тельностью, какая мне знакома в вас. На самом деле вы бы так не поступи-
ли.
- А какова она была из себя? - спросил он нетерпеливей, чем желал бы.
После этого Габриель окончательно овладела положением, она поцеловала
его в висок и сказала ласково:
- Никакой портрет не даст вам верного представления. О женщине может
судить лишь женщина, хотя бы во сне. У нее топорные руки и ноги, и, нес-
мотря на неполные двадцать лет, у нее отрастает живот. Живописцы это
смягчают и всякое глупое, пошлое лицо, даже дочь менялы, наделяют
девственной прелестью, наперекор природе.
В ее словах он слышал ненависть и страх. Очень неясно он сказал:
- А сам я не замечал всех этих изъянов - в твоем сне?
- Вероятно, все же замечали, мой бесценный повелитель, - ответила
Габриель. - Я видела, что ваша изысканная любезность была, в сущности,
притворной. Но тут появился сапожник Цамет.
- И он тоже участвует в твоих снах?
- И не один: десятеро Цаметов, и каждый из сапожников нес мешок, под
тяжестью которого сгибался до земли. Все снизу косились на меня, и лица
у всех были черномазые, а носы горбатые.
- Что же сделал я? Дал пинка каждому из десятерых?
- Боюсь, что нет. Боюсь очень, что вы до тех пор водили некрасивую
женщину перед какими-то раскрытыми дверями, пока все мешки не очутились
внутри.
- А потом?
- Конца я не видела, вы разбудили меня.
- Ты никогда его не увидишь, - пылко обещал он и поцеловал ее опущен-
ные веки; единственное средство против твоих дурных снов, прелестная
Габриель.
ВЕЛИЧИЕ, КАК ЕГО ТОЛКУЮТ
Король раньше герцогини де Бофор покинул уединение, у себя в Лувре он
произвел смотр двору. Дворянам, которые жаловались ему на обнищание сво-
их поместий, он напрямик заявил, что на его щедрость им рассчитывать не-
чего. Лучше им воротиться в свои провинции, чем просиживать лари у него
в приемной. Труднее всего пришлось ему с его земляками, гасконцами. Они
полагали, что раз свой человек сидит на престоле, значит, тужить им не о
чем. Один из них светил Генриху, когда тот читал письмо своей возлюблен-
ной. Гасконец мог бы читать тоже, но он отворотился, чуть не свернув се-
бе шею. За это он получил от растроганного земляка обещание, которое не
было выполнено. Всем пришлось под конец признать, что ни хитростью, ни
дерзостью ничего не добьешься у короля, который долго был беден и знает
цену деньгам. Стоило ему забыть ее, как он принимался выспрашивать людей
в толчее улиц, пока не узнавал, что можно получить за су и легко ли за-
работать его.
Тяжкие обвинения: во-первых, ничего не раздаривает, а затем - слишком
много знает. Представителям духовенства, когда те явились с жалобой на
его Нантский эдикт, он ответил перечнем их беззаконий, в которых он, ра-
зумеется, винил не их, а лишь обстоятельства. Если же они согласны
действовать с ним заодно, тогда он восстановит церковь в ее прежнем
блеске, сделает ее такой же, какой она была сто лет назад. Они думали:
"А разве тогда не было беззаконий?" То же думал и король.
Сурово обходился он с буржуазией, которая захватывала государственные
должности в целях обогащения. Еще суровее с судьями, которые толковали
право в пользу богачей. Бордоским судьям он бросил прямо в лицо: у них
дело выигрывают лишь самые тугие кошельки. А ведь своих законоведов он
любил когда-то и отличал перед всеми. С тех пор его королевство стало
великим сверх ожидания - благодаря ему самому. Если же теперь самоотвер-
женные люди превращались в корыстных, а честные даже в подкупных, то ви-
на, собственно, падала на него самого, отсюда и его гнев. Как-то на охо-
те он один, никем не узнанный, попал в харчевню, там для скромно одетого
кавалера еды не оказалось. Судейские чиновники, пировавшие наверху, пе-
редали через слугу, что не желают принять его в компанию, хотя незнако-
мец и вызвался заплатить за свой обед. Он приказал привести их вниз и
высечь, - новость со стороны короля, который обычно ко всему относился
легко и любил посмеяться.
