовав мост, не доходящий до противоположного края. Фигура у  моих  ног
рассыпалась, все ее составляющие заскользили к пропасти.
     У ближней стороны пропасти они тоже сцепились, как  и  те.  И  передо
мной был мост, только в самом центре его не хватало одного тела.
     Я почувствовал, как  маленький  предмет,  который  я  держу  в  руке,
пытается вырваться. Уронил  его.  Крошечная  фигурка  метнулась  к  мосту,
поднялась на него - и заняла пустующее место.
     Дуга была завершена, она протянулась над пропастью.
     И тут же по ней, будто дождавшись ее  завершения,  прокатились  шесть
шаров. Когда они оказались на противоположной стороне, ближний к нам конец
моста приподнялся в воздухе, свернулся, как хвост скорпиона,  покатился  и
опустился на пол на той стороне.
     Снова послышался свистящий шелест - и кубы, пирамиды, шары исчезли.
     Мои нервы медленно оживали; я изумленно поискал взглядом  Дрейка.  Он
сидел, Руфь поддерживала его руками.
     - Гудвин! - прошептал он. - Что... что это было?
     - Металл...  -  это  было  единственное   слово,   которое   я   смог
произнести... - металл...
     - Металл! - повторил он. - Эти существа металлические? Металл - живой
и мыслящий?
     Неожиданно он замолчал, и на лице его ясно читалось выражение ужаса.
     Посмотрев на бледную Руфь, я понял, что сам  тоже  бледен  и  поражен
ужасом.
     - Они такие  маленькие,  -  прошептал  Дрейк.  -  Такие  маленькие...
кусочки металла... маленькие кубики, шарики, пирамидки...
     - Дети! Всего лишь дети! - Это Руфь. - Дети!
     - Куски металла... - Дрейк поискал меня взглядом, нашел...  -  и  они
искали друг друга, действовали вместе - сознательно, разумно - у них  была
целеустремленность, целенаправленность... такие маленькие... а сила, как у
динамита... живые, думающие...
     - Не нужно! - Руфь ладонями закрыла  ему  глаза.  -  Не  нужно...  не
бойтесь!
     - Боюсь? - повторил он. - Я не боюсь... нет, боюсь...
     Он с трудом встал и шагнул ко мне.
     Бояться? Дрейк боится. Что ж, я тоже, я ужасно испуган.
     То, что мы видели в помещении с  драконами,  вне  нашего  опыта,  вне
знаний всего человечества, за пределами науки. Не фигуры - это  ерунда.  И
даже не то, что, будучи металлическими, они движутся.
     Будучи металлическими,  они  в  то  же  время  движутся  сознательно,
разумно, целеустремленно.
     Это металлические существа... обладающие разумом!
     Вот что невероятно, вот что ужасно. Это - и их сила.
     Бог Тор, разместившийся внутри Мальчика-с-пальчик, - и мыслящий.
     Нечто  инертное,  неподвижное,  вдруг  приобрело  волю,   способность
двигаться, сознание - разум.
     Мыслящий металл!



                               5. РАЗРУШИТЕЛЬ

     Мы молча переглянулись, молча вышли во двор. Я по-прежнему  испытывал
ужас. На тесно толпящиеся вершины наползали сумерки. Еще  час,  и  на  них
опустятся аметистово-пурпурные мантии; радужной красотой  сверкали  вечные
снега и ледники; приближалась ночь.
     Глядя на них, я подумал, в какое тайное место среди  этих  задумчивых
громад бежали таинственные металлические существа. И сколько их там таких,
какие неисчислимые мириады? А эти скрытые орды - какой они формы? И  какой
силой обладают? Маленькие, как эти, или...
     И тут же в сознании моем возникли две картины: маленький отпечаток на
пыльном полу крепости и его колоссальный близнец в долине голубых маков.
     Я повернулся, прошел через  полуразрушенный  портал  и  посмотрел  на
зачарованную долину.
     Не веря себе, протер глаза; потом подбежал к самому краю чаши.
     Жаворонок поднялся с крыши одной из развалин и устремился в темнеющее
небо.
     Стайка мелких  птиц  со  щебетом  пролетела  над  долиной;  на  самой
середине древней дороги сидел заяц.
     Долина спокойно распростерлась в янтарном свете, улыбающаяся, мирная,
без тени ужаса!
     Я осторожно начал  спускаться  по  дороге,  по  которой  мы  с  таким
отчаянным трудом поднимались всего час назад; шел  все  дальше  и  дальше;
уверенность и удивление возрастали.
     Исчезло  ощущение  одиночества,  исчез  водоворот  отчаяния,  который
грозил стащить нас к смерти.
     Всего лишь спокойная, улыбающаяся, мирная и очень красивая  долина  в
горах. Я оглянулся. Даже руины утратили свои  зловещие  очертания;  просто
изъеденные временем, обрушившиеся груды - ничего больше.
     Я видел, как с края уступа меня манят Руфь и Дрейк, побежал к ним.
     - Все в порядке! - кричал я на бегу. - Место в полном порядке!
     Поднялся по склону и присоединился к ним.
     - Пусто! - воскликнул я. - Побыстрее позовите  Мартина  и  Чу  Минга!
Пока дорога свободна...
     Над нами прогремел ружейный выстрел; потом еще один и еще. Из портала
показался Чу Минг.
     - Идут! - выдохнул он. - Идут!
     Высоко на извивающейся горной  дороге  блеснули  копья.  Оттуда  вниз
устремился человеческий поток. Я  видел  шлемы  и  кольчуги.  В  авангарде
скакали на горных пони всадники по двое в ряд. Блестели их высоко поднятые
короткие мечи.
     За всадниками торопились пехотинцы, над ними раскачивался  целый  лес
поднятых копий. До нас ясно доносились воинственные крики.
     Снова рявкнуло ружье Вентнора. Один из передних всадников  упал;  еще
один  споткнулся  о  него  и   тоже   упал.   На   мгновение   наступление
приостановилось.
     - Дик, - закричал я, - бегите с Руфью к входу в туннель. Мы придем за
вами. Мы их сможем здесь задержать ненадолго. Я иду к  Мартину.  Чу  Минг,
быстрее к пони!
     Я столкнул их с откоса. Мы вдвоем с китайцем побежали через портал. Я
указал на животное и сам побежал в крепость.
     - Быстрее, Март! - кричал я с разрушенной лестницы. - Мы можем пройти
через долину. Руфь и Дрейк уже на пути туда. Быстрее!
     - Хорошо! Еще минуту! - отозвался он.
     Я слышал, как он почти с  пулеметной  скоростью  опустошает  магазин.
Наступила короткая пауза, и он начал  спускаться  большими  прыжками,  его
серые глаза блестели.
     - Пони? - Он пробежал мимо меня к порталу. - Там все мое вооружение.
     - Об этом позаботится Чу Минг.
     Мы устремились к выходу. Впереди на добрых пятьсот ярдов  к  зеленому
устью туннеля бежали Руфь и Дрейк. Между ними и нами подталкивал  пони  Чу
Минг.
     На бегу я оглянулся. Всадники оправились и находились теперь всего  в
полумиле от того места, где дорога сворачивала к крепости. Я увидел, что у
всадников, помимо мечей, были еще большие луки. Блеснула в воздухе  стайка
стрел; они упали на землю, не долетев.
     - Не оглядывайтесь! - выдохнул Вентнор. - Быстрее,  Уолтер.  Их  ждет
сюрприз. Надеюсь, я правильно рассчитал время.
     Мы свернули в древнего пути, побежали по траве.
     - Похоже, успеем, - он тяжело дышал, - вы бегите за остальными. Я  их
задержу, пока вы не скроетесь в туннеле. Не позволю им добраться до Руфи.
     - Хорошо. - Мне самому становилось трудно дышать. - Мы  их  задержим.
Дрейк позаботится о Руфи.
     - Храбрый парень, - сказал он. - Я бы не стал вас  просить  об  этом.
Вероятно, это означает смерть.
     - К чему напрашиваться на неприятности? - раздраженно ответил я.
     Он протянул руку, коснулся меня.
     - Вы правы, Уолтер, - он  улыбнулся.  -  Все  равно...  что...  везти
уголь... в Ньюкасл [Через Ньюкасл происходил вывоз угля из Англии].
     За нами послышался громовой взрыв. Облако дыма  и  пыли  повисло  над
северным краем разрушенной крепости.
     Оно  быстро  поднялось,  и  я  увидел,  что  вся  сторона  сооружения
обрушилась, усыпав дорогу обломками.  Среди  них  лежали  люди  и  лошади;
другие бегали с криками, пошатываясь. На дальнем конце этой каменной дамбы
остальные нападающие задержались, как вода перед внезапно упавшим деревом.
     - Рассчитал до секунды!  -  воскликнул  Вентнор.  -  Это  их  немного
задержит. Динамит и взрыватели.  Прямо  на  них  обрушилась  вся  сторона,
клянусь Господом!
     И мы побежали дальше. Чу Минг теперь намного опередил нас; Руфь и Дик
находились не более чем в полумиле от зеленого входа в туннель. Я  увидел,
как Дрейк остановился, поднял ружье, выстрелил вперед  и,  держа  Руфь  за
руку, побежал назад, по направлению к нам.
     И в этот момент из заросшего туннель, через который мы прошли,  через
который надеялись спастись, устремились к нам вооруженные люди. Нас обошли
с обеих сторон.
     - К расщелине! - закричал Вентнор. Дрейк услышал, потому что  изменил
направление и побежал к входу в расщелину, в которой,  как  сказала  Руфь,
лежат маленькие металлические существа.
     За ним устремился Чу Минг, таща пони. А из туннеля в долину  выбегали
солдаты. Мы опустились на  колени,  посылая  в  них  пулю  за  пулей.  Они
остановились в нерешительности. Мы вскочили и побежали.
     Передышка была недолгой, потом мы снова остановили их,  а  потом  еще
раз.
     Руфь и Дрейк теперь были всего в пятидесяти  ярдах  от  расщелины.  Я
видел, как он остановился, оттолкнул ее от себя. Она покачала головой.
     Рядом с ними теперь и Чу Минг. Руфь подбежала к  пони,  сняла  с  его
спины  ружье.  И  вот  они  с   Дрейком   принялись   стрелять   в   своих
преследователей. Те остановились, дрогнули, рассыпались в поисках укрытия.
     - Возможность! - выдохнул Вентнор.
     За нами послышался волчий вой. Первый отряд  перестроился,  преодолел
баррикаду, образованную динамитом, настигал нас.
     Я и не знал, что могу так бежать. Над нами свистели пули прикрывающих
ружей. Мы были теперь совсем близко к входу в расселину. Если  только  нам
удастся достичь ее. Все ближе и ближе  преследователи,  ближе  ложатся  их
стрелы.
     - Бесполезно! - сказал Вентнор.  -  Не  успеем.  Встретим  их  здесь.
Ложитесь и стреляйте!
     Мы упали лицом к ним. Послышались триумфальные крики. И  со  странным
обострением всех чувств, которое всегда происходит  в  минуту  смертельной
опасности - это  мозг  призывает  к  действию  все  резервы  человеческого
организма, - я увидел их  во  всех  подробностях:  кольчуги  из  блестящих
звеньев, синие и алые, у  всадников;  темные  латы  пехотинцев;  их  луки,
копья, короткие бронзовые мечи, их пики и щиты; и под круглыми шлемами  их
бородатые жестокие лица, белые, как  у  нас,  там,  где  их  не  покрывала
борода; их яростные и насмешливые глаза.
     Отпрыски  древней,   давно   умершей   персидской   мощи.   Люди   из
безжалостных, завоевавших весь мир  орд  Ксеркса;  свирепые  волки  Дария,
которых разбил Александр, - в мире двадцатого столетия,  далеко  выйдя  за
пределы своего времени!
     Рассматривая их, я не переставал быстро стрелять. Но  они  продолжали
приближаться, не обращая внимания на упавших. Стрелять из луков перестали.
Я удивился, потому что теперь мы  были  в  пределах  досягаемости.  У  них
приказ взять нас живыми, любой ценой?
     - У меня осталось всего десять патронов, Мартин, - сказал я.
     - Ну, во всяком случае мы спасли Руфь, - ответил он. -  Дрейк  сможет
удержать вход в расселину. У него на пони много боеприпасов.  Но  нас  они
возьмут.
     Снова дикий крик, нападающие устремились на нас.
     Мы  вскочили,  посылая  в  них  последние   пули;   стояли,   готовые
использовать ружья как дубинки. Я слышал, как закричала Руфь...
     Но что это с вооруженными людьми? Почему они остановились? На что они
смотрят поверх наших голов? И почему так  неожиданно  прекратили  стрелять
Руфь и Дрейк?
     Мы одновременно повернулись.
     На  черном  фоне  расселины  появилась  фигура,   призрак,   женщина,
прекрасная, ужасная, невероятная!
     Высокая, с ног до  головы  закутанная  в  облегающий  светло-янтарный
покров, она казалась даже выше Дрейка. Но не ее рост вызвал во  мне  дрожь
благоговения и страха, заставившего меня разжать руки, опустить  дымящееся
ружье на землю; и не развевающиеся вокруг ее головы, как  дымчатое  знамя,
сверкающие медные пряди волос, и не то, что сквозь покров  тело  ее  слабо
светилось.
     Глаза, большие и широко раскрытые глаза,  в  чьих  глубинах  виднелся
звездный огонь. Они сверкали на ее белом лице, не просто блестели, отражая
свет, нет, они сами были источником холодного света далеких звезд. И такие
же невозмутимые, как эти звезды.
     И в лице, хотя почти ничего, кроме глаз, я на нем рассмотреть не мог,
чувствовалось что-то неземное.
     - Боже! - прошептал Вентнор. - Кто она?
     Женщина вышла из расселины. Не более чем в пятидесяти  футах  от  нее
застывшие позы  Руфи,  Дрейка  и  Чу  Минга  свидетельствовали  о  том  же
изумлении, которое парализовало и меня.
     Женщина взглянула на них, поманила. Я увидел,  как  они  двинулись  к
ней, Чу Минг при этом держался сзади. Большие глаза взглянули на  Вентнора
и меня. Женщина подняла руку, подзывая нас к себе.
     Я повернулся. Передо мной  войско,  пришедшее  по  древней  дороге  в
горах: всадники, пехотинцы, копейщики - не менее  тысячи  человек.  Справа
отряд, пробравшийся через ущелье, десятков шесть или чуть больше.
     Казалось, они околдованы. Стояли молча, как автоматы, только свирепые
глаза свидетельствовали, что они живы.
     - Быстрее! - выдохнул Вентнор.
     Мы побежали к женщине, которая остановила смерть,  когда  ее  челюсти
уже смыкались.
     Мы не успели пробежать и половины пути, как сзади послышались  крики.
Наше бегство будто разорвало чары, удерживавшие солдат. Зазвенели  мечи  о
щиты. Я быстро  оглянулся.  Они  двигались,  приближались  -  медленно,  с
опаской, но я знал, что эта неуверенность скоро пройдет; они набросятся на
нас и поглотят.
     - В расщелину! - крикнул я Дрейку. Ни он, ни Руфь не обратили на  это
внимания, они не отрывали взглядов от закутанной в покровы женщины.
     Вентнор схватил меня за плечо и остановил. Женщина взметнула  голову.
Облачко металлических волос развевалось, будто на ветру.
     Она издала низкий вибрирующий крик; гармоничный, странно  тревожащий,
золотой и сладкий - и в нем слышались странные звуки долины  синих  маков,
помещения с драконами.
     Не успел смолкнуть этот крик, из расселины  с  невероятной  быстротой
хлынули десятки металлических существ. Расселина изрыгала их наружу.
     Шары, кубы и пирамиды, не маленькие, как в руинах, но фигуры  четырех
футов высотой, тускло блестящие, а  под  этим  блеском  мириады  крошечных
огненных точек, как немигающие глаза.
     Они завертелись,  смешались  и  образовали  баррикаду  между  нами  и
солдатами.
     Те обрушили на них дождь стрел. Я слышал  выкрики  их  офицеров;  они
устремились вперед. Да, они были храбры, эти люди!
     Снова послышался крик женщины, золотой, повелительный.
     Шары, кубы, пирамиды сблизились,  соединились,  закипели.  Мне  снова
показалось, что кипит ртуть. И из их  середины  выдвинулась  прямоугольная
колонна.
     Она оформилась, стала  восьми  футов  толщиной  и  двадцати  высотой.
Справа и слева у нее выросли руки, страшные руки, они все росли, это  шары
и пирамиды взбегали по колонне и удлиняли эти руки, занимая свои места.  И
руки удлинялись с волшебной быстротой.
     Перед  нами  возвышалась  чудовищная  фигура,  геометрическое   чудо.
Сверкающий прямоугольный столб, несмотря на свою неподвижность,  казалось,
угрожающе пригнулся,  в  нем  чувствовалась  сила,  готовая  вырваться  на
свободу.
     На  самой  вершине  колонны  сидели  два  больших  шара,  как  головы
какого-то двуликого Януса чужого мира. А  налево  и  направо  вытягивались
узловатые руки, достигшие уже пятидесяти футов, они извивались, сгибались,
распрямлялись - гротескная имитация действий боксера перед схваткой. И  на
конце каждой из шести рук шары были густо усажены пирамидами -  опять  как
гигантская ужасная пародия на рукавицы с остриями древних гладиаторов, что
сражались перед императором Нероном.
     На мгновение фигура застыла, готовясь, настраиваясь, как спортсмен, -
химера, аморфная, но странно симметричная, под темнеющим  небом,  на  фоне
зелени долины, и перед ней застывшее войско...
     И тут - она ударила!
     Вперед устремились две  руки  -  скользящим  движением,  с  ужасающей
силой. Они прошли сквозь передние ряды вооруженных людей,  пробили  в  них
две большие бреши.
     Испытывая приступ тошноты, я увидел, как разлетаются обрывки людей  и
лошадей.   Другая   рука   устремилась   вперед,   как   молотящая   змея,
присоединилась к концу первой, стала стофутовой  цепью  и,  подобно  цепу,
забилась в толпе. Третья рука нанесла тесной группе солдат прямой удар.
     Все наши  преследователи  побросали  мечи,  копья,  пики,  с  криками
побежали. Всадники  пришпоривали  лошадей,  топтали  пехотинцев,  бежавших
перед ними.
     Разрушитель, казалось, забавляется, глядя, как они бегут.
     Прежде чем они убежали на сто ярдов, он распался. Я услышал негромкие
воющие звуки,  и  вот  непосредственно  за  бегущими  снова  сформировался
угловатый столб, у него выросли руки и опять ударили во людям.
     Те разбежались  с  дикими  криками,  поодиночке,  парами,  небольшими
группами,  бежали  к  краям  долины.  Они  походили  на  крыс,  в   панике
разбегающихся  по  дну  большой  зеленой  чаши.  И,  как  огромная  кошка,
чудовищная фигура играла с ними, да, играла.
     Она снова рассыпалась, приняла новую форму. На месте столба с  руками
возвышался  треножник  тридцати  футов  высотой,  ноги  его  состояли   из
перемежающихся кубов и пирамид, а наверху вращался огромный круг из шаров.
Из середины круга протянулось щупальце,  извивающееся,  разворачивающееся,
как стальная змея, не менее восьмидесяти футов длиной.
     На его  конце  шары,  кубы  и  пирамиды  слились,  образовав  большой
треугольник. И вершинами  этого  треугольника  фигура  била  -  быстро,  с
удивительной точностью, весело - била бежавших, протыкала их, подбрасывала
высоко в воздух.
     Я думаю, именно эта игривость  разрушители  заставила  меня  в  ужасе
открыть рот и не отрываться от страшного зрелища.
     Вооруженные люди продолжали разбегаться, но треножник был быстрее их.
     С устремлявшейся вперед змеи лился красный дождь.
     Я слышал, как вскрикнула Руфь, оторвал взгляд от долины,  повернулся.
Она без чувств лежала на руках Дрейка.
     За ними стояла женщина, глядя  на  бойню,  спокойная  и  неподвижная,
окутанная неземным равнодушием. Ее взгляд показался мне таким же холодным,
безличным, незаинтересованным, как взгляд звезд на ураганы и землетрясения
нашего мира.
     Слева послышался топот множества ног; Чу Минг закричал. Сошли ли  они
с ума от ужаса, подгоняло ли их отчаяние, хотели ли они убить, прежде  чем
сами будут убиты? Не знаю. Но те из вышедших их  туннеля,  кто  остался  в
живых, устремились к нам.
     Они были совсем близко, закрывались щитами.  Луков  у  них  не  было.
Молча они приближались к нам, сверкали их мечи и копья.
     Разрушитель качнулся к нам, металлическое  щупальце  протянулось  как
змея, чтобы оказаться между нападающими и своей необычной хозяйкой.
     Я услышал крик Чу Минга; он поднял руки, закрыл  глаза  -  и  побежал
прямо на копья!
     - Чу Минг! - закричал я. - Чу Минг! Сюда!
     И побежал к нему. Но меня  обогнал  Вентнор,  стреляя  из  пистолета.
Копье мелькнуло в воздухе  и  ударило  китайца  в  грудь.  Он  пошатнулся,
опустился на колени.
     И в этот момент гигантский цеп ударил по солдатам. Он косил  их,  как
серп спелую рожь.  Разорванных  и  искалеченных,  разбрасывал  по  склонам
долины. Останки даже отдаленно не напоминали людей.
     Вентнор оказался возле Чу Минга, я тоже опустился  рядом  с  ним.  На
кубах китайца показалась розовая пена.
     - Я подумал, что Шин-дже убьет нас, - прошептал он. -  Страх  ослепил
меня.
     Голова его опустилась, он дернулся, застыл.
     Мы встали, ошеломленно оглядываясь.  У  выхода  из  расселины  стояла
женщина, глядя на Дрейка. А тот держал на руках Руфь, прижав ее  голову  к
груди.
     Долина опустела, только груды тел были рассыпаны по ней.
     Высоко в горах виднелось несколько человек -  все,  что  осталось  от
войска, устремившегося в долину, чтобы пленить или убить нас. А  высоко  в
темном небе показались ягнятники, крылатые стервятники Гималаев.
     Женщина подняла руку и снова поманила нас. Мы  медленно  двинулись  к
ней, остановились рядом. Большие ясные глаза рассматривали нас.  Не  менее
удивленно смотрели и мы на нее.



                                 6. НОРАЛА

     Мы увидели  красавицу,  какой,  я  думаю,  мир  не  видел  со  времен
троянской Елены. Прежде всего заметны были ее глаза, чистые, как  промытое
дождем  апрельское  небо,  хрустально  прозрачные,  как  тайный  источник,
посвященный   богине   Луны    Диане.    Радужная    оболочка    испещрена
золотисто-янтарными и сапфировыми точками, сверкавшими, как звездочки.
     И тут с удивлением я заметил, что эти созвездия не только в  радужной
оболочке, но и в зрачках, глубоко внутри них, как далекие звезды в глубине
бархатного полуночного неба.
     Откуда же исходил тот блеск, более страшный, более угрожающий в своем
холодном спокойствии, чем горячее пламя гнева? Глаза эти не угрожают, нет.
Они спокойны и неподвижны,  и  в  них  мелькает  тень  заинтересованности,
призрак дружеской улыбки.
     А  над  ними  ровные,  тонко  прорисованные  бронзовые  брови.   Губы
ярко-алые и - спящие. Сладкие губы... такие  мог  увидеть  в  своей  мечте
великий художник и изобразить, как самую суть  женской  привлекательности,
но губы спящие и не стремящиеся проснуться.
     Гордый  прямой  нос;  широкий  низкий  лоб,  и  над   ним   -   масса
прядей-щупалец, рыжевато-коричневых,  роскошно  топазовых,  металлических.
Как тонкая медная проволока; и  туманных,  как  облака,  которые  Сультзе,
богиня сна, посылает на рассвете, чтобы поймать блуждающие сны влюбленных.
     Под этим удивительным лицом круглое горло, переходящее  в  изысканную
линию плеч и груди, полуприкрытых покровом.
     Но на этом лице, в этих глазах, на этих алых губах и на груди  что-то
неземное.
     Что-то пришедшее прямо из  загадочных  глубин  заполненного  звездами
пространства; из упорядоченного, спокойного, безграничного космоса.
     Бесстрастный дух, спокойно глядящий на  человеческие  страсти,  в  ее
губах, в каждой линии ее спящего тела - и этот дух не дает ей проснуться.
     Сумерки  спокойствия,  опускающиеся  на  горное  озеро.  Иштар,   без
сновидений спящая в Нирване.
     Что-то в ней не от нашего мира, что-то  грандиозное,  как  космос  по
сравнению с летним ветром, океан - с волной, молния - со светлячком.
     - Она не... человек, - услышал я шепот Вентнора. -  Посмотрите  ей  в
глаза, на ее кожу...
     Кожа у нее белая, как жемчужное молоко, тонкая и нежная, как паутина,
шелковая и мягкая; прозрачная, будто сквозь нее пробивается неяркий  свет.
Рядом с ней  Руфь  с  ее  прекрасной  кожей  казалась  прожженной  солнцем
деревенской девчонкой по сравнению с Титанией.
     Женщина рассматривала  нас,  будто  впервые  в  жизни  видела  людей.
Заговорила - голос у нее какой-то отдаленный и в то  же  время  сладкий  и
звонкий, как звуки маленьких золотых колокольчиков; он полон спокойствием,
это часть наполняющего ее духа, золотые  колокольчики  звучат  из  тишины,
говорят за нее, от ее имени. Говорила она запинаясь, как будто губы ее  не
привыкли к звукам человеческой речи.
     И говорила на персидском языке, на чистейшем древнеперсидском.
     - Я Норала, - прозвенел ее золотой голос. - Я Норала.
     Она нетерпеливо покачала головой.  Из-под  покрова  показалась  рука,
стройная, с длинными  пальцами,  с  ногтями,  как  розовые  жемчужины;  на
запястье свернулся золотой дракон со злобными маленькими  алыми  глазками.
Стройная белая рука коснулась головы  Руфи,  повернула  ее,  так  что  эти
странные, испещренные огненными точками глаза посмотрели прямо  в  глубину
голубых глаз Руфи.
     Долго смотрела  она.  Потом  та,  что  назвалась  Норалой,  коснулась
пальцем слезы, висевшей на длинных ресницах Руфи, удивленно посмотрела  на
нее. Какое-то воспоминание проснулось в ней.
     - Ты... боишься? - запинаясь, спросила она.
     Руфь покачала головой.
     - Они... тебя пугают?
     Она указала на разбросанные по долине груды. И тут я  увидел,  откуда
исходит блеск этих странных глаз. Маленькие лазурные и  золотые  звездочки
побледнели, задрожали, потом вспыхнули, как далекие  галактики  серебряных
солнц.
     Руфь испуганно отшатнулась от этого странного блеска.
     - Нет... нет... - выдохнула она. - Я плачу - из-за него.
     И она указала на Чу Минга - коричневое пятно  на  краю  пространства,
усеянного частями тел.
     - Из-за него? - В голосе слышалось удивление. - Почему?
     Она взглянула на тело Чу Минга, и я знал, что  она  не  видит  в  нем
ничего человеческого, ничего родственного  себе.  В  глазах  ее  выражение
легкого удивления, но когда она посмотрела на нас,  странного  свечения  в
них не было. Она долго разглядывала нас.
     - Что-то давно спавшее пробуждается во мне, -  наконец  нарушила  она
молчание. - И требует, чтобы я взяла вас с собой. Идемте!
     Неожиданно  она   отвернулась   и   направилась   к   расселине.   Мы
переглянулись, думая, как поступить.
     - Чу Минг, - заговорил Дрейк. - Мы  не  можем  бросить  его  так.  По
крайней мере прикроем от стервятников.
     - Идемте. - Женщина стояла у входа в расселину.
     - Я боюсь! Мартин, мне страшно. -  Руфь  протянула  дрожащую  руку  к
своему рослому брату.
     -  Идемте!  -  снова  позвала  Норала.  Голос  ее  прозвучал   резко,
повелительно, безапелляционно.
     Вентнор пожал плечами.
     - Что ж, идемте, - сказал он.
     Бросив последний взгляд на китайца - стервятники  уже  подбирались  к
нему, - мы пошли к расселине. Норала молча ждала, пока мы не  прошли  мимо
нее; потом последовала за нами.
     Не прошли мы и десяти шагов, как  я  понял,  что  это  не  расселина.
Туннель, проход, вырубленный людьми, и на стенах изображения  драконов,  а
потолок - голая скала.
     Женщина быстро скользила вперед. Мы следовали за ней. Далеко,  далеко
впереди показался тусклый свет. Он дрожал, мерцал, этот  световой  занавес
на расстоянии не менее мили от нас.
     Но вот он приблизился; мы прошли сквозь  него  и  вышли  из  туннеля.
Перед нами тянулось узкое ущелье, как  разрезанное  мечом  тело  каменного
гиганта, у ног которого проходил туннель.  Высоко  над  головой  виднелась
неширокая полоска неба.
     Два каменных монолита охраняли вход в  туннель;  гигантские  каменные
блоки  наклонились,  растрескались.  От  входа  расходились  трещины,  как
морщины в скале: давление слоев давно пыталось закрыть это отверстие.
     - Стойте! - неожиданно послышался золотой голос  Норалы.  И  снова  я
увидел вспышку белого звездного света в ее глазах.
     - Может, лучше... - она рассуждала  сама  с  собой.  -  Может,  лучше
закрыть этот проход. Он не нужен...
     Снова прозвенел ее голос, дрожащий, вызывающий странное беспокойство,
гармоничный. Вначале это было бормочущее пение, ритмичное и низкое; звуки,
их тоны, их последовательности были мне совершенно незнакомы;  незнакомые,
резкие,   чуждые   темы,   которые   все   время    повторялись,    падали
хрустально-чистые   жемчужины   звуков,   упорядоченные,   математические,
геометрические, как движения  фигур  -  маленьких  в  руинах,  огромных  в
долине.
     Но что это? Я понял - это движение, трансформированное в звуки!
     У входа в туннель что-то шевельнулось. Движения  стали  быстрее,  как
будто следуя ритму песни Норалы. В темноте показались слабые вспышки.  Они
возникали и исчезали, как будто  просыпались  мягкие  огоньки,  гигантские
светляки: вспышки дымчатого янтаря,  блеск  розового,  искры  бриллиантов,
опалов, изумрудов и рубинов - все более яркие, ослепляющие.
     Их окутал дрожащий туман, быстрый, колеблющийся.  Он  сгустился,  его
пронизали тонкие линии, светящиеся полоски, паутинки.
     Их становилось все больше, они переплетались, пульсировали, сливались
- и все это мгновенно, в десятую часть того времени,  какое  требуется  на
рассказ об этом.
     Из светящегося тумана сверкнули молнии. Они охватили всю  поверхность
скалы водопадом зеленого пламени. Трещины стали шире, монолиты  задрожали,
рухнули.
     И как будто после абсолютной тьмы блеснул свет. Я раскрыл ослепленные
глаза;  медленно  возвращалась  способность  видеть.   Скала   еще   слабо
светилась. И в этом свечении я увидел,  что  вход  в  туннель  исчез,  был
запечатан, на его месте виднелись тонны каменных обломков.
     Мимо нас пронеслись большие тела, задели меня за руку, я почувствовал
прикосновение теплого металла, но металла, полного жизни. Промелькнули,  и
снова все стихло.
     - Идемте! - Норала склонила  голову,  ее  фигура  слабо  светилась  в
темноте. Мы быстро пошли за ней. Рядом со мной шла Руфь, она схватила меня
за руку.
     - Уолтер, - прошептала она. - Уолтер, она не человек!
     - Вздор! - ответил я. - Вздор, Руфь. А  кто  же  она  -  богиня,  дух
Гималаев? Она человек, как вы и я.
     - Нет. - Даже в темноте я видел, как  она  вздрогнула.  -  Не  совсем
человек. Иначе почему ее слушаются эти штуки? Как  могла  бы  она  вызвать
молнии  и  запечатать  вход  в  туннель?  А  ее  кожа  и   волосы...   они
удивительные, Уолтер.
     - При взгляде на нее я кажусь себе...  шероховатой.  И  в  ней  живет
какой-то свет, благодаря ему мы идем здесь. А когда она коснулась  меня...
я... я тоже вся засветилась, изнутри.
     -  Человек,  да,  но  в  ней  есть  еще  что-то...   что-то   сильнее
человечности,  что-то...  заставляющее  человеческое  в  ней  спать,  -  с
удивлением закончила она.
     Поверхность, по которой мы шли, ровная, как танцевальная площадка. Мы
следовали за  загадочным  светом,  который,  казалось,  испускает  Норала.
Полоска неба над головой исчезла, ее, казалось,  затянуло  тучами,  потому
что звезд я не видел.
     В темноте я снова ощутил слабое  движение,  что-то  мягко  шевелилось
рядом с нами. У меня было ощущение, что по обе  стороны  от  нас  движется
невидимое войско.
     - Что-то движется рядом с нами, идет рядом,  -  высказала  мою  мысль
Руфь.
     - Это ветер, - ответил я и замолк: ветра не было.
     В темноте послышалось странное глухое щелканье. Свечение, окутывавшее
Норалу, усилилось, четче выделялось на темном фоне.
     - Переходите!
     Она указала в пустоту впереди; и, когда мы шагнули вперед,  протянула
руку и остановила Руфь. Дрейк и  Вентнор,  встревоженные,  приблизились  к
ним. А я сделал шаг вперед, вышел из сияния.
     Передо мной виднелись два куба; размеры одного в неустойчивом свете я
оценил в шесть футов, другой показался мне  вдвое  меньше.  Они  испускали
бледный фосфоресцирующий луч, разрезавший темноту. Впереди меньший,  затем
большой, они очень напоминали лестницу из кубиков, построенную ребенком.
     И тут в этом луче я увидел непрерывную линию кубов, не изогнутую, как
мост  в  комнате  с  драконами,  а  плоскую;  она   пересекала   пропасть,
начинавшуюся у самых моих ног. Не менее ста футов в длину, эта  линия  шла
над темными  неведомыми  глубинами.  Далеко,  далеко  внизу  слышался  шум
потока.
     Я остановился. Из этих кубов состояло  тело  чудовища  в  долине.  То
самое существо, которое убийственно играло вооруженными людьми.
     И теперь они сложились в стройный неподвижный мост.
     -  Не  бойся,  -  мягко,  как  с  ребенком,  заговорила  женщина.   -
Поднимайся. Переходи. Они повинуются мне.
     Я встал на первый блок, поднялся на второй. Передо мной тонкая линия,
с резкими краями, гладкая, и только тонкие светящиеся полоски  показывают,
где один куб примыкает к другому.
     Я пошел, вначале медленно, потом со все растущей уверенностью, потому
что от линии исходила сила, она вела и поддерживала меня, как целым  лесом
маленьких невидимых рук; при  их  поддержке  я  шел  устойчиво,  уверенно.
Посмотрел вниз: на  меня  смотрели  мириады  светящихся  точек.  Они  меня
околдовали;  я  почувствовал,  что  замедляю  шаг;   и   тут   же   ощутил
головокружение. Решительно отвел взгляд и зашагал дальше.
     Теперь  из  глубины  яснее  слышался  шум  воды.  Передо  мной  всего
несколько футов моста.  Я  добрался  до  конца,  ступил  на  меньший  куб,
спустился на камень.
     По мосту пошел Вентнор. Он вел за собой пони.  Глаза  животного  были
завязаны,  чтобы  оно  не  видело  узкой  полоски.  Дальше,   ободрительно
похлопывая  пони  по  корпусу,  шагал  Дрейк.  На   ходу   он   беззаботно
раскачивался. Маленькое вьючное животное шло спокойно и уверенно, как  все
представители его породы в горах; темнота его не смущала.
     Потом, рука об руку с Руфью, переплыла Норала. Вот она  уже  рядом  с
нами, отпустила Руфь, скользнула мимо нас. Мы прошли больше ста  ярдов,  и
Норала свернула к невидимой стене каньона.
     Стояла, закрывая нас. Послышался звонкий золотой зов.
     Я оглянулся в темноте. Сзади поднималось что-то похожее на  огромный,
тускло светящийся стержень. Он поднимался все выше и  выше.  И  вот  стоит
вертикально, стройная колонна,  гигантская  тонкая  фигура  с  заостренным
концом, не менее ста футов высотой.
     Потом  она  медленно  наклонилась  к  нам,  все  ближе  и   ближе   к
поверхности; коснулась и на мгновение застыла. И вдруг исчезла.
     Но я  хорошо  понял,  что  видел.  Мост,  через  который  мы  прошли,
поднялся, как  крошечный  мост  в  развалинах  крепости;  перенесся  через
пропасть и на противоположной стороне рассыпался на отдельные кубы; теперь
они следуют за нами.
     Металлический мост, который сам может  собираться  -  и  разбираться.
Думающий, сознательный металлический мост! Металлический мост,  обладающий
волей, мозгом, разумом, и он движется за нами.
     Сзади послышался негромкий сдержанный шелест, он быстро  приближался.
Рядом остановилась призрачно сверкающая фигура. Похоже на застывшую  змею,
вырезанную из гигантского прямоугольного стержня холодной синеватой стали.
     Голова пирамидальная, тетраэдр; задняя часть тела исчезала в темноте.
Голова приподнялась, кубы, образовавшие шею чудовища, раздвинулись, теперь
они соединялись углами, и все это напоминало гигантскую копию раскрашенных
фантастических  маленьких  ящеров,  каких  японские  мастера  вырезают  из
дерева.
     Казалось, чудовище рассматривает нас - насмешливо. Заостренная голова
опустилась, мимо нас потекло тело. На нем держались другие  пирамиды,  как
зубцы, украшающие спины  кошмарных  бронтозавров.  Показался  конец  -  на
хвосте другая пирамида, такая же, как в голове.
     Змея проскользнула мимо - весело; исчезла.
     Мне казалось, что мост  через  пропасть,  чтобы  следовать  за  нами,
должен был  распасться,  однако  ему  это  не  понадобилось.  Он  способен
двигаться не только отдельными блоками, но и как единое  целое.  Двигаться
разумно, сознательно, как двигался Разрушитель.
     - Идемте! - Приказ Норалы прервал мои мысли. Мы пошли за нею.  Подняв
голову,  я  увидел  дружеское  мерцание  звезды,  и  понял,   что   ущелье
расширяется.
     Звезд становилось больше. Мы вышли в долину, небольшую,  как  та,  из
которой бежали; и точно так же окруженную касающимися неба вершинами.  Мне
все хорошо было видно. Все долина проникнута мягким свечением,  как  будто
далекие звезды льют в нее свой свет, заполняют, как чашу, до  краев  своим
бледным пламенем.
     Светло, как зимой в  арктическую  ночь  в  долинах  Аляски;  атабаски
верят, что ночи освещаются  отблесками  охотящихся  богов.  Стены  долины,
казалось, отступили в бесконечность.
     Мерцающая  дымка,  окружавшая  Норалу,  рассеялась  или  смешалась  с
свечением, стала его частью.
     Я смотрел на  Норалу,  стараясь  прояснить  свои  мысли,  подтвердить
догадку, что же в ней нечеловеческого, не от нашего мира. Но это убеждение
происходило не от окутывавшего ее света и не  потому,  что  она  призывала
молнии; и даже не потому, что ей подчинялись эти... существа, уничтожившие
солдат и перебросившиеся мостом через пропасть.
     Все это, я был уверен, в пределах объяснимого, все это можно  понять,
если установить фундаментальные факты, лежащие в основе.
     И неожиданно я понял. Бок о бок в этой женщине рядом  с  человеческим
жило сознание,  чуждое  земле,  бесстрастное,  по  крайней  мере  в  нашем
понимании страстей, упорядоченное,  математическое  -  проявление  вечного
закона, которому подчинены движения звезд.
     Вот что было в жестах, пробудивших молнии. Вот что звучало  в  песне,
когда звуки трансформировались в движения. И это нечто большее, чем  знает
и воспринимает мое сознание.
     Что-то делит ее сознание, нет, правит им,  спокойное  и  безмятежное,
что-то  абсолютно  недоступное,  немыслимое,  космически  слепое  ко  всем
человеческим эмоциям; оно,  подобно  вуали,  покрывает  все  ее  сознание,
штампует - странное слово, почему я вспомнил его? - штампует мысли, что-то
отпечаталось на ней, как... как  гигантский  след  на  поле  синих  маков,
маленький отпечаток в комнате с драконами.
     Я  попытался   сдержать   поток   фантастических   мыслей;   принялся
внимательно наблюдать за Норалой, чтобы вернуться к нормальному состоянию.
     Покров соскользнул с нее, обнажив шею, руки, правое плечо.  На  груди
пряжка  тусклого  золота  соединяла  прозрачные  складки  светло-янтарного
шелка, покрывавшего ее  высокие  груди,  не  скрывая  в  то  же  время  их
божественных очертаний.
     Широкий золотой пояс перехватывал талию. На  длинных  стройных  ногах
золотые сандалии, до круглых колен ноги опоясаны ремнем.
     Сверкающее сквозь янтарные складки, светящееся чудо ее тела.
     Оживший  замысел  великого  скульптора.   Богиня   молодости   земли,
возрожденная в Гималаях.
     Она подняла взгляд, нарушила долгое молчание.
     - Вы пробуждаете во мне старые мысли, - сонно сказала она,  -  старую
мудрость, старые вопросы - все, что я забыла, и считала - навсегда...
     Золотой голос смолк - говорившая исчезла, как будто растаял  призрак,
как будто порвалась кинолента.
     Вспышка пронеслась по небу, еще и еще. Яркий зеленый луч, похожий  на
прожекторный,  устремился  к  зениту,  постоял  мгновение  и  ушел.  Вверх
устремились копья и стрелы зари; все быстрее и быстрее,  одно  за  другим,
радужные, синие, дымчато-красные.
     Вся долина стала видна.
     Я чувствовал, как  Вентнор  сжимает  мне  руку.  Посмотрел,  куда  он
показывает. В долину справа вдавался отрог, в  полумиле  от  нас,  высотой
футов в пятьдесят.
     На его вершине стояла - Норала!
     Руки ее были подняты к сверкающему  небу.  Огни  зари  поднимались  и
опадали, двигались и застывали - и вместе с ними  шевелились  пряди  волос
Норалы. И в них и сквозь них весело проходили маленькие светящиеся точки.
     Все  ее  обнаженное  тело  было  ярко  освещено,   оно   сверкало   и
пульсировало светом, свет наполнял ее, как  сосуд,  она  купалась  в  нем.
Схватила руками пламенеющие локоны, подняла  их  вверх.  Начала  медленно,
ритмично раскачиваться; как далекое  эхо,  послышались  золотые  звуки  ее
пения.
     И вдруг вокруг нее, окружая ее на скале, засверкали мириады огоньков.
Бледные изумруды, пламенные рубины, блестящие сапфиры, радужное сверкание,
мерцающий блеск. Некоторое время они вились, потом из них одна  за  другой
ударили молнии; молнии стремились к  ней,  ударялись  в  прекрасное  тело,
опадали, плясали вокруг нее.
     Молнии омывали ее - она купалась в них.
     Небо быстро затягивалось дымкой. Заря погасла.
     Долина заполнилась снова мягким свечением, оно опустилось на нее, как
вуаль, скрывая все под собой. И скрыло в своих сверкающих складках Норалу.



                            7. ОЧЕРТАНИЯ В ТУМАНЕ

     Мы молча смотрели  друг  на  друга  в  призрачном  свете,  бледные  и
потрясенные.
     Долина застыла, как будто все звуки удалились из нее. Мягкое  сияние,
окутывавшее ее, на глазах сгущалось. Долину постепенно  затянул  мерцающий
туман, все скрылось в нем.
     Эта тишина была подобна савану. Мозг мой не мог смириться  с  ней,  и
тяжелые предчувствия охватили меня. Мы молча перепаковали седельные мешки,
укрепили подпругу пони, ждали возвращения Норалы.
     Я заметил, что место,  на  котором  мы  стоим,  приподнято  над  дном
долины. И к нам снизу побирался сверкающий туман, но все еще  находился  в
десяти футах от нас.
     Неожиданно в тумане появился слабо светящийся  квадрат.  Он  медленно
поднимался, и вот шестифутовый куб остановился почти у наших  ног.  Стоял,
рассматривая нас мириадами своих глубоко посаженных сверкающих бороздок.
     За ним один за другим подплыли еще шесть - их вершины поднимались  из
тумана, как и у первого, и все они смотрели на нас;  похоже  на  блестящие
спины  морских  чудовищ,  на  башенки  фантастической   подводной   лодки,
поднимающейся из  глубин  фосфоресцирующего  моря.  Один  за  другим  кубы
подплывали  и  останавливались  перед  нами,  один  за  другим   сторонами
прилегали к первому кубу.
     Они растянулись перед нами полумесяцем. Мы отступили шагов на десять.
     Они лежали неподвижно - смотрели на нас.
     За ними, рассекая туман, со струящимися медными волосами, с  неземным
пламенем мерцающими глазами, плыла Норала. На мгновение  она  скрылась  от
нас за ними; неожиданно оказалась на них; пролетела по ним,  как  огненный
дух, остановилась перед нами.
     Она снова была окутана своим покровом; золотой пояс, золотые сандалии
- все на месте. Жемчужной белизной сверкало ее тело; ни следа от бивших  в
нее молний.
     Она подошла к нам, повернулась и взглянула на кубы. Не произнесла  ни
звука, но, как по команде, центральный куб скользнул  вперед,  остановился
перед ней. Она положила руку ему на край.
     - Поедешь со мной, - сказала она Руфи.
     - Норала, - Вентнор сделал шаг вперед. - Норала,  мы  должны  идти  с
ней. И это, - он указал на пони, - тоже с нами.
     - Да... вы тоже, - прозвенел далекий голос, -  но  об  этом...  я  не
подумала.
     На мгновение она задумалась,  потом  повернулась  к  шести  ожидающим
кубам. Опять точно по приказу четыре из них шевельнулись, устремились друг
к другу, с идеальной точностью слились,  все  это  напоминало  пародию  на
воинские маневры: перед нами была платформа длиной в  двенадцать  футов  и
шириной в шесть.
     - Поднимайтесь, - сказала Норала.
     Вентнор беспомощно смотрел на высокую поверхность кубов.
     - Поднимайтесь. - В голосе ее звучало нетерпение. - Смотрите!
     Она обняла Руфь за талию и с той же невероятной  скоростью,  с  какой
исчезла при появлении зари, оказалась на вершине одного куба,  по-прежнему
держа  девушку.  Как  будто  обе  они  взлетели  наверх  с  необыкновенной
легкостью.
     - Поднимайтесь, - сказала она еще раз, глядя на нас сверху вниз.
     Вентнор начал завязывать пони глаза. Я положил  руку  на  край  куба,
подпрыгнул. Мириад невидимых рук подхватил меня, поднял, мгновенно опустил
на верхнюю грань.
     - Поднимите сюда пони, - сказал я Вентнору.
     - Поднять? - недоверчиво переспросил он.
     Как солнечный луч в кошмаре, сверкнула улыбка Дрейка.
     - Ловите! - крикнул он, просунул одну руку под живот пони, другую под
горло; плечи его напряглись - и пони взлетел наверх, со всем своим грузом,
и мягко приземлился на все четыре ноги рядом со мной. Изумление отразилось
на лицах двоих оставшихся внизу.
     - Следуйте за нами, - сказала Норала.
     Вентнор прыгнул наверх, Дрейк - за ним; они мгновенно оказались рядом
со мной, негромко бранясь. Невидимые руки изменили направление,  поднялись
выше, прочно держали наши ноги  и  нижнюю  часть  тела  -  держали  нас  и
животное.
     Куб, на котором стояли Норала и Руфь, устремился вперед; я видел, как
испуганно присела Руфь, обхватив руками колени женщины. Они погрузились  в
туман, исчезли.
     И вслед за ними, как щепка в быстром  течении,  мы  тоже  полетели  в
туман.
     Кубы двигались без всякой вибрации, так гладко и ровно, что  если  бы
не поднявшийся сразу ветер и не скользящие мимо стены из тумана,  я  решил
бы, что мы неподвижны.
     Я видел, как неясная фигура Вентнора передвинулась к переднему  краю.
Он шел как будто в воде. Я  попытался  последовать  за  ним,  но  не  смог
поднять ноги; двигаться можно было, только скользя.
     И еще мне показалось, что  сила,  которая  держит  нас,  передает  от
одного сжатия к другому; впечатление такое, будто двигаешься сквозь густую
паутину. У меня появилась фантастическая мысль,  что  я  могу  перебраться
через край куба,  проползти  по  его  сторонам,  не  падая,  как  муха  на
вертикальной поверхности сахарной головы.
     Я приблизился к Вентнору. Он напряженно смотрел вперед. Я понял,  что
он пытается отыскать в тумане Руфь.
     Он повернулся ко мне, лицо беспокойное, глаза лихорадочно блестят.
     - Вы их видите, Уолтер? - Голос его дрожал.  -  Боже,  почему  я  это
позволил? Почему разрешил ей уйти одной?
     - Они перед нами, Мартин. - Я говорил с уверенностью, причину которой
не смог бы объяснить. - Куда бы нас ни вела эта женщина, она не хочет  нас
разлучать - по крайней мере сейчас. Я в этом уверен.
     - Она сказала "Следуйте за нами". - Это голос Дрейка. - Но что еще мы
можем делать? Эта птичка нам не подчиняется.  А  Норале  подчиняется.  Она
хотела сказать, чтобы она следовала за ней.
     - Правда. - Выражение надежды появилось на обеспокоенном лице. -  Это
правда. Мы имеем дело с существами, которых  не  могло  придумать  никакое
человеческое воображение. И с ними эта женщина - внешне  человек,  да.  Но
мысли ее - нечеловеческие. Как же нам знать...
     Он снова повернулся, напряженно всматриваясь вперед.
     Ружье Дрейка упало.
     Он наклонился,  чтобы  поднять  его;  потянул  обеими  руками.  Ружье
оставалось неподвижным.
     Я тоже нагнулся и  попробовал  вместе  с  ним.  Но  ружье  как  будто
превратилось в часть блестящей поверхности. Крошечные  глубокие  звездочки
подмигивали нам...
     - Они... смеются над нами! - выдохнул Дрейк.
     - Ерунда, - ответил я, пытаясь сдержать невольную  дрожь.  -  Ерунда.
Эти блоки - сильные магниты, вот что держит ваше ружье; нас тоже.
     - Я не о ружье, - сказал он. - Об этих светящихся точках, о глазах...
     Послышался  возглас  Вентнора,  в  нем  звучало   почти   болезненное
облегчение. Мы распрямились.  Головы  наши  вынырнули  из  тумана,  как  у
пловцов из воды. Мы незаметно поднимались над уровнем тумана.
     И в ста ярдах перед нами,  рассекая  туман,  погруженные  в  него  по
плечи, летели Норала - ее золотые пряди развевались - и рядом с ней  Руфь.
Услышав крик брата, Руфь обернулась и помахала нам рукой.
     Впереди на расстоянии мили виднелся проход в стене долины; мы  летели
к нему. Не неровная  расселина,  не  произведение  природы  -  впечатление
огромной двери.
     - Смотрите, - прошептал Дрейк.
     Между  нами  и  широкой  дверью  из  тумана   высунулись   сверкающие
треугольники, похожие на акульи плавники, а под  ними  мелькали  очертания
круглых тел, словно гигантских  дельфинов;  туман  завивался  вокруг  них.
Вскоре нас окружили треугольные плавники и круглые тела. Они устремились к
порталу,  проходили  в  него  -  армия  металлических  существ  вела  нас,
охраняла, играла вокруг нас.
     Странным, необыкновенно странным было это зрелище - просторная  тихая
долина, затянутая туманом; над туманом летит величественная голова Норалы;
вокруг упорядоченное  движение  блестящего  металла;  титаническая  дверь,
зияющая впереди.
     И вот мы на пороге, миновали его.



