Карл вздрогнул, задрожал и пошатнулся.
- Ради господа, Наварра, я знать ничего не хочу об убийствах! Совсем
недавно два человека из моей личной охраны прикончили здесь друг друга,
как вот эти злые собаки. У моей матери-королевы голова всегда набита
всякими ужасами.
- А она то же самое говорит про вас, - вставил
Генрих. У короля Франции словно язык прилип к гортани, он даже весь
как-то съежился. Хотя на него, по выражению его матери, иногда нападало
бешенство, страх - все же пересиливал ярость. Так случилось и тут. Карл
был в белом шелку, и поэтому казалось, что он даже не побледнел, а по-
желтел.
И тут у сына умершей Жанны вспыхнуло новое подозрение: совесть Карла
явно была нечиста. Этот сын и эта мать, объявлявшие друг друга сумасшед-
шими, - раскрытия каких тайн о, ни опасались? Юноше невольно пришли на
память слова друзей: "Вы будете второй жертвой. Соберите ревнителей ис-
тинной веры! Конечно, было бы благоразумнее покинуть, пока не поздно,
этот разбойничий притон. - Взять сестру - и прочь отсюда вместе с моими
всадниками! Однако я не сделаю этого, ведь я для того и приехал ко дво-
ру, чтобы познать, что такое страх; и потом сюда идут две девушки, впе-
реди них, словно на поводу, выступают павлины с искрящимся оперением.
Одна из них - Марго, родная дочь отравительницы" - это первая мысль, ко-
торая проносится в голове Генриха. Но ее сейчас же нагоняет вторая:
"Марго стала красавицей!"
ЛАБИРИНТ
Он радостно сделал к ней несколько шагов: - А, милая Марго! - громко
воскликнул он. Карл Девятый удивленно обернулся, потом опять занялся
своими собаками. Принцесса Валуа произнесла первые слова, только когда
Генрих уже стоял перед нею; она сказала: - Надеюсь, ваше путешествие бы-
ло благополучным?
- Ваш образ неизменно стоял передо мной, - поспешил он заверить ее. -
Но в действительности вы несравненно лучше, чем на портрете. А кто ваша
хорошенькая подружка?
- Мадам де Сов, - вместо ответа властно обратилась к ней Марго. - От-
ведите же птиц обратно! - Тогда фрейлина хлопнула в ладоши, и павлины в
самом деле пошли перед нею. Она все же успела произвести оценку этого
юного провинциала, - достаточно ей было бросить на него насмешливый
взгляд из-под высоких бровей. Этот будет для женщин легкой и безобидной
добычей! "Как в руках принцессы, так и в моих", - мысленно добавила она
и удалилась, очень стройная и изящная.
- У нее нос слишком длинный, - заметил Генрих, когда фрейлина скры-
лась.
- А у меня? - капризно спросила Марго, ибо нос у той был ничуть не
длинней, чем у принцессы, только более прямой.
- Одно несомненно, - сказал он, - у Матильды гонкие губы.
- У Шарлотты?
- Видите, вот вы и выдали ее имя. - Он был весьма доволен тем, что
перехитрил Марго, так как ясно, чувствовал ее сопротивление.
- Мне больше нравится, когда губы полнее и мягче, и зубы должны быть
не такие мелкие и ярче блестеть... - При этом он посмотрел на ее рот,
потом взглянул ей прямо в глаза - но отнюдь не дерзко, - решила она про
себя: недостаточно дерзко. Его взгляд был нежен и полон желания, Генрих
попытался обнять ее этим взглядом, но очень учтиво и почтительно, не как
ту соблазнительную девку на углу улицы. Из ' Марго, с ее полными ногами,
вышла довольно-таки властная дама! Поэтому-то он и не брал ее приступом,
да и глаза у нее отнюдь не стали покорными, незрячими и затуманенными.
"Дочь убийцы! - вспомнил он и испугался. - Стала красавицей, пока мать
творила черные дела!"