Из тех, кто замечал разительную перемену в короле, одни говорили, что
он неблагодарен. Другие находили, что он слишком заносится и берется за
все сразу. К чему учреждать суконные, стекольные и зеркальные мануфакту-
ры, когда он и без того совсем помешался на своих шелковичных червях.
Ради королевских червей и затей расходуются деньги, мало того, избыток
шелка распределяется среди простонародья: в шелку ходят трактирные слу-
жанки - тем скорее, чем хуже слава трактира и служанок. Однажды вечером
королю был преподан урок.
Он сидел у себя в комнате за карточным столом, ибо, к несчастью, за
игрой он тоже неутомим, невзирая на постоянный проигрыш, так как мысли
его по большей части заняты другим. Комната была полна людей, многие,
стоя позади короля, смотрели к нему в карты. Карты у него были плохие и
не давали повода для радости. Он же, смеясь, выкрикнул свое обычное
проклятие, швырнул на стол свои карты, вскочил и сказал:
- Здесь в Лувре у меня есть мастер, который делает их без шва.
Что это он? О чем он? Все скоро выяснилось. Король поставил ногу на
стул, провел рукой по шелковому чулку и показал тем, кто усердно гнул
спину, что ткань совершенно гладкая. Все дивились такому мастерству и
восхваляли короля, словно изобретателем был он сам.
- У кого есть что-нибудь получше? - спросил он. - Мои подданные долж-
ны созидать и быть плодовитыми. Господин начальник артиллерии, у вас,
кажется, что-то есть?
Это была попросту слива. Рони показал ее и объяснил своему государю,
что ее долго выращивали на Луаре, подле замка Сюлли, пока она не приоб-
рела новый, желто-красный цвет и необычайную сладость. Крестьяне той
местности назвали ее сливой Рони. А так как теперь другие села и деревни
разводили ее и происхождение ее было забыто, слива стала называться Ру-
ни.
- Ибо народ коверкает имена, - сказал начальник артиллерии.
- Правильным или исковерканным, - возразил ему король Генрих, - но
ваше имя веками будет жить в народе - в образе сливы, - иронически зак-
лючил он. И тут же торопливо сунул под стол ноги в шелковых чулках без
шва и сделал вид, будто всецело занят игрой. Однако урок он получил.
Все решили, что этот урок наряду с другими заставит его усомниться в
своих безрассудных новшествах. Уволенные солдаты становились грозой про-
езжих дорог, попадали в тюрьмы либо превращались в убогих нищих. Видеть,
как его солдаты ходят с протянутой рукой, - такое зрелище должно бы
больше смутить всякого короля, чем если бы они грабили крестьян или при-
канчивали на перекрестке откормленного горожанина. А этот король требо-
вал, чтобы они работали и помогали ему расширять его промышленность. Он
заботился единственно о благосостоянии трудящихся сословий. Крайне пре-
досудительное благосостояние, - оно делало людей заносчивыми и в корне
изменяло взаимоотношения между бедным и богатым, знатным и безродным.
Смирение, подобающее простолюдину, было позабыто. На рукоприкладство,
которое считалось обязательным правилом обращения придворного кавалера с
ремесленником, тот отвечал кулаками. Когда к нему посылали дюжину слуг,
он выходил навстречу с сыновьями и подмастерьями, что тоже составляло
дюжину. Но из кухни шел жирный дух, и голодные слуги, вместо враждебных
действий, подсаживались к столу суконщика. Вот каковы плоды непозволи-
тельной склонности делать людей счастливее, меж тем как им полезна имен-
но скудость, поддерживающая повиновение и порядок.
