Осуществив раздел, мы увидели, что дневная порция на нас обоих была
разве чуточку больше, чем поместилось бы в одну столовую ложку. Каждую такую
порцию мы завернули в отдельный кусочек шелка, потом связали их все в один
сверток, и я, воззвав к дружеской верности, вручил его на хранение Тоби. В
тот день мы решили ничего не есть, так как оба подкрепились с утра
завтраком. Мы поднялись и стали озираться кругом в поисках укрытия на ночь,
ибо ночь, насколько можно было судить по виду небес, предстояла темная и
бурная. Поблизости не видно было ни одного подходящего места; и тогда,
повернувшись спиной к Нукухиве, мы стали разглядывать неведомые дали по ту
сторону горы.
Здесь, насколько хватал глаз, не видно было ни малейших признаков
человека, ничего даже, что говорило хотя бы о его временном пребывании. Весь
ландшафт был одна нескончаемая пустыня - очевидно, внутренние области
острова оставались не заселенными от сотворения мира, и, когда мы двинулись
дальше, переговариваясь в этом безлюдье, человеческие голоса наши звучали
странно, словно впервые тревожа зловещее безмолвие здешних мест, нарушаемое
лишь бормотанием отдаленных водопадов.
Впрочем, наше огорчение из-за того, что здесь не оказалось райских
плодов, какими мы надеялись упиваться, несколько умерилось, когда мы
сообразили, что зато нам можно почти не опасаться случайных встреч с
окрестными жителями, потому что, как известно, они обитают в тени тех же
самых деревьев, плодами которых кормятся.
Мы брели, оглядывая каждый кустик, как вдруг, поднявшись на гребень
очередного холма, какие бороздили плоскогорье, я увидел в траве что-то вроде
едва приметной тропы,- она бежала вперед и примерно через полмили обрывалась
у глубокого ущелья.
Наверно, Робинзон Крузо был не больше поражен человеческим следом на
песке, чем мы этим мало приятным открытием. Моим первым побуждением было
немедленно повернуть и уйти в другую сторону, однако желание выяснить, куда
же все-таки ведет эта тропа, одержало верх, и мы зашагали вперед. Мы шли, и
тропа становилась все отчетливее, пока наконец не привела нас на край
обрыва; здесь тропа прекращалась.
- Гм,- пробормотал Тоби, заглядывая вниз,- стало быть, всякий, кто идет
по этой дорожке, прыгает туда?
- Вовсе не обязательно,- возразил я.- Должно быть, тут можно как-нибудь
спуститься. Послушай... попробуем, а?
- Но что, клянусь пещерами и угольными шахтами, надеешься ты найти на
дне этой пропасти? Сломанную шею? Б-р-р! Да там чернее, чем было у нас в
трюме, и от водопада стоит такой грохот, что в пору голове лопнуть.
- Полно, Тоби,- ответил я со смехом,- ей-богу, уж что-нибудь да есть
там, иначе сюда не вела бы эта тропинка. И я намерен узнать, что там такое.
- Я тебе вот что скажу, любезный друг,- не уступал Тоби,- если ты
вздумаешь совать нос во все, что возбуждает твое любопытство, ты и
оглянуться не успеешь, как сломаешь шею. Можешь мне поверить, там внизу тебя
уж, наверное, дожидается компания людоедов, и ты прямым ходом попадешь им в
лапки, если не уймешь свою жажду открытий. Вряд ли тебя так уж прельщает
встреча с дикарями, а? Послушай меня один раз: давай развернемся и ляжем на
другой курс. Да и время уже не раннее, пора нам где-нибудь стать на якорь.
- А я о чем тебе толкую? - настаивал я.- По-моему, это ущелье как раз
то, что нам надо. Видишь, место там укромное, но достаточно просторное, воды
питьевой вдоволь, и от непогоды мы будем избавлены.
- От непогоды - не знаю, а вот от сна человеческого - это точно. Да еще
заработаем ангину и ревматизм,- возражал Тоби, которому мой замысел пришелся
не по сердцу.
- Ну хорошо, мой друг,- сказал я.- Раз ты со мной спускаться не хочешь,
я полез один. Утром увидимся.
