избрал беднейшую, меж тем как его уже окружали убийцы. Его сын от перво-
го брака, Мориц, защищал Голландию после отца. Не в пример Вильгельму,
он стремится не к освобождению страны, а хочет сам поработить ее, не
лучше испанского ига. Я стою за Барневелта, за право и свободу, против
моего пасынка Морица, против своей выгоды, ибо мой собственный малолет-
ний сын был бы наследником престола. И все это мне ничего не стоит: вот
тут-то и кроется изъян. Я не борюсь, мною руководит невозмутимое
упорство, которое ошибочно считают добродетелью.
Говорившая устремила на Габриель свой взор, который был слишком ясен.
- Я полагаю, что неведение темных сторон души - признак холодности, а
отсутствие заблуждений зовется у нашего отца небесного равнодушием. Я
презираю смерть, но мне это не зачтется, отнюдь не зачтется. Я умерла бы
не ради любви, но ради христианского упрямства, которое досталось мне в
наследие. Я была любимой дочерью адмирала Колиньи.
Это имя было ее последним словом. Произнося его, маленькая толс-
тенькая женщина наполовину приподнялась со стула. Остальные три дамы
поднялись вместе с ней. Габриель позже всех. Вдруг перед ней склонился
незаметно вошедший дворянин. Именно его она не ждала и еще меньше ждала,
что он именно перед ней преклонит свою гордость. Это был господин де Ро-
ни. Он сказал:
- Мадам, король направляется сюда. Он приказал воздать вам должные
почести. Двор уже собрался и просит вас появиться перед ним.
Предшествуемые господином де Рони как своим гофмаршалом, дамы попарно
направились в большую парадную залу. После углубленных признаний они
вернулись на поверхность жизни, и их тотчас же охватил шум суетного ми-
ра. Габриель остановилась, она была близка к тому, чтобы повернуть на-
зад, такого бурного изъявления преданности она еще ни разу не видела со
стороны двора. Рукоплескания и восторженные клики, меж тем как под шар-
канье ног и шелест реверансов все спешили отойти от нее в глубину залы.
Сотни дам и кавалеров теснились там позади, а она одна очутилась посреди
пустого пространства, - и чтобы она чувствовала себя менее одинокой в
своем устрашающем торжестве, принцесса Оранская взяла ее под руку. Мадам
Екатерина Бурбонская, сестра короля, поспешила подойти к ней с левой
стороны.
Мадам де Морней удалилась. Встретив короля, который поднимался по
лестнице, она сказала ему:
- Сир! Герцогиня нуждается в вашей помощи, поспешите же к ней! Хоть
бы вы всегда поспевали вовремя, когда ваша возлюбленная будет в опаснос-
ти!
Генрих бросился бежать. Достигнув двери в залу, он увидел - что та-
кое? Никакой угрозы его бесценному сокровищу - наоборот, его возлюблен-
ная повелительница в блеске славы. Сердце его бурно забилось. Оно торже-
ствовало победу прелестной Габриели и его собственную.
В этой зале с хорами и примыкающими к ней небольшими покоями происхо-
дил - казалось, в незапамятные времена - балет чародеев и, брадобреев. И
комическая сцена была разыграна здесь же. "Нам с тобой пришлось искать
убежища, мы были бессильны против оскорблений и обрадовались, когда мог-
ли скрыться через потайной ход. Довольно сомнительно было тогда наше по-
ложение. С тех пор мой подъем и твой также. Наконец-то я по-настоящему
победитель Испании, и даже против папского легата мне удалось отстоять
себя. Теперь, да, теперь я сознаю себя достаточно сильным, чтобы издать
мой эдикт. Настал, настал твой день, моя бесценная повелительница. Я мог
бы немедленно заставить легата обвенчать нас, тебя и меня, и тогда ты -
моя королева".
Он думал об этом как в чаду. Другие размышляли о том же спокойно. Две
дамы, несколько в стороне от толпы, шептались между собой.
Принцесса де Конти:
- Как она бледна! Надо бы принцессе Оранской крепче поддерживать ее,
прямо страшно, что она упадет.