Кто привык, чтобы мирской порядок, так же как божественный, существо-
вал ради себя самого, а не во имя счастья людей, тот, вероятно, видит во
владычестве короля Генриха явление антихриста. Прежде всего такой чело-
век порицает это владычество ввиду его последствий для общества. Не вся-
кий порицает все последствия целиком, ибо одни подходят мне, другие те-
бе: мы по-разному смотрим на них. А некоторые не приносят пользы никому,
только стоят нам денег. Почтенные люди неодобрительно смотрели, как для
их же собственных ремесел обстраивалась Королевская площадь. Еще больше
осуждали они затею короля - послать суда в другое полушарие, - к чему
это? Ради золота, воображаемого золота из стран, которые на карте оста-
ются белым пятном, так они неизведанны, холодны, пустынны и чужды по
своим свойствам? Мы никогда в глаза не увидим этого золота, и король то-
же его не увидит.
Некий господин де Бассомпьер, любопытный от природы, отправился в
трактир, где многочисленные посетители обсуждали общественные дела. В
нем не узнали придворного кавалера; он назвался иностранцем. Тут он ус-
лышал истинное мнение почтенных людей, не считая того, что присовокупили
менее почтенные. Через некоторое время Бассомпьер заметил:
- Я сам побывал в тех странах, что остались белым пятном.
Получив приглашение подсесть поближе, он спросил, верные ли ходят
слухи:
- Король Франции будто бы выбрал самые холодные части Нового Света,
чтобы переселить вас туда?
Он сказал это не с целью опорочить перед ними короля, а просто чтобы
услышать глас народа и затем блеснуть при дворе своими сведениями. Кста-
ти, он никогда не бывал в далекой Индии и даже не плавал по морю.
Почтенные горожане за столом предусмотрительно сдержали возмущение,
хотя оно было бы вполне уместно. Пьянчужка, который пил кислое вино и
рукава у него были в заплатах, тот заранее не соглашался, чтобы его с
женой и шестью детьми погрузили на корабль. Со всяческими лишениями, так
кричал он, он платит королю то, что полагается. Не хватает еще, чтобы
королевское судно высадило его с семьей на краю пустыни, а затем преспо-
койно уплыло прочь.
Любопытный кавалер старался получше выпытать мнение людей. Именно в
самой холодной Индии находятся золотоносные копи, в чем он воочию убе-
дился, утверждал он; они доверху наполнены золотом. В ответ на явное не-
доверие он сослался на Испанию, которая всем своим могуществом обязана
сокровищам Перу, без них она никогда не посягнула бы на это королевство,
вашу родину.
- Зато наш король Генрих разбил испанцев, никакие богатства всех Ин-
дий, о которых вы толкуете, не помогли им. - Это сказал степенный мужчи-
на в кожаном переднике дубильщика - Король - друт честного труда, это я
сам испытал на себе. Он не станет посылать в дальние страны проходимцев,
чтобы они загребали незаработанное золото.
На одном конце стола пиршествовал судейский писарь, утром он получил
взятку от одной из сторон, а вечером проедал ее. И без того красный, от
гнева он совсем побагровел и зарычал:
- Лучше уж этим голодранцам убивать там дикарей, чем подкарауливать
нас у дверей наших домов.
На самом деле у писаря своего дома не было, тем ретивее защищал он
собственность. Многие согласились с ним. Любопытный, наслушавшись доста-
точно, собрался встать и уйти. Но при разговоре присутствовал, не прини-
мая в нем участия, какой-то человек, он сидел на скамье у стены и что-то
чертил на листе бумаги. Теперь, когда он выступил на свет, обнаружилось,
что он стар. Сильно поношенная одежда, казалось, пострадала не на черной
работе, да и фигура осталась стройной. На лице обозначались черты, нак-
ладываемые учением и знанием, но люди, которые работают руками, часто
принимают их за следы скорби.
- Господин де Бассомпьер, - обратился он к любопытному. - Вы тоже
именуете себя мореплавателем, посему я осмеливаюсь предположить, что мое
имя вам знакомо. Я - Марк Лескарбо.
Тот, к кому он обратился, был очень смущен, ибо в самом деле слыхал
об этом человеке. Безо всякого злого умысла он ответил:
- Вы из приближенных адмирала Колиньи.
Люди за столом переглянулись. Протестант!
- Я действительно был в числе первых французов, которые отправились в
Новую Францию, - сказал тот. - Так зовется северное побережье Америки с