А Марго думала: "На мои ноги он все-таки поглядывает!" Ибо отлично
помнила, что еще в детстве обещала ему, на качелях, и он тогда уже хотел
это получить. А теперь что стоит между ними? Почему он оробел? Однако ее
белое, как снег, лицо хранило глубокую безмятежность. Генрих не умел
различать, как его дорогая матушка, что у Марго от жеманства, что от бе-
лил. Впрочем, Жанна считала фигуру девушки безупречной; это мнение раз-
делял и ее сын, и его даже не отталкивало то обстоятельство, что Марга-
ритачересчур уж затянута. Не мог также предвидеть cын Жанны, что ее щеки
когда-нибудь отвиснут. Хотя она уже не так обильно украшала себя с голо-
вы до ног сверкающими жемчугами и драгоценными каменьями, как во время
некоей процессии, Генриху она показалась великолепной и сулила всем его
чувствам небывалые радости.
Он думал: "Строй - из себя принцессу сколько хочешь, скоро мы все
равно будем лежать вместе в кровати".
А в ее надменно откинутой голове проносились мысли: "Буду я когда-ни-
будь снова спать с Гизом? Едва ли, потому что этот мне нравится. Дере-
венский юноша - и все же королевский сын, как выразилась его мать".
А он думал: "Марго, Марго, с Гизом ты больше спать не будешь: тебе и
меня хватит с избытком".
Тем временем она уже давно начала по-латыни какой-то холодный компли-
мент его походам и воинской славе. А он заверил ее на том же языке, что
восхищен ее ученостью и образованностью, а также величием ее осанки.
'Каждый изо всех сил старался щегольнуть самыми изысканно построенными
фразами, но думали оба о другом.
Вдруг Марго переменила тему разговора.
- Вы уже говорили с моей матерью.
Генрих вздрогнул, точно его поймали на месте преступления: ведь, что
бы он ни говорил, о чем бы ни думал, в душе его неизменно жило одно:
"Марго - дочь убийцы!"
- И с глазу на глаз, - добавила принцесса. - Относительно прискорбно-
го события, как я полагаю? Примите мое искреннее соболезнование. - Ее
подведенные синим веки заморгали, наконец блеснула слезинка. Он тут же
схватил ее за руку и прошептал: - Пойдемте отсюда! - Ибо чувствовал за
спиной косящий взгляд Карла. Учтиво провел ее Генрих по открытой садовой
аллее, но едва они очутились за какой-то изгородью, юноша взволнованно
спросил:
- Вы видели мою мать перед кончиной? Отчего она умерла? О, отвечайте!
- Но принцесса, конечно, молчала.
- Вы ведь знаете, какие ходят слухи? - настойчиво продолжал он. -
Скажите мне, что вы на этот счет думаете! Не хотите? Ах, Марго! Это дур-
но с вашей стороны!
Не отвечая, она пошла вперед по дорожке, извивающейся между двумя вы-
сокими изгородями, и они очутились в лабиринте, где было сумеречно, даже
когда светило солнце. Но чутье подсказывало ей, что лучше, если Генрих
не будет сейчас слишком отчетливо видеть ее и она его. Он шел, прижав-
шись к плечу девушки, при каждом шаге касался ее, и она ощущала на своей
шее его дыхание.
- Мне ужасно тяжело. Я словно брожу ощупью и никак не могу найти вы-
ход. - Так же блуждали они теперь по узким извилинам лабиринта. - Я
всегда, всегда помнил о тебе! - проговорил он вдруг так горячо и трепет-
но, что Марго приостановилась и посмотрела на него: на глазах у юноши
стояли слезы. Это были, без сомнения, искренние слезы, и вместе с тем он
был уверен, что она наконец будет тронута и выложит всю правду.
- Я ведь сама наверняка ничего не знаю, - взволнованно начала она и
вдруг смолкла "а полуслове.
- Но у вас есть основания что-либо предполагать? Какой-нибудь повод?
- Нет! Нет! - Она словно заклинала его молчать. Тщетно!
- Мы ведь должны пожениться. Но, вы понимаете, почему я сейчас не це-
лую ваше прекрасное лицо и не поднимаю вам юбки? У вас есть тайна от ме-
ня, и это сильнее всего остального.
Девушка только застонала. Однако он не давал ей пощады.
- Никогда еще моя страсть к вам не была так глубока, как теперь. Я
смогу любить отныне только одну-единственную! - воскликнул Генрих и сам
поверил своим словам. - Ах, Марго, Марго! Ведь вы дочь женщины, которая,
может быть, убила мою мать!
