холодно.
- Сколько тебе лет, Гретхен? - спросил я, уже стоя у выхода.
Она за мной не пошла.
- Не ваше дело, сэр... Около ста, понимаете? А по календарю,
семнадцать.
На год или два старше Кэти. И у обеих Ривис.
- Почему ты не поедешь домой, к своей матери?
Она засмеялась: смех вроде звука разрываемой бумаги.
- Обратно в Хэмтрэмк? Она оставила меня со Станислаусом
Вэлфером, когда развелась в первый раз. Я живу одна с сорок шестого
года.
- Ну и как, Гретхен?
- Как вы, мужчины, говорите: у меня все о'кей.
- Хочешь, я подброшу тебя назад к Хелен?
- Нет, благодарю вас, сэр. У меня достаточно денег, чтобы
прожить неделю без Хелен. Кстати, теперь вы знаете, где я живу, так
приходите меня навестить, иногда... приходите.
Глава 10
Я остановил машину около кафе, расположенного к востоку от
кладбища, на бульваре Санта-Моника, с намерением съесть сандвич и
выпить чашку кофе. Взгляд мой упал на телефонную книгу, которая
висела на цепочке около платного телефона, красовавшегося на стене
рядом с окном. Грэхэм-Корт на Ларедо-лейн в списке значился.
Рассматривая через окно прохожих, что брели по тротуару, я набрал
номер... Вон пошел юнец, витающий в заоблачных высях, то ли от
любимой музыки, то ли накурился какой-то травки; мужчина средних
лет, типичный горожанин; туристы, пребывающие в ожидании
осуществить одни свои фантазии и отчаявшиеся в отношении других;
быстрые, легкие фигурки без возраста... все они отразились в стекле
по обратной стороне.
Смутный голос отозвался после двенадцатого гудка. "Пэт Ривис не
живет и никогда не жил в Грэхэм-Корте, спокойной ночи".
Мужчина за прилавком подтолкнул ко мне тонкий сандвич и чашку
слабенького кофе, которые благополучно проскользили по гладкой
черной поверхности стойки. Розовые уши бармена напоминали крылья
бабочки, все остальное на нем находилось еще в личиночном состоянии.
- К сожалению, не смог вам помочь, - кисло протянул он. - Вы
ищите контакты? Я знаю один стоящий номер, по которому можно
позвонить.
- Запиши его кровью на листе бумаге и... съешь за завтраком.
- А? Кровью? - не понял он.
- С чего ты взял, что секс - самая важная штука в жизни?
Он хмыкнул:
- Назови другую.
- Деньги.
- Бог ты мой, но для чего иного парень лезет из кожи вон, чтобы
достать их? Ответь-ка мне.
- С деньгами он сможет, уйдя от дел, дожить свой век в
ламаистском монастыре в Тибете, - я показал бармену значок
специального представителя (сохранил еще со времен войны) по
борьбе, имел отношение к случаю в доках Педро. - Учти: сводничество
может обойтись тебе, по закону, по меньшей мере в пару лет.
- Бог ты мой! - Лицо бармена изменилось мгновенно: казалось,
cама старость схватила его скрюченными пальцами. - Да я лишь
разыгрывал вас, и не знаю никакого телефона.
Этот скулеж преследовал меня до двери. Ее стук заглушил его.
У меня было прескверное настроение.
Ларедо-лейн затерялась между двумя бульварами. Вдоль улицы
тянулись деревянные, плохо оштукатуренные дома. Уличные фонари, по
одному на квартал, выхватывали из мрака полосы тротуара. Изредка
мне попадались и освещенные окна, за которыми продолжалась
послеполуночная жизнь: я улавливал, когда медленно проезжал мимо,
обрывки музыки и смеха, замечал танцующие пары - и черные, и белые
лица, а у некоторых были коречневатые лица индейцев. В большинстве
угловых домов оконные ставни плотно закрыты. А вот еще: целый
квартал пустой, здесь у иных растерзанных домов фундаменты
оголились, был, видно, пожар на весь квартал, отстраивать бросили
почему-то.
