уверены, что наш корабль уже ушел.
Но я не согласился с его планом, каким бы разумным он ни представлялся
на первый взгляд. Не зная местности, мы не нашли бы дороги на Нукухиву - я
напомнил Тоби наши только что окончившиеся мучительные скитания. Словом, я
утверждал, что раз уж мы решили спуститься в долину, то должны довести дело
до конца и встретиться с ее обитателями, кто бы они ни были, тем более что у
нас и выбора-то не было, нам оставалось только ввериться их гостеприимству;
что до меня лично, объявил я, то мне необходим кров и отдых, без этого я
совершенно неспособен к новым испытаниям, вроде тех, что мы только что
перенесли. И с этим Тоби не мог не согласиться.
К нашему удивлению, сколько мы ни шли, справа и слева от нас тянулись
все те же непроходимые чащи. Но я был уверен, что рано или поздно начнутся
прогалины, и сговорился с Тоби, что мы будем высматривать, каждый со своей
стороны, просветы в кустах, малейшие намеки на тропинку или что-нибудь еще,
говорящее о присутствии туземцев.
Какими настороженными, жадными взорами пронизывали мы тенистые заросли!
С каким замирающим сердцем шли вперед, понимая, что в любой момент нас может
приветствовать из засады дротик затаившегося дикаря. Наконец мой товарищ,
остановившись, указал мне на узкий просвет в листве. Мы свернули и вскоре по
едва приметной тропе вышли на поляну, в дальнем конце которой росло
несколько деревьев под местным названием аннуи, приносящих, как мы знали,
сочные чудесные плоды.
Мы со всех ног бросились через поляну. Странная это была гонка: я с
горем пополам тащился, хромая и припрыгивая, как дряхлый инвалид, а Тоби
несся вперед, словно гончий пес. Он в три прыжка очутился под деревом, на
котором висело несколько плодов, но, к великому нашему сожалению, они
оказались сильно перезрелыми; кожура растрескалась, и сердцевина поклевана
птицами. Тем не менее мы тут же их съели, и божественный нектар не показался
бы нам вкуснее.
Потом мы огляделись, не зная, в какую сторону направить дальше шаги.
Тропа, приведшая нас сюда, кончилась. Подумав, мы решили свернуть в рощу,
зеленевшую невдалеке, но, не пройдя и сотни ярдов, я остановился как
вкопанный: на опушке валялся зеленый молодой побег хлебного дереза, с
которого, как видно, только что содрали нежную кору,- он был еще мокрый от
сока, и казалось, его сию минуту бросили на землю. Я молча протянул Тоби
этот неоспоримый знак близости туземцев.
Деревья росли здесь довольно густо. Через несколько шагов я увидел на
земле целую связку таких же побегов, схваченных узкой полоской коры. А что,
если ее бросил здесь какой-то бродивший в одиночестве дикарь, спугнутый
нашим появлением и поспешивший прочь оповестить о нем своих соплеменников?
Кто он, тайпиец или хаппарец? Однако отступать было поздно, и мы медленно
двинулись дальше. Тоби шел впереди, бросая по сторонам под деревья
настороженные взгляды. Вдруг я увидел, что он отпрянул назад, словно
ужаленный змеей. Упав на колени, он одной рукой сделал мне знак
остановиться, а другой раздвинул пышные ветви, загораживавшие от него
какой-то необыкновенно интересный вид.
Я пренебрег его молчаливым запретом и, быстро подойдя туда, где он
притаился, разглядел сквозь густую листву две человеческие фигуры: они
стояли рядом, почти скрытые зеленью и совершенно неподвижные. Очевидно, они
раньше заметили нас и спрятались в чаще.
Я сразу же принял решение. Выпустив из рук палку, я раскрыл сверток, в
котором лежали захваченные нами с корабля вещи, и, развернув и перекинув
через руку кусок пестрой ткани, вышел из кустов. Тоби я велел следовать за
собой и, в знак миролюбия размахивая над головой зеленой веточкой, двинулся
к стоявшим в отдалении людям.
