зался достаточно силен для этого, значит, он для врага и для друга будет
сильнейшим королем на земле.
Послы Голландии, Швейцарии, немецких княжеств, королевы Английской и
послы более отдаленных стран с радостью и гордостью проводили короля до
его города Тура, словно он был их королем. Колокольный перезвон, встреча
у городских ворот, шествие по разукрашенным улицам, клики: да здравству-
ет, ура, - а затем пиршество в замке. Некогда тот же замок был для коро-
ля, его предшественника, последним прибежищем от врагов. Из беды его вы-
ручил тогда Генрих Наваррский, он и тогда уже одерживал победы - для
своего предшественника, который в конце концов пал от ножа.
За столом, в гуле голосов, некий господин д'Этранг сказал:
- Тому я поддерживал подбородок на смертном одре. Кому еще придется
мне прижимать подбородок, чтобы он не отваливался?
Кардинал де Жуайез:
- Вместе с победами множатся и соблазны. Наш король об этом знает. Он
ограждает себя именем божиим, и нет христианина лучше его. Только смеху
его верь не больше, чем его слезам.
На другом конце стола мадам Екатерина Бурбонская, сестра короля, го-
ворила:
- Король, мой высочайший брат, всегда шел прямым путем. Отсюда и его
величие. Страх человеческий не угоден господу, милость господня осеняет
того, кто тверд сердцем.
Маршал де Матиньон:
- Что это был за путь! От бедствий до всемирной славы, и как он про-
делал его? Безо всяких усилий, готов я сказать сегодня, хотя я часто ви-
дел его в поту. На крыльях песнопений, скажу я, ибо я сам слагаю стихи,
как латинские, так и на родном языке.
- Только прочно ли это, - буркнул сидевший немного дальше Тюренн,
герцог Бульонский.
- Раз это величие - значит, оно прочно, - просюсюкала мадам де Рони
достаточно громко, чтобы слышала Габриель. Та тотчас склонилась к своему
возлюбленному повелителю.
- Сир! Говорят, что величие - непреходящее, благо.
- И никто не знает тех кратких мгновений жизни, когда он по-настояще-
му был велик, - сказал Генрих на ухо прелестной Габриели. - Мы все можем
утратить, - шептал он ей. - Но любовь нашу не утратим никогда.
Близится вечер, все спускаются к реке, чтобы продолжать плавание на
счастливом корабле. Стой, кто это спешит навстречу? Вооруженный отряд,
посредине арестованный: господин де Сен-Фаль. Вот он, наконец-то попал-
ся. Морней! Где же Морней?
Его принялись искать и нашли в одном из тайников городской стены. Он
и слышать не хотел о подобной встрече, а между тем жаждал ее, томился по
ней, искал ее, бредил ею долгие месяцы. И вот теперь, когда они стояли
друг против друга - побитый и его обидчик, - спишь один из них был бле-
ден и дрожал. Второй опустился на колени, будто так и надо, и слово в
слово по приказу повторил просьбу о прощении. Он вложил в нее столько
поддельного жара, он до такой степени преувеличивал свое сокрушение, что
всякий заметил притворство. Мало того, господин де Сен-Фаль явно зло-
радствовал, и если кто-нибудь получал тут удовлетворение, то никак не
Филипп Морней.
Последний оглянулся на короля и просил разрешения сказать ему нес-
колько слов наедине. Они отошли в сторону, меж тем как Сен-Фаль на коле-
нях ждал, пока участь его будет решена.
- Сир! - сказал Филипп. - Рассудок вернулся ко мне.
Я был лишен его, как вам известно. Окажите мне милость, отпустите
господина де Сен-Фаля и не заключайте его в темницу.
- Господин де Морней, по справедливости он должен отсидеть. Обида бы-
ла нанесена и дворянину, и его королю.
- Мне отмщение, глаголет господь.
- Филипп, тебе следовало раньше слушать господа.
Но так как побитый вновь покаянно повторил свою просьбу, Генрих ре-
шил, чтобы Филипп сам поднял с земли своего оскорбителя; тогда король
сменит гнев на милость. Морней направился к своему обидчику.
- Сударь, встаньте, король прощает вас.
- Но сами вы, - возразил Сен-Фаль, злорадно глядя на лицо врага с
покрасневшим кончиком носа. - Вы сами, сударь, не можете простить меня.
