го вывод, что вы в приподнятом настроении и, кроме того, истинные мои
друзья.
Его ответы представителям курфюрстов выражали вежливое сомнение в их
умственных способностях, ибо они явно мололи чушь. Их просьбы о секрет-
ных аудиенциях он пропускал мимо ушей и кивал следующим. Все двигались
по кругу; кто прошел перед королем, приближался к герцогине де Бофор.
Она сидела, окруженная принцессами. Отповедь, которую дал ее господин
своим искусителям, не ускользнула от ее слуха. Впрочем, каждый из послов
немецких курфюрстов неизменно просил ее заступничества; ей приходилось
давать согласие. Все видели, как она побледнела, должно быть, от безрас-
судной радости. Тот, кто находил, что гордость только красит эту велича-
вую женщину, полжизни отдал бы, лишь бы узнать, что же происходит.
Но герцогиня знаком подозвала своего друга, храброго Крийона. Тотчас
же были освобождены выходы и расчищен путь от местопребывания его вели-
чества до отдаленного уголка, где собралась кучка скромных людей, с тру-
дом устоявших против давки и толчеи. Они никогда не добрались бы до ко-
роля. А теперь сам король, ведя на поднятой руке лютню Бофор, шел
навстречу фламандцам. То были бургомистры городов, покидаемых испанцами.
То были старосты сел, уничтоженных войной, и священники, чьи кафедры бо-
лее не существовали. Они позабыли стать на колени перед своим освободи-
телем, - слишком много пришлось им стоять на коленях.
Король обратился к ним с приветствием, а они сперва оглядели его, за-
тем друг друга, не зная, кому держать речь. Один из них произнес медлен-
но, с расстановкой:
- Государь! Отчего мы не французы и не ваши соотечественники!
- Вы люди, достойные уважения, - отвечал им король. - Довольствуйтесь
этим. Ваша безопасность - в умении храбро защищаться. Ваше благосостоя-
ние - в привычке к труду. Идите с миром.
Один из них:
- Мы своими глазами видели великого короля.
Генрих - на ухо бесценной повелительнице:
- Без этого никак не обойтись. И они тоже говорят: велик.
После чего он пригласил их сесть за его стол.
ВЕЛИЧИЕ ИЗНУТРИ
Внимание, оказанное простым людям из Фландрии, поразило всех. Ясно,
что это происки герцогини де Бофор; многие якобы заметили, что вовсе не
король вел ее на поднятой руке, а она увлекала его. Но ведь, прежде чем
испанцы вновь утвердят свое господство над Фландрией, король может зав-
ладеть этой страной и народом; силы у него достанет. Естественно, что
фламандцам тогда пришлось бы круче, нежели под игом Испании. А вместо
этого он обращается с ними, как со свободными людьми, и усаживает их за
свой стол.
И при этом в его собственном королевстве землевладельцев вынуждают в
самом деле прокладывать те проезжие дороги, на которые они взимают пош-
лины с крестьян. Конечно, за такие действия многие считают его власть
величайшей тиранией. Не то чтобы он сам выдумывал гнусные новшества - ни
слова против королевского величия. Зато крамольники вроде Рони пользуют-
ся им во зло и посягают на крупные состояния, даже не останавливаясь пе-
ред благоприобретенными правами. Недобрый конец ждет эту власть; пусть
министр поостережется распространять свои самовластные поборы на инозем-
ных откупщиков. Всесильные мировые финансисты жестоко отомстят французс-
кому королевству.
Что бы ни говорили, но на деле Рони подавал своему государю разумные
и умеренные советы. Подсчет доходов откупщика Цамета Рони составлял дол-
гими ночами. В тот день, когда он показал королю итог, бесценная повели-
тельница находилась тут же; каждый раз это наново оскорбляло Рони, хотя
он до сих пор не подавал вида, насколько был этим уязвлен. Король подс-
кочил, увидев цифры, он потребовал высылки флорентийца. Верный слуга от-
советовал ему действовать в первом порыве гнева. Он уверял, что ему лег-
че будет справиться с каким-то Цаметом, чем королю с всесильными евро-
пейскими финансистами, если он затронет их интересы.