Я почувствовал себя одиноким старым котом, которого ведет куда-
то слепая ярость, поиски приключений на свою голову. Нет, надо
отбросить эту дурацкую мысль! Ночные улицы - моя епархия, так было
и останется до тех пор, пока я не скачусь в последнюю канаву.
"ГРЭХЭМ-КОРТ"... Название вырезано на лицевой стороне
прямоугольного металлического ящика, буквы освещались изнутри
электрической лампочкой. К столбу, что поддерживает вывеску,
прибита выкрашенная в белую краску дощечка, на ней неуверенной
рукой вывели: "Не сдается внаем", но "не" закрывает измочаленный
непогодой клочок картона.
Я остановил машину, не выключив мотора. Выхлопная труба пустила
в холодный воздух маленькое голубое колечко дыма. "Словно трубка
Шерлока Холмса", - подумал я.
Оглядел место, куда меня занесло. Грэхэм-Корт представлял
собой выстроившиеся в один ряд полусгнившие лачуги, а вдоль ряда -
полоски завялой травки да запущенные дорожки из старого гравия, что
вели к разбитым ступенькам, обозначавшим входы в эти халупы. Иные
из них сейчас испускали свет сквозь щели в криво сколоченных своих
стенах. Темное строение, на котором было написано "Офис", ближе
других расположенное к улице, выглядело совсем заброшенным, -
владелец, видно, давно разочаровался в этом "учреждении".
Я вышел из машины. На мягком ночном ветру покачивались
усыпанные красными цветами ветви эвкалиптов, сбрасывая с себя
тоненькие крошечные лепестки. Без всякой причины я поднял лепесток
с тротуара и растер его между пальцами в красный порошок.
Пока я раздумывал, направиться ли мне к домам или посидеть в
машине, терпеливо ожидая каких-нибудь событий, дверь одного
халупного коттеджа приоткрылась. Оттуда вытекла желтая полоска
света, мазнула траву. Качнулась мужская тень. Потом свет исчез. Я
пошел прочь от своей машины, и, как ожидал, вскоре за спиной
услышал быстро приближающиеся шаги.
Я резко свернул на тропинку к какому-то неосвещенному дому,
будто горел страстным желанием попасть именно в это неприветливое
здание. Мою тень поглащала тень от кустов, и я понимал, что
спешивший за мной человек не мог различить больше, чем только мой
силуэт. К тому же за домом сбоку стояла машина, и я зашел за нее.
Шаги на тротуаре простучали мимо меня.
На углу квартала мужчина пересек освещенное пространство. Это
был Ривис, вышагивавший с озабоченным видом, подняв подбородок и
развернув плечи, - таким он в какой-нибудь бурлящий полдень
завлекал девушек. Я кинулся назад, к машине, как только увидел, что
он переходит перекресток у соседнего квартала, быстро выключил
фары, запер дверцы и тогда со спокойной душой начал пешее
преследование.
У меня не было иного выбора. Он знал мою машину.
Я шел за ним, держа дистанцию примерно в квартал, используя
любое попадавшееся по пути укрытие: деревья, заборы, автомобили.
Ривис ни разу не обернулся; он шел как человек, у которого совесть
либо абсолютно чиста, либо полностью отсутствует. Вскоре он свернул
налево. Я пересек бульвар и сократил дистанцию между нами. На
Ривисе был щегольской костюм, где боролись черный и рыжевато-
коричневый цвета; через разделявший нас широкий и пустынный
проспект я даже мог расслышать, как он потрескивает в движении,
этот его новый костюм.
Ривис направился к стоянке такси, вдоль обочины бульвара стояло
несколько машин. Я думал, что он возьмет одну из них, и сам
собирался уже сесть в другую, чтобы ехать следом. Но он вдруг, не
дойдя до машин, уселся на скамейку автобусной остановки, закинул
ногу на ногу, закурил сигарету. Я остановился в тени углового
здания. Слева от меня мерцал красными огнями высоко на фоне неба
отель, распространяя вокруг себя свет, вроде того, что вы видите
сквозь закрытые веки, если повернете лицо к солнцу. Тем не менее я
не терял Ривиса из виду.
