ссору двух дворян. Тут преследовалась цель с помощью заранее обдуманного
нападения вывести из строя так называемого протестантского папу: тогда и
король вряд ли решится на путешествие и оставит мысль даровать протес-
тантам свободы. А в основном все приготовления уже закончены - на своих
церковных советах и политических собраниях приверженцы протестантской
религии и партии уже выставили свои требования, - требования крайне
дерзкие, и Морнею удалось отстоять их перед королем. Удар по голове по-
доспел в последнюю минуту, чтобы избавить королевство от ужасного произ-
вола со стороны крамольников.
Единоверцы пострадавшего, со своей стороны, убеждали друг друга, что
пора покончить с уступками, они и без того довольно уступали. Им остава-
лись теперь только их крепости и новая борьба. Таково было положение,
когда Морней еще совсем больной, получил письмо от короля: обида нанесе-
на и ему самому, как королю и как другу. "Как король я поступлю согласно
закону; будь я только другом, я бы обнажил шпагу".
Это были слова нетерпения и гнева, почти неукротимого. Жизнь быстро
шагает вперед, казалось бы, перед глазами уже маячит вершина как оправ-
дание этой жизни и власти; но вдруг движение задерживается, одновременно
в Вервене и Бретани, да и мир с приверженцами истинной веры снова отда-
ляется, вследствие удара палкой по голове.
Маршал Бриссак получил приказ выдать своего шурина Сен-Фаля полицейс-
кому офицеру, посланному королем, "не создавая волокиты и не чиня пре-
пятствий под каким бы то ни было предлогом, ибо то, что случилось, заде-
ло очень близко меня самого, как посягательство на власть короля и слу-
жение королю".
Все это превосходно знал мухолов Бриссак, а потому он отправился к
Морнею и приблизился к креслу больноного с таким искренним удовольстви-
ем, какое редко выпадало на его долю.
- Наш государь страдает еще больше вас, достопочтенный друг, - сказал
Бриссак с лицом апостола, написанного рукой большого мастера. Стоило
только представить себе окладистую бороду, которая отсутствовала, а гла-
за он, точно мученик, возвел к горним высям. - Я сам готов отправиться в
тюрьму, - сказал апостол, - дабы отомстить за вашу обиду и угодить коро-
лю. Лучше принести в жертву себя самого, чем быть бессильным свидетелем.
- Вы не бессильны, - сказал Морней. - Вы лицемер.
Своего шурина вы спрятали от короля. Он нашел прибежище в одном из
городов господина Меркера. А с герцогом вы спешите затеять интригу, хотя
ему в ближайшее время придет конец, и вам нет в этом никакой нужды.
- Как вы сказали? Кто я? - спросил Бриссак и содрогнулся от возмуще-
ния. - Вы сами этому не верите. Взгляните на меня, и вы не осмелитесь
повторить это слово.
Морней и не стал повторять, презрение пересилило в нем гнев. Бриссаку
между тем удалось побледнеть, как умирающему, взор его угас, вокруг гла-
вы появился терновый венец. Морней с отвращением глядел на всю эту коме-
дию. Бриссак же думал про себя: "А вот я тебя сейчас одним ударом так
огорошу, что ты, протестантский ворон, свалишься с ветки и околеешь на
месте. Попробовать, что ли?" Он с трудом подавил искушение.
К чему обращать внимание на погибшего человека, в душе увещевал себя
Морней. Ибо этот лицемер и кривляка, на его взгляд, был самым отпетым из
всех грешников. После нападения на него Морней и о господине де Меркере
стал думать совсем по-иному. Он обвинял себя самого в легковерии, в том,
что каждого себе подобного считал исправимым, теперь даже больше, чем в
дни своей юности; это, надо полагать, объясняется немощью преклонного
возраста. Тем не менее он полагал, что свирепый герцог ближе к подобию
божиему, чем бесплотное ничтожество, которое усердствовало здесь перед
ним.
Морней отмахнулся от ничтожества в образе человека, он продолжал го-
ворить как будто с неодушевленным предметом. Назвал условия, при которых
согласен забыть нанесенную ему обиду: извинение в такой торжественной
форме, чтобы оно всем бросилось в глаза. Господин де Сен-Фаль должен
преклонить перед ним колено. Маршал Бриссак как услышал это - изменил
себе и отдался искреннему порыву.