                             8. БАРАБАНЫ ГРОМА

     На порог, как волны, набегал туман и вдруг исчез.  Держась  точно  на
таком расстоянии, как и тогда, когда я впервые увидел головы Норалы и Руфи
в тумане, их куб летел впереди. Он  резко  выделялся  в  необычном  свете,
заполнявшем место, в котором мы оказались. Я  не  мог  определить,  каньон
это, коридор или туннель.
     Норала  одной  рукой  поддерживала  Руфь;  в  ее  позе  чувствовалось
отношение покровительства, защиты - первое подлинно человеческое чувство в
этой прекрасной загадке.
     Перед ними летели десятки ее друзей, теперь они казались не тусклыми,
нет, они сверкали, будто выточенные из голубоватой  отполированной  стали.
Они... маршировали... стройными рядами, шары,  кубы,  пирамиды;  двигались
как в строю.
     Я оглянулся: из пены тумана появлялись десятки металлических существ,
резали туман, как волны. И когда они выплывали из него  и  оказывались  на
свету, тусклость исчезала, и стороны их начинали сверкать.
     Откуда  этот  свет,  это  сверкание?  Наша  скорость  уменьшилась.  Я
огляделся.  Стены  расщелины  или   туннеля   перпендикулярные,   гладкие,
сверкающие холодным металлическим зеленоватым блеском.
     Между стенами,  подобно  ритмическим  вспышкам  светлячков,  мягко  и
вкрадчиво   пульсировало   свечение,   создававшее   впечатление   чего-то
невероятно малого - электронов, скорее чем атомов, пришло  мне  в  голову.
Свечение тоже зеленоватое, как стены; но я был уверен, что свечение не  от
стен.
     Светящиеся частицы мигали и блекли,  как  мошки  в  прямых  солнечных
лучах, или, если воспользоваться более научным сравнением, как  коллоид  в
освещенном поле ультрамикроскопа; и точно так же глаз воспринимал не  сами
эти частицы, а только их движение.
     Если  не  считать  этих  частиц,  освещение  было  яркое,  хрустально
прозрачное. Высоко над нашими головами - в  пятистах  футах,  в  тысяче  -
стены сливались в дымке туманного берилла.
     Стены,  несомненно,  из  камня,  но   отшлифованного,   выровненного,
покрытого.
     Да, покрытого. Покрытого какой-то металлической субстанцией,  которая
и служила источником свечения и от которой  исходит  сила,  пришло  мне  в
голову, воспламеняющая мигающие частицы.  Но  кто  мог  все  это  сделать?
Зачем? Как?
     Точность обработки, совершенство этих  гладких  стен  действовали  на
нервы,  вызывая  смутное  желание   какой-то   человеческой   дисгармонии,
человеческого беспорядка.
     Поглощенный  наблюдениями,  я  забыл  о   тех,   кто   разделял   мое
беспокойство и опасности. Почувствовал, что мне сжимают руку.
     - Если будем достаточно близко и мне удастся оторвать ноги, я прыгну,
- сказал Дрейк.
     - Что? - Я вздрогнул от неожиданности. - Куда прыгнете?
     Я посмотрел, куда он показывает. Мы быстро сближались с первым кубом;
он  находился  едва  ли   в   двадцати   шагах   впереди;   казалось,   он
останавливается. Вентнор наклонился вперед, дрожа от напряжения.
     - Руфь! - окликнул он. - Руфь, как ты?
     Она  медленно  повернулась  к  нам  -  сердце  мое  дрогнуло,  потом,
казалось, застыло. Ибо на милом лице Руфи было то же  выражение  неземного
спокойствия, что и на  лице  Норалы;  в  ее  карих  глазах  тень  того  же
бесстрастного духа,  что  в  глазах  Норалы;  и  голос  ее  прозвучал  как
отдаленное эхо золотого звона голоса Норалы.
     - Хорошо, - вздохнула она, - хорошо, Мартин. Не бойся за меня...
     И снова отвернулась от нас, глядя вперед, молча, как стоявшая рядом с
ней женщина.
     Я украдкой взглянул на Вентнора, на Дрейка:  разыгралось  ли  у  меня
воображение или они тоже заметили? И тут  же  понял,  что  заметили:  лицо
Вентнора побелело, как и губы, Дрейк сжал  зубы,  в  глазах  его  сверкнул
гнев.
     - Что она сделала с Руфью? Видели ее лицо? -  почти  нечленораздельно
спросил Дрейк.
     - Руфь! - в голосе Вентнора звучала боль.
     Она не обернулась. Как будто не слышала его.
     Теперь кубы разделяло не более пяти ярдов. Дрейк собрался,  попытался
оторвать ноги от сверкающей поверхности, подготовился прыгнуть, когда кубы
еще больше сблизятся. Его широкая грудь дрожала от усилий,  мышцы  на  шее
напряглись узлами, пот катился по лицу.
     -  Бесполезно,  -  выдохнул  он,  -  бесполезно,  Гудвин.  Как  будто
пытаешься поднять себя за  шнурок  от  ботинка,  как  муха,  застрявшая  в
патоке.
     - Руфь! - снова крикнул Вентнор.
     И как будто это послужило сигналом, куб рванулся вперед и восстановил
прежнее расстояние между нами.
     Авангард металлических существ ускорил свое движение.  С  невероятной
скоростью они полетели вперед, исчезли в сверкающей дали.
     Ускорился и куб с женщинами, он летел все быстрее и быстрее. И так же
быстро следовала за ними наша платформа. Головокружительно проплывали мимо
светящиеся стены.
     Мы повернули к правой стене и  приближались  к  широкому  карнизу.  Я
решил, что он не менее ста футов в ширину.  Начиная  с  него,  поверхность
резко понижалась.
     Противоположные  стены  медленно  сближались.  Металлическое   войско
следовало за нами.
     Все выше становился карниз, все ниже опускалось дно ущелья. Вот мы  в
двадцати футах над  ним,  в  тридцати.  И  характер  стен  изменился.  Под
металлической  поверхностью  заблестели  жилы  кварца,  подобные  туманным
опалам; иногда виднелись полоски зеленого цвета, иногда  янтарного;  линии
бледной охры. Мое  внимание  привлекла  чернильно-черная  полоса  в  самом
центре опускающейся поверхности. Она была  такой  черной,  что  на  первый
взгляд показалась мне выходом угля.
     Постепенно она расширялась. Это была щель, трещина.  Вот  она  в  фут
шириной, вот уже в три, чернота будто поднимается  из  нее  -  чернота,  в
которой сама душа глубин. И она все расширялась;  а  потом  неожиданно  ее
стороны разлетелись, и внизу открылись два острых края.
     Поверхность под  нами  исчезла,  внизу  была  пропасть,  невероятная,
неизмеримая.
     Мы человеческие атомы, несущиеся с огромном  скоростью  на  волшебном
коне вдоль уступа, расколовшего бесконечное пространство.
     Я  оглянулся:  десятки  кубов  отделялись  от   сопровождающего   нас
металлического войска; длинной колонной  по  два  они  промелькнули  мимо,
устремились  вперед.  Далеко  впереди  появилось  золотистое  сияние;   мы
продолжали нестись в чернейшей ночи, но сияние усиливалось.
     Сквозь мрак протянулась длинная полоса  светло-синего  свечения.  Она
развернулась, как лента тусклого пламени. как  змеиный  язык,  застыла.  Я
почувствовал,  как  существа  под  нами  рванулись  вперед;  их   скорость
необычайно возросла; ветер бил нас с ураганной силой.
     Я закрыл глаза руками и продолжал  всматриваться  сквозь  щели  между
пальцами. Прямо перед нами баррикада из кубов, и мы несемся  на  нее,  как
стальной таран. Я невольно закрыл глаза: столкновение казалось неизбежным.
     Существо, на котором мы летели, поднялось.
     Мы  под  углом  поднялись  к  верху  барьера,  оказались  над  ним  и
продолжали все с той же огромной  скоростью  нестись  в  черноте;  светлая
лента, которую я видел перед этим, оказалась еще одной линией  кубов,  еще
одним мостом через пропасть. А под ним ощущались неизмеримые глубины.
     И вот мы снова  несемся  в  ночи.  Вокруг  слышатся  удары,  громовые
раскаты, рев. Шум все усиливается, бьет как будто ощутимыми ударами.
     Снова далекое тусклое свечение, как восходящее солнце, видимое сквозь
густой рассветный туман. Туман расходится - впереди на расстоянии  в  мили
что-то действительно похожее вначале на  восходящее  солнце  -  гигантский
шар, горизонтально перерезанный чернотой, будто застывшей у его основания.
     Солнце? Разум говорил мне, что это невозможно.
     Но что это тогда? Ра египтян, лишенный  своих  крыльев,  изгнанный  и
состарившийся в коридорах смерти? Или это издевательское  подобие  солнца,
холодный призрак, который, как верили в древности норвежцы, в замороженном
аду пытает проклятых?
     Я нетерпеливо отбросил фантазии. Солнце или нет, этот шар светился, и
его многоцветные лучи разгоняли тьму, в которой мы летели.
     Мы подходили все ближе и ближе, стало гораздо светлее,  и  я  увидел,
что под нами по-прежнему пропасть. А шум стал еще громче, еще раскатистей.
     У основания светлого диска я разглядел  светящийся  бассейн.  Из  его
глубин выступал огромный прямоугольный язык, блестящий, словно стальной.
     На этом языке появилась черная фигура,  она  поднялась  из  пропасти,
устремилась к диску и стала отчетливо видна.
     Похожая на гигантского пауки, приземистая  и  рогатая.  На  мгновение
силуэт ее четко стал виден на фоне шара - и вдруг исчез.
     И вот невдалеке, тоже силуэтом, как фигура паука, показался  на  фоне
сияющего срезанного круга куб с Руфью  и  Норалой.  Он,  казалось,  парит,
ждет.
     - Это дверь! - Дрейк кричал мне на ухо, чтобы  я  услышал  в  урагане
звуков.
     То, что мне показалось диском, на самом деле было выходом,  порталом;
но размеры у него гигантские.
     Сквозь  него  лился  свет.  А  круглая  форма   оказалась   иллюзией,
порожденной темнотой, в которой мы летели, и контрастным ярким светом.
     Прямоугольный язык оказался рампой, склоном, уходящим в пропасть.
     Норала высоко подняла руки над головой. Сверху из темноты  показалась
необыкновенная фигура - чудовищный бронированный краб с плоской спиной; от
него отходили острые иглы; массивное тело охвачено  мечущимся  зеленоватым
пламенем.
     Он  пролетел  под  нами  и  мимо  нас.  На  спине  у  него  виднелись
многочисленные  выступы,  из  которых  вырывались  ослепительные  вспышки,
сапфирово-синие, изумрудно-зеленые, солнечно-желтые.  Я  увидел,  что  эта
кошмарная  фигура  стоит   на   колоннообразных   ногах,   состоявших   из
чередующихся треугольников и кругов. Формы чудовища  быстро  менялись,  на
мгновение оно наполовину распалось.
     Потом я увидел, как вращающиеся шары, кубы и  пирамиды  заняли  новые
положения. Передние ноги удлинились, задние укоротились,  приспосабливаясь
к углу наклона местности.
     Это  не  химера,  не  кракен  из  пропасти.  Машина,   состоящая   из
металлических существ. Я снова увидел вспышки, и мне показалось,  что  это
груды руды, которые переносит эта мыслящая машина.
     Она исчезла. На ее месте повис куб с  загадочной  женщиной  и  Руфью.
Потом они исчезли, и на их месте оказались мы.
     Мы  висели  высоко  над  океаном  живого  света  -  морем   радужного
великолепия, которое тянулось  миля  за  милей  и  чьи  невероятные  волны
вздымались в воздух на  тысячи  футов,  взлетали  гигантскими  всплесками,
огромными потоками, светящимися  облаками  жидкого  пламени,  разрываемыми
могучими когтями сильного ветра.
     Ошеломленное зрение слегка прояснилось, свечение, сверкание, радужное
сияние приобрело форму, стало упорядоченным. В  нем  я  различил  какие-то
циклопические непостижимые формы.
     Передвигались они медленно, с  ужасающей  целеустремленностью.  Темно
отсвечивали в этих  наполненных  пламенем  глубинах.  И  испускали  потоки
молний.
     Их было много десятков, огромных и загадочных.  Их  пламенные  молнии
пробивали дымку, расшивали ее,  как  будто  это  летящие  покровы,  полные
самого духа огня.
     А шум такой, словно десятки тысяч  Торов  своими  молотами  сокрушают
врагов Одина. Наковальня, на которой огромные молоты выковывают новый мир.
     Новый мир? Металлический мир!
     Эта мысль пронеслась в моем ошеломленном сознании, исчезла - и только
много времени спустя я ее припомнил.  Потому  что  неожиданно  гром  стих,
сияние поблекло и будто затянулось  туманом.  Огромные  фигуры  потемнели,
слились с темнотой.
     И в этом тускнеющем свете, далеко-далеко от нас, казалось, за  многие
мили, засверкала широкая  полоса  сияющего  аметиста.  От  нее  отделились
занавеси, мерцающие, туманные, как складки зари; они  потоком  устремились
от аметистовой полосы.
     И на их фоне вырисовалось нечто огромное, пурпурно-черное; я  вначале
принял это за гору; как одна из наших фантастических вершин  на  пустынном
юго-западе, которые внезапно вырисовываются на фоне садящегося  солнца;  я
сразу понял, что  это  такое,  но  подсознательно  стремился  найти  более
естественное объяснение.
     Это был Город!
     Город не менее пяти тысяч футов высотой,  увенчанный  многочисленными
башнями, шпилями, титаническими арками, гигантскими  куполами.  Как  будто
созданные человеком утесы Нью-Йорка во много раз увеличились в высоту и  в
длину. Очень похоже на небоскребы на фоне сумеречного неба.
     Пропасть под нами потемнела, будто туда  устремилась  ночь;  обширные
пурпурные стены города засверкали бесчисленными  огнями.  От  увенчивающих
его арок и башен отделялись молнии, широкие полоски пламени, вспыхивающие,
электрические.
     Подводят ли меня уставшие глаза, игра ли  это  света  и  тени  -  или
многочисленные наросты вверху действительно меняют  форму?  Ледяная  рука,
протянувшаяся  из  неизвестности,  сжала  мне  сердце.  Они  действительно
менялись, эти арки и купола, башни и  шпили.  Передвигались,  распадались,
образовывались вновь, как прошитые молниями края грозовой тучи.
     Я с трудом оторвал взгляд, увидел, что наша платформа остановилась на
широком серебристом карнизе недалеко от огненного портала и всего  в  ярде
от куба, на котором стояла Норала, и к  ней  прижалась  неподвижная  Руфь.
Услышал вздох Вентнора, восклицание Дрейка.
     Прежде чем мы успели окликнуть Руфь, их куб соскользнул с  карниза  и
исчез.
     Наша платформа вздрогнула и устремилась следом.
     Меня охватило тошнотворное ощущение падения; мы  ухватились  друг  за
друга; впервые за все время в страхе заржал пони. С огромной скоростью  мы
понеслись вниз по крутой сверкающей рампе, уходящей  в  глубины  пропасти,
прямо к высоким стенам.
     Далеко впереди мчался куб с женщиной и девушкой. Волосы их летели  за
ними,  смешивались,  шелковая  паутина  каштановых   и   сверкающая   сеть
рыже-золотых; в них мелькали светящиеся частицы, как рои светлячков;  тела
их окутывали огоньки зеленоватого свечения.
     А  вокруг  нас,  над  нами  снова  послышались  удары  многочисленных
молотов.



                             9. ОГНЕННЫЙ ПОРТАЛ

     Мы как будто оказались на метеоре, несущемся в пространстве.  Свистел
и кричал разрываемый воздух. Ветер заставлял нас пригибаться, но магнитные
зажимы прочно держали ноги.
     Пони расставил ноги, опустил голову; сквозь рев урагана слышалось его
пронзительное ржание, та ужасная жалоба, которую можно услышать только  от
лошади. Она означает, что выдержка лошади на пределе.
     Вентнор сгибался все ниже и ниже; прикрывая глаза рукою,  вглядывался
вперед, чтобы разглядеть Руфь. Дрейк скорчился рядом  с  ним,  поддерживая
его, сопротивляясь урагану.
     Полет  постепенно  переходил  в  горизонтальный,  но   скорость   все
увеличивалась, давление  ветра  стало  почти  невыносимым.  Я  повернулся,
опустил руку, прижал голову к плечу, посмотрел назад. Впервые  увидев  это
место, я почувствовал  его  размеры,  но  только  сейчас  начал  понимать,
насколько оно действительно обширно:  портал,  через  который  мы  прошли,
теперь находился далеко от нас, он превратился в  огненное  кольцо  и  все
продолжал уменьшаться.
     Это не  пещера:  я  видел  звезды,  с  облегчением  узнавал  знакомые
созвездия неба Северного полушария. Какие бы  ужасы  и  испытания  нас  ни
ждали, мы по крайней мере не встретим их в глубоком подземелье. Эта  мысль
странно успокаивающе подействовала на меня.
     Неожиданно звезды и небо исчезли.
     Мы оказались под поверхностью светящегося моря.
     Я почувствовал, что сила циклона уменьшилась; теперь ветер дул  снизу
вверх и в переднюю поверхность куба. Я слышал только шум нашего  полета  и
ржание испуганного пони.
     Осторожно повернув голову, увидел  на  самом  краю  куба  Вентнора  и
Дрейка. Они сидели скорчившись, по-лягушечьи. Я пополз к ним  -  буквально
пополз,  как  гусеница;  когда  тело  касалось  поверхности   куба,   сила
удерживала его и позволяла только скользящее движение.  И  вот  как  червь
размером с человека я добрался до товарищей.
     И когда мои ладони коснулись куба, я окончательно удостоверился,  что
как бы он ни действовал, он все равно металлический.
     Ошибиться невозможно. Это металл, похожий на полированную платину.
     И металл этот теплый, приятный на ощупь, с температурой  примерно  95
градусов по Фаренгейту [35  градусов  по  Цельсию].  Я  посмотрел  на  эти
маленькие светящиеся точки, который  -  я  теперь  был  уверен  в  этом  -
являются органами зрения; они походили на точки  пересечения  бесчисленных
плоскостей кристалла. И казались одновременно  близкими  к  поверхности  и
очень далекими от нее.
     И в то же время  они  похожи...  на  что  же  они  похожи?  Осознание
сходства вызывало шок.
     Похожи на галактики золотистых и сапфировых звезд в глазах Норалы.
     Я подполз к Дрейку, приблизил голову к его голове.
     - Не могу двигаться, - прокричал  я.  -  Не  могу  оторвать  рук.  Мы
прилипли - как мухи. Как вы сказали.
     - Тащите их на колени, - ответил он, наклоняясь  ко  мне.  -  Это  их
освобождает.
     Я поступил, как он посоветовал, и, к  своему  изумлению,  понял,  что
могу освободить руки. Я ухватил его за пояс, попробовал встать.
     - Бесполезно, док. - Прежняя улыбка появилась на его напряженном юном
лице. - Надо ждать. Колени оторвать невозможно.
     Я кивнул, подвигаясь еще ближе к нему. Потом опустился  на  корточки,
чтобы отдохнули мышцы ног.
     - Вы видите их, Уолтер? Женщину и Руфь? - беспокойно спросил Вентнор,
поворачиваясь ко мне.
     Я всмотрелся в мерцающие сумерки; покачал головой. Ничего  не  видно.
Наши несущиеся кубы как будто вновь погрузились  в  туман;  как  снаряд  в
воздухе, мы разрывали этот туман, но он клубился перед нами, стенами стоял
по сторонам и смыкался, когда мы пролетали;  из-за  него  ничего  не  было
видно.
     Но у меня было устойчивое впечатление, что там,  за  этими  туманными
стенами, происходит упорядоченное движение; орды, более  грандиозные,  чем
войска Чингиз-хана, которые века назад бились об основания этих  же  самых
гор, проходят взад и вперед. Я мельком замечал  огромные  фигуры,  которые
даже назвать не  могу;  они  быстро  мелькали  мимо;  в  тумане  виднелись
блестки, подобные огненным копьям.
     И всегда, повсюду постоянное передвижение, ритмичное, вызывающее ужас
- как миллионы ног невидимых существ неизвестного,  чуждого  мира  впервые
вступают на наш порог. Они готовятся, тренируются в  обширном  прилегающем
пространстве  между  известным  и  неизвестным,  бдительные,   угрожающие,
ожидающие сигнала, чтобы обрушиться на нас.


     Мне снова показалось, что я на пороге какого-то открытия, откровения,
и я напрягался, пытаясь поймать это открытие, осознать его; и в это  время
почувствовал, что скорость наша уменьшается,  рев  стихает,  туман  вокруг
редеет.
     Туман совсем рассеялся. Я увидел, как распрямились Вентнор  и  Дрейк;
сам поднялся с трудом.
     Мы оказались на краю водоворота, воронки в сверкающем тумане; дальний
конец воронки в  миле  от  нас  расширялся  в  большой  круг;  его  смутно
очерченные края сталкивались со стеной - города. Как будто перед  нами  на
боку лежит конус из хрустально прозрачного воздуха,  а  на  его  изогнутые
стороны давит некая среда, тяжелее воздуха, но легче воды.
     Верхняя дуга основания конуса уходила в  высоту  на  тысячу  и  более
футов; над ней все скрывала  мерцающая  туманность,  похожая  на  огромное
облако светляков. Со всех сторон от конуса в бесконечность уходила все  та
же мерцающая туманность.
     И вдруг в ней появились тысячи ярких лучей, они метнулись, заплясали,
сплетались и расплетались, пролетали туда  и  сюда  -  как  мириады  лучей
больших прожекторов в фосфоресцирующем  туманном  море,  как  бесчисленные
полосы зари, пробивающие собственный радужный покров. И в игре этих  лучей
чувствовалось что-то ужасно механическое, ритмичное и упорядоченное.
     Эта игра была - как бы ее  получше  описать?  -  целенаправлена;  как
перемещение маленьких металлических  существ  в  развалинах,  как  золотая
песня Норалы, как изменения Разрушителя; и подобно  всему  этому,  в  игре
лучей чувствовалось скрытое значение, какое-то сообщение:  мозг  понимает,
что это сообщение, но суть его постигнуть не может.
     Лучи, казалось, поднимаются вверх от самой земли. Теперь они походили
на бесчисленные копья, которые несет марширующая армия титанов; а вот  они
превращаются в тучи стрел, испускаемые боевыми отрядами гениев света.  Они
вздымаются вертикально, а между  ними,  раздвигая  их,  движутся  огромные
смутные фигуры,  словно  образуются  и  рассыпаются  горы;  словно  темные
чудовища огненного мира пробиваются сквозь густой лес высоких деревьев  из
холодного  пламени;  чудовищная  химера  бредет  через  бамбуковую   чащу,
раздвигая ее огненными клыками; фантастический левиафан  всплывает  сквозь
гигантские светящиеся водоросли на поверхность моря под свет звезд.
     Откуда эта сила, какой механизм производит эти лучи? Он не сзади нас:
повернувшись, я увидел, что сзади густой туман. Я был уверен  -  не  знаю,
почему, - что энергия исходит от отдаленной стены самого города.
     Конус, в вершине которого мы находились, расширялся  от  того  места,
где мы стояли - на этот раз неподвижно.
     Основание конуса помещалось на стене, вершина - там, где мы.
     В большом круге поверхность стены была гладкой и  тусклой:  ни  следа
мелькающих огней, которые мы видели,  пролетая  над  радужным  морем.  Она
слабо светилась.  Без  единого  выступа,  гладкая  вертикальная  стена  из
полированного синеватого металла - и все.
     - Руфь! - простонал Вентнор. - Где она?
     Сердясь на себя за черствость, за то, что на время забыл обо всем,  я
неуклюже подполз к нему, пытаясь дотронуться, утешить, если смогу.
     И тут, как  будто  его  возглас  послужил  сигналом,  огромный  конус
двинулся. Медленно круглое основание скользнуло вниз  с  мерцающей  стены;
пошло вниз, круто вниз; я понял,  что  мы  задержались  на  краю  какой-то
глубокой впадины, потому что основание  конуса  опустилось  уже  футов  на
двести и продолжало опускаться.


     Послышался облегченный вздох Вентнора, Дрейк что-то произнес, с моего
сердца спала тяжесть. Всего в десяти ярдах от нас, чуть ниже нас, в тумане
показалась великолепная голова Норалы и рядом с ней  милая  головка  Руфи.
Они вынырнули из мерцания, как пловцы из глубин. И  вот  они  прямо  перед
нами, и нам видна поверхность их куба.
     Но они к  нам  не  поворачивались,  смотрели  прямо  вперед,  по  оси
опускающегося конуса; Норала рукой обнимала Руфь за талию.
     Дрейк болезненно сжал мое плечо; ему не нужно было указывать, что его
поразило. Воронка прервала  свой  медленный  спуск,  сделал  один  быстрый
резкий рывок и остановилась. Теперь основание конуса упиралось  в  гладкий
треугольник,  расширяющийся  от  вершины,  в  которой  находились  мы,  до
противоположной стороны длиной футов в пятьсот; эта  сторона  примыкала  к
основанию  металлической  стены  города.   Плоскость   треугольника   была
наклонена под углом в тридцать градусов.
     Круг с туманными очертаниями превратился в овал, приплюснутый  эллипс
пятисот футов в высоту и втрое больший в длину.  И  точно  в  его  центре,
сверкая, словно он вел в исполненное сиянием пространство,  находился  еще
один гигантский прямоугольный портал.
     По обе стороны от него, в по-видимому сплошной  металлической  стене,
появились две щели.
     Начинались они как тонкие линии на высоте в сотню  ярдов,  через  них
пробивался яркий свет; затем они расширялись, как зрачки чудовищной кошки,
и  в  самом  широком  месте  из  них  вырывалось  голубое  сияние,  словно
расплавленная сталь через раскрытый затвор.
     В  глубине  их  ощущалось  движение.  Десятки   башнеобразных   фигур
скользили через них, каждая  из  фигур  ярко  радужно  светилась.  Над  их
вершинами вращались огненные короны.
     Они стремились вперед, поворачивались, раскачивались, как  листья  на
сильном ветру. Вырывались из кошачьих зрачков стены, эти бродячие  фигуры,
увенчанные вращающимися огнями. Исчезали в тумане. И как  только  все  они
прошли, зрачки начали сокращаться, превратились в узкие щели,  исчезли.  И
перед нами снова только ждущий портал в стене.
     Первый  куб  устремился  вперед.  Точно  так  же  внезапно   за   ним
последовала и наша платформа. Снова под напором ветра мы вцепились друг  в
друга; пони закричал в ужасе. Металлический утес устремился навстречу нам,
как стальная грозовая туча, разинутой пастью  холодного  голубого  пламени
надвинулся портал.
     Мы пронеслись в него, были пожраны им.
     Ослепительный свет, невыносимо яркий  поток,  глаза  не  выдерживают,
болят. Мы втроем прижались к боку пони, зарыли лица в его жесткую  шерсть,
пытались спрятать глаза; но как мы ни старались, как  ни  напрягали  мышцы
век,  свет  пробивался  сквозь  закрытые  глаза,  сквозь  тело  маленького
животного, через наши головы, обжигая зрение.



                       10. ВЕДЬМА! ВЕРНИ МОЮ СЕСТРУ!

     Не знаю, долго ли находились мы в этом потоке света. Казалось,  целые
часы. На самом  деле,  минуты  или  даже  секунды.  Потом  я  почувствовал
перемежающуюся тень, мягкую, целительную полутьму.
     Поднял голову и осторожно  открыл  глаза.  Мы  спокойно  двигались  в
голубом полумраке; в движении ощущалось  каким-то  образом  приближение  к
дому,  к  концу  пути.  Мы  как  будто  находились  на  краю   освещенного
пространства, в той  области,  где  быстрые  световые  волны,  которые  мы
называем фиолетовым светом, смешиваются с  еще  более  быстрыми;  мозг  их
воспринимает, но не может описать в цветовых терминах.  И  глаза  мои  как
будто затянулись пленкой; вероятно, следствие  яркого  света,  подумал  я,
нетерпеливо тряся головой.
     И тут я  увидел  предмет  не  далее  фута  от  себя;  застыл,  ощутил
покалывание на коже головы, смотрел, не веря своим глазам. Я увидел скелет
руки. Кости казались серовато-черными, они  были  резко  очерчены,  как  в
хирургическом экспонате; костяная рука как будто что-то сжимает.
     Снова ледяное покалывание на черепе и по всей коже: эти кости сжимают
скелет лошади, на которой могла бы скакать сама  смерть;  голый  лошадиный
череп свисает впереди на длинных шейных позвонках.
     Я поднес руки к лицу, чтобы закрыть ужасное призрачное  видение  -  и
рука скелета тут же придвинулась ко мне, оказалась  перед  моими  глазами,
коснулась меня.
     Я испустил крик ужаса, который оборвался, как  только  я  понял,  что
происходит.  И  так  велико  было  мое  облегчение,  так   приятно   среди
необъяснимого ухватиться за что-то понятное, что я рассмеялся вслух.
     Это мой собственный скелет. А лошадь смерти - наш пони.  Оглядываясь,
я уже знал, что увижу. И увидел: два скелета, черепа  опираются  на  кости
рук, скелеты прислонились к скелету лошади.
     А перед нами, вертикально на сверкающей поверхности куба, два женских
скелета - Руфь и Норала!
     Сверхъестественно странное зрелище. Материализовавшаяся мрачная сцена
из "Танца Смерти" Дюрера. И в то же время оно почему-то успокаивало.
     Потому что зрелище это вполне объяснимо с точки  зрения  человеческих
знаний. Эффект освещения; как я и предположил, световые волны,  с  меньшей
длиной волны, чем едва исследованные ультрафиолетовые  лучи;  эта  область
исследована еще в меньшей степени.
     Но это не рентгеновское излучение: вокруг костей нет  того  туманного
ореола, который бывает при рентгене: его лучи не могут  сделать  полностью
невидимой плоть, окружающую кости. А тут скелеты видны совершенно четко, и
ни следа плоти.
     Я наклонился, заговорил со своими спутниками.
     - Не открывайте пока глаза, - сказал я. - Мы проходим через  странное
излучение.  У  него  свойства  рентгеновских  лучей.   Меня   вы   увидите
скелетом...
     - Что? - закричал Дрейк. Не прислушавшись к моему предупреждению,  он
распрямился, посмотрел на меня. Даже понимая причину, я  не  мог  сдержать
дрожи, когда его череп придвинулся ко мне.
     Скелет Вентнора тоже  повернулся  ко  мне;  и  тут  же  его  внимание
привлекло зрелище впереди. Я увидел, как отвисла нижняя челюсть,  лишенная
плоти; потом шевельнулась: он собрался заговорить.
     Внезапно скелеты перед нами снова оделись плотью. Впереди  прекрасная
женщина и девушка.
     Этот переход от сверхъестественно нереального к норме  произошел  так
быстро, что даже в моем  лишенном  суеверий  сознании  появилась  мысль  о
колдовстве. В следующее мгновение мы трое стояли,  глядя  друг  на  друга,
снова облеченные в плоть, и пони больше не казался конем смерти, это снова
был наш мохнатый терпеливый маленький спутник.
     Освещение изменилось,  ультрафиолетовые  лучи  исчезли,  пространство
вокруг пронизывали желтоватые отблески, похожие на лучи  скрытого  солнца.
Мы  проходили  широким,  казавшимся  бесконечным  коридором.  Желтый  свет
становился интенсивней.
     - Эти лучи не совсем рентгеновские, -  прервал  мои  мысли  Дрейк.  -
Надеюсь, они во всех отношениях от них отличаются. Иначе у нас могут  быть
неприятности.
     - Еще неприятности? - слегка саркастически спросил я.
     -  Рентгеновские  лучи  обжигают,  -  пояснил  он,  -  а  здесь   нет
возможностей для лечения - если доживем до него, - мрачно закончил он.
     - Мне кажется, мы недолго подвергались их действию...  -  начал  я  и
замолчал.
     Без всякого предупреждения коридор перешел в  обширное  пространство,
яркость которого я не могу описать. Помещение больше десяти главных  залов
Карнака; обширнее знаменитого зала в ужасном Аменти, где  на  троне  между
Искателем Сердец и Пожирателем Душ сидит Осирис и судит  души  только  что
умерших.
     Это храм в  своей  грандиозности,  но  человек  никогда  не  создавал
подобный храм. Ни в каких сохранившихся от молодости земли  развалинах  не
ощущал я так ясно чуждости и необычности этого места. Ни в руинах  храмов,
некогда бывших жилищем богов Древнего Египта,  ни  в  колоннадах  святилищ
Древней Греции и императорского Рима, ни в какой мечети, соборе, церкви.
     Все они были посвящены богам: этих  богов  создал  сам  человек,  как
утверждает науки, или эти боги создали человека, как считают  верующие;  и
во всех них чувствовалось присутствие человека.
     Дух, сила, заполнявшая это обширное пространство, не  имела  никакого
отношения к человеку.
     Ни одно место? Нет, одно  вспомнилось  -  Стоунхендж.  В  этом  круге
монолитов я испытал нечто подобное, нечеловеческое;  мрачный  неуступчивый
чуждый дух, будто не люди,  а  каменные  исполины  воздвигли  эти  большие
менгиры.
     Мы находились в святилище, сооруженном металлическим племенем.
     Все  оно  было  заполнено  мягким  желтым  освещением,   напоминающим
рассеянный   солнечный   свет.   Снизу   поднимались   сотни    гигантских
прямоугольных  столбов,  с  полированной  поверхности  которых,  казалось,
струится шафрановый свет.
     Колонны уходили вдаль, насколько хватал глаз,  они  стояли  угнетающе
правильно, подавляюще математически. От их массивности  исходило  ощущение
силы,  загадочной,  механической,   но   живой;   что-то   священническое,
жреческое; они напоминали храмовую стражу.
     Я увидел, откуда исходит свет, пронизывающий  все  это  пространство.
Высоко над столбами плыли десятки шаров, похожих на  бледные  замороженные
солнца.  Большие  и  маленькие,  по  всему  верху  горели   эти   странные
светильники, неподвижные, висящие  без  всякой  опоры.  С  их  сферических
поверхностей и исходило светло-золотое освещение, застывшее,  неподвижное,
какое-то замороженное.
     - Похожи на звезды на большой рождественской елке, - прошептал Дрейк.
     - Это свет, - ответил я. - Конечно. Не материя,  не  металл,  хочу  я
сказать...
     - В них что-то от огней  святого  Эльма...  конденсатов  атмосферного
электричества. - Голос Вентнора звучал спокойно.  Теперь,  когда  мы  явно
приближались к сердцу загадки, он  овладел  собой,  снова  стал  спокойным
хладнокровным наблюдателем-ученым.
     Мы продолжали молча смотреть; вообще  мы  почти  не  разговаривали  с
начала этой странной поездки, которая,  по-видимому,  подходила  к  концу.
Перед все новыми и новыми загадками мозг отказывался от речи, он  апатично
передоверил зрению и слуху сбор сведений, поиски причин,  чего-то  такого,
что способствовало бы пониманию.
     Теперь мы медленно скользили через лес  колонн;  полет  проходил  так
ровно, без всяких усилий, что мы, казалось, стоим неподвижно,  а  огромные
колонны скользят мимо нас. Голова у меня закружилась от этого  призрачного
движения. Я закрыл глаза.
     - Смотрите! - Дрейк тряс меня. - Смотрите! Что вы об этом скажете?
     В полумиле перед нами  столбы  заканчивались  у  обширного  дрожащего
зеленоватого сияния -  занавеса.  Высоко,  выше  бледно-золотистых  солнц,
поднимались его складки.
     В его мерцании чувствовались лучи зари, он как будто был  сплетен  из
этих лучей. А вокруг плясали прозрачные тени, образовавшиеся  от  смешения
золотого света шаров с зеленоватым сиянием занавеса.
     Куб,  несущий  Руфь  и  Норалу,  подплыл  к  основанию   занавеса   и
остановился. Норала спрыгнула  с  него,  помогла  спуститься  Руфи,  потом
повернулась и махнула нам рукой.
     Платформа под нами дрогнула. Я почувствовал,  как  удерживающая  меня
магнитная сила слабеет, уходит. Встал  с  колен  и  увидел,  как  спрыгнул
Вентнор и с ружьем в руке подбежал к сестре.
     Дрейк наклонился за  своим  ружьем.  Я  неуверенно  двинулся  к  краю
слившихся кубов. Меня что-то осторожно подталкивало. Рядом со  мной  стоял
Дрейк, держа за повод пони.
     Куб наклонился, мягко,  игриво,  и  с  легким  толчком  мы  все  трое
оказались на поверхности; мы с Дрейком в изумлении, а  маленькое  животное
тут же принялось разминать ноги и облегченно ржать.
     И  тут  неожиданно  четыре  блока,   образовавшие   нашу   платформу,
разъединились; к ним подплыл куб, на котором ехали женщины.
     Четыре пристроились за ним и все вместе исчезли.
     - Руфь! - В голосе Вентнора звучал страх. - Руфь! Что  с  тобой?  Что
она с тобой сделала?
     Мы подбежали к нему. Он стоял, сжимая ее руки, глядя на сестру. У нее
были широко раскрытые  мечтательные  невидящие  глаза.  Лицо  спокойное  и
неподвижное - зеркальное отражение неземного спокойствия Норалы.
     - Брат! - Милый голос казался отдаленным, доносящимся  из  спокойного
пространства, как отражение золотого голоса Норалы. - Брат, со мной все  в
порядке. Правда, брат, все хорошо.
     Вентнор опустил вялые безжизненные руки сестры, повернулся к женщине,
тело его напряглось лицо исказилось смесью гнева и боли.
     - Что ты с ней сделала? - спросил он у Норалы на ее языке.
     Она спокойно смотрела на него, его гнев ее не испугал, вызвал  только
легкое удивление.
     - Сделала?  -  медленно  повторила  она.  -  Я  убрала  все,  что  ее
беспокоило, подняла ее выше печалей. Я дала ей мир, и вам дам, если...
     - Ты мне ничего не дашь! - яростно прервал он ее; и тут  хладнокровие
оставило его. - Проклятая ведьма, верни мне сестру!
     В гневе он заговорил по-английски, она, конечно, не поняла  слов,  но
гнев и ненависть  поняла  хорошо.  Спокойствие  ее  дрогнуло,  исчезло.  В
глубине глаз вспыхнули золотые огоньки, как в тот раз, когда она призывала
Разрушителя. Не обращая на это  внимание,  Вентнор  грубо  схватил  ее  за
обнаженное плечо.
     - Верни мне ее, говорю тебе! - крикнул он. - Верни ее!
     Глаза женщины стали  -  ужасны.  В  расширившихся  зрачках  сверкнули
звезды; лицо стало  лицом  разгневанной  богини.  Я  ощутил  тень  крыльев
смерти.
     -  Нет!  Нет,  Норала!  Нет,   Мартин!   -   Покров   нечеловеческого
спокойствия, окутавший Руфь,  разорвался;  из-под  него  проглянула  Руфь,
какой мы ее знали. Она, протянув руки, бросилась между ними.
     - Вентнор! - Дрейк схватил его за руки, крепко сжал. - Так вы  ее  не
спасете!
     Вентнор дрожал, чуть не всхлипывая. Никогда раньше я  не  подозревал,
как велика его любовь к Руфи. Женщина тоже поняла это, пусть  смутно.  Под
влиянием человеческой страсти, казалось, совершенно чуждой ей,  ее  спящая
душа - я использую это популярное слово, чтобы обозначить все специфически
присущее человечеству, - зашевелилась, просыпаясь.
     Гневное  выражение  покинуло  ее  лицо;  глаза  ее,  устремленные  на
девушку, смягчились. Она задумчиво взглянула на  Вентнора,  в  ее  взгляде
явно сквозил интерес, вопрос.
     Улыбка появилась на  прекрасном  лице,  очеловечив  его,  преобразуя,
делая нежным.
     И на лице Руфи, как в зеркале, я увидел то же превращение!
     - Идемте, - сказала Норала и двинулась к  сверкающему  занавесу.  Она
положила руку на шею Руфи, и  у  нее  на  плече  я  увидел  следы  пальцев
Вентнора, оскверняющие чистоту ее кожи, пачкающие ее, как святотатство.
     На мгновение я задержался, глядя, как их фигуры становятся туманными;
потом торопливо пошел следом.  Оказавшись  в  тумане,  я  ощутил  приятное
покалывание, ускорение пульса, ощущение прекрасного самочувствия.
     Пытаясь расклассифицировать, привести  в  порядок  свои  ощущения,  я
принялся догонять ушедших  вперед.  Еще  десяток  шагов,  и  мы  вышли  из
занавеса.



                         11. МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТОР

     Мы стояли на  краю  колодца,  стены  которого  из  того  же  зеленого
туманного свечения, через какое мы пролетели, только  здесь  оно  плотнее;
такое впечатление, будто его частицы прижаты друг к другу. На тысячи футов
над нами поднимался туманный цилиндр, и в маленьком на  расстоянии  круге,
который был выходом из  него,  я  увидел  звезды;  и  понял,  что  колодец
находится под открытым небом.
     Шахта не менее полумили в диаметре, и по всей ее высоте через  равные
промежутки проходят широкие аметистовые  полосы  -  как  кольца  в  пустом
патроне. Они по цвету точно повторяли те, что я видел  при  спуске  в  это
удивительное  место   и   на   фоне   которых   вырисовывались   очертания
удивительного города. Они все время вращались, и быстро.
     Лишь один взгляд бросил я на них, потому что мое внимание приковало к
себе нечто необыкновенное: сооружение, алтарь, машина - я не мог подобрать
слова.
     Основание его находилось всего в ста ярдах от нас и было концентрично
по отношению к стенам шахты. Стояло оно на толстом круглом пьедестале  как
будто из непрозрачного горного хрусталя; пьедестал опирался  на  множество
колонн из того же материала.
     Над пьедесталом вздымалась некая структура, состоящая  из  сверкающих
конусов и вращающихся дисков;  фантастическая,  но  странно  симметричная;
причудливая, как угловатый головной убор горных богов яванцев - и в то  же
время  холодно,  болезненно  математическая.  Конусы   торчали   во   всех
направлениях, по-видимому, переплетенные полосками металла и света.
     Какого они цвета?  Мне  почему-то  пришел  в  голову  тот  загадочный
элемент, который окрашивает корону Солнца, эту солнечную диадему,  видимую
только при полном  затмении;  неизвестный  элемент,  которому  наука  дала
название короний и который  никогда  не  был  найден  на  Земле;  впрочем,
возможно, электричество  -  одна  из  форм  его  существования;  осязаемое
электричество; сила, тесно связанная с  массой;  энергия,  превращенная  в
материю.
     Тысячи конусов торчали во все стороны,  заканчиваясь  мощным  шпилем,
доходившим до самого выхода из колодца.
     В  их  расположении  мозг  улавливал  бесконечные  расчеты,   апофеоз
геометрического   выражения   неизвестных   пространственных    измерений,
уравнения, которыми руководствуются бесчисленные звезды.
     Математика космоса.
     Слева от хрустального основания вздымался большой шар. Он вдвое  выше
рослого  человека  и  светлее  остальных  металлических   существ,   почти
лазурный; и в других, каких-то неясных отношениях  он  тоже  отличался  от
них.
     За ним скользили две пирамиды,  их  вершины  на  ярд  вздымались  над
шаром. Пирамиды остановились, рассматривая нас. С противоположной  стороны
хрустального пьедестала приплыли шесть других шаров, меньших, чем  первый,
и более темных, синевато-пурпурных.
     Они разделились и встали по обе стороны большого шара и чуть  впереди
пирамид - линия внимательных стражников.
     Так они стояли, загадочным рядом, внимательно глядя на нас, под своим
богом или машиной из конусов  и  дисков,  внутри  колодца  со  стенами  из
свечения.
     И в этот момент в моем сознании кристаллизовалась сущность того,  что
произошло до этого, паническое чувство одиночества,  будто  я  оказался  в
чуждом мире - настолько же чужом человеку, насколько чужим кажется наш мир
мыслящему кристаллу.
     Норала приветственно подняла  белые  руки;  послышалось  ее  странное
золотое пение. Может быть, это речь, подумал я.  Если  так,  то  что  это:
молитва или приказ?
     Большой шар дрогнул и развернулся. Движение это было  очень  быстрым.
Он раскрылся.
     На месте лазурного шара блестел великолепный диск, сама душа пламени!
Одновременно пирамиды подпрыгнули вверх и назад -  на  их  месте  холодным
синим огнем горели две гигантские звезды с четырьмя лучами.
     Зеленое свечение стен усилилось, по  нему  пробежали  вспышки  -  как
будто  сам  дух  драгоценностей  разорвал  чары,   удерживающие   его,   и
торжествующе заполнил шахту  своим  великолепием.  Песня  Норалы  смолкла;
женщина опустила руку на плечо Руфи.
     Мы трое, как один, подбежали к ним. Я ощутил шок, похожий на  быстрый
короткий удар по всем нервам и мышцам: они беспомощно застыли.
     Парализующим был этот краткий незримый контакт, но никакой боли я  не
ощутил.  Напротив,  чрезвычайно  обострились  зрение  и  слух,  невероятно
усилились наблюдательные способности, как будто энергия моих  двигательных
центров переместилась в органы чувств.
     Теперь я видел  мельчайшие  детали  этого  пламенеющего  чуда  и  его
служителей. Между ними скользнули Норала и Руфь,  я  не  заметил  никакого
движения с их стороны и знал, что они не шли, их перенесла та же сила, что
сделала нас неподвижными.
     Но тут же я забыл о них, разглядывая диск.
     Овальный, высотой в двадцать футов,  решил  я,  двенадцати  футов  по
короткой оси. По периферии его проходила широкая золотая лента, словно  из
солнечного хризолита.
     Внутри   этой   полосы   на   математически   правильных   интервалах
располагались девять ярко светящихся овоидов. Они  сияли,  как  гигантские
драгоценные камни; цвет их переходил от светло-голубого водянистого  через
лазурный  и  пурпурный  к   призрачному   розовато-лиловому,   в   котором
просвечивали алые полутона.
     В каждом овоиде горело пламя - сама суть жизненной силы.
     Тело - выпуклое, похожее на шишку на щите, мерцающее серовато-розовое
и хрустальное. От овоидов отходили светящиеся полоски, радужные  и  яркие,
как ручейки расплавленных драгоценностей; эти полоски  вливались  в  центр
диска, состоящий из спиралей, волют, треугольников.
     Что сказать об этом центре?
     Даже сейчас я могу только высказать догадку. Это,  несомненно,  мозг,
как мы понимаем мозг;  но  намного,  намного  превосходящий  наш  мозг  по
энергии и силе.
     Он напоминал огромную розу.  Невероятного  размера  розу  с  тысячами
сложенных лепестков. Роза цвела мириадами меняющихся оттенков. И все время
от овоидов в центр вливались потоки разноцветного пламени, они прибывали и
убывали, создавая  крещендо  и  диминуэндо  невероятных  гармоний,  полных
экстаза, ужасных.
     В сердце розы звездой сиял пламенеющий рубин.
     И все это от  пламенного  алого  центра  до  золотистых  вспыхивающих
полуоттенков края было проникнуто силой, огромной и сознательной.
     С той же полнотой и ясностью воспринимал я и  звездообразные  фигуры,
наполовину скрытые диском. Свечение у них не такое  яркое,  и  нет  у  них
огненного чуда пульсирующих драгоценных камней.  Они  синие,  с  необычным
оттенком синевы, и от синевато-черных выпуклостей  на  каждом  видном  мне
луче к центру шли сверкающие синие линии.
     Хоть они по форме и цвету отличались от овоидов диска, я  понял,  что
это тоже органы чувств, но неведомых чувств с неизвестными  возможностями.
Центр звезд мне не был виден.
     Женские фигуры подплыли к диску и остановились.
     И в  тот  же  момент  я  почувствовал  прилив  сил,  освобождение  от
сдерживающей меня силы, как будто лопнули связывавшие  меня  узы.  Вентнор
побежал, держа ружье наготове. Мы -  за  ним;  приблизились  к  светящимся
женским фигурам; тяжело дыша, остановились в десяти шагах от них.
     Норала  взлетела  к  пламенеющему  центру   диска,   будто   поднятая
невидимыми руками. На мгновение повисла  там.  Я  увидел  ее  изумительное
тело, просвечивающее сквозь покровы, окутанное мягким розовым сиянием.
     Она поднялась еще выше, к правому краю диска. Из краев  трех  овоидов
появилось облако щупалец, тонких, как опаловые паутинки. Они на ярд отошли
от диска, касались Норалы, ласкали ее.
     Так она висела какое-то время; лицо  ее  мне  не  было  видно;  потом
медленно опустилась и стояла, широко разведя руки, медные волосы  облачком
струились с ее гордой головы.
     Мимо нее вверх проплыла Руфь, лицо ее  полно  блаженства,  будто  она
увидела рай, и в то же время бесконечно спокойное. Ее глаза были прикованы
к центру огненной розы, в которой теперь вспышки стали ярче  и  чаще.  Тут
она повисла, и вокруг ее головы возник слабый ореол.
     Снова  вперед  устремились  паутинки-щупальца,  прикасаясь   к   ней.
Пробежали по  ее  грубой  одежде  -  озадаченно.  Свернулись  вокруг  шеи,
взъерошили волосы, погладили брови, груди, обняли за талию.
     Все это странно напоминало изучение  разумным  существом  из  другого
мира  какого-то  нового  образца;  это  существо  поражено  сходствами   и
отличиями с собой и пытается разгадать их сущность. И  будто  советуясь  с
другими, это существо переместило Руфь ближе к правой звезде.
     В этот момент прогремел выстрел.
     Еще один; эти звуки прозвучали как профанация. Вентнор,  на  которого
мы не смотрели, отошел в сторону, откуда смог стрелять в центр  диска.  Он
склонился в нескольких ярдах от нас, бледный, с яростными серыми  глазами,
тщательно целясь для третьего выстрела.
     - Не нужно! Мартин, не стреляйте! - закричал я, подбегая к нему.
     - Стойте! Вентнор... - крик Дрейка смешался с моим.
     Но еще до этого Норала, как быстрая ласточка, подлетела к нему.  Руфь
мягко опустилась к основания диска и стояла, слегка раскачиваясь.
     Из  сине-черного  утолщения  на   конце   одной   звезды   устремился
ослепительный луч, молния,  такая  же  реальная,  как  молнии  грозы;  она
устремилась к Вентнору.
     Разрываемый воздух смыкался за ней с треском разбитого стекла.
     Молния ударила - в Норалу.
     И, казалось, расплескалась по ней, пробежала, как вода.  Извивающийся
язычок пламени пробежал по ее  обнаженному  плечу,  перепрыгнул  на  ствол
ружья  Вентнора.  Охватив  все  ружье,  пламя  коснулось  Вентнора.  Ружье
вылетело из его рук, полетело вверх и там, высоко  над  нами,  взорвалось.
Вентнор конвульсивно вскочил с колен и упал.
     Я услышал плач, горький и негромкий. Мимо  нас  пробежала  Руфь,  все
неземное исчезло с ее лица, которое  превратилось  в  маску  человеческого
горя и ужаса. Руфь бросилась к брату, потрогала его  сердце;  поднялась  с
колен и протянула к диску умоляющие руки.
     - Не нужно! Не делайте ему больно! Он не  хотел  плохого!  -  жалобно
воскликнула она, как ребенок.  Схватила  Норалу  за  руку.  -  Норала,  не
позволяй им убить его. Не  позволяй  причинять  ему  боль.  Пожалуйста!  -
всхлипывала она.
     Я услышал проклятие Дрейка.
     - Если они тронут ее, я убью эту женщину! Клянусь Господом, убью! - И
он подошел к Норале.
     - Если хочешь остаться в живых, отзови этих своих дьяволов.  -  Голос
его звучал сдавленно.
     Она взглянула на него; на ее  спокойном  лице,  в  ясном  безмятежном
взгляде читалось явное недоумение. Конечно, она не поняла его слов, но  не
это вызывало у меня тяжелые предчувствия.
     Она не понимала причины его слов. Не понимала причины горя  Руфи,  ее
мольбы.
     Все  с  большим  и  большим  удивлением  переводила  она  взгляд   от
угрожающего Дрейка на умоляющую Руфь, потом на неподвижное тело Вентнора.
     - Переведите ей мои слова, Гудвин. Я говорю серьезно.
     Я покачал головой.  Это  не  выход.  Взглянул  на  диск,  по-прежнему
окруженный секстетом шаров, охраняемый  пламенными  звездами.  Они  стояли
неподвижно, спокойно - наблюдали. Я  не  чувствовал  ни  враждебности,  ни
гнева; как будто они ждут от нас... чего ждут?
     Я понял: они равнодушны. Так же равнодушны, как мы к судьбе  поденок;
и лишь слегка любопытны.
     - Норала, - повернулся я к женщине, - она не хочет, чтобы он страдал,
не хочет, чтобы он умер. Она его любит.
     - Любит? - повторила она, и все ее удивление кристаллизовалось в этом
слове. - Любит?
     - Она его  любит,  -  повторил  я;  и  потом,  повинуясь  непонятному
импульсу, добавил, указывая на Дрейка: - А он любит ее.
     Послышалось  негромкое  удивленное  восклицание  Руфи.  Норала  снова
взглянула на нее. Потом с легким недоумевающим жестом повернулась к диску.