Это оказались юноша и девушка, тонкие, стройные и совершенно нагие,
если не считать узких поясов из древесной коры, с которых впереди и сзади
свисали красные листья хлебного дерева. Одна рука юноши лежала на плечах
девушки, скрытая ее густыми волосами, в другой он держал ее руку. Так они
стояли бок о бок, наклонив голову, настороженно прислушиваясь к звуку наших
шагов и выставив вперед одну ногу, вот-вот готовые сорваться с места и
убежать.
Чем ближе мы подходили, тем явственнее становилась их тревога. Опасаясь
их спугнуть, я остановился и стал делать им знаки приблизиться самим и
принять от нас подарки. Они не пошевелились. Тогда я произнес несколько
известных мне слов на их языке, не рассчитывая быть понятым, но надеясь
показать им хотя бы, что мы не с неба свалились. И действительно, они как
будто слегка успокоились, и я сделал еще несколько шагов, одной рукой
протягивая им ткань, а в другой держа ветку. Они так же медленно отступали.
Но в конце концов они подпустили нас к себе настолько, что мы смогли
набросить им на плечи наш кусок ситца, давая им понять, что он теперь
принадлежит им, и всевозможными жестами выражая наше к ним глубочайшее
расположение.
Они стояли как зачарованные, пока мы из сил выбивались, чтобы внушить
им, что нам от них нужно. Тоби разыграл перед ними целую пантомиму: он
разевал рот до ушей, совал себе в глотку пальцы, скрежетал зубами и вращал
глазами, так что испуганная парочка, наверное, сначала решила, что два белых
людоеда готовятся их сожрать. Потом они как будто поняли, чего мы хотим, но
готовности выполнить наши пожелания не выказали. Тут вдруг хлынул дождь, и
мы стали жестами просить, чтобы нас отвели куда-нибудь, где можно укрыться
от непогоды. Они поддались на наши бессловесные уговоры, но, идя впереди
нас, весьма недвусмысленно проявляли страх, то и дело озираясь, разглядывая
нас и следя за каждым нашим движением.
- Ну, Тоби, Тайпи или Хаппар? - спросил я, шагая вперед.
- Разумеется, Хаппар,- ответил мой друг уверенным тоном, пытаясь скрыть
свои собственные сомнения.
- Ладно, сейчас увидим,-сказал я и, нагнав наших проводников, произнес
вопросительным тоном оба эти имени, указывая пальцем в долину. Необходима
была ясность, и немедленно. Но они в ответ принялись безо всякого выражения
повторять вслед за мной эти два слова, и я был совершенно сбит с толку (уже
впоследствии мы узнали, сколько было в этом сознательного коварства).
Желая во что бы то ни стало узнать, что нас ждет, я не отступался и
выговорил с вопросительной интонацией два слова: "Хаппар" и "мортарки", из
которых второе примерно равнозначно слову "хороший". Тут мои собеседники
многозначительно переглянулись и выразили на лице недоумение. Но когда
вопрос был повторен, они, посовещавшись, к великой радости Тоби, ответили
утвердительно. Он пришел в невероятный восторг, потому что они не
ограничились просто ответом, а без конца и весьма убедительно его повторяли,
как бы говоря этим, что здесь, среди хаппарцев, мы можем считать себя в
полной безопасности.
Я тоже, хоть кое-какие сомнения у меня еще оставались, выразил при этом
известии удовольствие, а Тоби - тот разыграл новую пантомиму, красочно
представляя наше отвращение к тайпийцам и бесконечную любовь к милым добрым
хаппарцам. Между тем наши провожатые смущенно переглядывались, видимо
обескураженные нашим странным поведением.
Потом они пошли дальше; мы поспешили за ними. Вдруг, совершенно для нас
неожиданно, они испустили какой-то странный протяжный вопль, и он был
подхвачен несколькими голосами за рощей. В следующее мгновение мы очутились
на большой поляне. На ее дальнем конце мы увидели длинное низкое строение и
перед ним - группу девушек. Едва завидев нас, они с визгом разбежались и
попрятались в кустах, как испуганные косули. И вот уже вся окрестность
зазвенела громкими голосами, и на поляну со всех сторон сбежались местные
жители.
