подозревала... бог был милостив к нам.
Он стремительно шагнул к ней и, зажмурясь, обнял. Она приподнялась на
цыпочки, прижалась к нему своей теплой щекой и, стремясь успокоить его,
погладила по затылку.
- Не плачь, хороший. Ей хочется, чтобы ты был мужествен. Она, конеч-
но, захочет тебя увидеть, и ты должен держаться мужественно. Она не
должна заметить, что ты плакал. Это расстроит ее.
Он сжал ее так сильно, что ей стало больно дышать, и прерывающимся
голосом зашептал на ухо:
- Что я буду делать? Я не смогу... не смогу жить без нее!
"Я тоже", - подумала она и внутренне содрогнулась, представив себе
долгие годы жизни без Мелани. Но она тут же крепко взяла себя в руки.
Эшли полагается на нее, Мелани полагается на нее. И она подумала - как
когда-то думала в Таре, лежа, пьяная, измученная, в лунном свете: "Ноша
создана для плеч, достаточно сильных, чтобы ее нести". Что ж, у нее
сильные плечи, а у Эшли - нет. Она распрямила свои плечи, готовясь при-
нять на них эту ношу, и спокойно, - хотя на душе у нее было далеко не
спокойно, - поцеловала его мокрую щеку, без страсти, без томления, без
лихорадки, легко и нежно.
- Ничего... как-нибудь справимся, - сказала она.
Дверь, ведущая в холл, со стуком распахнулась, и доктор Мид резко,
повелительно крикнул:
- Эшли, скорей!
"Боже мой! Ее не стало! - подумала Скарлетт. - И Эшли даже не успел с
ней попрощаться! Но, может быть, еще..."
- Скорей! - воскликнула она, подталкивая его к двери, ибо он стоял
словно громом пораженный. - Скорей!
Она открыла дверь и вытолкнула его в холл. Подгоняемый ее словами, он
побежал, продолжая сжимать в руке перчатку. Скарлетт услышала его быст-
рые шаги, когда он пересекал холл, и звук захлопываемой двери.
Она сказала: "Боже мой!" - и, добредя до кровати, села, уронив голову
на руки. Она вдруг почувствовала такую усталость, какой еще не испытыва-
ла в жизни. Когда раздался звук захлопнувшейся двери, у Скарлетт словно
что-то надорвалось, словно лопнула державшая ее пружина. Она почувство-
вала, что измучена, опустошена. Горе, угрызения совести, страх, удивле-
ние - все исчезло. Она устала, и мозг ее работал тупо, механически - как
часы на камине.
Из этого унылого тумана, обволакивавшего ее, выплыла одна мысль. Эшли
не любит ее и никогда по-настоящему не любил, но и это не причинило ей
боли. А ведь должно было бы. Она должна была бы впасть в отчаяние, горе-
вать, проклинать судьбу. Она ведь так долго жила его любовью. Эта любовь
поддерживала ее во многие мрачные минуты жизни и тем не менее - такова
была истина. Он не любит ее, а ей все равно. Ей все равно, потому что и
она не любит его. Она не любит его, и потому, что бы он ни сделал, что
бы ни сказал, это не способно больше причинить ей боль.
Она легла на кровать и устало опустила голову на подушку. Ни к чему
пытаться прогнать эту мысль, ни к чему говорить себе: "Но я-то люблю
его. Я любила его многие годы. А любовь не может в одну минуту превра-
титься в безразличие".
Но оказывается, может превратиться и превратилась.
"А ведь на самом деле он таким никогда и не был - только в моем вооб-
ражении, - отрешенно думала она. - Я любила образ, который сама себе
создала, и этот образ умер, как умерла Мелли. Я смастерила красивый кос-
тюм и влюбилась в него. А когда появился Эшли, такой красивый, такой ни
на кого не похожий, я надела на него этот костюм и заставила носить, не
заботясь о том, годится он ему или нет. Я не желала видеть, что он такое
на самом деле. Я продолжала любить красивый костюм, а вовсе не его само-
го".
