точи. Нынче, коль возьмемся молиться, не взвидим, как и на небесах
очутимся.
- Тогда выход один. Раскол.
- Что?! - глаза его засверкали, стиснулись огромные кулаки. Ну, если
он сейчас да меня... конец! Но досталось не мне, а столу: хрустнула от
удара столешница, подпрыгнул светец, выронив лучину, красным огоньком она
чиркнула в темноте и погасла. И стало очень страшно.
- Что?! - опять прорычал Сибл из тьмы. - Да ты...
- Что я? Какого дьявола вам от меня надо? Я что, просился в ваше
Братство дураков? Да за один ваш суд... вот ей-богу! - надо бы вас... к
ногтю! А я, как нанялся, вас спасать!
- Спаситель! - Сибл уже успокоился; этакий ненавистно-насмешливый,
почти ласковый голос.
- А ты у Асага спросил. Он знает. Ладно, зажги свет. Он послушал
зашевелился в темноте. Высек огонь, присвечивая трутом, отыскал на столе
лучину, зажег и сунул в светец. Поглядел на меня и сказал - с той же
ласковой злобой.
- Ты расскажи еще, что ради нас кинул.
- Слушай, Сибл, - отозвался я устало, - что ты все на меня
сворачиваешь? Считай, на плахе сидим, а ты все заладил, как этла, кто я да
что я.
- Ох, и непочтителен ты, брат Тилар! - сокрушенно ответил он. - Так
ли со Старшими говорят? На плахе-то я всю жизнь сижу, привык уже под
топором, а вот кто ты да что... понять мне тебя надо, брат Тилар. Как это
ты в душу к Асагу влез да почти все Братство перебаламутил? Ишь ты, с
дороги не переспал, а уж сразу: раскол. А ты Братство ладил, чтоб рушить?
- А ты?
- И я не ладил. Готовое получил, потому и сберечь должен. Дедами
слажено, отцами завещано - как не сберечь?
И все-то он врал, хитрый мужичок. Ходил вокруг да около, покусывал,
подкалывал, а сам все следил за мной своим зорким, алмазно-светлым
взглядом, все прикидывал, примерял меня к чему-то, что уже решено. И
разгневался он, когда я сказал про раскол, не потому, что это _б_ы_л_о
с_к_а_з_а_н_о_ мной. Потому, что я так уверенно это сказал, будто знал,
что все уже решено.
Нет. Я не стану пешкой в чьей-то игре. Я и Баруфу этого не простил, а
уж там была игра - не этой чета. И я спросил:
- К чему ты ведешь, Сибл? Хочешь выкупить Асага моей головой? Ваше
право - я давно перед ним в долгу. Только что тебе это даст? Мир в
Братстве? Возможность умереть заодно?
Он только хмыкнул. Не соглашался и не возражал - слушал.
- Хочешь, чтобы конь не ел траву, а урл - коня? Чтобы Братство
спасти, а святош не обидеть? Не выйдет. Я Огила знаю. Если он что-то
начал, он это дело кончит. Мы ему сейчас, как нож у лопатки. Он страну в
кулак собирает, из кожи вон лезет, чтобы мясо жилами проросло, чтобы нам -
малюсенькому Квайру - выстоять один на один против Кевата. А вы тут, под
боком сидя, все галдите, что, мол, сами к власти его провели, на
готовенькое посадили. Все ему весну поминаете... допоминались! Он бы ее и
сам не забыл - припомнил бы - да не так скоро и не так круто. А уж раз
сами хотите - извольте! Все на памяти. И как столицу взбунтовать, и чем
бунты кончаются. Оч-чень ему болячка у сердца нужна, когда Квайр в
опасности!
- Так что ж: нам уж и рта не открыть, молчать было да терпеть?
- Да? Сколько раз я Асагу говорил: затаитесь. Дайте ему против Кевата
выстоять, а там уже по-другому пойдет, там все с него потребуют. И
крестьяне - то, чего он не может дать, и калары - то, чего не захочет. Вот
тогда-то и наш черед придет, тогда ему против нас не на кого будет
опереться, возьмем свое.
- Надолго ли?
- Надолго или нет, об этом уже поздно судить. Теперь он нас, как
козявку, раздавит, и никто за нас не заступится. Самим себя надо спасать.
- И уж ты спас бы?
- Не знаю, - ответил я честно. - Огил... понимаешь, он сильней меня.