Между нами неторопливо проехал запоздалый автомобиль. За ним
внезапно вылетела из мглы длинная черная машина и остановилась у
бульварного красного ограждения, там, где сидел Ривис. Тот встал,
выбросил сигарету. Мужчина в темно-серой ливрее открыл перед ним
заднюю дверцу. Я уже почти пересек улицу, когда лимузин сорвался с
места. Я распахнул дверцу первого же такси.
- Вперед, за ним, не отставая!
- За двойную плату? - поинтересовался шофер сквозь нарастающее
рычание мотора.
- Будь спокоен. И еще сверх, коли разглядишь их номер.
Меня отбросило к спинке сиденья (не меньше пятидесяти миль в
час, сообразил я). Мы быстро вынеслись из пустынной части бульвара
туда, где шло уже множество машин. Пришлось лавировать.
- Не приближайся к ним слишком быстро. Когда увидишь номер,
немного отпусти.
Таксист сбавил cкорость, но расстояние между автомобилями все
равно сокращалось.
- 23П708. Ты хочешь сесть парню на хвост? А в чем дело?
- Играю в одну игру.
- Ну ладно. Можешь темнить. Но я только задал естественный
вопрос, разве не так?
- Я не темню. Я пока сам не знаю ответа.
Записал номер лимузина на внутренней стороне спичечного
коробка, опустил коробок в карман.
К моему удивлению, черный автомобиль вскоре остановился у края
пешей дорожки, высадил Ривиса и исчез. Ривис прошествовал через
тротуар, нырнул под вывеску, которая извещала, что тут "Хант-Клаб".
Обитая кожей дверь захлопнулась.
- Я тоже выйду здесь, - сказал я таксисту. - Припаркуйся как
можно ближе и подожди меня.
Он оторвался от руля, приподнялся, щелкнул пальцами.
- Покажи-ка мне сначала зелененькую бумажку.
Я протянул пятерку.
Он посмотрел на счетчик, обернулся ко мне, поизучал меня с
полминуты, глядя поверх спинки своего сиденья. У него было лицо
сицилийца, черные глаза, как бы заостренный, с горбинкой нос.
- Что, игра серьезная?
Я сказал ему:
- Я частный полицейский. Никаких неприятностей не будет.
Я надеялся, что не будет.
И тоже вошел в великосветский "Хант-Клаб".
"Хант-Клаб" Денниса был мрачным, прохладным и переполненным
заведением.
Зал клуба - полированное дерево, благородные медные и бронзовые
завитушки. На фотографиях, вытянувшихся в линию по одной из обшитых
панелями стен, запечатлелись портреты выдающихся, или тех, кто
когда-то считался выдающимися, деятелей.
Было около двух часов ночи. Перед сигналом к тушению огней тут
бывал настоящий час пик. Я не без труда отыскал за стойкой
свободное местечко, которое и занял с завидной быстротой.
Где тут мой преследуемый?
Черно-коричневый костюм вызывающе поскрипывал в самом центре
зала. Ривис сидел ко мне спиной, за его столиком были еще двое -
женщина и мужчина. Мужчина наклонил голову к Ривису, слушал. Синий
смокинг обтягивал его массивный торс. Рыхлое жующее лицо,
вырастающая из мягкого белого воротничка широкая шея поддерживала
огромную голову, почти гладкую и по-младенчески розовокожую.
Он слушал внимательно; в полуприкрытых глазах-щелках
просвечивал ум. Чего нельзя было сказать о молодой женщине с
пепельными волосами и в платье из белого плиссированного шифона.
Нарядная! Однако красота самой хозяйки затмевала великолепие
платья. Она отрешенно склонилась над столиком, коротко стриженные
волосы обрамляли ее лицо строго и сдержанно, будто монашеский плат.
У нее были удивительно правильные черты лица.
Вдруг она поднялась и направилась к бару. В зале к ней
оборачивались - и не только мужчины. Она присела на стул около
стойки рядом со мной, и ей тут же, раньше, чем мне, подвинули
бокал. Бармен назвал ее: "Миссис Килборн". Рука его сделала
приглашающе-ласковое движение, легкое, как бы поправляя
отсутствующую у него челку, но мной замеченное. Ее тут знали.
Знали, что она любит: в бокале плескался крепкий бурбон.