Мне остается лишь искупить мое деяние.
Морней сказал:
- Вы недостойны того, чтобы я помог вам подняться.
Однако поделом мне. - И он подхватил притворщика под мышки. Тот про-
тивился и оседал всей тяжестью. Под конец оба запыхались, в толпе зрите-
лей кто смеялся, а кто, наоборот, цепенел от ужаса.
- Я пойду в тюрьму, тебе назло, - пыхтел Сен-Фаль.
- Я изо дня в день буду молиться за тебя, против твоей воли, - пыхтел
Морней.
Тут король велел стражникам поднять стоявшего на коленях. Те выполни-
ли приказ с помощью пинков и толчков, на которые не поскупились и после.
Лишь когда Сен-Фаля уводили, он сообразил, что и в Бастилии с ним тут
обращаться не как с дворянином.
Филипп Морней попросил короля отпустить его, ибо он намерен воро-
титься в Сомюр.
- Господин дю Плесси, - спросил Генрих, - ваш трактат о мессе так и
останется под замком у вас в библиотеке?
- Сир! Я совершил бы величайший грех, если бы знал истину и не выска-
зал ее.
После этих слов протестанта король повернулся к нему спиной. Все уви-
дели: протестант впал в немилость. И некоторые удалились с облегченным
сердцем.
ПЕСНЯ
Счастливый корабль уже не был столь оживлен, когда плыл под ночным
ветром к Блуа и Орлеану. Большинство придворных отправились спать. Лишь
немногие бодрствовали на палубе подле короля и герцогини де Бофор. Гос-
подин де Рони отослал свою жену вниз, непокладистая вдова только помеша-
ла бы ему в одном намерении, ради которого он удостаивал высоких особ
своего общества. Кроме него, наверху остались маршал де Матиньон, люби-
тель поэтических ночей, а затем всего лишь некий паж по имени Гийом де
Сабле. Двадцатилетний Гийом ничем не был примечателен, кроме большого
родимого пятна на левой щеке, которое досталось ему от его матушки и до-
пускало различные толкования. В нем видели то розу, то крепость, а то
еще женское лоно. Габриель собралась уже удалить Гийома от двора, но
Генрих упросил ее пока что просто не смотреть на него.
- Красоты и миловидности в нем нет, - сказал ей по этому поводу Ген-
рих. - Что в нем кроется, я и сам не знаю. Однако я уверен, что он не
похож на других молодых людей. Он напоминает мне тех юношей, которым бы-
ло двадцать лет в одно время со мной. У них об этом по большей части и
воспоминания не осталось, но не беда. Наше поколение дает временами та-
кие же ростки.
Оба дворянина и юноша отошли в сторону. Габриель покоится теперь в
низком, точно детском, кресле, Генрих полулежит у ее ног. Он то кладет
голову ей на колени и смотрит вверх на звезды, то опирается подбородком
на ее руку, и тогда сияющие миры показывают ему ее прекрасный лик. Она
проводит кончиками пальцев по его лбу, находит, что лоб горяч, и просит
его безраздельно отдаться счастью минуты. День был богат радостными со-
бытиями, и отзвук их остался в сердцах у обоих. Отзвук выливается в сло-
ва, которых оба не знают и не ищут:
О звонкий смех, венки, раздолье волн,
Лишь вести радости летят на этот челн.
Генрих отвечает звезде, что сверкает над ним. Вот какие слова сказал
бы он, если бы хотел подбирать слова:
- Из трудов рождаются новые труды, и так тянется до самой смерти, за
ее пределы мои надежды не идут. Долгое время - тяжкое бремя. Ничего нет
лучше покоя, но длится это лучшее не дольше вздоха. Покой, блаженство
светлых снов - то дерево, что осыпает нас снегом лепестков. И речная
прогулка с тобой.
- С тобой, - произносит Габриель, которая мыслит и чувствует с ним
заодно. - С тобой дойду я до нашей цели. Мой бесценный повелитель, на
это я уповаю.
Она целует его, и он ее - долго, крепко, на всю жизнь. Вдвоем плывут
они вверх по реке Луаре, а в сердцах звучит:
О звонкий смех, венки, раздолье волн,
Лишь вести радости летят на этот челн.