Бесценная повелительница выразила удивление, почему господин де Рони
именно в данном случае изменяет своей обычной непреклонности и старается
сохранить королю такую дружбу.
- Меня и так достаточно ненавидят, - сухо возразил Рони. Но Габриель
поняла: дело было не в сапожнике Цамете, который, кстати, считался ее
добрым приятелем. Верный слуга прежде всего думал о великом герцоге Тос-
канском и его племяннице. "Она должна вытеснить меня и стать королевой
Франции. Расчет этого каменного человека неумолим, нечего и пытаться
льстить ему. Нет, его еще недостаточно ненавидят; и я тоже буду ненави-
деть его. Но пока что я молчу".
Король вслух восхищался мудростью своего министра:
- Взгляните на него, мадам. Он потому так мудр, что почти не спит. И
мне тоже больше нельзя спать. Наша работа не ждет, как тогда у дубильщи-
ка на улице де ла Ферронри.
Рони, которому было позволено удалиться, подумал про себя, что весь
вред не в крепком сне его величества, а в бесценной повелительнице, и
она должна пасть. Габриель же отныне лишь дожидалась часа, когда ей
удастся низвергнуть его. Он видел ее насквозь и впредь, когда прибегал к
мероприятиям, вызывавшим чье-либо возмущение, не упускал случая припи-
сать заслугу начинания герцогине де Бофор. Мало-помалу вся ненависть об-
ратилась не на него, а на нее. Это она посягала на всесильных финансис-
тов, она была в союзе с протестантами, и целью ее стремлений был прес-
тол. Как при здешнем дворе, так и при европейских дворах Габриель слыла
подстрекательницей короля Франции ко всем действиям, грозившим незыбле-
мому праву владения и полезным одним лишь смутьянам и простолюдинам.
Она знала это. Ее повелителя унижения не касались, только на ней
изощрялись все, хотя с должной оглядкой. Никто не осмелился бы открыто
оскорбить ее, ей осталось лишь полшага - и она будет королевой. Но когда
знатные дамы прислуживали ей за столом, они повторяли у нее за спиной
слова испанского посла и подражали его деревянной церемонности. Придвор-
ные дамы заглядывали в будущее, хотя бы и с помощью астрологов; мадам де
Сагонн во главе их высказывала с глазу на глаз восхищение покинутой ко-
ролевской супругой, которая отстаивала свои права и ни в коем случае не
соглашалась на расторжение брака. Никогда не уступит она потаскушке, пи-
сала она из замка, где была заточена и откуда подослала к королю убийцу.
Мадам Маргарита Валуа, некогда знаменитейшая жрица любви, богиня Ве-
нера своей эпохи, не сохранила уже ни одного из природных даров, кроме
страсти к интригам; эта страсть была самой неотъемлемой долей наследия,
доставшегося ей от ее коварной матери Медичи. Еще в прошлом году она на-
зывала Габриель д'Эстре своей сестрой и заступницей, выпрашивала у нее
подарки и только всячески изворачивалась, лишь бы не дать свободы коро-
лю. Теперь это стало ее заслугой, которой она открыто кичилась. Габриель
была на вершине и пока держалась прочно; ненависть, кипевшая вокруг нее,
не могла ее поколебать. Былая Марго, скучая в изгнании, ухватилась за
сладостную утеху разжигать ненависть, как бы мало пользы это ни принесло
ей самой. Дочь старой Екатерины, вдохновительницы Варфоломеевской ночи,
знала с давних пор, к какой развязке, жуткой и манящей, могут в конце
концов привести ненависть двора и интриги женщин. Ее игра до известной
степени бескорыстна, ибо сама она ни в коем случае не будет королевой,
хотя ее астрологи, понятно, сулят ей это. Напротив, она даже навлечет на
себя месть короля, если с его бесценной повелительницей стрясется беда.
Все равно мадам Маргарита оживает и вновь чувствует себя в гуще событий,
когда поносит Габриель д'Эстре.