Теперь, оглядываясь на много лет назад, она увидела себя в платье из
канифаса зелеными цветочками, - она стояла на солнце в Таре и смотрела
как зачарованная на молодого всадника, чьи светлые волосы блестели на
солнце, как серебряный шлем. Сейчас она отчетливо понимала, что все это
была лишь детская причуда, столь же ничего не значащая, как и ее каприз-
ное желание иметь аквамариновые сережки, которые она и выклянчила у Дже-
ралда. Как только она получила эти сережки, они утратили для нее всякую
ценность, как утрачивало ценность все, что она получала, - кроме денег.
Вот так же и Эшли - он тоже не был бы ей дорог, если бы в те далекие дни
первого знакомства она могла удовлетворить свое тщеславие и отказаться
выйти за него замуж. Окажись он в ее власти, стань он пылким, страстным,
ревнивым, надутым, молящим, как другие юноши, эта безумная влюбленность,
которая владела ею, давным-давно прошла бы, рассеялась, как легкий туман
под лучами солнца, лишь только она встретила бы другого мужчину.
"Какая же я была идиотка, - с горечью думала она. - А теперь вот за
все это расплачиваюсь. То, чего я так часто желала, - случилось. Я жела-
ла, чтобы Мелли умерла и чтобы Эшли стал моим. И вот теперь она умерла и
он мой - и он мне не нужен. Его проклятое понятие о чести заставит его
спросить меня, не соглашусь ли я развестись с Реттом и выйти за него за-
муж. Выйти за него замуж? Да он не нужен мне, даже преподнесите мне его
на серебряном блюде! Все равно он будет висеть на моей шее до конца моих
дней. И пока я буду жива, мне придется заботиться о нем, следить, чтобы
он не умер с голоду и чтобы никто не задел его чувств. Просто у меня по-
явится еще одно дитя, которое будет цепляться за мои юбки. Я потеряла
возлюбленного и приобрела еще одного младенца. И не пообещай я Мелли,
я... мне было бы все равно, даже если бы я никогда больше его не увиде-
ла".
ГЛАВА LXII
Она услышала перешептыванья и, подойдя к двери, увидела негров, испу-
ганно толпившихся в холле у двери на задний двор: Дилси стояла, с трудом
держа на руках отяжелевшего спящего Бо, дядюшка Питер плакал, а кухарка
вытирала передником широкое мокрое лицо. Все трое посмотрели на Скар-
летт, как бы молча спрашивая, что же делать теперь. Она посмотрела в
направлении гостиной и увидела Индию и тетю Питти - они стояли молча,
держась за руки, и вид у Индии впервые не был высокомерным. Как и негры,
они умоляюще взглянули на Скарлетт, словно ожидая от нее указаний. Скар-
летт про шла в гостиную, и обе женщины тотчас приблизились к ней.
- Ах, Скарлетт, что же... - начала было тетя Питти, ее по-детски пух-
лые губы тряслись.
- Не говорите со мной, или я закричу, - сказала Скарлетт. От чрезмер-
ного напряжения голос ее прозвучал резко, она крепко прижала к бокам
стиснутые кулаки. При мысли о том, что сейчас надо будет говорить о Ме-
лани, давать необходимые распоряжения, сопутствующие смерти, она по-
чувствовала, как в горле у нее снова встал ком. - Я не желаю слышать от
вас ни слова.
Этот властный тон заставил их отступить, на лицах у обеих появилось
беспомощное, обиженное выражение. "Я не должна плакать при них, - поду-
мала Скарлетт. - Мне надо держаться, или они тоже расплачутся, а за ними
начнут реветь черные, и тогда мы все с ума сойдем. Надо взять себя в ру-
ки. Мне предстоит столько всего сделать. Повидать гробовщика, и устроить
похороны, и проследить за тем, чтобы в доме было чисто, и разговаривать
с людьми, которые будут рыдать у меня на груди. Эшли всем этим заняться
не может, Питти и Индия тоже не могут. Значит, придется мне. Ох, как же
это тяжело! Это всегда было тяжело, но всегда этим занимался кто-то дру-
гой!"
Она посмотрела на удивленные, обиженные лица Индии и Питти, и искрен-
нее раскаяние овладело ею. Мелани не понравилось бы, что она так резка с
теми, кого та любила.
- Извините, что я нагрубила вам, - с трудом выговорила она. - Это
просто оттого... словом, извините, тетя, что я вам нагрубила. Я на мину-
ту выйду на крыльцо. Мне надо побыть одной. А потом вернусь, и тогда
мы...