Опершись подбородком на ее колено, он смотрит ей в лицо, а она ему.
- Твое величие, повелитель, - говорит Габриель, - стало отныне веро-
ванием мира, и конца ему быть не может.
Генрих смеется тихо, смеется над ней, - а она над ним. "Мы оба ведь
все знаем. Волны нашей реки меняются каждый миг бытия. Да и где она са-
ма? Не влилась еще, пока мы созерцали ее, в забывчивое море?" Он подумал
это - и сейчас же то же самое почувствовала она. В обоих прозвучало то,
что можно было бы выразить словами: все преходяще, а потому прекрасно.
Покой, блаженство светлых снов - то дерево, что осыпает нас снегом ле-
пестков. Ведь бренно наших жалких тел обличье, неужто вечным может быть
величье?
Тут они услышали, как поодаль мечтает вслух маршал де Матиньон. Он
говорил вдохновенно о замках над рекой, об их безмолвных отражениях в
сверкающей воде, и сами эти замки лишь неверные видения, никто нынче
ночью не пройдет под их зачарованные своды, и никто не желает владеть
ими.
Собеседников не было видно, но тут раздался очень ясный, трезвый го-
лос:
- Как бы не так - никто не желает владеть ими! Сейчас мы подплываем к
замку Сюлли, принадлежащему господину де ла Тремойлю. Спросите-ка у не-
го, отдаст ли он его даром, или потребует сто двадцать шесть тысяч лив-
ров за замок и владение Сюлли.
- Речь идет совсем не о том, - перебил настроенный на иной лад Ма-
тиньон.
- Очень даже о том, - возразил господин де Рони и снова выговорил
длинную цифру, тщательно отделяя каждую ее составную часть. - Не будь
сумма так велика, клянусь честью, я приобрел бы Сюлли. Правда, я мог бы
получить его дешевле и даже даром, но для этого я должен наперекор
собственной чести оказать содействие герцогу Бульонскому, а значит, не
быть верным слугой королю. Об этом я и помыслить не могу. Ни ради самого
величавого замка, ни ради самого доходного поместья.
Он умолк, предоставив очертаниям замка говорить за себя. Его башни и
кровли выплывали одна за другой, подымаясь над чернеющими купами де-
ревьев, и слали сияющий привет. Маршал и министр, которых не было видно,
вероятно, отвечали приветом, восторгаясь каждый по-своему. Светлые стены
купались в воде; река и ее приток окружали замок, задний фасад был выше,
две самые высокие башни, самая обширная из островерхих кровель, находи-
лись на островке, и все было осенено отблеском ночного неба, все озарено
сверкающей рекой.
- Как красиво! - сказала Габриель.
- Владение, достойное вас, мадам, - сказал Рони, выступая вперед.
- Не меня, - сказала Габриель. - А лучшего слуги. Таково, конечно, и
мнение короля.
Генрих повторил, как будто думая о другом:
- Таково и мое мнение. - Он вернулся к действительности и заявил: -
Господин де Рони, ваше счастье обеспечено, если в этом ваше счастье. О
деньгах на покупку мы поговорим потом.
Рони испугался от радости - он не надеялся так просто приобрести же-
ланное достояние. Он не из тех, кто безусловно верит в успех своего
предприятия, хотя бы для него пожертвовал сном и остался бодрствовать
подле высоких особ. От испуга он хотел поцеловать руку короля, но Генрих
куда-то вдруг исчез. Рони пришлось обратить свою благодарность и свое
малочувствительное сердце, которое на сей раз было тронуто, к бесценной
повелительнице.
Генрих скрылся в тени одного из шатров, стоял у самого борта корабля
и смотрел на реку. Позади него замок Сюлли постепенно скрывался за сте-
ной деревьев, блеснул в последний раз и исчез. Генрих о нем не думал, он
размышлял о другом: "Власть, владение - прочно ли оно? Замок со всеми
угодьями может сгореть, королевство можно утратить. Смерть всегда насто-
роже и в положенный срок отнимет у нас то и другое. Это была счастливая
поездка, я подчинил своей власти последние мои провинции и вынудил врага
подписать мир. И более высокой цели, стоившей больших трудов, - свободы
совести достиг я, а ведь к ней я превыше всего стремился с давних пор.