Принцесса де Конде из дома Бурбонов:
- Есть кое-что и пострашнее. Только бы счастье моего кузена оказалось
прочным. Для такой женитьбы ему надо быть по-настоящему великим.
Принцесса де Конти:
- Разве он и теперь уже недостаточно велик, чтобы всем нам бросать
вызов? Его возлюбленная шлюха появляется перед всем двором между двумя
протестантками. Должно быть, она и сама протестантка, иначе она понимала
бы, что ей грозит, и заранее упала бы в обморок.
Принцесса де Конде:
- Она и в самом деле бледна. Но причиной ее бледности может быть в
такой же мере гордость, как и страх. Если при дворе есть безупречная
женщина, то это принцесса Оранская. Она же хорошо отзывается о Габриели
д'Эстре, о ее новоявленной добродетели, постоянстве в любви, которое
будто бы делает ее достойной стать королевой.
- Тем хуже для ее безопасности, - заключила первая дама, и вторая
согласилась с ней.
Рукоплескания, восторженные клики - между тем некий господин, недавно
представленный ко двору, вдруг оказался выше всех, ибо стоял на стуле.
- Я, верно, ошибаюсь! - бросил этот самый господин де Бассомпьер
вниз, в сутолоку. - То, что я вижу, не может быть действительностью, или
кому-то недолго осталось жить.
Снизу раздался вопрос:
- На ком же вы ставите крест?
- Это совершенно ясно, - отвечал господин, стоявший на стуле. - Ко-
роль должен жить. Как ни жалко эту прекрасную женщину, но иначе нож по-
разил бы его.
Мадам де Сагони, снизу:
- Вы, бедняга, здесь новичок и не знаете, что наше ближайшее будущее
находится под знаком Венеры.
В толпе очутились и министры Вильруа и Рони. Каждый из них старался
протиснуться к самой стене, там они встретились.
- Кого я вижу, любезный друг!
- Кого я вижу!
- Мне кажется, мы сходимся на том, что этого события лучше бы не ви-
деть, - сказал министр иностранных дел, которого министр финансов знал
как изменника. Почему Рони и возразил:
- Едва ли стоит обращать внимание на происходящее. Мадридскому двору
знать об этом бесполезно. То, что здесь совершается, не имеет завтрашне-
го дня. Король сам обо всем позабудет, как только ему понадобятся
деньги. Лишь глупцы при этом дворе могут сомневаться, кто сильнее - его
государственный казначей или его возлюбленная. Галиматья, к чему
убийство и смерть, если казна бьет вернее топора.
После этого господин де Рони позволил толпе оттеснить себя от госпо-
дина де Вильруа, которого знал как изменника. Его слова, безразлично, в
какой мере сам он верил им, были высказаны с целью оградить жизнь Габри-
ели. Он ее не любил и не был сострадателен. Тем больше была его заслуга,
и хотя никто лучше его не охватывал многотрудных начинаний этой великой
власти во всем их объеме, все же для господина де Рони эта власть олице-
творялась тремя именами: король, я и герцогиня де Бофор. Но женщина эта
никогда не добьется более высокого положения и титула; уж об этом он по-
заботится.
Габриель чуть не целую вечность противостояла двору и своей славе -
по часам это были лишь минуты. Она с облегчением вздохнула, когда ее
возлюбленный повелитель взял ее за руку и провел по зале. Толпа тотчас
пришла в движение, дамы и кавалеры становились шпалерами по пути его ве-
личества, чтобы удостоиться разговора. Они смотрели на губы короля, но
не меньше смотрели и на прелестный рот его повелительницы, ибо король
вел ее на поднятой руке перед собой. Широкий и плоский обруч ее юбки да-
вал ему повод пропускать ее вперед, преподносить как свое сокровище, что
он и делал неукоснительно. При этом у него было лицо истинного государя,
- непреклонное, как отметили все.
А потому Габриель встречала на своем пути выражение одной лишь пре-
данности. На ее щеках вновь заиграли прежние краски. Вместо короля она
сама заговаривала с придворными. Оттого что кончики ее пальцев касались
его руки, присутствие духа вернулось к ней, и говорила она то, что тре-
бовалось. Мимо первых она прошла еще молча. Перед господином де Санси,
генерал-полковником швейцарцев, она остановилась.
