Он взял у меня сверток:
- Я сохраню их. Для вас... Кроме того, я должен извиниться за
то, что произошло тут у меня вчера вечером...
Я сказал, чтоб он о том забыл.
Глава 19
Дом на холме стоял темный и безмолвный. Не чувствовалось
никакого движения внутри дома, все было тихо и снаружи, слышались
только посвистывающие вздохи цикад, что подымались с земли и падали
в траву. Я постучал в дверь и стал ждать ответа, дрожа от холода:
безветренная ночь была прохладной. Впрочем, насекомые вздыхали и
свистели словно ветер в ветвях осенних деревьев.
Я толканул дверь. Но она оказалась заперта. Я снова постучал.
Прошло довольно много времени, прежде чем я смог различить свет
в холле, тут же над моей головой зажегся фонарь входной двери, и
дверь стала отворяться - медленно, дюйм за дюймом.
Миссис Стрэн, - затуманенными и покрасневшими ото сна глазами, -
долго приглядывалась ко мне:
- Это мистер Арчер?
- Да... Мне надо срочно повидать миссис Слокум.
Пальцы экономки стали теребить воротничок шелкового халата. В
его отворотах на груди виднелась фланелевая ночная рубашка в
розовый цветочек.
- Миссис Слокум умерла. - В ее хмуром взгляде я увидел горе.
- Нет, я должен увидеть Мод Слокум. Я простился с ней часа два
назад.
- О, вы имеете в виду молодую миссис Слокум... Я полагаю, она в
постели. Спит. Что и вам следовало бы делать сейчас. В столь
позднее время...
- Я это знаю. Но мне обязательно надо ее увидеть. Не можете ли
вы разбудить ее?
- Не знаю, должна ли я это делать. Она рассердится.
- Я тогда сам разбужу ее, мне придется так поступить!
- Боже милостливый, нет! - Миссис Стрэн сделала было движение,
собираясь закрыть передо мной дверь, потом вдруг передумала: - Это
важно?
- Вопрос жизни и смерти! - чуть не выкрикнул я, не зная,
правда, чьей жизни и чьей смерти.
- Ладно, входите. Я попрошу ее спуститься.
Экономка оставила меня в прихожей и удалилась шаркающей
походкой. Уложенные крендельком на затылке две ее поседелые косы
показались мне жесткими и сухими, как старый забытый цветок.
Миссис Стрэн возвратилась ко мне довольно скоро, она спала с
лица, тревога так и читалась в глазах.
- Ее дверь заперта. Она не отвечает.
Я поспешил за ней к лестнице, что вела наверх.
- У вас есть ключ?
- От той двери? Нет. - Миссис Стрэн задыхалась. - Там запирают
изнутри, на задвижку.
Не без труда мы проследовали вверх по лестнице, потом экономка,
оставаясь все время впереди, провела меня по лестнице вниз, в холл,
к двери, составленной из тяжелых дубовых панелей. Я надавил на
дверь плечом - она не поддалась.
Экономка заняла мое место у двери и крикнула:
- Миссис Слокум! - В ее надтреснутом голосе прозвучало отчаяние.
- Вы уверены, что миссис Слокум там? - спросил я.
- Она должна быть там. Дверь заперта оттуда.
- Придется выломать. Есть у вас железный лом или рычаг, что-
нибудь такое, все равно?
- Пойду посмотрю. В кухне есть какие-то инструменты.
Я выключил в холле свет и тогда увидел, что в запертой спальне
свет не был погашен. Я снова припал к двери и прислушался. Ни
храпа, никаких вздохов, какие бывают после неумеренно потребленного
алкоголя, - никаких звуков. Мод Слокум спала очень крепко.
Вернулась миссис Стрэн, узел ужаса и угрызений совести. В обеих
- все в крупных венах - руках она держала стальной брус с плоским
концом, похожий на инструмент, которым вскрывают чемоданные замки,
когда ключи потеряны. Я вставил плоский конец в щель между дверью и
косяком, приподнял брусок, что-то треснуло, панели поддались, я
сдвинул инструмент чуть влево, нажал сильнее. Замок выскочил из
гнезда, и дверь открылась.
Я вошел в комнату Мод.
