лишь пробил посредине дыру в полтора метра диаметром, но верхняя и нижняя
часть ворот, хотя и была изуродована, осталась на месте.
Что произошло потом? Продолжительным свистком я должен был дать
сигнал к началу стрельбы. Я этого не сделал. И однако, мы все, в том числе
и я сам, открыли беспорядочный огонь, каждый, как видно, решил, что другой
что-то увидел. На самом же деле никто ничего не увидел, потому что видеть
было нечего. Противник в проломе не появился.
Потом наши пленники единодушно подтвердили: когда мы начали стрельбу,
отряд Вильмена находился метрах в двенадцати ниже по склону и был надежно
защищен от наших пуль выступом скалы. Враги как раз направлялись к
пролому-туда, где базука разворотила палисад, - но тут наша
преждевременная и совершенно бесцельная пальба вынудила их остановиться. И
не потому, что у них были потери, но они увидели, как от наших выстрелов
отскакивают куски разрушенного палисада, и услышали, как потрескивают о
дерево наши пули. Нападающие залегли и стали отстреливаться. Но тот самый
выступ, который защищал их от наших выстрелов, мешал им нас увидеть. Так и
получилось, что две армии, сойдясь лицом к лицу, яростно и бесцельно
поливали друг друга огнем.
В конце концов я сообразил, что происходит, сообразил также и
Мейсонье, потому что сказал мне:
- Надо кончать! Ведь это же бред!
Он совершенно прав, но, чтобы прекратить пальбу, мне нужен свисток
(бывший свисток Пейсу), а я шарю по карманам и не могу его найти, меня
даже пот прошиб. Несмотря на всю свою тревогу, я понимал, как смешон:
хорош главнокомандующий, который не может отдать приказ войскам, потому
что потерял свисток! Я мог бы крикнуть: "Прекратить огонь!" И даже Мьетта
и Кати во въездной башне услышали бы меня. Но нет, сам не знаю почему, я
считал в эту минуту очень важным делать все по правилам.
Наконец я нашел эту бесценную реликвию. Ничего таинственного: она
оказалась там, куда я ее положил, в нагрудном кармане рубашки. Я дал три
коротких свистка с перерывом в несколько секунд, и наши ружья наконец
умолкли.
Однако, как видно, трель моего свистка отрезвила воинственный пыл
Вильмена, потому что с крепостной стены, где я лежал скорчившись, я
услышал, как он зарычал на своих людей:
- По кому стреляете, дурачье!
После чего неистовая пальба с обеих сторон сменилась тишиной. Сказать
"могильной тишиной" было бы преувеличением, потому что потерь ни у них, ни
у нас не было. Первая часть боя разрешилась фарсом, и обе стороны
притаились. У нас не было охоты выходить из Мальвиля навстречу врагу, а у
врага - ни малейшего желания лезть под пули, приблизившись к пролому метр
пятьдесят в диаметре.
Того, что произошло потом, сам я не видел - мне рассказали об этом
бойцы нашего наружного отряда.
Эрве и Морис были в отчаянии. При сооружении землянки мы допустили
ошибку. Из землянки идущие по дороге в Мальвиль были хорошо видны с фланга
при том условии, если они шли во весь рост. Но стоило им залечь - а в
данном случае так и произошло, - и они пропадали из глаз. Поросший травой
откос дороги полностью их скрывал. Стало быть, Эрве и Морис стрелять не
могли. Но если бы даже враги поднялись с земли, наши новички не знали,
открывать ли огонь, потому что винтовка Колена молчала.
Зато у Колена позиция оказалась превосходная. Он стоял лицом к
Мальвилю, и перед ним открывался весь подъем дороги до самого палисада. Он
отлично видел врагов, лежавших ничком у скалы. И когда, услышав мой свист,
Вильмен приподнялся на локте и крикнул: "По кому стреляете, дурачье?" -
Колен по описанию Эрве узнал его бритую белобрысую голову.
Колен решил убить Вильмена. Мысль сама по себе недурна. Но когда
впоследствии Колен, улыбаясь своей лукавой улыбкой, рассказал нам, как он
взялся за дело, все мы задним числом ужаснулись.
