Брауна.
Когда все собрались, Мэллори не стал терять времени даром.
,
-- Нас задержат и будут обыскивать, -- торопливо сказал
он. -- Если я не ошибаюсь, это тот самый каик, который попался
нам утром. Не знаю, каким образом, но немцы что-то пронюхали и
будут очень внимательны. Церемониться не станут, все
перетормошат. Вооружены до зубов, с этими шутки плохи. Не будем
играть в кошки-мышки. Или мы их -- или они нас. Досмотра
допустить нельзя. Сами знаете, что у нас за груз. Однако, --
прибавил он негромко, -- бросать за борт его мы не будем.
Мэллори поспешно объяснил, как следует действовать.
Стивенс, смотревший из окна, снова ощутил пустоту в желудке,
почувствовал, как отхлынула от лица кровь. Хорошо, что он в
рулевой рубке: никто не заметит, как дрожит у него нога.
-- Но послушайте, сэр... -- произнес он дрогнувшим
голосом.
-- Да. В чем дело, Стивенс? -- Несмотря на спешку, Мэллори
умолк, увидев бледное, неподвижное лицо и пальцы, вцепившиеся в
подоконник.
-- Вы не посмеете это сделать, сэр! -- хриплым из-за
волнения голосом произнес Стивенс. Несколько секунд он
беззвучно шевелил губами. Наконец, его прорвало: -- Это резня,
сэр. Подлое убийство.
-- Заткнись, пацан! -- рявкнул Миллер.
-- Хватит, капрал! -- оборвал Мэллори американца. Долгим
взглядом посмотрев на него, перевел холодный взор на Стивенса.
-- Лейтенант, принцип успешного ведения войны состоит в том,
чтобы поставить противника в невыгодные условия и не дать ему
шансов на успех. Или мы убьем их, или они нас. Или они
погибнут, или мы, а вместе с нами и тысяча парней на острове
Керос. Неужели не ясно, лейтенант? Пусть вас не мучит совесть.
Несколько секунд Стивенс молча смотрел на капитана,
сознавая, что все смотрят на него. В эту минуту он возненавидел
Мэллори, готов был убить его. И внезапно понял, что ненавидит
капитана за жестокую логику, заключенную в его словах.
Посмотрел на свои сжатые кулаки. Мэллори, идол каждого молодого
скалолаза в довоенной Великобритании, альпинистские подвиги
которого давали пищу для сенсационных газетных заголовков в
38-м и 39-м годах. Мэллори, лишь из-за неудачно сложившихся
обстоятельств дважды потерпевший неудачу при попытке похитить
Роммеля, лису пустыни, из его собственного штаба. Мэллори,
трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы остаться с
критянами, обожавшими его. Все эти мысли пронеслись в мозгу
Энди. Подняв голову, юноша вгляделся в худощавое загорелое
лицо, чувственный, словно высеченный резцом рот, густые темные
брови, нависшие над карими глазами, которые могли быть и такими
холодными и такими добрыми. И он устыдился, осознав, что не
сможет ни понять, ни осудить Мэллори.
-- Прошу прощения, сэр, -- чуть улыбнулся он. -- Как
выразился бы капрал Миллер, я влез без очереди со своей
критикой. -- Посмотрев на каик, несшийся к ним с зюйд-оста,
Стивенс снова почувствовал тошнотворное чувство страха, но
произнес довольно твердо: -- Я вас не подведу, сэр.
-- А я и не сомневался, -- улыбнулся в ответ Мэллори и
взглянул на Миллера и Брауна. -- Приготовьте все, что надо, и
положите куда следует. Не суетясь, чтобы не увидели. Они
смотрят на вас в бинокли.
Повернувшись, он пошел на нос, Андреа следом за ним.
-- Круто ты обошелся с юношей, -- сказал без упрека и
осуждения грек.
-- Знаю, -- пожал плечами Мэллори. -- Я и сам не рад. Но
так было надо.
-- Пожалуй, -- проговорил Андреа. -- Да, но это было
неприятно... Как думаешь, они пустят в ход носовые пушки?
-- Вполне. Они б не стали догонять нас, не будь они
уверены, что дело нечисто. Дадут предупредительный выстрел, и
только. Как правило, немцы ведут себя прилично.