И, приблизившись к самому краю обрыва, я стал карабкаться вниз по
спутанным корням и ветвям деревьев, растущих в расселинах скал. Тоби, как я
и ожидал, сколько ни ругался, а тоже полез вслед за мною - быстрый и ловкий,
как белка. Он скоро меня обогнал и приземлился на дно ущелья, когда я еще
едва одолел половину спуска.
Зрелище, открывшееся тогда нам снизу, навсегда запечатлелось в моей
памяти. Пять пенных струй, вырываясь из пяти узких расселин, вздутые и
замутненные после недавних дождей, соединялись в один головокружительный
каскад, с ревом обрушивающийся с восьмидесятифутовой высоты в глубокий
черный котлован, выбитый в мрачных скалах, громоздящихся вокруг, а оттуда
единым потоком устремлялись куда-то круто вниз в темную трещину, которая
проникала, казалось, до самых недр земли. А сверху по обе стороны ущелья
свисали огромные древесные корни, и влага сочилась по ним, сотрясаемым от
грохота водопадов. Было время заката, и в слабых, неверных его отсветах,
проникавших сюда под каменные кручи и лесные кроны, еще страннее, еще
необычайнее казалось все вокруг, сурово напоминая нам, что недалек тот миг,
когда мы окажемся в совершенной темноте.
Я рассматривал дно ущелья со все растущим недоумением: возможно ли,
чтобы в это дикое место вел человеческий след? Пожалуй, я все-таки ошибся, и
это вовсе не тропа, проложенная туземцами. Мысль такая была для нас скорее
приятной, нежели наоборот, ибо тем самым уменьшалась опасность нежелательных
встреч; и я в конце концов пришел к заключению, что, как ни ищи, нам никогда
бы не найти укрытия более надежного, чем это ущелье, на которое мы так
случайно набрели. Тоби со мной согласился, и мы тотчас приступили к сбору
валежника, чтобы соорудить себе шалаш для ночлега. Нам пришлось поставить
его у самого подножия водопада, ибо вода заливала почти все дно ущелья.
Последние мгновенья, пока еще не сгустилась тьма, мы употребили на то, чтобы
покрыть свой шалаш плоскими перьями особого вида травы, в изобилии росшей по
всем расселинам. Хижина наша, если только она заслуживала такого названия,
представляла собою несколько палок попрямее из того, что нам удалось найти,
приставленных наискось к отвесной стене ущелья и воткнутых нижними концами
не далее чем в футе от бурлящего потока. Мы покрыли их травой, подлезли
внутрь и там, вконец измученные, расположились, как смогли, на отдых.
Забуду ли я когда-нибудь эту жуткую ночь? Из бедного Тоби мне не
удалось вытянуть ни слова; а между тем звук его голоса мог бы послужить хоть
каким-то утешением, но Тоби пролежал всю ту бесконечную ночь молча и только
трясся, как паралитик, подтянув колени к подбородку и упираясь затылком в
мокрую каменную стену. Кажется, в нашем распоряжении было все, чтобы сделать
этот ночлег совершенно невыносимым. Хлестал дождь, против которого наша
бедная кровля была как жалкая насмешка,- напрасно старался я спрятаться от
изливающихся на меня струй: отодвигая один бок, я подставлял им другой, а
дождь находил в крыше все новые отверстия, чтобы сквозь них обрушиваться на
нас.
За жизнь мне не раз случалось промокнуть до нитки - такими вещами меня
вообще-то не испугаешь. Но в ту жуткую ночь могильный холод на дне ущелья,
непроницаемая тьма и непереносимое чувство затерянности и безнадежности едва
не сломили меня.
Утром мы встали, как нетрудно догадаться, достаточно рано; лишь только
нечто, отдаленно подобное первым проблескам дня, забрезжило сквозь тьму, как
я стал трясти своего товарища за плечо, оповещая его о том, что наступил
рассвет. Бедняга Тоби поднял голову и через минуту сипло произнес:
- Ну что ж, тогда, значит, приятель, мои бортовые огни погасли, потому
что с открытыми глазами мне еще темнее, чем с закрытыми.
- Глупости! - отозвался я.- Ты еще просто не проснулся.