     Мы напряженно ждали. Они явно общались, обменивались мыслями. Как, не
могу даже догадаться.
     Но совершенно очевидно, что  эти  двое:  женщина-богиня  и  абсолютно
нечеловеческое сооружение из металла - понимали друг друга.
     Потому что Норала повернулась к  нам,  а  тело  Вентнора  вздрогнуло,
встало, постояло с закрытыми глазами, опустив голову на плечо, и поплыло к
диску: как  человек,  которого  невидимые  вестники  смерти,  которые,  по
верованиям арабов, уносят мертвых на суд к Аллаху.
     Руфь застонала и прикрыла глаза; Дрейк подошел  к  ней,  взял  ее  за
руки, сжал их.
     Тело Вентнора стояло перед диском, потом  начало  подниматься  к  его
центру. Показались щупальца, коснулись его, потрогали,  отогнули  воротник
рубашки. Тело поднялось  выше,  подплыло  к  правой  звезде,  к  тому  его
утолщению, что  вызвало  трагедию.  Оттуда  протянулись  другие  щупальца,
осматривали, ласкали.
     Потом тело опустилось, его мягко перенесли  по  воздуху  и  осторожно
уложили у наших ног.
     - Он не - мертв, - сказала Норала рядом  со  мной.  -  Он  не  умрет.
Может, даже снова сможет ходить. Они  не  могут  помочь,  -  в  ее  голосе
прозвучал оттенок извинения. - Они не знают.  Они  думали,  это...  -  она
колебалась, будто не могла подобрать слово, - будто это огненная игра.
     - Огненная игра? - переспросил я.
     - Да, - она кивнула. - Вы увидите. А теперь я возьму  его  к  себе  в
дом. Вы в безопасности, не бойтесь. Он отдал вас мне.
     - Кто отдал нас тебе, Норала? - как можно спокойнее спросил я.
     - Он... - Она кивнула в сторону диска  и  произнесла  титул,  которым
древние ассирийцы и древние  персы  наделяли  своих  королей-завоевателей.
Титул этот означал "царь царей, великий царь, хозяин жизни и смерти".  Она
отобрала у Дрейка руки Руфи, указала на Вентнора.
     - Неси его, - приказала она и пошла  назад  от  диска,  сквозь  стены
света.
     Когда мы поднимали тело,  я  просунул  руку  под  рубашку  и  пощупал
сердце. Пульс медленный, но правильный.
     Подойдя к мерцающей круглой  стене,  я  оглянулся.  Сверкающий  диск,
гигантские звезды и  шесть  больших  шаров  стояли  неподвижно  под  своим
геометрическим   суперэвклидовым   богом,   алтарем   или    машиной    из
переплетающихся силовых линий и металла. Стояли неподвижно и  смотрели  на
нас.
     Мы вышли в пространство с колоннами. Тут нас терпеливо ждал пони. Вид
этого послушного слуги вызвал комок  у  меня  в  горле.  Мое  человеческое
тщеславие, вероятно, было унижено равнодушием этих существ, для которых мы
всего лишь игрушки.
     Снова Норала мелодично крикнула. Из пирамиды колонн  показались  пять
кубов. Четыре из них снова соединились, образовав платформы. Мы  поднялись
на нее, Дрейк первым; потом подняли пони и наконец тело Вентнора.
     Я видел, как Норала ведет Руфь к оставшемуся кубу; девушка вырвалась,
склонилась рядом  со  мной,  прижала  голову  брата  к  груди.  Отыскав  в
медицинской сумке шприц и нужный раствор, я принялся осматривать Вентнора.
     Кубы дрогнули, полетели сквозь лес колонн.
     Мы присели,  не  обращая  внимание  на  окружающее,  слепые  к  новым
чудесам, стараясь разжечь в Вентноре искорку жизни, почти погасшую.



                             12. Я ДАМ ВАМ МИР

     Занятые  Вентнором,  мы  не  замечали  ни  времени,  ни  того,   куда
направляемся. Раздели его по пояс, Руфь массировала ему голову  и  шею,  а
сильные пальцы Дрейка разминали грудь и живот. Я почти до предела  истощил
свои скромные познания в медицине.
     На раны, ни ожога на нем мы не  нашли,  даже  на  руках,  по  которым
пробежало жидкое пламя. Слегка пурпурный, синюшный оттенок  кожи  сменился
обычной бледностью; кожа прохладная, давление крови чуть ниже нормального.
Пульс  участился,  стал  сильнее;  дыхание  слабое,  но  регулярное  и  не
затруднено. Зрачки глаз сократились и стали почти невидимы.
     Никакой нервной реакции я не мог вызвать.  Я  знаком  с  результатами
удара электричеством, знаю, что делать в  таких  случаях,  но  у  Вентнора
проявлялись  симптомы,  отчасти  известные  мне,  но  в  то  же  время   и
незнакомые,   вызывавшие   удивление.   Странный   пассивный   автоматизм,
окоченелость мышц: руки и ноги, как у куклы, оставались в любом положении,
в каком мы их ставили.
     Несколько раз во время работы я замечал, что Норала смотрит  на  нас;
но она не пыталась помочь и не разговаривала.
     Теперь,  слегка  успокоившись  и  расслабившись,  я  начал   обращать
внимание на окружающее. В воздухе что-то  изменилось,  чувствовалось,  что
электрическое напряжение слабеет; появился благословенный запах  зелени  и
воды.
     Свет вокруг прозрачно-жемчужный, примерно,  как  луна  в  полнолуние.
Оглядываясь назад, туда, откуда мы летели, я  видел  в  полумиле  за  нами
вертикальные острые края двух утесов и щель между ними в милю шириной.
     Должно быть, мы пролетели в эту щель,  потому  что  в  ней  виднелось
радужное туманное свечение города;  оно  пробивалось  наружу  сквозь  этот
вход. По обе стороны от нас возвышались  вертикальные  стены  утесов,  они
постепенно снижались; у их основания виднелась чахлая зелень.
     Дрейк  негромко  удивленно  свистнул;  я   обернулся.   Мы   медленно
подплывали к  чему-то,  удивительно  напоминавшему  гигантский  пузырь  из
сапфира и бирюзы, на две трети поднимающийся над  поверхностью;  остальное
скрывалось внизу. Казалось, он  притягивает  к  себе  свет  и  отбрасывает
многоцветные отражения.
     Маленькие башенки, круглые, пронизанные  прямоугольными  отверстиями,
покрывали его поверхность, как крошечные пузырьки, присевшие передохнуть.
     Этот  пузырь-купол  частично  скрывали  высокие  незнакомые  деревья,
усеянные розово-белыми цветами, похожими на цвет яблони.
     Волшебное место;  жилище  гоблинов;  такой  дом  мог  построить  царь
джиннов для возлюбленной дочери земли.
     Голубой купол достигал пятидесяти футов в высоту, и  к  его  широкому
овальному входу вела гладкая блестящая дорога. Кубы пронеслись  по  ней  и
остановились.
     - Мой дом, - сказала Норала.
     Сила, удерживавшая нас на поверхности кубов, ослабла,  изменила  угол
своего приложения; армия крошечных глаз  вопросительно  смотрела  нас;  мы
осторожно опустили тело Вентнора; свели вниз пони.
     - Входите, - сказала Норала, приглашающе взмахнув рукой.
     - Скажите ей, пусть подождет минутку, - попросил Дрейк.
     Он снял повязку с  головы  пони,  сбросил  седельные  мешки  и  отвел
животное в сторону от дороги, где росла свежая  трава,  усеянная  цветами.
Тут он стреножил пони и вернулся к нам. Мы  подняли  Вентнора  и  медленно
прошли во вход.
     Мы  оказались  в  затененной  комнате.  Ее  заполнял  неяркий   свет,
прозрачный, без оттенка голубизны, который я ожидал. Хрустальный  свет;  и
тени тоже хрустальные, жесткие - как грани большого кристалла. Когда  глаз
привык, я увидел, что это тени - совсем и не тени.
     Перегородки из полупрозрачного камня, похожего на лунный; они отходят
от изгибающихся стен высокого купола и делят его на отдельные помещения. В
них  овальные  двери  с  металлически  блистающими  занавесами  -  шелк  с
отблеском серебра или золота.
     Я увидел недалеко груду шелковистых покровов; мы принялись укладывать
на них Вентнора, и в этот момент Руфь с испуганным возгласом схватила меня
за руку.
     Через завешенный овал скользнула фигура.
     Черная и высокая, длинные мускулистые руки свисают, как  у  обезьяны;
плечи широкие и искаженные, одно намного длиннее другого, и  рука  с  этой
стороны свисает ниже колен.
     Двигалась эта фигура боком, словно краб. Лицо  покрыто  бесчисленными
морщинами,  и  чернота  его  казалась  не  свойством  пигмента   кожа,   а
результатом бесчисленных прожитых лет. И ни на лице, ни в фигуре ничто  не
позволяло сказать, кто перед нами: мужчина или женщина.
     С изуродованных плеч спадало короткое красное  одеяние  без  рукавов.
Существо казалось  невероятно  древним,  а  могучие  мышцы  и  напряженные
сухожилия свидетельствовали об огромной силе. Во мне оно вызвало  какое-то
отвращение. Но глаза у него не древние,  нет.  Без  ресниц,  без  радужной
оболочки, черные и яркие, они сверкали на этом морщинистом лице,  смотрели
только на Норалу и были полны огнем преклонения.


     Существо распростерлось у наших ног, вытянув длинные руки.
     - Хозяйка! - взвыло оно  высоким  неприятным  фальцетом.  -  Великая!
Богиня!
     Норала  коснулась  сандалией  одной  вытянутой  руки,  и   при   этом
прикосновении по лежащему телу пробежала дрожь экстаза.
     - Юрук, - начала она и смолкла, глядя на нас.
     - Богиня говорит! Юрук слушает! Богиня говорит! -  В  голосе  звучало
восхищение.
     - Юрук. Встань. Посмотри на незнакомцев.
     Существо - теперь я понял, кто это, - поднялось, присело на корточки,
удивительно напоминая обезьяну, упираясь кулаками в пол.
     По изумлению в его немигающем взгляде я понял, что до сих  пор  евнух
даже не замечал нашего присутствия.  Изумление  исчезло,  сменилось  огнем
злобы, ненависти - ревности.
     - Агх! - рявкнул он. Вскочил, протянул руку  к  Руфи.  Она  испуганно
вскрикнула, прижалась к Дрейку.
     - Полегче! - Дрейк ударил его по руке.
     - Юрук! - в звонком голосе слышался гнев. - Юрук, они мои. Им  нельзя
причинять вред. Берегись, Юрук!
     - Богиня приказывает. Юрук повинуется. - И хоть в голосе его слышался
страх, но в то же время злобное недовольство.
     - Отличный товарищ для ее новых игрушек, - пробормотал  Дрейк.  -  Но
если  этот  тип  начнет  веселиться,  я  тут  же  пристрелю  его.   -   Он
подбадривающе прижал к себе Руфь. - Веселей, Руфь. Не  обращайте  на  него
внимание. С этим-то мы справимся.
     Норала взмахнула белой  рукой.  Юрук  исчез  в  одном  из  завешенных
выходов и почти тут же вернулся с  большим  подносом,  полным  фруктов,  и
густой белой жидкостью в фарфоровых чашках.
     - Ешьте, - сказала Норала, когда узловатые руки  поставили  поднос  у
наших ног.
     - Голодны? - спросил Дрейк. Руфь покачала головой.
     - Схожу за  нашими  седельными  мешками,  -  сказал  Дрейк.  -  Будем
пользоваться своими продуктами, пока их хватит. Не стал бы  пробовать  то,
что принес этот парень Юрук  -  при  всем  уважении  к  добрым  намерениям
Норалы.
     Он направился к выходу, евнух преградил ему путь.
     - У нас с собой своя еда, - объяснил я Норале. - Он идет за ней.
     Она равнодушно кивнула, хлопнула в ладоши.  Юрук  отступил,  и  Дрейк
вышел.
     - Я устала, - вздохнула Норала. - Путь был долгий. Надо освежиться...
     Она протянула Юруку ногу. Тот встал  на  колени,  развязал  бирюзовые
ремни, снял сандалии. Норала поднесла руки к груди.
     Медленно скользнуло вниз ее одеяние, как будто не хотело расставаться
с нею; с шорохом спустилось  с  ее  высокой  нежной  груди,  с  изысканных
круглых  бедер  и  легло  у  ног,   как   опавшие   лепестки   цветка   из
бледно-янтарной пены. Из чашечки этого цветка поднималось сверкающее  чудо
ее тела, увенчанного облаком дивных волос.
     Она была обнажена и в то же время одета в неземную  чистоту,  чистоту
далеких спокойных звезд, вечного снега на  высоких  вершинах,  прозрачного
серебристого  весеннего   рассвета;   тело   ее   излучало   божественного
очарование, от которого  гасло  пламя  желания.  Юная  Иштар,  девственная
Изида, женщина - но без женской притягательности, словно изысканная  живая
статуя из слоновой кости и молочного жемчуга.
     Она  стояла,  не  обращая  внимания  на  наши  взгляды,  отчужденная,
далекая, как  будто  забывшая  о  нашем  существовании.  И  это  спокойное
равнодушие, полное отсутствие того, что мы называем  сознанием  пола,  еще
яснее показало, какая огромная пропасть разделяет нас.
     Она медленно подняла руки, сплела свои роскошные локоны в  корону.  Я
видел, как вошел с седельным мешком Дрейк; увидел, как мешок выпал из  его
рук при виде этого поразительного  зрелища;  видел,  как  расширились  его
глаза, полные удивления и благоговейного восхищения.
     Норала переступила через упавшие одежды и двинулась к дальней  стене,
Юрук последовал за ней. Он наклонился, поднял серебряный  кувшин  и  начал
осторожно лить на плечи женщины его содержимое. Снова и  снова  наклонялся
он, наполняя сосуд из мелкого бассейна, из которого  с  журчанием  вытекал
чистый ручеек. Я восхищался мраморной гладкостью и тонкостью кожи  Норалы,
на    которой    ласковая    вода    оставляла    крошечные    серебристые
брызги-жемчужинки. Евнух скользнул в сторону,  достал  из  стенного  шкафа
белое полотенце,  вытер  Норалу,  набросил  ей  на  плечи  синюю  шелковую
накидку.
     Она вернулась к нам, склонилась к  Руфи,  которая  сидела,  держа  на
коленях голову брата.
     Сделала движение, будто хотела привлечь девушку к себе, но увидела на
лице Руфи нежелание. Какая-то тень промелькнула в  ее  широких  загадочных
глазах; с тем же выражением жалости, смешанным с  любопытством,  взглянула
она на Вентнора.
     - Выкупайтесь, - сказала она, указывая на  бассейн.  -  И  отдохните.
Здесь вам не грозит опасность. А ты... - на мгновение рука ее  замерла  на
голове девушке, - когда захочешь, я снова дам тебе мир.
     Она раздвинула занавес и в сопровождении евнуха исчезла за ним.



                            13. ГОЛОС ИЗ ПУСТОТЫ

     Мы беспомощно переглянулись. Потом Руфь покраснела, опустила  голову:
может, увидела выражение глаз Дрейка, может, из-за какой-то мысли; паутина
ее волос скрыла ее лицо и бледное загорелое лицо Вентнора.
     Неожиданно она вскочила на ноги.
     - Уолтер! Дик! Что-то происходит с Мартином!
     Мы  мгновенно  оказались  рядом,  склонились  к  Вентнору.  Рот   его
открылся, медленно, медленно, с явным усилием. И сквозь почти  неподвижные
губы послышался голос, слабый,  будто  долетающий  с  бесконечно  далекого
расстояния, призрак голоса.
     - Трудно... трудно! Так трудно! - жаловался этот  шепот.  -  Не  могу
долго поддерживать связь... голосом.
     - Глупо было стрелять.  Простите...  мог  вызвать  для  всех  большие
неприятности... но  сходил  с  ума  от  страха  за  Руфь...  думал,  стоит
попытаться. Простите, я так обычно себя не веду...
     Тонкая струйка звуков оборвалась.  Я  почувствовал,  как  наполняются
слезами глаза; как  это  похоже  на  Вентнора  ругать  себя  за  кажущуюся
глупость, просить прощения, признавать свою ошибку - точно так же, как  не
похоже безумное нападение на диск в его собственном храме, в окружении его
собственных прислужников, на обычно хладнокровного Вентнора.
     - Мартин, - сказал я, наклоняясь ближе, - все в порядке, дружище. Вас
никто не винит. Попытайтесь успокоиться.
     - Дорогой, - в голосе  Руфи  звучала  нежность,  -  это  я.  Ты  меня
слышишь?
     - Только искорка сознания в неподвижной пустоте, -  снова  послышался
голос. - Живой и ужасно одинокий. Похоже на бесконечный космос - и в то же
время в своем теле. Не могу ни  видеть,  ни  слышать,  ни  ощущать  -  все
закорочено, замкнуто, но каким-то непонятным  способом  узнаю  вас,  Руфь,
Уолтер, Дрейк.
     - Вижу без зрения... плыву в темноте,  которая  одновременно  свет...
черный свет... неописуемый. Соприкасаюсь с этими...
     Снова затих его голос; вернулся, слова произносились не очень связно,
в странном и беспокойном  ритме,  как  вершины  волн,  соединенные  только
полосками  пены...  озвученные   обрывки   мыслей,   созданные   какими-то
неведомыми способностями мозга, сложившиеся в невероятное сообщение.
     - Групповое сознание... гигантское... действующее в нашей  области...
также в областях вибрации, энергии, силы... выше, ниже уровня,  доступного
человеку... воспринимающее... в его распоряжении известные нам силы...  но
в  гораздо  большем  масштабе...  управляющее  неизвестными   нам   видами
энергии... неведомыми нам чувствами... не  могу  понять  их...  невозможно
передать...  только  редко  сталкивается  с  известными   нам...   силами,
чувствами...  но  даже  тут  сильно   видоизмененные...   металлические...
кристаллические, магнитные, электрические... Неорганические... сознание  в
основе своей то же, что у нас... но фундаментально измененное  средствами,
при помощи которых проявляет себя... разница в теле... нашем... их...
     - Сознание, подвижное... неумолимое, неуязвимое...  все  яснее...  не
могу увидеть ясно... - в голосе звучало отчаяние, он стал пронзительным. -
Нет! Нет, о Боже! Нет!
     Потом ясно и торжественно:
     - И сказал Бог:  сотворим  человека  по  образу  Нашему,  по  подобию
Нашему; и  да  владычествуют  они  над  рыбами  морскими,  и  над  птицами
небесными,  и  над  скотом,  и  над  всею  землею,  и  над  всеми  гадами,
пресмыкающимися по земле [Библия. Книга "Бытие", 1:26].
     Молчание. Мы придвинулись,  прислушиваясь;  снова  негромкий  далекий
голос... теперь он еще дальше. Что-то пропущено между текстом из "Бытия" и
тем,  что  мы  услышали  дальше;  что-то  такое,  о  чем  он   хотел   нас
предупредить, но не смог выразить. Шепот оборвался на середине фразы:
     - Не Иегова бог тех мириад миллионов, что в течение столетий и других
столетий,  до  этого,  находили  на  земле  сад  и  могилу...  и  все  эти
бесчисленные боги и богини - лишь призрачные  барьеры  между  человеком  и
теми вечными силами, которые, как инстинктивно знает человек,  готовы  его
уничтожить. Уничтожить, как только уменьшится его  бдительность,  ослабнет
сопротивление - вечный неумолимый  закон,  который  безжалостно  уничтожит
человечество в тот же момент, как человечество с ним столкнется и  обернет
против себя его волю и силу...
     Небольшая пауза; затем следующие фразы:
     - Слабые, которые молятся о чуде, чтобы оно расчистило им  дорогу;  а
расчистить может  только  их  воля.  Нищие,  просящие  милостыню  у  снов.
Крикуны, возлагающие на богов свою ношу; но только эта ноша может дать  им
силу быть свободными и ничего не  бояться,  самим  стать  подобными  богам
среди звезд.
     И опять далекий слабый голос:
     - Господство над всей землей? Да... пока человек годится  для  этого,
но не дольше. Наука предупредила нас. Где были млекопитающие, когда  миром
правили гигантские ящеры? Прятались в страхе в темных убежищах. Но  именно
от этих прятавшихся животных происходит человек.
     - Какой период  в  истории  земли  человек  владеет  ею?  Один  вдох,
мимолетное облачко. И будет оставаться хозяином только до  тех  пор,  пока
власть не вырвет у него кто-нибудь более сильный... точно так же, как  сам
он вырвал власть у соперничавших  видов...  как  вырвали  власть  ящеры  у
гигантских земноводных... а те  в  свою  очередь  у  кошмарных  обитателей
триасовых морей... и так до первобытной слизи на заре земной жизни.
     - Жизнь! Жизнь! Жизнь! Жизнь повсюду стремится к завершению.
     - Жизнь отодвигает в  сторону  другую  жизнь,  борется  за  мгновения
превосходства, добивается его, снова уходит в вечность,  падает  под  ноги
другой подымающейся жизни, чей час пробил...
     - Жизнь бьется в каждый запретный порог миллионы лет, да, в миллионах
вселенных; толкает двери, срывает их,  обрушивается  на  жителей,  которые
считали себя в безопасности.
     - И эти... эти... - голос  неожиданно  упал,  стал  хриплым...  -  за
порогом дома человека, а  он  даже  не  подозревает,  что  его  двери  уже
взломаны. Эти... металлические существа с мозгом из мыслящего кристалла...
существа, сосущие энергию солнца... их кровь - молнии.
     - Солнце! Солнце! - вдруг воскликнул он. - Вот в чем их слабость.
     Голос стал высоким и скрипучим.
     - Возвращайтесь в город! Возвращайтесь в город! Уолтер... Дрейк.  Они
не неуязвимы. Нет! Солнце - ударьте по ним через солнце! Идите в  город...
они не неуязвимы... Хранитель конусов... ударьте  по  Хранителю,  когда...
Хранитель конусов... аххх!..
     Мы в ужасе отпрыгнули, потому что из почти неподвижных  губ  сорвался
смех, безумный, издевательский, ужасающий.
     - Уязвимы... по тому же закону... что и мы! Конусы!
     - Идите! - выдохнул он. Задрожал. Рот его медленно закрылся.
     - Мартин! Брат! - плакала Руфь. Я приложил руку к его  груди:  сердце
его билось, в его ударах чувствовалась упрямая сила, как будто здесь,  как
в осажденной крепости, сосредоточились все его силы.
     Но сам Вентнор, то сознание, что было Вентнором,  ушло;  отступило  в
тот мир, в котором, как он сказал, оно плывет - одинокий чувствующий атом;
единственная линия его связи с нами прервалась; перерезана так, словно  он
действительно теперь в далеком космосе.
     Мы с Дрейком посмотрели в  глаза  друг  другу,  не  решаясь  нарушить
молчание; его прерывали только всхлипывания девушки.



                      14. СВОБОДНА! НО КАКОЕ ЧУДОВИЩЕ!

     Своеобразная   способность   человеческого   мозга   скрываться    за
банальностями сразу после психологического кризиса или даже во время  него
всегда казалась мне особенно интересной.
     Конечно,  это  способ  инстинктивной  защиты,  возникший  по  той  же
причине, по какой у животных вырабатывается  защитная  окраска,  например,
полоски зебры и тигра, которые позволяют  им  сливаться  с  кустарником  и
джунглями, форма стебелька или листка у некоторых насекомых; и вообще  все
изумительное искусство маскировки, которое так развилось в ходе  последней
войны.
     Подобно дикому животному, мозг человека пробивается через  джунгли  -
джунгли жизни, переходит по мысленным тропам, проторенным поколениями  его
предшественников в их продвижении от рождения к смерти.
     И тропы эти ограждены и закрыты фигурально и буквально  -  кустами  и
деревьями  по  нашему  собственному  выбору;   это   убежища   привычного,
постоянного, знакомого.
     На этих унаследованных тропах, за этими привычными барьерами, человек
чувствует себя уверенно, как животное на своей территории,  -  по  крайней
мере он так считает.
     За пределами троп дикая местность, мир неведомого, и тропы человека -
всего лишь кроличьи норы на опушке огромного леса.
     Но для человека - это родной дом!
     Поэтому сюда он устремляется  после  каких-нибудь  откровений,  после
бури эмоций, напряженной борьбы - он старается уйти в убежище  привычного;
ему нужно такое окружение, которое не требует траты умственной энергии или
инициативы, где не нужно напрягать силы в борьбе с неизвестным.
     Прошу прощения за это отступление. Я  написал  это,  вспомнив  слова,
которыми Дрейк наконец нарушил молчание.
     Он подошел к плачущей девушке, и голос его прозвучал резко. Я вначале
рассердился, но потом понял его цель.
     - Вставайте, Руфь, - резко сказал он. - Он пришел  в  себя  и  придет
снова. Оставьте его и позаботьтесь о еде. Я хочу есть.
     Она недоверчиво, возмущенно взглянула на него.
     - Голодны? - воскликнула она. - Вы можете думать о еде!
     - Конечно... - оживленно ответил он. - Давайте поработаем,  вместе  у
нас получится.
     - Руфь, - мягко вмешался я, - нам нужно немного подумать  и  о  себе,
если мы хотим ему помочь. Вы должны поесть, а потом отдохнуть.
     - Нечего оплакивать молоко, даже если  они  пролилось,  -  еще  более
оживленно заметил Дрейк. - Я понял это на фронте; мы вопили от радости при
виде пищи, даже если парня, который ее принес, разорвало на клочки.
     Руфь подняла с колен голову Вентнора, опустила ее  на  шелка,  гневно
вскочила, сжав кулаки, будто собиралась ударить Дрейка.
     - Вы животное! - прошептала она. - А я думала... думала... О,  как  я
вас ненавижу!
     - Вот так-то лучше, - сказал Дик. - Ну, ударьте  меня,  если  хотите.
Чем больше рассердитесь, тем лучше себя почувствуете.
     На мгновение мне показалось, что она его послушается; но тут гнев  ее
рассеялся.
     - Спасибо... Дик, - спокойно сказала она.
     И пока я сидел с Вентнором,  они  вдвоем  приготовили  еду  из  наших
запасов, вскипятили  чай  на  спиртовой  лампе,  набрав  воды  в  журчащем
ручейке. И я знал, что в этих банальностях  Руфь  нашла  облегчение  после
невыносимого напряжение и сверхъестественного окружения, в котором мы  так
долго находились. К своему удивлению, я обнаружил, что проголодался,  и  с
глубоким облегчением заметил, что Руфь тоже поела, хоть и немного.
     Что-то в ней по-прежнему было неуловимое и тревожное.  Может,  просто
эффект необычного освещения, думал я; и  сразу  понял,  что  это  не  так;
украдкой поглядывая  на  Руфь,  я  видел  в  ее  лице  тень  все  того  же
нечеловеческого спокойствия, неземного отчуждения, которое, как я  считаю,
больше всего вывело из себя Вентнора и заставило его напасть на диск.
     Я видел,  как  Руфь  сражается  с  этим  неизвестным,  отгоняет  его.
Побледнев, она подняла голову и взглянула на меня. И в глазах ее я  прочел
ужас - и стыд.
     - Руфь, - сказал я, - нет необходимости  напоминать  вам,  что  мы  в
трудном положении. Любой факт, любой обрывок  знаний  для  нас  необычайно
важен, он может определить наши действия.
     - Я хочу повторить вопрос вашего брата: что с вами сделала Норала?  И
что случилось с вами, когда вы подплыли к диску?
     Вспышка  интереса  в  глазах  Дрейка   сменилась   удивлением:   Руфь
отшатнулась от моих вопросов.
     - Ничего... - прошептала она, потом вызывающе: - ничего. Не  понимаю,
о чем вы говорите.
     - Руфь! - теперь я говорил резко. - Вы знаете. Вы должны нам  сказать
- ради него. - И я указал на Вентнора.


     Она перевела дыхание.
     - Вы правы... конечно, - неуверенно ответила она. - Только  я...  мне
казалось, я с этим справлюсь. Но вы должны знать: я помечена.
     Я перехватил быстрый взгляд Дрейка;  в  нем  то  же  опасение  за  ее
душевное здоровье.
     - Да, - сказала она спокойнее.  -  Что-то  новое  и  чуждое  в  самом
сердце, в сознании, в душе. Оно пришло ко мне от Норалы, когда  мы  летели
на кубе, и он... он поставил на мне свою печать... когда я была...  -  она
покраснела, - в его объятиях.
     Мы смотрели на нее, а она недоверчиво продолжала:
     - Что-то заставляло меня забыть вас  двоих...  и  Мартина...  и  весь
знакомый мне мир. Оторвать меня от вас... от всех... перенести в  какое-то
неведомое спокойствие, в упорядоченный  экстаз  вечной  тишины.  И  я  так
хотела подчиниться этому зову, помоги мне Господь!
     - Я почувствовала это впервые,  -  продолжала  она,  -  когда  Норала
положила руку мне на плечо. Это ощущение плыло со  мной,  окутывало  меня,
как... как вуаль, с головы  до  ног.  Это  спокойствие  и  мир,  и  в  нем
глубочайшее счастье, счастье бесконечной и абсолютной свободы.
     - Мне казалось, что я на  пороге  неведомых  экстазов...  а  вся  моя
прошлая жизнь - только сон: и вы все, и даже Мартин - сновидения  во  сне.
Вы не были... реальны... и вы... не имели никакого значения.
     - Гипноз, - сказал Дрейк, когда она смолкла.
     - Нет, - она покачала головой. - Нет, это нечто большее. Это ощущение
- ощущение чуда - все усиливалось. Я вся была полна им. Ничего не помню  о
нашем полете, ничего не видела... и только однажды сквозь  окутавший  меня
туман донеслось предупреждение, что Мартин в  опасности,  и  я  прорвалась
сквозь эту завесу и увидела, как он схватил Норалу, а в глазах ее смерть.
     - Я  спасла  его...  и  снова  забыла.  А  потом,  увидев  прекрасное
пламенное  Существо...  я  не  испытала  ни  страха,  ни  ужаса...  только
сильнейшее... радостное... предчувствие, как будто... как будто...  -  Она
смолкла, опустила голову  и,  так  и  оставив  предложение  незаконченным,
прошептала: - И когда... оно... подняло меня, было такое чувство, будто  я
наконец вырвалась из черного океана отчаяния и увидела солнце рая.
     - Руфь! -  воскликнул  Дрейк;  в  голосе  его  слышалась  боль;  Руфь
сморщилась.
     - Подождите, - сказала она, поднимая маленькую дрожащую  руку.  -  Вы
сами спросили... и теперь должны выслушать.
     Она молчала; а когда снова заговорила, в голосе  ее  звучал  странный
низкий ритм, глаза ее сверкали.
     - Я была свободна... свободна от  всех  человеческих  пут:  страха  и
печали, любви и ненависти; свободна даже от надежды: к чему надежда,  если
все, чего я хочу, принадлежит мне? Я была частицей  вечности  и  в  то  же
время полностью сознавала, что я - это я.
     - Как будто я превратилась в отражение сияющей звезды на  поверхности
тихого лесного пруда; стала легким  ветерком,  овевающим  горные  вершины;
туманом, окутывающим спокойную долину;  сверкающим  лучом  зари  высоко  в
небе.
     - И музыка - странная, удивительная, ужасная - но мне она не казалась
ужасной, я сама была ее частью. Мощные  аккорды,  великие  темы,  подобные
звездным роям, гармония - голос закона вечности, преобразованного в звуки.
И все это... бесстрастно... но... восхитительно.
     - От Существа, которое держало меня, от его огней исходила  жизненная
сила, поток нечеловеческой энергии, в котором я купалась.  Как  будто  эта
энергия...  заново  собирала  меня,  приближала  к  первоисточнику  жизни,
сливала меня с ним.
     - Я чувствовала, как меня касаются легкие щупальца, ласкают меня... и
тут  послышались  выстрелы.  Пробуждение  было...  ужасным,  я  с   трудом
возвращалась. Увидела Мартина... он лежал, пораженный. И  разорвала  чары,
отбросила их.
     - И, о Уолтер, Дик...  как  это  было  больно...  как  больно!  В  то
мгновение я будто отказалась  от  мира,  в  котором  нет  беспорядка,  нет
печали, сомнений, от ритмичного, гармоничного мира света и музыки, ушла  в
мир, подобный... черной грязной кухне.
     - И это ощущение во мне, - голос ее стал  высоким,  в  нем  слышались
истерические нотки. - Оно во мне, оно шепчет, шепчет... пытается  оторвать
меня от вас,  от  Мартина,  от  всего  человеческого;  призывает  сдаться,
отказаться от своей человечности.
     - Его печать! - всхлипнула она. -  Чужое  сознание,  запечатанное  во
мне, оно пытается подчинить во мне человека, подавить мою волю...  и  если
сдамся, оно даст мне свободу, невероятную свободу... но я тогда  перестану
быть человеком и стану... чудовищем.
     И она закрыла лицо дрожащими руками.
     - Если бы я смогла уснуть, - причитала она. - Но я боюсь  спать.  Мне
кажется, я никогда больше не смогу спать. Ведь если усну, то не знаю,  кем
проснусь.
     Я поймал взгляд Дрейка; он кивнул.  Тогда  я  порылся  в  медицинской
сумке и достал нужный раствор.
     Налил  немного  в  чашку  и  поднес  к  ее  губам.  Как  ребенок,  не
раздумывая, она послушалась и выпила.
     - Но я не сдамся. - Взгляд  ее  был  трагичным.  -  Никогда!  Я  могу
победить! Вы ведь верите мне?
     - Победить? - Дрейк опустился рядом с ней, прижал ее  к  себе.  -  Вы
храбрая девушка! Я знаю, конечно, вы победите. И помните:  девять  десятых
того, что вы нам рассказали, просто результат переутомления и  напряженных
нервов. Вы победите... мы все победим. Не сомневайтесь.
     - Я не сомневаюсь, - ответила она. - Я это знаю... но будет трудно...
но я буду... буду...



                               15. ДОМ НОРАЛЫ

     Она закрыла  глаза,  тело  ее  расслабилось,  средство  подействовало
быстро. Мы положили ее рядом  с  Вентнором  на  груду  шелков,  укрыли  их
складкой, потом молча взглянули друг на друга, и я  подумал,  такое  ли  у
меня мрачное и изможденное лицо, как у него.
     - Похоже, нам стоит посовещаться, -  сказал  он  наконец  коротко.  -
Надеюсь, вы не хотите спать.
     - Нет, - так  же  коротко  ответил  я;  такая  манера  спрашивать  не
успокаивала нервы. - И даже если бы хотел, вряд ли взвалил бы на  вас  все
проблемы и отправился спать.
     - Ради Бога, не разыгрывайте примадонну! - выпалил он. - Я  не  хотел
вас обидеть.
     - Простите, Дик. Мы оба немного нервничаем. -  Он  кивнул,  сжал  мою
руку.
     - Было бы не так плохо, если бы все  четверо  были  бы  в  нормальном
состоянии. Но Вентнор отключился, и один Бог знает насколько. А Руфь...  у
нее все наши неприятности  и  еще  вдобавок  свои.  Мне  кажется...  -  он
помолчал в нерешительности... - мне кажется, что она не  преувеличивала  в
своем рассказе. Может, наоборот, преуменьшила.
     -  Мне  тоже,  -  мрачно  согласился  я.  -  И  для  меня  это  самое
отвратительное в нашей ситуации - и причина не совсем в Руфи, - добавил я.
     - Отвратительно! - повторил он. - Немыслимо, все это немыслимо. И тем
не менее оно существует! И Вентнор - как он пришел в себя, что он говорил.
Как будто заблудившаяся душа обрела голос.
     - Был ли это бред, Гудвин? Или -  если  можно  так  выразиться  -  он
вступил в контакт с этими существами, узнал  их  цель?  Правда  ли  в  его
словах?
     - Спросите себя сами, - ответил я. - Да вы знаете,  что  это  правда.
Разве вам и до его слов не приходили в голову такие мысли? Мне  приходили.
Его слова - лишь интерпретация, синтез фактов.  Мне  не  хватало  смелости
сделать это самому.
     - Мне тоже, - кивнул он. - Но он пошел дальше. А что он имел в  виду,
говоря о Хранителе конусов и о том, что эти существа подчиняются  тому  же
закону, что и мы? И почему велел нам возвращаться в город? Откуда  он  мог
знать?
     - В этом-то  как  раз  ничего  необъяснимого  нет,  -  ответил  я.  -
Сверхъестественная способность к восприятию благодаря тому,  что  отрезаны
остальные, естественные каналы. В этом  нет  ничего  необычного.  В  самой
привычной форме мы находим это в чувствительности слепых. И  вы,  наверно,
видели эксперименты с гипнозом, когда достигается тот же результат.
     - Действуя вполне объяснимым способом, мозг  приобретает  возможность
реагировать на то, что в  нормальном  состоянии  не  замечается;  способен
проникнуть восприятием в сферы более широкие, чем в нормальном  состоянии.
Есть  такие  болезни,  при  которых  человек  глохнет,   но   зато   может
воспринимать колебания, намного выше и ниже обычного уровня  человеческого
восприятия.
     - Знаю, - сказал он.  -  Меня  не  нужно  убеждать.  Но  мы  все  это
воспринимаем  теоретически  -  а  когда  сталкиваемся  сами  на  практике,
начинаем сомневаться.
     - Многие ли  христиане,  по-вашему,  не  сомневаются,  что  Спаситель
воскрес их мертвых, но если бы увидели это сегодня, стали бы настаивать на
медицинском осмотре,  помещении  в  клинку?  Я  не  богохульствую,  просто
констатирую факты.
     Неожиданно он встал и  подошел  к  занавесу,  через  который  исчезла
Норала.
     - Дик! -  воскликнул  я,  торопливо  идя  за  ним.  -  Куда  вы?  Что
собираетесь делать?
     -  Иду  за  Норалой,  -  ответил  он.  -  Хочу  поговорить  с  ней  и
разобраться.
     - Дрейк! - в ужасе воскликнул я, - не повторяйте ошибки Вентнора. Так
мы ничего не добьемся. Не нужно, прошу вас, не нужно.
     - Вы ошибаетесь, - упрямо  ответил  он.  -  Я  до  нее  доберусь.  Ей
придется говорить.
     Он протянул руку к занавесу.  Но  не  успел  его  коснуться,  как  он
раскрылся. Показался черный евнух. Он стоял неподвижно,  разглядывая  нас;
на его черном лице горело пламя ненависти. Я протиснулся между  Дрейком  и
им.
     - Где твоя хозяйка, Юрук? - спросил я.
     - Богиня ушла, - мрачно ответил он.
     - Ушла? - Я не мог ему поверить: Норала  мимо  нас  не  проходила.  -
Куда?
     - Кто может спрашивать у богини? Она  приходит  и  уходит,  когда  ей
вздумается.
     Я перевел все это Дику.
     - Он должен мне показать, - сказал Дик. - Не бойтесь,  Гудвин,  я  не
стану распускать язык. Но мне нужно с ней поговорить. Правда, нужно.


     Что ж,  подумал  я,  в  его  действиях  много  разумного.  Совершенно
очевидное  решение  -  если,  конечно,  мы  не  признаем   Норалу   чем-то
сверхъестественным;  а  я  не  мог  признать  этого.   Она   распоряжается
неведомыми силами, она в контакте  с  металлическими  существами,  на  ней
печать их разума, описанная Руфью,  -  все  это  да.  Но  она  по-прежнему
женщина, я был в  этом  уверен.  И,  конечно,  Дрейк  не  повторит  ошибки
Вентнора.
     - Юрук, - сказал я, - мы думаем, ты  лжешь.  Мы  хотим  поговорить  с
твоей хозяйкой. Отведи нас к ней.
     - Я уже сказал вам, что она ушла отсюда, - ответил он. - Если вы  мне
не верите, мне все равно. Я не могу отвести вас к ней, потому что не знаю,
где она. Вы хотите, чтобы я провел вас по ее дому?
     - Да.
     - Богиня приказала мне подчиняться вам. - Он сардонически поклонился.
- Идите за мной.
     Поиски наши были коротки. Мы вошли в то,  что  за  неимением  лучшего
описания я назову центральным залом. Он  круглый  и  весь  покрыт  грудами
толстых небольших ковров; их цвета смягчились от времени.
     Стены из того же подобия лунного камня, что и то помещение, в которое
мы вошли через внешнюю дверь. Они поднимались вверх, к куполу, хрустальным
цилиндрическим конусом. В стенах четыре двери, такие  же,  как  та,  через
которую мы вошли. Мы по очереди заглянули в каждую дверь.
     Все помещения оказались равными по размеру и форме,  они  расходились
радиально от центрального зала. В каждом внешняя стена купола образовывала
стену и потолок. Боковые стены  -  полупрозрачные  перегородки;  в  каждой
комнате стена, примыкающая к центральному залу, - дугообразная.
     Первое помещение оказались абсолютно пустым. Во втором мы  увидели  с
полдесятка наборов лат, множество коротких обоюдоострых  мечей  и  длинных
копий. Третье, я решил, логово Юрука;  внутри  медная  жаровня,  стойка  с
копьями и огромный лук; рядом прислонен полный стрел колчан.  В  четвертой
комнате много больших и маленьких сундуков, деревянных  и  бронзовых;  все
прочно закрыты.
     Пятая, несомненно, служила спальней  Норалы.  На  полу  толстый  слой
древних ковров. Рядом в домашнем беспорядке много пар сандалий.  На  одном
сундуке груда гребней, поясов и  лент,  украшенных  драгоценными  камнями,
алыми, синими, желтыми.
     На все это мы едва взглянули. Искали Норалу. И не нашли ни следа. Она
ушла, как и уверял нас евнух; невидимо мелькнула мимо  Руфи,  может  быть,
когда та не отрывала взгляда от брата; а  может,  в  доме  есть  еще  один
тайный выход.
     Юрук опустил занавесы и вернулся в первую комнату, мы  за  ним.  Двое
остававшиеся в ней не пошевелились. Мы подтащили седельные мешки и уселись
на них.
     Черный евнух присел в  десяти  шагах,  лицом  к  нам;  подбородок  он
опустил на колени, глядя на нас немигающими, лишенными  всякого  выражения
глазами.  Потом  его  удивительно   длинные   руки   медленно   двинулись,
неторопливо, размеренно  он  описывал  ими  круги  и  дуги,  касаясь  пола
когтями. Казалось, эти руки  наделены  собственной  волей,  независимы  от
остального тела.
     Теперь я видел только его кисти, ритмично двигающиеся взад и  вперед,
так медленно, так усыпляюще - взад и вперед... - с этих черных рук  стекал
сон, они гипнотизировали...
     Гипнотизировали! Я сбросил сонливость. Быстро  взглянул  на  Дика,  у
того голова повисла, кивала, кивала ритмично, в такт движению черных  рук.
Я вскочил на ноги, дрожа от  незнакомого  чувства  гнева,  сунул  пистолет
прямо в сморщенное лицо.
     - Будь проклят! - крикнул я. - Прекрати! Прекрати и повернись  к  нам
спиной.
     Мышцы руки сжались, когти напряглись, готовые  схватить  меня;  глаза
затянулись пленкой ненависти.
     Он не мог знать, что эта за трубка, которой я ему угрожаю, но  ощутил
угрозу. Обхватив руками колени, повернулся ко мне спиной.
     - В чем дело? - сонно спросил Дрейк.
     - Он пытался загипнотизировать нас, - коротко ответил я. - И это  ему
почти удалось.
     - Да. - Дрейк совершенно пришел в себя. - Я смотрел на  его  руки,  и
мне все больше хотелось спать... мне кажется, лучше связать  Юрука.  -  Он
встал.
     - Нет, - удержал его я. - Пока мы настороже, он  нам  не  опасен.  Не
хочу применять насилие. Подождите, может, это понадобится позже.
     - Хорошо, - мрачно кивнул он. - Но говорю вам, доктор, когда наступит
время, я буду действовать решительно. В этом пауке  что-то  такое,  отчего
мне хочется раздавить его... медленно.
     - У меня нет угрызений совести - когда это полезно, - так  же  мрачно
ответил я.
     Мы снова опустились на седельные мешки; Дрейк достал  черную  трубку,
печально посмотрел на нее, потом вопросительно на меня.
     - Все мое было на убежавшем пони, - ответил я на его немой вопрос.
     - И мое на моем пони, - вздохнул он. - И во время бега в развалинах я
потерял свой кисет.
     Он снова вздохнул и сжал трубку зубами.
     - Конечно, - наконец сказал он, - если Вентнор прав... в  этом  своем
бестелесном анализе... есть от чего прийти в ужас.
     - От этого и еще от многого другого, - согласился я.
     - Он сказал "металл", - размышлял Дрейк. - Металлические  существа  с
кристаллическим мозгом и с молниями вместо крови. Вы принимаете это?
     - Насколько я мог заметить, да, -  ответил  я.  -  Металлические,  но
подвижные. Неорганические, но со свойствами, которые мы до сих пор считали
возможными только у органического вещества. Кристаллические,  конечно,  по
строению и очень сложные. Магнитно-электрические силы составляют часть  их
жизни, как  энергия  мозга  и  нервных  тканей  -  часть  жизни  человека.
Одушевленные,  подвижные,  разумные  комбинации  металла  с  электрической
энергией.
     Дрейк сказал:
     - Мы видели, как шар превратился в диск, а  две  пирамиды  в  звезды.
Значит, их верхняя... оболочка способна изменяться. Думая об этом,  я  все
время вспоминаю броненосца.
     - Возможно... - у меня появилась новая мысль... - возможно, под  этой
металлической оболочкой есть органическое тело, что-то мягкое, животное...
как  в  панцире   черепахи,   в   перламутровой   раковине   устрицы   или
ракообразного..
     - Нет, - прервал он, - если там  есть  тело,  оно  должно  находиться
между  внешней  оболочкой  и  центром.  Потому   что   в   центре   что-то
кристаллическое, очень твердое, непроницаемое...
     - Гудвин, Вентнор попал в цель. Я видел,  как  ударила  пуля.  Но  не
отскочила, просто упала вниз. Как муха, ударившаяся о камень... и существо
даже не почувствовало этого удара, как камень не почувствует  столкновения
с мухой.


     - Дрейк, - сказал я, - я считаю все-таки, что  эти  существа  состоят
исключительно из металла,  они  неорганические,  в  какой-то  невероятной,
неведомой нам форме. Будем действовать, исходя из этого.
     - Вы правы, - согласился он, - но я хотел, чтобы  вы  первым  сказали
это. Разве это так невероятно, Гудвин? Как вы определите разум, сознание?
     - Общепринято определение Геккеля. Все способное  воспринять  стимул,
реагировать под воздействием этого стимула и запомнить свою реакцию, может
быть названо разумным, сознательным существом. Пропасть между тем, что  мы
называем органическим и неорганическим, постоянно сокращается. Вы  знакомы
с замечательными экспериментами Лилля с различными металлами?
     - Очень поверхностно.
     - Лилль доказал, что под воздействием электричества и других факторов
металлы проявляют почти те же свойства, что нервы и  мышцы  человека.  Они
устают, отдыхают, а после отдыха  становятся  заметно  сильнее;  и  у  них
бывает несварение,  и  они  проявляют  явные  свойства  памяти.  Он  также
обнаружил, что они могут заболеть и умереть.
     - Лилль заключает, что  существует  металлическое  сознание.  Ле  Бон
первым доказал, что металл чувствительнее человека, что его  неподвижность
только видимая (Ле Бон. Эволюция  материи,  глава  одиннадцатая.  -  Прим.
автора).
     -  Возьмите  брусок  магнитного  железа,  кажущийся  таким  серым   и
безжизненным,  и  подвергните  его  воздействию   магнитного   поля.   Что
произойдет?  Железо  состоит  из  молекул,  которые  в  обычном  состоянии
повернуты во всех направлениях, совершенно беспорядочно.  Но  когда  через
него проходит ток, в этой  внешне  неподвижной  массе  происходят  большие
изменения. Все крошечные частицы поворачиваются своим  северным  концом  в
направлении движения тока.
     - И тогда сам брусок становится магнитом,  окруженным  и  наполненным
магнитной энергией. Внешне  он  остался  неподвижным;  в  действительности
произошло большое передвижение.
     - Но это бессознательное движение, - возразил я.
     - Откуда вы знаете? - спросил он. - Если прав Жак Леб [Профессор  Жак
Леб из Рокфеллеровского института,  Нью-Йорк.  "Механистическая  концепция
жизни"], это сознательное движение молекул,  не  менее  сознательное,  чем
наши движения. Между ними нет никакой разницы.
     - Все наши движение - не что иное, как невольная и неизбежная реакция
на определенные стимулы. Если Леб прав, тогда я лютик на  поле.  Ведь  Леб
всего лишь восстановил провидение, одну из древнейших идей человечества, и
сформулировал ее в терминах тропизма. Омар Хайам, химически возрожденный в
Рокфеллеровском институте. Тем не  менее  те,  кто  признает  его  теории,
утверждают,  что  нет  разницы  между   их   собственными   импульсами   и
перемещением молекул в магнитном поле.
     - И все же, Гудвин, железо соответствует трем критериям Геккеля:  оно
воспринимает стимулы, отвечает на них определенными действиями и сохраняет
память об этом; когда  ток  перестает  идти,  у  железа  меняется  степень
деформации при  растяжении,  проводимость  и  другие  свойства;  они  были
изменены током; но с течением времени  воспоминание  об  этом  воздействии
сглаживается. Точно так же ведет себя человеческий организм.



                            16. МЫСЛЯЩИЙ МЕТАЛЛ!

     - Допустим, - согласился я. - Мы подходим к их способу  передвижения.
В простейшей формулировке всякое движение есть перемещение в  пространстве
под  воздействием  силы  тяготения.  Ходьба  человека  -  это   постоянное
преодоление силы тяготения, которая стремится притянуть его к  поверхности
земли  и  прижать  к  ней.  Гравитация  распространяется  в  эфире  -  это
колебания, родственные магнитному полю, которое,  если  использовать  ваше
сравнение, поворачивает молекулы железа. Ходьба - это  постоянные  разрывы
поля тяготения.
     - Снимите на пленку идущего человека,  пропустите  ускоренно,  и  вам
покажется,  что  человек  летит.  Не  будет  видно  постоянных  падений  и
подъемов, из которых и состоит ходьба.
     - Я полагаю, что  передвижение  этих  существ  состоит  в  постоянном
преодолении поля тяготения, точно так же, как наша ходьба, только в  таком
ритме, что нам это продвижение кажется непрерывным.
     - Несомненно, если бы мы могли замедлить поступление частичек света в
глаз, мы бы увидели вместо непрерывного полета серию прыжков -  точно  так
же как замедление пленки показывает нам ходьбу как серию спотыканий.
     - Хорошо,  до  сих  пор  в  этом  феномене  нет  ничего  такого,  что
человеческий  мозг  счел  бы  невозможным;  поэтому   интеллектуально   мы
продолжаем оставаться хозяевами этого феномена; нам нужно опасаться только
недоступного человеческой мысли.
     - Металлические и кристаллические, - сказал Дрейк. - А  почему  бы  и
нет? А мы сами кто  такие?  Кожаные  мешки,  полные  некими  жидкостями  и
опирающиеся на подвижное устройство, состоящее в основном из извести.  Мы,
с нашей кожей, ногтями и волосами, происходим в  конечном  счете  из  того
первобытного желе, которое существовало бессчетные миллионы  лет  назад  и
которое Грегори [Дж.В.Грегори,  профессор  геологии  университета  Глазго]
назвал протобионом. И оттуда же змеи с их чешуей и птицы с их перьями; рог
носорогов и волшебные крылышки бабочки; панцирь краба, тонкая  паутинка  и
сверкающее чудо перламутра.
     - Разве между всеми ними меньшая пропасть, чем между нами и металлом?
Я думаю, нет.
     - Не материально, - согласился я. - Но остается вопрос о сознании.
     - Этого я не могу понять, - сказал Дрейк. - Вентнор говорил... как он
это назвал? - о групповом сознании, действующем в нашей сфере и  в  сферах
выше и ниже нашей, с известными  и  неизвестными  нам  чувствами.  Я  вижу
это... смутно, Гудвин... но не могу понять.
     - Мы согласились называть эти существа металлическими, Дик, - ответил
я. Но это совсем не значит, что они состоят из известных нам металлов. Но,
будучи металлическими, они должны иметь кристаллическую структуру.
     - Как указал Грегори, кристаллы и то, что  мы  называем  органической
материей, с самого  начала  эволюции  имели  равные  шансы.  Мы  не  можем
представить жизнь, не наделив  ее  определенным  сознанием.  Голод  -  это
проявление сознания, и нет других стимулов для еды, кроме голода.
     - Кристаллы едят. Извлечение энергии из пищи сознательно, потому  что
целенаправленно, а цели без сознания не  бывает;  извлечение  энергии  для
деятельности тоже целенаправленно и потому сознательно. Кристаллы делают и
то, и другое. И могут передать эту способность своим детям, точно так  же,
как мы. Нет причин, почему бы им в благоприятных условиях не вырастать  до
гигантских  размеров,  однако  они  этого   не   делают.   Они   достигают
определенного размера и за него не переходят.
     - Напротив, они  делятся,  дают  жизнь  другим,  меньшим  кристаллам,
которые  начинают  расти,  пока  не  достигают  размеров   предшествующего
поколения. И эти младшие поколения, как  у  людей  и  животных,  повторяют
старшие!
     -  Итак,  мы  приходим   к   заключению   о   возможности   появления
кристаллических  существ,  которые  благодаря   законам   эволюции   могут
достигнуть такой ступени, какой достигли  существа,  удерживающие  нас.  И
разве не меньше разницы между нами и ими,  чем  между  нами  и  ползающими
земноводными, нашими далекими предками? Или между нами и  амебой  -  живым
плавающим животом, из которого мы все вышли? Или между амебой  и  инертным
желе протобиона?