Колену и в голову не пришло воспользоваться винтовкой. Скорее от
желания осуществить свой замысел - без шума и дыма "нагнать на врага
страху" - он решил пустить в дело лук.
Колен был мал ростом, зато лук - большой, а в окопчике было тесно. Он
понял, что в "этой крысиной норе" ему не удастся натянуть тетиву.
Подумаешь, беда! Он покинул свое убежище (оставив там винтовку), прополз
метра три, сжимая в руке лук, и, укрывшись за толстым обгорелым стволом
каштана, для большего удобства встал на ноги! Во весь рост! И преспокойно
нацелился в спину Вильмену.
На беду, Вильмен обернулся, чтобы отдать какоето приказание, и
стрела, не задев его, вонзилась в спину человека, лежавшего с ним рядом, -
это был, надо полагать, подносчик снарядов, Колен видел, как он выронил из
рук два-три небольших снаряда и они прокатились несколько метров под
уклон. Раненый с диким воплем сначала выпрямился во весь рост (в эту
минуту его увидели и те двое, в землянке), пробежал, петляя по дороге,
несколько метров и, весь изогнувшись, старался на бегу вытащить впившуюся
ему в спину стрелу. Потом упал ничком и продолжал корчиться, судорожно
цепляясь пальцами за землю.
Колену удалось осуществить свой план, но лишь частично. А Вильмен
успел заметить, откуда вылетела стрела. И двенадцать винтовок, в том числе
и Вильменова, разом пальнули в сторону каштана, за стволом которого
распластался Колен, а он был лишен возможности стрелять в ответ, потому
что винтовка находилась в трех метрах от него, да и луком он
воспользоваться не мог, ведь лежа тетиву не натянешь.
Я слышал перестрелку с крепостной стены, но ничего не видел и не мог
сообразить, кто в кого стреляет, потому что у бойцов нашего наружного
отряда были такие же винтовки, что у противника. Меня терзала смертельная
тревога: три винтовки наших друзей и дюжина винтовок Вильмена - бой
неравный. Благодаря своему численному превосходству Вильмеи мог окружить
наших. И мы ничем не могли им помочь, не покинув стен Мальвиля, а это было
бы безумием.
Те, кто находился в землянке, по-прежнему не видели врага. Не видели
они и Колена, вышедшего из своего укрытия, и не могли понять: почему это
Вильмен так яростно обстреливает лес и почему молчит винтовка Колена. Ведь
им было известно - по крайней мере Эрве это знал, потому что сам рыл
окопчик вместе с Жаке, - что оттуда отлично просматривается дорога в
Мальвиль.
Но особенно скверно на душе было, конечно, у главного действующего
лица этой сцены. Он понимал, что надежд у него никаких. Он был совершенно
один, безоружный, за обгорелым стволом каштана, в семидесяти метрах от
врага, и все пути отступления были отрезаны круговым огнем. Он слышал, как
вражеские пули с глухим стуком врезаются в ствол и как над самой его
головой отлетают куски коры. Тогда он принял решение дождаться затишья и
метнуться в окоп, который зиял перед ним в каких-нибудь трех метрах и где
к стенке была аккуратно прислонена его винтовка. Но затишье не наступало,
и пули, пролетавшие мимо ствола, зловеще и прицельно жужжали справа и
слева от него. "В первый раз в жизни, - рассказывал потом Колен, - мне
захотелось стать еще меньше ростом".
По словам пленных, Вильмен сначала здорово испугался, когда стрела
Колена уложила его бойца, он понял, что у него в тылу засел противник. Но,
видя, что противник не отвечает на стрельбу, догадался, что тот безоружен,
и решил выкурить его изза дерева. Он приказал двум ветеранам ползти к
холму и обойти врага справа, пока четверо лучших его стрелков продолжали
стрелять, не давая Колену подняться. Но не успели ветераны проползти и
несколько метров, как Вильмен их окликнул.
- Погодите, - заявил он. - С этим парнем я разделаюсь сам.
Он встал. Должно быть, ему хотелось дешевым успехом восстановить свое
влияние на ветеранов, потому что он чувствовал - взять Мальвиль будет не
так-то легко.
