Когда тот оказался точно на уровне буя, один из двоих что-то
сказал, и они начали медленно и равномерно втягивать линьки на
палубу. Я уже знал, что сейчас произойдет, однако продолжал
смотреть, не отрываясь. В то время как оба тянули и тянули
линьки, из воды выскочил цилиндрический буй длиною в два фута.
Потом показался небольшой якорь с четырьмя лапами, одна из
которых была зацеплена за металлический брус. От этого якорька
тянулась вниз веревка. Буй, якорек и брус втащили на борт,
затем оба матроса начали выбирать якорную веревку, пока наконец
из воды не вынырнул какой-то предмет, который они тоже
положили на палубу. Это была серая, обитая металлическими
полосами железная коробка длиною около восемнадцати дюймов и
высотою примерно в двенадцать. Ее немедленно унесли, но еще
прежде, чем это сделали, баржа снова двинулась на всех парах,
буй начал стремительно уходить назад. Вся операция была
выполнена с легкостью и точностью, которые свидетельствовали
о длительном знакомстве с использованной только что техникой.
Время шло, и это было время пронизывающего холода, дрожи,
и мучений. Мне думалось, что холоднее уже быть не может, но я
заблуждался, потому что около четырех утра небо потемнело и
хлынул дождь. Никогда еще дождь не казался мне таким холодным.
Капля тепла, еще остававшаяся в моем теле, успела в какой-то
степени высушить нательную одежду, но только до пояса, под
защитой штормовки. Оставалось только надеяться, что, когда
придет пора двинуться с места и снова прыгнуть в воду, не
обнаружится, что паралич достиг той стадии, на которой мои
способности сводятся единственно к тому, чтобы утонуть как
можно быстрей и безболезненней.
Наконец на небе показался первый отблеск призрачного
рассвета и стали более или менее различимы смазанные контуры
берега на юге и востоке. Потом снова сделалось темно и какое-то
время ничего не было видно, пока не начал бледно разливаться с
востока настоящий свет, и я снова увидел берег и пришел к
выводу, что мы довольно близко от северной оконечности острова
Хейлер и начинаем поворачивать на юго-восток, а затем на юг,
направляясь к маленькому порту. Никогда до сих пор я не
представлял себе, что эти проклятые баржи движутся так
медленно. При взгляде на берега Хейлера возникало впечатление,
что баржа стоит на месте. Из всех моих желаний самым последним
было подплыть к острову Хейлер в ясном дневиом свете и дать
неизбежным портовым зевакам богатую пищу для комментариев на
тему, что одни из членов команды столь эксцентричен, что
предпочитает ледяную крышу рубки ее теплому утру. Я подумал о
тепле, но поспешно отогнал эту мысль.
Над далеким побережьем Зейдер-Зее показалось солнце, но
мне оно мало помогло. Было это одно из тех особенных солнц,
которые не осушают одежд. А через мгновенье я не без
удовлетворения заметил, что это также одно из раннеутренних
голиц, которые, как говорится, только отмечаются на службе: его
тут же заслонил покров темных туч, после, чего ледяной дождь
снова бодро взялся за дело, парализуя тот остаток
кровообращения, что у меня еще сохранился. Но меня все это
радовало: благодаря тучам снова потемнело, а дождь вполне мог
склонить портовых зевак остаться дома.
Мы приближались к концу путешествия. Дождь разошелся
вовсю, он больно барабанил по моему открытому лицу и рукам и
вспенивал море. Видимость ограничилась несколькими сотнями
ярдов, была видна лишь полоска навигационных знаков, к которым
свернула баржа, но порт скрывался за плотной завесой. Вложив
пистолет в футляр, я сунул его в кобуру. Вероятно, надежней
было бы поместить его в карман штормовки, как при первом
купании, но я не собирался брать ее с собой. Во всяком случае -
на берег: так ослаб от переживаний этой долгой ночи, что
липнущая к телу тяжеленная куртка попросту не дала бы мне
выбраться из воды. Вместо нее сейчас пригодился бы надувной
спасательный жилет, но, как уже было сказано, моя
осмотрительность не простиралась так далеко.