Габриель знала это. От природы она не была наделена тонким умом, но
необыкновенная участь сделала ее проницательной. Бок о бок с великим че-
ловеком, - таков он поистине для нее одной, меж тем как другие лишь име-
нуют его так, - бок о бок с ним она познала много чудесного. Она одна
видела составные части того, что именуют величием. О величии говорят, но
его не знают. У него есть лицевая сторона, она обнаруживается на полях
побед, в залах, где подписываются договоры и великий человек возвещает
свой эдикт. Свобода, нация, мир - для их завоевания надо показывать ве-
личие с лицевой стороны. Габриель же знала не только внешность, не
только гордую осанку своего великого человека. В душе его она открывала
много трогательного, много сомнительного, но вовсе не думала, что тем
самым проникала за кулисы величия. В своем благородстве эта женщина
сердцем чуяла, что одно вытекает из другого. Восприимчивость к правде
порой бывает следствием не ума, а природных свойств.
Этой женщине он доверялся, больше он никому не доверял; и тут она
часто встречала в нем голубиную чистоту, так что змеиная мудрость выпа-
дала на ее долю.
Она предостерегала его. Однажды вечером в спальне она начала:
- Возлюбленный мой, сейчас лесть сыплется на вас со всех сторон. Сюда
прибыли фламандские граждане, они хотят заверить вас, что их родина жаж-
дет принадлежать Франции.
Генрих указал на первый из восьми больших гобеленов, покрывавших сте-
ны их общей спальни. Первый изображал рай и змея-искусителя. На этот го-
белен указал Генрих, лицо его приняло знакомое ей выражение. Он сказал:
- Меня они не поймают.
- Именно эти фламандцы были искренни, - сказала Габриель. - И другие
иноземцы из более дальних стран не расточают зря красноречия, а честно
желают стать французами. Мой возлюбленный повелитель, вы не видите,
сколь велико упование мира. Чрезмерные тяготы сделали вас равнодушным к
награде, которая досталась бы вам без усилий, из чистой любви.
- Ты имеешь право так говорить. Символ всей моей борьбы - ты одна,
владеть тобой - моя награда.
Она думала: "И все же в день торжества, когда он был всемогущ, он не
женился на мне. Ему известны письма королевы Наваррской, и он не собира-
ется оградить меня от ее оскорблений". Но то, что Габриель высказала
вслух, гласило:
- Вы многое упускаете.
Однако этими словами она задела его за живое. Он долго шагал взад и
вперед по комнате, он вспоминал то чувство, которое тревожило его в пер-
вые часы после его победоносного въезда. Упущено то, что должно быть
главным. Упущенный случай, как вернуть его? Когда он обнял любимую жен-
щину, она была бледна и холодна. Он испугался и обещал ей, что наверста-
ет все, что близок тот день.
- Моя власть должна стать неоспоримой, за меня говорят только мои де-
ла, без них я ничто.
Габриель пожалела, что подумала о себе. Ее великий человек не знает,
кто он: поэтому он во многом беспомощен, как дитя, она должна заботиться
о нем. Ее недоверие должно быть настороже за двоих.
- Сир! Вы окружены шпионами.
- А вовсе не почитателями, как я мог бы возомнить.
- Вы едва не поверили послам немецких курфюрстов, когда те обещали
избрать вас римским императором.
- Едва, но не вполне. Они тоже фантазеры, вроде фламандцев, и почита-
ют меня освободителем Европы.
- Нет. Они предатели. На случай, если бы вы согласились, доклад был
уже написан. Вот он.
Генрих побледнел. На бумагу он даже не взглянул: в прекрасном лице
Габриели хотел он прочесть, впервые до конца прочесть лишь ее судьбу.
Вот существо, которое делит со мной опасности и отводит нож от моей гру-
ди. И в ее грудь он не должен вонзиться, я все искуплю, ты будешь коро-
левой.
Увидев, что он бледен и полон раскаяния, она пожалела своего великого
человека, который велик даже в сомнении, в слабости, в нерешительности.
Он не верит в свою легенду и ничего не видит в своем величии, кроме то-
го, что оно непростительно. "Любимый, ты не женишься на мне, каждый раз
на пути встает какое-нибудь важное дело, а затем еще одно, пока все твои
дела, вместе взятые, не навлекут на нас лютую ненависть и сгубят и наше