- Не проснулся? - вознегодовал Тоби.- Ты что хочешь сказать, что я
спал, что ли? Да это просто оскорбление - предполагать, что человек мог
уснуть в этой чертовой дыре!
Я стал извиняться за то, что столь превратно истолковал его ночное
молчание, а тем временем свету еще немножко прибавилось, и мы выползли из
своей берлоги. Дождь прекратился, но все вокруг сочилось и струилось. Мы
сняли вымокшую одежду и, насколько возможно, отжали ее. Потом попытались
восстановить кровообращение в застывших конечностях, изо всех сил растирая
их руками, и, умывшись из ручья и снова натянув влажное платье, стали
подумывать, что пора наконец нарушить наш затянувшийся пост, поскольку уже
двадцать четыре часа во рту у нас не было ни крошки. И вот на свет был
вытащен наш дневной рацион, и мы, усевшись на большой камень, стали
совещаться, как нам с ним поступить. Прежде всего мы разделили его пополам
и, тщательно завернув одну половину, отложили ее на ужин; остаток по
возможности точно разделили еще пополам и бросили жребий, кому первому
выбирать. Доставшуюся мне порцию я мог бы уместить на кончике пальца, но тем
не менее я постарался растянуть трапезу и употребил целых десять минут на
то, чтобы поглотить все до последней крошки. Как верно говорят: голод -
лучшая приправа! Этот крохотный кусочек пищи доставил мне столь тонкое и
острое гастрономическое наслаждение, какого при иных обстоятельствах я не
испытал бы от самого изысканного блюда. Досыта напившись чистой воды из
бегущего у наших ног ручья, мы тем закончили завтрак и встали на ноги,
изрядно подкрепившиеся и готовые ко всему, что ни ожидало нас впереди.
Теперь мы решили более тщательно осмотреть провал, в котором провели
ночь. Перейдя через ручей, мы выбрались на тот берег описанного мной выше
котлована и там по несомненным признакам обнаружили, что совсем незадолго до
нас здесь кто-то был. Пошарив вокруг, мы убедились, что место это посещалось
неоднократно,- очевидно, как мы догадались по следам, здесь добывали некий
корень, из которого местные жители получают красильное вещество.
Это открытие пробудило в нас решимость покинуть негостеприимное ущелье,
прельстившее нас только своей мнимой необитаемостью. Задрав головы, мы стали
выискивать по стенам путь вверх и вскоре нашли относительно удобный откос,
по которому через каких-нибудь полчаса взобрались на тот самый обрыв, с
которого спустились накануне вечером.
Я предложил Тоби, чтобы мы, вместо того чтобы рыскать без толку по
острову, выставляя себя напоказ за каждым поворотом, избрали какое-нибудь
постоянное место укрытия на все время, пока у нас хватит пищи, соорудили бы
настоящую хижину, сидели бы там и вели бы себя разумно и осмотрительно. На
все это он согласился, и мы сразу же приступили к осуществлению моего плана.
В поисках подходящего места мы осмотрели ближнюю лощинку, остались
неудовлетворены и двинулись в путь. Мы одолели несколько гребней,
пересекавших, как я уже упоминал, все плоскогорье, и к полудню оказались на
широком пологом склоне, так и не найдя места, которое отвечало бы нашим
нуждам. Низкие тяжелые облака предвещали новую бурю, и мы заторопились вверх
по склону, который венчали густые заросли кустов, где мы и рассчитывали
найти укрытие от непогоды. Поднявшись, мы спрятались под кустами и, надергав
росшей вокруг высокой травы, укрылись с головой и стали ждать дождя.
Но ливень медлил, прошло несколько минут, и мой товарищ уже спал
крепким сном, а вслед за ним и я готов был погрузиться в это блаженное
бездумное состояние. Но тут как раз хлынул дождь, да такой сильный, что о
сне нечего было больше и думать. Мы были прикрыты кустами и травой, но,
несмотря на это, вскоре снова вымокли насквозь - а мы-то так старались
высушить одежду. Вот досада! Впрочем, тут уж ничего нельзя было поделать-
могу только порекомендовать мятежным юношам, убегающим с кораблей на
экзотические острова в дождливый сезон, непременно захватывать с собою