- Господин де Санси, король и я решили совершить путешествие в Бре-
тань. Я разрешаю вам сопровождать вас.
То же самое повторила она и некоторым другим, особенно герцогу
Бульонскому, который нашел уместным предать забвению свое предательство
при Амьене. Посему он отнесся с глубоким почтением к тому, что дама, ко-
торой он тогда предлагал деньги, теперь не приглашает его, а приказывает
ему ехать.
К концу своего следования Габриель столкнулась лицом к лицу с госпо-
дином де Рони. Оба рослые и белокурые, кожа и глаза родственных оттен-
ков: брат и сестра, если угодно. Но никому это не было угодно, не было
угодно зрителям, ибо они привыкли к тому, что д'Эстре пленительна, а ка-
менный человек всех отталкивает. Но меньше всех сами они настаивали на
своем сродстве. Габриель выше подняла голову, она сказала высокомернее,
нежели любому из предыдущих:
- Вам придется покинуть свой арсенал и отправиться в моей свите, гос-
подин де Рони.
Он весь вспыхнул, голос у него пресекся, наконец ему удалось выдавить
из себя:
- Я жду приказаний моего государя.
- Герцогиня просит вас сопровождать ее, - сказал Генрих, и кончики
его пальцев пояснили красавице, что она должна это повторить.
Так она и сделала. Но было уже поздно.
ВЕЛИКИЙ ДОГОВОР
Путешествие короля в его провинцию Бретань сошло мирно, хотя он вел
за собой двенадцать тысяч пехотинцев, не считая лошадей и орудий. Такой
эскорт, слишком внушительный для простого посещения, был ему предложен
его начальником артиллерии. Своему Рони Генрих предоставил высказать то,
что понимал сам, но в чем не хотел сознаться: без вооруженной угрозы он
все еще не мог бы овладеть своей провинцией. Другое обстоятельство не
было им предусмотрено: необходимость выступить как можно скорее. Госпо-
дин де Рони настаивал на этом, приводя веский довод, что герцог де Мер-
кер бросит свои увертки и уловки лишь в том случае, если его застигнут
врасплох.
Это был довод, который Рони выставлял. А невыставленный касался бес-
ценной повелительницы, которая не могла ехать в назначенный день - ожи-
даемый ребенок очень ее изнурял. Нет, господин де Рони не поедет в ее
свите, как она желала. Он выступил, а она была прикована к постели.
Спустя три дня она выехала следом за всеми. Когда Габриель, неспешно
продвигалась вперед, достигла наконец города Анжера. Генрих со своим
большим эскортом был уже далеко впереди. Куда бы он ни приближался, го-
рода его провинции Бретани отворяли ему ворота, и со всего полуострова,
который врезается в море, спешно съезжались дворяне приветствовать коро-
ля. Господин де Меркер на своих скалах все-таки переоценил мощь неукро-
тимого моря. Король Генрих извлек его из его крепости бурь, сейчас вес-
на, и они свирепствуют свыше обычной меры; повелитель бурь, который стал
благодаря им чудаком, вынужден тем не менее пожаловать на сушу, где
вскоре у него отнимут львиную долю могущества и вынудят заключить дого-
вор.
Это не особый договор об уступке им власти; наоборот, возвращение ко-
ролю большой провинции как бы случайно включено в другой договор, кото-
рый считается более важным, - в брачный договор. Дочь герцога и герцоги-
ни де Меркер должна выйти замуж за Цезаря Вандомского, сына короля Фран-
ции и госпожи Габриели д'Эстре. Вот что считается главным, если не для
всех, то, во всяком случае, для Габриели. Потому-то ее сердце так ра-
достно билось в ожидании этой поездки. Задержки и препятствия ожесточают
ее, доводя до поступков, совершенно ей не свойственных, - кто мог бы
ждать их от ничем невозмутимой красоты?
Герцогиня де Меркер, Мария Люксембургская из рода Пентьевр, эта важ-
ная дама считала какую-то д'Эстре много ниже себя по рангу. Если бы сын
Цезарь не был даже плодом двойного прелюбодеяния, она все равно презира-
ла бы союз, который ее заставляли заключить. Французский король,