-- Прилично? -- сморщил лоб Андреа.
-- Ладно, не придирайся, -- улыбнулся Мэллори. -- По
местам. Ждите моего сигнала. Долго я вас ждать не заставлю, --
прибавил он сухо.
Буруны от форштевня исчезли, мощный рев дизеля сменился
ровным рокотом. Немецкое судно, двигаясь по инерции,
остановилось в полутора метрах от каика. Сидя на носу на ящике
для рыбы, Мэллори старательно пришивал пуговицу к поношенной
куртке, зажатой у него между ног. Шестеро немцев в флотской
форме находились на палубе каика. Один склонился над
установленным на баке на треножном станке крупнокалиберным
"шпандау" со вставленной в приемник лентой. Трое расположились
группой в средней части судна, у каждого наготове "шмайсер". В
дверях рулевой рубки стоял командир -- молодой лейтенант;
волевое лицо, холодные глаза, на кителе "Железный крест". Из
машинного отсека высунулась чья-то голова. Рейковый парус мешал
Мэллори видеть корму, но, судя по тому, куда нацелен "шпандау",
можно было заключить, что и на корме "немца" установлен
пулемет.
Суровый лейтенант, поистине выкормыш "Гитлерюгенд", сложил
ладони рупором:
-- Спустить паруса!
Мэллори так и обмер. В ладонь ему вонзилась игла, но он не
заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски! А Стивенс
так молод, так неопытен. Он непременно попадется на удочку...
Но этого не случилось. Приоткрыв дверь рубки, юноша высунулся,
приставил ладонь к уху и бессмысленно уставился вверх,
карикатурно разинув рот. Изобразил этакого придурка, не
понимающего, чего от него хотят. Мэллори готов был обнять его.
Не только его поступки, но и одежда и черная шевелюра
соответствовали образу медлительного, недоверчивого
островитянина-рыбака.
-- Чего надо? -- завопил Стивенс.
-- Спустить паруса! Мы сейчас сойдем к вам на борт, --
добавил лейтенант опять по-английски.
Стивенс все так же растерянно смотрел на немца, потом
недоуменный взгляд перевел на Андреа и Мэллори. Те столь же
убедительно изобразили удивление.
-- Виноват, не понимаю по-немецки! -- пожал плечами Энди.
-- А по-нашему не умеешь говорить? -- произнес он на
безукоризненном греческом языке. Правда, так говорят в Аттике,
а не на островах Архипелага; но Мэллори был уверен, что
лейтенант не заметит разницы.
-- Немедленно лечь в дрейф. Мы поднимемся к вам на борт.
-- Лечь в дрейф? -- Возмущение было таким неподдельным,
поток ругательств и проклятий столь обильным, что лейтенант на
мгновение опешил. -- Да кто ты такой, чтоб нам приказывать?
-- Даю десять секунд, -- оборвал его немецкий лейтенант.
Он успел прийти в себя и держался холодно и чопорно. -- Потом
откроем огонь.
Сделав вид, что готов подчиниться, Стивенс повернулся к
Андреа и Мэллори.
-- На то и победители, чтоб приказывать! -- произнес он с
горечью. -- Убирай паруса!
Быстро освободили фал, закрепленный на утке. Мэллори
потянул вниз кливер, сгреб его и молча присел у ящика на
корточки, зная, что за ним наблюдает дюжина враждебных глаз.
Парус закрывал его колени, старая куртка -- предплечья,
сложенные на ляжках ног; кисти опущены, голова склонена --
воплощенное уныние и покорность. Под тяжестью рангоутного
дерева с шумом спустился рейковый парус. Андреа ступил на него,
сделал пару неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив
руки. Усилившийся стук дизеля, поворот штурвала, и немецкое
судно оказалось у борта каика. Трое немцев с "шмайсерами" в
руках быстро, но так, чтобы не оказаться в секторе обстрела
своих крупнокалиберных пулеметов (теперь можно было видеть на
корме и второй), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут же
бросился к фок-мачте и встал там, держа всю команду под
прицелом. Всех, кроме Мэллори. Того опекал пулеметчик,
находившийся на носу.
Мэллори невольно восхитился безупречной слаженностью и
четкостью действий немецких моряков.