- Как бы не так! - сказал он. - Поезжайте, пожалуйста, к нему сами,
он не преминет извиниться подобающим образом, хоть и не в столь необыч-
ной форме. Кто вы, собственно, такой?
- Я представляю особу короля, которого мы здесь ждем, а он уж сумеет
найти и наказать какого-то СенФаля.
- Это еще вопрос, - заметил Бриссак. - Не забудьте, что мне пришлось
сдать ему столицу, иначе ему не видать бы ее никогда. - Морней обратился
с тем, что ему еще оставалось сказать, к стене, а не к противнику. Он
теперь сам видит, насколько прав король, требуя должного послушания и
защищая служение королю вместе с честью дворянина. А впрочем, пусть мар-
шал Бриссак тянет дело сколько может. В конце концов Сен-Фаль все равно
будет под замком. В этом Морней клянется сам себе.
Бриссак удалился в молчании; непримиримость протестанта так лее ужас-
на, как и его религиозное рвение. Полученный им удар палкой накликает ни
больше, ни меньше как пресловутый "гнев божий". Не мешает проучить их
всех. А этого Морнея надо поводить за нос и выставить на посмешище. Тем
лучше, если и король получит свою долю. Станет осмотрительнее и заставит
своих протестантов дожидаться эдикта.
ПЕРЕГОВОРЫ
Все это было безмерно тяжело. Едва оправившись, Морней вынужден был
внушать своим единоверцам, чтобы они, бога ради, не требовали у короля
больше того, что он может дать без вреда для себя. - А если он умрет? -
спросил некий пастор Беро, который, по поручению церковного собора, при-
ехал в Сомюр к губернатору.
Морней склонил голову, потом поднял ее и ответил спокойно:
- Покуда он жив, достаточно эдикта в том виде, как он его подготовил.
А после... об этом он умолчал, однако подумал: "Пусть мертвые хоронят
своих мертвецов. Мы же должны упорно защищать среди живых свою веру и
честь. Он хорошо знал, что надо было преодолеть, прежде чем настал этот
час, когда моему королю дозволено даровать нам эдикт. Пусть мертвые хо-
ронят своих мертвецов". Когда Морней приводил эти слова Священного писа-
ния, он разумел их и как верующий и как политик.
Он отправился с мадам де Морней в Париж. Оба были приняты без промед-
ления, мадам де Морней в доме сестры короля, где одновременно с ней поя-
вились еще две дамы: герцогиня де Бофор и принцесса Оранская. Король же
принял господина де Морнея, хотя в скором времени ожидал к себе папского
легата.
Когда Генрих увидел в дверях своего Филиппа Морнея, он не решился
тотчас обнять его, как намеревался, настолько тот показался ему чуждым.
Только несчастья, а не годы, так меняют лицо человека.
- Филипп, - сказал Генрих. - Я все выслушаю, сколь много и сколь дол-
го вы бы ни жаловались. Вы были жестоко оскорблены, и я вместе с вами.
Но зато наконец-то настал день, когда я могу восстановить религию в ее
правах.
- Разумеется, сир! - сказал слабым голосом Морней. - Вы сдержите свое
слово и даруете нашей вере те свободы и права, которыми она уже обладала
около полувека тому назад.
- Больше того, что вам стоила Варфоломеевская ночь, я вернуть вам не
могу, - признал Генрих. А Морней признал в свой черед:
- Мне это известно.
Оба сделали жест отречения. После этой паузы дипломат принес покор-
нейшую просьбу. Его единоверцы требуют, чтобы от них было шесть предста-
вителей в парламентской законодательной палате, - Что при шестнадцати
членах не составит большинства, - заметил Генрих.
- Поэтому мы и просим ваше величество, чтобы вы сами назначили ос-
тальных десять членов-католиков. Сир! В вас одном видим мы свой оплот.
- Не в ваших крепостях и даже не в эдикте?
- Лишь в вас одном.
Генрих не стал спрашивать дальше, только обнял своего Филиппа; никог-
да, должно быть, он так долго и крепко не прижимал его к груди. На ухо
он сказал ему:
- Нам обоим следовало бы быть бессмертными.
