пленнику определилось, хоть я попрежнему держался холодновато и
настороженно. Но по взгляду, который бросил на меня Колен, я догадался,
что он разделяет мое мнение, и это лишь укрепило меня в моих планах.
Мену подала завтрак, мы съели его в полном молчании. А я думал, что
если бы наш пленник вскарабкался на спину коротышке, которого я убил, не
тому, а этому лежать бы сейчас с размозженным черепом. Глупая, никчемная
мысль, толку от нее никакого, и я гоню ее прочь, потому что от нее
невесело. Но она снова и снова возвращается ко мне во время завтрака и
портит мне аппетит.
Пленник поел. Положил обе руки на стол и ждет. Еда пошла ему впрок.
Щеки порозовели. И странное дело, похоже, он рад, что находится среди нас.
Рад и испытывает облегчение.
Я задаю ему вопросы. Он отвечает сразу, без колебаний, ничего не
скрывая. Больше того, вроде бы даже доволен, что может дать нужные
сведения.
Зато нас не слишком-то радуют его вести. Оказывается, мы имеем дело с
отрядом в семнадцать человек, которым командует некий Вильмен - он выдает
себя за бывшего офицера-десантника. В отряде разработана строгая система
подчинения: он делится на новобранцев и ветеранов, причем первые в полном
рабстве у вторых. Дисциплина жесточайшая. Предусмотрены три вида
наказания: провинившихся бьют палками, сажают под арест без хлеба и воды и
убивают перед строем. У Вильмена есть базука, около дюжины снарядов к ней
и два десятка винтовок.
Эрве Легран, так зовут пленника, рассказал, как он попал к Вильмену.
Вильмен захватил его деревуш ку на юго-западе от Фюмеля. Во время сражения
банда понесла потери, и Вильмен захотел их восполнить.
- Нас схватили, - рассказывал Эрве, - Рене, Мориса и меня. Привели на
городскую площадь. Вильмен спросил Рене: "Согласен вступить в мой отряд?"
Рене сказал: "Нет!" Тогда братья Фейрак заставили его встать на колени, и
Бебель ножом... Кровь так и хлынула у Рене из горла...
- Бебель? Это что, женщина?
- Нет. В общем-то, нет.
- Приметы?
- Рост - метр шестьдесят пять, волосы светлые, длинные, черты лица
тонкие. Сам худой. Руки и ноги маленькие. Любит переодеваться в женское
платье. Кто хочешь за бабу примет.
- И Вильмен принимает?
- Да.
- И не только Вильмен?
- Нет, что ты!
- Отчего? Парни боятся Вильмена?
- Они больше боятся Бебеля. Очень уж ловко он орудует ножом, -
добавил Эрве. - Ловчее всех ветеранов бросает.
Я посмотрел на него.
- А как новобранцы становятся ветеранами?
- Вильмен говорит: не важно, кто пришел раньше, кто позже.
- Тогда как же?
- Надо пойти добровольцем на задание.
- Поэтому ты и взялся идти в разведку в Мальвиль? - сухо спросил я.
- Нет, мы с Морисом хотели предупредить вас и дезертировать.
- Почему же вы этого не сделали? Он ответил не задумываясь.
- Потому что со мною пошел не Морис. Дело было вот как: нынче под
утро Вильмен объявил, что ему нужно четверо, чтобы разведать два места -
Курсежак и Мальвиль. Из рядов вышли только мы с Морисом. Оба новички.
Тогда Вильмен обложил ветеранов, и под конец вызвались двое. Одного
Вильмен приставил ко мне, другого к Морису. Морис сейчас в разведке у
Курсежака.
- Я вот чего не пойму. Нынче утром Вильмен послал разведчиков в
Курсежак и в Мальвиль. А почему не в Ла-Рок?
Пауза. Эрве посмотрел на меня.
- Но ведь мы заняли Ла-Рок, - произнес он с расстановкой.
- Как! - воскликнул я. И, сам не знаю почему, привстал со стула. -
Как? Вы заняли Ла-Рок? Когда? Вопрос бессмысленный. Не важно когда. Важно,
что Вильмен занял Ла-Рок, что он в ЛаРоке. Со своими винтовками образца
36-го года, со своими обстрелянными парнями, базукой и военным опытом. Я
вижу - мои товарищи побледнели.
- Банда, - пояснил Эрве, - захватила Ла-Рок вчера вечером на закате.