     - А что касается группового сознания, о котором говорил Вентнор, то я
думаю, он имеет в виду общественное сознание, как у пчел или муравьев, то,
что Метерлинк назвал "духом улья". Он проявляется  в  распределении  ролей
насекомых,  как  геометрические  построения  ясно  проявляют  разум  наших
кристаллических существ.
     - Ничего нет удивительнее  быстрой  организации  без  всякой  видимой
связи то ли для нападения, то ли для работы в рое пчел; точно так  же  без
всякой связи изготовители воска, воспитатели  молодежи,  собиратели  меда,
химики, изготовители пищи - все эти многочисленные специалисты  роя  вдруг
покидают его со старой маткой, но оставляют достаточно  специалистов  всех
видов, чтобы обслуживать молодую.
     - И все это пропорциональное  распределение  достигается  без  всяких
известных нам способов связи. И это очевидно разумное  распределение.  Ибо
если бы оно было случайным, могли бы уйти все изготовители меда,  и  тогда
весь рой умер бы с голоду, или ушли бы все химики, и не была бы  правильно
подготовлена пища для молодежи - и так далее, и так далее.
     - Для такого развития, как  у  наших  существ,  требуется  длительная
эволюция, не меньше времени, чем потребовалось нам, чтобы  обособиться  от
ящеров. Что они делали все это время? Почему не ударили по  человеку,  как
говорил Вентнор?
     - Не знаю, - беспомощно ответил я. - Но эволюция - это не  медленный,
постепенный процесс, как думал  Дарвин.  Бывают  взрывы,  природа  создает
новый вид  почти  за  одну  за  ночь.  А  потом  долгие  века  развития  и
приспособления, и появляется новая раса.
     -  Возможно,  какие-то  необыкновенные   условия   сформировали   эти
существа. А может, они долгие века развивались в космосе, не на  земле,  и
та невероятная пропасть, которую мы видели,  на  самом  деле  одна  из  их
дорог. Они могли попасть сюда на осколке какой-то разбитой планеты,  найти
в этой долине подходящие условия и  развиться  с  поразительной  быстротой
(Теория профессора Сванте Аррениуса о  распространении  жизни  при  помощи
крошечных спор, которые переносятся в пространстве. Смотри его "Сотворение
мира". - У.Т.Г).
     -  Что-то  их  сдерживало,  -  прошептал  Дрейк,  -  а   теперь   они
освободились. Вентнор прав, я это чувствую. Что же нам делать?
     - Возвращаться в их город, - ответил я. - Идти туда, как он сказал. Я
думаю, он знал, о чем говорил. И думаю, он сможет нам помочь. Он не просил
нас, это был приказ.
     - Но что можем мы сделать, два человека против всех этих  существ?  -
простонал он.
     - Узнаем, когда придем в город, - ответил я.
     - Ну что ж, - прежняя беззаботность вернулась  к  нему,  -  в  каждом
кризисе на этом старом шаре вовремя подвертывался человек, помогавший  его
разрешить. Нас двое. И самое худшее - погибнем в  борьбе,  как  многие  до
нас. Итак, что бы ни было в аду, идем в ад.
     Некоторое время мы молчали.
     Наконец Дрейк заговорил:
     - Идти нужно утром. - Он рассмеялся. - Звучит так, будто мы  живем  в
пригороде.
     - Рассвет скоро, - сказал я. - Прилягте, а я вас разбужу, когда решу,
что вы достаточно спали.
     - Это не честно, - сонно возразил он.
     - Я не хочу спать, - ответил я, и ответил правду.
     К тому же мне хотелось без помех порасспрашивать Юрука.
     Дрейк улегся. Когда он уснул, я подошел к черному евнуху  и,  положив
руку на рукоять пистолета, сел лицом к нему.



                                 17. ЮРУК

     - Юрук, - прошептал я, - ты любишь  нас,  как  пшеничное  поле  бурю,
приветствуешь, как приговоренный к повешению веревку. Раскрылась  дверь  в
мир страшных снов; ты считал ее  запечатанной,  а  через  нее  пришли  мы.
Ответь правдиво на мои вопросы, и, может быть, мы уйдем в ту же дверь.
     В глубине его черных глаз появился интерес.
     - Отсюда есть выход, - прошептал он. - И он не проходит через... них.
Я могу показать его вам.
     Я не  был  настолько  слеп,  чтобы  не  заметить  выражение  злобы  и
коварства на его морщинистом лице.
     - Куда же ведет этот путь? -  спросил  я.  -  Нас  искали  -  люди  в
кольчугах, с копьями и стрелами. Твой путь ведет к ним, Юрук?
     Некоторое время он колебался, полузакрыв лишенные ресниц веки.
     - Да, - мрачно признал он. - Путь ведет к ним, в их место. Но там  вы
будете в меньшей опасности, среди своих.
     - Не думаю, - сразу ответил я. - Непохожие на нас уничтожили похожих,
прогнали их, иначе те захватили бы нас и убили. Зачем же  нам  уходить  от
них и идти к тем, кто нас уничтожит?
     - Они вас не убьют, - сказал он, -  если  отдадите  им...  ее.  -  Он
указал длинным пальцем на спящую Руфь. - Черкис  многое  простит  за  нее.
Почему бы вам так не поступить? Ведь она всего лишь женщина.
     Он выплюнул это слово, и я почувствовал желание убить его.
     - К тому же, - добавил он, - вы и сами можете позабавить его.
     - Черкиса? - спросил я.
     - Черкиса. Юрук не дурак. Он знает, что в мире,  с  тех  пор  как  мы
бежали от гнева Искандера в  тайную  долину,  возникло  много  нового.  Вы
сможете развлечь Черкиса многим, кроме  этой  женщины.  Многим,  я  думаю.
Идите к нему, не бойтесь.
     Черкис? Что-то знакомое. Черкис? Ну, конечно, это Ксеркс,  знаменитый
персидский завоеватель. Время исказило  его  имя  в  Черкис.  А  Искандер?
Конечно, Александр. Вентнор был прав.
     - Юрук, - спросил я, - а та, кого ты называешь богиней,  Норала,  она
из народа Черкиса?
     - Давным-давно, - ответил он, - очень-очень давно  была  смута  в  их
городе, даже в самом дворце Черкиса. И я бежал с матерью богини. Нас  было
двадцать. И мы бежали сюда, прошли тем путем, который я вам покажу...
     Он хитро улыбался; я не проявил интереса.
     - Мать богини понравилась тому, кто правит здесь, - продолжал  он.  -
Но потом она состарилась, стала некрасивой и увяла.  И  он  убил  ее.  Она
превратилась в облачко пыли  и  улетела.  И  он  убил  остальных,  которые
перестали ему нравиться.  И  ударил  меня,  как  его...  -  он  указал  на
Вентнора.
     - Придя в себя, я увидел свои  искалеченные  плечи.  Богиня  родилась
здесь. Она в родстве с  тем,  кто  правит!  Поэтому  она  может  призывать
молнии. Разве не был  отцом  Искандера  Зевс  Аммон,  явившийся  к  матери
Искандера в образе большой змеи? Ну? Родилась богиня,  с  самого  рождения
владела она молниями. И она такая, какой вы ее знаете.
     - Идите к своим! Идите к своим! - он  неожиданно  закричал.  -  Пусть
тебя лучше побьет твой брат, чем съест тигр. Идите к своим. Я  вам  покажу
путь.
     Он вскочил на ноги, обхватил меня за пояс и провел  через  завешенный
овал в цилиндрический зал, раздвинул занавес спальни Норалы, втолкнул меня
туда. Потом быстро подошел к дальней стене и нажал в одном месте.


     Отодвинулась часть стены  из  жемчугоподобного  материала,  обнаружив
овальный  проход.  Я  увидел  тропу,  уходящую  в  лес,  бледно-зеленый  в
убывающем свете. Тропа черным языком уходила в глубину рощи и исчезала.
     - Иди по ней, - указал Юрук. - Бери с собой тех, кто пришел с  тобой,
и иди по ней.
     Сморщенное лицо светилось ожиданием.
     - Уйдешь? - спрашивал Юрук. - Уведешь всех с собой?
     - Пока нет, - ответил я задумчиво. - Пока нет.
     И тут же пришел в себя от пламени гнева в его глазах.
     - Отведи меня назад, - коротко сказал я. Он вернул  дверь  на  место,
мрачно повернулся. Я шел за ним, думая, чем вызвана такая ненависть к нам,
стремление избавиться от нас, несмотря на приказ женщины, которая для него
богиня.
     Человек привыкает  искать  сложное,  когда  простой  ответ  находится
рядом. Поэтому я сразу не  понял,  что  в  основе  его  поведения  обычная
ревность; он хотел по-прежнему,  как  было  уже,  очевидно,  многие  годы,
оставаться единственным человеком рядом с Норалой.  Не  понял,  и  Руфь  с
Дрейком дорого за это заплатят.
     Я взглянул на них. Они продолжали спокойно спать. Все так же в трансе
лежал Вентнор.
     - Садись, - приказал я евнуху. - И повернись ко мне спиной.
     Я сел рядом с Дрейком, продолжая разгадывать загадку, но  не  упуская
из виду черного. Я достаточно легко ответил на вопрос  Дрейка  о  сознании
металлических существ; теперь я понимал, что  это  самая  суть  необычного
феномена; должен  был  признать,  что  именно  в  этом  вопросе  испытываю
наибольшую неуверенность. Ясно, что чувство упорядоченности у этих существ
намного превосходит то, что испытывает человек.
     Ясно также, что они знают о магнитных силах больше человека и  хорошо
умеют  ими  управлять.  У  них  есть  представление  о  красоте:  об  этом
свидетельствует дворец Норалы; человеческое воображение не  могло  бы  его
создать, а  руки  человека  -  воплотить  в  действительность.  Каковы  же
чувства, что питают их сознание?
     В золотой зоне диска было девять овалов.  Мне  стало  ясно,  что  это
органы чувств.
     Но - девять чувств!
     А большие звезды - у них сколько? А кубы? Раскрываются  ли  они,  как
шар и пирамиды?
     А само сознание - что это такое в конце  концов?  Производное  мозга,
его выделение? Кумулятивное выражение, химическое в  своей  основе,  всего
огромного количества клеток, из которых состоит наш организм? Непостижимый
правитель города-тела, жителями которого являются  клетки?  Созданный  ими
самими, чтобы управлять?
     Это ли многие называют душой? Или это просто  другая  форма  материи,
самореализующаяся сила, которая использует тело как средство,  как  другие
силы используют машины? Ведь то, что мы называем я, эго,  это  всего  лишь
искорка осознания, бегущая  по  тропе  времени  в  механизме,  который  мы
называем мозгом; искорка, вступающая в контакт, как электрическая искра  в
проводе.
     Существует ли море сознания, которое плещет о берега далеких звезд? И
находит  выражение  во  всем:  в  человеке  и  камне,  металле  и  цветке,
драгоценности и облаке? Одинаковое всюду по своей сущности и  ограниченное
только формами того, что оно оживляет? Если это  так,  то  проблема  жизни
металлических существ перестает быть проблемой, она решена!
     Думая об этом, я постепенно понял, что становится светлее;  пробрался
мимо Юрука к двери и выглянул. На небе играл рассвет. Я потряс Дрейка.  Он
мгновенно проснулся.
     - Мне нужно немного поспать, Дик, - сказал я. -  Когда  солнце  будет
высоко, поднимите меня.
     - Уже рассвет, - прошептал он. - Гудвин, нужно  было  разбудить  меня
раньше.
     - Ничего, - ответил я. - Внимательно следите за евнухом.
     Я закутался в теплое одеяло и почти сразу уснул.



                               18. В ПРОПАСТЬ

     Солнце стояло высоко, когда я проснулся; я догадался об этом,  увидев
яркий  свет.  Я  постепенно  приходил  в  себя,  и   на   меня   нахлынули
воспоминания.
     Я смотрю совсем не на небо: это купол волшебного дома Норалы. И Дрейк
не разбудил меня. Почему? Сколько же я спал?
     Я вскочил на ноги, осмотрелся. Не было ни Руфи, ни Дрейка, ни черного
евнуха!
     - Руфь! - крикнул я. - Дрейк!
     Ответа не было. Я подбежал к  двери.  Посмотрев  на  яркий  небосвод,
решил, что сейчас около семи; значит, я проспал примерно три часа. Как  ни
мало это время, я чувствовал себя удивительно отдохнувшим,  освеженным;  и
уверен: это результат действия  особой  атмосферы  горных  высот.  Но  где
остальные? Где Юрук?
     Я  услышал  смех  Руфи.  Увидел  в  нескольких  сотнях  ярдов  слева,
полускрытый стеной цветущих кустов, небольшой луг. На нем  Руфь  и  Дрейк.
Вокруг пасутся с десяток белоснежных коз. Руфь доила одну из них.
     Успокоившись, я вернулся в комнату, склонился к  Вентнору.  Состояние
его не изменилось. Я посмотрел на бассейн, в котором  купалась  Норала.  С
тоской посмотрел на него; потом, убедившись, что процесс доения еще далеко
не завершен, разделся и погрузился в воду.
     Едва я успел одеться,  как  пара  показалась  в  дверях;  каждый  нес
фарфоровую кастрюльку, полную молока.
     На лице Руфи не было ни тени страха, передо мной была прежняя Руфь; и
улыбалась она без всяких усилий; воды сна начисто смыли с  нее  предыдущий
день.
     - Не волнуйтесь, Уолтер, - сказала она. - Я знаю, о чем  вы  думаете.
Но я - это снова я.
     - Где Юрук! - я резко повернулся  к  Дрейку,  чтобы  скрыть  ощущение
счастья и комок  в  горле;  он  предупреждающе  подмигнул,  и  я  не  стал
повторять вопрос.
     - Вы приберитесь, а я быстро приготовлю завтрак, - сказала Руфь.
     Дрейк взял чайник и позвал меня с собой.
     - Насчет Юрука, - прошептал он, когда мы вышли. - Я дал ему маленький
предметный урок. Отвел его в сторону, показал свой пистолет и уложил  одну
из коз Норалы. Не хотелось этого делать, но  я  знал,  что  для  него  это
полезно.
     - Он закричал, упал ниц и принялся вопить. Вероятно, подумал, что это
молния; может, я украл оружие Норалы. "Юрук, - сказал я ему, - ты получишь
это, и даже еще больше, если хотя бы пальцем дотронешься до девушки".
     - И что было потом? - спросил я.
     - Он убежал туда. -  Дрейк  улыбнулся,  показав  на  лес,  в  который
уходила дорога,  показанная  мне  евнухом.  -  Наверно,  прячется  там  за
деревьями.
     Наполняя чайник, я рассказал Дрейку о своем разговоре с Юруком.
     Дрейк присвистнул.
     - В клещах! Опасность позади и опасность впереди.
     - Когда пойдем? - спросил он, когда мы возвращались.
     - Сразу после еды, - ответил я. - Нет смысла откладывать. Как вы себя
чувствуете?
     - Откровенно говоря, как центральный участник в сцене суда  Линча,  -
ответил он. - Интересно, но не очень приятно.
     Мне тоже. Я был полон научным любопытством. Но приятно мне  не  было,
нет!


     Мы, как могли, позаботились  о  Вентноре,  раскрыли  силой  ему  рот,
просунули резиновую трубку ниже  дыхательного  горла  в  пищевод  и  влили
немного козьего молока. За завтраком все молчали.
     Мы не могли взять с собой Руфь, это ясно;  она  должна  оставаться  с
братом. Конечно, в доме Норалы она в большей безопасности, чем с нами,  но
все же оставлять ее не хотелось.  Я  подумал:  нет  никакой  необходимости
уходить нам двоим. Одного вполне достаточно.
     Дрейк может остаться...
     - Незачем класть все яйца в одну корзину, -  я  решил  обсудить  этот
вопрос. - Я пойду один, а  вы  останетесь  и  поможете  Руфи.  Если  я  не
вернусь, вы сможете пойти за мной.
     Его возмущение моим предложением было таким же сильным, как и у Руфи.
     - Вы пойдете с ним, Дик Дрейк! - воскликнула она. - Или я смотреть на
вас не буду!
     - Боже! Неужели вы хоть на минуту подумали, что я соглашусь? - Боль и
гнев боролись в его лице. - Мы идем вдвоем, или не идет никто. Руфь  здесь
в безопасности, Гудвин. Ей нужно только  опасаться  Юрука,  а  он  получил
урок.
     - К тому же у нее ружья и пистолеты, и она умеет ими пользоваться.  О
чем вы думали, делая такое предложение? - Гнев его превзошел все границы.
     Я попытался оправдаться.
     - Со мной будет все в порядке, - сказала Руфь. - Я не боюсь Юрука.  А
эти существа мне не повредят...  теперь,  после...  после...  -  Глаза  ее
наполнились слезами, губы задрожали, но потом она прямо посмотрела  нам  в
лицо. - Не спрашивайте, откуда я это  знаю,  -  негромко  сказала  она.  -
Поверьте, это так. Я ближе к ним... чем вы. И если захочу, смогу  призвать
на помощь силу, которую мне дал их хозяин. Я боюсь только за вас.
     - А за нас бояться не нужно, - торопливо ответил Дрейк. - Мы  игрушки
Норалы. Мы табу. Поверьте, Руфь, готов голову отдать:  все  эти  существа,
большие и маленькие, уже знают о нас.
     - Нас местное  население,  вероятно,  примет,  как  почетных  гостей.
Может, даже повесят надпись "Добро пожаловать в  наш  город!"  на  входных
воротах.
     Она улыбнулась, чуть не плача.
     - Мы вернемся, - сказал он. Неожиданно наклонился и положил  руки  ей
на плечи. - Вы думаете, на свете есть что-нибудь, способное  помешать  мне
вернуться к вам? - прошептал он.
     Она дрожала, глядя ему в глаза.
     - Что ж, нам, пожалуй, пора, - испытывая неудобство, вмешался я. -  Я
согласен с Дрейком: мы табу. Опасности нет, если не считать  случайностей.
И мне кажется, что с этими существами случайности невозможны.
     - Так же невероятно, как ошибка в  таблице  умножения,  -  рассмеялся
Дрейк, выпрямляясь.
     Мы приготовились. Ружья,  мы  это  знали,  бесполезны;  пистолеты  мы
решили прихватить - "для  уверенности",  как  выразился  Дрейк.  Наполнили
водой фляжки,  захватили  немного  еды,  несколько  инструментов,  включая
небольшой спектроскоп, медицинскую сумку - все это  упаковали  в  корзину,
которую Дрейк взвалил себе на широкие плечи.
     Я  прихватил  компас  и  сильный  полевой  бинокль.   К   величайшему
сожалению, фотоаппарат исчез вместе с убежавшим пони, а у  Вентнора  давно
кончилась пленка.
     Мы были готовы к путешествию.


     Наш путь пролегал по гладкой темно-серой дороге, поверхность  которой
напоминала цемент, спрессованный под очень  большим  давлением.  Не  менее
пятидесяти футов шириной, в дневном свете она блестела, будто была покрыта
какой-то стеклообразной  пленкой.  Дорога  резко.  клинообразно  сужалась,
заканчиваясь у входа в дом Норалы.
     Сужаясь в удалении, она тянулась, прямая, как стрела, и  исчезала  за
перпендикулярными утесами, образующими стену.  Сквозь  эту  стену  прошлой
ночью мы пролетели на кубах из пропасти Города. Дальше видимость закрывала
туманная дымка.
     Вместе с Руфью  мы  быстро  осмотрели  окрестности  дома  Норалы.  Он
размещался словно в узкой перемычке  песочных  часов.  От  входа  отходили
крутые стены, образуя нижнюю часть  фигуры;  за  домом  скалы  расходились
шире.
     Здесь, в верхней части песочных часов,  рос  лес,  похожий  на  парк.
Примерно в двадцати милях он оканчивался стеной утесов.
     Как тропа, которую показал мне  Юрук,  минует  эти  утесы?  Есть  там
горный переход или туннель? И почему вооруженные  люди  не  отыскали  этот
проход и не воспользовались им?
     Перешеек между этими двумя горными клиньями не более мили шириной.  В
самом центре его стоит дом Норалы;  похоже  на  сад,  усеянный  цветами  и
ароматными лилиями; тут и там виднелись маленькие зеленые лужайки. Голубой
купол дома Норалы не стоял на земле, а как бы вырастал из нее. Создавалось
впечатление, что он продолжается под поверхностью.
     Не могу сказать, из чего он сделан. Как будто в  глубине  поверхности
заключены многочисленные жемчужины. Прекрасный, удивительный, невообразимо
прекрасный купол - огромный пузырь из расплавленных сапфиров и бирюзы.
     Но у нас не было времени любоваться его красотой. Несколько последних
указаний Руфи, и мы двинулись по серой дороге. И не  успели  уйти  далеко,
как услышали ее голос.
     - Дик! Дик, идите сюда!
     Он подбежал  к  ней,  взял  ее  за  руки.  Несколько  мгновений  она,
казалось, испуганно смотрит на него.
     - Дик, - услышал я ее шепот. - Дик, вернитесь благополучно ко мне.
     Я  видел,  как  она   обняла   его,   черные   волосы   смешались   с
серебристо-карими, их губы встретились. Я отвернулся.
     Немного погодя он присоединился ко мне; шел  молча,  опустив  голову,
подавленный.
     Пройдя сотню ярдов, мы обернулись. Руфь по-прежнему стояла на  пороге
загадочного дома, глядя нам вслед. Она помахала нам рукой и исчезла. Дрейк
продолжал молчать. Мы пошли дальше.
     Приблизились стены  входа.  Редкая  растительность  у  подножий  скал
совсем исчезла, дорога слилась с гладкой ровной поверхностью  каньона.  От
одного вертикального среза прохода в скалах до другого тянулся занавес  из
мерцающего тумана. Подойдя ближе, мы увидели, что туман не неподвижен;  он
походил не на водяной пар, а скорее на  световую  завесу,  странную  смесь
кристалла с каким-то раствором. Дрейк всунул в него руку,  помахал:  туман
не  шевельнулся.  Он,  казалось,  проходит  сквозь  руку,  кость  и  плоть
призрачны и не в состоянии сдвинуть с места сверкающие частицы.
     Бок о бок мы вошли в туман.
     И я сразу понял, что никакой влаги тут нет. Воздух сухой,  насыщенный
электричеством. Я почувствовал возбуждение,  электрические  прикосновения,
приятное   покалывание   в    нервах,    почувствовал    веселье,    почти
легкомысленность. Мы хорошо видели друг  друга  и  поверхность  скалы,  по
которой  шли.  Не  слышалось  ни  звука,   казалось,   здесь   вообще   не
распространяются звуковые колебания. Я видел, как Дрейк повернулся ко мне,
раскрыл рот, губы его зашевелились, и хоть он  пригнулся  к  самому  моему
уху, я ничего не услышал. Он удивленно нахмурился, и мы пошли дальше.


     Неожиданно мы вышли на открытое место, наполненное чистым  прозрачным
воздухом. И  сразу  услышали  высокое  резкое  гудение,  похожее  на  звук
пескоструйной машины. В шести футах справа от нас скала круто обрывалась в
пропасть. Вниз уходил ствол шахты, заполненный туманом.
     Но не этот ствол заставил нас схватиться друг за друга. Нет! Из  него
поднималась колоссальная колонна, составленная из кубов. Она находилась  в
ста футах от нас. Вершина ее поднималась на сто футов над нами,  основание
скрывалось где-то внизу.
     Наверху ее огромное вращающееся колесо, в несколько  ярдов  толщиной,
заостренное  на  конце,  где  оно  касалось  скалы,  сверкающее   зелеными
вспышками; это колесо  с  огромной  скоростью  погружалось  в  поверхность
скалы.
     Над колесом к скале крепился огромный металлический шлем  с  забралом
из какого-то светло-желтого металла; этот шлем, как  гигантским  зонтиком,
накрывал мерцающий пар, создавая тот участок чистого воздуха, в котором мы
оказались.
     А со всей длины колонны мириады крошечных глаз металлических  существ
смотрели на нас, озорно подмигивая; не могу объяснить это ощущение,  но  я
чувствовал, что смотрят они с удивлением.
     Колесо продолжало вращаться еще только несколько мгновений. Я  видел,
как камень растекается перед  ним,  как  лава.  И  вдруг,  словно  получив
приказ, оно резко остановилось.
     Голова колонны наклонилась, смотрела на нас!
     Я заметил, что режущий край колеса усажен меньшими пирамидами,  а  на
вершинах этих пирамид чашеобразное покрытие,  сверкающее  тем  же  бледным
светом, что и святилище конусов, в котором мы побывали.
     Колонна продолжала сгибаться, колесо приближалось к нам.
     Дрейк схватил меня за руку, оттащил назад в туман. Нас снова окружила
полная тишина. Мы осторожно продолжали  идти,  высматривая  конец  уступа,
чувствуя, как огромное лицо-колесо крадется за нами;  боялись  оглянуться,
боялись сделать неверный шаг, чтобы не сорваться в пропасть.
     Медленно,  ярд  за  ярдом,  продвигались  вперед.  Неожиданно   туман
поредел; мы вышли из него.
     Хаос звуков окружил нас.  Звон  миллиона  наковален;  гром  миллионов
кузниц; громовые раскаты; рев тысяч ураганов. Грохот пропасти бил по  нам,
как в тот раз, когда мы спускались по длинной рампе в глубины моря света.
     Этот гром был насыщен силой, это был сам голос силы. Оглушенные, нет,
ослепленные им, мы закрыли глаза и уши.
     Как и раньше, гром стих, повисла  удивленная  тишина.  Потом  в  этой
тишине послышалось мощное гудение, а сквозь него пробивались звуки, словно
потекла река бриллиантов.
     Мы раскрыли глаза, у нас, как рукой, перехватило горло.
     Очень трудно, почти невозможно  описать  словами  раскрывшуюся  перед
нами картину. Я все хорошо видел и все  же  не  могу  воплотить  в  словах
увиденное, его суть, его  душу,  то  невыразимое  удивление,  которое  оно
вызывало, всю потрясающую душу красоту и необычность,  всю  грандиозность,
фантастичность и ужас чужого.
     Владение Металлического Чудовища,  оно  было  полно,  как  чаша,  его
волей, было ощутимым проявлением этой воли.
     Мы стояли на самом краю широкого карниза. Смотрели вниз,  в  огромное
углубление, в форме правильного овала, примерно тридцати миль в длину,  по
моему  мнению,  и  вполовину  этого  расстояния   в   ширину,   окруженное
колоссальными вертикальными стенами. Мы были в верхнем конце этой обширной
впадины, у окончания ее длинной оси; я хочу сказать, что  она  уходила  от
нас на свою наибольшую длину. В пятистах футах  под  нами  находилось  дно
чаши. Исчезли  светлые  облака,  закрывавшие  дно  прошлой  ночью;  воздух
хрустально чист и прозрачен;  каждая  деталь  видна  со  стереоскопической
ясностью.
     Вначале  зрение  улавливает  широкую  ленту   сверкающего   аметиста,
опоясывающую всю стену. Лента тянется по горам на высоте  в  десять  тысяч
футов, и от нее спускается этот загадочный мерцающий туман, гасящий звуки.
     Но теперь я видел, что не везде эта светящаяся завеса неподвижна, как
та, через которую мы прошли. К северо-западу она пульсирует, как заря,  и,
как  заря,   пронизана   быстрыми   радужными   вспышками,   многоцветными
спектральными сверканиями. И эти сверкания упорядоченные,  геометрические,
будто огромный призматический кристалл подлетает к краю завесы  и  тут  же
отступает в глубину.
     От этой завесы взгляд переходит на невероятный город, возвышающийся в
двух милях от нас.
     Сине-черный, сверкающий, как будто отлитый из полированной стали,  он
вздымается в высоту на пять тысяч футов!
     Не могу сказать, каковы его  истинные  размеры:  мешают  крутые  края
пропасти. Сторона, обращенная к нам, вероятно, не менее пяти миль в длину.
Ее колоссальный откос действует на зрение, как удар;  ее  тень,  падая  на
нас, заставляет останавливаться сердце. Он подавляет, этот город, ужасный,
как полуночный город Дис в Дантовом аду.
     Металлический город размером с гору.
     Гладкая, без окон и выступов, огромная стена возносится к  небу.  Оно
должно быть слепым, это огромное продолговатое лицо, но оно  не  слепо.  В
нем чувствуется внимание, бдительность.  Оно  смотрит  на  нас,  будто  на
каждом его футе размещены часовые; невидимые стражники, пользующиеся иным,
чем зрение, чувством.
     Металлический город размером с гору - и чувствующий.
     У его основания - огромные отверстия.  Повсюду  сквозь  них  проходит
множество металлических существ;  большими  и  малыми  группами,  входя  и
выходя, они образуют у  отверстий  словно  пену,  как  волны,  врывающиеся
внутрь, в пробитые океаном щели берега, а потом отступающие назад.
     От огромного города взгляд перемещается на  пропасть,  в  которой  он
находится. Поверхность ее похожа на декоративную тарелку, огромная гладкая
плоскость, словно сошедшая с гончарного круга, не прерываемая ни холмиком,
ни   горкой,   ни   склоном,   ни   террасой;   гладкая,   горизонтальная,
безукоризненно ровная. И никакой зелени: ни дерева, ни куста, ни травинки.
     И  на   всей   этой   плоскости   оживленное   движение.   Такое   же
целенаправленное,  как  и  механическое,   симметричное,   геометрическое,
упорядоченное...
     Передвижение металлических орд.
     Они двигались под  нами,  эти  загадочные  существа,  в  бесчисленных
количествах.  Маршировали  навстречу  друг  другу  батальонами,   полками,
армиями. Далеко к югу я  увидел  группу  колоссальных  фигур,  похожих  на
подвижные замки  или  пирамидальные  горы.  Они  с  невероятной  скоростью
вращались друг вокруг друга, десятки пирамид плясали под огромной  башней.
От этой башни отделялись яркие вспышки, молнии, и вслед за  этим  громовые
раскаты.
     С севера приближалась группа обелисков, на вершине которых  вращались
пламенные колеса.
     Металлические существа соединялись  в  невероятные  фигуры,  круглые,
квадратные, острые, покрытые выступами; они быстро менялись, превращаясь в
другие, и их были тысячи. Я видел, как они слиплись  в  чудовищную  фигуру
размером в десять небоскребов, потом эта фигура превратилась в  химеру  на
десятках колоннообразных ног, и этот гигантский безголовый тарантул длиной
в две тысячи футов куда-то стремительно направился.  Я  видел,  как  линия
длиной в милю разбилась на круги, потом на ромбы  и  пятиугольники,  потом
собралась в большие колонны и взметнулась в небо.
     И    во    всем    этом    непрекращающемся    движении     ощущалась
целенаправленность, стремление к определенной  цели;  все  это  напоминало
маневры, тренировку.
     И когда позволяли эти многочисленные фигуры, я видел, что поверхность
пропасти покрыта полосами всех  цветов,  эти  полосы  образуют  гигантские
ромбы  и  квадраты,  прямоугольники  и  параллелограммы,  пятиугольники  и
восьмиугольники, круги и спирали,  шутовские,  но  гармоничные,  гротескно
напоминающие живописные опыты футуристов.
     И всегда эти  рисунки  упорядочены,  логически  последовательны.  Как
страница с нерасшифрованным посланием чужого мира.
     Откровения  четвертого  измерения,  сделанные   каким-то   Эвклидовым
божеством. Заповеди, данные богом математики!
     И поперек всей долины, отходя от  южного  края  завесы  и  исчезая  в
сверкании этой завесы на востоке, проходила широкая лента  светло-зеленого
гагата; проходила не прямо, а с  многочисленными  извивами  и  росчерками.
Похожая на предложение в арабском письме.
     Края  ее  были   сапфирово-голубые.   Вдоль   всего   ее   протяжения
небесно-голубые края сопровождались полосками черного цвета.  Через  ленту
переброшены многочисленные хрустальные арки. Не  мосты  -  даже  с  такого
расстояния я видел, что это не мосты. Оттуда доносились хрустальные звуки.
     Гагат? Река из гагата? Он должен быть  расплавленным,  потому  что  я
видел в этой ленте стремительное движение. Это не гагат. Это  река;  река,
напоминающая арабскую вязь.
     Я взглянул вверх, на  окружающие  вершины.  Они  на  мили  уходили  в
ослепительное небо. Поднес к глазам бинокль. Похоже на  огромный  радужный
цветок с многочисленными каменными лепестками; башни королевского пурпура,
обелиски цвета индиго, титанические стены ярко-зеленого, лимонно-желтого и
ржаво-рубинового цвета; сторожевые ярко-алые башни.
     Среди них рассыпаны сверкающие алмазы ледников и бледные неправильной
формы снежные поля.
     Вершины окружали пропасть,  словно  диадема.  Ниже  проходило  кольцо
пламенеющего аметиста с его золотистым  туманом.  А  между  ними  обширное
пространство, покрытое неподвижными символами  и  необъяснимым  движением.
Между этими вершинами размещалась сине-черная металлическая масса Города.
     От  вершин,  от  обширной  пропасти,  от  города  исходило   ощущение
присутствия  космического  духа,  недоступного  пониманию  человека.   Как
эманация звезд и пространства,  это  присутствие  было  алмазно-твердым  и
алмазно-прозрачным, кристаллическим  и  металлическим,  подобным  камню  и
одновременно - мыслящим!
     От того места на карнизе, где мы стояли, вниз уходила  крутая  рампа,
подобная той, по которой мы спускались ночью в темноте. Она опускалась под
углом  не  менее  сорока  пяти  градусов;  поверхность  у  нее  гладкая  и
полированная.
     Сквозь  туман  за  нашими  спинами   проскользнул   сверкающий   куб;
остановился;  повернулся  к   нам   по   очереди   всеми   своими   шестью
поверхностями.
     Я почувствовал, как меня поднимает множество  невидимых  рук;  видел,
как рядом со мной извивается Дрейк.  Преодолевая  державшую  нас  силу,  я
попытался приблизиться к нему.  Куб  придвинулся  к  краю,  покачнулся  на
мгновение.  Мы  висели  в  воздухе,  а  под  нами  расстилалась  пропасть.
Произошло  какое-то  быстрое  перестроение,  и  я  увидел,  что  под  нами
огромная, уходящая вниз на сотни футов колонна. Ее верхней частью был куб,
на котором мы стояли. Дробящего колеса не было, но  я  знал,  что  это  та
самая резавшая стену колонна, от которой мы бежали; любопытный куб был  ее
разведчиком. Как будто желая больше узнать о нас, колонна отыскала  нас  в
тумане, ее посланник поймал нас и доставил к ней.
     Колонна наклонилась,  как  тогда,  когда  металлические  существа  по
приказу Норалы образовали мост через пропасть. Нам  навстречу  поднималось
дно пропасти. Все дальше  и  дальше  наклонялся  столб.  Снова  мы  быстро
переместились с одной  поверхности  на  другую.  Дно  углубления  полетело
навстречу еще стремительней. Зрение мое затуманилось. Я ощутил легкий шок,
повернулся на существе, державшем нас...
     Мы стояли на дне пропасти.
     А вниз по столбу,  который  доставил  нас  сюда,  стремились  десятки
кубов.  Они  отделялись   от   колонны,   окружали   нас,   рассматривали,
заинтересованно, с любопытством, глядя на нас многочисленными  сверкающими
точками глаз.
     Мы беспомощно смотрели на них. Вдруг я почувствовал, что  меня  снова
поднимают, и оказался на поверхности ближайшего блока. И поворачивался  на
нем,  а  крошечные  глаза  рассматривали  меня.  Потом  блок,  как  мячик,
перебросил меня другому. Я увидел в воздухе высокую фигуру Дрейка.
     Игра становилась все быстрее,  ошеломительней.  Я  понимал,  что  это
игра. Но для нас она опасна. Я чувствовал  себя  хрупким,  как  стеклянная
куколка в руках неосторожного ребенка.
     Меня бросили на ожидающий куб. На  поверхности,  футах  в  десяти  от
меня, ошеломленно покачивался Дрейк. Неожиданно державшие  меня  невидимые
руки сжались и опустили на поверхность куба. И прежде чем я упал,  ко  мне
метнулось тело Дрейка. Он упал рядом со мной.
     Как  озорной  мальчишка,  уставший  от  своих  проказ,  куб   улетел,
устремился прямо в открытый портал; его сопровождали десятки других.  Меня
ослепила вспышка радужно-голубого сияния; и когда  зрения  прояснилось,  я
увидел рядом с собой вместо Дрейка его  скелет.  И  тут  же  скелет  снова
покрылся плотью.
     Куб резко остановился, множество маленьких невидимых рук подняло нас,
спустило вниз, поставило рядом. И куб быстро скрылся.
     Мы   находились   в   обширном   зале    под    множеством    бледных
светильников-солнц. Мимо гигантских колонн стремились армии  металлических
существ; они не торопились, двигались спокойно, размеренно, сознательно.
     Мы находились внутри Города, как и велел Вентнор.



                              19. ЖИВОЙ ГОРОД

     Сразу за нами находилась одна из циклопических колонн. Мы подползли к
ней, прижались к ее  основанию,  избегая  потоков  металлических  существ;
пытались, прячась здесь, обрести  утраченное  спокойствие.  Сами  себе  мы
казались никчемными безделушками  в  этом  огромной  пространстве,  вверху
сверкали гирлянды замороженных солнц, мимо  проносились  загадочные  толпы
кубов, шаров и пирамид.
     Размеры их разнились от ярда до тридцатифутовых гигантов. На нас  они
не обращали внимания  и  не  останавливались;  проносились  мимо,  занятые
своими  загадочными  делами.   Спустя   какое-то   время   количество   их
уменьшилось;  непрерывный  поток  разбился  на  изолированные  группы,  на
одиночек; совсем прекратился. Зал опустел.
     Насколько хватал глаз, тянулось уставленное колоннами пространство. Я
снова ощутил приток к мышцам и нервам необыкновенной энергии.
     - Последуем за толпой! - сказал Дрейк. - Кстати, вам не кажется,  что
вы заряжены энергией?
     - Я испытываю необыкновенный подъем, - ответил я.
     - Я тоже. - Он осматривался. - Интересно, есть ли у них  окна.  Стены
кажутся мне цельными, насколько я мог увидеть. Может,  поискать  отверстие
для  прохода  воздуха?  Этим  существам  воздух  не  нужен,   это   точно.
Интересно...
     Он смолк, зачарованно глядя на столб за нами.
     - Смотрите, Гудвин! - Голос его дрожал. - Что вы скажете об этом?
     Я посмотрел, куда он показывает; вопросительно взглянул на него.
     - Глаза! - нетерпеливо пояснил он. - Разве вы их не видите?  Глаза  в
колонне!
     Теперь я их  увидел.  Столб  был  светло-синий,  металлический,  чуть
темнее  металлических   существ.   И   внутри   него   мириады   крошечных
кристаллических точек, которые, как мы убедились, служат органами  зрения.
Но эти точки не светились, как остальные они были тусклыми, безжизненными.
Я коснулся поверхности. Гладкая, холодная, ничего от того теплого ощущения
живого  существа,  которое   испытываешь,   прикасаясь   к   металлическим
существам.  Я  покачал  головой,  осознавая  невероятную  возможность,  на
которую намекал Дрейк.
     - Нет, - сказал я. - Сходство есть, да. Но нет жизненной силы. К тому
же это совершенно невероятно.
     - Они, должно быть, спят, -  упрямо  возразил  он.  -  Нет  ли  линий
соединения, если они действительно из кубов?
     Мы  тщательно  осмотрели  поверхность.  Она   казалась   непрерывной;
никакого следа тех  тонких  сверкающих  линий,  которые  обозначали  место
соединения одного куба с другим: и на мосту, по которому мы  прошли  через
пропасть, и на платформе, на которой следовали за Норалой.
     - Совершенно невозможно.  Думать  так  -  чистое  безумие,  Дрейк!  -
воскликнул я, удивляясь собственной настойчивости в отрицании.
     - Может быть, - с сомнением покачал он головой. - Может  быть.  Но...
идемте дальше.
     Мы пошли в том  направлении,  куда  исчезли  металлические  существа.
Дрейк по-прежнему не был убежден; у каждого  столба  он  останавливался  и
беспокойно осматривал его.
     Но  я,  решительно   отбросив   эту   мысль,   больше   интересовался
фантастическим светом,  заполнявшим  этот  колонный  зал  своим  лютиковым
блеском. Светильники вверху не мигали; теперь я видел, что это не диски, а
шары. Большие и маленькие, они висели неподвижно, и лучи их  были  так  же
неподвижны, как и сами шары.
     И хоть они были неподвижны, ни в шарах,  ни  в  их  лучах  ничего  не
свидетельствовало о металле. Газообразные, мягкие, как огни святого Эльма,
эти колдовские огоньки, которые  иногда  вспыхивают  на  мачтах  кораблей,
причудливые гости из невидимого океана атмосферного электричества.
     Иногда  они  исчезали,  это  происходило  довольно  часто,   исчезали
мгновенно, полностью, с обескураживающей внезапностью. Я заметил,  однако,
что когда исчезал один шар, рядом с той же поразительной внезапностью  тут
же возникал другой; иногда он был больше исчезнувшего;  иногда  вспыхивала
целая гроздь меньших шаров.
     Интересно, что это такое, думал я. Как они закреплены? Каков источник
их  энергии?  Рождены  электромагнитными  потоками,  текущими  над   нами?
Возникают на месте пересечения таких потоков? Эта теория  может  объяснить
их внезапное исчезновение и появление  -  перемещаются  потоки,  места  их
соприкосновения.  Беспроволочный  свет?  Над  такой  идеей   науке   стоит
поработать. Если только мы вернемся...
     - Куда теперь? - прервал мои  размышления  Дрейк.  Зал  кончился.  Мы
стояли перед глухой стеной, исчезавшей вверху в мерцающем сиянии.
     - Я считал, что мы идем туда, куда ушли они, - изумленно ответил я.
     - Я тоже, - согласился он. - Мы, должно быть, свернули.  Они  тут  не
проходили, если только... - Он колебался.
     - Что только? - резко спросил я.
     - Если только стена не раскрылась и не пропустила их, - сказал он.  -
Вы не забыли те большие  овалы,  как  кошачьи  глаза,  что  раскрылись  во
внешней стене? - негромко добавил он.
     Забыл. Я снова посмотрел на  стену.  Безусловно,  сплошная,  гладкая.
Ровная  сверкающая   поверхность   вздымалась   перед   нами,   фасад   из
полированного металла. Внутри огненные точки  еще  более  тусклые,  чем  в
столбах; почти неразличимые.
     - Идем влево, - нетерпеливо сказал я. - И выбросьте эту глупую  мысль
из головы.
     - Хорошо! - Он вспыхнул. - Но вы ведь не думаете, что я испугался?
     - Если ваша мысль правильна, у вас  есть  право  испугаться,  -  едко
ответил я. - И хочу вам сказать, что я боюсь. Чертовски боюсь.
     Мы прошли шагов двести у основания стены. И  неожиданно  оказались  у
отверстия, продолговатого, не  менее  пятидесяти  футов  шириной  и  вдвое
больше в высоту. И у входа в него  мягкий  желтый  свет  обрывался,  будто
отрезанный невидимым экраном. Туннель был наполнен тусклым  серовато-синим
блеском. Мы несколько мгновений разглядывали его.
     - Не хотелось бы быть тут раздавленным, - сказал я.
     - Не стоит сейчас об этом думать, - мрачно ответил Дрейк. -  В  таком
доме одним шансом больше  или  меньше  -  пустяк,  Гудвин.  Поверьте  мне.
Идемте.
     Мы вошли в туннель. Стены, пол и потолок из того же материала, что  и
большие столбы и стена зала; и в них тоже тусклые  копии  светящихся  глаз
металлических существ.
     - Странно, что все  тут  прямоугольное,  -  заметил  Дрейк.  -  В  их
архитектуре нет ни шаров, ни пирамид - если это действительно архитектура.
     И правда. Впереди и сзади все математически ровное. Странно. Впрочем,
мы пока еще мало видели.
     В туннеле тепло, и воздух какой-то другой.  Становилось  все  теплее,
жар  сухой  и  горячий.  Но  он  не  угнетал,  а  скорее  стимулировал.  Я
притронулся к стене: жар не от  нее.  И  ветра  нет.  Но  температура  все
поднималась.
     Коридор повернул направо; продолжение его вдвое уже.  Далеко  впереди
светился какой-то желтый стержень, как столб,  поднимающийся  от  пола  до
потолка. Волей-неволей мы шли к нему. Он становился все ярче.
     В нескольких шагах от него мы остановились. Свет исходил  из  щели  в
стене не более фута шириной. Мы в тупике, потому что  через  отверстие  не
пролезть ни мне, ни Дрейку. Из отверстия тянуло теплом.
     Дрейк подошел к отверстию, всмотрелся. Я присоединился к нему.
     Вначале мы увидели только пространство, заполненное желтым свечением.
Потом я  заметил  радужные  вспышки;  словно  горящие  рубины  и  изумруды
испускают  разноцветные  лучи;  мелькали  алые,   розовые,   светло-синие,
фиолетовые огни.
     И в этом радужном свечении показалось сверкающее тело Норалы!
     Она стояла нагая, одетая только в покрывало своих медных волос, глаза
ее улыбались, галактики далеких звезд вспыхивали в их глубине.
     И вокруг нее вертелась бесчисленная толпа маленьких существ.
     Именно они  испускали  вспышки,  прорезавшие  золотистый  туман.  Они
играли вокруг нее, носились, создавали  причудливые  образования,  тут  же
меняли их. Сверкающими волшебными кольцами окружали ее ноги;  раскрывались
в пламенеющие диски и звезды, взлетали и повисали на  ее  прекрасном  теле
гирляндами  многоцветных  живых  огней.  Среди  дисков  и  звезд  мелькали
маленькие кресты, тускло-красные и дымчато-оранжевые.
     Голубая вспышка, и с пола  поднялся  стройный  столб;  превратился  в
корону, которая устремилась к ее развевающимся волосам. Другие  светящиеся
кольца окружили ее ноги, груди; как браслеты, повисли на руках.
     Потом, как стремительная волна, толпа маленьких  существ  набросилась
на нее, накрыла, спрятала под блестящим облаком.
     Я видел, как Норала весело взмахивала руками; ее великолепная  голова
вынырнула из невероятного, кипящего потока живых драгоценностей. Слышал ее
смех, сладкий, золотой, далекий.
     Богиня необъяснимого! Мадонна с металлическими младенцами!
     Детская металлических существ!
     Норала исчезла. Исчезла и светлая щель, исчезло  помещение,  куда  мы
заглядывали. Мы смотрели на  сплошную  гладкую  стену.  Щель  закрылась  с
волшебной быстротой у нас на глазах;  закрылась  так  быстро,  что  мы  не
заметили движения.
     Я схватил Дрейка,  оттащил  его  подальше:  в  противоположной  стене
открывалось отверстие. Вначале только щель,  но  она  быстро  расширилась.
Перед нами другой коридор, длинный, освещенный; в его  глубине  я  заметил
движение. Оно приближалось, становилось яснее. По коридору по три  в  ряд,
заполняя его от стены до стены, двигались большие шары!
     Мы отступали перед ними, все дальше и  дальше,  прижимаясь  к  стене,
вытянув руки, готовясь встретить их грозное приближение.
     - Некуда бежать, - сказал Дрейк. - Они нас раздавят. Держитесь сзади,
доктор. Постарайтесь вернуться к Руфи. Может, я смогу их задержать!
     И прежде чем я смог остановить его, он прыгнул  прямо  перед  шарами,
которые теперь находились едва ли в двадцати ярдах от нас.
     Шары остановились  -  в  нескольких  футах  от  него.  Казалось,  они
удивленно  рассматривают  его.  Поворачивались  друг   к   другу,   словно
совещались. Медленно  приблизились.  Нас  подтолкнуло  вперед  и  медленно
подняло. И пока мы висели поднятые неведомой силой - я  могу  ее  сравнить
только со множеством маленьких рук, - под нами мелькнули шары.
     Их ряды свернули в коридор, по которому мы пришли из огромного  зала.
И когда под нами мелькнул последний ряд, нас осторожно опустили  на  ноги;
мы стояли, слегка покачиваясь.
     Я дрожал от бессильной  ярости  и  унижения;  это  чувство  поглотило
радость спасения. Глаза Дрейка гневно сверкали.
     -  Высокомерные  дьяволы!  -  Он  сжимал   и   разжимал   кулаки.   -
Высокомерные, подавляющие дьяволы!
     Мы смотрели им вслед.
     Неужели проход суживается, закрывается? Я видел, как  стены  медленно
движутся навстречу друг другу. Втолкнул Дрейка во вновь открывшийся проход
и прыгнул вслед за ним.
     За нами, на том месте, где мы только что стояли, была сплошная стена.
     Неудивительно, что нас охватила паника; мы, как сумасшедшие, побежали
по  открывшемуся  коридору,  временами  испуганно  оглядываясь,   опасаясь
увидеть страшное зрелище: медленно сдвигающиеся стены,  готовые  раздавить
нас, как муху в стальных тисках.
     Но  стены  не  сближались.  Ровный,  тихий,  перед  нами  и  за  нами
простирался все тот же коридор. Наконец,  тяжело  дыша,  избегая  смотреть
друг на друга, мы остановились.
     И в этот  момент  нас  охватила  глубокая  дрожь,  затронувшая  самые
основания  жизни,   дрожь,   которая   охватывает   человека,   увидевшего
невозможное и знающего, что оно - есть.
     Неожиданно на стенах, на  потолке,  на  полу  вспыхнули  бесчисленные
огоньки. Как будто с них сняли  покров,  будто  они  пробудились  от  сна,
мириады сверкающих точек появились на светло-синих  поверхностях;  огоньки
разглядывали нас, оценивали, издевались над нами.
     Крошечные огненные точки - глаза металлических существ!
     Этот  коридор  не  проложен  в  неживой  материей  чудом  инженерного
искусства; его раскрытие не вызвано  невидимыми  механизмами.  Это  жизнь;
пол, потолок, стены - все живое, все состоит из металлических существ.
     И раскрытие проходов, так же как их  закрытие,  сознательное  волевое
действие существ, образующих эти мощные стены.
     Все  эти  действия  -  сознательное,   скоординированное   исполнение
приказов гигантского общего сознания,  которое,  подобно  духу  роя,  душе
муравейника, оживотворяет каждую отдельную часть.
     Мы начинали понимать. Если это правда, тогда столбы гигантского зала,
его грандиозные стены - все это Город как единое живое существо!
     Построенный из тел бесчисленных миллионов. Бесконечные тонны образуют
столб, в котором каждый атом живой, мыслящий.
     Металлическое чудовище!
     Теперь я понял, откуда возникало ощущение, будто стены  бесчисленными
глазами Аргуса смотрят на нас. Они действительно смотрели на нас!
     Ощущение внимательного разглядывания -  на  самом  деле  разглядывали
бесчисленные миллиарды крошечных глаз живого вещества, из которого  создан
Город.
     Видящий Город. Живой Город!
     Не тайный механизм закрывал стены, скрывая от нас Норалу, играющую  с
маленькими существами. Никакой механизм не сдвигал и не  раздвигал  стены,
не руководил несущимися шарами. Они подчинялись сознанию того  гигантского
существа, частью которого были; из их тел состоит эта чудовищная  мыслящая
масса!


