ложил здесь колдовство, я же верю только в природу да в волю божию.
Мадам Екатерина ободрительно кивнула и поглядела на сына своей подру-
ги, - да, перед ним лицо доброй, простодушной женщины, быть может, иску-
шенной и многоопытной, но в этой смерти она тоже ничего не понимает, она
искренне встревожена загадочной немилостью судьбы. "Если б только я мог
проникнуть в бездну ее взгляда!.. - думает сын отравленной Жанны. - Хотя
почему она непременно должна быть отравлена? Все могло произойти вполне
естественным путем. В искренности врача сомневаться не приходится, как,
впрочем, и в ограниченности его познаний. А пузыри под черепом у моей
матери? Чем они вызваны? Ядом? Ах, если бы я мог проникнуть в бездну
этого черного взгляда и нащупать руками, что там прячется! Я хочу знать
наверняка!"
ПОЧТИ ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА
Его душевная борьба едва ли могла ускользнуть от умной старухи, одна-
ко Екатерина сделала вид, будто ничего не замечает. Она держалась так,
словно ее единственная цель - смягчить горе скорбящего сына. Прежде все-
го она подала знак обоим лекарям, и они, поклонившись, удалились с тем
же достойным и скорбным выражением, с каким вошли. Затем Медичи, видимо,
решила дать ему опомниться, но воцарившееся молчание продолжалось, может
быть, слишком долго: ненависть Генриха, на время утратившая свою напря-
женность, проснулась с новой силой. Он вспомнил о вскрытых письмах:
именно после того, как они были отправлены, умерла его мать! Сам того не
замечая, он большими шагами забегал по комнате. Мадам Екатерина спокойно
следила за ним, и он, заметив это, снова почувствовал в душе смятение.
Юноша внезапно остановился перед ней, окрестив руки, в недопустимо вызы-
вающей позе. Слово "убийца" уже грозило сорваться с его губ. Никогда еще
он не был так близок к этому. Однако она предупредила взрыв и начала
мирно и неторопливо:
- Милый мальчик, я рада, что вы теперь знаете столько же, сколько и
я. Мне было приятно видеть, как вы тоже постепенно убеждались в истине.
Теперь мы можем похоронить печаль в глубине наших сердец и обратиться к
радостному будущему.
- А череп? - угрожающе бросил Генрих в лицо королевы, тяжелое и се-
рое, как свинец. Затем поискал глазами на столе - листок с рисунком ис-
чез; от изумления у него прямо руки опустились. Впервые мадам Екатерина
не сдержала насмешливой улыбки, отнюдь для него не лестной. "Вы даже
этого не заметили, милый мальчик", - точно говорила эта улыбка.
Как ни странно, неудача успокоила Генриха и настроила его самым дело-
вым образом. Ничего не поделаешь. Екатерина взяла верх. Договориться с
ней нужно. И он тут же забыл о ненависти и недоверии, точно их и не бы-
ло. При его характере это было нетрудно. С чувством облегчения уселся
Генрих против старухи, а, она одобрительно кивнула. - Нас с вами ожидает
немало хорошего, - сказала Екатерина.
Генрих не ответил, и она продолжала: - Теперь мы друзья, и я могу
сказать откровенно, почему я отдаю вам свою дочь: из-за герцога Гиза,
который мог бы стать опасен моему дому. Он ведь был вашим школьным това-
рищем, и вам, вероятно, известно, что Генрих Гиз упорно домогается любви
парижан... Он старается выказать себя более усердным христианином, чем
я, а я, как известно, изо всех сил защищаю святую церковь!
При этих словах какая-то искорка сверкнула в ее непроницаемом взоре,
а Генрих тут же забыл, что ему хотелось заглянуть в глубины ее души, и
беззвучно рассмеялся вместе с нею: хоть в неверии своем созналась, и то
хорошо. Презрение к ханжескому фанатизму сближало их. Впрочем, лицо ее
тотчас опять стало серьезным.
- Но он добился того, что папа и Испания поддерживают его. На их
деньги этот ничтожный лотарингец мог бы выставить против меня большое
войско. Если так будет продолжаться, этот Гиз, пожалуй, весь Париж под-
нимет. Больше того: он может нанять убийц. А чего он в конце концов
добьется? Франция сделается испанской провинцией.