Внезапно наступившее молчание и ужас, охвативший девушку, явились как
бы ответом на его слова. Наконец Марго разрыдалась, она поняла, что ста-
ла теперь по-новому дорога сыну бедной королевы Жанны и что в "той любви
есть что-то грозное. Она сделалась для него каким-то роковым символом,
образом из античной трагедии, тогда как сама по себе она довольно зау-
рядная, добродушная девушка, не умеет противиться своим вожделениям и
бывала за это иной раз даже порота; считает в порядке вещей, что при их
дворе людей убивают и что каждого, кто становится поперек дороги ее ма-
тери, умеют ловко устранить. Сама Марго жила среди всех этих злодеяний,
нисколько ими не смущаясь, и частенько отдавалась увлечениям, в то время
как рядом совершались убийства.
- Вы, может быть, дочь той женщины... - повторил, он, теперь уже лишь
для собственного спасения, лишь из-за того ужаса, который все больше ов-
ладевал его душой, как бы предостерегая от бурно разраставшейся страсти.
- Может быть, - сказала она с глубоким равнодушием. И в самом деле,
без всяких доказательств, она была глубоко уверена, что и это злодейство
могло быть совершено ее матерью с таким же успехом, как и все остальные,
поэтому ей стало еще более жаль его, чем если бы он уже не сомневался и
решительно бросил ей в лицо обвинение. Он был беззащитен, у него были
ласкающие глаза, его мать убита ее матерью. А он готов ради Марго забыть
обо всем. Это и особенно его полная невинность и непричастность к таким
делам тронули ее сердце, оно пылко забилось, и Марго охватило нетерпели-
вое желание, чтобы юноша наконец оторвался от своих дум и кинулся на
нее.
Он уже готов был это сделать, уже протянул к ней руки. Но в последнее
мгновение он вскрикнул от ужаса, и она тоже вскрикнула - лишь поэтому,
что его чувства стали полностью ее чувствами. Но увидела она далеко не
то, что увидел он. Его блуждающий взгляд случайно задержался на одном из
погруженных в зеленый сумрак закоулков лабиринта: оттуда им навстречу
плыла призрачная фигура, словно желавшая встать между ними. Восемнадца-
тилетний юноша потерял голову, и прозвенел его отчаянный вопль:
- Мама!
Неизвестно, сколько времени продолжалось видение. Но вдруг он по-
чувствовал, что Марго припала к его груди, ощутил желанную, покорную тя-
жесть ее тела, - она сама бросилась к нему, прижалась и проговорила,
плача и смеясь:
- Там же просто зеркало, чтобы люди еще больше запутались среди доро-
жек; никто к тебе не шел, только я, твоя Марго! И теперь я - вот, потому
что теперь я люблю тебя!
А сама думала: "Две слезы уже скатились у меня по щекам, посмотрим,
выдержат ли румяна". Он же думал: "Теперь ей Гиз будет уже не нужен", -
и стал мять ее широкую жесткую юбку. Ибо при самых возвышенных побужде-
ниях люди не забывают и о самых низменных.
Однако эти кощунственные мысли носились, как беспомощные челны по
бурному морю, и это была страсть. Всюду вокруг них - нечистая жизнь,
тайные злодеяния, и только они двое вырвались на просторы пьянящей бури.
В это море хотим мы кинуться, и никто о нас больше никогда не услышит!
Они замерли, обняв друг друга: прекраснейшие мгновения, единственные и
незабываемые. И когда, гораздо позднее, им доводилось встречаться и они
уже не раз испытывали друг к другу презрение и даже ненависть, они вспо-
минали о тех минутах и вдруг становились опять юношей и девушкой из ла-
биринта, где стоял этот душный и пряный запах...
Марго высвободилась первая. Ода просто изнемогла, чувства такой силы
были ей еще неведомы. Забыл обо всем и Генрих. Как ни странно, но в пер-
вую минуту пережитое показалось ему постыдным, он уже готов был посме-
яться и над нею и над собой. За таким подъемом обычно следует смущение,
поэтому они продолжали блуждать по узким извилинам лабиринта, и Марго
уже не могла найти выход. Но когда выход вдруг оказался перед ними, она
остановила Генриха и сказала:
- К сожалению, ничего не выйдет. Я не буду твоей женой.
Впервые с детских лет назвала она его на ты - и только, чтобы отка-
зать ему.
- Нет, Марго, мы должны пожениться. Иначе не может быть, - рассуди-
тельно настаивал он. А она:
- Разве ты не видел ту, которая хотела стать между нами?"