     Я думаю, что эта ошеломляющая истина на какое-то время  свела  нас  с
ума. Мы побежали, схватившись за руки, как испуганные  дети.  Потом  Дрейк
остановился.
     - Клянусь всеми дьяволами этого места, - торжественно заявил он, -  я
больше не побегу. Ведь в конце концов мы люди. Если они убьют нас,  значит
убьют. Но клянусь создавшим меня Господом, больше я от них не побегу. Умру
стоя.
     Его храбрость подбодрила меня.  Мы  вызывающе  пошли  вперед.  Снизу,
из-под нас, сверху, с потолка, со стен  по  всему  пути  на  нас  смотрело
множество глаз.
     - Кто бы мог подумать? - бормотал Дрейк  про  себя.  -  Живой  город!
Живое гнездо, огромное живое металлическое гнездо!
     -  Гнездо?  -  я  уловил  это  слово.  Что  это  значит?   Муравейник
солдат-насекомых, город муравьев, который Биб изучал в Южной Америке  и  о
котором как-то  рассказывал  мне.  Этот  город  создавался  из  живых  тел
муравьев, точно так же, как этот Город - из тел кубов.
     Как выразился Биб [Уильям Биб. Атлантик Мансли, октябрь 1919. - Прим.
автора], "дом, гнездо, очаг, детская, брачные покои, кухня, спальня и  зал
собраний насекомых-солдат". Построенный  и  заселенный  слепыми  свирепыми
маленькими   насекомыми,   которые,   руководствуясь    только    запахом,
осуществляют грандиозные операции, самые сложные действия.  Это  нисколько
не более удивительно, подумал я, как только  избавишься  от  парализующего
воздействия формы этих металлических  существ.  Откуда  приходят  стимулы,
правящие ими, стимулы, на которые они реагируют?
     А откуда приходят приказы, которым повинуется армия муравьев; приказы
открыть  тот  или  иной  коридор  в  муравейнике,  образовать   помещение,
заполнить его? Такая же загадка?
     Мои мысли прервало ощущение, что я движусь с возрастающей  скоростью,
что тело мое стало легче.
     Одновременно я ощутил, что поднимаюсь над полом коридора и с довольно
большой скоростью лечу вперед. Посмотрев вниз, я увидел в нескольких футах
под собой пол. Дрейк положил руку мне на плечо.
     - Закрывается за нами, - прошептал он. - Они нас выталкивают.
     Действительно, коридор будто устал от  нас.  Он  решил...  подбросить
нас. За нами он закрывался. Я с интересом отметил, как точно это  закрытие
совпадает с нашей скоростью, как легко сливаются стены.
     Наше продвижение все ускорялось. Как будто мы, лишенные веса,  плывем
в каком-то бурном ручье. Впечатление странно приятное, апатичное  -  какое
слово использовала Руфь? - элементарное. Поддерживающая сила исходила  как
будто отовсюду, от стен, с пола и потолка. Движение ровное  и  без  всяких
усилий. Я видел, что перед нами коридор открывается, как закрывался сзади.
     И повсюду маленькие глаза подмигивали... смеялись.
     Опасности нет, не может быть. Все глубже проникало с мой мозг  чуждое
сознание спокойствия. Все быстрее и быстрее плыли мы - наружу.
     Неожиданно перед нами блеснул дневной свет. Мы прошли в  него.  Сила,
державшая нас, отступила. Я почувствовал под ногами прочную почву:  стоял,
прислонившись к стене.
     Коридор кончился - и закрылся за нами.
     - Выпнули! - воскликнул Дрейк. Неуместное слов,  вульгарное,  но  оно
вполне описывало мои чувства.
     Нас выпнули в башенку, выступавшую из стены. И под нами  расстилалась
самая  поразительная,  самая  фантастическая  картина,  какая  представала
взгляду человека с самого сотворения.



                            20. СОЛНЕЧНЫЕ ВАМПИРЫ

     Это был кратер; в полмили  высотой  и  в  две  тысячи  футов  высотой
тянулся край круглого углубления. Над ним круг белого сверкающего неба,  и
в самом центре этого круга - солнце.
     И сразу, не успев еще разглядеть и десятой части  картины,  я  понял,
что это - самый центр Города, его важнейший орган, его душа.
     Вокруг края кратера располагались  тысячи  огромных  весенне  зеленых
вогнутых дисков. Как пояс из гигантских перевернутых щитов;  и  в  каждом,
как герб щита, ослепительный  огненный  цветок  -  отраженное  расширенное
солнце. Ниже этого пояса  виднелось  еще  множество  дисков.  И  в  каждом
отражение солнца.
     В ста футах под нами дно кратера.
     С него поднимался лес гороподобных конусов,  светящихся,  гигантских.
Они вздымались ярус за ярусом,  фаланга  за  фалангой.  Все  выше  и  выше
поднимались их острые вершины.
     Они  теснились  у  подножия  одного  величественного  шпиля,  который
поднимался к небу над  ними.  Вершина  этого  конуса  была  усеченной.  От
срезанного конца радиально расходилось множество тонких стержней;  стержни
поддерживали  тысячефутовой  колесо  из  тускло-зеленых  дисков,  вогнутая
поверхность которых была не гладкой, а фасеточной.
     Это поразительное сооружение покоилось на  хрустальном  основании  со
множеством ног, как та рогатая химера, за  которой  мы  встретили  большой
диск. Но по размерам эта по сравнению с той, как Левиафан по  сравнению  с
мелкой рыбешкой. И от этого  сооружения  исходило  впечатление  немыслимой
силы,  преобразованной  в  материю,  ставшей   ощутимой   энергии,   силы,
набросившей на себя материальную оболочку.
     На полпути между  верхним  краем  кратера  и  дном  начинались  толпы
металлических существ.
     Колоссальным живом ковром свисали они с стофутовых  балок,  покрывали
изгибающиеся стены - такие же живые, как они сами.
     С гигантских перекладин свисали они нитями и фестонами - шары и  кубы
усажены пирамидами так густо, что напоминают колючие булавы титанов.  Одна
причудливая группа за другой - они свисали, как маятники. А  навстречу  им
поднимались рощи стройных колонн.
     Между  балками  свисали  длинные  гирлянды   металлических   существ,
собранные грандиозным калейдоскопическим узором.
     Они собирались вокруг башенки, в которой мы находились.
     Фантастической шпалерой висели они перед нами - и  все  время  быстро
двигались, то скрывая, то снова открывая конусы.
     А снизу постоянный поток  металлических  существ  все  увеличивал  их
количество; существа поднимались по столбам и балкам;  строили  все  новые
живые гирлянды, подвешивались живыми узорами, меняли рисунок.
     Быстро сплетались меняющиеся арабески,  кружевные  узоры,  невероятно
странные, немыслимо прекрасные - всегда геометрические, кристаллические.
     Неожиданно  их  движение  прекратилось  -  так  неожиданно,  что  это
действовало, как наступление полной тишины.
     Невообразимым ковром, украшенным невероятной вышивкой,  металлические
существа покрыли обширную чашу.
     Выстлали ее, как храм.
     Убрали своими телами, как святилище.
     По дну к конусам двинулся бледно  светящийся  шар.  По  форме  он  не
отличался от остальных шаров, но от него исходила сила; он излучал власть,
как звезда - свет; был одет в  невидимые  одежды  небесной  мощи.  За  ним
двигались две большие пирамиды, а дальше - еще десять шаров, чуть  меньших
первого.
     - Металлический император! - выдохнул Дрейк.
     Они двигались, пока не  достигли  основания  конуса.  У  хрустального
парапета остановились. Повернулись.
     Последовало множество метеорных вспышек. Шар раскрылся, превратившись
в тот же великолепный набор огней, что пылал перед Норалой и Руфью.
     Я увидел светящийся сапфировый  овал,  окруженный  золотой  полоской,
загадочные лепестки пульсирующего  пламени,  неподвижный  блестящий  центр
этого загадочного цветка.
     И  почувствовал,  что  сердце  мое  стремится  к  этому  -  существу,
преклоняется перед его красотой и силой, почти обожествляет его!
     Дрожь отвращения охватила меня. Я украдкой бросил взгляд  на  Дрейка.
Он прижался опасно близко к краю карниза, сжав кулаки  до  белизны,  глаза
смотрят восхищенно - он испытывает те же чувства, что и я.
     - Дрейк! - я резко ударил его локтем. -  Ничего  подобного!  Помните,
что вы человек! Следите за собой, боритесь!
     - Что? - недоумевающе спросил он. Потом резко: - Откуда вы знаете?
     - Я сам это почувствовал, - ответил я. - Ради Бога,  Дик,  держитесь!
Вспомните Руфь!
     Он энергично покачал головой, будто избавляясь от чего-то прилипшего.
     - Больше не забуду, - сказал он.
     Снова присел на  краю  карниза;  всмотрелся.  Ни  одно  металлическое
существо не двинулось; тишина, неподвижность не нарушались.
     Пирамиды, шедшие за шаром, развернулись в две  сверкающие  звезды.  А
десять меньших  шаров  стали  огненными;  они  были  прекрасны,  но  менее
величественны, чем центральный шар. Это его советники?
     А все остальные существа, собравшись рядами,  гирляндами,  фестонами,
не двигались.
     Послышался словно негромкий плач, откуда-то издалека. Он приближался.
Какая-то дрожь пробежала по переполненному кратеру. Пульс ожидания?
     - Голодны! - прошептал Дрейк. - Они голодны!


     Плач слышался ближе; снова слабая дрожь пробежала по всему кратеру. Я
уловил его, быстрое живое пульсирование.
     - Голодны, - снова прошептал Дрейк. - Как львы, увидевшие надзирателя
с мясом.
     Плач теперь слышался снизу под нами. Я чувствовал, что на этот раз не
мелкая дрожь, а настоящий шок охватил всю орду. Бился, потом миновал.
     В поле нашего зрения к пламенному диску двинулся огромный куб.
     Втрое выше рослого человека было  то  пламенеющее  существо,  которое
Дрейк назвал металлическим императором.
     Но куб превосходил его. Черный, упрямый, грубый, он  заслонил  сияние
диска, затмил его. И, казалось, его тень упала на весь кратер.  Фиолетовые
огни звезд по сторонам пульсировали бдительно, угрожающе.
     На мгновение темный куб заслонил диск, затмил его.
     Снова метеоритная вспышка света. На месте  куба  возвышался  огромный
огненный крест, перевернутый крест.
     Основанием служил куб, вертикальная перекладина  вдвое  превышала  по
длине горизонтальную. Раскрываясь, он, должно быть, повернулся, потому что
его - лицо - было обращено к нам и прочь от конусов, тело его закрыло диск
и почти перекрыло поверхности двух бдительных звезд.
     Крестообразная фигура возвышалась не менее чем на восемьдесят  футов.
Она пламенела гневным дымчато-алым  сиянием;  мрачным  оранжевым  блеском,
прорезанным   вспышками   сернисто-желтого.   В   этих   огнях   не   было
торжественного многоцветного великолепия, как у металлического императора,
не был сапфировых, пурпурных цветов, цвета милосердной  зелени.  И  ничего
похожего  на  фиолетовый  цвет  звезд.  Крест,  гневный,  дымчато-красный,
двинулся  вперед,  и  в  его  гладком  скольжении  было  что-то  зловещее,
реальное, грубое - что-то более близкое к человеку, понятное ему.
     - Хранитель конусов и металлический император! - прошептал Дрейк. - Я
начинаю понимать Вентнора!
     Снова быстрый пульс, живое биение  пронеслось  по  кратеру.  И  снова
неподвижность, тишина.
     Хранитель  повернулся,  я  увидел  его   слабо   светящуюся   голубую
металлическую спину. Достал бинокль, отрегулировал его.
     Крест скользнул мимо диска, мимо его придворных и звездчатой  стражи.
А они поворачивались лицом к нему, все время смотрели на него.
     Теперь  разъяснилось  одно  обстоятельство,  которое  меня  удивляло:
механизм, благодаря которому шар становился овальным  диском,  пирамида  -
четырехлучевой звездой и куб - я видел это в игре маленьких существ вокруг
Норалы, а сейчас видел перед собой в Хранителе - куб превращался в крест.
     Металлические существа полые внутри!
     Полые металлические - ящики!
     В сторонах вся их сила, вся жизнь, это и есть они сами.
     Эта их оболочка - вся их суть.
     Складываясь, овальный диск становился шаром; в четырехлучевой  звезде
все четыре луча  отходят  от  квадратного  основания;  складываясь,  такая
звезда превращается в пирамиду; шесть  поверхностей  куба  превращаются  в
перевернутый крест.
     И эти подвижные гибкие оболочки не  массивны.  Учитывая  общую  массу
этих металлических существ, они  поразительно  тонкие.  Стенки  Хранителя,
несмотря на его восьмидесятифутовый рост, не более  ярда  в  толщину.  Мне
показалось,  что  по  краям  я  вижу  бороздки;  то  же  самое  по   краям
поверхностей  звезд.  Сбоку  тело   металлического   императора   казалось
вогнутым, поверхность его гладкая, полупрозрачная.
     Хранитель наклонялся, его верхняя продолговатая часть сгибалась,  как
на  петлях.  Все  ниже  и  ниже  нагибалась  она  -  гротескное  выражение
покорности, пародия на реверанс.
     Может,   эта   гора   конусов   -   действительно   святилище,   идол
металлического народа, его бог?
     Теперь  длинная  часть  креста  находилась   под   прямым   углом   к
горизонтальной перекладине. Вся  фигура  напоминала  букву  Т,  висящую  в
двадцати футах над поверхностью.
     Вниз от тела Хранителя устремился клубок щупалец, подобных змеям  или
хлыстам. Серебристо-белые, они  окрашивались  алым  и  оранжевым  пламенем
поверхности, которая теперь была скрыта от моих глаз; они отражали мрачное
гневное сверкание. Червеобразные, извивающиеся, они,  казалось,  покрывают
всю обращенную книзу плоскость.
     Под ними что-то находилось, что-то  похожее  на  огромную  светящуюся
клавиатуру. Щупальца  касались  ее,  нажимали  тут  и  там,  поворачивали,
толкали, действовали...


     Дрожь пробежала по столпившимся конусам. Я видел,  как  раскачивались
их вершины, вздрогнули большие диски.
     Дрожь усиливалась; вибрация каждого отдельного конуса становилась все
более быстрой. Послышалось низкое угнетающее гудение - как отдаленное  эхо
грандиозного урагана.
     Все быстрее и быстрее становилась вибрация. Резкие очертания  конусов
растворялись.
     И вдруг - исчезли.
     Гора конусов превратилась в мощную пирамиду бледно-зеленого  свечения
- один огромный бледный столб пламени, на вершине  его  большой  язык.  Из
дискообразного колеса полился поток света, этот свет собирал  в  себя  все
сияние снизу.
     Щупальца Хранителя еще быстрее задвигались над загадочной  пластиной;
превратились в облако  извивов.  Фасеточные  диски  дрогнули,  повернулись
вверх, колесо начало вращаться, быстрее, все быстрее...
     И от пламенеющего круга  вверх,  в  небо,  устремился  толстый  столб
напряженного света.
     С огромной скоростью, плотный, как вода, концентрированный, он улетел
к солнцу.
     Улетел со скоростью света - со скоростью света? Мне в  голову  пришла
мысль; невероятная мысль, но я тут же поверил  в  нее.  Мой  пульс  обычно
семьдесят в минуту. Я взглянул на часы, отыскал артерию, внес поправку  на
возможное учащение, начал считать.
     - В чем дело? - спросил Дрейк.
     - Возьмите мой бинокль, - я говорил, продолжая считать.  -  Спички  в
моем кармане. Закоптите стекла. Я хочу взглянуть на солнце.
     С видом крайнего изумления, которое в  других  условиях  я  нашел  бы
очень смешным, он повиновался.
     - Держите у меня перед глазами, - приказал я.
     Прошли три минуты.
     Вот то, что я искал.  Сквозь  затемненные  линзы  я  отчетливо  видел
солнечное пятно, близко к  северному  краю  солнца.  Невообразимый  циклон
раскаленного  газа;   немыслимо   огромное   динамо,   посылающее   потоки
электромагнитного излучения на все окружающие планеты;  солнечный  кратер,
который, как мы теперь  знаем,  достигает  ста  пятидесяти  тысяч  миль  в
поперечнике; большое солнечное пятно лета 1919 года  -  самое  большое  из
зафиксированных астрономами.
     Прошло пять минут.
     Начал протестовать  здравый  смысл.  Бесполезно  прижимать  к  глазам
бинокль. Даже если моя  мысль  верна,  даже  если  этот  светящийся  столб
действительно посланец, снаряд, запущенный с Земли, пробивший атмосферу  и
летящий в космическом пространстве со скоростью света, если его  запустили
эти существа, все равно должно пройти от восьми до девяти минут,  пока  он
достигнет  солнца;  и  столько  же   минут   пройдет,   пока   изображение
происшедшего  на  солнце  сможет  преодолеть  пространство   в   девяносто
миллионов миль между нами и солнцем.
     И разве моя  гипотеза  не  является  абсолютно  невероятной?  И  чего
собираются  достичь  металлические  существа?  Этот  колоссальный   столб,
несмотря на свой размер, ничтожно мал в сравнении с целью.
     Как может это копье подействовать на энергию солнца?
     И все же... все же... укус комара может довести слона до  безумия.  В
природе очень тонкое равновесие. И у  незначительного  повода  могут  быть
самые серьезные последствия, если это тонкое  равновесие  нарушено.  Может
быть... может быть...
     Прошло восемь минут.
     - Возьмите бинокль, - попросил я Дрейка. -  Посмотрите  на  солнечное
пятно, на большое.
     Он послушался.
     - Вижу. Ну и что?
     Девять минут.
     Если я прав, копье долетело до солнца. Что будет дальше?
     - Я вас не понимаю, - сказал Дрейк, опуская бинокль.
     Десять минут.
     - Что происходит? Посмотрите на конусы! На  императора!  -  удивленно
произнес Дрейк.


     Я всмотрелся, почти забыв о своем счете.
     Пирамидальное основание конусов сморщилось. Столб света не ослаб,  но
механизм, производивший его, на несколько ярдов погрузился  в  хрустальное
основание.
     А император металла! Тусклыми и слабыми стали его огни, потускнело их
великолепие; слабее стали фиолетовые вспышки звезд, его придворных.
     Хранитель конусов! Его вытянутые  плоскости  склонялись  все  ниже  и
ниже, щупальца начали двигаться бесцельно, слабо - устало.
     Я чувствовал, как отовсюду вокруг  меня  извлекается  энергия.  Жизнь
будто уходила  из  Города,  уходила  на  корм  этой  сверкающей  пирамиде,
поддерживая светящийся столб, мчащийся к солнцу.
     Металлические существа стали вялыми, малоподвижными;  живые  гирлянды
провисли, живые колонны прогнулись, начали раскачиваться.
     Двенадцать минут.
     С грохотом обрушилась  одна  увешанная  балка  и  потащила  за  собой
другие; разбившись,  упала  она  в  самую  гущу  ощетинившихся  отростками
колонн. Под нами сверкающие  глаза  стены  тускнели,  умирали.  И  ужасное
чувство одиночества, отчаянное желание быть принесенным в жертву - то, что
я испытал уже в развалинах, снова надвинулось на меня.
     Кратер терял сознание. Жизнь уходила из города, его  магнитная  жизнь
устремлялась в сверкающий столб.
     Огни металлического императора становились все тусклее.
     Четырнадцать минут.
     - Гудвин, - воскликнул Дрейк, - жизнь уходит из этих существ!  Уходит
с лучом, который они посылают.
     Пятнадцать минут.
     Я видел, как щупальца Хранителя бесцельно извивались  на  клавиатуре.
Неожиданно пламенная пирамида потемнела, погасла.
     Сверкающий столб метнулся в небо и исчез в пространстве.
     Перед нами съежившиеся конусы, достигавшие едва шестой  части  своего
прежнего размера.
     Шестнадцать минут.
     По всей окружности  кратера  наклонились  щиты,  приподнялись,  будто
каждый держала ждущая рука. Под ними другие диски развернулись,  образовав
обширные венцы.
     Семнадцать минут.
     Я перестал считать;  выхватил  бинокль  у  Дрейка,  направил  его  на
солнце. Вначале ничего не увидел; потом в нижней части большого солнечного
пятна  возникла  ослепительная  точка.  Ее  свет  ослеплял   даже   сквозь
закопченное стекло.
     Я протер глаза, посмотрел снова. Точка на месте, только стала больше,
сверкает еще ярче, еще невыносимей.
     Я молча протянул Дрейку бинокль.
     - Вижу! - прошептал он. - Вижу! Они это сделали, Гудвин! -  В  голосе
его звучала паника. - Гудвин! Пятно! Оно расширяется! Расширяется!
     Я выхватил у него бинокль. Снова увидел ослепительную точку.  Но  так
до сегодня и не знаю, действительно ли Дрейк видел расширяющееся пятно.
     Мне оно показалось неизменным.  А  может,  и  нет.  Может  быть,  под
воздействием этого столба энергии пятно углубилось.
     Солнце подмигнуло!
     Так до сегодня и не знаю.  Но  так  или  иначе,  нижняя  часть  пятна
продолжала невыносимо ярко сиять. А для меня  и  это  было  необыкновенным
чудом.
     Двадцать минут - подсознательно я продолжал считать - двадцать минут.
     Вокруг приподнятых на краю кратера дисков появилась мерцающая  дымка.
Прозрачный туман, очень  светлый  и  чистый.  В  мгновение  он  сгустился,
превратился в обширное кольцо,  и  в  каждом  диске  засверкало  отражение
солнца, словно видимое сквозь густые облака частиц аквамарина.
     Снова шевельнулись щупальца Хранителя - слабо. Как один,  приподнятые
щиты наклонились, нацелились вниз. Все ярче светился окружающий их  туман,
он все сгущался.
     И вдруг, опять как один, диски начали вращаться.  В  каждой  вогнутой
поверхности, в каждом кольце под дисками вспыхнуло зеленое пламя, зеленое,
как  свежая  растительность.  Бесконечное  число   ослепительных   частиц,
собранных в лучи, ударило в  тысячефутовое  колесо,  увенчивавшее  конусы,
заставило его вращаться.
     Над  ним  образовалось  яркое  облако  светящегося   тумана.   Откуда
возникали  эти  горящие  туманности,  этот  светящийся  туман?  Как  будто
многочисленные вращающиеся диски высасывали из воздуха невидимую энергию и
трансформировали ее в видимую, туманную форму.
     Теперь это уже было наводнение. От вертящегося колеса вниз устремился
водопад зеленых огней. Они текли по  поверхности  конусов,  затопляли  их,
поглощали.
     И в этом световом наводнении конусы начали расти.  Их  объем  заметно
увеличивался. Они  как  будто  поглощали  свет.  Нет,  светящиеся  частицы
прилипали к ним, встраивались в их тело.
     Все шире и шире разливался сверкающий поток. И все  выше  становились
конусы, они тянули вверх свои вершины -  к  вращающемуся  колесу,  которое
кормило их.
     С плоскостей Хранителя свисала туча  щупалец,  теперь  они  энергично
разворачивались, устремлялись к загадочному механизму управления. Диски  в
верху кратера наклонились  еще  больше.  Потоки  зеленого  огня  лились  в
кратер, затопляя металлические существа,  плещась  о  полированные  стены,
когда металлические существа от них отходили.
     Все вокруг нас дрожало во все учащающемся жизненном пульсе.
     - Кормятся! - прошептал Дрейк. - Кормятся! Питаются солнцем!
     Все быстрее  двигались  лучи.  Кратер  превратился  в  котел,  полный
зеленого пламени, и в этом  котле  сплетались,  пересекались,  смешивались
лучи. И там,  где  они  пересекались,  скрещивались,  внезапно  вспыхивали
ослепительные лишенные  лучей  огненные  шары,  мгновение  пульсировали  и
распадались, разлетались  спиралевидными  пушистыми  сверкающими  брызгами
бледного изумруда.
     Все сильнее и сильнее бился пульс вернувшейся жизни.
     Луч ударил прямо в  металлического  императора.  И  тот  торжествующе
расцвел, вспыхнул. Его золотой пояс, больше не тусклый и мрачный,  сверкал
солнечным пламенем, удивительная роза стала светящимся чудом.
     Хранитель распрямился; он возвышался над  императором,  весь  алый  и
ярко-желтый, более не мрачный и грозный.
     Весь кратер наполнился светом.
     Нас тоже окутал светящийся туман.
     Я ощутил дикое возбуждение, пульс заметно  участился,  дыхание  стало
быстрым и  порывистым.  Я  наклонился,  хотел  коснуться  Дрейка.  С  моих
протянутых пальцев с  треском  отделились  искры,  большие  зеленые  искры
устремились  к  нему.  Дрейк  не  обратил  на  это   внимание;   он,   как
околдованный, смотрел на кратер.
     Вокруг разразилась буря жемчужных огней. На всех столбах и  колоннах,
на  всех  балках,  подвесках,  гирляндах  повисли  сверкающие  бриллианты,
горящие рубины, расплавленные изумруды и сапфиры, вспыхивающие аметисты  и
опалы, метеоритная радуга, ослепляющий спектр.
     Кратер превратился  в  сокровищницу  титанического  Аладдина,  полную
драгоценностей. В этих драгоценностях была заключена душа джина света, она
билась в них, стремясь вырваться на свободу.
     Я постарался отвлечься  от  фантазий.  Реальность  и  так  достаточно
фантастична: шары, пирамиды и кубы раскрывались,  купались  в  огне,  пили
его, а радужный водоворот все быстрее вращался вокруг них.
     - Кормятся! - в голосе Дрейка звучал страх. - Кормятся солнцем!
     Диски на краю кратера начали подниматься. Теперь в кратер лился  свет
только от огромного вращающегося колеса.
     Диски  поднимались  все  выше,  но  я  не   видел,   какой   механизм
осуществляет это. Движение их прекратилось, тысячи их повернулись.  Теперь
потоки света устремились на Город  и  на  овальную  долину,  заливали  их,
затопляли, как только что кратер. Я понял, что теперь  кормятся  остальные
металлические существа.
     И как бы в ответ, в небе раскатился гром.
     - Если бы мы знали! - голос Дрейка в этом грохоте казался нереальным.
- Вот что имел в виду Вентнор! Если бы мы спустились вниз, когда они  были
слабы, мы справились бы с  Хранителем,  разбили  бы  эту  клавиатуру,  что
управляет конусами. Мы бы их убили!
     - Есть и другие конусы! - крикнул я в ответ.
     - Нет, - он покачал головой. - Это главная машина. Это  имел  в  виду
Вентнор, когда говорил, что нужно ударить при помощи солнца. И мы упустили
шанс...
     Ураган над нами становился все громче; внизу начался другой ураган. В
тумане сверкнули молнии. Они становились все чаще,  молнии,  зеленые,  как
окружающий их туман; потом разрушительные фиолетовые молнии, ярко-алые.
     Кратер пронизывали молнии металлических существ; он был прошит ими; в
пропасти создавался грандиозный электрический узор.
     Что сказал Дрейк? Если бы  мы  знали,  мы  могли  бы  уничтожить  эти
существа... Уничтожить существа, которые могут за миллионы миль дотянуться
до солнца и пить мед его энергии!
     Уничтожить существа,  которые  живут  солнцем,  берут  свою  жизнь  у
него... существа, которые  могут  вложить  свою  силу  в  огненное  копье,
пронзить им солнце и получить назад силу, в десятки,  нет,  в  тысячи  раз
большую.
     Уничтожить этот Город - гигантскую динамомашину, питающуюся магнитной
жизнью земли и солнца.
     Гром становился все грандиознее, уничтожительнее - словно вооруженные
боги сражались в сотне Валгалл; как боевые барабаны воюющих вселенных; как
кузницы бьющихся солнц.
     Весь  город  кипел,  пульсировал  жизнью,  он  упивался   жизнью.   Я
чувствовал это и в себе, весь дрожал  в  унисон  с  ним.  Видел  пламенную
фигуру Дрейка; вокруг меня светился огненный нимб.
     Мне показалось, что я вижу Норалу: она  летела,  одетая  в  пламя.  Я
попытался позвать ее. Дрейк упал, лежал, пламенея, у  моих  ног  на  узком
карнизе.
     В голове у меня шумело, все громче и громче; я  начал  погружаться  в
невообразимую  тьму.  Что-то   выбрасывало   меня   в   холодные   глубины
пространства, оно одно могло  загасить  окружающее  меня  пламя  -  пламя,
частью которого стал я сам.
     Я чувствовал, что уношусь куда-то далеко... в забвение.



                      21. МЕТАЛЛИЧЕСКАЯ ФАНТАСМАГОРИЯ

     Я устало раскрыл глаза. С трудом пошевелился. Высоко надо  мной  круг
неба, по его краям кормящие щиты. Но теперь они тускло мерцают, а небо над
ними ночное.
     Ночь? Сколько же я тут пролежал? И где Дрейк? Я попытался встать.
     - Спокойней, старина, - послышался рядом голос Дрейка. - Спокойно - и
тише. Как вы себя чувствуете?
     - Весь избит, - простонал я. - Что случилось?
     - Мы не привыкли к таким представлениям, - сказал он. - На этой оргии
нас перекормили. Слишком много  магнетизма,  и  у  нас  произошел  приступ
электрического несварения. Шшш... посмотрите вперед.
     Я осторожно повернулся. Теперь я видел, что лежу навзничь  и  головой
вперед у  основания  одной  из  стен  кратера.  Взглянув  на  стену,  я  с
облегчением заметил, что крошечные светящиеся  точки  в  ней  снова  стали
тусклыми и безжизненными.
     Впереди слабо светилась  гора  из  конусов.  Вокруг  ее  хрустального
основания виднелись огромные огни яйцеобразной  формы.  Они  не  испускали
лучей,  не  отбрасывали  теней.  Рядом  с  каждым   таким   огнем   стояла
крестообразная фигура - теперь я знал, что это раскрывшийся куб.
     Эти  кресты  по  размеру  вдвое  меньше  Хранителя.   И   размещаются
непрерывной дугой у огромного пьедестала; теперь  я  видел,  что  огни  на
несколько футов ближе к пьедесталу. Я уже говорил,  что  они  яйцеобразной
формы, широким концом книзу, и стояли они в широких чашах,  поддерживаемых
тонкими серыми металлическими стеблями.
     - Они строят основание для  конусов,  -  прошептал  Дрейк.  -  Конусы
выросли, и для них требуется больше места.
     - Магнетизм, - прошептал я в ответ. - Электричество. Они извлекли его
из солнечного пятна. Больше того. Я видел, как под действием этой  энергии
росли конусы. Она питала их, как и все металлические существа,  но  конусы
при этом росли. Как будто щиты и конусы превращали энергию в материю.
     - И если бы мы с самого начала не были  сильно  намагничены,  она  бы
добралась до нас, - сказал он.
     Мы  смотрели  на  разворачивавшееся  перед  нами   действие.   Кресты
склонялись,  перегибались  через   поперечные   стержни.   Они   сгибались
одновременно, будто по команде. И  с  их  горизонтальных  плоскостей  вниз
свисало множество щупалец.
     У подножия каждого креста я видел груду слабо светящегося  материала.
Щупальца погрузились в  нее  и  извлекли  что-то  похожее  на  хрустальный
стержень.  Склонившиеся  плоскости  распрямились,  одновременно  протянули
стержень к огням.
     Послышалось   резкое   странное   шипение.   Концы   стержня   начали
растворяться,  превращаясь  в  поток  ослепительно  сверкающих   крошечных
частиц,  которые,  проходя  через  яйцеобразные   огни,   устремлялись   к
пьедесталу. Стержень быстро таял.  Там  должна  быть  чрезвычайно  высокая
температура, но  это  никак  не  сказывалось  на  действиях  металлических
работников.
     По мере того как  концы  стержня  превращались  в  светящийся  туман,
щупальца все ближе подползали к огням без лучей, через  который  пролетали
частицы. И вот, когда стержень исчез и  сквозь  огонь  полетели  последние
частицы, щупальца почти окунулись в него, они, несомненно, касались его.
     Не меньше двух десятков раз повторился этот процесс, пока я наблюдал.
Казалось, о нашем присутствии не подозревают; а  может,  остаются  к  нему
равнодушными. Движение становились все  быстрее,  хрустальные  слитки  без
всякой  паузы  проходили  через  плавающие  плавильни.   Неожиданно   огни
уменьшились, как пламя свечи, а кресты свернулись в кубы.
     Они стояли неподвижно,  большие  блоки,  черные  на  фоне  сверкающих
конусов,  разумные  монолиты,  дуга  друидов,   арка   разумных   менгиров
Стоунхенджа.  На  рассвете  и  в  сумерках  большие  менгиры   Стоунхенджа
наполняются загадочной  гранитной  жизнью,  кажутся  молящимися  каменными
жрецами; точно та же иллюзия и с этими кубами.


     Кубы  дрогнули,  стройные  стержни  свернулись,   потускневшие   огни
покачнулись, поднялись и опустились на спины кубов.
     Размеренным ходом по  два  в  ряд  кубы  торжественно  заскользили  в
окружающую тьму. За первыми кубами устремлялись десятки других, которых мы
до того не видели, пара за парой выплывали они из темноты.
     И уходили в  загадочную  тень,  по  двое,  и  на  каждом  стержень  с
пламенем.
     Они  странно  напоминали  процессию  монахов  с  тусклыми   факелами.
Угловатые металлические священники какого-то бога металла,  несущие  свечи
электрического огня, торжественно удалялись от  святая  святых,  обитатель
которого ничего не знает о человеке и не хочет знать.
     Не  могу  передать  в  словах  тот  таящийся  чуждый  ужас,   который
пробуждало каждое движение металлического чудовища, невероятное  ощущение,
таящееся на пороге сознания, никогда не исчезающую тень.
     Все меньше, тусклее становились огни. Исчезли.
     Мы продолжали сидеть неподвижно. Ничего не шевелилось,  не  слышалось
ни звука. Мы молча встали, пошли по ровной поверхности к конусам.
     По дороге я заметил,  что  поверхность  кратера,  как  и  его  стены,
состоит из тел металлических существ, и, подобно существам в  стенах,  эти
тоже спали, их тусклые глаза подернулись дымкой. Мы подходили все ближе  и
оказались всего в нескольких десятках шагов от колоссального механизма.  Я
заметил, что основание его поднято не очень высоко, всего фута  на  четыре
над поверхностью. Мощные столбы, на которых оно стоит, кажутся рощами и на
расстоянии превращаются в сплошной лес.
     Я понял также, какое гигантское сооружение опирается на  эти  столбы:
сверху это было не так заметно.
     Как же столбы выдерживают этот колоссальный вес? И  тут  я  вспомнил,
как конусы сначала отдавали энергию, а потом получали ее и при этом росли.
     Свет!  Невесомые  магнитные   ионы;   потоки   электрических   ионов;
светящийся туман, конденсировавшийся вокруг конусов. Может  ли  быть,  что
конусы, несмотря на свою громоздкость, почти ничего или вообще  ничего  не
весят? Как кольчатый Сатурн, в тысячи раз  превышающий  по  объему  Землю,
плывет в небе; но если перенести его в наш мир, так легки его кольца и все
его вещество, что они плавали бы в воде наших океанов, как пузыри.  Конусы
возвышались надо мной, все ближе и ближе.
     Они лишены веса. Откуда я это знаю  -  не  пойму,  но  теперь,  почти
касаясь их, я это знал. Они одновременно  легкие  и  плотные,  сплошные  и
прозрачные, сгустившиеся и нематериальные.
     И снова мне пришло в голову, что это энергия, ставшая видимой,  сила,
сконцентрировавшаяся в материю.
     Мы  обогнули  конусы  в  поисках  клавиатуры,  на   которой   работал
Хранитель, механизма, который под нажимом щупалец изменил наклон дисков  и
послал копье зеленого света в солнце. Я нерешительно коснулся хрустального
основания: теплое, но происходит ли эта теплота  от  ослепительного  дождя
частиц, который мы видели, или это свойство самого механизма, не знаю.
     Раскаленный туман не оставил никаких следов на поверхности основания.
Она была ровной и алмазно-прочной.  Ближайшие  конусы  находились  едва  в
девяти футах от края.
     Неожиданно мы увидели клавиатуру, остановились  перед  ней.  В  форме
большого Т, светящаяся слабым  фиолетовым  блеском,  она  напоминала  тень
Хранителя. Поднятая над поверхностью на фут, она внешне никак не связана с
конусами.
     Она состояла  из  тысяч  плотно  втиснутых  маленьких  восьмиугольных
стержней; у одних вершины чашеобразные, у других  заостренные;  ни  одного
шире полудюйма. Похожи на сплав хрусталя с металлом - соединение энергии с
материей.
     Стержни подвижны, они образовывали невероятно сложную клавиатуру; как
будто для разыгрывания  комбинаций  четырехмерных  шахмат.  Я  понял,  что
только щупальца  Хранителя,  его  руки,  могут  владеть  этой  невероятной
сложностью. Ни диск, ни звезды, ни даже император не могут  играть  здесь,
извлекать аккорды силы.
     Но почему? Почему только огненный крест может заставить  звучать  эти
переплетенные октавы, передавать команды?
     Никакой видимой связи клавиатуры с конусами нет;  нет  антенны  между
нею и кругом дисков. Может ли  быть,  что  сигнал  передается  через  тела
металлических существ дна кратера и его стен?
     Немыслим, немыслимо, потому что такой механизм чрезмерно сложен.
     Быстрое исполнение приказов, которое мы  наблюдали,  свидетельствует,
что металлическому чудовищу не нужны какие-то средства для передачи  мысли
отдельным своим частям.
     Что-то тут  не  вяжется,  есть  какой-то  разрыв,  который  групповое
сознание своими обычными способами  преодолеть  не  может.  Иначе  к  чему
клавиатура, к чему труд Хранителя?
     Возможно,   каждый   такой   маленький   стержень   напоминает   ключ
беспроволочного телеграфа,  передатчик,  усиливающий  энергию,  в  которой
содержится приказ. Сверхпередатчик суперморзе, посылающий  всем  существам
приказы высших ячеек Металлического Чудовища,  которые  для  них  как  для
нашего организма клетки мозга.
     Я наклонился, собираясь, несмотря на почти  непреодолимое  нежелание,
коснуться стержней клавиатуры.
     Какая-то тень упала на нас, тень красноватая, смесь алого и охры...
     Над нами возвышался Хранитель!
     Ведя жизнь, полную опасностей,  часто  сталкиваясь  с  необходимостью
принятия быстрых решений, я понял, что  моя  реакция  на  опасность  почти
чисто инстинктивная; она не более сознательна, чем  отдергивание  руки  от
раскаленного металла, чем нападение загнанного в угол животного.  И  очень
редко в действие вступают высшие функции мозга. Один из  таких  случаев  -
когда я последовал за Ларри О'Кифом и Лаклой в объятия разрушителя  душ  в
месте, таком же необычном, как это (См. "Покорители лунного  бассейна".  -
Прим.  автора);  другой  случай  -  сейчас.   Я   отвлеченно,   отчужденно
рассматривал гневно пылающую фигуру.
     По сравнению с ней мы были как мальчики-с-пальчики  перед  великаном;
если бы он был в человекообразной форме, мы были бы на треть расстояния до
колена. Я сосредоточил внимание на двадцатифутовом  квадрате  -  основании
Хранителя. Поверхность у него абсолютно ровная, зеркальная,  но  в  то  же
время  в  ней  чувствуется   зернистость,   тесное   сжатие   бесчисленных
микроскопических кристаллов.
     И в этих гранулах, скорее чувствуемых,  чем  видимых,  горит  тусклый
красный свет, дымчатый и мрачный. У каждого конца квадрата, на  полпути  к
середине,  ромб  примерно  в  ярд  шириной.  Эти  ромбы  тускло   светятся
желтоватым светом, и кажется, что стиснутых кристаллов в них нет. Я решил,
что это органы чувств, аналогичные большим овалам императора.


     Мой взгляд перешел к распростертым  рукам.  Они  от  конца  до  конца
достигали шестидесяти футов. У каждого конца еще два ромба, но не тусклые,
а гневно горящие оранжево-алым огнем. На  пересечении,  в  центре  креста,
нечто напоминающее  дымящееся  отражение  пульсирующей  многоцветной  розы
императора, но каждый лепесток ее обрезан и стал прямоугольным.
     В центре виднелся решетчатый узор. В  эту  розу  стекалось  множество
ручейков гневно-алого и оранжевого цвета, которые перекрещивались решеткой
узора, но никогда не изгибались и не образовывали дуг.
     Между  ручейками  огня  виднелись  восьмиугольные   розетки,   полные
серебристого  сияния,  бороздчатые  и  похожие  на  полураскрытые   бутоны
хризантем, вырезанные из серого гагата.
     А над всем возвышался гигантский вертикальный стержень. На верху  его
я увидел  огромный  ярко-алый  прямоугольник;  два  других  прямоугольника
смотрели на нас из-под него, как два  глаза.  И  вдоль  всей  вертикальной
части были тесно усажены бороздчатые восьмиугольники.
     И тут я почувствовал, что меня поднимает и несет  вверх.  Дрейк  сжал
мое плечо, мы поднимались вместе. Полет наш прервался напротив решетчатого
сердца в центре розы с прямоугольными  лепестками.  Тут  мы  на  мгновение
повисли. Потом восьмиугольники зашевелились, раскрылись, как бутоны...
     Это гнезда, в которых помещаются щупальца  Хранителя;  хлыстообразные
щупальца развернулись и устремились к нам.
     Кожа моя сжалась от прикосновения этих щупалец. Тело, прочно зажатое,
оставалось неподвижным. Но прикосновение не  было  неприятным.  Похоже  на
гибкие стеклянные полоски, их гладкие концы прикасались к нам, поглаживали
по волосам, притрагивались к лицам, углублялись в одежду.
     Роза постоянно пульсировала, пульсировали и огненные ручейки-вены, по
которым в нее струился свет. Огромный ало-желтый квадрат наполнился жидким
пламенем; алмазные органы чувств под ним, казалось, затянулись  дымом,  от
них исходили потоки оранжево-красного пара.
     Хранитель рассматривал нас.
     И сознание мое подчинилось ритму этой прямоугольной розы. Но  в  этом
ритме не было ничего от огромного торжественного первобытного спокойствия,
которое, как описывала Руфь, излучает металлический  император.  Это  было
сознание, несомненно, мощное,  но  гневное,  нетерпеливое,  мятежное,  оно
казалось незавершенным и борющимся. В его дисгармонии чувствовалась  сила,
стремящаяся освободиться, энергия, сражающаяся сама с собой.
     Все больше щупалец, подобных гибким стеклянным стержням, устремлялось
к нам; они закрывали лицо, все труднее становилось дышать.  Одно  щупальце
обернулось вокруг моего горла и начало сжиматься...
     Я слышал, как вскрикнул Дрейк, слышал его затрудненное дыхание. Но не
мог повернуть к нему головы, не мог заговорить. Неужели конец?
     Давящее кольцо расслабилось, щупалец стало  меньше.  Я  почувствовал,
как в держащем нас существе просыпается гнев.
     Тусклые огни сверкнули. Появились рядом  и  другие  огни,  подавившие
блеск Хранителя. Снова ко мне протянулся пучок  щупалец.  Я  почувствовал,
как меня вырывают из невидимых объятий и переносят по воздуху.
     Мы вместе с Дрейком  висели  перед  сияющим  диском  -  металлическим
императором!
     Это он вырвал нас у Хранителя; я видел, как щупальца Хранителя гневно
тянулись к нам, а потом мрачно, медленно вернулись в свои гнезда.
     А от диска, покрывая меня, поглощая, пришло невероятное  спокойствие,
все человеческие мысли гасли, и все человеческое во мне, казалось,  начало
погружаться в немыслимую космическую тишину, тонуть в бездонной  пропасти.
Я боролся с этим, старался поставить преграду  на  пути  льющейся  в  меня
силы, забить эту силу изучением самого императора.
     Его сапфировые овалы задумчиво рассматривали нас; мы висели в  десяти
футах от них.  Они  казались  жидкими  и  светящимися,  подобными  большим
жемчужинам. Вдоль края  диска  шла  золотистая  полоска,  в  которой  были
размещены девять овалов, их  соединял  лабиринт  геометрических  символов,
цепочек живых огней; рисунок  этот  был  бесконечно  сложен  и  бесконечно
прекрасен; множество  симметричных  форм,  так  похожих  на  снежинки  или
радиолярии - это математическое чудо природы.
     Сверкающее лепестковое сердце  переплетено  живой  радугой  холодного
пламени.
     Мы медленно плыли в воздухе, а диск - разглядывал нас.
     Я  чувствовал  себя  не  действующим  лицом,  а  каким-то   сторонним
наблюдателем; два человека висят, как мошки, в воздухе, с одной стороны от
них мерцающий алым и оранжевым крест, с другой  стороны  светящийся  диск;
сзади громоздятся конусы, далеко вверху кольцо щитов.
     Раздавался звон,  волшебный,  сладкий,  хрустальный.  Он  исходил  от
конусов, это был их голос. В обширный круг неба устремилось копье зеленого
света; вслед за ним еще несколько.
     Мы мягко скользнули вниз, стояли,  покачиваясь,  у  основания  диска.
Хранитель  перегнулся,  склонился.  Снова  плоскости   его   повисли   над
клавиатурой. Вниз спустились  щупальца,  исполняя  на  стержнях  неведомую
симфонию силы.
     Все  чаще  становились  копья  зари,  они  превратились  в   обширный
вздымающийся занавес. Фасеточное колесо на верху  горы  конусов  поднялось
выше; сами конусы засветились, и в небо устремилось не  копье,  и  светлое
кольцо, похожее на петлю лассо.
     И, подобно лассо, оно перехватило зарю, разорвало ее.
     В эту петлю устремились  потоки  светящихся  частиц;  утрачивая  свой
цвет, они водопадом, как в воронку, устремлялись в петлю.
     Эти частицы опускали ниже,  покрывая  конусы.  Но  теперь  конусы  не
сверкали, как под потоком энергии со щитов, и если и росли в размерах,  то
медленно, незаметно для глаза; сами щиты оставались неподвижны.  Я  видел,
как то тут, то там поднимаются меньшие кольца, эти раскрытые  рты  конусов
пьют магнитную энергию, бесчисленные ионы, летящие от солнца.
     А потом, как и в тот раз, когда мы наблюдали  это  явление  в  долине
синих маков, кольцо исчезло, скрылось в светящемся тумане.
     Забыв о соседстве двух немыслимых нечеловеческих существ, мы  следили
за игрой щупалец на поднятых стержнях клавиатуры.
     Но если мы забыли, то о нас не забыли!
     Император  скользнул  ближе;  смотрел   на   нас   -   вопросительно,
заинтересованно; так человек смотрит на какое-нибудь интересное насекомое,
на котенка, на щенка. Я  чувствовал  эту  заинтересованность,  как  раньше
ощущал бесконечное спокойствие, как чувствовал игривость  глаз  существ  в
коридоре, любопытство колонны, опустившей нас в долину.
     Толчок, полный гигантской, сверкающей игривости.
     Снова толчок - мы отлетели дальше. И неожиданно  на  поверхности  под
нами засветилась полоска, ее образовали ожившие глаза, они  указывали  нам
путь.
     Я видел, как повернулся император, теперь к  нам  была  обращена  его
огромная металлическая овальная спина, четко выделявшаяся на  фоне  блеска
конусов.
     А с узкой тропы,  образовавшейся  по  неслышному  приказу,  поднялось
войско маленьких невидимых рук,  этих  чувствительных  магнитных  потоков,
органов металлических существ. Они  держали  нас  и  двигали  вперед.  Все
быстрее  и  быстрее  двигались  мы  в  направлении  ушедших  металлических
монахов.
     Я  повернул  голову:  конусы   уже   далеко.   Над   фосфоресцирующей
клавиатурой все еще нависали  плоскости  Хранителя;  по-прежнему  виднелся
черный на фоне сияния диск императора.
     Но светящаяся мигающая тропа между ними и  нами  исчезла,  она  гасла
сразу за нами.
     Мы  двигались   все   быстрее   и   быстрее.   Цилиндрическая   стена
приблизилась. В ней виднелся высокий прямоугольный вход. Нас несло к нему.
Перед нами уходил вдаль коридор, такой, какой закрывался за нами.
     Но, в отличие от того коридора, поверхность этого быстро поднималась,
по этой гладкой скользкой поверхности человек  не  смог  бы  двигаться.  В
сущности это была шахта, прямая, как стрела, идущая под углом  в  тридцать
градусов. Ни ее конца, ни каких-нибудь поворотов мы не видели. Все вверх и
вверх уходила она в глубь Города, сквозь само  металлическое  чудовище,  и
перспективу скрывала только неспособность человеческого  глаза  проникнуть
сквозь светящуюся дымку, затягивавшую эту шахту на удалении.
     На мгновение мы повисли на пороге. Но импульс, который нес нас  сюда,
не кончился. Нас  потянуло  вверх,  ноги  наши  едва  касались  сверкающей
поверхности. Сила, поднимавшая нас, исходила от пола, поддерживала  нас  с
боков.
     Все выше и выше, десятки, сотни футов.



                             22. ВОЛШЕБНЫЙ ЗАЛ

     - Гудвин! - нарушил молчание Дрейк; он отчаянно пытался скрыть  страх
в голосе. - Гудвин, это не выход. Мы поднимаемся, все дальше от ворот.
     - Что же нам делать? - Я беспокоился не меньше его,  но  понимал  всю
беспомощность нашего положения.
     - Если бы мы только знали, как разговаривать с  этими  существами,  -
сказал он, - если бы только могли дать понять диску, что хотим выйти. Черт
возьми, Гудвин, он помог бы нам.
     Какой бы нелепой ни казалась эта мысль, я чувствовал, что он  говорит
правду. Император не желал нам вреда; в сущности, я даже  считал,  что  он
отобрал нас у Хранителя, желая нам  добра...  что-то  такое  было  в  этом
Хранителе...
     Мы  продолжали  подниматься  в  шахте.  Теперь  мы  уже  должны  были
находиться выше уровня долины.
     - Нужно вернуться  к  Руфи!  Гудвин,  уже  вечер!  Что  с  ней  могло
случиться!
     - Дрейк, приятель, - я использовал его любимую разговорную лексику, -
мы ничего не можем сделать. И помните: она в доме Норалы. Не думаю, честно
вам говорю, не думаю, чтобы там ей угрожала какая-нибудь  опасность,  пока
она остается в доме. А там ее удерживает Вентнор.
     - Правда, - с некоторой надеждой согласился он. - И, наверно,  сейчас
с ней Норала.
     - Не сомневаюсь, - оживленно подхватил я. Мне пришла в голову  мысль,
я почти сам в нее поверил: -  И  еще  одно.  Здесь  не  бывает  бесцельных
действий. Нас ведут по приказу существа, которое мы назвали  металлическим
императором. А он не хочет нам вреда. Может быть... все-таки это выход.
     - Может быть, - с сомнением ответил он. - Но  не  уверен.  Может,  он
просто хотел удалить нас оттуда. И к  тому  же,  толчок  ослабевает,  наша
скорость снизилась.
     Я не осознавал этого, но наше продвижение действительно  замедлилось.
Я оглянулся: на сотни футов  за  нами  уходил  склон.  Неприятный  холодок
пробежал по коже: стоит магнитному сжатию ослабнуть, прекратиться, и ничто
не удержит нас от падения по склону. А в конце мы  разобьемся,  как  яйца.
Мало утешало, что наше дыхание прервется задолго до этого ужасного конца.
     - Вдоль шахты есть другие коридоры, - сказал  Дрейк.  -  Я  не  очень
доверяю императору; вы знаете, его металлическому мозгу есть о чем думать,
кроме нас. Давайте попробуем проскользнуть в следующее  отверстие...  если
сможем.
     Я отметил три таких  коридора  во  время  подъема;  все  они  уходили
перпендикулярно нашей шахте.
     Наше движение все более замедлялось. В ста ярдах вверху я  видел  еще
одно отверстие. Доберемся ли мы до него. Наше продвижение  все  медленней.
Теперь отверстие всего в ярде, но мы застыли, повисли на месте.
     Дрейк охватил меня руками. С огромным усилием он бросил меня во вход.
Я упал на край, быстро повернулся, увидел, как он скользит вниз,  протянул
к нему руки.
     Он поймал их. От рывка у меня чуть не вывернуло плечи. Но  я  удержал
Дрейка.
     Медленно начал пятиться в коридор, таща его за собой.  Вот  появилась
его голова, плечи, вот все извивающееся длинное тело. Дрейк лег  рядом  со
мной.