Я встал и отошел от стола. Я был сражен. Накануне утром я послал
разведчиков осмотреть оборонительные сооружения Ла-Рока, а под вечер того
же дня Ла-Рок взяли, но взяли не мы, а другие. И если бы мне не пришла в
голову мысль захватить пленного вопреки протестам Мейсонье, который
настаивал на соблюдении моей дурацкой инструкции, сегодня же утром мы с
товарищами подошли бы к стенам ЛаРока в полной уверенности, что одержим
легкую победу. На беду, у меня слишком живое воображение: я сразу
представил себе, как нас на открытом месте поливает истребительный огонь
семнадцати винтовок.
Ноги у меня задрожали. Сунув руки в карманы, я повернулся спиной к
столу и подошел к окну. Распахнув настежь обе створки, я вздохнул полной
грудью. Но вспомнил, что пленник наблюдает за мной, и постарался взять
себя в руки. Наша жизнь зависела от сущего пустяка, от случайности,
вернее, от двух - одной несчастной, второй счастливой, причем вторая
спасла нас от последствий первой. Вильмен взял ЛаРок накануне того дня,
когда я сам собирался взять его приступом, но за несколько часов до того,
как идти на приступ, я добыл у Вильмена "языка". Мысль о том, что от этих
нелепых совпадений зависит твоя жизнь, хоть кого научит скромности.
С непроницаемым лицом возвращаюсь к столу, сажусь и бросаю:
- Рассказывай дальше. Эрве рассказывает о взятии Ла-Рока.
Когда стемнело, Бебель, переодетый женщиной, в одиночку подошел к
южным воротам города с маленьким узелком в руке. Часовой, охранявший
башню, - позже мы узнали, что это был Лануай, - впустил его, и Бебель,
убедившись, что рядом никого нет, перерезал ему горло. А потом открыл
ворота своим. Город был взят без единого выстрела.
По просьбе Мейсонье я предоставил ему слово.
- Сколько у вас винтовок образца 36-го года? - спросил он пленника.
- Двадцать.
- А боеприпасов много?
- Думаю, что да. Выдачу их ограничивают, но не слишком строго. У
Вильмена правило такое, - добавил Эрве, - всегда иметь на двадцать
винтовок два десятка стрелков.
По просьбе Мейсонье Эрве подробно описал базуку. Когда он кончил,
вступил в разговор снова я.
- Никак не пойму, сколько вас все-таки - семнадцать или двадцать?
- Вообще-то двадцать. Но в сражении у Фюмеля мы потеряли троих. Так
что осталось семнадцать. Потом ты убил одного - значит, шестнадцать. И
меня взял в плен - выходит, пятнадцать.
Ошибиться невозможно, по голосу слышно: он очень рад, что оказался
среди нас.
Помолчав, я спросил:
- Ты давно знаешь Мориса, которого завербовали вместе с тобой?
- Еще бы! - оживился Эрве. - Мы друзья детства. Когда взорвалась
бомба, я проводил у него отпуск.
- Ты его любишь?
- Еще бы! - ответил Эрве. Я посмотрел на него.
- Значит, нельзя тебе бросить его, он в одном лагере, ты в другом.
Так дело не пойдет. Представляешь, вдруг Вильмен нападет на нас - как ты
будешь стрелять в Мориса?
Эрве вспыхнул, и в глазах его я прочел сразу и радость оттого, что я
решил дать ему оружие, чтобы он сражался в наших рядах, и стыд, как это он
мог забыть о Морисе. Я тихонько хлопнул ладонью по столу.
- Ладно, Эрве, сейчас я скажу, что мы сделаем. Отпустим тебя на
свободу.
Он резко откинулся назад. Пожалуй, никогда еще пленник не выказывал
так мало радости при мысли о предстоящей свободе. Краем глаза я наблюдаю
также, как восприняли это заявление мои товарищи.
Гляжу на Эрве. Краска сбежала с его щек.
- Что-нибудь не так? - спрашиваю я. Он кивает.
- Если ты выпустишь меня без винтовки - это все равно что приговорить
меня к смерти, - произносит он сдавленным голосом.
- Я об этом подумал. Перед уходом тебе вернут винтовку.