Подняв голову, капитан осмотрелся с чисто крестьянским
равнодушием. Кейси Браун присел на корточки у машинного отсека,
возясь с глушителем, лежавшим на крышке люка. В двух шагах от
него устроился Дасти Миллер. Нахмурясь, он старательно вырезал
из консервной банки кусок жести, видно, нужный для ремонтных
работ. Кусачки он держал в левой руке, хотя не был левшой. Ни
Стивенс, ни Андреа не сдвинулись с места. Часовой у фок-мачты
не сводил с них глаз. Двое других неторопливо шли на корму со
свободным, непринужденным видом. Им и в голову не приходило,
что кто-то посмеет их ослушаться.
...Хладнокровно расстреляв пулеметчика из автомата,
спрятанного в парусе, Мэллори направил "брен" на часового у
фок-мачты. Тот рухнул, изрешеченный пулями. Не успел он упасть
на палубу, как произошло сразу четыре события. Схватив пистолет
Миллера, спрятанный под глушителем, Кейси Браун четырежды нажал
на спусковой крючок, и пулеметчик, находившийся на корме,
поник. Пальцы его все еще сжимали рукоятки. Смяв кусачками
трехсекундный химический запал, Миллер швырнул консервную банку
в машинный люк немецкого судна. Стивенс метнул в рулевую рубку
гранату со взведенным взрывателем. Схватив с быстротой и
точностью атакующей кобры обоих автоматчиков, Андреа изо всей
силы столкнул их меж собой головами. Все пятеро бросились на
палубу. Над немецким судном с грохотом взвился столб дыма,
пламени и груда обломков. Вскоре эхо взрыва стихло, слышен был
лишь стук "шпандау", стрелявшего вверх до тех пор, пока ленту
не заело. Над Эгейским морем вновь воцарилась тишина.
Оглушенный двумя взрывами, Мэллори с трудом поднялся с палубы.
Ноги ему не повиновались. Он не представлял себе, чтобы взрыв
гранаты и двух кусков тола, связанных вместе, мог причинить
такие разрушения.
Немецкое судно быстро тонуло. Должно быть, самодельной
бомбой, изготовленной Миллером, разворотило днище в дизельном
отсеке. Средняя часть судна была в огне. Мэллори представил
себе: если над кораблем поднимутся клубы черного дыма, то сюда
тотчас прилетят немецкие самолеты-разведчики. Но опасения
оказались напрасными. Сухое просмоленное дерево горело почти
без дыма. Судно получило сильный крен. Еще несколько секунд, и
оно пойдет ко дну. Мэллори успел разглядеть развороченную
рулевую рубку и ужаснулся, увидев обезображенный труп
лейтенанта, распятый на искореженном штурвале, -- жалкое
подобие того, что некогда было человеком. Из рубки их
собственного каика доносились характерные икающие звуки.
Капитан понял, что и Стивенс увидел это жуткое зрелище. В
утробе тонущего судна раздался глухой взрыв топливных цистерн.
Судно встало на ровный киль. Вот уже и планширь в воде, та
шипит, заливая пламя. Несколько мгновений спустя каик уходит ко
дну, его стройные мачты скрываются в круговороте пены и
радужных пузырей воздуха. И вновь поверхность Эгейского моря
стала гладкой и спокойной. Лишь обугленные доски да
перевернутый шлем лениво покачивались на ней.
Мэллори заставил себя отвернуться. Осмотрел собственное
судно и своих товарищей. Вскочив на ноги, точно зачарованные,
Браун и Миллер смотрели туда, где был каик. Стивенс стоял у
двери в рубку целый и невредимый. Но лицо его было мертвенно
белым. Во время короткой стычки он вел себя молодцом, однако
зрелище изувеченного лейтенанта доконало его. У Андреа
рассечена щека, течет кровь. Грек с бесстрастным лицом смотрел
на двух автоматчиков, лежавших у его ног. Мэллори с сочувствием
поглядел на друга.
-- Мертвы? -- спросил он негромко. Андреа кивнул.
-- Да, -- угрюмо произнес он. -- Я перестарался. Мэллори
отвернулся. Из всех, с кем ему доводилось встречаться, Андреа
более чем кто-либо был вправе ненавидеть и убивать врагов. И он