     Минуты две мы лежали на спине и отдыхали. Я сел.  Коридор  широкий  и
тихий; по-видимому, такой же бесконечный, как тот, из которого  мы  только
что спаслись.
     Вдоль него, над нами, под нами  тусклые  маленькие  глаза.  Ни  следа
движения; но если бы оно началось, у нас не было бы  другого  выхода,  как
вернуться в убийственную шахту. Дрейк встал.
     - Я голоден, - сказал он, - и хочу пить. Предлагаю поесть,  попить  и
приободриться.
     Он снял корзину. Мы достали из нее еду и  фляжки.  Не  разговаривали.
Каждый знал, о чем думает другой: нечасто - и хвала за это вечному закону,
который называют Богом, - случаются  такие  критические  состояния,  когда
речь кажется ненужной и сознание  отказывается  от  нее,  как  от  чего-то
тошнотворного.
     Сейчас был как раз такой момент. Наконец я встал.
     - Идем, - сказал я.
     Коридор уходил от нас прямо, мы пошли по нему. Не  знаю,  сколько  мы
прошли; казалось, много миль. Неожиданно коридор расширился и  превратился
в обширный зал.
     Зал был заполнен металлическими существами, он служил  им  гигантской
мастерской. Множество существ самых различных форм  и  размеров  трудилось
тут. На полу лежали груды сверкающих руд, ряды  слитков,  металлических  и
хрустальных. Повсюду: высоко и  низко  -  пылали  яйцеобразные  огни,  эти
большие и маленькие плавильные печи.
     Перед одной из таких  печей  недалеко  от  нас  стояло  металлическое
существо.  Его  тело  представляло  собой  двенадцатифутовую  колонну   из
небольших кубов. На  вершине  полый  квадрат,  образованный  еще  меньшими
блоками.  Из  центра  этого  квадрата   выдавался   стержень,   увенчанный
двухфутовой плоской поверхностью еще одного куба.
     С  боков  квадрата  отходили  длинные  руки,  образованные  шарами  и
оканчивавшиеся четырехгранником. Руки свободно двигались,  поворачивались,
как на шарнирах, а их заостренные концы напоминали десяток молотов. Молоты
непрерывно били по предметам в форме наперстков; эти предметы  попеременно
оказывались в ближайшей печи.
     Существо казалось работником-гоблином,  полностью  поглощенным  своим
занятием.
     Машин были десятки; они не обращали на нас никакого внимания; мы  шли
по огромной мастерской, как можно ближе прижимаясь к стене.
     Мы миновали группу других фигур, которые стояли в  ряд  по  двое;  на
вершинах их были большие вращающиеся  колеса,  а  в  них  гибкие  щупальца
просовывали огромные слитки; мне показалось, что это то самое вещество, из
которого сделаны стены дома Норалы и основание пьедестала конусов.
     Слитки исчезали во вращающихся колесах и снова появлялись  из  тонких
стройных цилиндров; их подхватывал ожидающий куб и скользил в  сторону,  а
его место тут же занимал другой. Сложные живые машины самых  разнообразных
форм и размеров были заняты немыслимыми работами. Весь зал был полон шумом
гоблинов,  треском  троллей,  звоном  гномьих  наковален,  стуком  молотов
кобольдов - пещера была заполнена металлическими Нибелунгами.
     Мы оказались у входа в другой коридор. Его наклон, хотя и крутой,  не
показался нам опасным.
     Мы вошли в него; начали подъем; он длился, казалось,  вечно.  Наконец
впереди появились очертания еще одного входа, ярко освещенного. Мы подошли
ближе; остановились и осторожно выглянули.
     И хорошо, что задержались: перед  нами  было  открытое  пространство,
пропасть в теле металлического чудовища.
     Коридор открывался в него, как окно.  Высунув  голову,  мы  видели  и
выше,  и  ниже  себя  сплошную  стену.  В   полумиле   впереди   виднелась
противоположная стена. Над этим углублением туманное небо, и на  его  фоне
не более чем в тысячу футов над нами - черный край пропасти Города.
     Далеко-далеко под нами  орды  металлических  существ  перебрасывались
через пропасть изогнутыми арками и прямыми  мостами;  мы  знали,  что  они
должны быть гигантского размера, но расстояние  превращало  их  в  тропки.
Через  эти  мосты  двигались  целые  толпы,  и  от  них  исходили  молнии,
сверкания, призматические столбы света;  подземный  пурпур,  расплавленная
синева, разноцветные лучи вздымались вверх от развернутых кубов,  шаров  и
пирамид, пересекавших мосты и несущих из мастерских  сияющие  плоды  своей
загадочной работы.
     А когда они проходили, мосты поднимались, сворачивались и исчезали  в
стенах. Но тут же разворачивались другие, так  что  над  пропастью  всегда
висела их паутина.
     Мы  отпрянули,  глядя  друг  на  друга.  Оба  мы   побледнели.   Меня
попеременно бросало то в холод, то в жар. Я  понял,  что  мы  окончательно
заблудились в этом невероятном Городе,  в  теле  металлического  чудовища,
каким и был этот Город. Я испытывал  отчаяние.  Мы  повернули  и  медленно
двинулись назад по наклонному коридору.
     Мы прошли молча не менее ста ярдов,  прежде  чем  остановились,  тупо
глядя на отверстие в стене. Когда мы здесь проходили, отверстия не было; в
этом я был совершенно уверен.
     - Оно открылось, после того как мы прошли, - прошептал Дрейк.
     Вы всмотрелись в него. Проход узкий, ведет вниз. Несколько  мгновений
мы стояли в нерешительности, оба испытывали одно и то же чувство: какой  у
нас выбор среди окружающих опасностей? Вряд ли впереди большая опасность.
     Оба пути живые, оба подчиняются чьей-то воле, над которой  у  нас  не
больше власти, чем у мыши, попавшей в изготовленную человеком  ловушку.  К
тому же коридор вел вниз, хотя и не так круто, как первый; но тут все-таки
больше надежды добраться до выхода во внешнюю долину.
     А если возвращаться прежним путем, придется снова пройти мастерскую и
зал конусов, где нас, несомненно, ждет опасность.
     Мы вступили в новый коридор. Некоторое  время  он  шел  прямо,  потом
повернул и начал полого подниматься; мы продолжали идти. И вдруг, не далее
ста ярдов от нас, хлынул  поток  мягкого  свечения,  прозрачного,  полного
перламутровым блеском и розовыми тенями.
     Как будто открылась дверь в светящийся мир.  Из  нее  струился  поток
сверкания, окатывал нас волнами. А вслед за  ним  донеслась  музыка,  если
можно так назвать могучие гармонии,  звучные  аккорды,  хрустальные  темы,
соединенные  гирлянды   нот,   похожие   на   связки   маленьких   золотых
колокольчиков.
     Мы двинулись к источнику света и музыки;  и  даже  если  бы  захотели
остановиться и отойти, не смогли бы: сияние притягивало  нас,  как  солнце
каплю воды, непреодолимо звала сладкая неземная музыка. Мы подошли  ближе;
свет и звуки исходили из узкой ниши; мы заползли в нее - и остановились.
     Перед нами был обширный,  лишенный  колонн  свод,  безграничный  храм
света. Высоко, многими рядами танцевали и светили шары, похожие на неяркие
солнца. Не было бледного сияния замороженных лучей. Они  пылали  радостно,
точно вино из рубинов, которое джинны  Эль-Шираза  выжимают  из  волшебных
лоз; розово-белые шары, подобные грудям дев Вавилона, опаловые шары,  шары
зеленые,  как  шепчущие  весенние  бутоны;  шары  великолепного  багрянца,
солнца, от которых исходили певучие  лучи  розы,  обрученной  с  жемчугом,
сапфировые и топазовые  шары;  шары,  рожденные  прохладными  девственными
рассветами и величественными закатами.
     Они плясали, эти бесчисленные  шары.  Раскачивались  нитями,  образуя
светящиеся рисунки. И  лучи  их  ласкали  мириады  металлических  существ,
раскрывавшихся им навстречу. Под лучами пульсировали  огни  кубов,  шаров,
пирамид.
     Мы  увидели  источник  музыки  -  огромный   предмет   из   множества
хрустальных труб, похожий  на  гигантский  орган.  Из  окружающего  сияния
собирались  большие  языки  пламени,  становились  огненными  знаменами  и
вымпелами, устремлялись к хрустальным трубам и исчезали в них.
     И трубы выпивали это пламя, превращая его в звуки!
     Ревущие весенние ветры, шум водопадов  и  потоков  -  это  изумрудные
огни; пламенные трубные звуки - розовые огни; переливы бриллиантов  таяли,
превращаясь в серебряные симфонии, словно  дымка  Плеяд,  преображенная  в
мелодии; переменяющиеся гармонии, под  звуки  которых  танцевали  странные
солнца.
     И тут я понял - с  чувством  благоговейного  страха,  с  необъяснимым
ощущением святотатства - понял тайну этого волшебного зала.
     В каждой пульсирующей розе - сердце диска, в каждом центре креста,  в
лепестках каждой звезды были крошечные диски, крошечные кресты,  крошечные
звезды, сверкающие так же, как большие.
     Металлические дети, растущие, как кристаллы,  из  сверкающего  сияния
под игру веселых огней.
     Невероятный расцвет металла и хрусталя под колыбельные песни огней.
     Родовой покой Города.
     Лоно металлического чудовища!
     Неожиданно вспыхнули стены ниши, крошечные глазки  разглядывали  нас,
как проснувшиеся и захваченные врасплох часовые.  Ниша  быстро  закрылась,
так быстро, что мы едва успели отпрыгнуть в коридор.
     Коридор ожил.
     Нас подхватила сила.  Понесла  нас  вверх.  Далеко  впереди  появился
светлый квадрат, Он быстро рос.  В  нем  виднелось  аметистовое  сверкание
большого кольца, что охватывает окружающие вершины.
     Я повернул голову: коридор за нами закрывался!
     Теперь отверстие было так близко, что сквозь него  я  видел  панораму
долины. Стена сзади коснулась нас,  начала  выталкивать.  Мы  с  отчаянием
прижимались к ней. Все равно что мухи, пытающиеся остановить гору.
     Нас неумолимо толкало вперед. Вот мы уже в нише глубиной в  ярд.  Вот
стоим на карнизе в фут шириной.
     С дрожью смотрели  мы  круто  уходящую  вниз  стену  Города.  Гладкий
блестящий утес спускался на несколько тысяч футов до самого дна долины.  И
никакой милосердный туман не скрывал, что ждет нас внизу. Вообще тумана не
было. С невероятной четкостью перед нами открылись все детали пропасти.
     Мы качались на краю. Карниз под нами таял.
     И, взявшись за руки, мы полетели вниз, прямо к смерти далеко внизу!



                          23. ПРЕДАТЕЛЬСТВО ЮРУКА

     Правда ли, что время внутри нас  самих,  что,  подобно  пространству,
своему двойнику, оно лишь  иллюзия  человеческого  сознания?  Иногда  часы
мелькают, как крылья колибри, а секунды, идут словно в свинцовых башмаках.
     И правда ли, что когда угрожает смерть,  сознание  благодаря  воле  к
жизни покоряет эту иллюзию, продлевает время? Отшатываясь от забвения,  мы
можем в мгновение воссоздать целые годы  прошлого  и  будущего,  продлевая
свое существование.
     Как иначе объяснить медленность  нашего  падения,  неторопливость,  с
которой проплывала мимо стена?
     И неужели  это  наказание  -  приговор,  вынесенный  за  то,  что  мы
осквернили своими взглядами священное место,  за  то,  что  видели  ковчег
металлических  существ,   их   святая   святых,   место,   где   рождаются
металлические дети?
     Долина раскачивалась, раскачивалась широкими медленными взмахами.
     Колоссальная стена медленно уходила вверх.
     И вдруг я понял, но сам не мог поверить себе, чувствовал лишь крайнее
изумление. Это не  иллюзия.  После  первых  мгновений  падения  наш  спуск
перехватили. Раскачиваемся мы, а не долина.
     Как по широкой дуге маятника, мы раскачивались на  поверхности  стены
Города - на расстоянии трех футов от нее; и при  этом  медленно,  медленно
опускались.
     Теперь я видел,  что  проснулись  бесчисленные  глаза  в  стене,  они
рассматривают нас с озорной насмешкой.
     Нас держала хватка живой стены; она раскачивала  нас,  словно  давала
возможность  все  новым  участками  разглядеть  нас;  это  она   медленно,
осторожно опускала нас на дно, до которого теперь было  около  двух  тысяч
футов.
     Меня охватили гнев и негодование;  всякая  благодарность,  которую  я
должен был испытывать за спасение, исчезла, поглотилась унижением.
     Я погрозил кулаком подмигивающей стене, пытался дотянуться до  нее  и
пнуть, как рассерженный ребенок, проклинал ее -  не  по-детски.  Требовал,
чтобы она бросила меня вниз, на смерть.
     Дрейк дотронулся до меня рукой.
     -  Спокойней,  -  сказал  он.  -  Спокойней,   старина.   Бесполезно.
Спокойней. Посмотрите вниз.
     Я, красный от стыда, ослабевший  от  взрыва  ярости,  взглянул  вниз.
Теперь дно долины находилось в тысяче футов. Вокруг того  места,  куда  мы
должны  были  опуститься,  толпилось  множество   металлических   существ.
Казалось, они смотрят вверх и ждут нас.
     - Комитет по встрече, - улыбнулся Дрейк.
     Я отвел взгляд, взглянул вверх. Воздух прозрачный, но  небо  затянуто
тучами, звезд не видно. Освещение примерно такое, как в полнолуние,  но  в
свете что-то незнакомое. Он не отбрасывал тени; мягкий, он в то  же  время
освещал все с ясностью солнечного полудня. Я подумал, что свет исходит  от
окружающего аметистового кольца.
     И в  это  время  в  далекой  дымке  сверкнула  фиолетовая  искра.  Со
скоростью метеора устремилась к нам. У самого основания стены приземлилась
в вспышке голубого блеска. Я понял, что  это  одно  из  летающих  существ,
невероятных посыльных.
     После  его   приземления   суетливое   передвижение   ожидающих   нас
металлических существ усилилось. И наше  продвижение  изменилось.  Длинная
дуга, по которой  мы  раскачивались,  сократилась.  Мы  опускались  теперь
гораздо быстрее.
     Далеко, в том направлении, откуда прилетел  вестник,  я  почувствовал
другое движение; приближалось что-то отличное  от  металлических  существ.
Оно становилось все ближе.
     - Норала! - выдохнул Дрейк.
     С развевающимися волосами, закутанная в шелковые янтарные  покрывала,
она, как прекрасная ведьма, приближалась к городу на спине огромного  коня
из больших кубов.
     Она подъезжала все  ближе.  И  наше  падение  становилось  все  более
отвесным. Теперь мы опускались, словно привязанные к разматывающейся нити.
До дна долины оставалось не более двухсот футов.
     - Норала! - кричали мы. - Норала!
     Прежде чем она смогла нас услышать, кубы повернули, остановились  под
нами. Сквозь сотню футов разделяющего нас пространства я  увидел  странные
созвездия в больших глазах Норалы, увидел гневное выражение ее лица.
     Мягко, как рукой облачного гиганта, нас сняли со стены и без  всякого
толчка поставили рядом с ней на поверхность куба.
     - Норала... - я замолчал. Это не Норала, которую  мы  знали.  Исчезло
спокойствие, ни  следа  неземного  равнодушия.  Норала  проснувшаяся...  и
ставшая человеком.
     И все же в охватившем ее гневе  я  чувствовал  нечто  нечеловеческое.
Брови над сверкающими  глазами  сложились  в  неподвижную  золотую  черту;
тонкие ноздри раздувались; губы побелели и стали безжалостными. Как  будто
во время долгого сна ее  человеческая  сущность  приобрела  необыкновенные
силы, и теперь, проснувшись, ярость ее гнева коснулась зенита той сферы, в
которой спокойствие было надиром.


     Она была подобна урне, заполненной огнем бога гнева.
     Что же ее пробудило, что изменило нечеловеческое спокойствие на  этот
поток ярости? Меня охватило страшное предчувствие.
     - Норала! - Голос мой дрожал. - Те, кого мы оставили...
     - Они исчезли! - Золотой голос стал глубже, он дрожал, полный угрозы;
так должны были звучать барабаны орд  Тимура,  призывая  на  битву.  -  Их
захватили.
     - Захватили! - выдохнул я. - Кто захватил? Они? - Я указал  рукой  на
металлические существа, толпившиеся вокруг нас.
     - Нет! Эти мои. Они мне повинуются. - Золотой голос страстно  дрожал.
- Их захватили - люди!
     Дрейк что-то прочел на моем лице, хотя слов понять не мог.
     - Руфь...
     - Захвачена, - сказал я. - И Руфь и Вентнор.  Захвачены  вооруженными
людьми, людьми Черкиса!
     - Черкис! - Она подхватила это имя. - Да, Черкис! А теперь он, и  все
его мужчины - и все женщины, все живое, чем он правит, заплатит за это.  А
вы не бойтесь. Я, Норала, верну то, что принадлежит мне.
     - Горе, горе тебе, Черкис, горе всему, что принадлежит тебе!  Ибо  я,
Норала, проснулась, и я, Норала, помню. Горе тебе,  Черкис,  горе:  пришел
твой конец!
     - И не богами своей матери, которые отвернулись от нее, я  клянусь  в
этом. Я, Норала, не нуждаюсь в них. Я, Норала, обладаю большей силой,  чем
они. Я раздавлю этих богов, Черкис, как раздавлю и тебя, и все живое,  что
принадлежит тебе! Да! И даже все неживое!
     Норала  говорила  не  останавливаясь,  речь  пламенно  лилась  из  ее
безжалостных уст.
     - Идем! - воскликнула она. - И часть мести я оставила вам,  это  ваше
право.
     Она высоко подняла руки, топнула по  спине  металлического  существа,
державшего нас.
     Существо вздрогнуло и понеслось. Стены Города быстро удалялись.
     Мы полетели не к туманному занавесу, но поперек долины. Над нами, как
шелковое знамя,  развевались  на  ветру  волосы  Норалы,  в  них  сверкали
колдовские огни.
     Теперь мы были уже далеко от  Города.  Куб  замедлил  свое  движение.
Норала высоко подняла голову. Из горла ее прозвенел трубный зов,  золотой,
призывный, повелительный. Трижды прокричала она, и вся окружающая  долина,
казалось, затихла и слушает ее.
     Сразу  вслед  за  ее  зовом   послышалось   золотое   пение.   Дикое,
высокомерное, триумфальное. Победный крик, призывающий блуждающие  звезды,
дающий сигнал всем пиратам и корсарам мира!
     Космический призыв к убийству!
     Огромный блок, на котором мы ехали, дрогнул; я почувствовал, как меня
колют тысячи игл, подталкивают к веселой безжалостной оргии разрушения.
     Повинуясь призыву, к нам устремились десятки кубов,  шаров,  пирамид.
Они построились за нами и мчались, как волнующееся море.
     Все выше и выше становилось металлическая волна, все  новые  и  новые
металлические существа  присоединялись  к  ней,  все  выше  поднимался  ее
гребень. Вскоре он затенил нас, навис над нами.
     Кубы, на которых  мы  летели,  изменили  свой  курс,  все  с  большей
скоростью устремились к туманному занавесу.
     Снова прозвенел золотой  зов  Норалы;  все  выше  и  выше  вздымалась
следовавшая  за  нами  волна.  Мы  поднялись  по  крутому  склону,  теперь
аметистовое кольцо было почти над нами.
     Зов Норалы смолк. Одно головокружительное мгновение - и мы проскочили
сквозь занавес. Перед нами засверкал сапфировый шар, волшебный  пузырь  ее
дома. Мы приближались к нему.


     У дороги паслись три оседланных пони; они подняли  головы.  Мгновение
стояли в ужасе, затем с ржанием ускакали.
     Мы были у входа в дом Норалы; нос приподняло и перенесло к входу.  Мы
с Дрейком, подчиняясь одной мысли, устремились вперед, собираясь войти.
     - Подождите! - Белые руки Норалы удержали нас. - Там опасность -  без
меня. Вы должны идти за мной!
     На ее прекрасном лице  все  то  же  гневное  непреклонное  выражение.
Усеянные звездочками глаза смотрели не  на  нас,  а  куда-то  поверх  нас,
смотрели холодно, расчетливо.
     - Недостаточно, - услышал  я  ее  шепот.  -  Мало  для  того,  что  я
собираюсь сделать.
     Мы повернулись в направлении ее  взгляда.  На  расстоянии  ста  футов
почти через все ущелье  протянулась  невероятная  завеса.  В  складках  ее
происходило  движение,  вниз,  как  руки,  опускались  вращающиеся   шары,
захватывали пирамиды, те застывали, как  ощетинившиеся  волоски;  огромные
полосы из кубов выступали наружу и  снова  втягивались  в  завесу.  Завеса
находилась в непрерывном движении, она дрожала от напряжения, от ожидания.
     - Мало! - прошептала Норала.
     Губы ее разошлись; послышался еще  один  трубный  зов,  тиранический,
высокомерный,  звонкий.  Завеса  задрожала  сильнее,  из  нее  устремились
каскады  кубов.  Они  строились   в   высокие   столбы,   которые   начали
раскачиваться и вращаться.
     Десятки пламенеющих колонн устремились к аметистовой завесе и исчезли
в ней. Испуская фиолетовое свечение, они возвращались к Городу.
     - Хай! - крикнула Норала им вслед. - Хай!
     Она снова подняла руки; звездные галактики ее  глаз  бешено  плясали,
испускали  видимые  лучи.  Могучая   завеса   из   металлических   существ
пульсировала и дрожала; ее части переплетались; кубы, шары и пирамиды,  из
которых она была сплетена, казалось, стремятся оторваться от нее.
     - Идем! - воскликнула Норала и повела нас в дом.
     Мы пошли за ней. Я чуть не упал, споткнувшись о тело,  -  человек  со
смуглым лицом, в кожаных доспехах лежал поперек порога, вытянув ноги.
     Норала надменно перешагнула  через  него.  Мы  вошли  в  помещение  с
бассейном. Вокруг бассейна лежало еще с полдесятка вооруженных людей. Руфь
защищалась,  подумал  я  с  мрачным  удовлетворением,  хорошо  защищалась;
захватившие ее и Вентнора дорого заплатили.
     Мой взгляд привлекла фиолетовая вспышка. Рядом с бассейном, в котором
мы впервые видели белое чудо тела Норалы, сверкали две  большие  пурпурные
звезды. Между ними, как проситель, выкованный  из  черного  железа,  стоят
Юрук.
     Держась на двух нижних лучах, звезды сторожили его. Евнух  скорчился,
головой касаясь колен, закрыв глаза руками.
     - Юрук!
     В голосе Норалы звучало неземное немилосердие.
     Евнух поднял голову, медленно, со страхом.
     - Богиня! - прошептал он. - Богиня! Смилуйся!
     - Я пощадила его, - повернулась к нам Норала, - чтобы  вы  могли  его
убить. Он привел тех, кто забрал  мою  девушку  и  беспомощного  человека,
которого она любит. Убейте его.
     Дрейк понял, рука его устремилась  к  пистолету.  Он  достал  оружие.
Направил его на черного евнуха. Юрук увидел, закричал, закрываясь  руками.
Норала рассмеялась - сладко, безжалостно.
     - Он умрет еще до того, как  вы  ударите,  -  сказала  она.  -  Умрет
дважды, и это хорошо.
     Дрейк медленно опустил пистолет, повернулся ко мне.
     - Не могу, - сказал он. - Не могу... сделать это...
     - Хозяева! - Евнух на коленях подполз к нам. - Хозяева,  я  не  хотел
плохого. Я сделал это из любви к богине. Много лет я служил ей. А до  того
служил ее матери.
     - Я подумал, если девушка и пораженный уйдут, вы последуете за  ними.
И я снова буду один с богиней. Черкис не убьет  их.  Черкис  встретит  вас
приветливо, а за то, чему вы его можете  научить,  вернет  вам  девушку  и
пораженного.
     -  Смилуйтесь,  хозяева.  Я  не  хотел  зла.  Попросите  богиню  быть
милосердной!


     Ужас изгнал из черных глаз Юрука тень древности, стер  с  лица  следы
возраста.  Исчезли  морщины.  Поразительно  молодое  лицо  Юрука  умоляюще
смотрело на нас.
     - Чего вы ждете? - спросила Норала. - Время поджимает, мы должны  уже
быть в пути. Когда многих ожидает  смерть,  зачем  медлить  из-за  одного?
Убейте его!
     - Норала, - ответил я, - мы не можем убить его просто так. Убивая, мы
делаем это в честной схватке - лицом к лицу. Исчезла девушка,  которую  мы
оба любим; вместе с ней исчез ее брат. И даже если мы убьем Юрука -  из-за
его предательства все произошло, - ее нам это  не  вернет.  Мы  можем  его
наказать, да, но убить - нет. И мы хотим поскорее отправиться за  девушкой
и ее братом.
     Несколько мгновений она явно удивленно смотрела на нас.
     - Как хотите, - наконец сказала  она;  и  добавила  саркастически:  -
Может, я слишком долго спала и потому не понимаю вас. Но Юрук нарушил  мой
приказ. То, что принадлежало мне, я поручила ему, а он отдал моим  врагам.
Неважно, что вы собираетесь делать. Важно только то, что решу я.
     Она указала на мертвецов.
     - Юрук, - золотой голос звучал холодно, - собери эту падаль  и  сложи
вместе.
     Евнух встал, опасливо проскользнул  между  двумя  звездами.  Одно  за
другим стащил все тела в центр комнаты, сложив грудой. Один оказался  жив.
Когда евнух схватил его, он открыл глаза, раскрыл рот.
     - Воды! - умолял он. - Дайте мне воды! Я весь горю!
     Я почувствовал прилив жалости; взял фляжку и подошел к нему.
     - Ты, бородатый, - послышался безжалостный отклик, - никакой воды ему
не будет. Но он напьется, и скоро - напьется огня!
     Лихорадочные  глаза  солдата  устремились  к  ней,  он   увидел   всю
безжалостность ее прекрасного лица.
     - Колдунья! - простонал он. - Проклятое отродье Аримана! - И плюнул в
нее.
     Черные когти Юрука сомкнулись вокруг его горла.
     -  Сын  нечистой  суки!   -   взвыл   евнух.   -   Ты   осмеливаешься
святотатствовать перед лицом богини!
     И сломал шею солдата, словно тонкий прутик.
     От  такой  черствой  жестокости  я  на  мгновение   окаменел;   Дрейк
выругался, поднял пистолет.
     Норала ударила его по руке.
     - Твой шанс миновал, - сказала она, - и не за это ты должен был убить
его.
     Юрук бросил тело убитого на остальные; груда была завершена.
     - Поднимайся! - приказала Норала, указывая на груду. Евнух бросился к
ее ногам, извивался, умолял, стонал. Норала взглянула  на  звезду,  отдала
неслышный приказ.
     Звезда скользнула  вперед,  и  ее  лучи  почти  незаметно  дернулись.
Извивающаяся черная фигура взлетела с пола и, как мешок,  упала  на  груду
мертвых тел.
     Норала подняла руки. Из фиолетовых  овалов  на  верхних  лучах  звезд
полились потоки голубого пламени. Они упали на Юрука, разлились  по  нему,
по телам убитых. Тела начали сокращаться, задвигались; казалось,  мертвецы
пытаются встать, мертвые мышцы и нервы отвечали на потоки проходящей через
них энергии.
     От звезд летели молния за молнией. В комнате послышался треск, как от
разбитого стекла. Тела загорелись. Дыма,  отвратительного,  тошнотворного,
было мало, огонь будто пожирал его, прежде чем он мог подняться.
     На месте груды  убитых  с  черным  евнухом  наверху  осталась  только
маленькая кучка пепла. Ее взвихрил  ветерок,  она  скользнула  по  полу  и
исчезла за дверью. Молниеносные  звезды  стояли  молча,  разглядывая  нас.
Неподвижно стояла и Норала, гнев ее на мгновение был смягчен этим  ужасным
жертвоприношением. И  тоже  неподвижные,  лишенные  дара  речи  увиденным,
стояли мы.
     - Слушайте, - сказала она наконец. - Вы двое, любившие  девушку.  То,
что вы видели, ничто по сравнению с тем, что увидите  -  как  клок  тумана
перед грозовой тучей
     - Норала... - я  обрел  способность  говорить...  -  когда  захватили
девушку?
     Возможно, мы еще успеем догнать похитителей, прежде чем Руфь  попадет
в еще большую опасность. И тут у меня  появилась  новая  мысль,  вызвавшая
удивление. Юрук показывал мне утесы, куда ведет тропа.  До  них  не  менее
двадцати миль. А  какой  длины  проход  дальше,  в  утесах?  И  далеко  ли
поселение вооруженных людей? На  рассвете  Дрейк  пригрозил  евнуху  своим
пистолетом. Сейчас рассвет еще  не  наступил.  Как  мог  Юрук  так  быстро
добраться до персов, как они могли так быстро вернуться?
     Поразительно, но Норала ответила не только на мой высказанный,  но  и
на невысказанные вопросы.
     - Они пришли задолго до сумерек, - сказала она. -  А  накануне  ночью
Юрук уходил в Рушарк, город  Черкиса;  еще  до  наступления  рассвета  они
двинулись в путь сюда. Так сказал мне этот черный пес, которого я убила.
     - Но вчера утром Юрук был тут с нами, - возразил я.
     - С тех пор прошла еще ночь - ответила она, - и вторая ночь почти  на
исходе.
     Ошеломленный, я задумался.  Если  это  правда  -  а  я  нисколько  не
сомневался, - тогда мы пролежали у живой стены перед конусами не несколько
часов, но остаток дня, целую ночь, следующий день и еще часть ночи.


     - Что она сказала? - Дрейк беспокойно  смотрел  на  мое  побледневшее
лицо. Я рассказал ему.
     - Да, - снова заговорила Норала. - В сумерках перед прошлой  ночью  я
вернулась сюда. Девушка была здесь. Она рассказала, что вы ушли в  долину,
и попросила меня помочь вам, вернуть вас назад. Я утешила ее,  дала  ей...
мир; но не совсем, потому что  она  сопротивлялась.  Мы  немного  поиграли
вместе, и я оставила ее засыпающей. Поискала вас и нашла. Вы тоже спали. Я
знала, что вам не причинят никакого  вреда,  пошла  по  своим  путям...  и
забыла о вас. Потом снова вернулась сюда - и нашла Юрука и тех, кого убила
девушка.
     Большие глаза сверкнули.
     - Высокие почести заслужила  эта  девушка  своей  битвой,  -  сказала
Норала, - хотя не понимаю, как она могла  убить  столько  сильных  мужчин.
Сердце мое стремится к ней. И потому, когда я привезу ее сюда  снова,  она
больше не будет игрушкой Норалы. Будет ее сестрой. А с вами будет так, как
она захочет. И горе тем, кто захватил ее!
     Она замолчала, прислушиваясь. Снаружи послышалась буря тонких воплей,
настойчивых и энергичных.
     - Но у меня есть и более старая месть, - торжественно звучал  золотой
голос. - Я давно о ней забыла... и позор мне, что забыла. Среди... этих...
- она указала рукой на тайную  долину,  -  я  вообще  забыла  всю  прошлую
ненависть и все жестокости. Если бы не вы и не все случившееся, я бы о них
и не вспомнила, мне кажется. Но сейчас я проснулась и буду мстить. А после
этого, - она помолчала, - когда все будет кончено, я вернусь сюда. В  этом
пробуждении нет ничего от упорядоченной  радости,  которую  я  люблю,  это
свирепый убийственный огонь. Я вернусь...
     Глаза ее подернулись дымкой, смягчилась их гневная яркость.
     - Слушайте, вы двое! - Дымка исчезла. - Те, кого я  собираюсь  убить,
злы, они все: мужчины и женщины -  зло.  И  давно  уже  они  такие,  много
солнечных циклов. И дети их подобны  им;  а  если  они  растут  мягкими  и
любящими мир, их убивают или они сами умирают от разбитого сердца. Все это
мне давно рассказывала мать. И потому больше не будет у них  детей,  чтобы
не росли они злыми и несчастными.
     Снова она смолкла, и мы не нарушали ее раздумий.
     - Мой отец правил Рушарком,  -  сказала  она  наконец.  -  Его  звали
Рустум, и он был потомком героя Рустума, как и моя мать. Это были добрые и
мягкие  люди,  их  предки  построили  Рушарк,  когда,  спасаясь  от   мощи
Искандера, оказались запертыми в этой долине упавшей горой.
     - И вот в одном из благородных семейств вырос -  Черкис.  Злой,  злой
был он и, когда вырос, задумал захватить власть. В ночь ужаса  он  перебил
тех, кто любил моего отца;  отец  едва  успел  бежать  из  города  с  моей
матерью, новобрачной, и пригоршней верных людей.
     - Они  случайно  нашли  дорогу  в  это  место.  Пришли  сюда  и  были
схвачены... теми, кто теперь мой народ. И моя мать, а она была  прекрасна,
поднялась перед тем, кто правит здесь, и понравилась ему,  и  он  построил
для нее этот дом, который стал моим.
     - И со временем родилась я... но не здесь, нет, в тайном месте света,
где рождается мое племя.
     Она смолкла. Я взглянул на Дрейка. Тайное место света - тот волшебный
зал, где огни превращаются в  музыку.  Мы  заглянули  и  туда,  и  за  это
святотатство, как  я  думал,  нас  выбросили  из  Города.  Может,  в  этом
объяснение ее необычности? Может, там вместе с молоком матери всосала  она
загадочную жизнь металлического народа, стала мутантом,  родственным  этим
существам? Кто мог бы объяснить...


     - Мать показывала мне Рушарк, - Норала  продолжила  рассказ,  прервав
мои размышления. - Однажды, когда я была еще мала, мать  и  отец  пронесли
меня через лес и по тайному пути. Я смотрела на Рушарк  -  большой  город,
многолюдный, котел, полный жестокости и зла.
     - Отец и мать не были похожи на меня. Они стремились к своим,  хотели
вернуться. И вот однажды мой отец  отправился  в  Рушарк,  чтобы  поискать
друзей и с их помощью вернуть себе свое место. Те, кто повинуется мне, ему
не повиновались; не мог он повести их, как поведу я, на Рушарк.
     - Черкис захватил его. И ждал, хорошо зная,  что  мать  последует  за
отцом. Черкис не знал, где искать ее, потому  что  между  городом  и  этим
местом огромные непроходимые горы, и путь сюда  тщательно  скрыт;  и  лишь
случайно моя мать и те, кто бежал с ней, открыли его. Моего  отца  пытали,
но он не показал им пути. А потом те, что оставались здесь, вместе с  моей
матерью отправились на поиски отца. Меня они оставили с Юруком.  И  Черкис
захватил мою мать.
     Ее гордая грудь вздымалась, глаза горели.
     - С моего отца живьем содрали кожу, а потом  распяли  его.  Его  кожу
прибили к воротам города. Надругавшись над моей матерью, Черкис  отдал  ее
своим солдатам для забавы.
     - Всех ее сопровождающих пытали и убили, и Черкис смеялся  их  мукам.
Но один из них бежал и рассказал мне.  Я  была  еще  девочкой.  Рассказал,
попросил отомстить и умер. Прошли годы, но я не похожа на своих родителей,
я забыла, жила здесь в спокойствии, отгороженная от всех, и  не  думала  о
людях и их путях.
     - Ай, ай! - воскликнула она. -  Горе  мне!  Я  забыла!  Но  теперь  я
отомщу. Я, Норала, раздавлю их: и Черкиса, и город Рушарк, и  все,  что  в
нем! Я, Норала, и мои слуги - мы втопчем их в скалы, так что никто никогда
не узнает и места, где они были! И если бы я встретила их богов со всей их
мощью, я растоптала бы и их, впечатала бы их  в  камень  под  ногами  моих
слуг!
     Она протянула белые руки.
     Почему Юрук солгал мне, думал я, глядя на  нее.  Диск  не  убивал  ее
мать. Конечно! Он лгал, чтобы сыграть на  нашем  страхе,  хотел  отпугнуть
нас.
     Вой снаружи все возрастал. Одна из звезд  сложилась  и  скользнула  к
выходу.
     - Идем! - приказала Норала и  пошла.  Вторая  звезда  последовала  за
нами. Мы переступили через порог.
     И на  мгновение  застыли,  пораженные,  затаив  дыхание.  Перед  нами
возвышалось чудовище - колоссальный безголовый сфинкс. Как передние лапы и
челюсти, в стены ущелья упирались столбы из кубов  и  шаров.  За  ними  на
высоту в двести футов вздымалось само чудовище.
     Все они состояло из движущихся переплетающихся металлических существ;
они образовали гигантское туловище, огромные щиты, живую  кольчугу.  И  от
всех  этих  движущихся  частей,  от  всего  чудовища  доносился  вой.  Как
безголовый сфинкс, прижималось оно к земле - и сделало шаг навстречу нам.
     - Хай! - воскликнула Норала, в ее золотом голове звучала жажда битвы.
- Хай, мои спутники!
     Сверху спустился огромный хобот из кубов  и  вращающихся  шаров.  Как
хобот, он ткнулся в нас, подхватил и поднял вверх. Несколько  мгновений  я
пошатывался, испытывая головокружение;  меня  держали;  я  стоял  рядом  с
Норалой на маленькой ровной площадке,  полной  мигающих  глаз;  на  другой
стороне площадки покачивался Дрейк.
     Во всем чудовище чувствовалась дрожь, нетерпеливый пульс. Я  повернул
голову. На полмили  уходила  назад  спина  зверя,  заканчиваясь  драконьим
хвостом, который извивался еще на расстоянии в полмили. Со спины вздымался
зубчатый воротник, густая роща копий, свивающихся и развивающихся щупалец,
зубастых вершин. Они непрерывно двигались, наклонялись; непрерывно хлестал
фантастически длинный хвост.
     - Хай! - еще раз крикнула Норала. Послышался ее золотой  зов,  теперь
он звучал как безжалостный гимн убийству.
     Чудовищный корпус поднялся. В него втянулся  длинный  хвост.  В  него
ушли зубцы спины. Мы поднимались все выше и выше, на три сотни  футов,  на
четыре, на пять. Гигантская нога  перешагнула  через  голубой  купол  дома
Норалы. Из боков чудовища, как у паука, торчало множество других ног.
     Начинался рассвет. Мы двигались со все возраставшей скоростью,  прямо
к линии холмов, за которой город вооруженных людей - и Руфь и Вентнор.



                                24. РУШАРК

     Колоссальная фигура двигалась ровно, мы на ней чувствовали себя,  как
в колыбели. Чудовище не скользило, оно шагало.
     Колоннообразные  ноги  поднимались,  сгибались  в  тысячах  суставов.
Пьедесталы ног, огромные и массивные,  как  платформы  шестнадцатидюймовых
орудий, опустились с математической точностью.
     Деревья леса под этими ногами падали, как камыш на  пути  мастодонта.
Далеко снизу доносился треск. Густой лес замедлил продвижение чудовища  не
больше, чем трава помешала бы человеку.
     За нами в зелени леса оставался след из глубоких черных ям, с  такими
же ровными и гладкими  краями,  как  на  отпечатке  в  долине  маков.  Это
отпечатки ног существа, которое несло нас.
     Свистел ветер. Взлетел выводок птиц, они  отчаянно  били  крылышками.
Лицо Норалы смягчилось, она улыбнулась.
     - Уходите, маленькие глупышки, - воскликнула она и  взмахнула  рукой.
Птицы улетели с криками.
     На широких крыльях скользнул к  нам  стервятник;  всмотрелся  в  нас;
полетел в сторону холмов.
     - Не будет тебе падали, черный пожиратель мертвых, когда я  кончу,  -
услышал я шепот Норалы. Глаза ее снова стали мрачны.
     Становилось все светлее; Норала снова возвысила голос. И теперь,  под
мерный топот чудовища, ее гимн начал действовать и на меня.  И  на  Дрейка
тоже, увидел я, потому что он высоко поднял голову, глаза его  горели  так
же ярко, как и у поющей.
     Торжествующий пульс пронизал наши тела. Пульс чудовища, пульс песни!
     Утесы приближались. С грохотом падали деревья, их  треск  сопровождал
боевую песнь стоявшей рядом со мной валькирии, как дикие  аккорды  бурного
прибоя. Впереди непрерывный лес. Прямо перед нами утесы. Рассвет кончился.
Наступил день.
     Через гранитные утесы вела расщелина. В ней  густо  лежала  тень.  Мы
двигались прямо к ней. И тут верх чудовища  начал  быстро  понижаться.  Мы
опускались все ниже и ниже, на сто футов, на двести;  теперь  мы  всего  в
двух десятках ярдов над вершинами деревьев.
     Вперед  протянулась  шея,  тело  гигантской   змеи.   Вся   усаженная
пирамидами; пирамидами усажена и голова. Она густо ощетинилась пирамидами,
на вершине каждой быстро вращалось колесо. На сотни футов вперед  тянулась
эта невероятная шея, а сзади, вдвое более длинное,  извивалось  чудовищное
тело.
     Теперь мы ехали на змее,  на  сверкающем  голубым  металлом  драконе,
покрытом пиками, копьями  и  чешуей.  Конь  Норалы  растянулся,  собираясь
преодолеть ущелье.
     И по-прежнему по всему  телу  проходил  дикий  торжествующий  быстрый
пульс. По-прежнему звенела песня Норалы.
     По обе стороны от нас раздвигались и падали деревья, как будто  мы  -
морское чудовище, а они - рассекаемые нами волны.
     Теперь  утесы  окружили  нас.  Мы  опустились  еще  ниже;  теперь  до
поверхности  не  больше  пятидесяти  футов.  Чудовище  потоком  стремилось
вперед.
     Нас окутала глубокая тьма. Туннель.
     Мы плыли по нему. И вырвались из него в более широкое  место,  полное
рассеянным светом. Свет проходил через отверстие в  высокой,  много  тысяч
футов, каменной стене. Впереди, в миле от нас, снова щель, но такая узкая,
что едва ли через нее пройдет человек.
     Неожиданно металлический дракон остановился.
     Пение Норалы изменилось, стало более звонким  и  высокомерным.  Прямо
перед нами шея чудовища раскололась. Мне пришло в  голову,  что  Норала  -
душа  этой  химеры;  чудовище  улавливало  и  понимало   все   ее   мысли,
повиновалось им.
     Как будто она действительно часть - не только чудовища, но невероятно
более громоздкого существа, лежащего в  пропасти.  Металлическое  чудовище
отдало Норале часть себя, превратилось в ее коня, в ее бойца. Но у меня не
было времени размышлять над этим.
     Отделившаяся часть продвинулась вперед. В нее  устремилось  множество
существ, угловатых, круглых, прямоугольных. Они соединились и превратились
в колоссальный столб, у которого немедленно выросло множество рук.
     По руками вперед двинулись большие шары,  за  ними  десятки  огромных
пирамид, не менее  десяти  футов  в  высоту  каждая.  Многочисленные  руки
застыли. Титанический Бриарей [В античной мифологии сын бога неба Урана  и
богини земли Геи. Чудовищное существо с  пятьюдесятью  головами  и  сотней
рук] несколько мгновений стоял перед нами неподвижно.
     Потом шары на концах  его  рук  начали  вращаться  -  все  быстрее  и
быстрее.  Я  видел,  как  на  них  раскрываются  многочисленные  пирамиды,
превратившись  в  войско  звезд.  Ущелье  осветилось  яркими   фиолетовыми
вспышками.
     Звезды, которые до того стояли неподвижно, присоединились к  бешеному
вращению шаров. Превратились  в  колоссальные  вращающиеся  колеса.  Потом
снова остановились. Свет  их  стал  ярче,  ослепительней;  они  как  будто
собирались с силами.
     Я чувствовал, как под нами нетерпеливо дрожит чудовище.
     От звезд отделился  ураган  молний!  Водопад  электрического  пламени
полился в щель, ударяясь о гранитные  стены.  Нас  ослепил  свет,  оглушил
грохот.
     Скала перед нами задымилась и раскололась, полетели  в  облаках  пыли
осколки.
     Щель расширилась, как пробоина в песочном вале, когда в нее врывается
вода. Снова водопад молний; мощное оружие  разрывало  гранит,  раскалывало
его на части.


     Щель постепенно расширялась. Стены ее плавились, и столб  продвигался
вперед, посылая перед собой потоки молний. Мы ползли  следом.  Вокруг  нас
вились облака пыли от расколотых скал; но  до  нас  они  не  доходили,  их
относил сильный ветер, дувший сзади.
     Мы продолжали двигаться, ослепленные,  оглушенные.  Непрерывно  лился
вперед поток голубого пламени; непрерывно ревел гром.
     Послышался  еще  более  громкий  звук,  вулканический,   хаотический,
заглушивший  собой  гром.  Стороны  ущелья  дрогнули,  прогнулись  наружу.
Раскололись и обрушились. Нам в лицо ударил яркий дневной свет.
     Столб-разрушитель задрожал - как от хохота!
     Звезды  закрылись.  Обратно  в  тело  чудовища  устремились  шары   и
пирамиды.  Столб  скользнул  назад,  присоединился  к  телу,  от  которого
отделился.  По  всему  телу  пробежала  волна  торжества,  пульс  радости,
колоссальный, металлический, молчаливый хохот.
     Мы скользнули вперед, из ущелья. Платформа под нами дрогнула.
     Я почувствовал, что мы поднимаемся. Ошеломленно оглянулся. В скале за
нами дымилось  широкое  отверстие.  Из  него  валили  облака  пыли,  грозя
затопить нас. Весь  гранитный  барьер,  казалось,  дрожит.  Мы  продолжали
подниматься.
     - Смотрите, - прошептал Дрейк, разворачивая меня.
     Менее чем в пяти милях от нас лежал Рушарк, город Черкиса. Как  будто
ожил древний  город,  лежавший  мертвым  много  столетий.  Восстановленная
страница из сгоревшей книги Древней Персии. Город  Хосровов,  перенесенный
каким-то джинном в наше время.
     Он был построен на невысоком холме в центре долины, чуть большей, чем
долина металлического  Города.  Долина  ровная,  словно  дно  первобытного
озера; холм, на котором стоял город, единственное возвышение на ней.
     За городом узкая извивающаяся река. Долина окружена высокими  крутыми
утесами.
     Мы медленно приближались.
     Город почти квадратный, окружен двойной стеной из обтесанного  камня.
Первая стена в сто футов высотой, с  башенками,  парапетом  и  несколькими
воротами. В четверти мили за ней вторая стена.
     Сам город, по моей оценке, занимал не менее десяти  квадратных  миль.
Он поднимался широкими террасами.  Прекрасный  город,  усеянный  цветущими
садами и зелеными рощами. Множество каменных домов с  красными  и  желтыми
крышами, к небу устремляются высокие  шпили  и  башни.  На  вершине  холма
широкая площадь, на нее выходят большие белые здания с  золотыми  крышами:
храмы и дворцы.
     Вокруг города поля и огороды. На них множество маленьких фигур. Среди
них я заметил всадников, блестело их вооружение. Все  спешили  к  воротам,
под защиту укреплений.
     Мы приближались. Со стен послышались слабые звуки гонгов, резкий  рев
труб. Я видел, как на стенах появились солдаты; множество маленьких  фигур
с блестящими телами; свет отражался от их шлемов, от наконечников копий.
     - Рушарк! - выдохнула Норала. Глаза ее были широко раскрыты, на губах
жестокая улыбка. - Смотри, я  перед  твоими  воротами.  Смотри,  я  здесь.
Никогда не было мне так весело!
     Созвездия ее глаз ослепляли. Прекрасна, прекрасна была Норала  -  как
Изида, наказывающая Тифона за убийство Осириса; как мстительная Диана;  от
нее исходило сияние гневной богини.
     Вились пламенеющие волосы. От всего ее тела исходила  яростная  сила,
запах  разрушения.  Она  прижалась  ко  мне,  и  я  вздрогнул   от   этого
прикосновения.


     Дикое  возбуждение  вспыхнуло  во  мне.  Жизнь,  человеческая   жизнь
показалась ничтожной. Сам город превратился с груду игрушек.
     Раздавим его!
     Чудовище  под  нами  встряхнулось.  Мы  двинулись   быстрее.   Громче
слышались  барабаны,  гонги,  трубы.  Ближе  стены,  все  больше  на   них
человеческих муравьев.
     Мы  шли  по  стопам  последних  беглецов.  Чудовище  замедлило   шаг,
терпеливо ждало, пока они достигнут ворот. Но ворота  уже  закрылись.  Те,
что опоздали, застыли перед ними; потом бросились к стенам, прижимались  к
ним в поисках убежища.
     Чудовище приближалось, медленно опускаясь. Теперь оно превратилось  в
веретено в милю длиной, на его выпуклом центре стояли мы втроем.
     Мы остановились в  ста  футах  от  внешней  стены.  И  более  чем  на
пятьдесят футов возвышались над ней. Сотни  солдат  стояли  за  парапетом,
напряженно ждали лучники  с  большими  луками,  приложив  стрелы  к  щеке;
десятки воинов в кожаных  латах  держали  в  правых  руках  копья,  другие
готовили пращи.
     На равных интервалах размещались приземистые мощные орудия из  дерева
и металла, возле которых лежали груды больших округлых  камней.  Я  понял,
что это катапульты; вокруг них  копошились  солдаты,  укладывая  на  место
снаряды, оттягивая назад толстые веревки; выпущенные,  они  метнут  вперед
снаряд. Со всех  сторон  тащили  все  новые  баллисты,  собирали  отовсюду
батареи, чтобы противостоять сверкающему чудовищу, нависшему над городом.
     Между внешней и внутренней стенами скакало  множество  всадников.  На
внутренней  стене  так  же  густо,  как  на  внешней,  толпились  солдаты,
лихорадочно готовясь к обороне.
     Город кишел. От него, как от огромного рассерженного улья, доносилось
непрерывное гудение.
     Невольно я подумал, какое зрелище должны мы представлять для тех, кто
смотрит на нас - невероятно огромное  живое  металлическое  чудовище.  Они
должны решить, что  это  дьявольская  военная  машина,  которой  управляют
колдунья и два ее спутника в человеческом облике. Я представил  себе,  что
такое чудовище смотрит на Нью-Йорк, как в  панике  бегут  от  него  тысячи
людей.
     Послышались трубные звуки. На парапет поднялся человек  в  сверкающих
алых доспехах. С ног до головы он  был  одет  в  кольчугу.  Из-под  шлема,
напоминавшего плотно  прилегающие  шлемы  крестоносцев,  на  нас  смотрело
бледное жестокое лицо. В яростных глазах ни следа страха.
     Люди Рушарка злы, как сказала Норала, злобны и жестоки -  но  они  не
трусы, нет!
     Человек в красном вооружении поднял руку.
     - Кто вы? - закричал он. - Кто вы трое, пришедшие  к  Рушарку  сквозь
скалы? Мы с вами не ссорились!
     - Я ищу мужчину и девушку, - ответила Норала. -  Девушку  и  больного
мужчину, которых ваши воры украли у меня. Приведи их ко мне!
     - Ищи их в другом месте, - ответил он. - Здесь их нет. Поворачивай  и
ищи в другом месте. Уходи быстрее, или я передумаю, и ты вообще не сможешь
уйти!
     Норала насмешливо рассмеялась, и под ударами этого смеха черные глаза
воина яростно сверкнули, белое лицо приняло еще более жестокое выражение.
     - Маленький человек с большими словами! Муха,  грозящая  громом!  Как
тебя зовут, маленький человек?
     Насмешка язвила глубоко, но в своем гневе человек не оценил угрозы.
     - Я Кулун! - крикнул человек в алом вооружении. - Кулун, сын великого
Черкиса и командующий его армией. Я Кулун, брошу  тебя  под  копыта  своих
лошадей, сдеру с тебя кожу и прикреплю к столбу, чтобы отпугивать  с  поля
ворон! Достаточный ответ?
     Она перестала смеяться;  задумчиво  взглянула  на  него...  глаза  ее
наполнились адской радостью.
     - Сын Черкиса! - услышал я ее шепот. - У него есть сын...
     На жестоком лице появилось насмешливое выражение; он явно решил,  что
она испугалась. Но разочарование наступило быстро.
     - Слушай, Кулун! - крикнула Норала. - Я Норала, дочь другой Норалы  и
Рустума, которого Черкис пытал и казнил. А теперь, лживое отродье нечистой
жабы, иди и скажи своему отцу, что я, Норала, у его  ворот.  И  приведи  с
собой девушку и мужчину. Иди, говорю я!