Не скажу умней... тут другое: сильней и опыта у него больше. То, что он
делает... разгадать-то я смогу, а вот сумею ли его переиграть? Не знаю,
Сибл.
Он посмотрел на меня; так же зорки и пронзительны были его глаза, но
что-то смягчилось в их кристальной глубине.
- А все-таки, Тилар, что тебя заставило против друга пойти? Неужели
мы тебе дороже, чем он?
- Нет. Если честно, то меня от вас с души воротит. Не живете, а
корчите из себя бог весть что. Нет, чтобы дело делать - только друг перед
другом пыжитесь! Правда на вашей стороне, вот в чем дело. Ты пойми, Огил
ведь честный человек. Очень честный. Он все делает только для Квайра...
для людей. А выходит... ну, сам увидишь, если доживем. Не хочу, чтобы его
имя злом поминали, чтобы он успел загубить то, на что жизнь положил.
- Хитро это у тебя! Значит, его дело от него спасти? Нашими руками?
- "Наше, ваше"! И когда вы поумнеете? Есть только одно дело. Сделать,
чтобы люди были людьми, жили, как люди, и знали о себе, что они люди, а не
скот безъязычный! А тебе что, не хочется человеком пожить? Чтобы дети твои
были сыты, а на тебя самого никто сверху вниз глянуть не смел?
- Красиво говоришь! Хотел бы, само-собой. Ладно, Тилар, не стану я
тебе больше томить, разговоры разговаривать. И обнадеживать не стану:
жизнь твоя нынче что паутина, и ни моя, ни Асагова подмога тебе не
сгодятся. Быть тебе опять перед судом, а уж во что тот суд повернет...
Выстоял раз, сумей и вдругорядь выстоять. Сумеешь людей повернуть, чтоб
хоть малая да трещина... а уж мы-то по той трещине все Братство разломаем.
Вишь тут дело-то какое: Асаг сам думал на середку стать, а оно ему
невместно... и не по нутру. Ему бы командовать... а тут не приказ, тут
слово надо, чтоб до печенок дошло да мысли повернуло. Ты не серчай:
испробовал я тебя: выйдет ли?
- Ну и как?
Он задумчиво покачал головой.
- А знаешь, похоже, что и выйдет!
На самом деле это был не суд, а просто заседание Совета, и я пришел
туда по праву. Оказывается, есть и у меня права. Хотя обычно надлежит
беспрекословно подчиняться Старшим, но на совете я имею право потребовать
отчета у любого из них, и тот обязан перед нами отчитаться. Неглупо.
Я пришел в знакомый, почти родной подвал; пришел один, без
провожатых, и часовой безмолвно пропустил меня. Все были в сборе - как я и
хотел. Не сорок, а гораздо меньше; хоть я немного знал в лицо, зато они
меня все знали по суду, и смутный неприязненный шумок поднялся мне
навстречу. Я пробирался, как на эшафот, и взгляды их - опасливые, мрачные,
враждебные - подпирали меня со всех сторон. Один лишь просто глянул и
кивнул - Эгон - и я уселся рядом с ним. Опять всплеснулся злой шумок - и
стих. Явились Старшие. Их было пятеро, я знал троих. Асаг шел первым -
невысокий, сухонький, с застывшим настороженным лицом. За ним громоздкий,
равнодушный Сибл и величавый Салар. Те двое незнакомых шли позади, и это
хорошо - они подчинены и Сиблу, и Асагу. Высокий, очень тощий человек,
угрюмый и усталый, и горбун с руками до колен и удивительными черными
глазами.
Я взглядом показал на них Эгону, и он шепнул, почти не разжимая губ.
- Казначей Тнаг и брат Зелор. Всевидящий.
Я сам едва расслышал, но горбун вдруг обернулся, чиркнул быстрым
взглядом, выделил меня и рассмотрел. Какие это были умные глаза!
Пронзительное сочетание ума, печали и равнодушного, безжалостного
любопытства. Очень странное ощущение: холод между лопаток и радость. Мне
был страшен и все же приятен этот долгий, пугающий взгляд: мы опять
узнавали друг друга, эту неуловимую связь между ним - управлявшим
разведкой, и мной - направившим ее. Тень улыбки скользнула по тонким губам
и пропала; Старшие остановились, поклонились Совету и сели. И только тут
Асаг заметил меня.