Она потрепала тетю Питти по плечу и быстро прошла мимо нее к двери на
крыльцо, чувствуя, что если еще хоть минуту пробудет в этой комнате, то
уже не сумеет совладать с собой. Ей надо побыть одной. Надо выплакаться,
иначе сердце у нее лопнет.
Она вышла на темное крыльцо и закрыла за собой дверь; влажный ночной
воздух повеял прохладой ей в лицо. Дождь перестал, и вокруг стояла тиши-
на - только время от времени капало с карниза крыши. Мир был окутан гус-
тым туманом, холодным туманом, который нес с собой запах умирающего го-
да. Все дома на другой стороне улицы стояли темные, за исключением одно-
го, и свет от лампы в окне этого дома, падая на улицу, боролся с тума-
ном, окрашивая золотом клубившиеся в его лучах клочья. Казалось, будто
весь мир накрыло одеялом серого дыма. И весь мир застыл.
Она прижалась головой к одному из столбов на крыльце и хотела запла-
кать, но слез не было. Слишком большая случилась беда - тут слезами не
поможешь. Ее всю трясло. В мозгу снова и снова возникал образ двух неп-
риступных крепостей, которые вдруг с грохотом рухнули у нее на глазах.
Она стояла, пытаясь обрести опору в старом заклятии: "Я подумаю об этом
потом, завтра, когда станет легче". Но заклятие потеряло свою силу. Она
не могла не думать о двух людях: о Мелани, которую она, оказывается, так
любила и которая, оказывается, так ей нужна, и об Эшли и своей безгра-
ничной слепоте, не позволявшей ей видеть его таким, каким он был. Скар-
летт понимала, что думать об этом ей будет так же больно завтра, как и
послезавтра, и все дни потом.
"Не могу я сейчас вернуться туда и говорить с ними, - думала она. -
Не могу я сегодня вечером видеть Эшли и утешать его. Не сегодня! Завтра
утром я приду пораньше, и все сделаю, что надо, и скажу все утешительные
слова, какие должна сказать. Но не сегодня. Я не могу, Я пойду домой".
Дом был всего в пяти кварталах. Она не станет ждать, пока рыдающий
Питер заложит кабриолет, не станет ждать, пока доктор Мид отвезет ее до-
мой. Не в состоянии она вынести слезы одного и молчаливое осуждение дру-
гого. Она быстро - без шляпки и накидки - спустилась по темным ступеням
крыльца и зашагала в туманной ночи. Завернув за угол, она пошла вверх, к
Персиковой улице, ступая в этом застывшем мокром мире беззвучно, точно
во сне.
Пока она шла вверх по холму, неся в себе груз непролитых слез, у нее
возникло призрачное чувство, будто она уже раньше была в этом сумрачном
холодном месте и при таких же обстоятельствах, причем была не раз и не
два, а много раз. "Глупости какие, - подумала она, но ей стало не по се-
бе, и она ускорила шаг. - Нервы разыгрались". Но возникшее ощущение не
проходило, исподволь завладевая ее сознанием. Она боязливо озиралась
вокруг, а ощущение все росло, нереальное, но такое знакомое, и она вдруг
вскинула голову, точно животное, почуявшее опасность. "Я просто устала,
- пыталась она успокоить себя. - И ночь такая странная, такой туман. Я
никогда прежде не видела такого густого тумана, разве что... разве
что!.."
И тут она поняла, и от страха у нее сжалось сердце. Теперь она знала.
Сотни раз она видела этот кошмар, когда бежала сквозь такой же туман по
призрачным местам, где не было ни указательных столбов, ни стрелок, про-
бираясь сквозь холодную липкую мглу, населенную цепкими тенями и приви-
дениями. Во сне это с ней или просто сон стал явью?
На какое-то время ощущение реальности покинуло ее, и она окончательно
растерялась. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею с особой
силой, сердце учащенно забилось. Она снова стояла среди смерти и гробо-
вой тишины, как стояла когда-то в Таре. Все существенное, важное исчезло
из жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер, за-
вывала в ее сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим
туманом, наложил на нее свою лапу, и она побежала. Она бежала сейчас,
как бежала сотни раз во сне, - бежала вслепую, неизвестно куда, подгоня-
емая безымянными страхами, ища в сером тумане безопасное прибежище, ко-
торое должно же где-то быть!