                                25. ЧЕРКИС

     На лице Кулуна появилось выражение крайнего изумления, смешанного  со
страхом. Он спрыгнул с парапета в группу своих людей.  Послышался  громкий
трубный звук.
     С  укреплений  обрушился  дождь  стрел,   туча   копий.   Подпрыгнули
приземистые катапульты. Они выбросили град камней.  Я  съежился  под  этим
ураганом смерти.
     Услышал золотой смех Норалы, и прежде чем они могли долететь до  нас,
стрелы, копья и камни были будто перехвачены множеством невидимых  рук.  И
упали вниз.
     Из гигантского  веретена  вперед  устремилась  большая  рука,  молот,
усаженный кубами. Он ударил в стену вблизи того места, где исчез одетый  в
алое вооружение Кулун.
     Камни стены раскалывались от  этого  удара.  Вместе  с  частью  стены
падали солдаты, были погребены под камнями.
     В стене появилась щель  в  сотню  футов  шириной.  Снова  устремилась
вперед рука, ухватилась за парапет, оторвала  часть  стенного  укрепления,
словно оно из картона. Рядом с брешью на стене образовалась ровная плоская
открытая площадка.
     Рука отступила,  и  из  всей  длины  веретена  выросли  другие  руки,
увенчанные молотами; они угрожающе нависли.
     Со всей длины стен послышались вопли ужаса.  Неожиданно  дождь  стрел
прекратился, катапульты застыли. Снова прозвучали  трубы.  Смолкли  крики.
Наступила тишина, ужасная, напряженная.
     Снова  выступил  вперед  Кулун,  высоко  подняв  обе  руки.  Все  его
высокомерие исчезло.
     - Мир, - закричал он. - Мир, Норала. Если мы отдадим тебе  девушку  и
мужчину, ты уйдешь?
     - Иди за ними, - ответила она. - И передай Черкису мой приказ:  пусть
он тоже придет с двумя!
     Мгновение Кулун  колебался.  Ужасные  руки  взметнулись  выше,  грозя
ударить.
     - Да будет так! - крикнул он. - Я передам твой приказ.
     И фигура к алом устремилась к  башенке,  в  которой,  вероятно,  была
лестница. Кулун исчез. Мы молча ждали.
     Я заметил движение на дальней стороне города. Всадники, пони, везущие
повозки, группы пешеходов уходили из города через противоположные ворота.
     Норала тоже увидела их. С  непостижимым  мгновенным  повиновением  ее
невысказанной  мысли  от   металлического   чудовища   отделилась   часть;
превратилась  в  десяток  обелисков;  я  видел,  как  такие  выходили   из
отверстий-ворот в Городе.
     И уже через мгновение колонны оказались далеко,  они  загоняли  назад
беглецов.
     Они их не трогали, не причиняли им вреда - нет,  они  вели  себя  как
собаки, загоняющие скот: окружали, преграждали путь, угрожали.  И  беглецы
устремились назад.
     С террас и стен снова послышались крики ужаса, вопли.  Вдали  от  нас
обелиски встретились, слились, превратились в одну  толстую  колонну.  Она
возвышалась неподвижно, карауля дальние ворота.
     На стене началось движение, блеснули копья, обнаженные лезвия  мечей.
К  разрушенному  укреплению  на  стене  несли  двое  носилок,   задернутых
занавесами. Они были окружены тройным рядом мечников, в полном вооружении,
с маленькими щитами. Мечников вел Кулун.
     Носильщики остановились  посередине  плоской  платформы  и  осторожно
опустили носилки. Один из них отвел занавес вторых носилок, что-то сказал,
и оттуда вышли Руфь и Вентнор.
     - Мартин! - Я не мог  сдержать  этот  крик;  он  смешался  с  окликом
Дрейка: тот звал Руфь. Вентнор приветственно поднял руку. Мне  показалось,
что он улыбается.
     Куб, на котором мы стояли, устремился вперед  и  повис  в  пятидесяти
футах от них. Мгновенно  воины  подняли  мечи;  они  готовы  были  ударить
пленников и только ожидали приказа.
     Теперь я увидел, что Руфь одета не так, как была с нами. На ней  была
короткая  юбочка,  не  достигавшая  колен.   Плечи   обнажены,   волнистые
каштановые волосы развязаны и спутаны. На лице ее гневное выражение, как и
у Норалы. На лбу Вентнора кроваво-красный шрам,  царапина  от  затылка  до
затылка, как лента.
     Занавеси первых носилок дрогнули; за ними кто-то заговорил.  Носилки,
в которых принесли Руфь и Вентнора, оттащили. Воины чуть расступились.
     Их место заняли лучники. Они  опустились  на  колено.  Расположившись
парами, они натянули луки, наложили стрелы, нацелившись ими прямо в сердце
пленников.
     Из носилок вышел гигант. Ростом не менее семи футов;  широкие  плечи,
бочкообразную грудь,  большой  живот  покрывал  пурпурный  плач,  усеянный
драгоценностями; в густых поседевших волосах пылающая драгоценная диадема.
     Кулун и мечники окружили его, и он подошел к  разрушенному  месту  на
стене.  Посмотрел   вниз,   потом   невозмутимо   взглянул   на   поднятую
молотообразную руку,  все  еще  нацеленную  на  брешь.  Кулун  по-прежнему
держался рядом с ним. Человек подошел к самому краю разрушенных укреплений
и принялся молча рассматривать нас.


     - Черкис! - прошептала Норала; шепот ее  звучал  гимном  Немезиде  [В
греческой мифологии - богиня мести]. Я чувствовал, как тело ее  с  ног  до
головы дрожит.
     Волна ненависти, страстное желание убивать  охватило  меня,  когда  я
разглядывал глядящего на нас человека. Его  лицо  -  маска  зла,  холодной
жестокости и черствой  похоти.  Немигающие,  злобно-ледяные  черные  глаза
смотрели на нас, наполовину скрываясь за толстыми щеками.  Свисал  тяжелый
подбородок, рот застыл в неизменной жестокой улыбке.
     И когда он смотрел  на  Норалу,  в  глазах  его  мелькнуло  выражение
желания.
     Но от него исходило ощущение  силы,  грозной,  злой,  жестокой  -  но
непреодолимой.  Таков  был  Черкис,  потомок,  возможно,  самого   Ксеркса
Завоевателя,  который  три  тысячелетия  назад   правил   большей   частью
известного тогда мира.
     Нарушила молчание Норала.
     - Черак! Приветствую тебя, Черкис! -  В  ее  звонком  голосе  звучало
безжалостное веселье. - Смотри, я  только  чуть-чуть  постучала  в  ворота
твоего города, и ты поторопился мне навстречу.  Приветствую  тебя,  жирная
свинья, плевок жабы, толстый червь под моими сандалиями!
     Он не обратил внимания на  оскорбления,  хотя  я  слышал,  как  ропот
поднялся среди его воинов, а глаза Кулуна жестко сверкнули.
     - Поторгуемся, Норала, - спокойно ответил он; голос у него  глубокий,
полный зловещей силы.
     - Поторгуемся? - Она  рассмеялась.  -  А  чем  ты  будешь  торговать,
Черкис? Торгуется ли крыса с тигрицей? У тебя, жаба, ничего нет.
     Он покачал головой.
     - У меня есть эти, - и он указал на Руфь и  ее  брата.  -  Ты  можешь
убить меня и, наверно, многих моих людей. Но прежде чем ты пошевельнешься,
мои лучники прострелят им сердца.
     Она смотрела на него, больше не насмехаясь.
     - Моих ты уже убил, Черкис, -  сказала  она  медленно.  -  Поэтому  я
здесь.
     - Я знаю, - тяжело кивнул он. - Но это было давно, Норала, и я с  тех
пор многому научился. Я убил бы и тебя, Норала, если бы  нашел  тогда.  Но
теперь я бы так не поступил, я поступил бы совсем по-другому, потому что я
многому научился. Мне жаль, что те, кого ты любила, умерли  так,  как  они
умерли. Мне искренне жаль!
     В этих словах таилась какая-то насмешка,  какая-то  скрытая  издевка.
Неужели он имеет в виду, что за эти годы научился причинять большие  муки,
применять более  изощренные  пытки?  Если  и  так,  Норала,  очевидно,  не
заметила  такой  возможности   истолкования   его   слов.   Она   казалась
заинтересованной, гнев ее уменьшился.
     - Нет, - бесстрастно продолжил низкий хриплый голос. - Все это теперь
неважно. Ты хочешь получить этого мужчину и эту девушку. Они  умрут,  если
ты шевельнешь пальцем. А если они умрут, я победил тебя, потому что не дал
исполниться твоему желанию. Я выиграл, Норала, даже если ты  меня  убьешь.
Вот что сейчас важно.
     На лице Норалы появилось сомнение, и я уловил в глубине  черных  злых
глаз презрительное выражение торжества.
     - Бесплодной будет твоя победа над мной, Норала, - сказал он и смолк.
     - Что ты предлагаешь?  -  заговорила  она  неуверенно;  с  замирающим
сердцем я услышал сомнение в ее голосе.
     - Ты уйдешь и больше не будешь стучаться в мои ворота, - в этой фразе
была  сатирическая  угрюмость,  -  уйдешь   и   поклянешься   никогда   не
возвращаться. И тогда я отдам их тебе. А если нет, они умрут.
     - Но какие гарантии, какие заложники тебе нужны? -  Голос  ее  звучал
обеспокоенно. - Я не могу клясться твоими богами, Черкис, они не мои боги.
По правде говоря, я, Норала, не знаю богов. Я скажу да, возьму этих двоих,
а потом нападу на тебя и уничтожу. Ты ведь так бы поступил на моем  месте,
старый волк?
     - Норала, - ответил он, - ничего подобного я у тебя не прошу. Разве я
не знаю, кто породил тебя, из какого рода ты происходишь? Разве не держали
твои предки слово всегда, до самой смерти, никогда не нарушая  его?  Между
тобой и мной не нужны никакие клятвы богам. Твое слово  более  свято,  чем
все боги... о славная дочь царей, принцесса крови!


     Теперь громкий голос звучал ласково; не подобострастно, а так, словно
воздавал должное равной себе. Лицо Норалы смягчилось; взгляд ее теперь  не
был враждебным.
     Я почувствовал уважение к интеллекту этого тирана; но это уважение не
смягчило, а лишь усилило  ненависть  к  нему.  Но  я  понимал  всю  хитрую
изобретательность  его  действий:  он   безошибочно   избрал   единственно
возможный путь,  чтобы  она  прислушалась  к  его  словам;  тем  самым  он
выигрывает время. Неужели сумеет ее обмануть?
     - Разве это не правда? - В вопросе слышалось львиное урчание.
     - Правда! - гордо ответила она. - Но  почему  ты  говоришь  об  этом,
Черкис? Ведь твое слово прочно, как текущий ручей, а обещания крепки,  как
мыльные пузыри. Не понимаю, почему ты так говоришь.
     - Я изменился, принцесса; прошли годы после моих  злых  поступков;  я
многому научился. С тобой говорит не тот, о ком  тебе  рассказывали,  кого
учили - и справедливо - ненавидеть.
     - Может быть, ты говоришь правду. Не таким я представляла себе  тебя.
- Она как будто была почти убеждена. - По крайней мере ты прав вот в  чем:
если я пообещаю, то уйду и больше не буду угрожать тебе.
     -  А  зачем  тебе  уходить,  принцесса?  -  Он  спокойно  задал  этот
поразительный вопрос, потом выпрямился во  весь  свой  гигантский  рост  и
развел руки.
     - Принцесса? - прогремел его бас. - Нет, царица! К  чему  тебе  снова
оставлять нас, царица Норала? Разве я не родственник тебе?  Объедини  свои
силы с нашими. Я не знаю, что это за военная машина, на которой ты  едешь,
как она построена. Но вот что я знаю: если мы объединимся, мы сможем  уйти
отсюда, где жили так долго, пойдем в забытый мир, захватим  его  города  и
будем править.
     - Ты научишь моих людей строить такие машины, Норала, и  мы  построим
их множество. Царица Норала,  ты  выйдешь  замуж  за  моего  сына  Кулуна,
который стоит рядом со мной. И пока я жив, ты  будешь  править  вместе  со
мной, править как равная. А когда я умру, править будете вы с Кулуном.
     - Так сольются наши царские линии, старая вражда умрет,  старая  рана
залечится. Царица, где бы ты ни жила, мне  кажется,  людей  у  тебя  мало.
Царица, тебе нужны люди, сильные люди,  которые  пойдут  за  тобой,  будут
собирать урожай твой силы, будут исполнять малейшие твои желания,  молодые
люди, готовые развлечь тебя.
     - Забудем прошлое. Мне тоже многое нужно забыть, царица. Приди к нам,
о великая, с твоей силой и красотой. Учи  нас.  Веди  нас.  Возвращайся  и
воссядь на трон своих предков, чтобы править всем миром!
     Он смолк. Над укреплениями, над всем  городом  нависла  выжидательная
тишина. Город будто знал, что судьба его повисла на волоске.
     - Нет! Нет! - это крикнула Руфь. - Не верь ему, Норала! Это  ловушка!
Он позорил меня, пытал...
     Черкис полуобернулся, я  успел  увидеть  адскую  тень  на  его  лице.
Вентнор рукой зажал Руфи рот, прервал ее крик.
     - Твой сын... - быстро заговорила Норала, и Черкис тут же  повернулся
к ней, пожирал ее глазами. - Твой сын... и власть здесь... власть над всем
миром. - Голос ее звучал восхищенно, он дрожал. -  И  ты  предлагаешь  это
мне? Мне, Норале?
     - Даже больше! -  Огромное  тело  трепетало  от  нетерпения.  -  Если
пожелаешь, о царица, я, Черкис, сойду с трона  и  буду  сидеть  под  твоей
правой рукой, буду выполнять твои приказания.
     Несколько мгновений она рассматривала его.
     - Норала, - прошептал я, - не делай этого.  Он  хочет  выведать  твои
тайны.
     - Пусть мой жених выйдет вперед, чтобы я  могла  рассмотреть  его,  -
сказала Норала.
     Черкис заметно расслабился, успокоился. Обменялся взглядами с  одетым
в алое сыном; в из глазах вспыхнуло дьявольское торжество.
     Я видел, как забилась в  руках  Вентнора  Руфь.  Со  стены  донеслись
торжествующие  крики,  их  подхватили  на   внутренних   укреплениях,   на
заполненных толпами террасах.
     - Кулун  ваш,  -  прошептал  Дрейк,  наклоняясь  ко  мне  и  доставая
пистолет. - Я беру Черкиса. И не промахнитесь.



                              26. МЕСТЬ НОРАЛЫ

     Норала схватила одной рукой меня за руку, другой - Дрейка.
     Кулун распустил свой капюшон, откинул его на плечи.
     Он сделал шаг вперед и протянул руки к Норале.
     - Сильный мужчина! - восхищенно воскликнула она. - Приветствую  тебя,
мой нареченный!  Но  подожди  минутку.  Встань  рядом  с  человеком,  ради
которого я пришла в Рушарк. Я хочу взглянуть на вас обоих.
     Лицо Кулуна потемнело. Но Черкис  улыбнулся  со  злобным  пониманием,
пожал широкими плечами и что-то шепнул сыну. Кулун  мрачно  отошел  назад.
Лучники опустили луки, вскочили, чтобы дать ему пройти.
     Быстро, как язык змеи, взметнулось щупальце с  пирамидами  на  конце.
Пронеслось через расступившееся кольцо лучников.
     Оно слизнуло Руфь, Вентнора... и Кулуна!
     С той же скоростью свернулось и опустило двоих, которых  я  любил,  у
ног Норалы.
     Потом взметнулось вверх, держа на конце алую фигуру Кулуна.
     Огромное тело Черкиса, казалось, сморщилось.
     Со стен послышались крики ужаса.
     Раздался безжалостный смех Норалы.
     - Тшай! - воскликнула она. - Тшай! Жирный глупец! Тшай тебе,  Черкис!
Жаба, поглупевшая от возраста!
     - Ты думал поймать меня, Норалу,  в  свои  грязные  сети?  Принцесса!
Царица! Повелительница Земли! Ну, старый лис, которого я  переиграла,  чем
будешь торговаться теперь с Норалой?
     С провисшим ртом, со сверкающими глазами тиран медленно поднял руки -
в позе просителя.
     - Ты хочешь получить назад жениха, которого дал  мне?  -  рассмеялась
Норала. - Получай!
     Металлическая рука, державшая Кулуна, опустилась. Положила  Кулуна  к
ногам Черкиса; и, будто Кулун был виноградиной, раздавила его.
     Прежде чем видевшие это смогли  пошевелиться,  щупальце  нависло  над
Черкисом, который в ужасе смотрел на то, что было его сыном.
     Щупальце не ударило его, оно притянуло его, как магнит булавку.
     И как раскачивается булавка на конце магнита,  так  качалось  большое
тело Черкиса под  основанием  державшей  его  пирамиды.  В  таком  висячем
положении он подлетел к нам и повис не далее чем в десяти футах...
     Невероятной, неописуемой была эта сцена... хотел бы я, чтобы вы,  те,
кто прочтет мой рассказ, увидели ее так же, как мы.
     Живая металлическая змея, на которой мы стояли,  угрожающе  поднялась
на всей миле свой длины; на стенах  сверкают  вооружением  воины;  террасы
прекрасного древнего города, его сады и зеленые рощи, множество красных  и
желтых крыш домов, дворцы и храмы;  свисающее  тело  Черкиса  в  невидимых
объятиях щупальца, его седые волосы касаются основания пирамиды, руки  его
вытянуты, плащ с драгоценностями развевается, как крылья летучей мыши;  на
его побелевшем злобном лице выражение адской ненависти; а под ним город, и
от него идет почти видимая, ощутимая волна огромного и беспомощного ужаса;
вдали сторожевая колонна - и над всем этим бледное небо,  и  в  его  свете
окружающие утесы кажутся многоцветными картинами.
     Смех Норалы стих. Она мрачно взглянула на Черкиса, посмотрела  в  его
дьявольские глаза.
     - Черкис! - негромко сказала она. - Тебе приходит конец, тебе и всему
твоему! Но ты увидишь этот конец.
     Висящее тело устремилось  вперед;  взметнулось  выше;  опустилось  на
поверхность пирамиды, которой  оканчивалась  державшая  его  металлическая
рука. Мгновение Черкис пытался вырваться; я думаю, он хотел  броситься  на
Норалу, убить ее, прежде чем сам будет убит.
     Но  после  нескольких  отчаянных  попыток  понял  их  тщетность  и  с
некоторым достоинством выпрямился, взглянул на город.
     Над городом нависло ужасное молчание. Город будто сжался, закрыл свое
лицо, боялся вздохнуть.
     - Конец! - прошептала Норала.
     По всему металлическому  чудовищу  пробежала  дрожь.  Вниз  обрушился
ураган молотов. Под их ударами рушились стены, разлетались, раскалывались,
и вместе с их обломками, как блестящие мухи, разлетались вооруженные люди.
     Сквозь брешь в милю длиной я увидел  хаотическое  смятение.  И  снова
скажу:  они  не  были  трусами,  эти  люди  Черкиса.  С  внутренней  стены
взметнулся дождь стрел, полетели большие камни - так же бесцельно,  как  и
раньше.
     И тут из открытых ворот устремились отряды всадников, они размахивали
копьями и большими булавами;  с  яростными  криками  напали  они  на  бока
металлического существа. Я видел, как под прикрытием их нападения всадники
в плащах устремились к спасительным утесам. Богатые и  влиятельные  жители
города старались спастись; за ними по полям  устремилось  множество  пеших
беглецов.


     Концы веретена отступили перед  нападающими  всадниками,  сплющиваясь
при этом; они походили на головы гигантской кобры, убирающиеся в  капюшон.
И вдруг с молниеносной быстротой превратились в две дуги, в  две  огромных
клешни. Их концы перешагнули через нападавших; и,  как  гигантские  щипцы,
начали сжиматься.
     Всадники теперь тщетно пытались  остановить  лошадей,  повернуть  их,
бежать. Концы клешней встретились, кольцо замкнулось.  Всадники  оказались
заключены в два круга  в  полмили  шириной.  И  вот  на  людей  и  лошадей
двинулись живые стены. В кольцах началось  лихорадочное  перемещение...  я
закрыл глаза...
     Ужасно закричали лошади, кричали люди. Потом тишина.
     Содрогаясь, я открыл глаза. На месте всадников ничего не было.
     Ничего?  Два  больших  ровных  круга,  поверхность   которых   влажно
краснела. Никаких останков людей или лошадей. Как и пообещала Норала,  они
были втоптаны в камень, растоптаны ногами ее... слуг.
     Испытывая  тошноту,  я  отвел  взгляд  и   посмотрел   на   существо,
разворачивавшееся на равнине: огромное змееобразное тело из кубов и шаров,
усаженное остриями пирамид. Его изгибы блестели на полях, на равнине.
     Оно  игриво  развернулось  и  заплясало  среди  беглецов,  давя   их,
разбрасывая в стороны, скользя над ними. Некоторые в  бессильном  отчаянии
бросались на него, некоторые падали на колени  и  молились.  Металлические
изгибы неумолимо катились дальше.
     Больше в моем поле зрения беглецов не было. За углом  разбитой  стены
поднялась змееподобная  фигура.  Там,  где  она  прошла,  не  осталось  ни
всходов, ни деревьев, ни  зелени.  Голая  скала,  на  которой  тут  и  там
блестели алые пятна.
     Вдали слышались крики и какой-то  гром.  Я  понял,  что  это  колонна
разбивает укрепления с противоположной стороны.  И  как  будто  этот  гром
послужил сигналом, концы веретена задрожали, мы снова взметнулись вверх на
сотню и больше футов. Назад устремилось войско молотящих рук, сливалось  с
породившим их телом чудовища.
     Справа и слева от нас в веретене появилось множество  щелей.  В  этих
щелях закипели металлические существа; кружились шары, кубы, пирамиды.  На
мгновение все стало бесформенным.
     И вот справа и слева  от  нас  стояла  армия  причудливых  гигантских
воинов. Головы их на  пятьдесят  футов  вздымались  над  нашей  движущейся
платформой. Они опирались на шесть колоссальных колоннообразных  ноги.  На
высоте в сто футов эти шесть ног  поддерживали  громоздкое  круглое  тело,
образованное из шаров. И  от  этого  тела,  которое  одновременно  было  и
головой, отходили десятки колоссальных  рук  в  форме  цепов  -  усаженные
пиками балки, титанические боевые палицы, циклопические молоты.
     И в ногах, в корпусах, в руках - всюду возбужденно  горели  маленькие
глаза металлических существ.
     И вот от  них,  от  всего  существа,  на  котором  мы  передвигались,
послышался тонкий вой, торжествующий вопль пронесся по всему полю битвы.
     И веселым ритмичным шагом чудовища пошли по городу.
     Внешние стены под ударами  металлических  рук  разлетелись,  как  под
тысячами молотов  Тора.  По  их  обломкам,  по  вооруженным  людям  шагали
существа, вдавливая людей в камень.
     Весь город, кроме небольшой части,  скрытой  холмом,  открылся  моему
взгляду. В краткое мгновение остановки я увидел толпы,  заполняющие  узкие
улицы, люди бежали,  топча  упавших,  перебирались  через  баррикады  тел,
набрасывались друг на друга.
     Широкая ступенчатая улица из белого  камня,  как  огромная  лестница,
поднималась на вершину холма прямо  к  обширной  площади,  вокруг  которой
толпились дворцы и храмы - акрополь города. По этой улице стремился  живой
поток, тысячи жителей Рушарка искали спасения в святилищах своих богов.
     В одном месте поднимались большие  резные  арки,  в  другом  стройные
изысканные  башенки,  крытые  красным  золотом;  дальше  ряд  колоссальных
статуй, еще дальше множество стройных  решетчатых  мостиков,  начинавшихся
среди цветущих деревьев; сады, полные цветущими кустами,  в  них  сверкают
фонтаны; тысячи и тысячи многоцветных вымпелов, знамен, полотнищ.
     Прекрасный город - крепость Черкиса Рушарк.
     Его красота привлекала глаз; от него поднимался аромат цветущих садов
- и крик агонии, какой вырывается у душ в Дисе.
     Ряд разрушительных фигур удлинился, каждый  гигантский  металлический
воин  отошел  от  своих  товарищей.  Они  сгибали   многочисленные   руки,
боксировали с невидимым противником - гротескно, ужасающе.
     Вниз обрушились молоты и булавы. Под их ударами здания раскалывались,
как яичная скорлупа, их обломки  погребали  под  собой  толпы  бегущих  по
улицам. Мы перешагивали через руины.
     Снова и снова опускались страшные молоты. И город под ними рушился.
     Огромный металлический паук полз по широкой улице, вдавливая в камень
пытавшихся убежать по ней.
     Шаг за шагом Разрушители пожирали город.


     Я не испытывал  ни  гнева,  ни  жалости.  Во  всем  моем  теле  бился
торжествующий пульс, как будто я превратился  в  частицу  уничтожительного
урагана, как будто стал одним из этих грозных воинов,  обрушивающих  удары
на город.
     В голове  зашевелились  мысли,  смутные,  незнакомые,  но  как  будто
уловившие самую суть истины. Почему я никогда не понимал этого? Почему  не
видел, что эти большие  зеленые  штуки,  называемые  деревьями,  уродливы,
несимметричны?  Что  эти  высокие  башни,  эти  здания  -   отвратительные
искажения?
     Что эти маленькие существа с четырьмя отростками,  которые  с  криком
разбегаются внизу, - они отталкивающе ужасны?
     Их нужно уничтожить! Все это уродливое  искаженное  безобразие  нужно
стереть  с  лица  земли!  Превратить  в  гладкие  непрерывные   плоскости,
гармоничные дуги, в гармонию линий, отрезков, углов!
     Что-то глубоко во мне пыталось заговорить, пыталось сказать мне,  что
это  нечеловеческие  мысли,  не  мои  мысли,  что  это  отражение   мыслей
металлических существ!
     Это что-то пыталось достучаться до меня, объяснить, что оно  говорит.
И его настойчивость сопровождалась  какими-то  ритмичными  ударами,  будто
били барабаны горя. Все громче и громче доносились эти звуки; я все  яснее
понимал бесчеловечность своих мыслей.
     Эти звуки взывали к моей человеческой  сущности,  скорбно  стучали  в
самое сердце.
     Плач Черкиса!
     Широкое лицо сморщилось, щеки обвисли; жестокость  и  злоба  исчезли;
злость в глазах смыта  слезами.  Из  глаз  струились  потоки  слез,  грудь
разрывалась от рыданий. Черкис смотрел на гибель своего  города  и  своего
народа.
     А Норала безжалостно, холодно  наблюдала  за  ним;  казалось,  ей  не
хочется пропустить ни тени его боли.
     Теперь я увидел, что мы близки к вершине холма. Между нами и большими
белыми зданиями на его вершине теснились тысячные толпы. Они падали  перед
нами на колени, молились. Рвали друг друга, пытаясь  спрятаться  в  массе.
Бились о закрытые двери  святилищ,  взбирались  на  столбы,  толпились  на
золоченых крышах.
     Всеобщий хаос - и мы его сердце. И тут храмы  и  дворцы  раскололись,
взорвались, разлетелись. Я  мельком  увидел  скульптуры,  блеск  золота  и
серебра, сверкание великолепных шпалер - и повсюду толпы людей.
     Мы сошлись с ними, наступили на них.
     Ужасные всхлипывания  прекратились.  Голова  Черкиса  повисла,  глаза
закрылись.
     Разрушители сошлись. Их руки свернулись, ушли в  тела.  На  мгновение
они образовали колоссальный столб. Потом снова изменили форму, прокатились
по руинам, как расширяющаяся  волна,  вдавливая  в  камень  все,  над  чем
прокатывались.
     Далеко впереди я увидел все еще играющего змея, он уничтожал немногих
беглецов, каким-то чудом проскочивших мимо Разрушителей.
     Мы остановились. Мгновение Норала смотрела на обвисшее тело того,  на
кого обрушилась ее ужасная месть.
     Потом металлическая рука,  державшая  Черкиса,  дернулась.  Фигура  в
плаще отлетела от нее, как большая летучая мышь. Упала на плоскую вершину,
где недавно находилось  гордое  сердце  его  города.  Синим  пятном  среди
всеобщего разрушения лежало разбитое тело Черкиса.
     Высоко в небе появилась черная точка, она быстро росла - стервятник.
     - Все-таки я оставила для тебя падаль! - воскликнула Норала.
     С хлопаньем крыльев птица опустилась к телу, вонзила клюв.



                            27. БАРАБАНЫ СУДЬБЫ

     Мы медленно спускались с холма, на котором стоял уничтоженный  город;
останавливались,  словно  глаза  Норалы   еще   не   насытились   зрелищем
разрушений. Ни следов зелени, ни следов человека,  вообще  никаких  следов
жизни.
     Мужчина и дерево, женщина и цветок, ребенок и бутон, дворец,  храм  и
дом - все это Норала растоптала. Вдавила в скалу, как и пообещала.
     Грандиозная трагедия  заняла  все  мое  внимание;  мне  некогда  было
подумать о товарищах, я забыл о них. И вот,  неожиданно  приходя  в  себя,
начиная осознавать всю бесчеловечность этого разрушения, я обернулся к ним
за поддержкой. Смутно удивился легкой одежде Руфи; она была почти нагой; с
любопытством взглянул на красную полосу на лбу Вентнора.
     В его глазах и в глазах Дрейка я увидел отражение того же ужаса,  что
просыпался во мне. Но в глазах Руфи ничего подобного  не  было  -  строго,
равнодушно, безжалостно, как  сама  Норала,  рассматривала  Руфь  пустыню,
которая еще час назад была цветущим городом.
     Я почувствовал прилив отвращения. Ведь не могли же  все  уничтоженные
так безжалостно быть порождениями  зла.  Однако  и  мать,  и  расцветающая
девушка, и юноша, и старик - все проявления человеческой жизни за большими
городскими стенами теперь превратились в камень. Мне пришло в голову,  что
в Рушарке не могло быть больше плохих людей, чем в  любом  крупном  городе
нашей цивилизации.
     Я, конечно, не ждал, что Норала подумает о  чем-нибудь  подобном.  Но
Руфь...
     Реакция на  прошедший  ужас  становилась  все  сильнее,  начали  жечь
жалость и гнев, ненависть к этой женщине, которая стала душой катастрофы.
     Взгляд мой упал на красную полоску. Я увидел, что это бороздка, будто
вокруг головы Вентнора затянули петлю и  врезали  ее  в  кость.  На  краях
борозды виднелась засохшая кровь,  двойное  кольцо  вздувшейся  побелевшей
плоти окаймляло полосу. Это был след - пытки.
     - Мартин! - воскликнул я. - Кольцо? Что они с вами делали?
     - Привели в себя этим, - негромко ответил он. - Вероятно, я им должен
быть благодарен, хотя намерения у них были не совсем... терапевтические...
     - Его пытали. - Голос Руфи звучал напряженно и горько;  говорила  она
по-персидски, ради Норалы, подумал я,  не  догадываясь  о  более  глубокой
причине. - Его пытали. Мучили его, пока он не пришел в себя. И  пообещали,
что будут мучить так, что он будет молить о смерти.
     - А меня... меня... - она подняла сжатые руки... - меня раздели,  как
рабыню. Провели через город, и жители насмехались надо мной. Привели  меня
к этой свинье, которую наказала Норала... и раздели меня  перед  ним,  как
рабыню. У меня на глазах пытали брата. Норала, они были  злые,  все  злые!
Норала, ты хорошо поступила, убив их всех!
     Она схватила руки женщины, прижала к себе.  Норала  смотрела  на  нее
большими  серыми  глазами,  в  которых  исчезал  гнев,  сменяясь   прежним
бесконечным спокойствием. И  когда  она  заговорила,  в  голосе  ее  снова
слышались отголоски далекого хрустального звона.
     - Дело сделано, - сказала она. - И хорошо сделано...  сестра.  Теперь
мы с тобой будем жить в мире... сестра. А если  в  мире,  из  которого  ты
пришла, есть такие, кого следует убить, мы  пойдем  с  тобой  и  с  нашими
спутниками и растопчем их... как я только что сделала.
     Сердце мое замерло: в глубине глаз Руфи  в  ответ  на  призыв  Норалы
появилась гневная тень; глаза ее становились такими же, как глаза  Норалы.
И наконец в лица Руфи на на смотрел двойник Норалы!
     Белые руки женщины обняли девушку, великолепная голова  склонилась  к
ней, огненные пряди смешались с нежными каштановыми завитками.
     - Сестра! - прошептала Норала. - Маленькая сестра! Эти люди  будут  с
тобой, пока ты этого хочешь. Можешь поступить с ними  по  своему  желанию.
Если хочешь, они уйдут в свой мир, и я прикажу проводить их к выходу.
     - Но  мы  с  тобой,  маленькая  сестра,  будем   жить   вместе...   в
обширности... этого мира. Разве не так?
     Не задумываясь, не оглядываясь на нас  троих:  возлюбленного,  брата,
старого друга, - Руфь прижалась к ней, положила голову ей  на  девственную
грудь.
     - Будет так! - ответила она. - Сестра, будет так  Норала,  я  устала,
хватит с меня людей.
     Экстаз нежности, пламя неземного восторга вспыхнуло  на  удивительном
лице женщины. Голодно, вызывающе прижала она  к  себе  девушку;  звезды  в
небесах ее глаз светили мягко, ласково.
     - Руфь! - воскликнул Дрейк и подскочил к ним. Она не обратила на него
внимание; и в тот же момент его прыжок был остановлен,  Дрейка  развернуло
спиной к ним.
     - Подождите! - крикнул Вентнор, хватая  его  за  руку.  -  Подождите.
Сейчас бесполезно.
     В голосе его звучало понимание, сочувствие; он беспокойно смотрел  на
сестру и эту удивительную женщину, обнимавшую ее.
     - Ждать! - воскликнул Дрейк. - Ждать! Дьявол! Проклятая ведьма крадет
ее у нас!
     Он снова бросился вперед; отскочил, будто от  удара  невидимой  руки;
упал на нас, Вентнор схватил его и удержал. И в  это  время  металлическое
чудовище, на котором мы двигались остановилось. По нему пробежала дрожь.
     Нас подняло. Между нами и женщиной и  девушкой  появилась  щель,  она
расширилась. Норала воздвигла между собой и нами барьер.


     Щель становилась все шире. Теперь Руфь была будто в другом мире.  Нас
с ней соединял только голос.
     Мы поднимались все выше, стояли строем на плоской поверхности  башни;
в пятидесяти футах от нас на такой  же  площадке  стояли  Норала  и  Руфь,
сплетя руки. Они смотрели в сторону дома.
     К нам приблизилась змея,  исчезла  под  нами,  слившись  с  ожидающим
чудовищем.
     Чудовище медленно начало двигаться, спокойно  покатилось  к  проходу,
проделанному в скалах. На нас упала тень скал. Мы, как  один,  оглянулись,
увидели голубую фигуру с черным пятном на груди.
     И тут же скалы скрыли ее. Мы двигались  по  ущелью,  через  каньон  и
туннель, все молчали. Дрейк с ненавистью смотрел на Норалу.  Вентнор  тоже
смотрел на  нее  -  с  загадочным  сочувствием.  Мы  миновали  ущелье,  на
мгновенье остановились на краю зеленого леса.
     И тут, как будто с неизмеримо далекого расстояния, послышался  слабый
размеренный  гул,  будто  удары   бесчисленных   приглушенных   барабанов.
Существо, на котором мы ехали, вздрогнуло. Звук замер. Дрожь прекратилась,
существо равномерно,  без  усилий  двинулось  сквозь  деревья;  но  теперь
двигалось оно не так быстро, как подгоняемое гневом Норалы.
     Вентнор зашевелился, нарушил молчание. Я увидел, как он похудел,  как
заострилось его лицо; стало почти неземным; очищенное страданием и, пришло
мне в голову, каким-то странным знанием.
     - Бесполезно, Дрейк, - сонно сказал он. - Теперь все в руках богов. И
не знаю, боги ли это людей или... металла.
     - Но вот что я знаю: равновесие будет нарушено. Если в нашу  сторону,
Руфь вернется к нам.  А  если  в  другую  строну  -  нам  тоже  не  о  чем
беспокоиться. Потому что с человечеством будет покончено!
     - Мартин! О чем это вы?
     - Это кризис, - ответил он. - Мы ничего  не  можем  сделать,  Гудвин,
ничего. То, что будет, зависит только от судьбы.
     Снова послышались отдаленные раскаты -  на  этот  раз  громче.  Снова
существо вздрогнуло.
     -  Барабаны,  -  прошептал  Вентнор.  -  Барабаны  судьбы.  Что   они
предвещают? Новое рождение Земли и уход  человека?  Новое  дитя,  которому
будет  отдано  господство  -  нет,  кому  оно  уже  отдано?  Или  барабаны
предвещают конец... их?
     Барабанный бой  снова  стих.  Теперь  слышался  только  шум  падающих
деревьев под шагами существа. Норала стояла неподвижно; так же  неподвижна
была Руфь.
     - Мартин - снова воскликнул я, испытывая страшное сомнение. - Мартин,
о чем вы говорите?
     - Откуда... они... пришли? - Голос его звучал ясно и спокойно,  глаза
под красным шрамом были чистыми и спокойными. -  Откуда  они  пришли,  эти
существа, что несут нас? Что пронеслись над городом  Черкиса,  как  ангелы
смерти? Рождены  ли  они  Землей...  как  мы?  Или  они  приемные  дети...
подброшены с далеких звезд?
     - Эти существа, которые во множестве все равно являются одним? Откуда
они взялись? Кто они?
     Он взглянул на кубы, на которых мы стояли; в ответ на  него  смотрело
множество глаз, загадочно, будто они слышат и понимают.
     - Я не забыл, - сказал Вентнор. - Не забыл, что видел, плавая  атомом
во внешнем космосе. Мне  кажется,  я  говорил  вам,  говорил  с  огромными
усилиями; губы были в вечности от меня, атома, стремившегося раскрыть их.
     - Были... три... видения, откровения... не знаю, как  их  назвать.  И
хотя все они казались мне реальными, только одно, я думаю, истинно; а  еще
одно может быть истинно, а может, и нет.


     Раскаты барабанов послышались яснее, они звучали зловеще. Поднялись в
крещендо; резко смолкли. Я видел, как Норала подняла голову, прислушалась.
     - Я видел мир, обширный мир, Гудвин, ровно летящий в пространстве. Не
шар,  планета  из  множества   фасет,   гладких,   словно   отполированных
поверхностей;  огромный  голубой,  слабо  светящийся  драгоценный  камень;
кристаллический  мир,  вырубленный  из  эфира.  Геометрическое   выражение
Великой  Первопричины,  Бога,  если  хотите,  ставшее  материальным.   Мир
безвоздушный, безводный, бессолнечный.
     - Казалось, я приближаюсь к  нему.  И  тут  я  увидел,  что  все  его
поверхности   покрыты   рисунком   гигантским    симметричным    чертежом;
математическими  иероглифами.  В  них  прочитывались  немыслимые  расчеты,
формулы  переплетающихся  вселенных,  арифметические  прогрессии  звездных
армий, таблицы движений солнц. В этих рисунках  была  ужасающая  гармония,
как будто все законы мира: от тех, что управляют атомом, до тех,  которыми
руководствуется космос,  -  все  они  были  наконец  разрешены  и  сведены
воедино.
     -  Этот  фасеточный  мир  в  своей  мозаике  подводил  итог   ошибкам
бесконечности.
     - Рисованные символы постоянно меняли форму. Я подлетела  ближе:  эти
рисунки были живыми. Это было бесконечное количество... существ!
     И он указал на существо, которое несло нас.
     - Я отлетел назад, посмотрел на эту планету издалека.  И  тут  мне  в
голову пришла фантастическая мысль - фантастическая, конечно, но  я  знал,
что в ней есть  зерно  правды.  -  Теперь  он  говорил  виновато.  -  Этот
драгоценный мир управляется неким математическим богом, ведущим его сквозь
пространство, забавляющимся  арифметическими  ошибками  другого  божества,
противоположного математическому, божества случая, в сущности Бога  нас  и
всего того, что мы зовем жизнью.
     - У него не было цели: он ничего не должен был  преобразовывать;  ему
не нужно было исправлять неточности Другого. И только время от времени  он
отмечал разницу между  достойным  сожаления  беспорядком  других  миров  и
безупречно упорядоченным и  аккуратным  своим  храмом  и  его  аккуратными
служителями.
     - Этот странствующий демиург сверхгеометрии несется в пространстве на
своем абсолютно совершенном мире; он хозяин всех небесных механизмов;  его
народ не зависит от сложного химизма и механизмов равновесия,  от  которых
зависит наша жизнь; ему не нужны  ни  воздух,  ни  вода,  он  не  обращает
внимания ни на жару, ни на холод;  он  питается  магнетизмом  межзвездного
пространства и  время  от  времени  задерживается,  чтобы  воспользоваться
энергией большого солнца.
     Я почувствовал глубокое изумление. Возможно, это фантазия.  Но  тогда
откуда у него эта последняя мысль? Он не  видел,  как  мы,  оргию  в  зале
конусов, не видел, как металлическое чудовище питается солнцем.
     - Видение мира исчезло, - продолжал  Вентнор.  -  Я  увидел  обширные
пещеры,   полные   металлическими   существами;   они   работали,   росли,
размножались. В пещерах нашей Земли - плоды неведомого лона? Не знаю.
     - Но в этих пещерах, при свете бесчисленного количества  разноцветных
шаров, - я снова ощутил дрожь изумления, - они росли. Мне пришло в голову,
что они стремятся к солнечному свету, на поверхность. Они вырвались -  под
желтый блистающий солнечный свет. Наш? Не знаю. И это видение миновало.
     Голос его стал глубже.
     - И потом пришло третье видение. Я увидел нашу Землю. Я знал, Гудвин,
знал неоспоримо,  безошибочно,  что  это  наша  Земля.  о  ее  холмы  были
сровнены, горы уничтожены, превращены в холодные полированные поверхности,
геометрические, упорядоченные.
     - Моря превратились в геометрические водоемы, как огромные  изумруды,
сверкающие в хрустальных берегах.  Полярный  лед  обточен.  И  на  плоских
равнинах появились иероглифы фасеточного мира. И на всей Земле, Гудвин, ни
одного растения, ни одного города и ни одного человека. Вся Земля, которая
была нашей, теперь принадлежала... им.
     - Видения! - произнес Вентнор. -  Не  думайте,  что  я  полностью  их
принял. Частично правда, частично иллюзия - ослепленный мозг  пытается  из
света и тени построить доступную пониманию картину.
     - И все же - какая-то правда в этих видениях есть. Какая  именно,  не
знаю. Но  знаю  одно:  последнее  видение  показывало  картину  того,  чем
закончится начинающееся сейчас, в это мгновение.
     Перед моими глазами вспыхнула  картина:  город,  окруженный  стенами,
заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители,
растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина.
     И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе - все города
людей, его сады и рощи - поля и леса Земли, а  исчезнувший  народ  Черкиса
превратился во все человечество.
     - Но, Мартин, - я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым  ужасом,
- ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно
воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа;  о  том,  что  ими
правят те же законы, что и нами, и  если  они  их  нарушат,  то  погибнут.
Надежда, обещание, что они не будут победителями.
     - Помню, - ответил он, - но не очень ясно. Что-то было. Какая-то тень
падала на них, какая-то  угроза.  Тень,  рожденная  наши  миром,  какой-то
грозивший им дух самой Земли.
     - Не могу вспомнить это уходит от меня. Но  то,  что  помню,  говорит
мне: эти барабаны звучат не для нас.


     И как будто слова его послужили сигналом, снова раздались  звуки,  но
больше не приглушенные и слабые. Они ревели; казалось, они  проносятся  по
воздуху и обрушиваются на нас они отбивали нам в уши громовую дробь, будто
титаны барабанили по перекрытым пещерам стволами деревьев.
     Дробь не смолкала; она  становилась  громче,  яростнее;  она  звучала
вызывающе  и  оглушительно.  Чудовище  под  нами  снова  начало   дрожать,
ритмично, в такт бьющим барабанам.
     Я видел, как  резко  распрямилась  Норала;  постояла,  прислушиваясь.
Дрожь подо мной усилилась, стала лихорадочной.
     - Барабаны? - произнес Дрейк. - Это не барабаны.  Как  артиллерийская
канонада. Как десятки Марн, десятки Верденов. Но  откуда  здесь  возьмется
артиллерия?
     - Барабаны, - прошептал Вентнор. - Это барабаны. Барабаны судьбы.
     Рев становился все громче. Превратился в ритмичную канонаду. Существо
остановилось. Башня, на которой находились  Норала  и  Руфь,  наклонилась,
перегнулась через разделявшую нас щель, коснулась нашей башни.
     Орала и Руфь были приподняты и быстро опустились рядом с нами.
     Послышался громкий резкий вой,  гораздо  громче,  чем  раньше.  Земля
дрогнула, как в землетрясении; мы оказались в  центре  водоворота;  быстро
опустились.
     Существо  раскололось  надвое.  Перед  нами   вздымалась   гигантская
ступенчатая пирамида, немного меньше той, что  построил  Хеопс  и  которая
отбрасывает свою тень  на  святой  Нил.  В  нее  устремлялись  десятки  за
десятками металлических существ,  сливались  с  нею.  Пирамида  качнулась,
двинулась от нас.
     Послышался звонкий гневный золотой крик Норалы.
     Пирамида остановилась, она колебалась; казалось, она вернется. Но тут
послышалось  крещендо  барабанной   дроби,   безапелляционное,   властное.
Пирамида устремилась вперед, снося на ходу  деревья  широкой,  в  полмили,
полосой.
     Серые глаза Норалы широко раскрылись, в них было  крайнее  удивление,
ошеломление. Норала на мгновение покачнулась. Потом из  ее  горло  полился
поток звуков.
     Под нами подпрыгнуло то, что осталось от существа, понеслось  вперед.
Развевались пламенные волосы Норалы; вокруг ее молочно-перламутрового тела
- и вокруг Руфи - начал образовываться сверкающий нимб.
     На расстоянии я увидел сапфировую искру:  дом  Норалы.  Стремительная
пирамида была теперь недалеко от него, и мне пришло в голову, что  в  этой
огромной  фигуре  не  было  ни  шаров,  ни  меньших  пирамид.  А   в   том
уменьшившемся чудовище, что несло нас, кроме нескольких дрожащих кубов, на
которых мы стояли, кубов не было, только шары и пирамиды.
     Сапфировая  искра  превратилась  в  блестящий  шар.   Мы   продолжали
настигать большую пирамиду.  И  ни  на  мгновение  Норала  не  переставала
испускать поток звуков, и не прекращался оглушительный вой.
     Сапфировый шарик вырос, сталь большой сферой.  Пирамида,  которую  мы
пытались настигнуть, перестроилась  в  огромный  столб;  основание  столба
вырастило подпорки; и вот чудовище на этих подпорках переступило через дом
Норалы.
     Вот синий купол совсем рядом, вот он  уже  под  нами.  Нас  осторожно
спустили, поставили перед  входом.  Я  посмотрел  на  сооружение,  которое
принесло нас.
     Я был прав: оно  состояло  только  их  шаров  и  пирамид;  невероятно
гротескной фигурой нависло оно над нами.
     И повсюду в нем видно было стремительное  движение;  отдельные  части
его непрерывно перемещались. И вот оно исчезло  в  тумане,  последовав  за
большой пирамидой.
     На лице Норалы было  отчаяние,  неуверенность,  что-то  необыкновенно
жалкое.
     - Я боюсь! - услышал я ее шепот.
     Она крепче обняла дремлющую Руфь; знаком  пригласила  нас  войти.  Мы
молча вошли в дом; она - за нами в сопровождении трех больших шаров и двух
пирамид.
     У груды шелков она остановилась. Девушка доверчиво взглянула на нее.
     - Я боюсь! - снова прошептала Норала. - Боюсь... за тебя!
     Она нежно глядела на девушку, мягко и  трепетно  сияли  галактики  ее
глаз.
     - Я боюсь, маленькая сестра, - прошептала она в третий раз. -  Ты  не
можешь, как я, пройти  в  огне.  -  Она  помолчала.  -  Отдыхай  до  моего
возвращения. Эти останутся с тобой. Они будут тебя охранять и слушаться.
     Она сделала знак пяти фигурам. Они выстроились  вокруг  Руфи.  Норала
поцеловала девушку в глаза.
     - Спи до моего возвращения, - прошептала она.
     И, не взглянув на  нас  троих,  вышла  из  комнаты.  Я  услышал  вой,
затихающий на расстоянии.
     Шары и пирамиды смотрели на нас, охраняя  груду  шелков,  на  которой
спала Руфь - как околдованная принцесса.
     На голубой шар обрушивались звуки барабанов.
     Барабаны судьбы!
     Барабаны судьбы!
     Означает ли их бой конец человечества?