Он встал, и, оттого что его люди по-прежнему лежали пластом на земле,
фигура его сразу приобрела нечто героическое. Ухарской походкой,
вразвалку, с пистолетом за поясом и винтовкой в руке он двинулся вниз по
откосу, чтобы зайти Колену в тыл. На это не требовалось большой смелости -
Колен на выстрелы не отвечал, а от наших пуль Вильмена защищал выступ
скалы.
Эрве и Морис, не видевшие залегших солдат Вильмена, до этого не могли
видеть и его самого, но, когда он встал и начал спускаться по дороге
бесшумным, упругим шагом бывалого вояки, он стал для них превосходной
мишенью. Эрве, все еще ждавший сигнала от Колена, следил за ним глазами
(потом он отлично представлял нам, как тот шел), но не шевелился. Зато
Морис, ненавидевший Вильмена холодной ненавистью, тотчас взял его на
мушку, переводя дуло своего ствола, по мере того как тот беззаботно
шествовал вниз по дороге, и, когда Вильмен остановился, он вскинул
винтовку, прицелился и выстрелил.
Вильмен рухнул с размозженным черепом, убитый новобранцем, которого
за месяц до того натаскивал в стрельбе стоя с упора. О Колене забыли, и он
спрыгнул в свой окопчик. Там он схватил винтовку. И отсюда, надежно
замаскированный и защищенный, начал стрелять. Стрелял он отлично, быстро и
метко, двумя выстрелами уложил наповал двоих.
В несколько секунд обстановка изменилась. Жан Фейрак - пленные
рассказали потом, что он отнюдь не рвался в поход на Мальвиль, - дал
сигнал к отступлению. Именно к отступлению, а не к бегству. Посыпались
градом пули, ударяясь о край окопа, где засел Колен, что вынудило его
опустить голову, а когда он ее поднял, враг уже исчез, захватив с собой
базуку, патроны и винтовки убитых.
Колен испустил победный совиный крик. Никогда еще крик совы так не
ласкал моего слуха. Он извещал, что враг бежит и что Колен, во всяком
случае, цел и невредим.
Приказав Тома открыть ворота, я так стремительно ринулся вниз по
лестнице крепостной стены, что едва не упал - пришлось перемахнуть сразу
через последние пять ступеней. Грузно приземлившись, я помчался к Родилке,
за мной Мейсонье. Я крикнул ему через плечо:
- Бери Мелюзину!
На бегу я поставил курок на предохранитель и надел ружье через плечо.
На мой голос из Родилки вышла Эвелина, ведя на поводу Моргану. Сам я
схватил за уздечку Амаранту, но она пугливо шарахнулась. Я сразу взял себя
в руки, заговорил с ней, стал ее оглаживать. Она покорно пошла за мной.
Но, едва мы добрались до развалин палисада, она обнюхала их и стала как
вкопанная, упершись в землю передними ногами, напружив шею, подняв голову
и встряхивая светлой гривой.
Меня прошиб пот. Я хорошо знал упрямый нрав Амаранты!
Но к моему великому удивлению и столь же великому облегчению,
Амаранта двинулась вперед, стоило мне раз-другой натянуть уздечку и
прищелкнуть языком. А раз пошла Амаранта, две другие кобылы покорно
последовали за ней.
Я едва успел насчитать четырех убитых и убедиться, что враг унес их
винтовки, как на дорогу разом высыпали трое наших бойцов, сидевших в
засаде. Красные, запыхавшиеся, измученные. Я расцеловался с ними, но
обмениваться впечатлениями и нежничать было некогда. Мориса я подсадил на
лошадь позади Мейсонье, помог Эрве, который был гораздо тяжелее своего
товарища, усесться позади Колена и тут только заметил, что у Колена, кроме
винтовки, за плечом еще и лук. Лук казался огромным по сравнению с нашим
тщедушным Коленом и высоко вздымался над его головой.
- Оставь лук. Он будет тебе мешать в лесу!
- Ни за что на свете, - отозвался Колен, пунцовый от гордости.
Только сейчас я заметил, что мы забыли корды. Пришлось послать за
ними-а время шло!
- Эвелина, ты поедешь с нами!
- Я?