Недоумение, облегчение, тревога - и снова замкнулось его лицо, но
чуть свободнее стала поза и не таким напряженным взгляд.
Потом неизбежная молитва, какие-то незначительные вопросы, похоже,
входящие в ритуал. Тянулось и тянулось, мне было скучно - и вдруг Эгон
незаметно ткнул меня в бок. Встал наставник Салар и провозгласил величаво:
- Братья! Ум человечий мал, и мудрость людская ущербна. И зрячий
бывает слеп, и знающий не ведает. Вы, кому открыты души людские, что вы
скажите нам?
Мгновенная тишина - и вскочил один, незнакомый. Вскинул руки и
крикнул:
- Я спрашиваю брата Асага!
- Я слышу тебя, брат Арван.
- Почему Тилар сидит среди нас? Пес приблудный... обряда не прошел...
расселся!
Асаг не дрогнул.
- Пять лун тому за свои заслуги перед Братством брат Тилар был
заглазно принят в Совет. Сам ты, Арван, тогда слова против не молвил,
почто ж теперь надрываешься? А обряду он не прошел, потому как в другом
месте родимой земле служил, а ежели он по большому обряду Братством
принят, так обычаем это дозволено. Так ведь, наставник?
Салар кивнул неохотно.
- Заслуги? Вот пусть за свои заслуги и ответит!
Что тут поднялось!
- Заслуги? А кому он служил: нам иль Калату? Подосланный он!
Предатель! Колдун!
Асаг встал, поднял руку, и они, наконец, замолчали.
- Брат Тилар, готов ли ты ответить Совету?
- Да, брат Асаг.
- Отвечай!
И я вышел на середину, в кольцо злобных взглядов и ощеренных лиц,
обернулся к Старшим, помедлил мгновенье, вбирая тревогу в глазах Асага,
настороженно-зоркий взгляд Сибла, холодную неприязнь Салара, равнодушное
любопытство Зелора, и только на лице казначея я не прочел ничего.
- Наставник Салар, могу я тебя спросить?
Он кивнул.
- Наставник Салар, не ты ли очистил меня от обвинения в колдовстве?
- Не я, а суд божий.
- Оспоришь ли ты истинность суда этого?
- Нет, - ответил он с сожалением.
- Брат Зелор, теперь я спрошу тебя.
- Спрашивай, Тилар, - очень мягко он это сказал, но меня не обманула
его мягкость. Так же мягко и грустно он прикажет меня убить, если я
проиграю бой.
- Брат Зелор, ты один можешь оценить все, что я знал о Братстве.
Только ты способен сказать, насколько я мог повредить Братству, когда был
приближен к акиху.
Слабый румянец мелькнул и погас на впалых щеках, замечательные
ресницы на миг притушили глаза.
- Мы были в твоих руках, брат Тилар, но это дело прошлое. И однажды
ты уже спас Братство, но это тоже дело прошлое.
- А что не прошлое?
- Спрашивай у них, - ответил он безмятежно. - В Совете у Старших
власти нет.
Умный ответ, и я понял: если я справлюсь с Советом, Старшие мне не
страшны. И я обернулся к ним - к злобным лицам и ненавидящим взглядам.
- Спрашивайте, братья.
Они опять загалдели, и опять Асаг поднял руку.
- По одному.
Первым вскочил Арван и выплюнул мне в лицо все тот же надоевший
вопрос о гонце и об акихе, которому я проторил дорожку на престол. Я даже
вздохнул, до того мне это осточертело. И начал устало и терпеливо, как
повторяют в сотый раз одно и то же тупому ученику. Я говорил им о том, что
все они хоть немного да знали: о кеватском владычестве, разорявшем страну,
об упадке ремесел и торговле, о безработице, пожиравшей Садан. О бездарной
войне, которую нам навязали кеватцы, об изверге Тисуларе, которого
посадили над нами кеватцы, о процессе против их близких, который затевали
кеватцы. Конечно же, я изрядно сгущал краски. Но мне хотелось, чтобы они
увидели эту картину: наш маленький, прекрасный, истерзанный Квайр перед
разверстой пастью чудовищного Кевата.
Сначала они еще пытались кричать, перебивали, выкрикивали оскорбления
и угрозы, но я говорил - и они понемногу утихали. Они уже слушали.
Я сам не знал, что умею так говорить. Не ради спасения жизни и