Мадам Екатерине было все равно, что ее случайный собеседник - незна-
чительный молодой человек. Она предавалась со страстью своему излюблен-
ному занятию - заглядыванию в бездну.
- Ведь и я, - продолжала она вполголоса, - могла бы доставить прият-
ное испанскому королю. Он злится на меня за то, что я щажу моих протес-
тантов... - Екатерина смолкает, она долго что-то обдумывает. Ее сжатые
губы шевелятся, и это заставляет Генриха насторожиться больше, чем ее
слова. - Нанимать убийц? - бормочет Медичи.
И она могла бы это сделать! Но только ей это ни к чему: ее собствен-
ная жирная ручка отлично умеет приготовить ядовитое питье! Он пристально
наблюдал за ней, и она вскоре заметила его настороженный взгляд..."
- Мои протестанты мне так же дороги, как и все остальные французы, -
заявила она по-прежнему невозмутимо. И закончила, слегка подчеркивая
свои слова: - Я ведь королева Франции.
- Это ваш сын - король, - необдуманно поправил он ее, вспомнив расс-
каз своей матери Жанны о том, что король страдает каким-то ужасным неду-
гом и что оба брата Карла, ныне здравствующие, обречены на ту же бо-
лезнь, - старшим она уже овладела.
"Кто эта одинокая старуха, - спрашивает себя Генрих, - которая, види-
мо, надеется пережить всех своих сыновей? До остальных французов ей, в
сущности, так же мало дела, как и до нас, протестантов". Вслух он ска-
зал:
- Как прекрасен ваш замок Лувр, мадам! Но все, что придает ему блеск,
идет с вашей родины. Архитектура ведь итальянская, - "так же, как и ис-
кусство изготовлять яды", хотелось ему добавить. Она пожала плечами, ибо
из этих двух искусств первое было ей совершенно чуждо. Да и свою Флорен-
цию она ничуть не любила: в молодости она была там несчастна и подверг-
лась изгнанию.
Однако мадам Екатерина умела быть только собой и ничем иным; этим она
и была сильна, пока жизнь ее не сломила.
Сейчас она подозрительно уставилась на юношу: - Вы говорите о короле?
Разве вы виделись с ним раньше, чем со мной?
Он с живостью отрицал. Екатерина заговорила еще тише: ее слов не
должны были слышать даже швейцарцы у дверей, хотя они все равно ничего
бы не поняли. - Король бывает иногда не в себе, - зашептала старая
дьяволица. Я никому не говорю об этом, но на него иногда накатывает
ярость, и он тогда бредит убийством, бойней. Это у него от болезни, -
настойчиво бормотала она.
А Генрих подумал: нечего сказать, в хорошую он входит семейку; впро-
чем, ничего здесь нового нет. Но мать кровоточивых сыновей уже снова ус-
покоилась. - Остальные два у меня удачные, особенно д'Анжу. Подружитесь
с ним, мой мальчик. А главное, держите всегда нашу сторону против лота-
рингцев! Вы будете так же командовать нашим войском, как ваш отец, - вы
можете, - и пригодитесь нам не меньше, чем он. Затj вы получите мою
дочь. Но и тут, смотрите, остерегайтесь герцога Гиза. Женщины считают
его красавцем.
А Генрих думает про себя: "И спят с ним. Нечего морочить мне голову,
мадам! Мы друг друга знаем, и мне известно, какова та девушка, на кото-
рой я женюсь. Только моя дорогая мать не догадывалась..." - шептало ему
его любящее сердце.
И он сказал с вызовом: - Потому-то вы, мадам, и отослали Гиза до мое-
го приезда.
А старуха отвечала еще спокойнее: - К вашей свадьбе он вернется.
Иногда бывает лучше, чтобы на глазах у молодой девушки не торчал мужчи-
на, который пользуется слишком большим успехом. А мне, старухе, следует
постоянно надзирать за ним. Я хочу, чтобы все мои враги были собраны
тут, у меня, в Лувре. 'К ним принадлежит и он, в этом не может быть сом-
нения.