Справа от меня у стены стояло трюмо с тремя зеркалами, слева, у
окна, - огромная крытая кровать, застеленная так, что не было ни
одной вмятинки. Рядом, на полу лежала Мод Слокум. Ее лицо было
темно-серым, с синеватым оттенком, как на одной картинке Ван Гога,
где изображен какой-то сумасшедший человек. Прекрасные белые зубы
Мод блестели между полураскрытыми пурпурными губами и превращали
темное это лицо в какую-то гротескную маску.
Я опустился на колени, пощупал у женщины пульс и послушал,
бьется ли сердце.
Мод Слокум была мертва.
Я поднялся и повернулся к экономке, которая медленно входила в
комнату, будто что-то тяжелое давило на нее.
- Что случилось? - И голос прервался, она уже знала ответ.
- Миссис Слокум умерла. Звоните в полицию, попытайтесь
связаться с Надсоном.
Миссис Стрэн повернулась к двери из комнаты, и ветер смерти
вынес ее.
Тут же вошла Кэти. Я попытался своей фигурой заслонить от нее
труп. Девушка остановилась и встала в белой шелковой ночной рубашке
вытянутая в струнку, стройная и гибкая. Взгляд ее обвинял.
- Что здесь случилось? - строго спросила она.
- Твоя мама умерла. Возвращайся к себе, в свою комнату.
Все ее тело напряглось и вытянулось еще сильнее.
- У меня есть право остаться.
- Уходи отсюда! - Я сделал шаг к ней.
Кэти увидела то, что лежало за моей спиной.
- Как она может быть мертва? Я... - горе перехватило дыхание, и
Кэти смолкла.
Я приобнял ее, повернул ее дрожащую спину к себе, лицо к двери.
- Кэти, я ничего не могу сделать сейчас для тебя. Тебе надо
пойти к отцу.
Всхлипывая, она сказала:
- Он не выйдет, он говорит, что не может подняться с постели.
- Ну, тогда ложись к нему в постель.
Я ляпнул, не подумав, получилось двусмысленно, ее реакция
потрясла меня: ее маленькие кулачки забарабанила по моему лицу с
такой яростью, что я потерял равновесие.
- Как вы смеете говорить про такие грязные вещи?!
И добавила одно англосаксонское словцо, которое у нас знает
каждая школьница...
Я вернулся в комнату, где на полу лежала безмолвная женщина.
Ковер из овечьей шерсти загнулся под ее плечом, словно Мод в
конвульсии нарушила его покой. На Мод было то самое платье, в
котором я ее видел на приеме гостей, оно задралось, обнажив
загорелые бедра. У меня был порыв расправить платье, прикрыть ноги,
которыми я восхищался. Но мое профессиональное воспитание не
разрешило: Мод Слокум принадлежала теперь полиции.
Свет в комнате исходил от настольной лампы с двойным абажуром.
На письменном столе рядом с лампой еще стояла незакрытая
портативная пишущая машинка, из ее зева торчал лист белой бумаги.
Напечатано было всего несколько строчек. Я обошел тело, чтобы
прочитать их.
"Дорогой мой! Я знаю, что я трусиха. Есть вещи, сам вид которых
для меня невыносим и с которыми я не могу ужиться. Поверь мне, что
любовь была и всегда будет самое лучшее, что существует на свете.
Во всяком случае, я получила свою долю...
Я думаю, что это стрихнин, так я поняла из рецепта Оливии
Слокум. Я знаю, я не была доброй и милой, но, знаешь, может быть,
теперь-то уж никому не нужно будет критиковать меня. Я чувствую,
что не могу больше писать, мои руки..."
Это было все.
Тут же я увидел открытый маленький зеленый пузырек, рядом его
черную металлическую крышку. На этикетке были изображены красный
череп и скрещенные кости. Далее значилось, что лекарство,
выписанное доктором Сандерсом для миссис Оливии Слокум, изготовлено
в аптеке Нопэл-Велли четвертого мая сего года и должно применяться
по назначению. Не дотрагиваясь до пузырька, я заглянул внутрь и
обнаружил, что он пуст.