Стянув куртку, я свернул ее и зажал под мышкой. Ветер
вдруг показался мне куда более леденящим, чем когда бы то ни
было, но уже не было времени обращать на это внимание. Я
добрался до края крыши, тихонько соскользнул по лесенке,
прокрался, пригнувшись, под открытыми теперь окнами надстройки,
мельком глянул на нос, что было излишней предосторожностью,
потому что ни один нормальный человек не высунулся бы в такую
погоду, на палубу без крайней необходимости, швырнул
брезентовый сверток за борт, потом свесился с кормы на всю
длину рук, еще раз проверил, нет ли поблизости кого из команды,
и разжал пальцы. В море было теплей, чем на крыше рубки, и это
немного приободрило меня. По намеченному плану мне следовало
оставаться в воде, пока баржа не войдет в порт либо по крайней
мере не скроется в завесе дождя, но сейчас было не до
умозрительных выкладок. Главная и единственная в эту минуту
забота заключалась в том, чтобы остаться в живых. И я поплыл за
удаляющейся кормой баржи так быстро, как только мог.
Этот спортивный подвиг длился не более десяти минут и был
вполне под силу прилично подготовленному шестилетнему ребенку.
Не стану утверждать, что совершил невероятное, но повторить это
плавание я не взялся бы ни за что на свете. Когда каменные
очертания порта стали явственно различимы, я свернул, оставляя
навигационные знаки по правую руку, и наконец выбрался на
берег. И как по заказу: стоило мне, хлюпая набравшими воды
туфлями пересечь пляж. дождь перестал. Я осторожно взобрался на
небольшую возвышенность, верхушка которой находилась на одном
уровне с краем портовой стены, растянулся на мокрой земле и
тихонько приподнял голову.
Порт Хейлер состоял из двух маленьких прямоугольных
бухточек, вроде плавательных бассейнов, соединенных узким
проливом, а к внутренней бухточке сбегал словно сошедший с
открытки городок Хейлер: одна длинная улица вглубь острова, две
коротких - параллельно берегу, остальное - красивый лабиринт
крутых закоулков с хаотичным нагромождением домов, выкрашенных
главным образом в зеленое и белое и установленных на высоких
фундаментах - на случаи наводнения. На первый этаж каждого дома
вела с улицы деревянная лестница.
Я вернулся взглядом к порту. Баржа стояла у пристани,
разгрузка шла полным ходом. Два маленьких портальных крана
вытаскивали из грузового трюма ящики и мешки, вполне легальный,
разумеется, груз, который ничуть меня не интересовал. Что же до
металлического ящичка, поднятого с морского дна, я был твердо
уверен, что это-самый нелегальный груз, какой только можно
себе представить. Так что следовало все внимание сосредоточить
на рубке и уповать на бога, что не опоздал, хотя и трудно было
представить - как это могло произойти.
И действительно, я поспел вовремя, в самый последний
момент, наблюдение за рубкой продолжалось неполных тридцать
секунд, когда показались двое, один из которых нес перекинутый
через плечо мешок. Содержимое мешка обозначалось выступами, и
это не оставляло сомнений, что его-то я и ждал. Оба мужчины
сошли на берег. Некоторое время я наблюдал за ними, чтобы
составить общее представление о направлении их движения, затем
сполз по грязному склону - очередной пункт в графе моих
расходов, потому что одежда моя понесла этой ночью непоправимый
урон, - и двинулся следом.
Следить за ними было легко. Не только потому, что у них,
очевидно, не было ни малейших подозрений на этот счет. Хейлер
был раем для слежки-благодаря всем этим своим узким и крутым
улочкам. Наконец мои подопечные остановились перед
приземистым продолговатым строением на северной окраине
городка. Первый этаж - вернее подвал - был сооружен из бетона.
А на следующем, куда надо было подниматься по деревянной
лестнице, подобной той, за которой я укрылся на безопасном
расстоянии ярдов в сорок, все окна были забраны такими густыми
решетками, куда и кошка протиснулась бы не без труда. Две пары
металлических скоб на дверях были заложены деревянными
брусьями.
Мужчины поднялись по лестнице, тот, что шел налегке, снял
засовы, толкнул двери, и оба исчезли внутри. Почти сразу же они
показались снова, заперли за собой двери и ушли. Груза при них
теперь не было.
Импульсивно я пожалел, что вес моего пояса с орудиями
взлома вынудил оставить его этой ночью в отеле, по хотел бы я
посмотреть на того, кто отправляется вплавь, опоясавшись
изрядным грузом металла. Впрочем сожаление тут же прошло. Не
говоря - уже о том, что на двери этого богатого решетками дома
выходило с полсотни окон и любой обитатель Хейлера тут же
обнаружил бы чужака. Еще не пришла пора открывать карты. Для
кого-нибудь, может, и плотва - недурная пожива, но я охотился
на акул, и железная коробка должна была послужить отличной
приманкой.
Чтобы выбраться из городка, его плана не требовалось.
Порт лежал на западе, так что конец дороги через дамбу должен
быть в восточной стороне острова. Я миновал несколько похожих
друг на друга тесных улочек, вовсе не будучи в настроении
отдавать должное их удивительному старомодному очарованию,
которое из года в год притягивало десятки тысяч туристов, и
добрел до моста, дугой переброшенного через узкий канал. Тут
мне впервые за все время повстречались местные жители - три
матроны, одетые в свои традиционные богатые наряды. Они глянули
на меня без малейшего любопытства и так же безразлично отвели
глаза, словно это естественнейшая вещь на свете - наткнуться
спозаранок на улицах Хейлера на человека, - который, очевидно,
только что одетым искупался в море.
В нескольких ярдах за каналом неожиданно широко
раскинулась автомобильная стоянка, правда, в этот час на ней
отдыхало всего несколько машин да с полдюжины велосипедов,
хозяева которых совершенно не опасались кражи и не тратились на
колодки, цепи и тому подобные страховочные приспособления.
Видимо, воровство не числилось среди социальных проблем острова
Хейлер, что ничуть меня не удивило: когда почтенные местные
жители - брались за преступления, они делали это на куда более
высоком уровне. На стоянке не было живой души - слишком ранний
час даже для обслуживающего персонала. Чувствуя себя более
виноватым, чем за все вместе взятые действия, совершенные с
момента посадки в аэропорту Схипхол, я выбрал самый с виду
надежный велосипед, подвел его к запертой калитке, перекинул
через нес, потом перелез сам и налег на педали. При этом не
услышал за спиной ни возгласов "Держи вора!", ни чего-нибудь в
этом роде.
Уже много лет не доводилось мне сидеть на велосипеде, а
кроме того я был не в лучшей спортивной форме, чтобы снова
ощутить, как некогда, прекрасное, беззаботное упоение. Тем не
менее старые навыки восстановились довольно быстро. Хотя езда и
не доставляла наслаждения, она была все же лучше, пешего марша,
к тому же приводила в движение некоторое количество моих
красных кровяных телец.
Я оставил велосипед на маленькой деревенской площади, где
по-прежнему стояло полицейское такси, поглядел в раздумье на
телефонную будку, а потом на часы, сделал вывод, что звонить
еще рано, сел в машину и отправился в путь.
В полумиле на пути от деревни к Амстердаму показался
старый овин, стоящий поодаль от хозяйского дома. Поставив
машину так, чтобы овин оказался между ней и тем, кто мог
ненароком выглянуть из дома, я открыл багажник, достал серый
бумажный сверток, забрался в овин, который, естественно, не