Тут мои товарищи беспокойно зашевелились. Я сделал вид, что ничего не
замечаю, и продолжал:
- А дальше ты поступишь так. Само собой, никому не скажешь, что тебя
взяли в плен. Скажешь, что твоего товарища убили, когда он заглянул через
ограду, а тебе удалось спастись бегством под градом пуль. Скажешь, что,
по-твоему, в тебя стреляли сверху, с донжона, - добавил я.
Мне вовсе не улыбается, чтобы Вильмен еще до нападения на Мальвиль
заподозрил о существовании нашей землянки на холме у "Семи Буков".
- Не забудь об этом, это важно.
- Не забуду, - обещает Эрве.
- Ладно. А при первом же удобном случае ты с Морисом...
- Дальше можешь не объяснять, - прерывает Эрве.
- Последний вопрос, Эрве: как ты шел из ЛаРока?
- Проселком, конечно, - слегка удивился Эрве. - А разве есть другой
путь?
Я не ответил. Ну вот и все. Больше нам говорить не о чем. Эрве ждет.
Он обводит залу мягким, честным взглядом своих черных глаз. Бородка
клинышком ему идет: так он солиднее и мужественнее. Он смотрит на нас,
смотрит на Мену - он сразу догадался, что она расположена к нему, - на
окна со средниками, на военные трофеи и огромный камин. Кадык на его шее
ходит ходуном, и, хотя он крепится, я чувствую, что мальчуган - ведь он
еще мальчуган - взволнован до глубины души. Он боится одного - потерять
людей, которые приняли его в свою семью. Лишиться Мальвиля.
Я встаю.
- Ну, пора, Эрве.
Он поднялся, я подошел к нему и снова завязал ему глаза. Мы все
проводили его до въездной башни, а оттуда уже вдвоем с Мейсонье довели до
палисада и выпустили через опускную дверцу. К счастью, сраженный пулей,
его спутник упал ближе к пропасти, и, когда Эрве на четвереньках прополз
через лазейку, ему не пришлось пробираться слишком близко от мертвеца. Я
протянул ему через дверцу винтовку, он встал во весь рост, помахал нам
рукой, широко, подетски улыбнулся. И крупно зашагал по дороге. Я глядел
ему вслед через смотровое окошко.
- Возможно, мы потеряли одну винтовку, - шепнул мне на ухо Мейсонье.
Я посмотрел на него.
- А возможно, приобретем две.
А главное, двух бойцов. Потому что ружей у нас стало теперь восемь,
считая винтовку убитого. Можно вооружить не только шестерых мужчин, но и
Мьетту с Кати. А вот люди нам нужны позарез. Если Эрве с Морисом удастся
бежать, у Вильмена останется всего четырнадцать бойцов. А нас в этом
случае станет десятеро. В ружейной перестрелке от количества бойцов
зависит ох как много...
Это я и изложил общему собранию, которое созвал во въездной башне
сразу же после ухода Эрве, пока Жаке рыл могилу для убитого за оградой
палисада, а Пейсу, спрятавшись в ста метрах от него у обочины дороги,
охранял его с оружием в руках.
- Помни, Пейсу, - наставлял его Мейсонье, - укройся хорошенько. Чтобы
ты видел всех, а тебя никто!
Мейсонье у нас главный эксперт. Вояка. Хоть он и коммунист, но прошел
военную подготовку. Видно, считал, что лишние знания не помешают, откуда
бы они ни шли. И вот собрание началось с того, что Мейсонье объяснил нам:
винтовки образца 36-го года были на вооружении французской армии к началу
второй мировой войны. Конечно, с той поры было изобретено кое-что похлеще,
но и это не так уж плохо. А базуки, по словам Мейсонье, американцы начали
выпускать в 1942 году. Дальнобойность 60 метров. Стенам Мальвиля опасность
не грозит-они слишком толстые. Будь при этом Пейсу, он непременно бы
добавил: "И сложены на известковом растворе". А известь, которой больше
шести сотен лет, потверже камня.
- Зато палисад! - покачал головой Мейсонье. - И ворота внешнего
двора! И подъемный мост во внутреннем...
Мы переглянулись. Я попытался придать своему голосу уверенность, хотя
вовсе ее не испытывал.
- Ничего страшного, - решительно объявил я. - Палисадом мы, конечно,
пожертвуем. Собственно говоря, он и построен-то ради маскировки, но он
сыграет свою роль - задержит врага, ведь врагу придется его разрушить и
тем самым выдать себя. Зато перед воротами въездной башни я предлагаю