В другое ухо, после поцелуя в другую щеку, король шепнул:
- А не то и мой эдикт после нас станет просто бумажкой.
- Лучше бы нам не знать об этом наперед, - сознался Морней. - В своем
религиозном рвении я чуть не позабыл о том, что наши деяния вряд ли пе-
реживут нас. Оттого-то и требуешь многого, и ничем не можешь удовлетво-
риться, и хочешь возвести свободу совести в вечный закон. Но она кончит-
ся вместе с нами, и тем, что нам наследуют, придется заново ее завоевы-
вать. Так угодно властителю судеб.
- Как он вам это открыл? - спросил Генрих, отступил на шаг и оглядел
Морнея: вначале тот показался ему совсем чуждым. И тут Морней сразу стал
тверд, стал настойчив.
- Сир! Вспомните удар по голове - ведь он все еще не отомщен.
Генрих:
- Он будет отомщен. Я это обещаю.
Морней:
- Мне обидно, что вы мешкаете, время и мои враги имеют право смеяться
надо мной.
Генрих:
- Друг мой, вы скорее готовы стерпеть несовершенный эдикт, нежели
удар.
Морней:
- Сир! Удар задевает мою честь.
Генрих:
- Вы рухнули наземь, а религия воспрянула.
Морней:
- Без чести нет и пользы. Если уж от трудов наших ничего не останет-
ся, пусть хоть выполнены они будут с честью: тогда и наше имя не умрет.
Ни звука в ответ. Генрих размышляет, как часто именно этот человек
лгал и обманывал ради него в чистоте сердечной и все же согласно мирским
законам. "Одно годится, другое нет. Я подхожу к намеченной мною вершине
с внутренней твердостью, в которой вся моя честь. Прямой путь был бы
больше чем честью, он был бы чудом. Я избегаю убийц, а удары палкой за-
бываю. Месть отнимает много от того, что впоследствии назовут величием.
Месть..."
- Господин де Морней, вы дворянин в большей мере, чем мудрец. Я это
вижу. Неужто вы не постигли, что месть никого гак не унижает, как нас
самих?
Морней, благочестивый протестант, сказал:
- Сир! Господин де Сен-фаль должен быть заключен в тюрьму и должен
просить у меня прощения.
- Хорошо! - сказал Генрих. - Ваше желание будет исполнено.
С этими словами он отпустил своего старого товарища. Внизу с шумом
подкатил экипаж: легата.
Генрих не встретил легата ни на лестнице, ни на пороге, а вышел в
противоположную дверь. Из соседней комнаты открывался вид на Тюильри, на
окна его сестры. Окно, которое - он искал, было прикрыто легкой занавес-
кой, он увидел на ней тени, и было их четыре. "Дамы дрожат за меня, -
подумал он. - Они собрались и молятся за меня, дабы я остался тверд. Не
беспокойся, Катрин, на сей раз господин - я. Принцесса Оранская, мой час
настал, и в моем королевстве не нашлось бы ни одного убийцы, который
посмел бы направить в меня нож: нож сам собою вонзился бы в его
собственное тело".
Крупными шагами, скорее даже прыжками он устремился в первую комнату,
чтобы попасть туда ранее легата, но дверь оставил открытой: пусть четыре
тени присутствуют при том, что будет здесь происходить. "Мадам де Мор-
ней, - подумал он, - молитесь меньше за меня, чем за вашего супруга, он
мстителен, однако папского легата он будет избегать всячески, ибо он бо-
ится поддаться соблазну и из благоразумия поцеловать его кольцо".
Снаружи выстроились караульные, уже отворялась дверь, Генрих думал:
"Габриель, моя бесценная повелительница! Погляди на меня. Если я выдержу
это испытание, то победишь и ты. Молись с тремя протестантками о том,
чтобы стать королевой".
Тут на пороге показался легат. Дальше он не сделал ни шага. Он стоял
на месте и ждал короля, чтобы король поцеловал его кольцо. Свита легата
была многочисленна, она поднималась из недр лестницы, как осиянное обла-
ко. Разноцветные одежды духовных и военных лиц, тут же и отроки; облако
следовало за легатом, пожалуй, слишком торжественно. Сам он по виду был