Столь бесцеремонная откровенность могла бы оскорбить Генриха, хотя он
уже с юных лет не верил в доброкачественность человеческой природы. Но
Екатерина слишком уж обнажала жизнь. С другой стороны, в нем брало пере-
вес какое-то доверие, мало-помалу возникавшее в его душе во время их бе-
седы. Когда восемнадцатилетний юноша слышит столь лестное мнение о себе,
он в конце концов попадается на удочку. "Мне лично этой знаменитой
ведьмы бояться нечего, да и матери моей ничего она в питье не подмешива-
ла". И если бы сейчас перед ним стоял на столе стакан, он был бы готов
залпом выпить его.
Вместо этого мадам Екатерина подала знак, стража тут же распахнула
наружные двери, и на пороге появились те двое дворян, которые проводили
Генриха сюда. Слегка удивленный, Генрих простился и последовал за ними.
НЕЧИСТАЯ СОВЕСТЬ
Он заговорил со своими провожатыми. Один из них был первым дворянином
короля, его звали дю Миоссен; это был человек крайне осторожный и тща-
тельно скрывавший, что он протестант. Генрих сказал ему это прямо в ли-
цо; по некоторым безошибочным приметам он умел распознавать ревнителей
истинной веры. Принц спросил, смеясь:
- Вы что, боитесь парижан? Народ нас, верно, недолюбливает?
- Если бы вопрос шел только о народе, - загадочно ответил Миоссен.
- Стыдитесь! У первого дворянина короля должно быть больше гордости!
Затем Генрих покинул обоих придворных и ускорил шаг, ибо в глубине
парка, содержавшегося в образцовом порядке, заметил самого Карла Девято-
го; тот был один и возился со сворой собак, которые оглушительно лаяли.
Генрих окликнул его. Но король не слышал, а в это время внимание Генриха
привлекло нечто другое: он стоял под окном той комнаты, из которой
только что вышел И вот перед ним озаренный солнцем фасад во всей своей
неправдоподобной прелести, быть может, искушение лукавого, но во всяком
случае, если даже наваждение, то чарующее наши чувства. И тут же он по-
нял, что мадам Екатерина отпустила его в слишком уж выгодную для нее ми-
нуту, когда он наконец решил, что его мать все-таки не была отравлена.
Именно в тот миг, когда он этому поверил, Екатерина отпустила его. Она
видела его насквозь с грубой прозорливостью, он же тщетно старался про-
никнуть в глубины ее непроницаемого взгляда. И тогда юношу охватил
страх: в нем опять ожило то первоначальное ощущение, с которым он вошел
в комнату наверху, - вошел как судия и мститель. "Убийца!" Дважды удер-
жался он и не произнес этого слова, и не только из осторожности, как
опытный царедворец, но и потому, что старуха действительно внушила ему
какое-то дурацкое, слепое доверие. "Ж таких случаях молодость - плохой
советчик, по крайней мере меня она обрекла на полное бессилие!"
Он быстро отыскал знакомое окно. Нет, он все-таки не ошибся! Лицо тут
же снова исчезло, Генрих не успел его рассмотреть; за ним следили, он
чувствовал это. Проверяли, осталось ли что-нибудь от его ребячьей довер-
чивости? "Самая малость, мадам Екатерина! Я знаю далеко не все, и даже
отчего умерла моя матькоролева, не знаю наверное! Но я не забуду никог-
да, что из двух искусств ваших соплеменников - составления ядов и благо-
родного зодчества - вам доступно только первое. Вы злая фея, если только
вы фея. Мне предстоит здесь изведать, что такое ужас, но при этом я дол-
жен смеяться. А про своего толстого сына она сказала, будто он бешеный".
Генрих снова направился к Карлу Девятому, но уже гораздо медленнее.
Тот все еще не замечал его. Вернее, он отвел свой косящий взгляд и сде-
лал вид, будто занят только собаками. Две собаки подрались. Король, на-
чал науськивать их друг на друга, и они сцепились еще яростнее. Тогда он
крикнул, перекрывая лай и рычание:
- Обе надоели! Пусть загрызут друг друга!
После такого приема, еще более глупого, чем неучтивого, Генрих повер-
нулся, чтобы уйти. Тогда, Карл бросил свое занятие и пошел за ним. - На-
варра! Что вам сказала моя мать-королева? - И скосил глаза. А Генрих ре-
шил: "Он, видно, ждал меня здесь внизу с большим нетерпением".
- Мы говорили все больше о черепах да об убийствах. Было очень весе-
ло, мадам Екатерина мне нравится, впрочем, и я ей тоже.