Вторгнись на их территорию вражеская армия, они и тогда бы, наверное,
всполошились не больше. Скоро нас окружило плотное кольцо людей, которые,
желая разглядеть нас, почти не давали нам идти; не меньше народу обступило
наших юных провожатых, и те на редкость торопливой скороговоркой живо
излагали, надо полагать, обстоятельства встречи с нами. Каждая новая
подробность вызывала, видимо, у островитян все большее изумление. На нас
бросали недоуменные взгляды.
Наконец мы приблизились к большому красивому сооружению из бамбука, и
нам сделали знак войти. Туземцы расступились перед нами, мы двинулись по
образовавшемуся проходу и вступили в дом. Войдя, мы без дальних церемоний
повалились на устланный циновками пол и растянулись, предвкушая отдых для
своих измученных тел. Но не прошло и минуты, как легкое строение наполнилось
людьми, а те, кто не поместились и остались снаружи, глазели на нас сквозь
прорехи в бамбуковых стенах.
Был уже вечер, и в сумерках мы могли смутно различить обступившие нас
свирепые физиономии, горящие любопытством глаза, голые татуированные тела
могучих воинов, кое-где тонкие фигуры девушек; все были вовлечены в
настоящую бурю разговоров, единственной темой которых были, конечно, мы. Тут
же были наши недавние провожатые, отвечавшие на бесконечные вопросы своих
соплеменников. Вряд ли что-нибудь может сравниться с яростной жестикуляцией
этих людей, когда они увлечены разговором; а в тот вечер они дали волю
своему природному темпераменту и кричали и плясали от возбуждения, так что
мы не на шутку перепугались.
Поблизости от того места, где мы лежали, сидели на корточках человек
десять величавых старцев, очевидно вождей - как впоследствии и оказалось,-
и, будучи гораздо сдержаннее остальных, разглядывали нас внимательно и
сурово. От их ровных пристальных взглядов нам было очень не по себе. Один из
них, судя по всему верховный вождь, уселся прямо лицом к лицу со мной, и
перед его каменными чертами я затрепетал. Он ни разу не растворил плотно
сжатых губ, а просто глядел и глядел, не сводя с меня глаз. Мне никогда не
приходилось встречать такого взгляда; он никак не выдавал того, что было на
уме у старого дикаря, но меня, казалось, проницал насквозь.
Нервы у меня не выдержали, и, чтобы по возможности прекратить эту муку,
а заодно завоевать расположение военачальника, я вытащил из-за пазухи пачку
табаку и протянул ему. Он невозмутимо отклонил мой дар и знаком повелел
убрать его назад.
Из моего прежнего общения с жителями Нукухивы и Тиора я знал, что,
получив в подарок пачку табаку, любой из них будет служить тебе верой и
правдой. Что же тогда этот жест вождя - знак вражды? "Тайпи или Хаппар?" -
мысленно спрашивал я себя.
Я вздрогнул, потому что в ту же минуту тот же самый вопрос задал мне он
- сидевший напротив меня загадочный человек. Я взглянул на Тоби: в дрожащих
лучах туземного светильника его лицо при этом роковом вопросе вытянулось и
позеленело. Я замер на миг и, подчиняясь бог весть какому наитию, ответил:
"Тайпи!" Черное изваяние передо мной зашевелилось, кивнуло и пробормотало:
"мортарки".
- Мортарки,- подхватил я без дальнейших колебаний,- Тайпи мортарки!
Что тут вдруг произошло! Темные сидящие фигуры сразу выпрямились,
повскакали, восторженно захлопали в ладоши, снова и снова выкрикивая эту
сакраментальную фразу, очевидно разрешившую все затруднения.
Когда всеобщее ликование несколько поутихло, верховный вождь снова
уселся на корточки передо мною и, неожиданно распалясь, произнес длинную
филиппику, направленную, как я без труда понял по часто встречавшемуся в ней
слову "Хаппар", против жителей соседней долины. На все его возмущенные речи
мы с Тоби согласно кивали, а затем и сами выступили с восхвалением