На столе больше ничего не было. Я обратил внимание на широкий
белый ящик. Отодвинул мешавший мне стул и, взяв в руку носовой
платок, чтобы не оставить отпечатки пальцев, наполовину выдвинул
ящик. Там лежало несколько заточенных карандашей, початая губная
помада, шпильки, пластмассовые серьги, рассыпанная стопка бумажек,
в основном магазинных квитанций и рецептов. Банковская книжка...
банк Нопэл-Велли... Я пролистал ее: баланс в триста тридцать шесть
долларов с центами после того, как за два дня перед тем было снято
со счета двести долларов. Еще раз концом сломанного карандаша, я
поворошил бумажки. Вот - письмо, напечатанное на бланке студии
"Уорнер Бразерс".
"Привет, Мод, моя девочка!
Прошла прорва времени (как говаривал старый хозяин, пока его не
упрятали в холодную-холодную землю, ну и кстати хочу заметить, что
я никогда не любила этого старого черта), в течение которого я не
получала от тебя известий. Подружка, сломай ты эту противную
пишущую машинку и распусти волосы. Как проходит последняя кампания
против клана Слокумов, и как там Он? Со своей стороны могу
заметить, что у меня все в порядке. Мистер Биг перевел меня в сто
двадцатую, и на прошлой неделе он сказал Дону Ферджеону, который
сказал своей секретарше, которая сказала мне, что я никогда не
делаю ошибок (за исключением ошибок в сердечных делах, ха-ха, это
правда, но над чем я смеюсь?). Но самая большая новость, догадайся,
что бы это могло быть, и спрячь свою догадку поглубже под шляпку,
если ты только ее носишь: Англия, моя милая! В следующем месяце
мистер Биг будет ставить в Англии картину и собирается взять меня с
собой!!! Так что выныривай-ка лучше из своих семейных дрязг и
разбирательств в какой-нибудь из этих великолепных деньков, и мы
устроим большой праздничный обед в "Массо". Ты знаешь, где меня
найти.
Да, и еще, мои наилучшие пожелания Кэти, и ты знаешь, что я
думаю обо всей остальной компании Слокумов. До скорой встречи".
Даты под письмом не было, подпись была: "Милли". Я поглядел на
лежащую на полу женщину.
Состоялся ли обед? Хотел бы еще узнать: уехала ли Милдред
Флеминг в Англию и много ли знает она о "Нем". "Он" больше смахивал
на Надсона, чем на Бога. А Надсон скоро будет здесь.
Я выдвинул ящик поближе к себе. Сложенная газета застряла было
в щели между дном и задней стенкой ящика; скользнув вниз, она почти
исчезла из виду. Я вытащил ее на свет Божий и развернул. Вот
длинная колонка текста, а над ней напечатаны фотографии двух
мужчин. Один из них Надсон, а другой - молодой темнокожий человек в
измятой белой рубашке. Заголовок гласил: "Захвативший преступника и
бежавший из тюрьмы".
"Лейтенант Ральф Надсон, из чикагской полиции, задержал Чарльза
"Кеппи" Мариано, признанного виновным в убийстве трех человек и в
прошлый понедельник сбежавшего из исправительного дома в Джолиет.
Лейтенант Надсон выследил его в "Скид-Роу" и на следующий день взял
под стражу".
В заметке сообщались детали этого подвига, и я медленно и
внимательно прочел весь текст. Подвиг совершен двенадцатого апреля.
Я снова сложил газету, положил ее туда же, где нашел, и
задвинул ящик.
Записка, отпечатанная на машинке... Что-то в ней было странное,
такое, что я не мог сразу определить, но что нужно было объяснить.
Не имея ясного представления о том, зачем я это делаю, я тем не
менее вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, которое дала мне
Мод Слокум, развернул и положил его на стол рядом с машинкой.
"Дорогой мистер Слокум", - начиналось оно. Это было как память о
чем-то, что я слышал очень давно. Еще до войны я услышал: "Лилии,
источающие запах гнили, хуже, чем простая сорная трава". Скоро
такой запах будет источать тело женщины, лежащей на полу... письмо?
о ней? Какое теперь значение имеет это письмо?
Мое внимание сосредоточилось, однако, на первом слове:
"Дорогой". Я перевел взгляд на бумагу в каретке пишущей машинки:
"Дорогой мой", потом всмотрелся в письмо на столе. Два "дорогих"