                              28. БЕЗУМИЕ РУФИ

     Долго  стояли  мы  молча,  в   полутемной   комнате,   прислушиваясь,
погруженные в свои мысли. Громовая барабанная дробь  продолжалась;  иногда
они  отступала,  и  тогда  слышался  стук  тысяч  пулеметов,  удары  тысяч
клепальщиков, одновременно ударяющих по  тысячам  металлических  корпусов;
иногда гром стихал, сменяясь треском,  будто  метеоры  ударялись  в  полую
сталь.
     Но барабанный бой оставался  все  время,  ритмичный,  громовой.  Руфь
спокойно спала, положив голову на руку;  две  большие  пирамиды  бдительно
стояли по обе стороны от нее; один шар застыл у ее ног, другой - у головы,
а третий расположился между нами и ею; и все бдительно смотрели на нас.
     Что там происходит,  на  краю  каньона,  за  воротами  в  утесах,  за
завесой, в пропасти  металлического  чудовища?  Какое  сообщение  передают
барабаны? О чем повествуют их громовые руны?
     Вентнор прошел мимо шара-часового, склонился  к  спящей  девушке.  Ни
шар, ни пирамиды не  шевельнулись;  продолжали  следить;  этот  их  взгляд
ощущался как что-то осязаемое. Вентнор прислушался  к  биению  ее  сердца,
взял  ее  за  руку,  проверил  пульс.  Перевел  дыхание,   распрямился   и
успокаивающе кивнул.
     Дрейк неожиданно повернулся и прошел  к  выходу;  на  его  лице  ясно
отразилось напряжение и тревога.
     -  Ходил  взглянуть  на  пони,  -  сказал  он,  вернувшись.  -  Он  в
безопасности. Я боялся, что он убежал. Темнеет. В каньоне  и  над  долиной
яркий свет.
     Вентнор миновал шар, присоединился к нам.
     Голубой дом дрогнул от взрыва звуков. Руфь пошевелилась; свела брови;
руки  ее  сжались.  Шар,  стоявший  перед  нами,  повернулся  вокруг  оси,
скользнул к шару у ее головы, потом к шару у ее ног - как будто пошептался
с ними. Руфь застонала, тело ее согнулось, неподвижно  застыло.  Глаза  ее
открылись; она смотрела на нас,  как  на  какое-то  ужасное  видение;  мне
показалось, что она смотрит чужими глазами, в ее глазах  отражались  чужие
страдания.
     Шары у ее ног и головы повернулись, метнулись  к  третьему  шару.  На
лице Вентнора я увидел выражение жалости -  и  огромное  облегчение.  И  с
удивлением понял, что страдания Руфи - а она явно страдала  -  вызывают  у
него радость. Он заговорил, и я понял почему.
     - Норала! - прошептал он. - Она смотрит глазами Норалы, чувствует  то
же, что Норала. Там что-то неладно... с ними... Если бы мы могли  оставить
Руфь, только взглянуть...
     Руфь вскочила на ноги, закричала -  золотой  звучный  призыв,  как  у
Норалы.  Мгновенно  обе  пирамиды  раскрылись,  стали  двумя   сверкающими
звездами, окружили ее своим сиянием. На их верхних лучах я увидел овалы  -
они угрожающе блестели.
     Девушка взглянула на нас, овалы заблестели еще  ярче,  молнии  готовы
были сорваться с них.
     - Руфь! - негромко позвал Вентнор.
     Тень смягчила невыносимую жесткую яркость ее карих глаз. Что-то в них
стремилось вырваться на поверхность, как тонущий человек.
     Ушло в глубину, лицо приняло выражение ужасного горя; отчаяние  души,
поверившей во что-то и обманутой.
     На нас смотрела обнаженная душа, лишившаяся надежды и ужасная.
     Руфь снова отчаянно закричала.  Центральный  шар  устремился  к  ней,
поднял ее себе на спину, скользнул к выходу. Она стояла на нем,  как  юная
Победа, Победа, глядящая в  лицо  поражению;  стояла  на  загадочном  шаре
голыми стройными ногами, одна грудь  обнажена,  руки  подняты,  девственно
архаичная, ничего не было в ней от той Руфи, что мы знали.
     - Руфь! - закричал Дрейк. Отчаяние, такое же сильное, как  у  нее  на
лице, звучало в его голосе. Он встал перед шаром, преградил ему дорогу.
     На мгновение существо остановилось,  и  в  это  мгновение  прорвалась
человеческая душа девушки.
     - Нет! - закричала она. - Нет!
     Дикий зов испустили побелевшие губы, он звучал неуверенно, запинаясь,
будто сама посылавшая его сомневалась в нем. Звезды  закрылись.  Три  шара
повернулись - недоумевающе,  смущенно.  Руфь  снова  крикнула,  звучно,  с
перерывами. Ее приподняли, опустили на пол.
     Мгновение пирамиды и шары вращались вокруг нее - затем устремились  к
выходу.
     Руфь с всхлипыванием качнулась им вслед. Как  будто  притянутая,  она
подбежала  к  выходу,  выбежала  наружу.  Мы  бросились  за  ней.  Впереди
сверкнуло ее белое тело, она бежала  к  пропасти.  Бежала  как  легконогая
Атланта. Далеко позади  нас  остался  голубой  дом,  приближался  туманный
барьер, когда последним отчаянным усилием Дрейк поравнялся с ней и схватил
ее. Они упали и покатились по ровной дороге. Руфь билась молча,  кусалась,
царапалась, пыталась освободиться.
     - Быстрее! - крикнул Вентнор, протягивая мне руку. - Отрежьте  рукав.
Быстрее!
     Ни о чем не спрашивая, я достал нож и отрезал рукав у плеча.  Вентнор
выхватил его у меня, склонился к Руфи; быстро сунул скомканный рукав ей  в
рот, прочно привязал.
     - Держите ее! - приказал  он  Дрейку  и  сам  с  облегченным  вздохом
распрямился. Глаза девушки, полные ненависти, устремились к нему.
     - Отрежьте другой рукав, - сказал он, и, когда я  это  сделал,  снова
наклонился, прижал Руфь коленом, перевернул и связал ей  руки  за  спиной.
Она перестала сопротивляться; он снова осторожно повернул ее,  положил  на
спину.
     - Держите ее ноги. - Он кивнул Дрейку, который сжал стройные  лодыжки
сильными пальцами.


     Она лежала, беспомощная, не  в  состоянии  шевельнуть  ни  рукой,  ни
ногой.
     - Слишком мало Руфи и слишком много Норалы, - сказал  Вентнор,  глядя
на меня. - Если бы она закричала.  Могла  бы  вызвать  целое  войско  этих
существ и сжечь нас. И сделала бы это - если бы  догадалась.  Вы  ведь  не
думаете, что это Руфь?
     Он указал на бледное лицо, на  глаза,  в  которых  сверкало  холодное
пламя.
     - Нет! - Вентнор схватил Дрейка за плечо, отбросил на десяток  футов.
- Черт возьми, Дрейк, неужели вы не поняли?
     Потому что глаза Руфи вдруг смягчились;  она  жалобно  посмотрела  на
Дрейка, и он расслабил ей лодыжки, наклонился, собираясь достать кляп  изо
рта.
     -  Ваш  револьвер,  -  прошептал  мне  Вентнор;  прежде  чем  я  смог
пошевельнуться, он выхватил мой пистолет из кобуры и направил на Дрейка.
     - Дрейк, - сказал он, - оставайтесь на месте. Если сделаете еще шаг к
ней, я вас застрелю. Клянусь Господом, застрелю!
     Дрейк колебался, на лице его было выражение недоверчивого  изумления;
я сам негодовал из-за действий Вентнора.
     - Но ей больно, - сказал Дрейк.  Глаза  Руфи  по-прежнему  жалобно  и
просительно были устремлены на него.
     - Больно! - воскликнул Вентнор. - Слушай, парень, она моя  сестра!  Я
знаю, что делаю. Разве вы не видите? Не видите, как мало от  Руфи  в  этом
теле, как мало от девушки, которую вы любите? Не знаю, откуда,  но  твердо
знаю. Дрейк, вы забыли, как Норала обманула Черкиса? Я хочу  вернуть  свою
сестру. Я помогаю ей вернуться. Я знаю, что делаю. Посмотрите на нее!
     Мы посмотрели. В лице, которое смотрело на Вентнора, не  было  ничего
от Руфи, как он и  сказал.  Холодный,  страшный  гнев,  с  которым  Норала
смотрела на Черкиса, когда он висел над своим  гибнущим  городом.  Но  тут
произошло быстрое изменение - словно разгладились волны на ветреном озере.
     Перед нами снова было лицо Руфи -  только  Руфи;  и  глаза  тоже  ее,
умоляющие, жалобные.
     - Руфь! - воскликнул Вентнор. - Пока ты нас слышишь - прав ли я?
     Руфь энергично кивнула; снова исчезла, ушла.
     - Видите? - мрачно повернулся он к нам.
     Столб света упал на завесу, почти пронзил ее. До нас донеслась лавина
звуков. Но до нас звуки все же доносились приглушенно. Конечно, подумал я,
завеса.
     И  смутно  удивился.  Ведь  основная  цель   завесы   -   удерживать,
концентрировать магнитный поток. Задержка звука - случайный результат,  не
имеет отношения к истинному назначению завесы; ведь звук - это всего  лишь
колебания воздуха.  Нет,  конечно,  это  вторичный  эффект.  Металлические
существа так же равнодушны к шуму, как к жаре или холоду...
     - Мы должны взглянуть, - прервал мои мысли  Вентнор.  -  Надо  пройти
завесу и посмотреть, что происходит. Победа  или  поражение  -  мы  должны
знать.
     - Отрежьте свои рукава, как я, -  сказал  он  Дрейку.  Перевяжите  ей
ноги. Мы понесем ее.
     Это было быстро сделано. Легкое тело Руфи висело между  ее  братом  и
возлюбленным. Мы быстро миновали туман, осторожно  продвигались  вперед  в
мертвой тишине.
     Вышли из тумана и тут же отшатнулись от хаоса света и грохота.
     Вентнор и Дрейк опустили Руфь, мы  стояли,  ослепленные,  оглушенные,
пытаясь прийти в себя. Руфь дергалась, извивалась, пыталась продвинуться к
краю. Вентнор подошел к ней, прижал.


     На  коленях,  таща  Руфь,  мы  ползли  вперед;  остановились,   когда
поредевший  туман,  по-прежнему  скрывая  нас,   позволил   взглянуть   не
нестерпимую яркость, заполнявшую пропасть;  туман  чуть  приглушал  ее,  и
потому мы могли вынести этот свет.
     Я всмотрелся: мышцы и нервы парализовало благоговением и  страхом.  Я
чувствовал  себя,  как  человек,  стоящий  вблизи  боевых  отрядов  звезд,
свидетель смертных мук вселенных; как  пронесенный  через  пространство  и
повисший над извивами туманности Андромеды, глядя, как  она  в  страданиях
рождает солнца.
     Нет подходящего образа, нет гиперболы - в  окруженной  горами  долине
была живая борющаяся сила, родственная той,  что  живет  в  туманностях  и
звездах; космический дух,  преодолевший  все  измерения  и  стремящийся  в
бесконечность; разумная эманация самой бесконечности.
     И голос ее был неземным. Она использовала земную оболочку для  своего
грома, своего звона - как в большой раковине можно услышать  рев  и  шепот
океана, так и здесь,  гремящая  раковина  пропасти  отражала  голоса  того
беспредельного моря, что омывает берега бесчисленных звезд.
     Я видел перед собой могучий водоворот  во  много  миль  шириной.  Его
волнами были мощные свечения; он был покрыт пеной молний, прошит бродячими
туманами раскаленного пламени, пробит остриями живого света.  Он  ритмично
выбрасывал огненную пену высоко к небу.
     Над  ним  небо  сверкало,  словно  щит  в  руках  гневного  бога.  Из
водоворота  вздымалась  гора,  горящий  левиафан  светло-синего   металла,
погруженный в лаву  невероятного  вулкана;  огромная  металлическая  дуга,
пересекающая огненное наводнение.
     А барабанная дробь, которую мы слышали, ревущие ураганы  взрывающихся
звезд - это падение радужных вершин,  разряды  молний,  ритмические  удары
огненных лучей о  сверкающую  гору,  которая  от  этих  ударов  дрожала  и
покачивалась.
     Дрожащая гора, сражающийся левиафан - это был Город!
     Само металлическое чудовище, охраняемое своими легионами,  отбивалось
от других своих же легионов, отделившихся от него и в то же время  так  же
принадлежавших ему, как клетки принадлежат телу.
     Металлическое чудовище сражалось... с самим собой.
     Когда я впервые его увидел, чудовищное тело было в  мили  высотой;  в
нем находилось большое сердце конусов, что извлекали  магнитный  поток  из
нашего солнца; в нем другие конусы, меньшие,  в  нем  мастерские,  родовые
покои и другие многочисленные загадки, которых мы не видели и о которых не
могли и догадаться. Теперь это тело уменьшилось на целую четверть.
     Двойной линией вдоль основания горы стояли сотни огромных фигур.
     Угловатые, в их очертаниях не было  ни  одной  вершины  пирамиды,  ни
одной дуги шара, огромные, вздымались  они  ввысь.  На  верху  этих  фигур
огромные  массы  в  форме  молотов,  как  те  металлические  кулаки,   что
обрушились на стены города Черкиса;  но  по  сравнению  с  ними  как  лапа
динозавра с рукой человека.
     И  фигуры  эти  были  живые  и  изменяющиеся;  они  били  гигантскими
булавами, размахивали ими из стороны в сторону, как  будто  поддерживающие
их столбы - огромные вертикально поставленные поршни.


     За ними стоял второй ряд, такой же прямоугольный и высокий.  От  него
отделялись десятки рук-балок.  Этот  ряд  был  густо  усажен  пламенеющими
крестообразными фигурами. Раскрывшиеся  кубы  гневно  сверкали  красным  и
дымчато-желтым. Их щупальца вздымали множество огромных щитов, как те, что
окружали помещение с конусами.
     И когда ударяли молоты, над их  согнутыми  головами  кресты  посылали
потоки алых молний. Из  углублений  щитов  вылетали  языки  ослепительного
пламени. Огненными канатами они связывали те  существа,  по  которым  били
молнии, в которые устремлялись алые молнии.
     Теперь я видел и фигуры нападающих. Гротескные, с иглами  и  клыками,
пиками и рогами,  шишками  и  кирасами;  фантастически  угловатые,  словно
рогатые боги яванцев, они шли навстречу башням, которые били их  молотами,
жгли молниями.
     И  были  они   такими   же   огромными,   такими   же   непредставимо
фантастическими в десятках своих меняющихся обличий.
     Более  чем  на  милю  от  поникшего  Города  пространство   занимали,
выстроившись, как небоскребы, мощные  многоногие  башни.  На  их  вершинах
вращались гигантские колеса. Из центра этих  колес  вырывались  сверкающие
молнии, множество копий фиолетового цвета. И свет их не  был  непрерывным;
вспышки следовали за вспышками, и каждая устремлялась вслед за предыдущей.
     Именно их удары и порождали  барабанную  дробь.  Они  били  в  стены,
стекая с них потоками огня. Словно перед падением они пробивали  стену,  и
она истекала огненной кровью.
     С грохотом множества батарей молоты обрушивались на  нападающих.  Под
их ударами шары и пирамиды  разлетались  на  тысячи  осколков,  взрывались
лазурным и фиолетовым пламенем, радужными многоцветными огнями.
     Молоты тоже раскалывались, отлетали, превращались в потоки  желтых  и
алых метеоров. Но место расколовшихся  кубов  тут  же  занимали  новые.  И
всегда, стоило только  свалиться  рогатой  клыкастой  фигуре,  распасться,
исчезнуть, тут же поднималась другая, такая же огромная  и  страшная,  она
начинала метать молнии, рвать своими колоссальными иглами  и  крючковатыми
челюстями, колотить огромными кулаками, подобными  кулакам  металлического
Атласа.
     Сражающиеся   фигуры   раскачивались,   отступали   и    надвигались,
спотыкались  и  падали,  и  корпус  всего  чудовища   тоже   раскачивался,
придвигался или отдалялся, и это ужасное движение вместе с  потоком  света
вызывало головокружение.
     Из вращающихся колес непрерывно стремился поток молний,  падая  и  на
башнеобразные фигуры, и  на  стену  Города.  Раздался  пронзительный  вой,
неземной тонкий вопль. У оснований защитников вспыхнул  нестерпимый  свет,
подобный тому, что предвещал появление летающего существа у дома Норалы.
     Но в этом свете не  было  сапфирового  сияния,  он  был  цвета  охры,
пронизанный  зеленью.  Но  все  же  это  было  следствие  той   же   самой
необъяснимой силы: из тысяч таких огней появились гигантские прямоугольные
столбы; огромные снаряды вылетели из  пламенных  пастей  скрытых  в  земле
титанических мортир.
     Они взметнулись высоко, повернули и устремились на метателей  молний.
Под их ударами эти химеры пошатнулись; я видел, как живые снаряды и  живые
цели сплавляются, превращаясь в поток молний.
     Но не все. В рядах рогатых гигантов появились бреши,  но  их  тут  же
заполняли  шары  и  пирамиды,  отделявшиеся  от   колоссального   корпуса.
Непрерывным, нескончаемым потоком летели снаряды; и  столь  же  непрерывно
снова возникали нападающие.
     Но вот из рядов  нападающих  вырвались  вперед  бесчисленные  рогатые
драконы,  огромные  цилиндры,  усаженные  пирамидами.  Они  шли  навстречу
снарядам, нацеливались на них.
     Ощетинившийся  дракон  и  бьющий   молотом   столб   сталкивались   и
сплавлялись в невыносимой вспышке. Падали кубы, шары, пирамиды,  некоторые
раскрывались наполовину, другие полностью, в дожде дисков, звезд, огромных
пламенных крестов; в буре немыслимых снарядов.
     Теперь я увидел, что в Городе - в самом теле металлического  чудовища
- идет такая же колоссальная схватка,  что  и  снаружи.  Оттуда  доносился
глубокий вулканический рев. С вершины срывались огни,  каскады  и  фонтаны
обезумевших существ, сражавшихся друг с другом,  раскачивались  на  краях,
падали; на фоне пылающего неба отражались силуэты борющихся химер.
     Вой становился все сильнее. Из-за испускающих  лучи  башен  появилось
войско шаров. Они летели как  тысячи  бледно-лазурных  металлических  лун;
боевые луны летели метеорным  потоком,  размахивая  знаменами  фиолетового
пламени. Поднялись высоко, на мили и оттуда упали на спину чудовища.
     Навстречу им поднялись огромные колонны из кубов, они разбивали шары,
сбрасывали  их  вниз.  Сотни,  разбитые,  падали,  но  тысячи   продолжали
нападение. Я видел, как они прилипают  к  столбам,  колонны  переплетенных
кубов и шаров сжимали друг друга, как гигантские змеи, а вдоль их завитков
раскрытие диски и кресты бросали друг в друга ятаганы молний.
     В стене Города появилась светящаяся трещина; она прошла с вершины  до
подножия; расширилась в брешь, из которой полился  поток  света.  Из  щели
устремился водопад рогатых шаров в тысячу футов высотой.
     Но лился он только мгновение. Щель закрылась, зажав оставшиеся шары в
колоссальных  тисках.  И  раздавила  их.  В  общем  шуме  ясно  послышался
ужасающий рев.
     Из сомкнувшихся тисков лился поток осколков; они сверкали,  искрились
- и умирали. И снова в стене нет ни следа щели.
     Ураган огненных копий ударил в  стену.  Под  его  напором  откололась
часть живого утеса в милю шириной;  обрушилась,  как  лавина.  Ее  падение
открыло огромные пространства, большие помещения и  залы,  полные  боевыми
молниями; оттуда долетал рев, громовые удары. И тут же вся эта поверхность
закрылась металлическими кубами. Стена снова стала сплошной.
     Я оторвал ошеломленный взгляд от Города, посмотрел на долину.  Всюду:
в башнях, в переплетенных кольцах, в бесчисленных формах и  комбинациях  -
сражались металлические существа. На  колонны  обрушивались  металлические
волны и отбрасывались назад; над сумятицей  и  безумием  схватки  взлетали
металлические кометы.
     И всюду: на юге и севере, на  западе  и  востоке  -  на  всей  долине
металлическое чудовище под пламенными знаменами, под бурей молний  убивало
себя.
     Корпус Города наклонился; качнулся к нам. Прежде  чем  он  закрыл  от
наших глаз пропасть, я увидел, что хрустальные мосты через гагатовую  реку
исчезли, чудесные драгоценные ленты на ее берегах разбиты.
     Все ближе наклонялся Город.
     Я ощупью отыскал бинокль, взглянул в него. И увидел,  что  там,  куда
падали   молнии,   металлические   кубы   гибли,   чернели,    становились
безжизненными, тусклыми; сверкание маленьких глаз исчезало;  металлические
корпуса раскалывались.
     Все ближе к городу подходило чудовище; я с дрожью опустил бинокль, не
мог смотреть больше.
     Падали рогатые фигуры, сражавшиеся с башнями. Снова встали, собрались
для нового удара. Но тут Город приблизился еще больше, закрыл от меня поле
битвы.
     Я снова поднял бинокль. Благодаря ему металлический утес приблизился,
оказался всего в пятидесяти футах, и я увидел, что крошечные глазки больше
не светятся озорно или зло, они безумны.
     Все ближе подбиралось чудовище.
     На удалении в тысячу футов оно остановилось, собралось. И с ревом вся
сторона, обращенная к нам, скользнула на дно долины.



                              29. ГИБЕЛЬ НОРАЛЫ

     Упавшая масса достигала сотен футов в толщину. Кто знает, какие залы,
полные чудес, помещались в ней? Да, тысячи футов было в  ней,  потому  что
обломки  поднялись  чуть  не  до  края  карниза,  на  котором  мы  лежали.
Гигантский вал образовали тускнеющие остатки тел металлических существ.
     Мы увидели тысячи пустот, тысячи помещений.  Потом  снова  послышался
громовой рев - перед нами открылся кратер с конусами.
     Я увидел их в разрыве,  они  безмятежно  теснились  вокруг  стройного
устремленного к звездам столба. Казалось, дождь молний их не тревожит.  Но
кольцо щитов по краям кратера исчезло.
     Вентнор выхватил у меня из рук бинокль, долго держал его у глаз.
     Потом вернул мне.
     - Смотрите!
     В бинокль открывшийся огромный зал казался всего в  нескольких  ярдах
от нас. Он был заполнен изменчивым пламенем.  У  остатков  стен  сражались
толпы металлических существ. Но вокруг конусов оставалась свободная  зона,
и туда никто не входил.
     В этом поясе, в этом сияющем святилище, были только три фигуры.  Одна
- удивительный диск с огненным сердцем,  который  я  назвал  металлическим
императором; вторая - мрачный огненный крест Хранителя.
     А третья - Норала!
     Она стояла рядом со своим сверхъестественным повелителем -  а  может,
он был ее слугой? Между ними и плоскостями  креста  Хранителя  размещалась
гигантская Т-образная пластина с  бесчисленными  стержнями  -  клавиатура,
управлявшая деятельностью конусов, поднимавшая исчезнувшие щиты;  она  же,
вероятно, управляла энергией всего Города, тех меньших  органов,  один  из
которых поразил Вентнора.
     Норала в бинокль казалась совсем рядом, так близко,  что  можно  было
протянуть руку и  коснуться  ее.  Пламенеющие  волосы  развевались  вокруг
гордой головы, как знамя из потока расплавленного медного золота; лицо  ее
- маска гнева и отчаяния; большие глаза устремлены на  Хранителя;  изящное
тело обнажено, на нем ни обрывка шелка.
     И от струящихся прядей до белых ног ее  окружал  светящийся  овальный
нимб. Юная Изида, девственная Астарта, стояла она в  объятиях  диска,  как
поруганная и преданная богиня, стремящаяся к мести.
     Несмотря на всю свою неподвижность, мне показалось, что  император  и
Хранитель сошлись в схватке, в смертельной рукопашной; я осознал  это  так
отчетливо, словно, подобно Руфи, мыслил мозгом Норалы, смотрел ее глазами.
     Мне стало также ясно, что эта схватка двоих - вершина той битвы,  что
кипит вокруг; что тут решается судьба, о которой говорил Вентнор; и в этом
зале определяется не только будущее диска и креста,  но  и  будущее  всего
человечества.
     Но с помощью каких средств велась эта невидимая дуэль? Они не бросали
молнии, не сражались никаким видимым оружием.  Только  обширные  плоскости
перевернутого креста дымились и тлели мрачным пламенем охры и алого; а  по
всей поверхности диска плясали холодные радужные огни, отбивая  невероятно
частый ритм; радужно  светилось  пламенное  рубиновое  сердце,  сапфировые
овалы превратились в огненные бассейны.
     Послышался  громовой  разряд,  заглушивший   все   остальные   звуки,
ошеломивший нас в нашем укрытии. По  обе  стороны  кратера  рухнули  стены
Города. Я бегло увидел множество открытых помещений, в  которых  светились
меньшие копии горы конусов, меньшие резервуары энергии чудовища.
     Ни император, ни Хранитель не  шевелились,  оба  казались  совершенно
равнодушными к разворачивавшейся вокруг них катастрофе.
     Я подполз к самому краю завесы. Между диском и  крестом  образовалось
облако черного тумана Он был прозрачный,  точно  сотканный  из  светящихся
черных частиц. Он  висел,  как  черный  занавес,  удерживаемый  невидимыми
руками. Качался, дрожал, колебался - то в  сторону  диска,  то  в  сторону
креста.
     Я чувствовал, как они  напрягают  силы,  пытаются  через  этот  туман
добраться друг до друга.
     Неожиданно император ослепительно  вспыхнул.  Как  от  удара,  черный
занавес отлетел к Хранителю, окутал его. И я видел, как под ним потускнели
сернистые алые огни. Погасли.
     Хранитель упал!


     На лице Норалы вспыхнуло дикое торжество, отогнавшее отчаяние. Как  в
смертных муках, взметнулись плоскости креста. На мгновение  сквозь  черную
завесу сверкнули  его  огни,  понеслись  вперед,  ударились  о  загадочную
клавиатуру, которой могли управлять только его щупальца.
     Торжествующее выражение  исчезло  с  лица  Норалы.  Его  место  занял
невероятный, непередаваемый ужас.
     Гора конусов содрогнулась. От нее протянулся  мощный  поток  энергии,
как продолжительное сокращение сердца. Под напором этой энергии  император
дрогнул, развернулся - и, разворачиваясь, подхватил Норалу,  прижал  ее  к
пламенеющей розе.
     Вторая пульсация прошла через конусы, более сильная.
     Диск содрогнулся в спазме.
     Огни его поблекли; снова вспыхнули, неземным  сиянием  озарив  фигуру
Норалы.
     Я видел, как извивалось ее тело, словно разделяя агонию диска. Голова
ее повернулись. Большие глаза,  полные  невыразимого  ужаса,  смотрели  на
меня.
     Спазматическим, бесконечно ужасающим движением диск закрылся...
     И сомкнулся над ней!
     Норала исчезла -  была  закрыта  в  нем.  Прижата  к  запертым  огням
кристаллического сердца.
     Я услышал всхлип, звуки перехваченного дыхания - понял, что всхлипнул
я  сам.  Рядом  извивалось  тело  Руфи,  изогнулось  конвульсивной  дугой,
застыло.
     Конусы  сбрасывали  свои  короны  на  дно.  Гора  растворялась.   Под
светящимися обломками неподвижно  лежали  распростертый  крест  и  большой
неподвижный шар, ставший гробницей женщины-богини.
     Кратер заполнился бледным свечением. Все быстрее и быстрее стремилось
оно вниз, в пропасть. И из всех меньших ям, от меньших конусов  стремилось
то же бледное свечение.
     Город начал падать, чудовище рушилось.
     Как воды, прорвавшиеся сквозь дамбу, сияние устремилось в долину. Над
долиной нависла тишина. Молнии прекратились. Металлические  орды  застыли,
сияющий поток ударялся в них, уровень его быстро поднимался.
     В глубине тонущего города светилось множество призрачных отражений.
     Они поднимались, прорывались на поверхность, проникали в каждую щель,
в каждый разрыв, шары алые и сапфировые,  рубиновые  и  радужные,  веселые
солнца из родового покоя и рядом с ними замерзшие бледно золотые солнца  с
застывшими лучами.
     Многие тысячи их поднимались вверх и застывали на  поверхности,  пока
вся пропасть не превратилась в озеро,  покрытое  желтой  пеной  солнечного
пламени.
     Эти загадочные шары  поднимались  группами,  отрядами,  полками.  Они
плавали по всей долине; разделялись и застывали неподвижно, как загадочные
многочисленные души огня над умирающей оболочкой, в которой они жили.
     Под ними, выступая из светящегося озера, торчали неподвижно  какие-то
громоздкие черные фигуры.
     То,  что  было  Городом,  корпусом  металлического  чудовища,  теперь
превратилось в огромный бесформенный холм, и с него струились тысячи  этих
шаров,  этих  неведомых  сущностей,  которые  когда-то  были  заключены  в
конусах.
     Как будто чудовище истекало кровью, и кровь эта  все  выше  поднимала
уровень сверкающего озера.
     Все ниже и ниже опускался гигантский корпус; было в этом  беспомощном
падении что-то бесконечно жалкое, что-то невероятно, космически трагичное.
     Неожиданно шары дрогнули под потоком сверкающих атомов,  спустившихся
с неба: словно дождь прошел  по  светящемуся  озеру.  Частицы  падали  так
густо, что шары превратились в тусклые ореолы.
     Пропасть ослепительно,  невыносимо  сверкнула.  Со  всех  неподвижных
фигур устремились потоки огня, раскрылись горящие диски,  звезды,  кресты.
Город превратился в холм  горящих  драгоценностей,  разливавшийся  потоком
расплавленного золота.
     Пропасть сверкнула.


     В воздухе повисло напряжение, чувствовалось  сосредоточение  огромной
энергии. Все гуще становились потоки падающих частиц, все  выше  вздымался
желтый прибой.
     Вентнор закричал. Я не разбирал слов, но понял его.  Дрейк  тоже.  Он
взвалил на широкие плечи Руфь, словно ребенка. И мы побежали назад, сквозь
завесу.
     - Назад! - кричал Вентнор. - Как можно дальше!
     Мы продолжали бежать; добрались до ворот в скалах, пробежали  в  них,
поднялись по сияющей дороге, ведущей к синему дому. Вот  дом  уже  едва  в
миле от нас; мы бежали, задыхаясь, бежали, спасая жизнь.
     Из пропасти донесся звук - я не могу описать его!
     Невероятно одинокий, ужасный вопль отчаяния пронесся  мимо  нас,  как
стон звезды, болезненный и страшный.
     Затих. И нас охватило чувство невыносимого одиночества, стремление  к
гибели, которое мы испытали в долине синих маков, когда впервые  встретили
Норалу. Но сейчас чувство было сильнее, сопротивляться ему невозможно.  Мы
упали; нас рвало на части стремление к быстрой смерти.
     Теряя сознание, я смутно увидел, как  ослепительно  засверкало  небо;
умирающим слухом уловил громовой оглушительный рев. Нас окатила  воздушная
волна, плотнее воды, отбросила вперед на сотню ярдов. Уронила нас; за  ней
накатилась вторая волна, иссушающая, обжигающая.
     Она пронеслась над нами. И хоть обжигала, но в ней таилась и какая-то
бодрящая, насыщенная энергией сила; она прогнала смертоносное  отчаяние  и
подкрепила гаснущий огонь жизни.
     Я с трудом встал, оглянулся. Завеса исчезла.  Ворота  в  скалах  были
полны плутоническим огнем, как будто там открывался проход к самому сердцу
вулкана.
     Вентнор схватил меня за плечо и повернул. Он  показал  на  сапфировый
дом, побежал к нему. Далеко впереди я видел Дрейка, он  прижимал  к  груди
Руфь. Жара стала обжигающей, невыносимой; легкие мои горели.
     В небе над каньоном повисла цепь молний. Неожиданный  порыв  сильного
ветра подхватил нас, потащил к пропасти.
     Я упал, вцепился в камень. Прогремел гром, но не гром  металлического
чудовища или его орд; нет, грохот нашего земного неба.
     И ветер холодный; он охлаждал горящую кожу; омывал больные легкие.
     Небо снова раскололи молнии. И вслед за ними сплошным потоком  хлынул
дождь.
     Из пропасти послышалось шипение, словно в ней  гневалась  вавилонская
Тиамат, мать  хаоса,  змея,  живущая  в  пустоте;  змея  Мидгарда  древних
норвежцев, держащая в своих кольцах мир.
     Сбиваемые с ног ветром, затопляемые дождем, цепляясь друг  за  друга,
как утопающие, мы с Вентнором пробивались к волшебному шару.  Свет  быстро
гас. Но я видел, как Дрейк со своей ношей вошел в дом. Свет стал янтарным,
совсем погас; нас охватила тьма. В свете молний  мы  добрались  до  двери,
прошли в нее.
     В электрическом свете мы увидели Дрейка, склонившегося к Руфи.
     И как будто его хрустальная панель приводилась в движение  невидимыми
руками, вход закрылся. Буря смолкла.
     Мы упали рядом с Руфью на  груду  шелков,  пораженные,  ошеломленные,
дрожащие от жалости... и благодарности.
     Мы знали - знали с полной  уверенностью,  лежа  под  этим  куполом  в
черных и серебристых тенях, в свете вспышек молний,  -  что  металлическое
чудовище умерло.
     Само убило себя!



                                30. ВЫЖЖЕНЫ!

     Руфь вздохнула и пошевелилась.  В  блеске  молний,  сверкавших  почти
непрерывно,  я  увидел,  что  ее  оцепенелость,  все  признаки  каталепсии
исчезли.  Тело  ее  расслабилось,  кожа  слегка  покраснела;   она   спала
нормальным глубоким сном, и ее не тревожили непрерывные раскаты грома,  от
которых содрогались стены голубого дома. Вентнор  прошел  через  завесу  в
центральный зал, вернулся с одним из плащей Норалы, накрыл им девушку.
     Мной овладела невыносимая сонливость, невероятная  усталость.  Нервы,
мозг, мышцы расслабились, оцепенели. Я не сопротивлялся этому оцепенению и
уснул.


     Открыв глаза, я увидел, что комната со стенами из лунного камня полна
серебристым хрустальным светом. Я слышал журчание текущей  воды  и  смутно
осознал, что это бассейн с фонтаном.
     Несколько минут я лежал, ни о чем не думая,  наслаждаясь  отсутствием
напряжения и чувством безопасности. Потом вернулись воспоминания.
     Я тихо сел; Руфь все еще спала, она спокойно дышала под плащом;  одну
белую руку она положила на плечо Дрейка, как  будто  во  сне  подползла  к
нему.
     У ног ее лежал Вентнор; как и они, он  крепко  спал.  Я  встал  и  на
цыпочках прошел к закрытой двери.
     Поискав, нашел замок - чашеобразный выступ, Нажал.
     Хрустальная панель скользнула  в  сторону;  ее  приводил  в  движение
какой-то скрытый механизм с противовесом. Должно быть, колебания от ударов
грома высвободили этот  механизм,  когда  он  закрыл  дверь  за  нами.  Но
вспомнив это сверхъестественное, целенаправленное действие, я усомнился  в
том, что это результат вибраций от шторма.
     Я осмотрелся. Невозможно было определить, сколько часов назад  встало
солнце.
     Небо низкое и пепельно-серое; идет мелкий дождь. Я вышел наружу.
     Сад Норалы разгромлен, деревья вывернуты с  корнем,  масса  цветов  и
зелени сорвана.
     Ворота, ведущие к  пропасти,  закрыты  дождем.  Я  долго  смотрел  на
каньон, смотрел с тоской; старался представить себе, что сейчас делается в
пропасти; хотел разгадать загадки ночи.
     Во всей долине ни звука, ни движения.
     Я вернулся в голубой дом и остановился  на  пороге,  глядя  в  широко
раскрытые удивленные глаза Руфи. Она сидела на шелковой постели, кутаясь в
плащ Норалы, как внезапно разбуженный ребенок. Увидев меня, она  протянула
руку. Дрейк, мгновенно  проснувшийся,  вскочил  на  ноги  и  схватился  за
пистолет.
     - Дик! - позвала Руфь дрожащим милым голосом.
     Он посмотрел ей в глаза, в которых - я с замирающим сердцем понял это
- был дух только Руфи; ясные глаза Руфи светились радостью и любовью.
     - Дик! - прошептала она и протянула к нему мягкие руки. Плащ ее упал.
Он шагнул к ней. Их губы встретились.
     Их, обнявшихся, и увидел проснувшийся  Вентнор;  его  взгляд  выражал
облегчение и радость.
     Руфь вырвалась из объятий Дрейка, оттолкнула его, несколько мгновений
стояла, прикрыв глаза.
     - Руфь! - негромко позвал Вентнор.
     - Ох! - воскликнула она. - О, Мартин, я забыла.  -  Она  подбежала  к
нему, прижалась, спрятала лицо у него  на  груди.  Он  нежно  погладил  ее
каштановые локоны.
     - Мартин. - Она взглянула ему в лицо. - Мартин, все ушло. Я...  снова
я. Целиком я! Что произошло? Где Норала?
     Я смотрел на нее. Неужели она не знает? Конечно, лежа  в  исчезнувшей
завесе, она не могла видеть развернувшейся колоссальной трагедии; но  ведь
Вентнор говорил, что она одержима этой странной женщиной; разве  не  могла
Руфь видеть ее глазами, думать ее мозгом?
     И разве ее тело не проявляло тех же признаков  мучений,  что  и  тело
Норалы?  Она  забыла?  Я  хотел  заговорить,  но  меня  остановил  быстрый
предупреждающий взгляд Вентнора.
     - Она... в пропасти, - ответил он мягко. -  Но  разве  ты  ничего  не
помнишь, сестричка?
     - Это в моем сознании  стерто,  -  ответила  она.  -  Я  помню  город
Черкиса... и то, как тебя пытали, Мартин... и меня тоже...
     Лицо ее побледнело; Вентнор беспокойно свел брови. Я  знал,  чего  он
ждет; но лицо Руфи оставалось человеческим; на нем  ни  следа  той  чуждой
души, что еще несколько часов назад так пугала нас.
     - Да, - кивнула она. - Это я помню. И помню, как Норала отплатила им.
Помню, я радовалась, свирепо радовалась... а потом устала, так  устала.  А
потом... потом пришла в себя здесь, - в замешательстве кончила она.
     Вентнор сменил тему. Он сделал это сознательно, почти банально, но  я
понимал, зачем ему это. Он отвел сестру от себя  на  расстояние  вытянутой
руки.
     - Руфь! - полуукоряюще, полунасмешливо воскликнул он. - Не кажется ли
тебе,  что  твое  утреннее  неглиже  слишком  скромно   даже   для   этого
заброшенного угла земли?
     Раскрыв изумленно губы, она смотрела на него. Потом  опустила  глаза,
увидела свои  голые  ноги,  колени  с  ямочками.  Прижала  руки  к  груди,
покраснела.
     - Ох! - выдохнула она. - Ох! - И  спряталась  от  Дрейка  и  меня  за
широкой фигурой брата.
     Я подошел к груде шелков, взял плащ и бросил ей. Вентнор  указала  на
седельные мешки.
     - Там у тебя есть смена одежды, Руфь, - сказал он. - Мы осмотрим дом.
Позови нас, когда будешь готова. Поедим и пойдем посмотрим, что  случилось
- там.
     Она кивнула. Мы прошли через занавес и вышли из зала в бывшую комнату
Норалы. Здесь мы остановились. Дрейк с замешательством смотрел на Мартина.
Тот протянул ему руку.
     - Знаю, Дрейк, - сказал он. - Руфь рассказала мне, когда нас захватил
Черкис. Я очень рад. Ей пора заводить собственный дом, а не бегать со мной
по заброшенным местам. Мне ее будет не хватать - очень, конечно. Но я рад,
парень, рад!
     В молчании они смотрели друг на друга. Потом  Вентнор  выпустил  руку
Дика.
     - И все об этом, - сказал он. - Перед нами проблема - как мы вернемся
домой?
     - Это... существо... мертво. - Я  говорил  с  убежденностью,  которая
поразила меня самого. Эта убежденность  не  была  основана  на  осязаемой,
ощутимой очевидности.
     - Я тоже так думаю, - ответил он. - Нет... я это знаю. Но  даже  если
мы переберемся через его тело, как мы выберемся  из  пропасти?  Тот  путь,
которым мы прошли с Норалой, непреодолим. На стены  не  подняться.  И  еще
есть пропасть... через которую она перебросила мост. Как нам пересечь  ее?
Туннель к развалинам закрыт. Остается путь через лес туда, где  был  город
Черкиса. Откровенно говоря, не хочется туда идти.
     - Я не уверен, что все солдаты погибли... некоторые могли спастись  и
скрываться там. Мы недолго проживем, если попадем им в руки.
     - В этом я не уверен, - возразил Дрейк. -  Если  они  и  уцелели,  то
страшно напуганы. Думаю, если они нас  увидят,  побегут  так  быстро,  что
задымятся от трения.
     - В этом что-то есть, - улыбнулся Вентнор. - Все же мне  не  хотелось
бы рисковать. Ну, во всяком случае  прежде  всего  нужно  посмотреть,  что
произошло в пропасти. Может, тогда у нас возникнет какая-нибудь идея.
     - Я знаю, что там произошло, - объявил, к нашему удивлению, Дрейк.  -
Короткое замыкание!
     Мы заинтересованно смотрели на него.
     - Все сгорело! - сказал Дрейк. - Все эти существа - все  выгорели.  В
конце концов чем они были? Живыми динамомашинами. У них сгорела изоляция -
какой бы она ни была.
     - И все. Короткое замыкание, и все в них  выгорело!  Не  буду  делать
вид, что понимаю, почему это произошло. Не знаю. Конусы - это какой-то вид
концентрированной энергии - электрической, магнитной или той и  другой.  А
может, еще какой-то. А я считаю,  что  они  состояли  из  затвердевшего...
корония.
     - Если правы двадцать величайший ученых нашего мира, короний - это...
свернувшаяся  энергия.  Электрический  потенциал  Ниагары,   свернутый   в
булавочную головку. Ну, ладно... они или оно... утрачивает  контроль.  Все
булавочные  головки  разворачиваются  в   Ниагары.   И   превращаются   из
контролируемой точки в неудержимый водопад... другими словами  их  энергия
высвобождается.
     - Ну, хорошо... что же из этого следует? Что должно следовать? Каждая
живая батарея куба,  шара,  пирамиды  -  взорвалась.  Во  время  короткого
замыкания  вся  долина  должна  была  превратиться  в   вулкан.   Пойдемте
посмотрим, что произошло с вашими непреодолимыми пропастями и неподъемными
стенами, Вентнор. Я не уверен, что там не найдется выхода.
     - Входите,  все  готово,  -  позвала  нас  Руфь.  Ее  слова  прервали
возникший было спор.
     Войдя в помещение с бассейном, мы увидели  не  дриаду,  не  языческую
девушку. В бриджах и короткой юбке, решительная, владеющая собой, убравшая
непокорные локоны под плотно прилегающую шляпку, обутая в  прочную  обувь,
Руфь возилась у спиртовки с закипающим котлом.
     Пока мы торопливо завтракали, она молчала.  И  не  подошла  к  Дрейку
после завтрака. Держалась брата, когда мы двинулись по дороге под дождем к
карнизу между утесами, где раньше сверкала завеса.
     По мере нашего приближения становилось все жарче; воздух парил, как в
турецкой бане. Туман стал так густ, что мы шли наощупь,  держась  друг  за
друга.
     - Бесполезно,  -  выдохнул  Вентнор.  -  Ничего  не  видно.  Придется
повернуть назад.
     -  Выжжено!  -  сказал  Дик.  -  Я  ведь  вам  говорил.  Вся   долина
превратилась в вулкан. А дождь стал туманом. Придется ждать,  пока  он  не
разойдется.
     Мы вернулись в голубой дом.
     Весь день шел дождь. Несколько оставшихся светлых часов  мы  блуждали
по дому Норалы, осматривая его содержимое, или сидели, рассуждая, обсуждая
фазы феномена, который наблюдали.
     Мы рассказали Руфи, что произошло после того, как она  присоединилась
к Норале. Рассказали о  загадочной  борьбе  между  великолепным  диском  и
мрачным пламенным крестом, который я назвал Хранителем.
     Рассказали о гибели Норалы.
     Услышав об этом, она заплакала.
     - Она была такая милая, - плакала она, - такая красивая. И она  очень
любила меня. Я знаю, что она меня любила. О,  я  знаю,  что  мы  не  могли
разделить с нею ее  мир.  Но  мне  кажется,  что  Земля  была  бы  не  так
отравлена, если бы на ней жила Норала со своим народом, а не мы.
     Плача, она ушла в комнату Норалы.
     Странную вещь она сказала, подумал я, глядя ей вслед. Сад мира был бы
не так отравлен, если бы в нем жили эти существа из кристаллов, металла  и
магнитных огней, а не мы, из плоти и крови. Я  подумал  об  их  прекрасной
гармонии, вспомнил  о  человечестве,  негармоничном,  нескоординированном,
вечно стремящемся к самоуничтожению...
     У входа раздалось жалобное ржание. На нас смотрела длинная  волосатая
морда с парой терпеливых глаз. Пони. Несколько  мгновений  он  смотрел  на
нас, потом доверчиво вошел, подошел ко мне, прижался головой.
     Это был пони одного из персов,  убитых  Руфью.  На  нем  было  седло.
Отогнанный  ночной  бурей,   он   вернулся,   привлекаемый   инстинктивным
стремлением оказаться под защитой человека.
     - Удача! - сказал Дик.
     Он занялся пони, снял седло, принялся растирать животное.



                                 31. ШЛАК!

     Ночью  мы  спали  хорошо.  Проснувшись,  обнаружили,  что  буря   еще
усилилась: ветер ревел, и шел такой сильный  дождь,  что  было  невозможно
идти к пропасти. Мы дважды пытались,  но  гладкая  дорога  превратилась  в
поток, и, промокнув,  несмотря  на  плащи,  до  нитки,  мы  отказались  от
попыток. Руфь и  Дрейк  уединились  в  одной  из  комнат  дома;  они  были
поглощены собой, и мы им не навязывались. Весь день шел дождь.
     Вечером мы  доели  последние  припасы  Вентнора.  Руфь,  по-видимому,
забыла Норалу; она о ней больше не говорила.
     - Мартин, - спросила она, - нельзя ли нам завтра выйти? Я  хочу  уйти
отсюда. Хочу вернуться в наш мир.
     -  Двинемся,  как  только  кончится  буря,  Руфь,  -  ответил  он.  -
Сестренка, я тоже хочу, чтоб ты быстрей вернулась.
     На следующее утро буря прекратилась. Мы проснулись на рассвете.  Утро
яркое  и  ясное.  Молча  торопливо  позавтракали.  Седельные  мешки   были
упакованы и привязаны к пони. Там было и то немногое, что мы могли  унести
их дома Норалы:  лакированные  кожаные  доспехи,  пара  плащей,  сандалии,
гребень с драгоценностями. Руфь и Дрейк по  бокам  пони,  мы  с  Вентнором
впереди - начали мы свой путь к пропасти.
     - Вероятно, придется возвращаться, Уолтер, -  сказал  Вентнор.  -  Не
думаю, что нам удастся пройти.
     Я указал. Мы еще совсем недалеко  отошли  от  дома.  Там,  где  между
вертикальными утесами  висела  завеса,  теперь  виднелось  большое  рваное
отверстие.
     Дорога, которая раньше вела через  утесы,  теперь  была  перегорожена
тысячефутовым барьером. Над ним и за ним в  хрустально  чистом  воздухе  я
ясно видел противоположную стену.
     - Мы можем тут подняться, -  сказал  Вентнор.  Мы  достигли  подножия
барьера. Тут  обрушилась  лавина,  баррикада  из  обломков  скал,  камней,
булыжников. Мы начали подниматься, добрались до вершины, увидели долину.
     Впервые мы увидели эту долину как сверкающее море, пронизанное  лесом
молний, усеянное гигантскими пламенными знаменами; видели ее без  огненных
туманов, как  огромную  плиту,  покрытую  чистописанием  бога  математики;
видели ее  полной  металлическими  существами  с  колоссальным  иероглифом
посреди - живым Городом; видели  ее  как  светящееся  озеро,  над  которым
повисли загадочные солнца, озеро желтого пламени, на которое падал  ливень
сверкающих  частиц,  а   в   самом   озере   воздвигались   острова-башни,
выбрасывающие потоки  огней;  видели  среди  всего  этого  женщину-богиню,
наполовину земную, наполовину из неведомого мира,  погрузившуюся  в  живую
могилу, умирающую могилу, в пламенеющую  загадку;  видели  крестообразного
металлического  Сатану,   мрачно   пламенеющего   кристаллического   Иуду,
предающего... самого себя.
     Там, где мы видели невообразимое, бесконечно, необъяснимое...  теперь
там был только... шлак!
     Аметистовое  кольцо,  от  которого   струилась   светящаяся   завеса,
растрескалось и  почернело;  как  угольная  лента,  как  траурная  корона,
опоясывало  оно  пропасть.  Завеса  исчезла.  Дно  долины  потрескалось  и
почернело. Рисунок, иероглифы исчезли. Сколько хватал  глаз,  расстилалось
море шлака, черное, застывшее, мертвое.
     Тут и там поднимались черные холмы, огромные  столбы,  наклоненные  и
изогнутые, словно  это  застыл  поток  лавы.  Особенно  тесно  эти  столбы
теснились  вокруг  огромной  центральной  насыпи.  Все,  что  осталось  от
сражающихся металлических существ.  А  насыпь  -  это  само  металлическое
чудовище.
     Где-то здесь прах Норалы, в урне металлического императора!
     И от одного края пропасти до другого, на всех этих разбитых  берегах,
на застывших волнах и холмах, на почерневших искаженных столбах и  башнях,
- всюду только шлак.
     Я ожидал катастрофу, понимал,  что  увижу  трагедию,  но  никогда  не
приходилось мне видеть картину такого опустошения и ужаса.
     - Выгорело! - прошептал Дрейк. - Короткое замыкание, и все  выгорело!
Как динамо, как электричество!
     - Судьба! -  сказал  Вентнор.  -  Судьба!  Пока  еще  не  пробил  час
человечества, оно еще не должно отказаться от своего мира. Судьба!
     Мы начали пробираться в долину.  Весь  день  и  часть  следующего  мы
искали выхода из пропасти.
     Все стало невероятно хрупким. Поверхности гладких металлических  тел,
в  которых  когда-то  светилось  множество  глаз,  ломались  при  малейшем
прикосновении. Очень скоро ветер и дождь превратят их в пыль и развеют.
     Становилось  все  очевиднее,  что  теория  катастрофы,   предложенная
Дрейком, справедлива. Чудовище представляло собой  огромную  динамомашину.
Оно жило, приводилось в движение магнетизмом, электричеством.
     Энергия,   которой   его    снабжали    конусы,    явно    родственна
электромагнитной.
     Высвободившись в  катастрофе,  эта  энергия  создала  магнитное  поле
невероятной мощности, разрядилась в  необыкновенно  сильном  электрическом
разряде.
     И сожгла металлическое чудовище, произошло короткое замыкание, и  все
перегорело.
     Но что привело к катастрофе?  Что  заставило  металлическое  чудовище
обратиться против себя? Какая  дисгармония  вкралась  в  этот  совершенный
порядок и привела в действие механизм уничтожения?


     Мы  можем  только  догадываться.  Разрушительным  агентом   послужила
фигура, которую я назвал Хранителем, в этом не было сомнения. В загадочном
механизме, который, будучи многими, оставался одним и сохранял руководство
всеми своими частями на протяжении многих  миль,  -  в  этом  механизме  у
Хранителя было свое место, свои функции и обязанности.
     И  у  удивительного  диска  тоже.   Концентрированная   сила,   явное
господство над другими заставило нас назвать его императором.
     И разве не назвала Норала это диск правителем?
     Они были очень важной частью организма металлического  чудовища.  Они
представляли удивительный закон, которому повиновались и сами.
     Что-то от того загадочного закона,  который  Метерлинк  назвал  духом
улья.
     Может быть, в Хранителе конусов, страже и инженере  этого  механизма,
проявилось честолюбие?
     И он захотел свергнуть диск, занять его место, место правителя?
     Как иначе объяснить конфликт между ними? Мы почувствовали его,  когда
диск вырвал нас из тисков Хранителя в ночь накануне оргии кормления.
     Как  иначе  объяснить  поединок  в  зале  конусов,  который  послужил
сигналом к окончательной катастрофе?
     Как объяснить борьбу  кубов,  подчинявшихся  Хранителю,  с  шарами  и
пирамидами, оставшимися верными диску?
     Мы с Вентнором обсудили это.
     - Мир, - говорил он, - это сцена борьбы. Воздух, и море, и  земля,  и
все живущее в них должны бороться за существование. Не  Марс,  а  Земля  -
планета войны. Мне кажется, что магнитные  течения,  нервные  ткани  нашей
планеты, служили пищей этому чудовищу.
     -  В  этих  течениях  дух  Земли.  Они  были  перенасыщены   борьбой,
ненавистью, войной. И чудовище, питаясь,  проникалось  этим.  Может  быть,
Хранитель настроился на борьбу за существование? Стал чувствителен к  этим
силам, стал походить на человека.
     - Кто знает, Гудвин, кто может сказать?
     Это чудовищное самоубийство остается загадкой. И  такой  же  загадкой
остается происхождение чудовища. У нас есть только неопределенные теории.
     А ответы на эти загадки навсегда потеряны в  шлаке,  по  которому  мы
шли.


     В середине  второго  дня  мы  нашли  расселину  в  почерневшей  стене
пропасти. Решили проверить ее. Идти по дороге, которой нас привела Норала,
мы не решались.
     Гигантский откос раскололся, по нему можно подняться.  Но  даже  если
цел туннель, которым мы проходили, остается еще пропасть, через которую мы
не можем перебросить моста. И даже  если  пройдем  и  эту  пропасть,  вход
Норала закрыла своими молниями.
     Поэтому мы углубились в расселину.
     Мне  нет  необходимости  описывать  наши  дальнейшие  блуждания.   Из
расселины мы вышли в лабиринт долин  и  после  месяца  блужданий,  питаясь
только дичью, вышли на дорогу к Гуанцзе.
     Еще через шесть недель мы были дома в Америке.
     Мой рассказ окончен.
     В дикой местности Транс-Гималаев остался голубой шар, загадочный  дом
ведьмы с  молниями.  Оглядываясь  назад,  я  не  могу  назвать  ее  вполне
женщиной.
     Там  огромная  пропасть,  окруженная  горными  вершинами;  а  в   нем
окаменевшее  потрескавшееся  тело  необъяснимого,  невероятного  существа,
живого  и  в  то  же  время  готового   уничтожить   человечество.   Тень,
отбрасываемая им, исчезла, завеса отдернулась.
     Но для меня, для всех нас четверых, видевших этот  феномен,  остается
неискоренимым его урок; он дает нам новые силы и в то же время учит  новой
скромности.
     Ибо в огромной тигле жизни, в котором мы лишь ничтожная часть,  могут
возникнуть новые формы и поглотить нас.
     Какие новые тени  летят  нам  навстречу  в  огромном  резервуаре  сил
загадочной бесконечности?
     Кто знает?

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: