готовы были брызнуть слезы.
- Убирайся, Пэт! Ты не смеешь так разговаривать с моим отцом.
- Ты слышал, что она сказала, Ривис? - Слокум тоже перешел на
"ты". Шея его покраснела, губы побелели. - Уходи и больше не
возвращайся. Мы тебе пришлем твои вещи.
Сцена закончилась. Ривис, главный персонаж, сдал свои позиции.
Его поникшие плечи свидетельствовали об этом. Он повернулся к Кэти,
но она отвела от него взгляд.
Пока основное внимание не переключилось на меня, я потихоньку
выскользнул в вестибюль из своего ряда, так и не заплатив за место
в зале семь долларов и семьдесят центов.
Портрет Железного Человека со стены портика, освещенной дневным
солнцем Куинто, поглядел мне вслед. Уж не знаю, пошли актеры снова
на сцену репетировать драму, которая была драмой лишь в их
представлениях, или разошлись по домам.
Глава 3
На расстоянии квартала от театра, у аптеки, я нашел телефон-
автомат. В телефонном справочнике Нопэл-Велли не значилось имя
Джеймса Слокума, зато была упомянута миссис Оливия Слокум, вероятно
его мать. Звонок к ней стоил десять центов. Я набрал номер и
услышал, сквозь потрескивания, нейтрально-сухой голос, который мог
принадлежать как мужчине, так и женщине:
- Дом Слокумов.
- Будьте любезны, соедините с миссис Джеймс Слокум.
На линии раздался щелчок.
- Все в порядке, миссис Стрэн. Я взяла трубку.
Телефонистка миссис Стрэн что-то проворчала и отключилась.
- Это Арчер, - сказал я. - Я в Куинто.
- Я ждала вашего звонка. И слушаю вас.
- Поймите, миссис Слокум, вы связали мне руки. Я, по вашей
воле, никому не могу задавать вопросов, начинать разговор с кем бы
то ни было. У меня поэтому нет направления для действий, нет
никаких контактов. Нельзя ли все-таки найти предлог для знакомства
с вашей семьей, вашим мужем, в конце концов?
- Но он ничем не сможет вам помочь. Вы только возбудите его
подозрения.
- Вовсе нет. А вот если я стану мелькать то там, то сям, никому
ничего не объясняя, ни с кем не разговаривая, то наверняка их
вызову.
- Не слишком много в вас оптимизма, - заметила миссис Слокум.
- Я никогда не был оптимистом. Повторяю: оставаясь в вакууме, я
теряю шансы хоть чем-то обнадежить вас. Даже тех, кого можно было
бы подозревать, вы мне отказываетесь назвать.
- Но я никого не подозреваю. И не могу назвать ни одного
человека. Неужели - без моих предположений - этот случай настолько
безнадежен?
- Остается только уповать на то, что в один прекрасный момент
некто, нас интересующий, натолкнется на меня посреди улицы и
исповедуется... Поймите же, я должен поближе увидеть вашу жизнь.
Очень тихо она спросила:
- И вы тоже собираетесь шпионить за мной, мистер Арчер?
- Я работаю на вас, в вашу пользу. Но от чего-то, от какой-то
точки мне надо оттолкнуться, и эта точка вы и ваша семья. Я только
что видел вашего мужа и вашу дочь, но со стороны.
- Я же настоятельно просила вас не обращаться к моему мужу.
Я изменил тактику. Решил быть погрубее и понахрапистее:
- Итак, если вы не даете мне действовать так, как я считаю
нужным, я завязываю с этим делом и возвращаю деньги.
В последовавшем молчании я различил постукивание карандаша по
корпусу аппарата.
- Ладно, - сказала она наконец. - Я хочу, чтобы вы сделали все
возможное. Давайте какое-то конкретное предложение, если оно у вас
появилось.
- Не такое уж обоснованное, однако должно сработать, пожалуй.
Есть у вас друзья в Голливуде, киношники или связанные с ними?
Снова тишина. Наконец, в ответ:
- Есть. Милдред Флеминг, она работает секретарем в одной из
студий. Сегодня мы с ней виделись во время ленча.
- Что это за студия?
- Кажется, "Уорнер".
- Хорошо... Вы рассказали ей, какая тут у вас варганится
замечательная пьеса, а она вам, о том, что у нее есть приятель,
который работает в агентстве, занимающемся сценариями. То есть я.
Ваши - поверят.
- Понимаю, - медленно произнесла она. - Да, ситуация вполне
естественная. В общем, все это должно пройти неплохо... Кстати,
сегодня некоторые из друзей Джеймса придут к нам на коктейль.
Смогли бы вы быть у нас в пять?
- Я приеду немного раньше.
- Хорошо, мистер Арчер. - Она дала мне свой адрес и повесила
трубку.
Моя рубашка от пребывания в душной будке совсем промокла. Я
вернулся в мотель, надел плавки и пошел на пляж. Голубовато-зеленая
поверхность воды медленно волновалась, подчиняясь прибою. Несколько
белых яхт пересекали горизонт, их паруса, словно развернутые
крылья, казались неподвижными. Я тряхнул головой, отвел от них
глаза и бросился в прохладную воду. Проплыл с четверть мили. Меня
остановили дальние буйки, целый барьер из перепутанных коричневых и
желтых цилиндров и шаров. Поднырнуть под них - плевое дело, но
терпеть не мог встреч с подводным миром.
Я перевернулся на спину и поплыл вдоль барьера, - глядя в небо.
Пусть на короткое время, но возникло ощущение полной свободы и
покоя, будто остались далеко-далеко от меня все люди с их
проблемами. Они понастроили пляжей от Сан-Диего на калифорнийском
юге до Сан-Франциско на побережье Золотых Ворот, они проложили
дороги через горные цепи, вырубили тысячелетние деревья, принося
цивилизацию в дикие пустыни. Они таки дошли до океана, мои
предприимчивые соотечественники, теперь сбрасывают в него свои
грязные воды, но пока еще они его не сгубили.
Солнце над океаном преображало всю Южную Калифорнию. Горы
сверкали, здесь много гор. Небо чистое, и вода, несмотря на жару,
прохладна. Я подплыл к буйку и все же нырнул под него. Дотронулся
до скользкого стержня, соединявшего буек с якорем на дне, холодного
и липкого, как внутренности у Страха. Противное ощущение! Я вдохнул
побольше воздуху и что есть сил поплыл к берегу, будто некая
морская пакость хватала меня за пятки.
Волна выбросила меня на берег. Начал дуть прохладный, на исходе
дня, ветерок, неся с собой маленькие иголочки-песчинки.
Как ни странно, я продрог и целых полчаса не мог согреться,
пока добирался до Нопэл-Велли. Горная дорога даже на самых высоких
ее местах была широкой и еще не заезженной. Значит, ее проложили
чьи-то "большие деньги". Их запах сопровождал меня до того, как моя
машина соскользнула в долину по стороне перевала, противоположной
моему движению.
Долина встретила меня запахом тухлых яиц. Нефтяные скважины, из
которых несло сероводородом, разбежались по обеим сторонам дороги.
Я мог их видеть с высоты шоссе, по которому проезжал: решетчатые
треугольники буровых вышек рядом с деревьями; насосы-качалки, с
клацаньем высасывающие нефть, а неподалеку от них пасутся коровы. С
тридцать девятого или сорокового года, когда я видал его в
последний раз, городок Нопэл-Велли разросся, подобно здоровенной
опухоли. Он выбросил свои побеги во всех направлениях - кучки
домов, напоминающие спичечные коробки, и тут же вполне современные
строения, а к ним прилепились хижины доисторических времен. На
полмили растянулась полоса одноэтажных построек: ветеринарных
лечебниц, парикмахерских, привлекательных магазинчиков,
ресторанчиков, баров, лавок, торгующих спиртным. Здесь
расположились и новая четырехэтажная гостиница, и белый куб
христианского храма, современной конструкции, и кегельбан,
достаточно просторный для того, чтобы в нем можно было разместить
самолет "Б-36".
Постепенно пересекающая весь Нопэл-Велли главная улица приняла
совсем иной, чем в пригородах, вид, благодаря огнеупорному кирпичу,
пластику, неону. Тихий городок в солнечной долине делал крупную
ставку, это было заметно, хотя знал ли он на самом деле, что ему с
собой делать?..
Изменился внешний вид зданий, модели автомобилей, и люди стали
другими. Их стало намного больше, чем при въезде в город. Множество
мужчин с деловыми лицами, опаленными солнцем, фланировали по улице,
входили в бары и выходили оттуда, - на лицах читалось ожидание: над
чем бы посмеяться или во что бы ввязаться. Женщины расхаживали без
видимой цели, демонстрируя себя. А вот на повороте улицы стоит
полицейский в голубой рубашке, прикрепленная к поясу кобура
расстегнута, и оттуда выглядывает пистолет.
Трейл-роуад сворачивала вправо и уходила в отдаленную часть
города, где по нефтяным полям отлого взбиралась к горам, с которых
видна была вся долина. Петляя по освещенным солнцем холмам, она
сужалась в предгорье, превращаясь в конце концов в черную точку.
Я повернул направо. Горы, казалось, возвышались отвесно прямо
перед лобовым стеклом машины, они погружались постепенно в тень.
Длинный, приземистый дом, наполовину скрытый, если смотреть с
дороги, огромными дубами, расположился на склоне, словно валун-
гигант, не нарушающий собой природного ландшафта. Прежде чем
подъехать прямо к нему, я вынужден был остановиться, чтобы открыть
ворота, что перегораживали путь. С внутренней стороны стены, футов
шести высотой, была сплошняком натянута колючая проволока, с дороги
не видная.
За воротами вело к дому свежее гравийное покрытие, с обеих
сторон аллею охраняли два ряда молодых пальм. На полукруглой
стоянке перед домом я увидел парочку автомобилей. Один из них -
старый "паккард", тот самый, что стоял недавно у "Театра Куинто". Я
оставил рядом свою машину, пересек террасообразную лужайку, где
переливались струйки небольших фонтанов.
Дом был сложен из необожженного кирпича, цветом местной почвы;
прижатый к земле тяжелой крышей, крытой красной черепицей, своей
массивностью походил на крепость. Правда, по фасаду его тянулась
глубокая веранда, на которую вели низкие бетонные ступеньки. В углу
веранды стояла обтянутая зеленым холстом широкая качалка, а в ней
свернулась, словно змейка, молодая женщина в красном свитере и
красных брючках. Ее голова склонилась над книгой, и очки в пестрой
оправе придавали затененному лицу особо сосредоточенное выражение.
Сосредоточенность ее была настоящей: женщина даже не заметила меня.
- Прошу прощения. Я ищу миссис Слокум.
- Это я прошу прощения, - на меня взглянули, снизу вверх, с
неподдельным изумлением. И сняли свои странные очки. Ба, да это
Кэти Слокум. Очки делали ее старше лет на десять, да и фигура тоже
могла ввести в заблуждение: настоящая фигура, того типа женщин,
которые формируются физически очень рано... Глаза большие и
глубокие, как у матери, черты лица еще более правильные,
гармоничные. Я мог понять тягу к Кэти, очень юному созданию,
искушенного шофера Ривиса.
- Меня зовут Арчер.
Девушка смерила меня долгим и холодным взглядом. Не узнала.
- Я Кэти Слокум. Вы хотите видеть маму или бабушку?
- Маму. Она просила меня приехать на вечер.
- Это не ее вечер, - тихо, вскользь заметила Кэти, словно про
себя. Избалованное юное создание продолжило рассматривать меня, и
две вертикальные складки легли между ее бровей. Она меня все-таки
вспомнила, и морщинки разгладились; она спросила очень мягко: - Вы
мамин друг, мистер Арчер?
- Друг ее друга. Вас смутили мои Берттиллоновские размеры?
Она была достаточно умной, чтобы понять меня, и достаточно
молодой, чтобы покраснеть.
- Извините, я не хотела быть грубой. Мы видим так много
незнакомых людей, - это можно было расценить как объяснение ее
интереса к грубияну-шоферу. - Мама только что поднялась к себе
после купания. Она одевается. А папа еще не вернулся из театра. Не
